Текст книги "Испытание. По зову сердца"

Автор книги: Николай Алексеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 53 страниц)

– Здравствуй, – ответила Устинья.

– А где девки-то?

– А тебе зачем?

Вера и Аня тихонько залезли на печь и там забились к самой стенке.

– Раз спрашиваю, значит, надо.

– На работу, что ль?

– Нет, по личному делу. – Семен (так звали вислогубого) прижал фуражку к сердцу и пошел к кровати. Там он рванул полог, потом заглянул под одеяло.

– Значит, ушли? – зло посмотрел он на Устинью.

– Значит, ушли, – с издевкой в голосе ответила взъерошенному Семену.

– Чего скалишься-то? – рявкнул Семен и ударил себя в грудь зажатой в кулак фуражкой. – Може, я сердцем томлюсь и, стало быть, хочу по-честному все сделать, по закону...

– Выбрось ты, Семен, эту дурь из головы...

– Как это выбрось? А коли я не могу. Коли эта штуковина, – он снова ударил себя в грудь и прижал фуражку к сердцу, – мне покоя не дает... Так что, я должен насупротив сердца идтить?

Устинья молчала, а глаза ее говорили: «Куда ты лезешь, олух царя небесного?»

Семен понял ее недружелюбный взгляд, вскипел:

– А ты как баба должна быть в понятии, что может получиться, если у мужика оно, – он несколько раз стукнул по груди, – требует соединиться со своей ухажеркой... Ну, чего молчишь? Не веришь? Аль, може, боишься? Предатель, мол... На фрицев, мол, работает... Работаю! Но фрицев я ненавижу! На них работаю только по ситуации. А так я свой человек. Русский... – И он подошел вплотную к Устинье. – А потом смотри, какая тебе от этого будет выгода. Тебя никто не тронет. Не из дома, а к тебе в дом все потечет... Потом...

– Потом ты... – Устинье хотелось бросить в глаза вислогубому «подлец!», но сдержалась, сказала по-другому: – Подожди! Не все сразу делается. А вообще-то, она, может быть, тебя и не любит вовсе...

– Это может быть, – задумался Семен. – А ты уговори ее. Ведь я хороший человек... Век тебя не забуду... Озолочу. А она мне по душе пришлась... Девка статная, красивая, да и работящая... и для дома хорошая...

Провожая Семена, Устинья бормотала:

– Хорошо, хорошо, поговорю... – Потом хлопнула дверью и выругалась: – Ах ты, мерин вислогубый, слыхали? Ну, Настя, теперь держись!

– Буду держаться, тетя Стеша, – слезая с печи, улыбнулась Вера.

– А ты не смейся, – погрозила ей Устинья. – От этого Евтиха жди лиха.

Девушки спрыгнули на пол, оделись, умылись, наскоро позавтракали и побежали на работу, но не улицей, чтобы не столкнуться с Семеном, а огородами. К воротам батальона подбежали в самый раз – было уже около семи. Они ринулись к кухне, чтобы вовремя показаться дежурному. Вдруг в той стороне, где в лесу сосредоточились части гитлеровской дивизии, загрохотали разрывы бомб, и над поселком заревели, взмывая ввысь, краснозвездные самолеты. На станции затюкали зенитки. Дежурный офицер, кинув злобный взгляд на девушек, гаркнул: «Цурик! Назад!»

Не успел заглохнуть тревожный рев паровозных гудков, как из-за леса снова показалась эскадрилья наших бомбардировщиков, держа курс на станцию. Самолеты вышли на уровень водокачки, и сразу же, с воем, выворачивающим душу, полетели вниз бомбы. Оглушительные взрывы потрясли округу. Вера и Аня, словно подтолкнутые взрывной волной, бросились в ближайшую щель. Спрятавшись за кустики маскировки, они, еле сдерживая радость, наблюдали, как по их наведению бомбардировщики «утюжили» уже дымившую черными клубами станцию.

Вера сжала руку Ани, как бы говоря: «Смотри наша работа!» Аня, взглянув на Веру беспокойным взором, прошептала:

– Вера! Там Клим...

– Клим, Анечка, не дурак. Его, наверное, там уже нет. – И вдруг из ее груди вырвался стон: «Аня!» Там, в небе над станцией, в хаосе разрывов, густо задымил краснозвездный самолет, накренился и с нарастающей скоростью полетел вниз. Вера, скрипнув зубами, еще сильнее сжала руку Ани.

– Ты чего? – тревожно взглянула на нее Аня.

– Как неудержимо хочется, Анюта, бежать туда... Не Костя ли?..

Аня ничего не сказала, лишь щекой прижалась к щеке подруги. И тут же, где-то за станцией, раздался взрыв.

Из укрытий повыскакивали ликующие солдаты. Они кричали, прыгали, толкали друг друга, тыча руками туда, где упал советский самолет. Эту неистовую оргию прекратил обер-фельдфебель. Пальнув из пистолета вверх, он скомандовал:

– Строиться!

Послышался тяжелый топот множества сапог: к станции бежал батальон, поднятый по тревоге. Когда за воротами батальон потонул в пыли, девушки быстро выбрались из щели и направились было домой, но их окликнул повар, требуя принести дров и воды. В этот момент снова показались советские самолеты, и повар опрометью кинулся в блиндаж. Теперь Вера и Аня не стали прятаться в щель: ликующая радость подавила в них всякий страх, и они стоя наблюдали, как наши самолеты продолжают бомбить станцию.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Возвращаясь с работы, Вера и Аня завернули на станцию. Их туда не пустили. Но то, что они увидели, вызвало у девушек восхищение. Славно поработали советские летчики. Здание станции сгорело дотла. Вокруг него сплошь чернели воронки. Искореженные вагоны с треском догорали. На путях, обливаясь потом, солдаты извлекали из-под обломков обгоревшие трупы.

Аня молча смотрела на группу рабочих, растаскивавших с путей разный хлам. Глаза ее заблестели:

– Клим!.. Там Клим!..

Среди рабочих разогнулась широкоплечая фигура Василия. Он снял кепку, чесанул козырьком затылок, что означало: «вижу, но подойти не могу», и снова принялся за работу.

Домой возвращались в сумерки. Устинья торопилась на край поселка к свояченице и, показав, в каких горшках еда, ушла. Не успели девушки отужинать, как в избу ввалился Семен и бесцеремонно протянул свою лапищу Вере:

– Здорово, Настя! Чего вскочила-то? Садись! Чай, я не зверь.

– Маша, зажги коптилку, – сказала Вера, обдумывая, как бы скорее выпроводить непрошеного гостя.

– Марья, не надыть! – остановил Семен. – В темноте сподручнее.

Но Вера настояла на своем. Тогда Семен потребовал занавесить окна, буркнув:

– У меня с тобой, Настя, особой статьи разговор.

И как Вера ни сопротивлялась, он сам одеялами и большим платком закрыл окна и снова сел к столу.

– А где Устинья? – спросил Семен. Услышав, что ее нет, почувствовал себя вольготнее.

– Ты, Маша, пойди-ка погуляй чуточку. А мы с Настей покалякаем.

Аня отказалась, села на кровать, Семен подошел к ней, обнял, намереваясь вывести. Вера оттолкнула Семена от подруги.

– Слухай, Настя! Я понимаю тебя. Ты боишься, что я тебе сделаю зло. Скажи, боишься? Злодей, мол, Семен!.. Предатель! Не бойся! – И он облапил Веру.

Веру передернуло, и она, разжав руки Семена, выскользнула из его объятий.

– Не бойся, тебе говорю, пусть Марья выйдет, посидит на ступеньках. Ведь, если что, ты ж крикнешь, и она тут как тут. Даю слово, не трону. Понимаешь ты, дуреха... Эх, Настя, Настя, несурьезная ты девка! У меня к тебе сурьезное, как тебе сказать, политическое дело есть, а ты чертом на меня смотришь... Оно ж и для тебя и для меня, может быть, настоящее счастье открывает, богатство дает... Подь, подь, Марьюшка, на крылечко...

Аня посмотрела на Веру. Та понимающе кивнула.

Повернувшись к Семену, Вера строго сказала:

– Смотри, если что позволишь, пеняй на себя...

– Что ты, Настя, – не скрывая радости, ответил ей Семен, провожая Аню до самого порога. Поплотнее закрыв за нею дверь, сел на табуретку. – Садись сюда, – показал Семен на другую табуретку, – дорогая моя касаточка.

Вера вспыхнула.

– К чему эти нежные слова?..

– Как к чему? – Семен пододвинул табуретку так, что его ноги коснулись ног Веры. – А к тому, что я тебя вот так – по уши, – провел он ребром ладони выше губ. – А ежели ты не согласишься подобру, – схватил Семен Верину руку, – силком возьму...

Вера выдернула руку и отодвинулась.

– Что ты кидаешься от меня, словно черт от ладана? Тебя страшит, что я полицай? А ты не знаешь, что я не по своей воле пошел, меня заставили...

– Кто же тебя заставил? – спросила Вера, обрадовавшись, что разговор перешел на другую тему.

– Как кто? Родня. Гепеушники расстреляли моего отца. Кулаком, говорят, был. Отобрали у нас все хозяйство, дом – отдали под читалку, мать – сослали на восток. Там я и вырос, там и в армию пошел. Первые дни воевал, а когда отступали, вернулся домой. Дома ни кола ни двора... – Семен, сжимая кулаки, заскрипел зубами. – Если бы не фрицы, то и бродяжничал бы. А вот они мне избу расстрелянного подпольщика отдали – он, гад, в нашем поселке жил... А вот если, – Семен разжал кулаки и взглянул на Веру, – я им одно дело раскрою, то обещали мне мой дом и усадьбу вернуть. – Глаза его сузились, блеснули жадностью. Он силой притянул за руку Веру к себе. – Ты смотри, Настя, все то, что я тебе говорю, огромная тайна. Если проболтаешься, то сам, собственными руками, удавлю, а всех твоих родичей постреляю.

Веру покоробило, но одновременно и заинтересовало, что же там за тайна, и она не стала вырывать руку.

– Это страшная тайна, – продолжал Семен, – она требует клятвы перед святым евангелием и крестом господним... – Он замолчал, что-то обдумывая, потом, поглядев на Веру, тихо спросил:

– А ты, Настя, в бога веруешь? Только ответь по-сурьезному...

– Верую, – как можно искренне ответила Вера.

– Тогда поклянись перед святыми образами, что ты меня не предашь.

Вера решила с клятвой не спешить, чтобы не вызвать у этого выродка подозрения.

– Ты что, Настя, молчишь? – Семен в упор посмотрел ей в глаза. – Боишься клятвы?..

– Боюсь, – сказала Вера.

– Предашь?

– Боюсь, что, может быть, не в моих силах будет твое поручение... и поэтому я не хочу перед господом богом налагать на себя обет понапрасну... Знаешь ты, что это такое, наложить девушке на себя клятву?

Семен задумался, схватил небритый подбородок пятерней, зашуршал рыжеватой щетиной.

– Знаю, что тяжко, – насупившись, ответил он. – Но боюсь за тебя. А бог – это другое дело... Он верующего не допустит до предательства. Поклянись, что ты меня не предашь...

– Ладно уж, – поднялась с места Вера.

Встал и Семен. Он крепко сжал ее руку, подвел к столу, посадил на лавку, сам сел напротив и начал таинственным голосом:

– Позавчера вызывал меня комендант и приказал поразнюхать одно интересное дело. Если удастся найти, то наградит тысячью марок.

– Тысяча? Но при чем же здесь я? – спросила Вера, стараясь казаться безразличной.

– Да погодь, не мешай, а слушай, – перебил ее Семен, – он говорит, что здесь засекли работающую радиостанцию...

По телу Веры пробежал неприятный холодок, но она ни одним мускулом не дрогнула и, как бы выражая удивление, протянула:

– Ну-у?

– Но найти никак не могут... Она – где-то здесь, в поселке, аль, может, в лесу...

– А при чем тут я, Семен?

– А при том. К Устинье ходит Лидка Вострикова... – Семен еще ближе склонился к Вере, – она знается, наверное, о партизанами... Если бы не партизаны, то давно бы я ей башку скрутил... Откровенно говоря, я их боюсь... Ты тоже будь осторожней. А то они раз, и тебе голову под крыло... Так мне кажется, Лидка знает, где эта станция...

Семен замолк, ожидая, что скажет Вера.

– А что я могу сделать? Не моего ума, Семен, это дело...

– Оно, конечно, дело трудное, но у нее попытать надо... Тебе сподручнее, ты ведь девка. Начни там про любовь аль про наряды, потом брехни на фашистов. Скажи ей, что ты тоже за большевиков, что была комсомолкой и сейчас, мол, комсомолка. Только не сразу, а этак незаметно, исподволь...

– Не поверит. Она знает, что я в бога верую, в церковь хожу. Тоже еще комсомолка, – усмехнулась Вера.

– Ну и что ж? Скажи, что это, мол, так, для маскировки. Это даже очень хорошо. Этак можно глубоко в душу влезть, и никакого сумления не будет...

Вера с трудом слушала предателя. До озноба во всем теле хотелось воткнуть в него нож, который лежал тут же на столе около ее руки, но только рассудок и железная воля удерживали ее, и она сказала:

– Не смогу я этого сделать, Семен. Боюсь, не вытерплю, расплачусь и, не приведи господь, признаюсь во всем. Лидка ведь человек. А перед богом все люди равны, кроме отпетых грешников.

Семен зловеще посмотрел на Веру и, крепко нажимая на стол рукой, сказал:

– Тогда, Настя, твоей жисти конец!

– Лучше сейчас убей! – как бы взмолилась Вера.

– Эх ты, дуреха! Да у меня рука не поднимется. Ведь я тебя пуще своей жисти люблю, – и Семен притянул Веру к себе.

– Не трожь, Семен! – Вера оттолкнула его. – Закричу.

– Ха-ха-ха, – деланно засмеялся Семен, – и заправда дуреха! Ну, что чураешься-то? Все равно моей будешь. Вот сделаем это дело, получу я свой дом и тебя в него хозяйкой введу. Свадьбу на всю округу справим. Самого коменданта пригласим. А там, глядишь, меня старостой назначат. Не веришь? Назначат. По заслугам назначат, – и он снова потянул Веру к себе. Вера не выдержала, задрожала всем телом и крикнула:

– Маша!

Дверь распахнулась, в избу влетела Аня.

– Что?! – бросилась она к Вере, у которой глаза были полны слез.

Семен в страхе зло посмотрел на Веру, боясь, чтобы она сгоряча не выдала его тайны.

– Да вот, Маша, Семен жениться на мне хочет, а я боюсь за него выходить... бог знает, какой он будет?

У Семена, видимо, страх отхлынул от сердца, и его отвисшая губа задергалась, улыбка широко расползлась по лицу.

– Хороший буду, Настюша. На руках носить буду... Вот так. – Он подошел к Вере, обнял ее и хотел было поцеловать, но Вера решительно оттолкнула его. Он все же облапил ее и, поцеловав, посадил на лавку:

– Значит, Настя, действуй! Если что, дай знать. Ну, – Семен сгреб со стола фуражку, залихватски надел набекрень и шагнул к двери. У порога остановился и погрозил Вере пальцем: – Не вздумай отступать от клятвы! Тогда аминь!

Как только Семен вышел, Аня бросилась к Вере:

– Настя, что за клятва?

– Чепуха, Маша! – Вера обняла Аню и вместе с нею пошла к кровати. Там, поджав ноги, села на постель. – Устала я. Страшно устала...

– Так какую же ты клятву дала? – не унималась Аня.

Вера рассказала.

– ...Чувствую, что этот идиот знает еще много чего важного и может выболтать мне, вот и поклялась хранить тайну.

– Что же теперь делать? Как вести связь?..

– Завтра в ночь пойдешь к деду Ермолаю и скажешь ему, что я хочу срочно видеть Михаила Макаровича.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Девушки встретились с Михаилом Макаровичем в лесу, у глухого поворота на Федоровку. Если бы он не окликнул, они не узнали бы его: навстречу шел крестьянин, державший на поводке белую с черными пятнами собачонку. Выгоревший картуз, нахлобученный козырьком на глаза, короткий, без пуговиц, пиджачишка, из-под которого выглядывала выцветшая, синяя в горошек рубаха, рыжие, старые, все в заплатах сапоги, холщовые штаны – все это создавало впечатление, что идет не кто-нибудь, а вконец замученный нуждой крестьянин.

– Девушки, далеко ли до кирпичного? – поравнявшись с Верой и Аней, немощным голосом спросил Михаил Макарович. Вера, не останавливаясь, хотела было сказать «прямо», но знакомый жест – почесывание щеки, что означало: «не следят ли?» – остановил ее. Она сдернула платок на затылок, что говорило: «нет, не следят».

Михаил Макарович свернул влево и пропал в зеленой листве придорожных кустов. Оставив Аню на повороте, Вера пошла за ним. Пройдя метров сто, Михаил Макарович остановился и позвал Веру.

– В чем дело, Настя? – расстегивая ворот рубахи, спросил Михаил Макарович.

– Тяжело мне, Михаил Макарович, – как бы чувствуя себя виноватой, шепотом начала Вера. – Вокруг меня сложилась такая напряженная обстановка, что в пору хоть из поселка бежать. В субботу Семен-полицай такое сказал, аж мороз по коже пошел. – И Вера подробно обо всем рассказала... – А тут еще разные слухи ходят, – с горечью продолжала она. – Говорят, будто фашисты Керчь заняли, что наши опять отходят и уже идут бои за Старый Оскол и Миллерово. Немцы трубят вовсю, что начали широкое наступление и в августе война будет закончена. У нас в поселке, на станции, да и в ближних деревнях полицаи подняли голову и терроризируют население... Народ в поселке как-то притих, согнулся, говорить стал шепотом. Некоторые даже в пояс старосте стали кланяться. Противно на все это смотреть... Понимаете, Михаил Макарович, не хватает иногда сил, чтобы себя сдержать... Если бы не эта наша обязанность, я давно отправила бы вислогубого к праотцам и обер-фельдфебеля заодно...

Михаил Макарович положил руку на плечо Вере:

– Не имеешь права этого делать. Чувство, рассудок, воля – все твое существо – должны быть подчинены только одной цели, нашей...

– Из-за этой цели меня ненавидит народ, а такие, как Лида, готовы уничтожить меня... Всякий честный человек называет меня предательницей, фашистской потаскухой. Они давно бы меня прикончили, но побаиваются фашистов и полицаев. Вот до чего я дожила...

Михаилу Макаровичу это не понравилось. У него возникли опасения, что Вера поддалась тому страху, которым болеют все разведчики, впервые попавшие в тыл врага. Может ли она и дальше выдержать весь этот тройной натиск: Лиды, вислогубого и обер-фельдфебеля и так же успешно выполнять свой долг? Хорошо зная, что их натиск с каждым днем будет нарастать и что в конце концов это может перерасти во взрыв, Михаил Макарович задумался. А на него смотрели встревоженные карие глаза. Вера говорила и говорила: ей надо было излить, как единственно близкому человеку, все свои мысли, сомнения и горечь. И он не стал таить от Веры тяжелого положения на фронтах Красной Армии:

– На Курско-Харьковском направлении, на Кубани да и в Крыму мы пока что отходим. Но нас, Настя, это не должно обезоруживать. Мы на самом передовом и боевом рубеже. Держись, друг мой, держись!

Эта горькая правда не вызвала у Веры ни уныния, ни вздоха печали. Наоборот, ее темно-русые брови сурово сдвинулись, губы сжались.

– Здесь, в вашем районе, – продолжал Михаил Макарович, – фашисты сосредоточивают, как ты говоришь, выводимые с фронта войска, которые, конечно, будут направляться на Брянск, Орел, то есть на Курско-Харьковское направление. И все, что идет по железной дороге на юго-восток, все это идет туда... Следовательно?..

– Следовательно, – отозвалась Вера, – мы должны оставаться здесь...

– Да, – Михаил Макарович кивнул головой. – Вы должны продержаться до августа, а там я вас переброшу на другое направление... Но если будет уж очень невмоготу, тогда уходите в этот лес и связывайтесь со мной... Теперь слушай и запоминай: Лиду не отталкивай, испытывай ее на верность и постарайся заставить работать на нас... Вислогубого надо убрать. Пусть этим делом займется Клим. Обер-фельдфебеля следует нейтрализовать... Для этого Аня и Устинья, а потом и ты должны недели две «поболеть тифом». Начинайте «болеть»... со следующего воскресенья.

– Как же? Для этого должны быть симптомы...

– Симптомы будут – врач поможет.

– Но тогда нас с кухни выгонят.

– Ну и что ж, – с улыбкой ответил Михаил Макарович, – это даже очень хорошо. Лида не станет больше приставать к тебе с отравой... Что же касается работы рации, – продолжал он, – то вот новый график волн, – протянул он бумажку. – Почаще их меняй. Да и донесения составляй как можно короче. Не бойся, штаб тебя поймет. Ну, кажется, Настя, все... Если что, выручу.

– Спасибо, Михаил Макарович, – протянула Вера руку.

– Теперь я буду сам вас навещать, – сказал тот на прощание.

Собака повела мордой, зевнула во всю пасть, потянулась и завиляла хвостом, глядя на хозяина умными преданными глазами. Михаил Макарович потрепал ее за ухо и, сказав «пошли», проводил девушек почти до дороги. Расставаясь о ними, предложил набрать по вязанке хворосту и с хворостом вернуться в поселок.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

За работой незаметно летело время. Информация «Гиганта» по графику шла нормально, но все же в душу Веры и Ани закрадывалась будоражившая их тревога. Вчера офицер, читая солдатам газету, восторженно дважды повторил: «...имперские войска взяли штурмом неприступную морскую крепость и военный порт Севастополь». А сегодня на поселок нагрянул отряд гестаповцев и произвел повальный обыск. Не миновал обыска и дом Устиньи. В избе перевернули все вверх дном, рылись в амбаре, хотя он был совершенно пуст. Двое гестаповцев с длинными щупами, сопровождаемые Семеном, пошли на гумно.

Вера и Аня забрались на чердак и оттуда, глядя в просвет меж соломой, с замиранием сердца следили – а вдруг вынесут рацию.

Эти минуты стоили нескольких лет жизни. Устинья, стоя в малиннике, тоже очень волновалась – она знала, что там спрятано.

Вот из ворот гумна вышел один, другой гестаповец, за ними – Семен. Первый отряхнул руки и по-кавалерийски перекинулся через изгородь, за ним последовал другой. Семен, подражая «хозяевам», хотел было проделать то же самое, но задел за жердину ногами и нырнул головой вниз. Донесся хохот. Хохотала и Устинья. Не смеялись только Вера и Аня. На них навалилась какая-то странная усталость. Обнявшись, они долго сидели, пока не послышались шаги Устиньи.

Арестовали четырех крестьян, в том числе и старосту Егора Егоровича. Одни говорили, что староста помогал партизанам, другие – что он и сам партизан-коммунист. Вере, слышавшей о старосте много хорошего, было жаль этого человека.

– Тяжело... Как бы это помочь Егору Егоровичу? – горевала Устинья. – Надо бы сообщить партизанам, – промолвила она.

– Тетя Стеша, ты знаешь, как пройти к партизанам? – Аня смотрела на нее удивленным взором.

– А? – встрепенулась Устинья. – Нет, дорогие, не знаю... Где ж мне знать-то.

– Им, наверно, и без нас сообщат, – успокаивала Устинью Вера.

– Конечно, конечно, – грустно прошептала Устинья, вдруг поднялась и сказав: – Вечеряйте, девки, без меня, – накинула на плечи платок и пошла к двери.

– Ты куда, тетя Стеша? – бросилась за ней Вера. – Мы тебя проводим.

Устинья остановила Веру и, строго посмотрев на нее, сказала:

– Упаси боже. Долго ли до беды, – и ушла.

Вера смотрела в окно, ожидая, когда пройдет Устинья, чтобы узнать, куда она направится, но хозяйка как в воду канула. Через какую-нибудь минуту девушки выскочили на улицу, оглянулись, прошли в огород, но Устиньи и след простыл.

– А здорово она нас провела, – засмеялась Вера, вернувшись в избу. – Вот как надо уходить...

– Не смотри, что косо повязана, зато хитрость здорово привязана, – вторила в тон ей Аня.

– Михаил Макарович знает, кому нас доверить.

С улицы послышались торопливые шаги. Аня из-за косяка взглянула в окно и отшатнулась.

– Лида!

– Вот некстати. – Вера хотела было спрятаться за пологом кровати, но дверь распахнулась, и Лида с порога почти закричала:

– Девчата, новость! Будь он трижды проклят!.. – и, сдернув с головы платок, бухнулась на лавку. – Вислогубого, Семена-то, назначили старостой.

Вера и Аня молчали.

– Завтра вислогубый справляет гулянку со жратвой и самогоном. Слышите, – повела она носом, нюхая воздух, – как паленой щетиной несет? Поросенка его дружок Осип смалит... Наверное, шкура, и сам полицаем станет...

– Что ты, Лида, так говоришь? Не приведи бог, легко и в беду попасть, – остановила ее Вера.

– А кого мне бояться? Вас? – со смешком смотрела на Веру Лида...

– А почему бы и нет? – спросила Вера.

Лида сощурила глаза, хитро посмотрела на нее, а потом на Аню.

– А чего мне вас бояться? Вы девки нашенские, советские. Только у вас это, – покрутила Лида пальцем у виска, – немного таво, не отработано... Бог вам основательно мозги затуманил... Но это со временем пройдет...

– Откуда у тебя такая вера в нас? – спросила Вера.

– Откуда? – На Веру смотрели добрые васильковые глаза. – Если бы вы были не наши, то давно предали бы меня вислогубому... – посмотрела на Аню. Но та как сидела за столом, опершись подбородком на сложенные руки, так и не шелохнулась. Лида продолжала:

– ...Меня Егор Егорович надоумил. Ведь это он тогда мне отраву дал.

– Староста? Разве он...

– Он хороший... – Лида осеклась. Она чуть не проболталась, что староста коммунист и стал старостой, как она слышала, по заданию райкома партии, который, наверное, находится где-то с партизанами в лесу. – Да ну вас, – Лида махнула рукой и пошла к зеркалу прихорашиваться.

Сгустились сумерки. Из-за косяка окна показался бледный серпок только что народившегося месяца. Лида придвинулась поближе к девушкам. Вера видела, что ее мучает какая-то тайна и ей невмоготу удерживать ее.

– Говори, Лида, не бойся, – прошептала Вера. – Мы не подведем тебя... даже если нас будут пытать...

– Смотрите же, девчата! – Лицо ее стало строгим. – Мы решили убить вислогубого.

– Кто это «мы»? – деланно безразличным тоном спросила Аня.

– Народные мстители!

– Народные мстители? – переспросила Вера.

Она слышала от Устиньи, что в округе действует партизанский отряд «Патриот Советской Родины».

Вера представляла этот отряд мощным, большим, а его людей – пожилыми, сильными, с карабинами за плечами, с гранатами на поясе, пулеметными лентами через грудь. И никак уж не могла представить себе народным мстителем Лиду.

– Ты состоишь в отряде народных мстителей? – спросила Вера.

Лида замялась.

– Нет, я не состою. Но это так. Егор Егорович называл нас, девчат, которые ненавидят фрицев, – народные мстители. Он часто говорил мне: «Не беда, что ты не в отряде, там тебя все равно числят». Он меня туда не послал, наверное, только потому, что я не комсомолка, – с грустью закончила Лида и замолчала. Но вдруг встрепенулась и вложила в руку Веры бумажный комок. – Это отрава, ее два порошка... К вам он ходит... Если дать ему в красной бумажке, то он через часа три подохнет, а если ту порцию, что в белой, через полчаса... Поняла?

На лбу Веры выступил пот, но она не вернула этот комок Лиде, а, наоборот, крепко зажала его в своей руке. Для маскировки бубнила, что у нее для такого дела не хватит смелости. Да и боится брать на себя тяжкий грех.

– Как же так?.. Это ведь богу противно... – бубнила она.

– Эх, ты, святоша! – прикрикнула Лида, схватила со стола горшок и замахнулась им. – Вот как тресну по твоей забитой дурью башке, так сразу дойдет!.. Враг поганит нашу землю, жжет наши избы, убивает наших родных и дорогих людей, насилует девчат, угоняет народ в неволю, а ты слюну пустила! Ханжа разнесчастная!.. – потрясая горшком, Лида наступала на Веру, и если бы не шаги во дворе, она, возможно, даже легонько стукнула бы ее.

– Да тише ты, мститель! Слышь, кто-то идет, – шикнула Вера. – Вот из-за таких болтунов и хорошие люди гибнут...

Лида схватила со скамейки платок и бросилась к двери, но было уже поздно. В сенях что-то загремело, послышалось царапанье по стене, потом заскрипела дверь, и пьяный голос Семена прохрипел:

– Есть кто живой? Открывай!

Все, затаив дыхание, молчали. Семен в дверях чиркнул спичкой и заорал:

– А, Настасия батьковна! Поклон и уважение! – поклонился он до пояса. – А где Устинья?

– Тети Стеши нет дома. Позвать? – Вера рванулась к двери.

– Не надо! – Семен преградил ей путь и снова чиркнул спичкой. – Зажигай коптилку!

– Нам и так хорошо, – огрызнулась Аня.

– Что?! Мне перечить?.. Дура! – гаркнул Семен и что есть силы стукнул кулачищем по столу, да так, что даже в шкафчике зазвенела посуда. – Ты знаешь, кто я?!

– Дурак! Вот ты кто, – сорвалось у Ани.

– Что?! Повтори! – Семен рванулся к Ане. – Теперь я власть, вот кто! Староста. Понимаешь ты? – обернулся он к Вере. – Настенька, – староста! Теперь вы все в моих руках, – дыша перегаром, орал Семен.

Вера зажгла коптилку.

– ...Я тебя, Анастасьюшка, кукушечка моя, в обиду не дам... Если кто до тебя дотронется, – скрежеща зубами, Семен потряс кулаком, – сам на дыбу вздерну... – Потом он взял Веру за руку и потянул в темный угол. – Завтра созову гостей, всех знатных людей, господина коменданта приглашу и всем покажу тебя... Вот тебе подарочек, – он вытащил из бокового кармана бусы.

Разукрашу тебя, как картинку,

И отдам это все за любовь...

Вера оттолкнула его руку с бусами. Глаза Семена блеснули злым огнем, он заревел:

– Настя! Не перечь! – и, схватив ее за талию, прижал к себе.

Но если сомненье вкрадется,

Что Настюшенька мне неверна,

Наказаньем весь мир содрогнется,

Ужаснется и сам сатана...

И Семен жадно впился губами в губы Веры.

Вера вырвалась, со всего маху ударила его по лицу и выбежала из избы. Семен, разъяренный, словно зверь, помчался за ней. Настигнув в огороде, он сбил ее с ног и, навалившись всем телом, зажал ей ладонью рот. Зубы Веры впились в грубую кожу ладони. Семен крикнул, но руку не убрал. Вера, напрягаясь изо всех сил, забарабанила кулаком по его голове. Но Семен терпел все. Веру охватило отчаяние, она задыхалась... Вдруг перед глазами Веры что-то мелькнуло, раздался глухой удар. Семен ткнулся носом в ее грудь и замычал. Вера собрала остаток сил, рванулась в сторону и сбросила с себя дергающееся тело Семена.

– Вера, отойди! – властно прохрипела Лида.

И снова раздался такой же страшный звук.

Вера схватила Лиду за руку, вырвала у нее полено.

– Что ты сделала, безумная?!

– Порешила погань фашистскую!

– Эх, Лида, Лида, – качала головой Вера. Но рассуждать было некогда. Она схватила Семена за ноги и хрипло выкрикнула: – Берите его.

Девушки подхватили труп и отнесли на берег, против усадьбы сгоревшего дома. Там сбросили его с обрыва и, как только послышался всплеск воды, сорвались и понеслись к дому, словно боялись, что Семен выскочит из реки и кинется за ними. В огороде Вера опустилась на корточки, пощупала землю руками и ощутила что-то липучее. Кровь! Девушки мигом подгребли пропитанную кровью землю, забросили ее в реку, а выемку засыпали свежей землей.

– Где полено? – вспомнила Вера.

– Полено? Где-то здесь бросила, – растерянно ответила Лида.

Найдя полено, Вера снова побежала к реке и швырнула его на самую середину. Увидев за спиной Лиду, приказала:

– Быстро пошли домой! Осмотреть одежду и вымыться.

Дома все было по-прежнему: так же мирно мигала коптилка, колыхался от шагов край полога. Но, о ужас! На лавке лежала фуражка Семена. Вера ахнула. Схватила фуражку и бросилась было к двери, но остановилась.

– Лида, возьми фуражку и забрось ее в огород Осипа.

Лида взяла фуражку, потянулась к Вере.

Девушки крепко обнялись.

– Вот, Лидуша, какое страшное дело нас породнило. Иди, милая, – дрогнувшим голосом проговорила Вера.

Девушки проводили Лиду до ворот. В поселке было темно и как будто мертво. Вера пошла в огород. За ней следом безмолвно шагала Аня. Она поняла намерение подруги. Вера подошла к гумну и скрылась в черном проеме ворот. Аня заняла свое обычное место в кустах смородины. Сегодня ее пугало все, и она сидела как на иголках, вздрагивая от малейшего шороха.

Наконец Вера вышла.

– Все передала? – спросила ее Аня.

– Все, – устало прошептала Вера. Девушки торопливо направились домой. Вера закрыла двери на все засовы, проверила, хорошо ли занавешены окна, потом вынула из-за трубы тетрадку, вырвала из нее несколько листов.

«Дорогие соотечественники! – писала она печатными буквами. – Не верьте фашистской брехне. Воронеж и Лиски наши. Наши подводники вчера потопили в Баренцевом море самый лучший немецкий линкор «Тирпиц». Да здравствует Советская Родина! Смерть немецким оккупантам!