Текст книги "Испытание. По зову сердца"

Автор книги: Николай Алексеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 53 страниц)

– Не бойтесь его, говорите смелее... Чепе какое-нибудь? – Она покачала головой и покосилась на Хватова. – Ну говорите же! – Железнов переводил тревожный взгляд с одного на другую.

– Из медсанбата... – начала Валентинова.

– Ирина Сергеевна, ведь это можно и после, – перебил ее Хватов.

– Что из медсанбата? – Железнов подошел к Валентиновой вплотную.

– Убежал майор Карпов...

– Куда убежал? И почему мне не докладывают? – Яков Иванович схватил телефонную трубку.

– Говорят, в полк...

– Он совсем с ума сошел?! – Железнов крутнул ручку полевого телефона. – Белкина! – крикнул он в трубку. – Майор Карпов у вас?.. А где же он? Плохо, что не знаете!.. Быстро разузнайте и позвоните мне! – Он положил трубку. – Нет, теперь конец!.. Свяжу и отправлю в госпиталь. Шальной человек!.. А в медсанбате, видно, ворон считают? Что им караул ставить, что ли, двери на замок запирать?.. Вот до чего дожили!.. Раненого офицера проглядели!..

Ирина Сергеевна уже сама не рада была, что завела об этом разговор. Стараясь как-нибудь отвлечь Якова Ивановича, пригласила всех к столу, начала разливать борщ по тарелкам.

– Таких раненых, как Карпов, надо не в медсанбате оставлять, а отправлять прямо в госпиталь, да подальше, куда-нибудь в Среднюю Азию, – никак не мог успокоиться Железнов. – А причина всему этому... – он пристально посмотрел на Ирину Сергеевну.

– Зря вы на меня так смотрите! – вспыхнула она. – Я тут ни при чем...

– Не вы, а Белкин!.. Судя по всему, Карпов узнал о тех безобразиях, которые я сегодня обнаружил в его полку. Вот и сбежал туда!..

ГЛАВА ВТОРАЯ

В ночь на шестое декабря Железнов, находясь на вновь построенном НП майора Белкина, сам проводил разведку боем. Батальон капитана Сквозного, поддержанный дивизионной артиллерией, прорвал передний край гитлеровцев, глубоко вклинился в расположение их обороны и, захватив выступ леса севернее сосновой рощи, стойко его удерживал.

Получив донесение от Сквозного, Железнов, освещая электрическим фонарем карту, отметил на ней захваченный батальоном участок. Рука его поставила здесь знак вопроса.

– На этом листе батальон остановили огнем с севера, – глядя на Хватова, рассуждал Железнов. – Но кто остановил? Ведь здесь должен быть стык. Будем, Фома Сергеевич, ждать пленных.

Он задумался, барабаня пальцами по карте, лежавшей на неуклюжем, сколоченном из двух коротких досок маленьком столе, и решил: нельзя дать противнику опомниться, надо немедленно ввести в действие левофланговый батальон соседнего полка, полностью захватить выступ леса и держать его во что бы то ни стало. Это создавало дивизии выгодное положение.

Изложив Хватову свое решение, Яков Иванович собрался на КП полка, в дверях он встретился со штабным командиром, сообщившим, что в штабную землянку привели пленных.

– Сейчас же наладьте надежную связь со Сквозным и все время поддерживайте его огнем! – приказал Железнов Белкину и зашагал вслед за штабным командиром. За ними последовал и Хватов.

Яков Иванович вдруг остановился и стал прислушиваться. Кругом все ухало и гудело, беспрестанно взлетали вверх ракеты, ярко освещая белый покров земли.

Сильно морозило. Пальцы коченели даже в меховых варежках. Яков Иванович сжал кулаки, чтобы хоть немного согреть руки. Он поглядывал на север, ожидая с той стороны более мощной «музыки» наступления, пока же шел обыкновенный фронтовой артиллерийско-минометный «разговор».

– Нет, не то! – сказал Яков Иванович Хватову и, освещая дно окопа узеньким лучом фонарика, заторопился к штабной землянке.

Землянка была сильно натоплена. В ней находились начальник штаба полка майор Тарасов и переводчик. Хватов подошел к чугунной печурке и, протянув руки к огню, спросил начальника штаба:

– Ну, как теперь у вас с водкой? Не вымерзает?

– Нет, товарищ полковник, не вымерзает.

– Очень хорошо! – ответил Железнов. – А к Карпову в госпиталь ездили? Навестили пойманного беглеца?

– Нет, не ездили, – сказал Тарасов. – Я сам сегодня же съезжу в госпиталь.

– Ну, Тарасов, от вас я этого не ожидал! – резко сказал Железнов.

В это время дверь в землянку распахнулась, обдав ноги холодом. В землянку ввалился пленный, закутанный в какую-то дерюгу и напоминающий чучело, за ним показался конвоир-разведчик и разрумянившийся с мороза лейтенант.

Переводчик сообщил пленному, что перед ним полковник. Тот хотел принять стойку «смирно», но не смог – мешала обмотанная поверх шинели заиндевевшая шаль.

Яков Иванович сел на скамейку и приказал пленному раскутаться.

Пленный стал копошиться в своих одежках, испуганно косясь то на Железнова, то на переводчика. Железнов жестом показал конвоиру, чтобы он помог.

Конвоир быстро развязал шаль, сдернул ее с пленного и швырнул на пол. Пленный теперь еще больше походил на огородное чучело. Края его пилотки были опущены, воротник шинели поднят. Он был белобрысый, с длинным посиневшим и тупым лицом. Грудь его неестественно выпячивалась, а из-за пазухи торчал кусок цветастого шелка.

– Это что? – спросил через переводчика Хватов.

Пленный молчал.

Лейтенант подошел и вытянул у него из-за пазухи шелковое женское платье. На пол со звоном упали серебряные, завернутые в платье, ложки.

Глаза конвоира блеснули злым огоньком.

– У него за пазухой, товарищ полковник, целый универмаг! Разрешите?..

– Не надо. Пусть сам. – Яков Иванович обратился к переводчику: – Прикажите ему снять шинель!

Пленный затрясся от испуга, однако шинель не снял, а вытащил из-за пазухи две пары часов и положил их на стол. Показывая, что у него больше ничего нет, он снял ремень, распахнул шинель, потряс ее полами и что-то по-своему забубнил.

– А в карманах? – гаркнул боец.

– Was?* – стуча зубами, спросил пленный.

______________

* Что? (нем.)

– Вас – кислый квас!.. В карманах что?! – Конвоир хлопнул пленного по карману. – Выворачивай живо!.. Грабармия!

Яков Иванович остановил возбужденного конвоира.

– Поверьте, товарищ полковник, все кипит! – стукнул себя кулаком в грудь конвоир. – Так бы и хрястнул по набалдашнику!.. Накось, платьишко женское ему понадобилось!..

Пленные сменяли один другого. Они отвечали на вопросы скупо, ссылались на то, что они солдаты и верны своей присяге. Только один, у которого никаких трофеев не оказалось, охотно отвечал на все вопросы переводчика. Это был Ганс Краузе, рабочий завода Цейса. Он сообщил, что служит в саперном батальоне 9-й армии и что их батальон обороняет промежуток между 78-й и 252-й пехотными дивизиями. Из слов Краузе Яков Иванович узнал, что против его дивизии стоит знакомая ему, сильно потрепанная в боях 78-я пехотная дивизия и что в ее ротах примерно 50 – 60 солдат. Узнал он и то, что в дивизию на днях должно прийти пополнение. Солдатам сказали, что к рождеству Москва будет взята и война окончится.

Выслушав Краузе, Железнов синим карандашом нанес на карту расположение этого саперного батальона. Синие штрихи легли как раз там, где были обозначены сосенки. Удалось уточнить и еще некоторые до сих пор остававшиеся неясными детали обстановки.

После допроса Хватов увел Краузе в соседнюю землянку.

Солдат, которого привели последним, еле держался на ногах: он был пьян. Железнов допрашивать его не стал, а приказал уложить спать.

Как только дверь за ним закрылась, Яков Иванович позвонил командарму, доложил о показаниях пленных и сообщил о принятом решении. Командарм приказал немедленно доставить пленных на автомашинах в штаб армии.

– Противника все время держите в напряжении! – сказал командарм. – Ни минуты не давайте ему покоя, пусть фашисты торчат на переднем крае и мерзнут!..

Выйдя из душной землянки, Яков Иванович с удовольствием вдохнул в себя морозный воздух. Рассветало. Утренняя зорька уже играла с облаками. Невдалеке, у кустов, строя пленных, командовал румяный разведчик.

– Вот этот, товарищ полковник, – он показал на пьяного солдата, – нипочем не дойдет! Он так и напрашивается, чтобы его прикончили!.. Вы только послушайте, что он плетет...

Плюгавенький человек оглядел всех мутным взглядом, попытался было принять бравую осанку, но чуть не упал.

– Русс, стафайс!.. Русс, стафайс!.. – забормотал он.

– Ну как же его не хрястнуть? – возмутился разведчик. – Ведь он, товарищ полковник, настоящий фашист!..

– Что у пьяного на языке, то у трезвого на уме! – вставил басовитым голосом один из конвоиров.

– Кончайте разговоры! – сурово сказал Железнов. – Вы, лейтенант, отвечаете за каждого пленного! В том числе и за этого! – он показал на пьяного.

Лейтенант скомандовал пленным по-немецки: «Шагом марш!» А пьяный, словно издеваясь над ним, нараспев протянул: «Русс, стафайс!..» Кто-то из конвоиров не выдержал и стукнул его в спину. Тот упал, ударился головой о дерево и завизжал:

– Гитлер капут!..

– Это ты его так? – крикнул Железнов разгорячившемуся бойцу.

– Так точно, я, товарищ полковник! – ответил тот.

– Если с ним что-нибудь случится, ты, именно ты, ответишь своей головой! Понятно? – пригрозил Железнов и приказал поднять гнусавившего гитлеровца.

– Понятно, товарищ полковник! Живым доведу! – ответил боец, дернул за пояс вставшего на карачки пленного и поставил его на ноги.

Уже совсем рассвело, когда Железнов и Хватов возвратились к себе. Заспанный Никитушкин доложил, что вечером начфин прислал квитанцию на перевод денег семье. Взяв в руки квитанцию, Яков Иванович повалился на жесткую постель.

Этот маленький листок бумаги оживил в его памяти близких и родных ему людей... Яков Иванович обхватил обеими руками подушку, прижался к ней щекой и мыслями перенесся в далекое неизвестное Княжино. Ему даже почудилось, что жена положила ему на лицо свою теплую руку. Яков Иванович поежился в приятной дремоте.

Но вдруг сквозь дрему послышался далекий гул, похожий на землетрясение. Яков Иванович встрепенулся, приподнялся на локте, приложил одно ухо к земляной стене, а другое закрыл ладонью, и гул стал отчетливым.

Железнов схватил полушубок, шапку и, одеваясь на ходу, выскочил из землянки. Затаив дыхание, он застыл в дверях. Две синички, забавно повиснув на ветках вниз головой, удивленно разглядывали окаменевшего человека. Яков Иванович шевельнулся. Синички перелетели на другой куст и, как бы дразня его, весело засвистели. Но теперь Яков Иванович не обращал на них внимания, а вслушивался в тишину. Где-то там, далеко на северо-востоке, слышалась канонада.

– Началось!.. – Эта беспокойная мысль взбудоражила Якова Ивановича, и он с особым чувством радости громко повторил это слово. Как неудержимо ему хотелось сейчас быть там, видеть все собственными глазами...

– Товарищ комдив, завтрак готов! – позвал Железнова выбежавший из землянки Никитушкин.

– Погоди, Никитушкин! – не оборачиваясь, Яков Иванович махнул ординарцу рукой. – Слышишь?!

В это утро, 6 декабря 1941 года, войска Западного фронта во взаимодействии с Юго-Западным фронтом перешли в великое контрнаступление. Калининский фронт стал наступать еще накануне. Все силы были направлены на то, чтобы отсечь зарвавшиеся войска центральной группы гитлеровской армии со всеми ее танковыми группировками.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Этим ранним морозным утром по развороченной танками дороге под грохот канонады тащились две подводы с походными кухнями, установленными на обыкновенных крестьянских розвальнях. Передней лошадью правил повозочный Гребенюк, старичок с заиндевевшей от мороза щупленькой бороденкой, белым клочком торчащей из-под большого воротника полушубка. Задней подводой правил подросток. Громадная ушанка сползла ему на нос, мохнатый воротник скрывал нижнюю часть лица. Мальчонка боком сидел на кошеле с сеном. Его большие, не по ногам валенки торчали из-за передка розвальней. Он то и дело сдвигал на затылок шапку и покрикивал на кобылу, отставшую от передней подводы. Это был Юра Железнов. Позади него, прижавшись к еще теплым кухням, дремал батальонный повар Лука Лукич.

«Признаться Луке Лукичу или подождать?» – думал мальчик. Но, вспомнив вчерашнее, решил подождать. Если бы не повар, то пришлось бы ему шагать, как выражался Лука Лукич, «по этапу с березовым кондуктором». От этой мысли Юра поежился и еще грознее прикрикнул на кобылу:

– А ну, кривая, пошла! – и хлестнул ее кнутом.

Кобыла вздрогнула, мотнула хвостом и прибавила ходу. Усталый мальчуган в дремоте закрыл глаза, и сразу ему померещилось то, что он пережил вчера, когда два дюжих красноармейца схватили его за руки и потащили, а он уперся ногами в рыхлый снег, не сдвинулся с места и так сильно заорал, что поднял спавшего повара. Если бы не Лука Лукич, Юру неминуемо отправили бы в Москву, в приемник, где он уже побывал трижды и откуда трижды бежал. Вновь пережив все это в нашедшей на него дремоте, Юра вдруг рванулся с места и пронзительно вскрикнул.

– Шрапнелью тебя, что ли, шарахнуло? – заворчал Лука Лукич. – Смотри, куда занесло-то!.. Эх ты, дырявый черпак!.. Тоже мне «коновожатый»!..

Грозя кнутом и бранясь, подбежал к Юре старик повозочный с передней подводы. Одной рукой он схватил Юрину лошадь за поводья, а другой уперся в ее морду. Понукая и причмокивая губами, он стал пятить кобылу назад.

– Вожжи-то из-под полоза тяни!.. Эх ты, горе мое луково! – в азарте кричал Гребенюк.

– Ты, Лука Лукич, садись-ка сам вперед, а то с мальцом, чего доброго, под огонь попадешь!..

Повар уселся поближе к кухням и крикнул Юре:

– Ну-ка, Рыжик, возьми под себя вожжи, да не спи!..

Юра подтянул вожжи, сел на их концы и стегнул лошаденку. Она снова затряслась рысцой по заснеженной дороге.

Когда они подъезжали к деревне, вдруг невдалеке послышался сильный грохот, как будто ссыпали в гигантское лукошко картошку необычайной величины и она дробно стучала по дну этого лукошка.

– Что это такое, Лука Лукич? – крикнул Юра, но не расслышал ответа. Беспрерывный грохот заглушал его слова.

– Лука Лукич, слышишь? – еще громче закричал Юра, показывая кнутовищем в ту сторону, откуда раздавался грохот.

– Это, Рыжик, «катюша»!..

– «Катюша»?

– Она самая!.. Как «катюши» дадут – так фрицам капут!

Юра повернулся к Луке Лукичу и, приподняв ухо своей меховой шапки, чтобы лучше слышать, снова спросил:

– А вы ее видели?

– Видел! – ответил повар. – А ты смотри вперед, не то опять в сугроб заедешь!..

Юра вдруг встрепенулся. Посреди поля, неподалеку от дороги, стоял Гребенюк и махал ему рукой, показывая, чтобы он остановился. Юра осадил свою лошадь.

– Чего ты, браток? – закричал ему Лука Лукич. – Поехали дальше!..

Но Гребенюк еще энергичнее замахал рукой, а потом снял шапку и перекрестился.

Лука Лукич спрыгнул с саней и, утопая в снегу почти по колено, пошел к Гребенюку.

За ним поплелся и Юра.

– Ты это чего, Фотич? – крикнул повар.

– Смотрите!.. – ответил Гребенюк, показывая рукой вдаль.

Там, где высокий, окруженный рощами холм, казалось, упирается в небо, словно темные букашки, ползли танки, за их дымками катилась широкая лавина лыжников. В лучах раннего солнца сверкали штыки их винтовок.

Гребенюк снова перекрестился.

– Чего это вы все креститесь? – спросил Юра.

– Так сегодня праздник-то какой!.. Ведь пошли вперед наши родимые!.. – Гребенюк прослезился, глядя, как организованно и дружно движутся вперед советские лыжники и танки.

– Ну, дай бог!.. – сказал Лука Лукич.

Юра смотрел до тех пор, пока все танки не скрылись за гребнем возвышенности. «Был бы я сейчас там с лыжниками, – подумал он, – эх, и дал бы я фрицам жару!..» И не в силах больше ждать, когда осуществится наконец то, ради чего он оставил мать и бежал сюда, Юра обратился к повару:

– Лука Лукич, отпустите меня на передовую... Попросите за меня командира...

– Это еще зачем? – Повар пустил густую струю дыма Юре прямо в лицо.

Гребенюк тоже с удивлением посмотрел на Юру.

– Из-под пушек гонять лягушек? – улыбнулся он.

– Не лягушек гонять, а воевать!.. Фашистов бить! – обидчиво ответил Юра.

– Тоже вояка нашелся! От горшка два вершка! – засмеялся Лука Лукич и нахлобучил Юре шапку так, что почти закрыл ему лицо.

Юра поправил шапку, утер нос рукавом и решительно заявил:

– Да, вояка!.. Вот давайте побежим!.. Увидите, я вас обгоню!.. Ну, давайте!..

– Хороший ты паренек, Юра, – Лука Лукич похлопал мальчика по спине. – Надо родителей твоих разыскать да вернуть тебя к ним. Учиться тебе нужно, вот что!.. – Он толкнул Юру в сани и сунул ему в руки вожжи.

В этот день все валилось у Юры из рук. Колол ли он в кухне сухие чурки, чистил ли картошку, он думал только о том, как ему попасть на передовую. Он решил, что сегодня же понесет обед командиру батальона и поговорит с ним, упросит, чтобы послали его в разведку или назначили к пулемету. «Во всех войнах дети всегда помогали, – скажу командиру... Вот и Лука Лукич поет: «Сынишка на позицию ползком патрон принес...» И учитель в школе рассказывал, как дети участвовали в революции и в гражданской войне... При Советской власти все равны, – сам с собой разговаривал Юра. – Так кто же мне может запретить?.. Вот так поставлю перед комбатом котелки с обедом и доложу: «Товарищ комбат, воспитанник Юрий Железнов...» Назвав свою фамилию, Юра тут же спохватился. «Нет, свою фамилию никому не скажу!.. Товарищ комбат, воспитанник Юрий Рыжиков желает... то есть Юрий Рыжиков просит разрешения обратиться к вам с просьбой». Сам себе басом ответил: «Разрешаю!» – и снова заговорил обычным голосом: «Прошу вас зачислить меня на передовую в ваш батальон разведчиком или возчиком пулемета. А если возчиком нельзя, то просто к пулемету...»

Для того чтобы казаться повыше, Юра сбегал в сарай, набрал там соломы и наложил ее в валенки. Правда, ходить стало неудобно, но зато Юра себя чувствовал высоким и более взрослым.

– Чего ты сегодня копаешься? – закричал на Юру Гребенюк. – Наши части уже три деревни заняли и на Марьинский большак вышли, а ты все еще с подтопками возишься... Смотри, люди уже вперед за войском двинулись, – показал Гребенюк на соседний двор, где обоз уже выезжал из ворот на дорогу.

Но Юра глядел совсем в другую сторону, туда, где все слабее слышались звуки удаляющегося боя. И ему представилось, что там ведет вперед свои войска его отец... И, как ни странно, Юра не ошибался. Именно в той стороне был Железнов.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

С утра 7 декабря Железнов снова поехал на левый фланг дивизии, в полк Карпова.

Карпов был на месте. Он самовольно ушел из госпиталя.

Железнов горячился, бранил его, однако, волнуясь за исход предстоящего боя, который должен был вести его полк, согласился ограничить Карпова в работе и оставить его под надзором полкового врача.

– Эх, Петр Семенович! – со вздохом сказал Железнов, пряча забинтованную руку Карпова под его полушубок и застегивая на нем крючки. – В Азию тебя отправлять надо!.. А меня за такое дело – из дивизии.

Они без адъютантов пошли ходом сообщения на левый фланг полка.

Противник в это время вел себя на редкость тихо. Ни одного выстрела. Казалось, он притаился и высматривает. Настроение у советских бойцов на передовой было приподнятое. Хотя командование ничего не говорило о начавшемся наступлении наших войск (да и ночное сообщение Информбюро было сдержанным), каждый по-своему готовился к скорому наступлению: наблюдатели, вплотную прижавшись к стенкам окопов, зорко смотрели в сторону врага. А позади них скрежетали лопатки: кто выдалбливал в промерзших стенках окопов ступеньки, чтобы в случае необходимости можно было быстрее выскочить на бруствер; кто делал дополнительные ниши для боеприпасов. В землянках, позади окопа, солдаты чинили обмундирование, чистили оружие, подгоняли снаряжение.

Командиры же со своих наблюдательных пунктов просматривали всю местность впереди. Хотя им здесь был уже знаком каждый клочок земли, они теперь на все смотрели по-новому, придавали значение любому намету, сугробу, запорошенному кусту. Еще и еще раз продумывали, как будут действовать во время прорыва.

Железнов и Карпов вошли в землянку командира роты. Люди, сидевшие за столом, мгновенно натянули на босу ногу сапоги.

У чугунки сушились портянки. Слабо освещая землянку, еле мерцала коптилка.

– Чем занимаетесь? – спросил Железнов стоящего ближе к нему рослого пожилого солдата.

Это был секретарь парторганизации Звездин, рабочий электрозавода, прибывший с московским пополнением.

– Да вот у нас третий взвод – новички, еще не обстрелянные, – ответил Звездин. – У комсомольцев же задору много, да боевого опыта никакого. Вот мы и решаем взвод укрепить...

– Думаем нашей ротой прорвать всю глубину позиции немцев, – продолжил политрук Скворцов и стал рассказывать Железнову о том, как расставлены в роте коммунисты и комсомольцы, стараясь двумя-тремя словами охарактеризовать каждого из них.

Железнов вернулся к себе в сумерках. Наскоро поев и немного отдохнув, он направился в деревню, где размещался штаб дивизии, на совещание со своими заместителями и начальниками служб.

Там все были уже в сборе. Майор Бойко доложил обстановку, а Железнов сообщил задачу, поставленную командармом перед дивизией.

Сложность задачи заключалась в том, что на правом фланге в стыке с соседней дивизией в прорыв будет вводиться гвардейский конный корпус генерала Доватора. Затем конники повернут и поведут наступление на Сафониху. Дивизия же должна наступать прямо на Рузу. Следовательно, правый фланг дивизии почти сразу же обнажится. Левый фланг тоже беспокоил Железнова: там был большой разрыв с соседней дивизией.

Дело осложнялось еще и тем, что на этом фланге гитлеровцы немного оживились.

Решение этой задачи обсуждали горячо. Больше всего спорили о направлении главного удара, а в связи с этим и о построении боевого порядка. Бойко предлагал наступать двумя эшелонами, сосредоточив второй эшелон на левом фланге. Он исходил из того, что гитлеровцы, стараясь сорвать наше наступление, обязательно предпримут слева мощную контратаку под основание группировки дивизии. Против этого возражал Добров. Он считал, что у гитлеровцев здесь нет достаточных сил и они не рискнут наступать. Он предлагал «рвать оборону на широком фронте сразу тремя полками». Горячо отстаивая свое предложение, Добров по привычке размахивал рукой, как будто рассекал воздух клинком.

– Такая попрет мощь! – говорил он. – Полковник Куликов ударит изо всех жерл по фашистскому переднему краю, и мы сразу же навалимся лавой... На первой траншее устроим им такой кордебалет, что чертям станет тошно! Не выдержав штыка, они сами драпанут из второй, а у кухонь и копыта вверх поднимут.

Куликов был осторожен в своих решениях и поэтому придерживался мнения Бойко. Он предлагал также использовать и артиллерию. За это Добров окрестил его «тяжелой артиллерией», получив, впрочем, в ответ прозвище «казака от инфантерии».

В разгар споров по радио мелодично прозвенели куранты, а потом заговорил красивый баритон. Передавалось очередное сообщение Информбюро.

Всем не терпелось услышать, что войска Западного фронта ударили по городу Клину, освободили Рогачев, Истру, Алексин, Венев, Михайлов.

«В течение седьмого декабря наши войска вели бои с противником на всех фронтах, – сообщал по радио диктор. – На ряде участков Западного фронта наши части, отбив ожесточенные атаки противника, своими контратаками нанесли немецким войскам большой урон в технике и живой силе и продвинулись вперед...»

Командиры с недоумением посмотрели друг на друга, как бы спрашивая: почему не сообщают о начавшемся контрнаступлении?.. Неужели неудача?..

– Немецким войскам нанесен большой урон в технике и живой силе, и наши продвинулись вперед... – повторил сообщение Хватов. – Значит, началось!..

– Контратаки – это не контрнаступление, – перебил его Куликов. – Понимаешь ты, комиссар!.. Сейчас солдату хочется радостного сообщения, ему надо почувствовать, что весь народ поднялся...

– Народ-то поднялся, да, видимо, неудача, – с досадой сказал Добров. – Как сказать это бойцам? Ведь они одним взглядом насквозь прожгут. – Он перевел взгляд на Хватова. – Солдата ободрить надо! Вот что!..

– Обязательно надо! – ответил Хватов.

– Чем же?.. Этой никудышной сводкой?!

– Сводкой и живым словом. Живым, добрым и не вызывающим сомнения. Фронт тронулся, и мы идем вперед!

– Так и будем бойцам говорить, друзья, – поддержал комиссара Яков Иванович. – А теперь, товарищи, объявляю перерыв на ужин.

Все вышли в переднюю половину избы и там еще долго спорили между собой.

– Посиди со мной, – задержал Железнов Хватова. – Ужин принесут сюда.

Хватов сел на табуретку и стал на бумаге набрасывать план своего выступления на совещании секретарей парторганизаций в полку Дьяченко.

Ему хотелось вытянуть этот полк на уровень полка Карпова.

Железнов нагнулся над картой. Хватову не писалось. Он то и дело заглядывал в листок бумаги, куда Железнов, подумав, наносил какой-нибудь тактический знак. Хотя Фома Сергеевич и не был искушен в решении больших вопросов военной тактики, но все же достаточно в ней разбирался. С интересом ожидал он, чье же предложение примет Железнов. А тот, задумавшись, даже, видимо, забыв о присутствии Хватова, водил пальцем по карте, словно прощупывал на ней каждый штрих, чертил карандашом и время от времени ронял ничего для Хватова не значащие слова: «А что, если здесь?.. Может быть, все-таки лучше так! Конечно, так!..» Чистый лист бумаги постепенно покрывался скобками, стрелами, кружками. По расстановке этих значков Фома Сергеевич наконец понял, что комдив решил не так, как предлагал Бойко, и не так, как Добров, а по-своему – нанести удар правым флангом.

В голове этого направления Железнов поставил знак, обозначающий полк Дьяченко, а за ним скобку – полк Нелидова. Энергичная стрела шла от него в сторону несколько правее Рузы и пунктирная – в сторону полка Карпова. На овал, изображающий полк Карпова, было направлено несколько стрелок. Одна жирная перекрывала несколько линий – траншей, что означало глубокую контратаку гитлеровцев. Разглядывая квадратики, вынесенные Железновым за передний край, Хватов понял и задачи артиллерии.

Непонятен был ему только ряд заштрихованных, расположенных на левом фланге полка Карпова полосок и скобок, намеченных там, где располагался тыл дивизии. Когда Железнов отложил карандаш и потянулся за папиросой, Хватов спросил об их назначении. Яков Иванович отозвался не сразу.

– Погоди минуточку... Сейчас... – сказал он, закурил и помахал спичкой, чтобы погасить ее. – Сейчас... – Циркуль в его руке заковылял по карте.

Чтобы не мешать Железнову, Хватов решил выйти в соседнюю комнату, где слышались голоса Доброва и Куликова, но Яков Иванович остановил его:

– Не обижайся, Фома Сергеевич! Признаюсь тебе, как другу: сложная задача поставлена дивизии!.. Не потому, что ее сложно выполнить, а потому, что я, штаб, командиры полков впервые решаем задачу на прорыв, да еще во взаимодействии с конницей, причем конница на нас не работает. Ведь мы привыкли обороняться. Приобрели оборонческий навык, недаром Добров обзывает нас «окопниками». А тут, друг мой, не оборона и даже не обычное наступление, а контрнаступление, да еще в зимних условиях. Снег, как выражается Добров, до пупа... И кругом леса. Вот, читай, что говорит об этом командарм: «Тщательно продумать организацию взаимодействия и материального обеспечения на всю глубину операции». Это, дружище, серьезное дело. Но главное в том, чтобы наши «окопники» дружно поднялись, дружно ударили и пошли без остановки вперед. Все, Фома Сергеевич, решают смелость и наступательный дух людей. И многое здесь зависит от тебя, от парторганизации...

– В людях, Яков Иванович, не сомневайся! – сказал Хватов. – Им только дай сигнал!.. Все наши политработники и коммунисты сейчас в полках и на передовой.

За ужином Яков Иванович рассказал Хватову о плане, который он наметил. Их разговор перебил приход Доброва и Бойко. Они все еще продолжали свой спор. Следя за ними, Куликов подзадоривал Доброва:

– Ну и порядки, Иван Кузьмич, пошли!.. Накось, майор и спорит с самим полковником!.. Да не о чем-нибудь, а о диспозиции.

Добров уничтожающе взглянул на улыбающегося Куликова и уселся за стол с видом оскорбленного достоинства. Когда же Бойко также сел рядом с комдивом, Добров поморщился, он не переваривал начальника штаба, считая его выскочкой.

У Доброва был свой взгляд на продвижение по службе. Он полагал, что для этого «нужно не один пуд соли съесть и основательно потереть лямку в нынешней должности», и всегда в пример приводил самого себя. «Прежде чем получить эскадрон, я двенадцать лет в должности комвзвода протрубил, – говаривал он. – А должность начальника полковой школы получил только на двадцатом году службы».

Железнов заметил хмурый вид Доброва и осведомился с добродушной улыбкой:

– Чем вы, Иван Кузьмич, недовольны?

Добров ответил не сразу: он раздумывал, с какой целью задан ему этот вопрос. Больше всего Добров боялся, как бы Железнов не взял Бойко под защиту.

– Есть основание, товарищ полковник, – уклончиво ответил он, покручивая свой ус.

– Какое же?

– Я лично против предложения начштадива. Майор Бойко все еще живет настроениями обороны и поэтому исходит из принципа «как бы чего не вышло». А я считаю, – Добров стукнул ладонью по столу и поднялся, – что нужно наносить мощный и решительный удар одновременно всеми силами!

– Вы правы, Иван Кузьмич, – откликнулся Железнов. – Я с вами согласен. Нужно наносить мощный и решительный удар. Я так и решаю... – Добров просиял и, проведя пальцами по усам, кинул величественный взгляд в сторону Бойко и Куликова... – Пользуясь тем, что справа наступает кавалерийский корпус, мы сосредоточим наши основные усилия на правом фланге. – Добров от удовольствия даже крякнул. – Однако нельзя, Иван Кузьмич, игнорировать и того, что слева фашисты собирают кулак.

Добров кивнул головой, но все же возразил, что этот кулак, в сущности, не опасен.

– Он не будет опасен только в том случае, если мы предусмотрим противодействие, – продолжал Железнов. – И вот тут, пожалуй, майор Бойко прав. Я не совсем согласен с его предложением, но его анализ сложившейся обстановки правилен. Этим пренебрегать нельзя. – Добров нахмурился, но ничего не сказал. – И вот, выслушав вас внимательно, – поглядел Железнов на Доброва, – и изучив обстановку, я решил, как вы предложили, нанести удар правым флангом, взаимодействуя с кавкорпусом Доватора... Боевой порядок в два эшелона. В первом эшелоне полки Карпова и Дьяченко, во втором – Нелидова. Полки надо поставить на лыжи...

И Железнов последовательно изложил задачи, поставленные пехоте, артиллерии и саперам. Предупреждая возможную вспышку со стороны Доброва, он сообщил, что возлагает на него подготовку к прорыву полков Карпова и Дьяченко.

Это, видимо, Доброву пришлось по душе. Он встал и, по-кавалерийски щелкнув каблуками, ответил: