Текст книги "Наружка"

Автор книги: Николай Иванов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц)

Катя тихо, но не потому, что удовлетворилась ответом, а по привычке не шуметь и не привлекать внимания, закрыла Некрылова в машине.

7.

Из всей оперативной группы, видимо, откровенно нервничал и не находил себе места лишь Соломатин. Он то вскакивал с мотка проволоки и ходил по центру крыши, то, притулившись к лифтовой шахте, замирал. Выходка Зеркальцева выявила все прорехи в работе его группы.

Молчание Лагуты можно было воспринять лишь как снисхождение, скидку на мальчишество и непрофессионализм оперативников, которые могли бы здорово влететь, не подсуетись «наружники».

– Сочтемся, – в конце концов подал Соломатин руку майору в знак извинения.

Тот понял, хлопком по его ладони вернул все на старые места: нам ли делиться, сегодня – ты, завтра – я. Смотри лучше на небо: подходят тучи, сгущается ночь. Давай готовиться к работе.

В сумке майора оказалось метров десять тонкой парашютной стропы с нашитыми на нее петлями. Крюки, выпирающие из-под залитой гудроном крыши, с готовностью подставили свои прогнутые спинки под альпинистские скобы, опять-таки извлеченные из бездонной сумки Лагуты.

Медленно, давая сумеркам время для того, чтобы погуще насытиться последними остатками дня, майор облачался в подвесную систему. На Соломатина, десантника и дельтапланериста, все эти скалолазные перемычки, узлы и стропы впечатления не производили. Да и мысли были заняты Зеркальцевым. Какой же он еще пацан! Если налоговая полиция думает становиться на ноги таким образом, шишек набьется столько, что примочек в аптеках не хватит. В то же время какой еще существует способ, чтобы научиться не только ходить, но и бегать. Да еще через барьеры, да быстро, да на стайерские дистанции…

– Я, кажется, готов, – оглядел себя Лагута. Для полной гарантии и шика вжикнул замком куртки, пряча подвешенную на шею видеокамеру.

Кулем, грязно протирая одежду о шершавую стену, майор начал съезжать вниз. Добравшись до ложного балкона, предусмотренного на случай пожаров, поправил амуницию, сел на корточки и дальше начал опускаться головой вниз, оставив йогу в одной из петель. Каракатица каракатицей, но зато эта пусть и неприглядная позиция позволила, растворившись на фоне темной стены, заглянуть внутрь квартиры через щель между гардинами и карнизом.

Скорее всего, увидел он там что-то интересное, ибо спешно достал камеру, приник через глазок окуляра к чужой жизни. Подстраховывающий его сверху Соломатин на миг вообразил себе, что кто-то бы вот так же снимал и его. В первую очередь представилась уютная квартирка Людмилы со свечами у черкала. И она танцует перед ним с бокалами в руках. А в это время в щель между штор…

Впервые вместо восхищения и уважения подспудно зашевелилось червячком отторжение того, чем занимался сейчас Лагута. Да, он следил за уголовником, имеющим оружие. Да, но ради сведений для него, Соломатина. Да, майор сам рискует жизнью, повиснув на парашютной стропе на уровне семнадцатого этажа головой вниз. Все – так! Но…

Что означает это «но», какой другой способ можно предложить взамен – на том все и замирало. Это как давний спор о негуманности охотничьей добычи. Но мало кто в знак протеста отказался есть мясо. И даже те, что перешли в вегетарианцы, заботились прежде всего о своем здоровье, а не о бедной дичи, попадающей в прорезь прицела.

Неприятный осадок оставался. Распаляясь, Соломатин уже почти убедил себя в том, что, по его разумению и характеру, честнее сойтись в открытой схватке хоть с «Ушлым», хоть с любым другим уголовником. Под стволами, заточками – но по-офицерски гордо и честно. А филер – он и есть филер, как ми меняй название…

Лагута, изловчившись, подтянулся, вернул свою голову на то место, где она должна быть – выше рук-ног, а тем более мягкого места. Некоторое время приходил в себя, пережидая отток крови, затем, осторожно перебирая петлями, стал подниматься наверх. Борис подхватил сначала камеру, потом помог перевалиться через выступ и самому Михаилу.

– «Ушлый» – ерунда, связь, несомненно, интереснее, – но было первое, что сказал Лагута, присев на корточки и массируя затекшие ноги. Борис, только улавливающий жаргон наружки», на этот раз понял безошибочно: «связь» – это побои человек, соприкасающийся с объектом. – Наш подопечный перед ним на цырлах, так что, исходя из ситуации, я им на твоем месте просил руководство заняться именно связью. Она может быть результативней.

Борис не стал признаваться, что пока еще не знает, как делается и делается ли вообще переброс с одного задания на другое. Ехали наступать на мозоль, а придется расковыривать нарыв…

Не успел майор полностью освободиться от веревок, как грюкнула решетчатая дверь, ведущая на чердак. Но если Борис замер в ожидании, то майор среагировал прямо противоположно. Выхватив из висевшего на поясе чехла нож, ударом по стропе освободился от пут и одним прыжком очутился у выступа лифтовой шахты. Борис торопливо последовал за ним.

– Да кто здесь может быть? – послышался чей-то голос.

– Тебе шеф платит за свою безопасность? – вопросом на вопрос ответил другой. – Вот и шевелись.

Появление их на крыше означало одно: водитель «форда» подъехал к дому в сопровождении профессионалов. Они не проявились вместе с хозяином, не понадеялись на чужих телохранителей, а сами вычислили места, откуда их шефу могла исходить угроза, и занялись их перепроверкой.

Борис почувствовал на плече руку Лагуты: тот предлагал разделиться и занять оба угла выступа.

– Подозрительно, что все двери оказались открыты, – продолжал сомневаться старший.

– Бомжей море, – не хотел сдаваться второй. – На чердаках ночуют, у них тут как гостиница.

– Я на тот край, а ты обследуй здесь, – поставил точку более опытный охранник.

Майор, конечно, соображал быстрее. Опережая Бориса, он вновь показал на пальцах: если что, первым сматываюсь я, а ты берешь на себя прикрытие.

Это было что-то новое в офицерской биографии Бориса: напарник откровенно говорил о своем уходе первым. Ни на миг не засомневавшись, не предложив хотя бы ради приличия бросить очередность на пальцах. Откуда такое в налоговой полиции, куда вроде бы отбирали самых лучших?

Но дошло самостоятельно. Да-да, конечно, Лагуте полагается сматываться. Исчезать. Растворяться. Если «наружники» начнут по каждому поводу хвататься за грудки с объектом или его охраной, их можно будет посыпать двумя ведрами дуста и сдать в утиль как отработанный материал.

Борис кивнул на вопрошающий взгляд майора: «понимаю и соглашаюсь».

«Справишься?»

«Кто сомневается?»

«Удачи».

«А мы ее от себя не отпускали».

«Но лучше все без шума. Нам шум не нужен».

Лучше-то лучше, да где же таких заботливых найдешь, которые не беспокоят других. «Ленивый» пошел в их сторону как раз со стороны Соломатина, и по мере его приближения Лагута, а за ним и Борис стали ускользать за угол.

И все равно не успели. Двухподъездная высотка не требует много времени, чтобы осмотреть ее плешивую макушку. Пока «ленивый» плелся нога за ногу, «сомневающийся» обежал ной участок в момент. И, конечно же, наткнулся на остатки снаряжения Лагуты. Майор как раз проскальзывал в дверцу, открывающую вход в гостиницу бомжей, когда охранник издал легкий крик. Второй на этот раз удивительно быстро метнулся на зов, скорее просто боясь остаться в одиночестве. Чтобы не встретиться с ним, майору пришлось рыбкой, сшибая коленями и локтями железные ступени, улететь вниз. Борис отпрянул обратно за шахту.

Стропа! Охранник увидел обрывок стропы над окном Квартиры, в которую вошел хозяин! И бросился к люку.

Соломатин, не уверенный, что майор успел уйти, рванулся Навстречу охраннику: хотел встретиться с противником в открытом бою.

В жизни ему, как ни странно, драться приходилось очень Мало, кулаками намахался в Рязанском десантном училище на Всевозможных показных занятиях. Приезд любой комиссии, высокого гостя или телевизионщиков – а в Рязань, имеющую четыре военных училища, их тропа не зарастала никогда, – так обязательно их спорт-роту на плац или стадион. И пошла показуха! Подурачить народ, который ойкал при ударах и удушениях – святое дело десантника. А на самом деле все приемы оттачивались настолько, что не причиняли вреда. Бывало, конечно, входили в раж, забывались, шпыняя друг друга штык-ножами или ломая ключицы. Но то раж…

И все же тренировки пестовали готовность десантника идти на удар. Еще в курсантских городских разборках было замечено: голубые береты пусть и с отчаяния, безысходности, но – дерутся, а не закрывают голову руками.

Поэтому и сейчас он не просто предстал перед опешившими охранниками. Он влетел в них, и первый удар наобум, куда-то в шею, предназначался тому, который был главным.

Кажется, достал его: кулак вошел во что-то мягкое, податливое. И, не глядя больше на осевшего врага, ногой, тычком ударил в живот второго.

Однако «ленивый» оказался достаточно прытким. Борис не почувствовал ногой той упругости, какая бывает при ударе по телу. Скорее, получилось что-то из показушной серии, когда на вид удар грозен и беспощаден, а на самом деле противник на секунду раньше изгибается, гася удар.

Для следующего замаха уже потребовалось время, и его лучше использовал охранник. Он сумел отскочить и дать разрыв в расстоянии, Теперь Борису потребовалась целая вечность, Чтобы оглянуться на первого, уже встающего с колен, оценить, насколько он боеспособен, и вновь нацелиться на рывок к «ленивому».

– Стоять! – вдруг хрипло, но повелительно потребовал сзади «сомневающийся».

Так мог требовать человек, имеющий на это право. А право могло принадлежать лишь тому, кто владел оружием.

Не оборачиваясь, но уже всем своим видом, обмякшим телом давая понять, что повинуется, Борис замер. Единственное, что сделал якобы еще по инерции – это повернулся левым боком. Темнота темнотой, но на фоне неба с поминутно подглядывающей в рвань облаков любопытной луной их силуэты видны достаточно отчетливо. Оставалось сказать «Спасибо» Моржаретову, который велел взять оружие. Пистолет на ремне Справа, нужно только подтянуть руку. Охранникам, скорее всего, пальба не нужна, они постараются избежать ее, чтобы не привлекать внимания к шефу. Уж что-что, а белый «форд» в такой ситуации притянет обывателей сразу.

Кажется, он рассчитал верно. «Ленивый», мстя за свой испуг, подбежал сзади, схватил Бориса за волосы, намереваясь подвести его со вздернутой головой к старшему.

– Спасибо, – сквозь боль прошептал Борис, выворачиваясь и утыкая пистолет ему в живот.

«Ленивый» вначале ничего не сообразил, затем глаза его стали расширяться, пальцы, державшие волосы, разжались. Кажется, он готов был даже погладить Бориса по голове за причиненные неудобства. Но теперь уже Соломатин, не отступая ни на шаг, заставляя пятиться противника, под его прикрытием пошел на «сомневающегося».

– Я думаю, мы не карлсоны, и нам нечего устраивать фейерверки на крыше, – предложил он полюбовный выход.

– У нас своя работа… – начал осторожно старший.

– А у нас своя, – перебил, подтверждая правильное направление разговора, Борис. – К тому же мы наверняка где-то рядом служили, пока твой шеф хапал деньги, с которых и отстегивает ныне.

– Ты что, тоже из охранной фирмы?

– Вы приехали к нашему шефу, он платит нам за то, чтобы мы обеспечивали его безопасность, – охотно принял эту версию Соломатин. Частный охранник из конкурирующей фирмы – это лучше, чем налоговый полицейский.

– Тогда что мы, в самом деле, хватаемся за оружие.

– Вот и ладненько, – Соломатин дошел до люка, остановил свою жертву. – Значит, первым выхожу я, затем – вы.

– На чердаке темно, осторожнее.

Сама благодетель, а не громила с пистолетом.

– Спасибо. Я знаю.

С последними словами юркнул в дверь, захлопнув ее за собой. На чердаке, пригибаясь и оберегая голову, бросился к очередной двери, открывающей ход непосредственно на лестницу. За ней оказалась третья, та самая решетчатая, которая грюкнула и предупредила их несколько минут назад. Борису загремела вдогонку тоже, но он уже мчался по лестнице вниз. На одной из площадок спугнул обнимавшуюся парочку, хотел вбежать в коридор и вызвать лифт, но раздумал, надеясь только на свои ноги.

На парочку налетели и выбежавшие следом за Борисом охранники. Но, в отличие от него, перед этим препятствием замерли, сверху наблюдая за свидетелями, которых они оставят зa спиной: кто обжегся раз, дует и на холодное. Влюбленные, не замечая их, принялись целоваться взасос, а когда рука парня полезла в брюки к девушке, охранники побежали дальше. Дружески подмигнуть и дать совет они при всем желании не могли: им нужно было хотя бы отследить, в каком направлении или на какой машине скрылся убежавший.

Но было поздно, поезд ушел. Только около полураскуроченного спортгородка пьяницы решали экологические проблемы:

– Слушай, давай ты приедешь ко мне на дачу. Весной. На ландыши.

– Ландыши нельзя рвать. Это мой друг говорит.

– А мы будем ползать и нюхать.

8.

Около соседнего дома Бориса перехватил Лагута, толкнул в подъехавшую машину. Ни о чем не спросил, словно ожидал именно такого исхода, и Борис ничего тоже не стал рассказывать. На крыше хорошо прозвучало: каждый делает свое дело. А после его выполнения – по разным концам и краям. Лично он, наверное, не сможет после случившегося иметь с негласниками других дел, кроме служебных. Он все понимал: да, разумеется конспирация, тем не менее оставлять товарища одного…

– Твое решение? – промолвил, наконец, Лагута. Его интересовала только работа.

Борис вспомнил его настоятельные советы взять на контроль проявившуюся связь и дал команду:

– Ведите связь.

– Тогда к утру оформи задание на нее.

– Будет.

Лагута, кажется, только сейчас почувствовал состояние оперативника, пристально глянул через плечо с переднего сиденья. Но не стал касаться происшедшего, занимаясь исключительно настоящим. Вышел в эфир:

– Всем – по местам. Берем связь.

Первым появился около машины парень в спортивном костюме. Он зябко передергивал плечами, а в машине некоторое время, сжавшись в комок, согревался. Затем доложил:

– Назревала грандиозная пьянка. Предотвратить не смог. Пришлось возглавить. Потому еще и не превратился в ледяного человека.

– Привязался удачно, молодец, – отметил Лагута.

– Талант не пропьешь, – согласился и Моряшин.

Спустя какое-то время из темноты проявилась парочка, и при взгляде на них перед Борисом словно промелькнул кадр: он несется по лестнице, а в углу парень тискает девушку.

Это были они?

Он посмотрел на Лагуту, но тот никак не отреагировал, хотя и понял, подтверждение чему он хотел бы получить. Каждый делает свое дело…

– Посадка, – вдруг прозвучал доклад Белого, который оставался где-то на видимой связи с подъездом.

– По местам, – скомандовал Лагута. – Катя и Соломатин – остаетесь.

Для чего, почему – на разъяснения времени не осталось. Женя Некрылов нырнул к Моряшину, и «девятка» плавно взяла с места. По тротуару, через газончик вырулив на трассу, притормозила, чтобы там, в общем потоке, пристроиться за «фордом».

– Ну и смена, – вздохнула позади Бориса девушка. – Вы всегда даете такие задания?

Шляпка с ее головы куда-то исчезла, скорее всего, осталась к машине, а без нее Катя в темноте казалась совсем юной.

– Что так смотрите?

– Скажите, это… вы были на лестничной площадке?

Кате напоминание почему-то было неприятно, и, ничего не ответив, она медленно пошла по тротуару. И только когда Борис несмело догнал ее, ответила:

– Майор приказал прикрывать вас.

Все-таки прикрытие было! Было. И он, капитан Соломатин, дурак и профан, невежда, кретин, дает себе зарок отныне и навсегда: не судить о людях до тех пор, пока не будут расставлены все точки над «i». В налоговой полиции, а тем более в «наружке» совсем иные правила игры, чем у них в армии. И к этому необходимо привыкать. Не только привыкать, но и самому учиться.

– Спасибо, – чуть запоздало поблагодарил Борис.

– Не за что.

Капитан больше благодарил ее за сообщение о Лагуте. Иной раз легче перенести разочарование в женщине, чем в поступках мужчины. Хотя и Кате тоже спасибо…

Словно оправдываясь за невнимание к девушке, Борис припомнил и предыдущее:

– Вы сегодня еще и моего Зеркальцева вытягивали за уши.

– Дело привычное.

Понимая, что ему все равно не уловить всех оттенков и тонкостей наружного наблюдения, Борис поинтересовался:

– Мы здесь закрываемся?

– Вообще-то желательно немного посмотреть, как станет нести себя объект после отъезда «форда». Но я уже вся такая расшифрованная, что лучше пойти в гостиницу. Или в кино. Вы давно были в кино? Или в кафе?

– Когда-то в той, додемократической жизни.

– Давайте сходим в кафе! Я даже в той жизни просто так, без задания, не ходила туда. Заодно покажусь в этом вечернем туалете, – приглаживая костюм, она провела ладонями по своей фигуре. Не сдержалась, лукаво посмотрела из-под челки на Бориса: я ведь ничего, да?

Как мало нужно женщине! Глянуть на нее восхищенно – и она уже на небесах. Правда, мужчине требуется еще меньше – увидеть интересную женщину и восхититься…

– Только дойдем до гостиницы, я своих посмотрю, – соглашаясь на совместный вечер, попросил Соломатин. Катя должна была понять его положение, но он все же пояснил: – Я первый раз с ними на выезде, да и доля командира – думать сначала о подчиненных, а уж потом о себе…

Катя, конечно, не так красива, как Людмилами не заставляет трепетать его сердце, как Надя, жена Ивана Черевача, первая любовь его, но девушка она смелая, если не отчаянная. Не побоялась взять на себя инициативу с Зеркальцевым и пошла на прикрытие в подъезд. Катя заслужила вечер в кафе. Точнее, он будет польщен, если она поужинает с ним.

Ракитина восприняла его заботу о подопечных не как блажь, а как естественную обязанность военного человека. Она сама взяла его под руку и направилась к гостинице. Ей вспомнился Некрылов с его ехидством насчет того, кому сегодня будет разрешено дотрагиваться до ее колен – Моряшину или Лагуте. Не угадал Женя. Конечно, про оперативника говорить нечего, но вечер оказался за ним. Что-то встрепенулось в душе, когда на лестничной площадке Некрылов приник к ней, но… Все равно это делалось ради капитана-оперативника, сейчас смущенно идущего рядом.

На крыльце гостиницы их встретил Черевач. Узнав Бориса, уставился на Катю. Соломатину даже показалось, что в этом взгляде сквозило не любопытство, а, скорее, ревность: он оценивал, на кого променяли его жену.

– Иван Черевач, мой друг со времен суворовского училища. Ныне наша физзащита, – представил его Борис. – А это Катя.

Кто такая, откуда взялась – про то, насколько успел уловить Соломатин, в «наружке» не распространяются. И девушка, похоже, оценила его немногословность, легко пожав локоть.

– Здесь все нормально?

– Мои остались спать в военкомате, твои тут.

– Тогда порядок, – успокоился Соломатин.

И вдруг понял, что не знает, как поступить дальше: распрощаться с Иваном или пригласить с собой в кафе? И то, и другое несет в себе неловкость – если не перед ним, так перед Катей. Лучше, если бы Иван сам извинился и исчез в гостинице. Но он продолжал медлить.

Инициативу в свои маленькие руки взяла Катя.

– Все? – посмотрела она на Бориса. Помахала Ивану: – Мы почти на задании. Но вернемся. Едва отошли, поинтересовалась:

– Чего он так смотрел на меня, будто я не взяла с негр налог на прибыль?

– Его жена – моя первая любовь. Или теперь уже симпатия. Или, скорее всего, просто память о детстве, – не зная почему, признался Борис.

– И эта тайна всем троим известна?

– Само собой.

– Она не мешает вам дружить? – Соломатин лишь вздохнул. Первое время после прихода Черевача в налоговую полицию они виделись довольно часто, но потом стали не то что тяготиться друг другом, а испытывать определенные неудобства. Тут еще однажды в столовой столкнулись с Людмилой. Когда Черевач оформлялся в Департамент, она была в отпуске. Людмила ошалело взглянула на них.

– Иван Черевач, капитан налоговой полиции, – представился Иван.

Люда столь недоверчиво посмотрела, но не на него, а на Бориса, что тот улыбнулся: да, это так.

– Мы на диете или будем кушать? – вывела ее из оцепенения раздатчица.

Люда села за другой столик. Но несколько раз оглянулась словно не веря своим глазам.

Ни Борис, ни Иван не завели о ней разговор, выводя ее как бы за рамки своих отношений. Что ж, мужчины нередко предают женщин ради своих интересов.

Но, к сожалению, существовала еще и Надя, и хотя они старательно не касались и ее, легче и спокойнее оказалось ограничить свои встречи. На счастье, «физики» переехали в новое здание, осели там и почти исчезли из поля зрения Бориса.

Так что чем реже встречался теперь Борис с Иваном, тем, на удивление, более искренними становились их рукопожатия. И если отвечать на вопрос Кати – то нет, тайная явь не мешала их дружбе. Другое дело, что и дружба становилась все призрачнее, уступая место деловым, служебным отношениям, не лишенным в то же время юношеской романтичности.

Соломатин как-то набрался смелости и заикнулся Моржаретову насчет Людмилы – ее связь с криминальной структурой просчитывалась даже дилетантом. Но начопер резко оборвал – не твое, не лезь.

Не лезть так не лезть, это еще лучше. Он и спрашивал, чтобы не носить тяжкий груз на душе. Если бы еще не встречаться с ней. А то каждый раз, увидев ее, статную и царственную, начинал чувствовать сердце. Его-то не остановишь, ему не прикажешь.

Так что прогулка в кафе с Ракитиной – это и своеобразная самозащита. Пора разрывать паутину, которую он набросил на себя. Тридцать лет – та высота, с которой можно осмотреть горизонты не только впереди, но и оглянуться на проделанный путь.

Отбросив свои думы, Борис положил ладонь на затерявшуюся у него под локтем ручку Кати. Та подняла голову: что? Ничего. Вся высшая философия и смысл жизни – это, в конечном счете, женская рука в твоей ладони.

– Вы всегда такой… разный, часто меняющийся?

– Кажется, нет. Ваше присутствие навеяло и развеяло какие-то мысли. И слава богу.

– Рядом с женщиной нужно думать только о ней, – полушутя, полуназидательно дала мудрый совет Катя.

– Вот я и пришел к такому состоянию.

– Тогда говорите комплименты.

– Ой, тут сложнее, у меня, честно говоря, с этим напряженка.

– Ничего не желаю знать.

– Но только вы сразу не списывайте меня со счетов. Я готов учиться.

– А вот такой вы мне больше нравитесь. Ну что, как поет наш Аркадий Белый: «Мы поедем, мы помчимся за налогом утром ранним…» – она указала свободной рукой на открывшееся из-за угла кафе.

9.

Как увивались, как ластились здесь официанты, предупреждая любое желание! Мелькали тарелки, салфетки, огоньки услужливо вспыхивающих зажигалок. Полупоклоны и не исчезающие с лиц улыбки. Палец еще не успевал согнуться – «ко мне», а пред гостями вырастали добры молодцы в идеально подогнанных фраках. Свечи на столах, божественная музыка неизвестно откуда, черно-белый интерьер, подчеркивающий изящную строгость зала. Словом, все – ради дорогих посетителей.

К сожалению, Борис и Катя себя таковыми не почувствовали. Единственная услуга, оказанная им мимоходом, – то, что их усадили за проходной столик, с которого затем долго не убирали грязную посуду. За всем же великолепием и вышколенностью они могли довольно продолжительное время наблюдать лишь со стороны.

– Нас здесь явно не ждали, – не выдержала первой Ракитина. – Нас откровенно суют рылом в корыто, а мы, как всегда, молчим и лишь вытираемся.

Приметив спешащего к другим столикам официанта, резко выставила перед ним ногу. Тот недоуменно замер, и Катя взяла у него с подноса бутылку вина. Чувствуя, что они влезают в конфликт, Борис тем не менее следом снял оттуда и салаты.

– Мы еще заказывали лангет, – освобождая дорогу, напомнила Катя.

Официант, не зная, как среагировать на подобную наглость, оглянулся. В тот же миг около столика появились два «качка», стали за спинами непрошеных и чересчур ретивых гостей.

– Я сказала про лангет, – давая понять официанту, что он отпущен, спокойно произнесла Ракитина. Да еще взбила пальчиком челку.

Что говорить про обслугу – все кафе смотрело в их сторону. Лишь два милиционера, до этого скучавшие у крайнего столика, демонстративно вышли на улицу.

На очень крутых ни Борис, ни тем более Катя не смахивали. Те не являются своим ходом, без кавалькады автомобилей. Единственный вывод: ребята свалились с Луны и понятия не имеют, какие ныне порядки в России, кто правит бал и заказывает музыку. Из социализма парочка, когда можно было потребовать к себе внимания. Ох, зря, на свою голову они оттуда притопали…

– Вы, кажется, ошиблись адресом, зайдя сюда, – тем не менее почти дружелюбно начал тот, который стоял за Катей. Джентльмен!

Зато второй, хоть и с ехидной улыбкой, но выразился более конкретно:

– Попрошу вас вышвырнуться вон. И мухой. Иначе я вам помогу.

Борис ждал реакции Кати. Подняться первым или начать уговаривать ее последовать совету «качка» – это упасть не только в ее, но и в своих глазах. Значит, быть драке. И все из-зa того, что захотела она оправдать оперативный гардеробчик…

Сама Катя невозмутимо устраивала на коленях салфетку. И Борис, как и положено кавалеру, принял удар на себя:

– А у вас что, еще и мухи летают? Травить надо.

На круглом боку бутылки, словно в зеркале, увидел опускающуюся сверху руку. Впрочем, нужды смотреть на добытый Катей трофей не было: охрана действовала до примитивного однообразно, словно ей вместе с формой выдавалась и одна извилина на двоих. Точно такая же рука потянулась и к Ракитой, чтобы взять за шиворот и ее. В кафе наступила тишина. Лишь свечи потрескивали. Как говорят христиане, где трещат свечи, там много бесов…

– Стоп! – неожиданно хлопнула по столу ладонью Катя. От резкой команды «качки» замерли. – Вы, мразь паршивая, – глядя в стол, но совершенно ясно, к кому обращаясь, отчетливо и спокойно проговорила девушка. – Если хоть пальцем дотронетесь до нас, то с завтрашнего дня жалеть будете всю оставшуюся жизнь. И не гарантирую, что ее останется у вас много. Где хозяин кафе?

Действует и отрезвляет только спокойный и уверенный голос, и этим искусством Катерина овладела, видимо, сполна. Нa лицах сидящих прочиталась новая мысль: нет, такие свалились не с Луны. Кто остался в той темноте, откуда они пришли. Одиночки такими уверенными быть не могут. Так что нужно соображать.

Катя, завоевывая секунды, выстучала из пачки сигарету, ядом лежала зажигалка, но она примерилась к свече за соседним столиком. Якобы только ради этого встала, прошла туда.

– С вашего позволения, – попросила она. Прикурив, оглянулась на замерших в нерешительности охранников. Груда мышц, стриженые головы, в глазах только отблеск свечей. Насчет одной извилины на двоих, она, кажется, поторопилась. Про таких говорят, что голова им нужна, чтобы в нее есть.

В то же время если в такую машину заложена определенная информация, она в себе все шестеренки переломает, и хотя с опозданием, но опустит-таки занесенную руку.

Катя, благодаря сигарете отдалившаяся от противника, более зорко следила за тем, что творилось за спиной у Бориса. Сам Соломатин, прекрасно понимая, что любое его, после Ракитиной, движение приведет охрану в бешенство, сидел скромно и разглядывал бутылку. И все же удар пропустил. Наверное, потому, что это и не удар был вовсе – «качок» дернул из-под него стул.

Падая, капитан услышал облегченный смех зала, дождавшегося развязки и зрелища.

– Зря, – то ли сказал, то ли подумал Борис. Ноги его сегодня уже были в работе, и, помня промах на крыше, теперь уже не тычком, а широким замахом, словно собирался косить траву, подбил своего врага капитан. «Качок» зашатался, теряя равновесие, пошел задом, зацепился за стул и с грохотом упал на пол.

Бросившегося на помощь второго охранника достала в высоком прыжке Катя. Она не встречала его в лоб: легко выпрыгнув, ударила ногами в бок, по касательной. Огромная масса, уже нацеленная на удар по Борису, лишь чуть изменила направление и, не встречая преграды, пролетела мимо подхватившегося капитана.

Преградой оказался столик с гостями. Приняв на свои салаты, рюмки, свечи тушу охранника, он подломился, распростав ножки, как маленький теленочек. Грохот и треск заглушил визг отпрянувших от него, словно брызги, девиц.

Зато Катя… Что же это, оказывается, за прелесть – дерущаяся в кафе девушка. Умеющая это делать. Да еще в элегантном черном костюме. Не вцепляющаяся в волосы и глаза сопернице, а укладывающая на стол мужика. Да подбивающая после этого пальчиком челку. Нет, прелесть, прелесть! Таких женщин хочется носить на руках, оберегая от малейшего дуновения ветерка…

Да куда это понять тем, кто способен вызывать лишь бурю, тайфун, цунами. Опрокидывая, отшвыривая попадающиеся на пути стулья, уже одним этим вселенским грохотом вводя себя в неистовство, ломанулись охранники в новую атаку.

Почему-то не было подмоги. Наверное, подобного здесь еще не случалось, и увеличение штата охраны считалось просто излишним. Не появлялся хозяин, чтобы руководить действиями своих дебилов или же прекратить драку ради сохранения посуды и мебели.

И вновь вспорхнула Катя. Черными ножницами мелькнули ее ножки, доставая одним концом подбородок охранника.

Как хорошо, когда ножки элегантны! Плохо, что на них; туфли с каблуками.

Отбросил последнюю скромность и Борис. Залепил по морде нетронутой тарелкой с нарезанными помидорами второму «качку». Из строя не вывел, боли не причинил, а вот неудобств… Редко кому бывает безразлично, как он выглядит в глазах окружающих. Вот и охранник принялся судорожно стирать и размазывать по лицу майонез и томатный сок.

Не ожидая, когда на них нападут вновь, послал Борис своему противнику, похожему больше на краснощекую Маню, «привет от майора Красикова».

О-о, как заботились в суворовском училище о здоровье воспитанников! Преподаватель физо майор Красиков, выводя суворовцев на тренировки по рукопашному бою, умолял:

– Не бейте противника кулаком. Ведь у ваших пальчиков еще такие нежные косточки, их можно повредить. Смотрите, «то надо и как надо делать.

Он чуть приседал, и удар в противника шел тычком, тыльной стороной ладони.

– При этом вы бьете чуть снизу, чтобы зацепить и задрать вверх губы. А заодно и вбить вглубь, в переносицу, нос. Удар ничуть не слабее, зато кулачки ваши целехоньки…

Нет, не только бальным танцам учили в СВУ: «Товарищи суворовцы, взяли по табурету. Начинаем первое па». Не только физическим формулам и химическим реакциям: «Кто же это такой умный оказался и растворил ручку в физкабинете серной кислотой?» Учили готовности и умению вести бой и убивать, вступать в схватки и проламываться к победе. Эх, золотое время, жизнь без взрослой печали…