Текст книги "В небе — гвардейский Гатчинский"

Автор книги: Николай Богданов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 22 страниц)

Осторожно взяв Сашу за плечи, я прижал его к своей груди, поздравил с возвращением в часть. Потом, вызвав старшего врача гвардии капитана Трегуба, направил Григорьева на лечение в гарнизонный госпиталь. Судьба двух членов экипажа, первыми выпрыгнувших из самолета, осталась неизвестной. Они могли приземлиться в расположении противника и погибнуть, попасть в плен, могли, выбрасываясь из астролюка, попасть под винты двигателей, разбиться о хвостовое оперение…

Александр Григорьев вскоре поправился, вернулся в строй и стал опять летать на боевые задания. Спустя некоторое время он был назначен командиром корабля и до последнего дня войны самоотверженно и храбро сражался с врагом.

Наряду с доставкой партизанам боеприпасов, вооружения, медикаментов, наши экипажи увозили в тыл к противнику и разбрасывали там листовки, в которых населению оккупированных районов сообщалось о положении на фронтах, борьбе советского народа с фашистскими захватчиками, успехах Красной Армии в боях против гитлеровских полчищ. Советским людям, жившим и боровшимся в тылу врага, не менее чем оружие нужно было правдивое и пламенное слово партии.

Вот характерные примеры таких полетов. В середине сентября самолет с экипажем Н. Е. Киселева по заданию Белорусского штаба партизанского движения выбросил в районе Дуброво 1600 килограммов боеприпасов, а затем, пробив облачность и набрав большую высоту, разбросал 60 тысяч листовок на белорусском языке. Экипаж молодого командира корабля гвардии лейтенанта Сычева десантировал в Осиповке 1200 килограммов боеприпасов, а также разбросал над Белоруссией 15 тысяч листовок. И такие полеты были частыми. А иногда весь груз самолета составляли только листовки и литература. Помимо листовок мы зачастую доставляли в партизанские отряды киноаппаратуру, киномехаников, ленты документальных и художественных фильмов, которые демонстрировались партизанам и местному населению.

Полеты к партизанам были трудным делом даже для очень опытных экипажей. Нелегко было за тысячи километров, на территории, занятой противником, в глуши лесов, вдали от населенных пунктов, ночью, в кромешной тьме, зачастую в дождь и грозу, отыскать заданную точку. А в то время для поиска заданной цели мы имели только карту, компас, часы и указатель воздушной скорости – небогатое навигационное оборудование. Ищи иголку в стогу сена! Даже радиополукомпас, который в то время был установлен на самолете, мы не могли использовать для выхода на цель: как я уже говорил, радиостанции в партизанских отрядах были коротковолновыми и маломощными и для использования 'их в качестве приводных радиостанций не годились.

Но еще более трудными были полеты с посадкой на так называемые «партизанские аэродромы». Требовалось исключительное летнее мастерство, чтобы посадить тяжелый корабль на небольшую площадку на лесной поляне или кочковатой луговине, а потом поднять его в воздух, максимально загруженным ранеными партизанами и детьми.

Незнание партизанами элементарных требований безопасной посадки тяжелых машин на полевых площадках: размеров площадки, твердости грунта, правил светового обозначения места приземления – приводило иногда к аварийным ситуациям.

9 сентября 1942 года самолет 102-го авиаполка командира старшего лейтенанта Владимирцева вылетел с особо важным грузом в партизанский отряд Д. М. Медведева, который в то время находился под Ровно. Экипажу предстояло посадить самолет на подготовленную партизанами площадку, сдать груз, забрать тяжелораненых и в ту же ночь вернуться на один из подмосковных аэродромов.

Иван Владимирцев до войны летал на трассах ГВФ и был опытнейшим летчиком. Это он со своим экипажем перевез и высадил в тылу у гитлеровцев почти весь отряд Медведева.

Перед вылетом Владимирцеву сообщили, что посадочная площадка в отряде будет обозначена тринадцатью кострами, расположенными по ее периметру, и посадочным знаком: фонарями, выложенными буквой «Т». После длительного ночного полета самолет точно вышел в район расположения партизанского отряда.

Как известно, посадочный знак «Т» означает место приземления самолетов. Он выкладывается в начале взлетно-посадочной полосы или площадки так, чтобы горизонтальная черта «Т» была направлена против ветра. Летчик получает информацию о направлении ветра и знает, что место перед знаком и правее его безопасно для посадки и имеет твердый ровный грунт. Но буквы «Т» на площадке не было. Владимирцев делал круг за кругом, дожидаясь, когда партизаны догадаются выложить недостающий световой сигнал. По радио он запросил Москву, как ему поступить в данном случае, но Москва по каким-то причинам молчала. Чтобы не демаскировать месторасположение отряда длительным полетом над ним, летчик принял решение произвести посадку без дополнительного знака. Прежде чем сесть, Владимирцев снизился до бреющего полета и пролетел низко над площадкой, освещая ее зажженными фарами. Площадка, как показалось экипажу, была без препятствий, ровной и достаточно большой для посадки тяжелой машины. Вторично зайдя на площадку, Владимирцев выпустил шасси и посадил самолет. После приземления машина немного прокатилась, потом колеса стали увязать, и, глубоко зарывшись в вязкой почве, машина стала на нос. Как выяснилось после, партизаны оборудовали посадочную площадку на болотистом грунте. «Т» было выложено белыми полотнищами, а несколько человек освещали сигнал карманными фонариками. Конечно, слабый свет фонариков, к тому же заслоняемый фигурами людей, летчики увидеть не могли.

Самолет был сильно поврежден, отремонтировать его в партизанском лагере было невозможно. Самолет пришлось уничтожить. Летчики остались у партизан. Старший лейтенант Владимирцев возглавил у них аэродромную команду, обучая партизан выбирать пригодные для посадки самолетов площадки. На Большую землю экипаж Владимирцева вместе с ранеными партизанами был вывезен летчиком 101-го полка Виталием Бибиковым.

А в других отрядах повторялись те же ошибки.

В апреле 194.3 года самолет С-47 нашего полка с экипажем гвардии старшего лейтенанта Михаила Бурина доставлял боеприпасы в соединение Ковпака. Экипаж без труда отыскал площадку и пошел на посадку по выложенным стартовым сигналам. Площадка была хорошей, ровной, однако в конце пробега на ней оказалась большая канава. На большой скорости самолет ее благополучно проскочил, но, руля на малой скорости обратно, провалился колесами в эту канаву. Летчик мгновенно выключил моторы и только поэтому не поломал виты. Партизанам пришлось откапывать колеса самолета, срыть большой бугор и на руках вытащить самолет на ровное место. Оказалось, сигнальные огни были выложены не в начале посадочной площадки, как это обычно делается, а в середине; самолету не хватило ровного поля, чтобы закончить пробег. Вылет обратно задержался более чем на два часа. Пришлось лететь над занятой противником территорией в светлое время. Перед линией фронта самолет был атакован истребителем; к счастью, пулеметные очереди прошли мимо, а Михаил Бурин успел вовремя скрыться в облаках.

К началу 1943 года в партизанском соединении Ковпака скопилось большое количество раненых. Из-за сложных метеорологических условий своевременно эвакуировать их самолетами не удалось. В январе 1943 года были проблески хорошей погоды, и мы использовали их для полетов на озеро Червонное, где ковпаковцы оборудовали аэродром.

В самом конце января выдалась устойчивая летная погода, и командование соединения послало на озеро Червонное более десяти самолетов, чтобы вывезти всех раненых. Летал туда в ту ночь и я. Когда мы готовились к обратному вылету, произвел посадку самолет из 102-го авиаполка под управлением капитана Владимира Тишко. Никто из партизан его не встретил и при заруливании к месту разгрузки не сопровождал. А это необходимо было сделать: на льду было много проталин от прежних сигнальных костров, которые ничем не обозначились. Заруливая на загрузочную площадку, самолет Тишко одним колесом попал в проталину, тонкий лед не выдержал, и колесо провалилось в воду. При этом были поломаны винт двигателя, шасси и крыло самолета. Доставленный на озеро Червонное инженер И. Б. Зельцер с запасными частями в скором времени силами экипажа отремонтировал самолет. Но когда тот был подготовлен к вылету, на партизанский аэродром прилетел фашистский бомбардировщик и зажигательными бомбами сжег его. Больше на озеро никто не садился, и экипаж капитана Тишко ушел с Ковпаком в знаменитый поход по Украине.

В связи с этими и другими подобными случаями нам пришлось обратиться к руководству Центрального штаба партизанского движения с настоятельной просьбой устранить недостатки в организации приема и посадки самолетов на партизанских аэродромах. И число подобных происшествий заметно снизилось.

По значимости, сложности и риску полеты к партизанам с посадкой на партизанских аэродромах можно сравнить лишь с боевыми вылетами на Кенигсберг, Данциг, Тильзит и даже Берлин в период 1941—1942 годов. Вот почему летчики любили эти полеты и с большой охотой летали с посадкой к партизанам. В таких полетах проверялись мужество и мастерство каждого участника полета и всего экипажа в целом. Эти полеты для многих были пробой сил, тем оселком, на котором оттачивалось летное мастерство. Как подлинный мастер любуется законченной трудной работой, так и каждый экипаж получал большое удовлетворение от таких полетов. Не всякому подобное задание было по плечу.

Нам приходилось видеть, в каких тяжелых условиях партизаны вели борьбу с жестоким врагом. Не хватало оружия, боеприпасов, медикаментов, исключительно в трудном положении находились раненые. Вывезти их вовремя на Большую землю значило для многих сохранить жизнь. Прилета наших кораблей партизаны ждали с нетерпением. Сообщения о положении на фронтах, победах Красной Армии, трудовых подвигах рабочих и колхозников поднимали настроение и боевой дух народных мстителей.

Партизаны всегда старались отблагодарить летчиков, порой это доходило до курьеза. Бывало, не успеешь после посадки спуститься на землю, как попадаешь в объятья. До хруста жмут руки, прижимают к груди, в восторге хлопают по плечам. Потом начинают угощать молоком, сметаной. Вручают крынку; пей, сколько душе угодно! Приходилось пить – чтобы не обидеть.

Закончена погрузка раненых, спешишь в самолет, чтобы поскорее улететь, успеть затемно перелететь линию фронта. Взлетаешь – и на тебе: по самолету, среди раненых, блея, разгуливает овца или где-то в хвосте, среди моторных чехлов, боров хрюкает.

Командир корабля Дмитрий Кузнецов рассказал мне как-то о еще более курьезном случае. Перед вылетом с площадки мозырских партизан он подошел к самолету, а у входной двери стоит породистая, крупная буренка. Рядом несколько партизан заговорщически совещаются, как ее погрузить в самолет. Летчиков выручили «габариты» коровы: дверь для нее оказалась мала. У самих партизан с продовольствием бывали большие трудности, но, чтобы отблагодарить летчиков, они готовы были отдать последнее. Под разными предлогами мы отказывались от подарков, но партизаны иногда были настолько настойчивы и так обижались, что отказаться было просто невозможно. Для вида приходилось уступать, а вырулив для взлета, мы тайком «высаживали» на землю подаренную нам живность и только после этого улетали.

Так велики были их глубокая благодарность и уважение к нам.

И мы старались не остаться в долгу. Однажды после напряженной боевой ночи в гарнизонной столовой мы встретились с Борисом Тоболиным, его не было в части несколько дней.

– Как дела, Борис? Где пропадал?

– Летал к Сабурову, с посадкой в Дуброво. Мотор был неисправен, пришлось дневать там пару дней, – ответил он, словно выполнил обычный простой полет. Видно было, что он крайне устал, осунулся, запавшие глаза воспалены от напряженного длительного полета, но в них светится радость, он счастлив, что удачно выполнил сложное боевое задание.

– Что там нового?

– Тяжелые бои с карателями. На аэродроме собралось много раненых, а я сегодня вывез только двадцать человек, больше взять не мог. Сам знаешь, площадка там короткая, еле-еле поднял машину. Партизаны обижаются; мало летаем к ним с посадкой. Доложил об этом полковнику Нестерцеву, он приказал завтра снова лететь, отвезти боеприпасы и заодно вывезти остальных раненых.

Глядя в усталые глаза Бориса Тоболина, я невольно подумал, что помимо конкретной помощи партизанам мы еще выполняем роль их «полпредов». Не доложи Тоболин полковнику Нестерцеву о положении у партизан – кто знает, может, и не состоялся бы его второй полет на ту же площадку.

Как-то в апреле 1943 года к нам на аэродром приехал командир авиадивизии полковник В. Е. Нестерцев. Вслед за его машиной грузовики прибуксировали две 45-миллиметровые пушки. После обычного доклада летчики и техники, находившиеся в это время на стоянке самолетов, окружили необычный кортеж, с любопытством рассматривали орудия, гадая, к чему нам привезли артиллерию.

– Когда вооружим своих «иванушек» такими штукенциями, ни один «мессер» к нам не подойдет, – поглаживая ствол новенького орудия, пошутил Михаил Кучеренко.

– Где же мы такую пушку на самолете пристроим? – не поняв шутки, серьезно спросил борттехник Саплев.

– Как где? Установим в фюзеляже. Стрелять будете вы, бортовые техники, – через иллюминаторы. – И Кучеренко, не выдержав, рассмеялся.

– А может быть, действительно, удастся разместить орудия на самолете? – сказал Нестерцев. – Давайте попробуем. Стрелять из них вы не будете, а вот доставить их партизанам придется.

Не прошло и часа, как пушки, хотя и с трудом, были погружены в два транспортных самолета с большими грузовыми дверьми. Техникам пришлось немало потрудиться, чтобы надежно закрепить пушки.

Один из этих самолетов был мой, и в тот же вечер мы с пушкой и боеприпасами на борту вылетели в Кожушки к Ковпаку.

Долетели спокойно. После посадки высадили борттехника для сопровождения самолета, чтобы не зарулить в какую-либо яму, как это случилось с Тишко. Благополучно зарулив на стоячку, где нас уже ждали партизаны, выключили моторы.

– Что привезли, соколы?

– Пушку и снаряды к ней.

Поднявшись на борт, партизаны с большим интересом стали рассматривать орудие. Пока мы решали, как удобнее и проще спустить его на землю, к самолету подошел сам Сидор Артемьевич Ковпак.

– Говорят, пушку привез, майор. Небось тоже без колес, как Масленников? – сдержанно и сухо спросил меня Ковпак.

До нас в соединение Ковпака летал летчик В. И. Масленников, и чтобы отвезти не одну пушку, а сразу две, с них сняли колеса – иначе орудия не вмещались, и на первых порах Сидор Артемьевич был в обиде.

– Зачем же без колес, Сидор Артемьевич? На колесах.

– Тогда молодец. Спасибо! – обрадовался Ковпак и крепко пожал мне руку. – Понимаешь, ну что мне делать с пушкой без колес? С ней не сделаешь маневра, как пулемет ее на себе не понесешь. Да и показать ее людям – один срам, никакого вида, какая же это артиллерия? И шутники засмеют, скажут: «Видать, ковпаковцы откуда-то драпали, даже колеса от артиллерии потеряли», – пошутил Сидор Артемьевич, и вдруг забеспокоился:

– Угостить бы вас чем-нибудь надо.

– Спасибо, пора лететь. До рассвета времени маловато, да вот и повозки с ранеными подъехали.

– Ну что ж, одобряю, дело прежде всего. Угощаться будем, когда победим, после войны. Прилетай в другой раз, рады будем, – протягивая мне руку, сказал он на прощанье…

На рассвете встречавшие нас санитарные машины одна за другой увозили раненых партизан в московские госпитали.

Наибольшее количество полетов к партизанам было Выполнено нами весной 1943 года. Это было вызвано подготовкой операции «Концерт».

В ночь на 3 августа партизанские отряды и местное население Белоруссии, Калининской, Смоленской, Ленинградской и других областей одновременно вышли к железным дорогам и стали подрывать рельсы, разрушать мосты, уничтожать линии связи. К концу августа было подорвано и повреждено более 170 тысяч рельсов. К моменту завершения «рельсовой войны» перевозки вражеских военных грузов по железным дорогам сократились до 40 процентов. Помимо «рельсовой войны» белорусские партизаны вели войну «шоссейную» и «водную». На минах, установленных на шоссейных дорогах, подрывались вражеские танки, бронемашины, автомобили. Местное население приводило в негодность грунтовые дороги, устраивало завалы, минировало их, разбирало мосты. Полесские партизаны устанавливали на реках мины, подрывали пароходы и уничтожали их команды.

Для охраны своих коммуникаций и борьбы с отрядами народных мстителей гитлеровское командование вынуждено было отвлекать большие силы. К лету 1943 года белорусские, смоленские и брянские партизаны сковали в боях до 190 тысяч вражеских солдат и офицеров. Только за июль сорок третьего года белорусские партизаны пустили под откос 761 вражеский железнодорожный эшелон. Таков был их вклад в победу Красной Армии под Курском и в последующих ее наступательных операциях лета 1943 года.

Личный состав нашего полка внес свой посильный вклад в боевые успехи партизанского движения. В совместной борьбе пролита кровь наших летчиков, наши боевые товарищи покоятся в братских могилах рядом с боевыми братьями-партизанами.

О результатах нашей работы лаконично сообщают строки архивных документов:

«12-й гвардейский Гатчинский ордена Суворова III степени авиаполк АДД (бывший 103-й ап ДД) в интересах партизанского движения с 1 июня 1942 года по 1 января 1945 года совершил более 500 боевых самолето-вылетов. За это время сбросил партизанам 308 тонн груза, 198 парашютистов, доставил с посадкой на партизанских аэродромах 22,5 тонны боеприпасов и вооружения и 20 человек руководящего состава, вывез из партизанских отрядов 218 человек тяжелораненых и 2,9 тонны ценного груза» [Архив МО, ф.103-го и 12-го гвардейского авиаполков ДД, д.596, лл.5-6]. 3-й Брянский авиакорпус дальнего действия совершил 1611 вылетов к партизанам. Таким образом, на наш полк приходится почти треть всех полетов в интересах партизанского движения, совершенных АДД в годы войны. (Всего советские летчики в военные годы сделали свыше 109 тысяч полетов к народным мстителям.)

Новое назначение

В конце сентября я был дежурным по полетам на аэродроме в Монино. При вылете самолетов на боевые знания на старте присутствовали член Военного совета авиации дальнего действия генерал-лейтенант авиации Г. Г. Гурьянов и начальник штаба АДД генерал-майор авиации М. И. Шевелев. Когда все самолеты улетели и на аэродроме на некоторое время наступило затишье, генерал Шевелев подозвал меня к себе.

– Богданов, кого бы из своих летчиков вы порекомендовали для полета в Соединенные Штаты Америки для выполнения важного задания? Лететь нужно будет из Москвы северным маршрутом – на Аляску, с конечной посадкой на военно-воздушной базе США в Фербенксе. Нужны отличные летчики, с большим летным опытом.

– С таким полетом, Марк Иванович, могут справиться, пожалуй, и Гаврилов, и Котов, и Майоров, и Кулаков – командиры кораблей из моей эскадрильи.

– Нет, они не подойдут. Не летали на Севере. Желательно такое задание поручить командирам кораблей, летавшим ранее в Заполярье.

– Тогда можно поручить это задание гвардии старшему лейтенанту Николаю Дрындину или гвардии капитану Петру Засорину, – подумав, назвал я этих летавших на Севере отличных летчиков и обстоятельно доложил генералам об их деловых и летных качествах. – Николай Дрындин – мой заместитель по летной подготовке, а Петр Засорин – командир отряда.

– Вот эти подойдут, я их знаю, – сказал генерал Шевелев и, сделав пометку в своей записной книжке, пошутил: – Что же вы сразу их не назвали, хотели утаить от нас этих летчиков? Не беспокойтесь, если и пошлем кого-нибудь, то не надолго.

Было удивительно, как быстро во время войны происходила переоценка людских возможностей. На заводах, в тылу, работу, которая, прежде считалось, была под силу лишь квалифицированным мастерам, теперь делали подростки. Зачастую, чтобы достать до станка, им приходилось подставлять под ноги ящики. На фронте то, что еще так недавно считалось необычным и выдающимся и было под силу только незаурядным личностям, теперь стало обыденным делом рядовых людей.

Перелет в США через Северный полюс, который в 1937 году сделали после большой и всесторонней подготовки Валерий Чкалов и Михаил Громов, теперь поручался рядовому экипажу воинской части.

(Забегая вперед, скажу: обстоятельства сложились так, что моим товарищам не пришлось летать в Америку. Но это задание блестяще выполнил на серийном Ли-2 экипаж под командованием В. И. Масленникова из 101-го авиаполка).

– Майор Богданов, у нас к вам есть еще одно дело, – сказал, оборвав мои мысли, генерал Гурьянов. – Есть намерение назначить вас командиром вашего полка. Как вы на это смотрите?

Надо признаться, что это предложение было для меня совершенно неожиданным, тем более, что буквально за несколько недель до этого у нас сменилось командование и командиром полка был назначен гвардии майор Константин Трубин, бывший командир 1-й эскадрильи. Дела в полку в последнее время шли не совсем хорошо, много самолетов из-за неисправностей стояли на приколе. Кадровый состав полка сильно изменился, большинство из тех, кто добыл полку славу гвардейского, либо были назначены с повышением во вновь формировавшиеся части, либо погибли смертью храбрых в бою. На смену им пришла молодежь, ускоренным порядком подготовленная в военное время. Я сомневался. смогу ли, не имея опыта, организовать и сплотить в сущности новый коллектив, с тем чтобы вернуть полку его былую боевую славу. Поэтому предложение Гурьянова не только не обрадовало меня, но и серьезно озадачило.

Наш разговор был прерван появлением над аэродромом самолета Ил-4 вернувшегося с боевого задания. Штурман самолета из своей кабины часто стрелял красными ракетами, что означало «иду на вынужденную посадку», и мне пришлось спешно вернуться на стартовый командный пункт. Пока садился вернувшийся самолет (у него отказал двигатель) и мы его при помощи тягача убирали со взлетно-посадочной полосы стали возвращаться один за другим выполнившие боевое задание самолеты, бомбившие близкие цели, а затем и те, которые наносили бомбовые удары в глубоком тылу противника. Дел у меня было много и продолжить разговор с генералами в эту ночь не пришлось.

Через несколько дней пришел приказ командующего АДД о моем назначении командиром 12-го гвардейского авиаполка.

Заместителем командира полка по политчасти был назначен майор Анатолий Константинович Пешков. Он был старше меня, но выглядел молодо. В партию он вступил еще в 1924 году, был кадровым политработником Красной Армии, окончил Военно-политическую академию, имел летную подготовку и был хорошим летчиком. Придя к нам в полк, сразу включился в боевую работу, стал систематически летать на боевые задания. Будучи умным и чутким человеком, Пешков быстро завоевал уважение и авторитет у личного состава полка.

Старшим инженером полка был Семен Филиппович Хоботов. До назначения к нам он руководил инженерной службой авиаэскадрильи в соседнем полку и зарекомендовал там себя способным организатором. Хоботов вырос в рабочей семье, был кадровым командиром Красной Армии, в 1932 году окончил 3-ю Высшую школу авиатехников, имел хорошую техническую подготовку и большой опыт эксплуатации материальной части самолетов и двигателей. Был у него один недостаток: он мало придавал значения своему внешнему виду, поверх поношенных и промасленных гимнастерки и брюк надевал еще более поношенный и промасленный плащ. В этом плаще он приходил и на утреннее построение, и на стоянку самолетов, и в столовую. К остротам товарищей по поводу его вида Хоботов относился равнодушно. Я понимал, что Хоботову при его стремлении всегда самому основательно проверять подготовку каждого самолета и его двигателей к полету соблюдать чистоту и опрятность в одежде было трудно. Но, как говорится, положение обязывало. После моего с ним разговора Хоботова стало не узнать: он всегда был одет опрятно и по форме.

Заместителем командира полка по летной подготовке по моей просьбе был назначен отличный летчик, обаятельный человек, командир авиаотряда нашего полка гвардии капитан Петр Михайлович Засорин. В полк Петр Засорин пришел в период его формирования весной 1942 года из Московской авиационной группы особого назначения, где он служил с первых дней войны. Школу летчиков управления полярной авиации в Николаеве он окончил в 1937 году и до войны работал в Заполярье, там приобрел большой опыт полетов в сложных условиях Крайнего Севера. В начале 1942 года, уже на фронте, он вступил в партию. Он хорошо знал летный состав, боевые качества и возможности каждого из членов экипажей самолетов полка. На него можно было смело положиться.

Секретарем партийной организации полка был гвардии майор Федот Емельянович Шабаев, старый и опытный партийный работник, ветеран полка. Секретарем бюро ВЛКСМ вначале был гвардии сержант Столбов, затем его сменил гвардии младший лейтенант Иван Руденко, оба они были энергичными парнями, понимали свои задачи и хорошо руководили комсомольской организацией.

И у меня с каждым днем укреплялась вера в то, что при дружной работе с такими товарищами мы сможем в скором времени исправить недостатки в работе полка и снова занять передовое место в дивизии.

Собравшись вместе, мы определили два главных вопроса, требовавших максимума усилий. Первое, что нужно было сделать, это улучшить качество подготовки самолетно-моторного парка, предельно снизить количество неисправных самолетов, стоявших на приколе. Второе – как можно быстрее ввести в строй боевых экипажей весь молодой летный состав, прибывший на пополнение.

Эти два вопроса были тесно связаны друг с другом. На исправные машины подготовленных экипажей хватало. Но вновь отремонтированные самолеты посылать на боевые задания мы не смогли бы – к этому молодые экипажи были не готовы.

То, что самолеты простаивали, во многом было нашей виной. Неисправности появлялись из-за низкого качества обслуживания техники. Летчики в организации работ и контроле их качества при подготовке самолетов к боевому вылету, как правило, не участвовали – их все время перебрасывали с одного исправного самолета на другой. В придачу неисправные машины и «раскулачивали» – снимали детали, приборы и таким образом из двух неисправных самолетов делали один исправный. В такой ситуации, когда не успевали устранять дефекты, о профилактических работах попросту забыли. Нехватка запчастей считалась объективной причиной простоя машин. Исправные самолеты находились на боевой работе, тренировать молодежь было не на чем.

Вместе с начальником штаба полка гвардии майором Михаилом Ивановичем Лопаткиным, его заместителем по оперативной части гвардии майором Алексеем Семеновичем Кирпатым, начальниками других служб мы составили планы восстановления неисправных самолетов и ввода в строй боевых экипажей молодого пополнения. Первый приказ по полку закреплял за экипажами самолеты и определял организацию работ на них в период подготовки к полету. Этим же приказом мы требовали от летного состава строго выполнять уставные положения, обязательно участвовать в работах по подготовке самолета к полетам и в контроле качества произведенных работ. Ответственность за содержание в исправном Состоянии самолетов возлагалась на командиров кораблей. «Раскулачивать» самолеты категорически запрещалось.

В один из дней после ночи без боевых вылетов весь личный состав был собран на стоянке самолетов. Три комиссии (по числу эскадрилий) осмотрели все исправные и неисправные машины, составили дефектные ведомости, перечень необходимых запасных частей и материалов для приведения всех самолетов в исправное состояние. Комиссии были составлены так, чтобы специалисты одной эскадрильи осматривали самолеты другой. Специалисты стремились найти у соседей как можно больше недостатков. На это пристрастие – «чтобы самим выглядеть лучше» – мы и рассчитывали. И не зря. Осмотр дал представление о подлинном состоянии материальной части самолетов и двигателей, и оно оказалось гораздо хуже, чем мы предполагали. Обнаружилось большое количество «мелочей», на которые раньше никакого внимания не обращали, но эти «мелочи» могли стать причиной отказа в работе приборов и двигателей. Все неисправности, устранить которые мы были в силах, к исходу дня устранили и провели повторный осмотр.

Для самолетов, требующих больших работ, был составлен график ввода их в строй. Штаб подвел итоги и определил лучшую и худшую эскадрильи, вывел оценки экипажам по состоянию материальной части. О результатах проведенной проверки сообщили в боевых листках.

«Технический день» взбудоражил всех.

Хорошо подготовившись, имея точные данные о фактическом состоянии дел, мы провели строевое и партийно-комсомольское собрания, где вскрыли причины недостатков, остро, невзирая на лица, критиковали тех, кто был повинен в них, рассказали о планах устранения недостатков, поставили конкретную задачу по повышению боеспособности эскадрилий.

Но в эти же дни мы вели интенсивную боевую работу. Полк помогал частям Красной Армии уничтожать противника в районе Синявино – Мга, уничтожал долговременные узлы обороны в районе Духовщины, поддерживал наступление в направлении Витебска и Полоцка, участвовал в прорыве мощного укрепленного района врага на Перекопе, так же, как и прежде, выполнял задания Ленинградского, Украинского и Белорусского штабов партизанского движения и органов разведки.

Мы понимали, что без помощи командования не «поднимем на ноги» все неисправные самолеты, для этого нужны были дефицитные запасные части, приборы и агрегаты, которых у нас не было. Надеялись, что нам как молодым руководителям в помощи не откажут. И не ошиблись в своих надеждах. Инженер полка Семен Хоботов «выбивал» все что мог у инженерных служб дивизии и корпуса, Анатолий Пешков действовал через политорганы, мне пришлось просить помощи у командования дивизии и корпуса. Действуя таким «широким фронтом», нам удалось получить значительное количество крайне необходимых запчастей. Кроме этого, использовались личные связи на заводах, ремонтных базах, посылались в командировку «ходоки». Каждый экипаж, летавший с заданием командования на какой-либо из авиазаводов, обязательно привозил что-то из необходимых нам деталей.

В короткое время число исправных самолетов значительно увеличилось, возросла боевая мощь полка.

Улучшив положение с самолетным парком, мы стали выделять машины для тренировочных полетов. Петр Засорин, чтобы использовать максимально и без помех все летное время, брал молодых летчиков и улетал с ними либо в Иванове, либо на другую площадку и на незагруженных аэродромах производил всю ночь тренировочные полеты, а наутро возвращался с ними в полк. Часто я помогал ему в этом.