Текст книги "Наружка"

Автор книги: Николай Иванов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 11 страниц)

– Спи-спи, – сказал майор.

– Посадка! – отменила разрешение начальства Катя.

Прекрасно. Сон – к черту, на том свете отоспимся. Молодец девочка-объект, что не заставила маяться ожиданием. А остановившийся у адреса голубоватый «БМВ», значит, приехал за ней. Берем на крючок. Ловись, рыбка, большая и маленькая.

Прелесть провинциальных городов в их компактности. Повести здесь «наружку» – одно удовольствие, экскурсия по городу. Нарушили правила? Сами знаем, что со второго ряда могут поворачивать на этом светофоре только «чайники». Но бросившемуся под колеса бдительному гаишнику, жаждущему расправы, – мигнуть левыми фарой и подфарником. Сигнал есть такой специально для милиции: «Свой. Не трогать». Или прислонить к стеклу спецпропуск, красноватую такую корочку: «Не задерживать, не проверять, не досматривать». На крайний случай ретивый постовой может записать номер машины и потом предъявить претензии и выяснять отношения. А сейчас ни-ни, идет работа. Никто же не виноват, что Департамент пока еще нищий и на вторые спецмашины денег не может выделить. Потому и нарушения, так как одним тяжеловато крутиться незаметно. Вместо того чтобы подстраховывать их, Катя с Вентилятором своими ножками будут бесцельно бродить по улицам и переулкам, ожидая команд по рации.

Девушку в красном плаще из «БМВ» высадили около университета. Костя, заранее состроив рожу дебильного студента, выскочил из машины. Лагута и остальные помчались дальше. Вход в адрес – прием, наиболее тщательно отрабатываемый на тренировках. Первым делом – охватить все вывески и объявления на стенах здания и в коридоре. Узнать, кем нужно прикидываться – технарем или гуманитарием, производственником или чиновником, больным или студентом. Иметь набор наиболее часто посещаемых кабинетов. У «техников» – это производственные и отделы кадров, главного инженера, бухгалтерия. У «лириков» – ректорат, библиотека, учебный отдел. А универсальная легенда на все случаи жизни – страдальчески искать туалет.

Все это на тот случай, если вдруг кто-то, как часовой, окликнет: «Стой! Кто идет?» Но многажды доказано: наличие вертушки и проходных не означает, что на них останавливают и проверяют каждого. На Руси испокон веков: если есть забор, значит, ищи в нем и дыру.

Вахтер – неизменный старик с орденскими планками на застиранной армейской рубашке – мерил забытым строевым шагом вестибюль университета. Даже не удостоив его взглядом – надоел, каждый день встречаемся, – Костя по короткому маршевому пролету выскочил из цокольного на первый этаж – вслед за красным пятном. Успел ухватить кабинет; в котором оно исчезло. Фиксация номера и таблички: «Приемная часть». Время 9.15.

Если бы не имел на лице выражение пришибленного студента, мог бы поухаживать за объектом и помочь повесить плащ – настолько быстро вошел следом. Теперь же предстояло отыгрывать свою легенду, сочиненную на ходу:

– Здравствуйте. К кому можно обратиться?

Взгляд – на самую пожилую в кабинете женщину. Пожилые – они сердобольнее и внимательнее.

Угадал: та развела руками – раз ко мне, то прошу. На телефонном аппарате – написанный карандашом номер. Еще не запомнила? Будем надеяться, не от склероза, а потому что новенькая. Прекрасно. Наверняка станет показывать перед остальными свою нужность и значимость. Главное, когда уже привязался к окружающим, не допускать пауз:

– Извините, меня друг попросил зайти. Он хочет поступать в университет. Но сам живет в Риге. Как ему оформлять документы?

– Его фамилия? – Старушенция оказалась похлеще проницательной мисс Марпл из Агаты Кристи. Вот и отдавай предпочтение пожилым! Да их самих в «наружку» без всяких экзаменов…

У Кости мигом выстроилась в памяти неизменная русская троица – Иванов, Петров, Сидоров. К сожалению, никакого отношения к прибалтам не имеющая. Может, сделать их Ивановасом, Петровасом, Сидоровасом?

– Красаускас, – отыскалась в памяти фамилия то ли художника, то ли актера.

– А фамилия литовская, – отметила старушка. – Он кто по национальности – русский, латыш, литовец?

– Литовец, – удивился вопросу Костя. Если фамилия литовская – значит, литовец. – Я не знаю, принял ли он латвийское гражданство.

Девушка к этому времени разделась, подкрасилась, уселась за столик в углу. Самый удобный в кабинете. Значит, работает здесь давно.

– Если гражданство не российское, ему придется платить учебу, – вернула внимание к себе красноярская мисс Марпл.

– Много?

– Цены меняются. Он на следующий год думает поступать?

– Да. Его этим летом завалили и как раз на экзамене по латышскому языку. Представляете? – пригласил собеседницу Моряшин. возмутиться дикой несправедливостью.

– Тогда лучше вам подойти перед началом работы очередей приемной комиссии. Это где-то в мае.

– Хорошо. Спасибо. До свидания.

На выходе попрощался и с отставником-вахтером. Тот спешил от учтивости, глянул подозрительно: вежливых, как и сытых, студентов не бывает. Прокол. Даже воспитанностью незачем привлекать к себе внимание.

Благо, что Костя уже вышел на улицу. Для него открывалась самая приятная перспектива – отыскать Катю и вместе ждать команд от Лагуты.

– Не потеряются? – вспомнил об оставленных товарищах Белый, когда вслед за «БМВ» они вырвались за город и, отгораживаясь от него сопками, помчались вдоль Енисея в сторону Красноярской ГЭС.

Лагута скосил глаза вправо, на зажатую в скалах, небрежно Брошенную природой на дно ущелья реку. Вообще-то по воде сигнал идет дальше и отчетливее. В Питере, если требовалось передать напарнику что-то важное, по возможности всегда прижимались к Неве.

– Еще километров двадцать выдержим, – имея в виду связь, прикинул майор. И вновь приклеился взглядом к объекту, мчащемуся по длинному, словно тещин язык, спуску. – И куда его черт несет?

Нес, как поняли через некоторое время, на дачу. Прямо от дороги, вырубая тайгу, выставляли на пологий склон сопки дворцы-домики «новые русские». Около одного из самых шикарных, напоминающих детскую картинку в сказках, «БМВ» и остановилась. Водитель исчез за забором, за которым, как звери в вольерах, стояли в сетчатом гараже еще три спортивные машины. Верный признак, что здесь вращаются «молодые» деньги: именно их обладатели не знают удержу в количестве машин и обязательно иномарок. Их легко просчитать и по одежде – яркой, броской, со сногсшибательными галстуками, умопомрачительными заколками, золотыми пуговицами и прочими прибамбасами. «Молодые», только появившиеся деньги заставляют кричать о себе, выставляться напоказ. А главное – гнаться за новыми. И постепенно начинает стираться грань между «нельзя» и «хочется»…

Белый, проехав до следующего поворота, подогнал свою машину к самому Енисею. Втроем быстро разложили на капоте скатерть-самобранку из коммунистической «Правды» и демократических «Известий».

– Хоть здесь заставим служить общему делу, – нашел выход помирить заполитизированную страну Аркадий.

Вывалили на них что было: кто проехал мимо столь могучей реки и не поднял на ее берегу рюмку?

Но отдыхать особо не пришлось. Стоявший лицом к дачам Некрылов доложил:

– Выход.

Остатки еды – в общий газетный куль и в багажник.

– За руль садится другой, – усмотрел подмену водителей в «БМВ» Некрылов.

– Аркадий, копаешь грядки, – выставил Белого в пост майор. – Что здесь у нас имеется?

Оперативный гардероб для переодеваний под легенду оказался скуден: две куртки, дождевик, кепка, кошелка, ведро, лопата, удочки. А может, и не гардеробчик это был, а нормальный набор водителя машины.

– Лучше я рыбку половлю, – променял Белый лопату на удочку.

Лучше-то лучше, но при первом варианте хоть думать не нужно было – копай себе от Енисея и до возвращения Лагуты и в ус не дуй. А рыбалка, извините, искусство. Леску размотать Аркадий еще смог без осложнений, а вот дальше пошли уравнения со многими неизвестными: где ловить, на что ловить и вообще, ловится ли здесь рыба? И какая.

Поковырявшись в прибрежном крошеве, червей, естественно, не нашел. Переместился назад, чтобы заодно можно было искоса наблюдать за дачей. Вполглаза за дачей, вполглаза за поплавком – интересно, а за косоглазие инвалидность дают?

Червей не оказалось и на новом месте, и Аркадий поступил более благоразумно: подобрал кусок картона, написал на нем печатными буквами слово «червяк», наживил находку и забросил в реку. «У природы нет плохих налогов, здесь каждая рыбалка благодать»…

Благодать-то благодать, но не всегда сидение с удочкой лучше землеройных работ. Капитан это начал чувствовать кожей, когда из наблюдаемого адреса вышли двое парней, пощурились на нежарком солнце и прямым ходом направились к нему. Перспектива оказаться в осеннем Енисее восторга не вызывала, даже несмотря на то, что тот течет с юга. И в прямом, и переносном смысле сматывать удочки было поздно, и Белый принялся усиленно подергивать поплавок.

– На что ловим?

Это все равно, что ночью в подворотне попросить закурить.

– На блесну, – почти не обманул капитан: червячная картонка на крючке ближе всего подходила к истине. Но дуриком-дуриком, а попал в точку.

– Осенью на блесну, лучше всего клюет, – со знанием дела согласился один из подошедших. – А какая здесь у вас рыба водится?

«Здесь у вас». Значит, не местные?

Первая вспомнившаяся десятка – карп, карась, окунь и тому подобное – отсекаются сразу. В такие моменты клиента нужно брать чем-нибудь замысловатым.

Одиннадцатым и, скорее всего, последним в запасе – даже после кита и дельфина – вспомнился налим.

– Говорят, налима можно подцепить. Если повезет, – оставил себе путь к отступлению Аркадий: это не он утверждает, ему самому сказали.

– Да? – многозначительно протянул знаток. Обрадованно подсказал: – Подсекай, по-моему, клюет.

Сейчас. Клюнет тебе налим на картон. Если к тому же его здесь не водится.

– Не, я чувствую, – вцепился в удилище, оберегая своего «червя», Белый.

Вот влип. К счастью, те отвлеклись:

– Слушай, а женщины здесь есть? – задал новый вопрос тот же разговорчивый.

Вот это уже другое дело.

– Лучше и богаче выбора, чем в Красноярске, все равно нет, – вполне здраво рассудил капитан. – А вообще-то я больше по рыбке спец.

– Мы не против, конкурентов меньше, – впервые подал голос второй, и парочка направилась обратно за каменную стену.

Белый торопливо вытащил злополучную «блесну» и забросил в реку пустой крючок – для всех остальных налим уже сожрал наживку. Нет бы, подходили нормальные люди – о политике поговорить, а то ведь каждый корчит из себя рыбака-профессионала. И расшифровкой пахнуло, как перегаром в вытрезвителе. Так что с завтрашнего дня вместо газет – книги по пресноводным. Себя иногда нужно наказывать…

Часа через два появился Некрылов. К этому времени Аркадию настолько надоело дергать удилище, что он категорически отверг свою же установку на изучение рыбацкого искусства. И даже на дачу смотрел более дружелюбно, чем на поплавок.

– Собираемся, – отдал самую прекрасную за весь день команду Женя. – Не забудь захватить улов, вечером ушицей побалуемся.

Подколол и Лагута, дремавший в оставленной на кончике «тещиного языка» машине:

– А где уха?

– Отдал в адрес. Подходили нормальные и, в отличие от некоторых, не язвительные хлопцы. Они поплакались, и я пожалел: у них ведь ни ресторана, ни девочек, ни удочек – приезжие.

– Меняю уху на твоих хлопцев, – тут же ухватился за новость майор.

– Команди-и-ир, – Белый даже отстранился. – Тебя интересуют мальчики?

– Интересуют, интересуют. За девочкой, как ты знаешь, послан Моряшин. А после Кости ловить нечего.

– Как повезло Косте. Как не повезло командиру, – рекламно возвел глаза к небу Белый.

– Актум эст, илицет. Дело закончено, можно расходиться, – поставил своей обожаемой латынью точку Лагута.

Когда подобрали у драмтеатра Катю, а рыскающим в поисках пива Моряшину и Вентилятору в наказание за то, что оставили девушку одну, по рации передали команду собственной рысью мчаться в гостиницу, – там, в тесном номере майора сообща нарисовали контуры схемы, к которой прикоснулись.

Некто «X», замеченный в Москве, служит у «Z» в Красноярске. У «X» есть девица, но у кого их нет? Другое дело, что не все могут посылать за ними машины, но тут уж кто на каком суку сидит.

Большой интерес вызывают непонятные гости на даче у «Z». Откуда и зачем приехали? Наверняка не интересоваться у Белого рыбалкой. Несмотря на субботу, «Z» съездил в офис в Красноярск. И самое главное в сегодняшнем «НН» – установлена берлога хозяина. Завтра, в воскресенье, можно в свое удовольствие порыбачить около дачи – Аркадий, не дергайся, – а вот в понедельник придется выставлять пост у офиса.

10.

Чем Красноярск как две капли воды похож не только на Москву, но и на любой другой город России – это неистребимым желанием его строителей рыть траншеи сразу после того, как дорожники закатали асфальт.

В понедельник напротив офиса одной из посреднических фирм грузовик приволок строительную будку на спущенных колесах. Водитель вместе с дорожным мастером долго устанавливали эту колымагу, чтобы меньше мешала и пешеходам на тротуаре, и машинам на улице.

Раскачивались перед работой, как водится, еще дольше. Зато любой, кто пожелал бы заглянуть в домик, отметил бы очень существенную деталь: строители резались не в домино, а в нарды. Вот и верь после этого, что интеллектуальный уровень населения падает..

Мастер, как и положено, в выгоревшей красной спецовке сверял по схеме маршрут очередного вгрызания в землю. И даже сам снял первую пробу.

– На три штыка – семь метров, – указал он рукой направление чуть в стороне от тротуара, пожалев в конце концов и асфальт, и подчиненных.

Передал лопату рабочему, у которого из-под кепки чистым костяным полумесяцем светила лысина. Тот деловито примерился к нарезанному объему, поковырял в яме, сделанной бригадиром, не очень обрадовался каменистой почве:

– И почему именно копать? Можно же, к примеру, и заборы красить. Или рыбку половить, – он многозначительно глянул на подошедшего товарища.

– Покраска забора, дорогой Юра, очень существенно влияет на озоновый слой земли, – мгновенно отреагировал тот. – Да и рыбалка не может служить укреплению биологического равновесия в природе. А здесь – творческий процесс, работа интеллекта: как бы не углубиться на какой-нибудь лишний сантиметр.

– А вот этого никто от нас не дождется, – лысый поплевал на ладони.

– Как будто сто лет прокладывал кабель, – оценил наблюдавший издали Моряшин.

Он – наконец-то! – оказался наедине с Катей. И не в каком-нибудь зачуханном подвале, а в новенькой шикарной машине. Лагута на сей раз сотворил ту комбинацию, которая засветила Косте лучезарной звездой: всех отправил создавать фон, а их с Катей оставил вдвоем. Дело было за малым – все мечты, желания, молчаливые тайные обращения превратить в реальность.

– Что-то ты грустный сегодня, – совсем по-иному восприняла его состояние Катя.

Моряшин торопливо улыбнулся: о чем речь, какая грусть! Скорее, растерялся. Кто же знал, что так сложно остаться наедине с любимым человеком. Словно кто-то невидимый отключает в тебе звук, и хотя ты произносишь монологи, о чем-то спрашиваешь любимую и сам отвечаешь на массу вопросов, все это – внутренне, молча. Скажи вслух слово – обязательно какие-нибудь катаклизмы вызовешь.

– Привыкаю к тебе, – закрыв глаза, чтобы не видеть, как будут рушиться здания, взрываться машина, сверкать молнии, признался Костя.

– Только привыкаешь? А кто говорил про холодный душ? Она помнит!

– Про душ – правда. Я привыкаю находиться вдвоем.

– Ко-остя! – Земля все-таки задрожала, небо громыхнуло, воздух наэлектризовался. – Ты что, в самом деле влюблен в меня?

– Да.

Взрыв разнес машину вдребезги, город лег в руины и тут же смылся гигантской волной с рухнувшей Красноярской ГЭС: Катя усмехнулась.

– Да ты что, Костя! Я же старая, больная, с опухолями. За что меня любить-то?

Моряшин стиснул руль. Лучше бы молчал, и тогда не пришлось бы уничтожать такой прекрасный сибирский город!

– Ко-остя, милый Кот Матроскин, – положила остренький подбородок на его плечо Катя. Погладила белые суставы на сжатых кулаках. Но ведь для Кота Матроскина это, а не Моряшина… – Ты это серьезно?

– А ты думаешь, я не могу любить? – глядя в лобовое стекло и ничего не видя впереди, с горечью спросил Моряшин.

– Можешь, Костя, можешь, – Прошептала на ухо девушка. Но опять же не от нежности, а потому что подбородок на плече. Моряшина ли провести на мякине? – И мне очень приятно твое внимание.

Приятно – это даже меньше, чем мило.

Странно, но мозг Кости оказался способным только фиксировать слова, различать их тональность и давать им оценку. А сам Моряшин по-прежнему сидел в оцепенении, глядя перед собой. На вздыбленной земле самым надежным для него оказался руль, за который и держался. Выпустишь – уйдет последняя опора. Зря Лагута сегодня так распорядился, пусть продолжалось бы все, как прежде…

Катина рука дотронулась до его щеки, погладила. Сначала хотелось отстраниться, затем прильнуть к ней, но Моряшин остался сидеть как сидел. Выручил тот же Лагута:

– У нас посадка.

Ему из строительной будки дворик перед офисом как на ладони, а из машины пока ничего не видно.

– Давай я поведу, – предложила Ракитина, резонно опасаясь за состояние Моряшина.

Но тот лишь поджал губы и включил скорость. Выкатились ровно, легко вписались в поток – не Москва – и привязались к «бээмвешке». Она вытянула их на ремонтируемый мост через Енисей, повела по закоулкам и в конце концов удостоила чести быть принятыми во дворе клинической больницы. К «БМВ» тут же подскочили парень с девушкой, заглянули внутрь, что-то докладывая.

– Я на опережение, – первой просчитала ситуацию Катя и узким тротуарчиком средь золотистых лип перебежала к центральному входу.

Интуиция не подвела ее. Гость вышел из машины, в сопровождении парня направился туда же. Катя, к этому времени получившая в гардеробе халат, прихорашивалась перед зеркалом, когда вошедших остановили:

– Молодые люди, у нас вход строго в халатах, – подняла руку, как шлагбаум, бдительная гардеробщица. – Вы в какое отделение идете?

Когда об этом же спросили Катю, она из вывешенного поэтажного списка назвала хирургическое – к послеоперационным пускают всегда. Объект же назвал сразу палату, заодно и поинтересовался:

– К нему сегодня приезжали, не знаете?

– Нет, такого еще не посещали. День только начался, милок.

Посетительницы от санитарок и медсестер отличаются тем, что набрасывают халат на плечи. Катя надела его в рукава и вслед за мужчинами прошла в радиологическое отделение. Задержала бродившую по коридору девочку, наговорила ей всяческих комплиментов про прическу и тапочки, но дождалась, когда отойдет от своего поста дежурная медсестра. Вмиг оказалась около ее столика со списком больных: фамилия, номер палаты. Мысленно поблагодарила медсестру за разборчивый почерк – «Байкалов Егор Никитович». И – снова к скучающей девочке. Кате привязаться языком, создать вокруг себя толпу – несложный опыт, а больной – все разнообразие…

– Возьми в работу еще одну фамилию, – встретившись во время обеда, передал Лагута больного Соломатину.

– Смотрите, зашьетесь в связях, сам объект не увидите, – порекомендовал Борис.

Лагута даже опустил ложку в тарелку с борщом. Но про-, молчал. Простительно для первого раза. Он же не вываливает массу номеров машин, приезжавших в офис, адреса банков, которые посетил объект. Все это в анализе, а сейчас – конкретный человек в больнице. Кто он и почему оказался там – это работа опера и разыскников, а они – «наружка». Они дают связи и фиксируют все происходящее вокруг объекта. И не лезут в чужой огород, оберегая одновременно и свой от дилетантов.

– Его охраняют, – припас как приправу ко второму: блюду майор. Однако, приученный верить только фактам, сам же внес сомнение: – Или стерегут.

Поели второе, и Борис дождался, когда Лагута выдаст последние известия под компот:

– Он – руководитель артели по золотодобыче. Я заходил к главврачу. Есть подозрение, что Байкалов попал под какое-то мощное излучение. Или его облучили. Пришлось устроить Катю нянечкой в больнице, попробует что-нибудь узнать изнутри.

– Это… не опасно? – наивно высказал Соломатин первое, что пришло в голову. После того, как Катя положила в номере телефонную трубку, они практически не общались. Какое у нее настроение?

– Есть опасность даже замерзнуть в бане, – не выпуская ложку, развел руками Лагута. – Как твои дела?

– Ты знаешь, интересно. Если не утону в информации, открою много нового для себя.

– Определяйся быстрее по нам – что делать, кого вести. И, пожалуйста, не тони. Когда-нибудь на досуге просветишь по золотишку.

– Попробую. А… Катя там с ночевкой?

Лагута повертел пустой стакан. Когда дважды в течение минуты звучит одно и то же имя, присматривать нужно не только за своим сменным нарядом, но и ближайшим окружением.

Ответить не успел. Подошел с подносом местный оперативник.

– Приветствую. Уже поели? Марков моя фамилия, – представился он Лагуте.

– Фамилия Байкалов тебе о чем-нибудь говорит? – задерживаясь с уже собранной посудой, спросил Соломатин.

– Байкалов? Байкалов… Есть. Докладываю. Двадцать семь приисков, не самых худших. Крут, самолюбив, неподвластен начальству и кому бы то ни было. Волк, который охотится сам по себе. В то же время достаточно осторожен с законом. Одним словом, не любит опеку. Откуда фамилия?

– Добыли, – не стал распространяться о работе «наружки» Борис. – Я в кабинете.

– Считай, что я тебя уже догнал, – не снимая тарелки с подноса, Марков набросился на еду.

Чувствуя, что капитана больше волнует Ракитина, чем заболевший старатель, Лагута предложил:

– В восемнадцать тридцать поеду за ней. Могу захватить.

– Тогда я жду тебя в управлении, – не стал невинно отнекиваться Соломатин.

– Прекрасно, – констатировала Катя, повязав косынку и со шваброй представ перед зеркалом. Убрала ваткой остатки макияжа, теней. Санитарка – хозяйка швабры и помойного ведра, а не фотомодель на конкурсе. К тому же отмеренные коридорные гектары предстояло убирать не понарошку.

– О, у нас новенькие, – неизменным возгласом встречали ее в мужских палатах и начинали запахиваться, расчесываться, прибираться.

– Что ж вы лежите тут. Такая погода за окном. Пора выписываться, – орудуя тряпкой, поддерживала любой контакт Катя.

– Зачем теперь выписываться. Смысла не видим. Мы остаемся с вами.

Бедные мужики. Смысл они углядели. Когда здоровые бегали по улицам, и взгляда им некогда остановить. А вот отлучили на какое-то время от женщин – готовы отжимать тряпку и менять воду.

– А все-таки дома лучше, – усмиряя в себе ехидство, убеждала Катя.

В палате Байкалова оказались посетители – жена и дочь лет одиннадцати.

– Можно я вас немного побеспокою? – напросилась Катя. В больницах даже министры подчиняются белым халатам.

– Конечно, конечно, – разрешила жена.

– Оставайтесь, вы мне не мешаете, – остановила ее Ракитина, когда она хотела выйти из палаты. Авось какое слово услышится…

Бесполезно. Ни одного слова не произнесли, пока она не закрыла за собой дверь.

И вновь приятное для самолюбия, но ненужное ей:

– Какая симпатичная у нас новенькая.

Помечталось: сказал бы что-либо подобное Борис! У Моряшина и то больше слов нашлось. Неужели для притирки обязательно требуется шлифовка, да еще наждаком по обнаженной ране?

К концу уборки спина не разгибалась, и она с наслаждением опустилась на диванчик около дежурной. Та, молоденькая, как прыщичек, но уже видно, что вертихвостка, обрадовалась:

– Ой, посмотри здесь, я на миг исчезну.

И шмыгнула в палату, где, как припомнила Катя, лежал в окружении телевизора, сервизов и картин парень-бизнесмен. С подобными отдельными «генеральскими» палатами у нее уже складывались ситуации, когда к объекту под видом медсестер шастали девочки. Как положено, в халатиках, а вот под ними – ничего. Случилось это в Тбилиси, лет десять назад: Катя легендировалась под дежурную и даже получала от объекта шоколадки, когда предупреждала о появлении его жены. Тогда ее донесения пестрили сокращениями «п/а» – половой акт. То же самое писали ребята, наблюдавшие за женой, – парочка друг друга стоила.

Сегодня, во время уборки этого «генеральского» люкса, бизнесмен долго наблюдал за ней с кровати, но, наверное, она оказалась не в его вкусе: промолчал. За что получил самый небрежно вымытый пол и не протертый подоконник. Из принципа. Потому что ей даже признание в любви Моряшина как проходящая электричка: вроде была, но не увезла. Сиделось удобно, успокоительно, но пришлось встать, когда от Байкалова вышли жена и дочь, спустились вниз. Через несколько минут Катя увидела их в окно: девочка вела мать под руку, прильнув к ней. Но когда хотела вновь вернуться на диван, замерла: за ними последовала машина.

Первое желание – выбежать и посмотреть, как станут развиваться события за оградой, – она тут же приглушила. Ей поручен объект, все остальное ее не касается. А вот видит ли слежку за семьей сам Байкалов?

Проклиная грудастую дежурную – уж не по этим ли параметрам оценивает женщин бизнесмен? – торопливо зашла в интересующую палату. Байкалов стоял, облокотившись, о подоконник.

– Извините, я при гостях не стала протирать пыль…

Больной, скользнув взглядом, разрешил заниматься в палате чем угодно: он был далеко и от больницы, и, может быть, даже от семьи. Его уже коснулась печать безнадежности и отчаяния, и если при родных он еще старался скрыть это, то теперь ему не перед кем было прятать истинное состояние души. И сгорбленные плечи, и выгнутая спина, и опущенные, словно бы удлиненные руки делали из крепкого еще мужчины Зольного старика. Да, такие уже не борются, потому что чувствуют приближение конца.

– Может, вам что-нибудь нужно? – попробовала отвлечь старателя от тягостных мыслей Катя. – Вы говорите, не стеснитесь. Мне ничего не стоит.

Байкалов опять не ответил, и Катя, вспомнив про оставленный пост, тихо вышла. Успела сесть на диван, как в коридоре нарисовалась дежурная.

– Угощайся, – на ходу раскрыв коробку конфет, отработанным жестом загнала подарок в привычное место между настольным календарем и лотком с записями процедур.

В другой раз Катя побрезговала бы таким угощением, но задание обязывало использовать все, что позволяло оставаться коридоре и держать под наблюдением палату.

– А чего нянечкой пошла? – полюбопытствовала медсестра, бросая, словно семечки, шоколадные кругляшки в рот.

– Зацепиться, а там видно будет.

– Меня Ларисой зовут.

– Катя.

– У нас один очень крутой лежит, Игорек. Трясу помаленьку, – она кивнула на конфеты. – Посиди еще, я сбегаю на кухню, чайку принесу, – решила использовать новенькую всю катушку.

Но, правда, принесла, обжигаясь, два стакана. Как и Катя, блаженно откинулась на диване, выдавая усталость предыдущей ночи.

– Ой ноженьки, – пожалела она себя. – Когда ж вы набегаетесь?

«Никогда», – отметила про себя Катя. Такие не набегаются. Они и на свет появились для того, чтобы бегать. Мама говорила про таких: «Полная пазуха барахла, а остановиться поздороваться разума нет. Вертихвостка». Но становиться медсестре судьей она не добирается. Как никому не позволит потрошить свое белье.

Только допила чай, пришлось снова браться за швабру: к Байкалову прошли двое мужчин в развевающихся, словно юлы шинелей у солдат в семнадцатом году, халатах.

– Да успокойся ты, зеркалом все равно не сделаешь, а зарплату не повысят, – попыталась остановить ее трудовой порыв Лариса.

– Я немного подотру, ходят ведь.

– За каждым не подотрешь.

Из-за двери палаты слышались голоса, но не настолько отчетливо, чтобы распознавать слова. Кате пришлось даже взяться за работу, до нее, наверное, лет сто не выполняемую – оттирать захватанные руками, затертые спинами коридорные стены. Темнее всего пятна оказались около палаты Байкалова, но, когда она лишь дотронулась до них, дверь резко распахнулась и прямо перед Катей оказался один из гостей.

Ох, учили наставники: не встречайся взглядом с объектом! Да только куда деться, если расстояния между ними практически не оказалось.

Вроде как надо повела себя Катя в этот провальный момент: не стала растерянно говорить «здравствуйте», не отошла, не извинилась, а продолжала тереть и тереть пятно на стене. Но уже одно то, что она оказалась рядом с палатой старателя, должно было насторожить охранника.

– Наводим чистоту? – полюбопытствовал он.

И здесь, наверное, Катя допустила промах. Вместо обыденного ответа, мол, работа такая, она начала как бы оправдываться:

– Мне за это деньги платят.

Кто думает, что в охране «новых русских» только тупоголовые кретины с оловянными глазами, тот застрял в своем восприятии действительности где-то на уровне начала девяностых годов. Тогда деньги рвали в полном смысле из горла друг у друга, и требовался только кулак и тупое выполнение команд.

Сейчас по взгляду незнакомца Катя почувствовала, как у того в голове заработал компьютер. И если и был принят ответ уборщицы, то все равно замигала тревожная лампочка. И еще новое подметила девушка – охранник не вернулся в палату, где находился хозяин, не стал спрашивать совета и команд. Прошел мимо Кати к дежурной, навис над ней. Голову на отсечение: интересуется, что за чистюля такая и как давно работает в больнице.

Единственное, что предприняла в ответ, – расстегнула нижние пуговицы халата: если придется обороняться, то чтобы не мешали ногам. Вот для чего «наружнице» ножки нужны, дорогая Лариса. Хотя вряд ли дело до них дойдет: все-таки больница, а не ночной городской сквер.

Охранник вернулся обратно, остановился у нее за спиной. Катя обернулась. Он молча взял ее за подбородок, попытался приподнять голову. Вот тут уж Катя подняла тряпку: еще движение – и хлестану.

Скорее всего, именно такая чисто бабская защита посеяла в парне сомнения: может, в самом деле обыкновенная нянечка?

– Сейчас закричу, – подыграла под деревенскую тюхтю Катя.

– Иди отдохни, – отпуская подбородок, порекомендовал ей охранник.

– А кто зарплату мне будет платить? Вы?

– Заплатят, – успокоил парень и теперь уже откровенно отогнал от двери: – Иди погуляй, тебе сказали.

– Чего он к тебе привязался? – шепотом спросила Ларина, когда Катя вернулась на диван. – У меня спросил, когда ты здесь появилась.

– Наверное, тоже хочет чем-нибудь угостить, – беззаботно пожала та плечами. – У богатых свои причуды.

Тревога у дежурной сменилась откровенным любопытством: как, молодой и богатый прошел мимо нее и затронул другую?

– Так что ж ты себя ведешь, как девственница на съезде евнухов? – удивилась медсестра, ничуть не стыдясь своего пристрастия к мужскому полу. – Крутани на вечерок.

– Не в моем вкусе.