Текст книги "По горячему следу (СИ)"

Автор книги: Николай Инодин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 19 страниц)

Отряхнувшийся Роман подходит к сараю, на крышу которого забросил свою спутницу и протягивает вверх руки. Девушка прыгает вниз, не сомневаясь – поймает, удержит, защитит. Когда он опускает её на землю, Этайн не спешит освобождаться из его сильных ладоней. Обвивает шею мужчины руками и целует в губы – крепко, долго, до остановки дыхания, не обращая внимания на радостные вопли окружающих.

Когда они всё‑таки отрываются друг от друга, он спрашивает, глядя в серо – голубые любимые глаза:

– Я скоро уеду отсюда. Ты со мной?

– Нужно спешить, осталось мало времени, свадебный обряд надо провести до конца этого месяца.

– Я понятия не имею, как у вас женятся. Подскажешь?

– Конечно, дорогой. И не думай, что легко отделаешься.

Они возвращаются, вдоволь налюбовавшись породистым скотом и громадными сторожевыми псами. У городских ворот Этайн придерживает жениха за рукав:

– Ты догадываешься, кто выпустил на тебя этого быка?

– Разве он бросился не потому, что мы не вовремя вышли на место случки?

– Никто не собирался сегодня случать коров – Айне предупредила бы меня. И время неудачное – телята родятся в плохой сезон. В этом городе кто‑то сильно не любит Ромхайна из‑за моря. Оглядывайся почаще, твоя голова нужна мне крепко сидящей на шее.

У своих дверей она ещё раз целует Шишагова и убегает домой, обронив на прощание:

– Вечером приходи!

– И что ты хочешь мне рассказать? – всё, происшедшее на скотном дворе становится известно матери едва ли не раньше, чем начинается.

– Он хочет на мне жениться, я согласна, сама знаешь.

– Дочь, об этом уже воробьи на компостных кучах чирикают. Зачем был нужен этот нелепый спектакль с быком? Белоспинный теперь несколько дней будет приходить в себя!

Этайн сбрасывает плащ на стоящий у стены сундук, обнимает мать, прижавшись щекой к её щеке.

– Мама, это нужно было видеть! Ромхайн забросил меня на сарай, словно пушинку! А потом играл с Белоспинным, как с телёнком! Он его за рога схватил и повалил, ма! А потом сразу позвал замуж. Знала бы, сама быка на него напустила.

– Постой, так это не твоих рук дело? Зачем ты тогда возвращалась на скотный двор?

– Нет, мама, это не я устроила. Белоспинный помнит молодого мужчину, темноволосого, белокожего. Который умеет говорить с тварями, не слишком хорошо. Только разозлил зверя. Скрывал лицо и закрыл глаза быку, пока работал – знал, если животное не погибнет – ты или я сможем узнать, кто его выпустил.

– Собаки видели, кто это был, но нам это не поможет – они, как всегда, запомнили только запах. Нужно выпытать у скотников, кого из говорящих они сегодня утром видели в загонах. – Айрин погладила дочь по голове. – Ты предупредила Ромхайна?

– Конечно.

– Вы уже обсуждали, каким браком будете сочетаться?

– Он не знает наших обычаев, мама. Просил рассказать, что ему нужно делать. В здешнем языке и слов таких нет, объяснять придётся. Я сказала, чтобы вечером пришёл. Надеюсь, сегодня отец не станет засиживаться у Парабата до темноты? Наш стаутах ничуть не хуже здешнего пива.

Айне следит за дочерью почти незаметно, краешками губ, улыбаясь. Наконец‑то её старшая нашла себе мужчину по вкусу. В Колесе мужья предпочитают держать жён дома, с веретеном и прялкой, а не давать им в руки хозяйство. Только жрицы могут пользоваться свободой – если не имеют семьи. Гордячка Этайн скорее разнесёт по брёвнышку обе крепостные стены, чем позволит себя запереть. Как удалось уговорить её не хвастаться перед женихом умением метать дротики и рубиться на мечах – история, достойная того, чтобы барды слагали о ней баллады. Хотя баллады Этайн и сама сочиняет неплохо – за её обучение пришлось заплатить не намного меньше, чем за учёбу мужа.

Честь требует, чтобы дочь сочеталась с супругом высшим браком, при котором оба молодожёна приносят в семью равное количество добра. В такой семье супруги равны и никто из них не имеет преимуществ. Два года назад Айрин даже не задумалась бы – за уезжающей к жениху невестой везли бы пару боевых колесниц, гнали две – три сотни коров, стада свиней и овец. Времена изменились. Стада и колесницы теперь далеко. Их семья не знает нужды, но обучение в Колесе стоит дорого. Да, за золото и серебро, кипы пергамента и хитрые пишущие камни из Притайн жрецы щедро делятся знанием, передают драгоценные свитки, исписанные красивыми знаками, но свитки священных текстов в долю невесты не отдашь. Придётся постараться. Жених тоже, по его рассказам, не очень богат. Другое дело, что три месяца назад всё имущество никому не известного чужеземца легко увезли во вьюках три лошади, а теперь он достаточно известный в округе человек. Кто за стенами города знает об их семье? А Ромхайна знает вся округа – как героя, друида и великого мастера.

Пока Этайн, сама не замечая этого, мечется по комнате, мать думает, оценивает, сравнивает – много лет отвечавшая за благополучие своего туата женщина не растеряла хозяйственной хватки.

* * *

Жилище главы Совета Мудрых не блещет богатством убранства и не поражает размерами. Гостей Совета размещают в точно таких же покоях – крохотный тамбур за наружной дверью, комната десять шагов в длину и столько же в ширину, за которой вдвое меньший покой, отведённый для удовлетворения телесных нужд. Лишь стеллажи для свитков, занимающие три стены из четырёх от пола до потолка, отличают это помещение от гостевых покоев. И низенький резной столик из капа, на котором выстроились для бескровной битвы драгоценные фигурки – чатрандж, единственная слабость нынешнего Парабата. Учитель сидит на камышовой циновке, привычно опустив на пятки по – юношески поджарый зад. Пламя свечи, стоящей в высоком резном подсвечнике отбрасывает на груды свитков странно изогнутую тень. Старый жрец не оторвал взгляда от лежащего перед ним свитка, не взглянул на вошедшего ученика ќ– сердит, очень.

– Я не так молод и здоров, как кажется многим, мальчик мой, – не поворачиваясь к Азару заговорил Парабат. – И считал, что знаю кому лет через десять – пятнадцать смогу доверить заботу о нашем городе. Неприятно узнавать, что прожив больше ста лет, я не способен не то что вырастить себе преемника, не могу понять, что творится в мозгу любимого ученика.

Голова Учителя поворачивается, он всё‑таки взглянул на хранителя знаний. Лучше бы он этого не делал – взгляд старого жреца бьёт сильнее, чем кулак проклятого чужеземца.

– Неверно. Твои мысли, мальчик, прочитает и сидящая на ветке белка. Я виноват в том, что встретив интересного человека, увлёкся так, что перестал уделять тебе внимание. Как бы ни был хорош чужак, он пришёл и уйдёт, мне нет прощения. Главная моя ошибка в том, что я слишком заботился о тебе, малыш. Я позволил брёвнам и доскам города оторвать тебя от Земли. Ты стал частью Колеса Севера, но не стал частью мира – и когда мир не соответствует твоим ожиданиям, не хочешь изменяться, но желаешь изменить его под себя.

Старик откидывается назад, опирается спиной о большой сундук, молча наблюдает за своим любимым учеником. Тяжело вздыхает и продолжает разговор:

– О чём ты думал, когда закладывал направленную на гостя ярость в голову любимого быка Айрин? Эту девицу Дивас предназначил не для тебя, и не для Колеса – она рвётся из нашей бревенчатой ограды туда, где опасность таится за каждым кустом, но нет границ для свободного человека. Она выбрала для этого лучшего спутника изо всех, которые только могут быть. Молчи, я знаю твои мысли и не желаю выслушивать слова, которыми ты сумел обмануть самого себя. Её мать наверняка уже знает, какой недоучка пытался нагадить в её хозяйстве. Мне придётся признать вину – первым, не дожидаясь, пока обвинят тебя, и выплатить Роману цену чести – для того, чтобы следующей зимой он захотел сюда вернуться. И это я считаю достойным наказанием для себя.

Парабат какое‑то время разглядывает опустившего голову ученика, надеясь заметить хотя бы след сожаления о совершённой ошибке. Напрасно, упрямец жалеет только о том, что попытка не удалась.

– Ты, мальчик мой, как оказалось, должен ещё слишком многому научиться, и я нашёл для тебя подходящего учителя. Ты пойдёшь с Романом, и станешь ему настоящим другом. Будешь учиться у него воинскому искусству и отношению к людям. Это я считаю достаточным наказанием для тебя. Ты всё понял?

– Да, Учитель.

А что ещё он может ответить?

* * *

Половодье спадает – из‑под воды уже показались верхушки кустов. Три больших челна пробираются между островками камыша и рогоза по уходящему разливу. Грести приходится осторожно – в осевших под тяжестью груза долблёнках дёргаются, блеют и мычат связанные телята и овцы. С головного «корабля» время от времени доносится щенячий лай. Молодую семью Шишаговых переправляют на Извилицу, пользуясь наличием временного водного пути. Назад лодки повезут выделанную кожу и зерно, запасы которого в Колесе Севера к весне истощились. Роман, помогая лодочникам, старательно и умело работает веслом, не забывая поглядывать по сторонам. Хмурится, рассмотрев в замыкающем челне неумело выгребающего Азара – старый прохиндей Парабат всё‑таки навязал ему своего соглядатая, выбрав самого неприятного из возможных. Отказать Рома не смог. Впрочем, хранитель как‑то непривычно задумчив и молчалив – они с женой даже пробовали угадать, надолго ли хватит их спутнику полученной от Учителя головомойки.

Жена. Роман до сих пор не до конца верит в то, что вот это чудо, восторженно вертящее прелестной головкой, выбрало его себе в мужья. Впрочем, деловую хватку Шишагова женитьба взбодрила сильно. Всплеск активности спровоцировал разговор с родителями невесты – эти милые люди умело дали понять, что жених герой и умница – это хорошо, но и невеста у него не худого рода, цена ей не янтарное ожерелье. Причём им – родителям, ничего не нужно, но они хотят знать, кем будет их дочь, выйдя замуж. Может быть, уважаемый Ромхайн поведает о своём богатстве? По меркам вильцев, Шишагов числился кем‑то вроде олигарха – своя кузница, множество покупного добра, несколько работников в доме, очень неплохие связи и весомая репутация героя и волшебника. Скота маловато, и дома своего нет – это большой минус, особенно для родственников невесты – их народ определяет статус человека по количеству коров и размерам дома. Независимо от происхождения, между прочим. В результате беседы оказалось, что основным вкладом молодых в будущее благополучие оказались их умения, которым ещё только предстояло превратиться в материальные ценности. Наличие кое – какого имущества у жениха компенсировалось украшениями и нарядной одеждой невесты. Помолвка состоялась.

Вернувшись к себе, Роман задумался. Они с Махой и в шалаше умудрялись устроиться с комфортом, но семейная жизнь требует другого отношения к собственности. И уже наутро жених принялся за дело. Обмен знаниями происходит даром – договор есть договор, а вот о технологиях речь не шла, за них можно и плату спросить, не обеднеет город, наоборот – только богаче станет. Когда пригласивший к себе Романа Парабат начал извиняться за случай с быком и предложил в качестве компенсации организовать свадебную церемонию, Шишагов немедленно согласился. Потом задержался, чтобы обсудить с главой Совета ещё кое‑что. Времени оставалось до обидного мало. Придётся меньше спать.

Выхватив из‑под новенького пресса первые листы отпечатанного текста, Хранитель Памяти Анагир, отвечающий в городе за людей, которые наизусть помнили все священные тексты и хроники, писцов и переписчиков, обратился к Дивасу с благодарственным гимном. Его просто невозможно было оторвать от касс, заполненных свинцовыми литерами. Теперь главный продукт местного экспорта – книги, можно производить десятками и страшно даже подумать – сотнями в год. Создать, наконец, несколько хранилищ вдалеке отсюда – на всякий случай. Мастер колёс Бус, невысокий и подвижный, как маятник, долго любовался отлитыми из бронзы шестернями. Оказывается, не всегда нужно возиться с ременными передачами и ненадёжными и громоздкими деревянными конструкциями – новые приспособления позволяют сделать механизмы легче и намного долговечнее. Отливка винта для пресса по деревянному шаблону тоже вещь стоящая, а ведь есть ещё и токарный станок с ножным приводом. Если бы не невеста, увлёкшийся зарабатыванием Роман мог пропустить обряд собственного бракосочетания.

Хотя погода, как назло, стояла противная – холодный ветер гнал по небу грязную вату низких сплошных облаков, из которых то и дело начинал моросить мелкий дождик, настроение у Шишагова было чудесное. Он в который раз осмотрел свой наряд и не нашёл в нём изъянов. Обряд полагалось проводить во второй половине дня.

"Черти драные, что же время так медленно тащится! Эти их правила…. Специально гады морщинистые придумали, чтобы нервы молодым потрепать". Роман уставился в стену, будто пытаясь смотреть сквозь тёмные от времени брёвна. Где‑то там окружённая подружками невеста просила ползущее по небосводу светило двигаться быстрее. Восемь неженатых парней составляли компанию жениху.

Машка, которую дёргающийся вожак сильно раздражал, подошла и боднула головой в бедро, требуя успокоится. Почесал умницу за ушами – действительно полегчало. А там и время начала церемонии подошло.

Совет Мудрых не ударил лицом в грязь – обряд проводил лично Парабат при участии всех связанных со служением сакральным силам жрецов Совета. Волнующийся Роман, сжимая в руке крепкую девичью ладошку, вёл Этайн не вокруг какого‑то куста, свидетелем таинства стал священный дуб города. Организованное жрецами действо неожиданно сильно подействовало на Шишагова, казалось, движение вдоль морщинистой коры древнего дерева не закончится никогда. Над головами шелестели на ветру бурые прошлогодние листья. Когда жених и невеста наконец завершили обход, глава Совета символически связал их руки ветвями омёлы, срезанной с дуба золотым серпом в полнолуние с соблюдением всех требований. Венок из таких же ветвей, усыпанных оранжевыми ягодами, украсил голову невесты. Выставленная на всеобщее обозрение невеста слегка оробела и прижималась к Роману, впервые обретя в мужчине защиту и опору. В своём просторном платье цвета молодой травы Этайн казалась воплощением наступающей весны.

По знаку жреца отец и мать невесты под звуки древнего свадебного гимна провели их между двух костров, круглый год горящих на алтарях центральной площади. Хором певцов руководил сам Анагир.

"Не марш Мендельсона, но поют здорово, на несколько голосов. Мелодия странная, чем‑то напоминает германские марши", – успел подумать жених, подходя к священным огням. Топлива для костров не пожалели, остановись между ними минут на десять – равномерно прожаришься, до румяной корочки.

На внутренней стене города не протолкнуться – охранники, ремесленники, крестьяне и их семьи, не допущенные на площадь, тоже хотели получить свою долю впечатлений от редкого зрелища. Скучновато живут, такое представление для них – дар божий, несколько лет вспоминать будут.

С неба снова сыпануло дождём, на щеках невесты дождинки смешались со слезами – Этайн и сама не понимала, отчего плачет, но сдержаться не могла.

Перед тем как выйти с вымощенной цветными булыжниками священной площади, Роман накинул на плечи жены плат – большой кусок разноцветной ткани. Когда стал возиться с серебряными булавками, понял, что руки дрожат. Мокрое лицо Этайн светилось от переполнявшего её счастья.

"Старый хитрец знал, что делал, предлагая устроить обряд – чего не простишь за такой подарок!"

Потом был фейст – пир, который не совсем пир, а ещё вроде как и ритуал тоже…. Всю ночь жених, невеста, их родственники, мудрые жрецы и их старшие ученики и заместители сидели на охапках тростника вокруг накрытой в Зале Советов поляны, неспешно, с достоинством поглощая сорок восемь мясных блюд. Слушали исполняемые учениками Анагира баллады и гимны, запивали трапезу пивом, молоком или простоквашей. Шишагов еле дотерпел до конца, хотелось схватить жену и удрать, оставив родственников и гостей нажираться самостоятельно. Нельзя, фейст – продолжение церемонии, закладывает основы благополучия молодой семьи. Этайн терпеливо сидит рядом, перебирает тонкими пальцами золотые кольца подаренного мужем пояса, символа хозяйки дома. Дома, который ещё предстоит построить.

Дождавшись рассвета, захмелевшие гости осыпали супругов шишками сушёного хмеля и торжественно проводили в покои мужа – к постели из семнадцати бычьих шкур. Место для неё нашлось у самого входа – остальное пространство заняли подарки гостей необычной свадьбы.

Маха заняла оборону в прихожей, а снаружи у входной двери встал на страже отец новобрачной, легко удерживая в единственной руке чудесный подарок зятя – меч непривычной формы, который не гнётся и не щербится после ударов.

Когда Ромхайн на руках внёс жену в украшенный можжевеловыми ветвями дверной проём, Айрин украдкой смахнула покатившуюся по щеке слезинку. Младшая дочь, прижавшись к ней, шепнула на ухо:

– Я тоже хочу такую свадьбу.

– Для счастья ритуала недостаточно, Креде. В первую очередь нужен правильный человек.

"Ну, наконец‑то они все ушли!" – Роман радостно повернулся к жене, и не поверил своим глазам – его смелая, сильная Этайн растерянно опустила голову, вцепившись обеими руками в складки плаща. Прежняя, знакомая и уютная жизнь закончилась. Начиналась новая, та, к которой она так стремилась, и девушка замерла на её пороге, не решаясь сделать последний шаг.

Роман медленно подошёл к ней, аккуратно разжал кулачок левой руки и поцеловал дрогнувшую под губами ладонь.

Через три дня после обряда, попрощавшись с роднёй, Шишагов на руках перенёс молодую жену через борт одного из выделенных для его возвращения челнов. Впереди их ждёт море работы и множество счастливых часов – в этом оба не сомневались ни капельки.

Колесо Севера со всеми своими чудесами осталось за кормой. Семья Этайн тоже – пока. Между прочим, на полном пансионе – свадебный дар Шишагова родителям невесты. Через год Роман собирается их забрать в свой новый дом. Где– то там, за лесами, Сладкая река ждёт своих новых обитателей.

ГЛАВА 7

Выглянувшее сквозь прореху в низких облаках солнце отражается от поверхности воды, рассыпает по сторонам пригоршни радостных зайчиков, заставляет прищуриться сидящих в лодках людей. Вёсла дружно погружаются в речные волны, направляют к берегу тяжёлые долблёнки. Разогнавшиеся лодки почти до половины вылетают на берег. Вокруг них вскипает деловая суета, к приезжим спешат местные жители, смешиваются радостные и удивлённые возгласы людей и собачий лай. После приветствий, объятий и похлопывания по плечам люди быстро и ловко растаскивают привезённое караваном добро по домам и сараям.

На берегу остаются пустые лодки, на всякий случай привязанные к кустам лозняка. Ветер раскачивает усыпанные серыми пушистыми котиками ветки, колышутся их тени на истоптанном мокром песке. В такт им размахивает длинным хвостом суетящаяся у самой воды маленькая чёрно – жёлтая трясогузка.

На хуторе тоже не без новостей, Шишагов узнал – опешил.

– Я? И имя новое дал?

– Ну не я же, – Савастей пожимает плечами, – сам её после второго рождения принял, закутал, новое имя дал и удивляешься. Чужим такого не делают.

Роман растерянно смотрит вслед седой женщине, уносящей брыкающегося телёнка. И тут отличился. Не он первый получил новость о нежданном отцовстве, но чтобы дочка получилась вдвое старше папы, ещё и с взрослым внучком вдобавок – нужно особое везение.

– Если кому боги улыбаются, то полной мерой. Она после обряда два дня отлёживалась, потом Бутюка за холку – и ходу. К вечеру глядим – через Нирмун стадо гонят. Только молочных коров два десятка, будешь эту дочку замуж выдавать, о приданом заботиться не придётся. Добро всякое сундуками таскали. Так что был ты хозяином не из бедных, а нынче ещё богаче стал, – в голосе Печкура слышится плохо скрываемая зависть.

– Не о том болтаешь, – Кава шутливо толкает мужа в плечо кулаком. – Роман из такой змеи нормальную бабу сделал! Она всю жизнь под себя гребла, людей губила, а нынче Живу к ране прикладывать можно – изнутри светится. Вроде как помолодела даже. А поморяне сожгли её весёлый хутор. К богам отправили, вместе с забором. Смотри, Печкур, будешь ещё от работы у Савастея в землянке прятаться – попрошу, чтоб и тебя Роман переделал! Может, тоже помолодеешь?

Смеётся тётушка Кава замечательно – задорно и до того заразительно, что не расхохотаться вместе с ней невозможно. Отсмеявшись, Кава поворачивается к Этайн:

– Повезло тебе с мужем, девочка, поздравляю.

– Я знаю, – улыбается та в ответ.

– Идёмте, провожу вас к жилью, заодно помогу Прядиве в большой дом перебраться, вам сейчас лишние люди в покое ни к чему.

Выглянувшее сквозь прореху в низких облаках солнце отражается от поверхности моря, сыплет по сторонам пригоршни радостных зайчиков, заставляет прищуриться сидящих на гребных скамьях людей. Десятки вёсел дружно вспенивают волны, разгоняя тяжёлые корабли.

Направляемые опытными кормщиками, длинные суда с разгону вылетают на песчаный берег. Похожие на плавники касаток боковые кили поворачиваются на осях, ложатся вдоль бортов. Зубастые пасти деревянных носовых украшений скалятся на хижины рыбацкой деревушки. С корабельных бортов сыплются на берег воины в шлемах и кожаных доспехах, бросаются к селению. Заполошный крик рыбака, увидевшего незваных гостей, опаздывает – выскакивающих из домов полуголых жителей встречают голодные жала копейных наконечников.

В воздухе повисают крики умирающих людей, яростный лай сменяется отчаянным визгом. Собачьи зубы плохая защита от острого железа.

Паренёк лет двенадцати от роду, с квадратными от ужаса глазами перепрыгивает через неширокий ручей, оступается на мокрой траве. Чтобы не упасть, цепляется за ветку растущей на берегу молодой вербы. Ещё немного, и лес укроет от чудовищ, убивающих его родню в обречённой деревне.

Брошенное сильной рукой метательное копьё пробивает тощую шею мальчишки. Хрип, бульканье, маленькое тело ничком падает в жухлую прошлогоднюю траву. Сканд наступает убитому на спину и сильным рывком освобождает оружие. Подбирает с земли разрезанный наконечником кожаный шнурок, на котором болтается большой кусок красноватого янтаря и грузно топает обратно к деревне. Ветка вербы остаётся в судорожно сжатом кулачке мёртвого ребёнка. На нарядных пуховках серёжек россыпью странных ягод висят алые капли крови.

Чуя поживу из окрестных лесов слетается вороньё – кружит над крышами, рассаживается на ветках соседних деревьев.

– Немного зерна, десяток коров, лен. Нищая деревушка, провонявшая сушёной рыбой. Им не хватает мозгов даже на то, чтобы выпарить соль из морской воды. Зато янтаря довольно много.

– Сезон штормов только закончился. Не успели продать. Распорядись об обеде, Хевейт.

Кормщик кивнул, продолжая разглядывать распростёртое на песке тело.

– Он знал что‑нибудь важное?

– Рассказал достаточно для того, чтобы мы смогли найти их главное капище. Гатал и его хора живут где‑то в лесу, места он не знал. Корми людей, нам стоит поторопиться. Деревню жечь не будем. Нас тут не ждали, пусть и остальные не ждут.

* * *

Над тёмной разрытой землёй дрожит и колеблется воздух. Ромхайн говорит, что он нагревается от согретой солнцем земли, становится лёгким, поднимается вверх, как дым от костра, поэтому и дрожит. Когда объяснял, запускал над горящим светильником пушинку – её унесло к самому потолку. Этайн выпрямляется, опирается о рукоять мотыги, которой выпалывает сорняки с грядок, и вытирает пот со лба.

Её муж – самый необычный человек на свете. Не так давно они приплыли сюда с целым караваном наполненных смыслянами лодок. Оглядев сырые, заросшие кустарником берега, усеянную могучими пнями вырубку и сложенные на высоком месте брёвна, молодая женщина затосковала – много времени нужно, чтобы обжить это место. Расчистку такой долины её народ считает подвигом, о котором барды поют от поколения к поколению. Смысляне помогут немного, и разъедутся по домам, а их самих, считая старух и подростков, дюжина и один. Что они смогут? Сегодня эти страхи смешно вспоминать.

С окончания строительства минуло всего пять дней, воздух ещё пропитан запахом смолы и древесной щепы. Самой не верится, сколько под руководством мужа за считанные дни смогли сделать две с лишком сотни мужчин. Легко строить, когда топоры не тупятся, а брёвна не нужно обрубать, выравнивая край – их режут длинными зубастыми полосами железа. Жаль, нет с ними доброго барда – какую балладу можно сочинить! Она прикрыла глаза, вспоминая:

Огромный пень вцепился в плодородную землю толстыми корнями, ни ураган, ни наводнение не способны пошевелить это чудовище. А муж привязал его толстыми верёвками к паре растущих на краю вырубки деревьев. Хитро привязал, через несколько небольших колёс с крючьями, не пожалел верёвки. Пень подкапывают немного, только чтобы засунуть под него несколько крепких жердей. По команде четверо смыслян налегают на жерди, лошади тянут свободные концы верёвок. Короткий треск рвущихся корешков, разлапистое чудовище легко, будто само собой, лезет из земли, выворачивая комья грунта, под радостные крики собравшихся ползёт к лесу.

Так почти везде – несколько брёвен, верёвка, колесо или два – и вколачиваются в речное дно сваи, легко, играючи, поднимаются на растущие стены тяжёлые брёвна.

Через две седмицы место преобразилось – отступил от реки сосновый бор, Сладкая, подпёртая бревенчатыми плотинами, растеклась двумя длинными, глубокими, но неширокими прудами. По обоим берегам к плотинам примыкают большие постройки, сложенные на фундаментах из крупных валунов. Из сырых брёвен срублены, потом придётся переделывать, но на первое время и так сойдёт. На верхней плотине уже вертится под напором падающей воды водобойное колесо, через несколько валов и бронзовых шестерён вращает мельничные жернова. Если колесо остановить и немного поработать длинными рычагами, вода начнёт качать мехи больших плавильных печей, похожих на стоящие вертикально глиняные яйца. После каждой плавки их приходится делать заново, но железа получается гораздо больше, чем в маленьких печках. Через нижнюю плотину вода пока переливается по желобам совершенно бесполезно – на все механизмы не хватило выдержанного дерева. Того, что удалось доставить с Извилицы, еле достало на жилые дома и самые нужные приспособления.

Поодаль от воды подняли к небу крытые дёрном крыши жилые дома и хозяйственные постройки. Дома большие и удобные, но муж утверждает, что долго жить в них не придётся – хочет построить на высоком берегу жильё ещё лучше этого.

Правый берег Сладкой речки от болот до самой Извилицы на десять шагов расчищен от кустов и деревьев. Вдоль него проложена широкая тропа – парой лошадей можно легко таскать на канатах по реке лодки с грузом – осталось только следить, чтобы в весеннее половодье русло не забивалось топляками. Ещё по этой тропе пригнали от устья Извилицы стадо. Их стадо – две дюжины чёрных и рыжих коров, нескольких телят, десяток овец и четырех коз. Немного, но на большее пока не хватает рук. Нужно поговорить с Романом, пусть купит десяток работников – без этого не заготовить достаточный запас сена на зиму.

Этайн вздыхает, смотрит на ловко орудующих тяпками Живу и Прядиву, и тоже берётся за прополку. Ромхайн никогда не сторонится простой работы, его жене не к лицу стоять, пока другие трудятся. Да и не так уж велик их огород – втроём они закончат уже к вечеру. Железная лапа на длинной рукояти рыхлит мягкую землю. Из кузницы доносится грохот молотов. Жизнь на новом месте налаживается.

* * *

Наказание для потерявшего тропу под ногами ученика Учитель выбрал умело. Несколько дней Азар просидел в своей комнате, пытаясь понять, за что Парабат гонит его из города. Почему унижает, заставляя учиться у человека, разрушившего его жизнь. Пока не сумел посмотреть на себя глазами учителя. От стыда захотелось умереть, не сходя с места, провалиться сквозь землю. Как ни поворачивай – приблудный оборотень показал себя молодцом, а Азар выставился на посмешище, как последний мальчишка. Такой Азар в Колесе не нужен, вот и отсылает его Парабат. Но отослать – не выгнать, обратная дорога не закрыта. Учитель мудр, даже наказывая, даёт урок. Ему не нужен ещё один друг оборотня, нужен тот, кто сумел стать его другом.

Молодым в городе любят рассказывать такую притчу: учитель посадил ученика в пещеру, приказал ощутить себя могучим туром. Когда ученик выходил из пещеры, учитель бил его палкой по лбу:

– Ты не готов.

Отчаявшийся ученик всё‑таки выполнил задание.

– Учитель! – взревел он из пещеры – У меня получилось!

– Выходи, – ответил мудрец.

– Не могу, – пропыхтел бедняга в ответ, – Рога мешают.

С Азаром будет так же, вот только попытка у него всего одна. Поэтому гордый ученик Парабата рубит деревья, роет землю, доит коз, коров и овец, бегает с мальчишками по лесу, всего не перечислить – на совесть, не жалея сил, как все окружающие. Ломает себя, крошит отросшие незаметно рога, сдирает присохшее второй шкурой самомнение. Медленно получается, но назвать врага по имени – половина победы. Своего врага Азар каждый день бьёт ладонями по лицу – когда умывается.

Для того чтобы ощутить гармонию мира, нужно расслабиться, успокоить дыхание и очистить сознание от мыслей. Не так легко это сделать, когда всё тело болит, будто тебя целый день вертело в мельничном колесе. Азар всегда считал себя сильным – до недавнего времени. Сейчас каждое утро приходится сталкивать себя с застеленной камышом лавки. Тренированная воля пока берёт верх над измученным телом. Дождавшись, когда люди приведут себя в порядок, оборотень ведёт всех, кроме старух и Бутюка, на медитацию – даже сопливую девчонку, что весь день мечется от прялки на кухню и обратно. Место выбрал красивое – с вершины холмика открывается замечательный вид на зелёное море пущи и долину Сладкой. Азар сидит вместе со всеми. Глаза полуприкрыты, мышцы расслаблены, насколько это возможно, дыхание почти не слышно. А мысли никак не желают покидать голову – толкаются и лезут одна перед другой, будто ластящиеся к оборотню козы. Да к собаке под хвост эту медитацию! Плюнув на всё, ученик Парабата закрывает глаза и ждёт восхода. Наслаждается пением птиц, ощущает, как утренний слабый ветерок касается кожи. Трава под шкурой, на которой он сидит, смялась, но это не страшно, потом выпрямится. Корни травы уходят в почву, тянут из неё соки. Холм под ними – огромная куча песка, камней и глины, часть земли, по которой текут воды реки. Течению воды мешают плотины, это неестественно, это нарушение, небольшое, но оно есть. Река уже приспосабливается к нему, изменяясь, принимает в себя сделанные людьми преграды. Из‑за края Земли поднимается светило, щедро посылая на поверхность свои лучи. Вся растительность будто встрепенулась – незаметно для глаза, Азар просто слышит это, и потянулась, подставляя свету листья и иголки. Мир распахивается и обрушивается на человека, сливаясь с ним, растворяя в себе без остатка. Хлопает по плечу мозолистой ладонью Акчея, застенчиво улыбается губами Ласки, хлещет по щеке локоном Этайн, шевелит усами Махи и протягивает руку Романа. Эта рука поднимает Азара выше, дальше от земли, показывает, как распахивается горизонт, как струятся потоки Сил – хранитель пугается открывающейся картины, дёргается – и приходит в себя на своей шкуре, под понимающими взглядами оборотня и его учеников. Они улыбаются, все, включая зверюгу. Слова ни к чему – и так знают, что с ним произошло. Азар вскакивает на ноги и склоняется в ритуальном поклоне принятого послушника.