Текст книги "Наружка"

Автор книги: Николай Иванов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 11 страниц)

И как же вовремя вспомнился майор Красиков. Получивши его «привет» охранник зарычал, но в этом рыке была уже ярость, а боль. Катя, оказавшаяся превосходным знатоком восточных единоборств, сама не нападала, ждала реакции. Охранник не заставлял себя упрашивать, и только после этого мелькали ее то ноги, то руки. Выросла без майора Красикова, поди ж ты, тоже ничего оказалась.

Только после того, как подопечный Бориса из краснощеки Мани превратился в Кровавую Мэри, а Ракитина заставив очередной раз крутиться, сшибая столы, своего «качка», вспыхнул свет и появился хозяин. Вмиг все замерли, глядя на полного мужчину в изумрудном клубном пиджаке, делавшем его похожим на дорогую лягушку.

Пока он оценивал учиненный погром, Катя, стараясь успокоить дыхание, подошла к своему сохраненному столику – островку средь разрушенного былого благополучия.

– Что-то мне расхотелось этого лангета, – глядя на Соломатина, сказала она.

Тот, в упор не замечая подползшей лягушки, согласно кивнул:

– Деньги приятно оставлять в приличном кафе, а не в забегаловке.

Это был уже вызов всем присутствующим, облюбовавшим у точку и ставшим ее завсегдатаями. Но никто не возразил, возмутился: когда женские ножки служат для сокрушительных ударов в челюсть, а салаты идут не на закуску, а прямым «значением в лицо, лучше не встревать.

Взяв Катю под руку, бережно, как истинно хрупкое создание, Борис повел ее к выходу. На крыльце раскланялся с курившими милиционерами, а когда те попытались теперь уже официально, как стражи порядка, потребовать документы, показал им красную книжицу налогового полицейского. Те наверняка не успели ни прочесть, ни понять, кто все-таки перевернул вверх дном кафе, но спокойствие и уверенность незнакомцев в сочетании с красной книжицей благоразумно удержали их от дальнейших действий: значит, имеют право.

– Господи, какие мы все же дураки, – отойдя несколько метров, обвисла на руке капитана Ракитина.

Силы оставили ее, и то, что она столь мужественно держалась все это время, то, что она, по сути, и спровоцировала драку, казалось невероятным.

– Ладно, зато все соответствовало первоначальной легенде: за лук и чеснок не брались, костюм – не от Кардена, конечно, – Катя осмотрела себя, – но все же ничего. А что вместо французского прононса пришлось вспоминать восточное кэмпо – тоже не впервой, – подвела она итог неизвестного Борису расклада.

– А где овладевали восточной борьбой?

– Понравилось? – с гордостью и тайным удовлетворением спросила Катя.

–.Красиво.

– «Хочешь остаться живой – учись и этому», – так сказал однажды мой первый начальник, когда привел в секцию рукопашного боя. Послушалась. Не жалею. Хотя мальчики, в принципе, не виноваты, что из них сделали недоученных и недоразвитых вышибал, – вспомнила и пожалела она тех, кто хотел их самих вышвырнуть, как блохастых котят, на улицу.

– Перебьются. Они за это деньги получают. И, скорее всего, побольше нашего, – успокоил девушку капитан.

Хотя, конечно, можно было обойтись и без погрома. Но кто поймет женщину? Чего хочет женщина, того хочет бог.

– Ты сейчас в гостиницу?

– Да. А ты?

От «выканья» отошли не запнувшись и не заметив этого. Лишь на вопрос о ночлеге Катя пожала плечами:

– За меня не беспокойся. Впервой, что ли, оставаться одной посреди тундры.

Сказано больше, чем просто о работе и неизбежных ее коллизиях. Что-то душевное и одинокое прорвалось в словах Ракитиной. И именно эта грустная нотка насторожила Бориса, заставила прекратить расспросы: самая опасная женщина не та, которая бьет ногой в лицо, а у которой в глазах печаль. И если поддашься сочувствию, то взвалишь на себя такую ответственность, что тысячу раз проклянешь себя. Женщина – она и в самом деле слабее, ей обязательно нужно прислонить голову к чьему-то плечу. Вроде на минуту, ни на что серьезно не претендуя. Но только почему-то запах именно этого мужчины становится для нее наркотиком и без него делается еще тяжелее и невыносимее. Прислоняться хочется все чаще и чаще, и любое противление этому начинает восприниматься как кровная обида. Сильнее той, из-за которой когда-то было доставлено для успокоения плечо. И ничьей ни в чем вины…

С Борисом уже случалось подобное, когда нежность превращалась в обязанность и связывала его путами. Заведенный на два-три оборота быстрее, чем встречаемые на его пути женщины, он физически ощущал, как уходит время, он не успевал участвовать в каких-то событиях, перепрыгивать через новые барьеры. Он задыхался не от того, что слишком быстро бежал по жизни, а от топтания на месте.

К сожалению, женщинам казалось, что он убегает от них. Не убегал. Просто в таком ритме жил. И кто понимал его, к тем он возвращался. Кто капризничал – с теми рвал и уходил.

Впервые за вечер он ощутил начало чего-то подобного. И Катя почувствовала, как прекратился прилив тепла от понравившегося ей капитана. Безошибочно угадала причину, покивала головой грустно и разочарованно. Вырвала руку и махнула проносящейся мимо машине.

– Ты куда? – попытался оттащить ее от края тротуара Борис.

– Домой. Не в тундре же ночевать.

– Да сейчас все в гостинице уладим.

– Я люблю просыпаться в своей постели, когда расстояние позволяет добраться до нее.

– Но как ты в такое время!.. Нет, я тебя одну не отпущу.

– Отпустишь. У тебя своих подчиненных полно, а отвечать за кого-то дополнительно… – косвенно, но дала понять, что же на самом деле послужило причиной ее решения.

– Ты – не дополнительно. Ты – это ты! – вдруг неожиданно даже для себя проговорил Соломатин.

Катя повернула к нему голову. Верить или нет? Захотелось поверить…

Притормозила рядом и машина.

– Куда, уважаемые?

– В Москву, – попросил Борис.

– Солнцево, – дала более точные координаты Ракитина.

– Пожалуйста. Через Переделкино – и в один момент будете дома, – мгновенно сориентировался и подсчитал для себя выгоду «левак».

Катя осторожно, боясь оказаться в неудобном положении, если вдруг Борис все-таки скажет «до свидания» и захлопнет дверцу, подвинулась в глубь сиденья. Однако оперативник решительно нырнул следом, и она привычно, как сотни раз при машинном варианте наблюдения, требовавшем молниеносных посадок, освободила место.

– К ларькам подъезжать будем? – поинтересовался водитель, сразу, правда, и объяснив: – Обычно всегда чего-то не хватает, потом ищем.

– Да, тормозни, – согласился с дальновидностью «левака» Борис.

Катя хотела возразить, мол, ничего не нужно, но вновь поосторожничала: а вдруг Борис хочет купить что-то для себя, а тут она вылезет… Он ведь тоже хорош – сел рядом и ничего не говорит.

В такой чуткой настороженности и молчании пересекли переделкинский лесок, миновали дачи писателей и оказались в другой части Подмосковья. У железнодорожного переезда, закрытого перед электричкой, Борис выскочил к киоскам, позаглядывал в окошки, стал нагружать пакет. Электричка запаздывала, и он успел еще пробежаться вдоль фруктовых рядов. Сумку принес, удерживая на груди: ручки не выдержали веса, расползлись.

Открылся и переезд.

– Отлично, теперь без остановок, – обрадовался водитель. – Ваша улица? – безошибочно угадав в Кате хозяйку, обратился сразу к ней.

– Авиаторов. Борис усмехнулся.

– Чего? – тут же насторожилась Ракитина. Ей бы не в «наружке» работать, а «слухачом».

– Ассоциации. Авиаторы для десантников – это… Понимаешь, они все время нас сначала поднимали вверх, а затем открывали люки и выбрасывали.

– Но здесь-то вроде никто не собирается тебя выбрасывать, – пожала плечами девушка, ожидая, однако, ответной реакции.

– Хорошо. А то я уже давно не надевал парашют. Наверное, и навыки потерял.

10.

Около указанного дома водитель остановился, удовлетворился полученной мздой, но благоразумно постоял еще некоторое время: видимо, не раз приходилось после разговоров у подъезда забирать пассажиров обратно.

Сегодня хитрость не прошла. Традиционный разговор у подъезда состоялся, но за дверью скрылись оба седока.

– А у тебя ничего, уютно, – оглядевшись в квартире, Соломатин отдал должное хозяйственности Кати.

– Да какое там уютно, – махнула та рукой. – Извини, я сразу чайник поставлю.

– Не-ет, честно. После общаги такое кажется истинным раем…

– Общага есть общага, – согласилась хозяйка. – Зато мне после посещения некоторых квартир моя кажется собачьей будкой… Э-э, что говорить. Плюнула на все и живу по принципу: жалей не о том, чего бог не дал, а радуйся тому, что он не отнял. Будет по-иному, станешь сквалыгой и гипертоником. Мой руки.

Всего несколько недель назад Борис точно так же входил в квартиру княгини Людмилы. И почти с таких же слов начиналось то посещение. У Люды он еще напросился помогать на кухне, резал лук. Плакал. Вот житуха: тогда плакал, сейчас – улица Авиаторов. Как здесь не гадать, везет ему на женщин или нет…

Не желая повтора даже в мелочах, отбросил ненужные воспоминания и, не заглянув в кухню, прошел в комнату. Однако Катя спросила из кухни:

– Ты не хочешь мне помочь? Хочет.

– Но только если не резать лук.

– Плакать не любишь?

– Нет.

– А я люблю, – неожиданно созналась Катя и, дождавшись Бориса, повторила: – Люблю. И часто, к сожалению, этим мокрым делом занимаюсь.

Уместно было пожалеть, хотя бы дотронуться до плеча девушки. Но из-за того, что жест вновь мог напомнить о другой женщине, он отсек свое желание. Протиснулся к раковине, куда были свалены купленные им фрукты.

– Набрось фартук, а я переоденусь. Как-никак, почти норма. А компенсации не дают.

Что будет дальше, как станут развиваться события, по крайней мере вчерне можно было уже обрисовать: ужин, беседа, приближение… Катерину с ее одинокостью понять не ложно, да и его желание – не тайна за семью печатями. Так почему бы тогда, в самом деле, двум одиноким людям не потянуться друг к другу?

Иной вопрос – чтобы потом не наступило разочарование, чтобы не стали они в тягость один другому. Не требовали чего-то сверхъестественного и не выдвигали претензий. Занудность в отношениях способна затмить самые светлые тона.

Немного выпили, хорошо поели – день на бутербродах еще никого не делал сытым. Наступала ночь, Катя перехватила один из взглядов, брошенных ее гостем на часы, и сама предложила:

– На ночь остаешься у меня. Но спать будешь почти на полу, – она достала из шкафа свернутый матрац. Борис раскатал его у противоположной от дивана стены – иного места по длине не нашлось. – Если желаешь, иди в ванную, а я тем временем постелю.

«И зачем мне это нужно было?» – стоя под теплым душем, грустно размышлял Борис. Нет, он не был против того, чтобы оказаться рядом с такой приятной женщиной, как Катя. Он не аскет, ему претят моралисты, те, кто знают и указывают, кому и как жить.

Но в какие-то моменты, Катя права, лучше проснуться в своей постели. Это не усталость, не отторжение женщин. Скорее, та самая боязнь поступиться даже частью привычной свободы и независимости.

– Не одевайся, иди ложись, я на кухне, – постучала мимоходом в дверь хозяйка.

Облачаться после душа в тесные одежды в самом деле не хотелось, но он все равно оделся. Зачем-то захотел продемонстрировать это Кате и вместо комнаты зашел на кухню.

Девушка курила. Полы халатика, в который она переоделась, разъехались, открывая колени, и Борис невольно задержал взгляд. Да, он не аскет и не моралист, а нужно ли было ехать сюда, он поймет завтра. Все, кроме Кати, завтра!

– Покурить хочешь?

– Нет.

– А чай?

– Тоже нет.

– Музыку послушать? – хозяйка потянулась к приемничку, нашедшему себе скромное местечко на подоконнике среди цветочных горшков.

– Ничего не хочу.

– А меня?

Спросила в шутку, может быть, даже не раз ловила на нее мужчин, потому что удовлетворилась оторопью в глазах Бориса. И теперь уже серьезно порекомендовала, устало вдавив окурок в приспособленное под пепельницу кофейное блюдце:

– Пора ложиться.

Ложиться – это хорошо. А то ненароком заденешь не ту струну в настроении, и мелодия сорвется. А зачем? Пусть играет…

Как давно не касался Борис таких чистых, плотных, отглаженных – домашних – простыней. Он почувствовал их хрустящую холодность. В то же время чутко ловил все шорохи и звуки из кухни. Катя помыла блюдце, переставила чашки, вытерла стол. Зашла в ванную. Закрылась, словно постоялец мог набраться наглости и войти к ней, раздетой. Долго, бесконечно долго регулировала краны, подбирая температуру воды. Наконец стала под душ…

– Удобно? – первое, что спросила, войдя в комнату.

Борис в ответ лишь протянул руку. Катя секунду размышляла, потом все же подошла. Протянула в ответ свою. Капитан сделал вид, что или не заметил ее, или промахнулся. Коснулся ладонью колен. Катя, прикрыв глаза, в который раз вспомнила Некрылова с его вопросом, кому же будет сегодня разрешено касаться их. Оказалось, капитану, о существовании которого еще утром она и не подозревала.

– Спи, – отступая от его ложа, произнесла она. Рука Соломатина скользнула вниз, попыталась задержать исчезающую в темноте ногу, но девушка повторила:

– Спи-спи, завтра рано вставать.

– Встанем. Присядь ко мне.

– Нет, Боря. Тебе это не нужно.

– С чего ты взяла? – Борис сел сам.

– Я не хочу, чтобы ты утром о чем-то пожалел.

Катя сбросила халатик и быстро юркнула под свое одеяло, мелькнув незагорелой выпуклостью груди и трусиками. Борис невольно подался к этой белизне, но девушка остановила его:

– Если у нас сложатся добрые отношения, ты, может быть, когда-нибудь приедешь ко мне. Но приедешь сам и ко мне. А не из-за того, что негде переночевать, а тут вроде как бы и женщина под боком. Договорились?

Борис, совершенно не ожидавший такого поворота, промолчал. Ведь все шло к тому, что они будут вместе, уже самого себя убедил в искренности и неизбежности отношений, уже та фраза на кухне вызвала прилив крови, а в итоге – «ждите ответа».

Ответа ждала на самом деле Катя.

– Э-эй, о чем молчим?

– Да так.

– Все нормально, Боря. Вот увидишь. Ты мне понравился, я не скрываю, но… Спи.

– Уснешь тут.

– Уснешь. Когда мысли уходят – уснешь.

– Так мысли – они не зависят от нашего желания.

Катя не ответила. Это можно было расценить как угодно: она сомневается в правильности своих действий или наконец согласна соединить их постели и только стесняется сказать об этом, или, наоборот, молчанием прекращает ненужный разговор.

Какой из вариантов выбрать и при этом не ошибиться – такая задача для Бориса оказалась непосильной. Приподнявшись на локте, он долго смотрел в сторону дивана. Ракитина лежала без движений, он различал только ее руку, выпростанную из-под одеяла и свесившуюся к полу. Подойти, взять ее поцелуем…

– Спи, – в который раз за вечер проговорила Катя, но голос был уже отдаленный, из начинавшегося забытья.

11.

– Поспать бы, – мечтательно потянулся Костя Моряшин, когда «форд» в очередной раз остановился у ларьков и выпало несколько мгновений отдыха.

Но под голову попали нарды, а не подушка, и вместо сна Косте пришлось чесать ушибленный затылок. Белый по связи передал:

– Посадка.

Юра Вентилятор бессердечно бросил свою «девочку» под колеса и бамперы мужчин – «москвичей» и «мерседесов». Хорошо, что те блюли правила дорожного движения и ни щипать, ни гладить бока игривой «ладушки» желания не проявили. Им-то что, они ни от кого не убегают и сами ни за кем не гонятся, идя в общем потоке как стадо железных баранов. Неинтересно вообще-то жить в потоке…

– «Американец» собирает все красные, – предупредил Аркадий, пока в одиночку ведущий «форд».

Кличку клиенту еще не прорабатывали, но если человек ездит на американской машине, почему бы ему и в самом деле не побыть какое-то время американцем?

– Дальтоник хренов, – выругался Вентилятор.

То, что «Американец» не будет реагировать на светофоры, открытием не явилось. И Юра с молчаливого согласия Лагуты добавил скорости, пытаясь обогнать объект и под контролировать его спереди. Кажется, вовремя, потому что на следующем перекрестке Аркадий запросил поддержки:

– Не вижу.

– Во второй строчке, – дал корректировку полосы движения Лагута, не отрывающийся от зеркала заднего вида. – Между вами прокладка из автобуса.

– Понял. Мне не выйти в сторону.

– Принимаем на себя.

Юра притормозил, пропуская правый поток. «Форд» вальяжно прорезал трассу рядом. Добавил газу и Юра, держась на полкорпуса сзади в соседнем ряду. В сгущающихся сумерках одна отрада была – приметность машины объекта. Так что нет худа без добра, пусть и дальше клиенты выбирают себе машины поэкстравагантнее.

Мчались в сторону Москвы – обиталища чиновников, кинозвезд, художников, бизнесменов. Кто жаждет жить широко и вертеть дела по-крупному, столицу не минует. Ее не обойти, не облететь, не перепрыгнуть.

И вместе с этим Москва – болотный лабиринт. Пирамида, уходящая вниз. Она дает власть и тут же отнимает совесть. Приближает к кумирам и сильным мира сего и походя окунает лицом в зловония. Едешь в Москву – будь готов и сам подличать, и ждать того же от других. На белом коне ныне в Москву не въезжают. В белокаменную-смердящую можно протопать только собственными ножками. В столице вначале нужно сделаться своим, узнать, где, за что и какие секиры рубят высовывающиеся головы, а только потом, лавируя или подставляя головы других, идти в нужном направлении. Это раньше в Москву приглашали работать. Нынче – делать деньги. Или помогать делать деньги.

За ними, конечно же, рвался в столицу и «форд».

– Ты смотри-ка, что делает, – не уставал комментировать Вентилятор. – По-моему, включать повороты он считает слишком зазорным.

– Это у них машины на дармовщину, а нам свои бить смысла нет, – призвал к осторожности Лагута.

По себе знал: когда начинаются гонки, разум отстраняется. Но если раньше в КГБ за каждую аварию расплачивался Комитет, то в Департаменте лишних денег не было. Да и не такая серьезная нынешняя связь, ради которой есть смысл бить технику. Оборвется – ну и оборвется, сделают запись, что объект ушел без «НН» в сторону Москвы. Хотя и соваться пока никто не собирается…

– Замени, – попросил майор Белого, когда они промчались в непосредственной близости от объекта. В самом деле, шли рядом слишком долго. Объект, когда проверяется, сначала берет общую картину вокруг, потом только начинает запоминать отдельные детали. По ним и определяет, кто толчется рядом. Из общего потока машин вроде они ничем не выделились, но береженую «наружку» и объект уважает. Лагута даже прилепил на стекло пуделька на присоске: кивает себе головой и кивает, будто занимался этим уже черт знает сколько времени. Пусть он и запоминается. А потом уберется, и на стекло наклеется рекламная полоска «Курите сигареты «Мальборо». Ох, много машин в Москве, и все разные…

Чем ближе подъезжали к городу, тем внимательнее становились к объекту и дороге. Одно отрадно, что скорость поубавилась, и «Американец» стал притормаживать у перекрестков, явно уважая более крутых, которые не только за кольцевой, но и в столице чихать хотели на все три светофорных цвета сразу. Москва. Середина девяностых. Кураж наглости и денег.

– А машина, видать, не его, – предположил Лагута, когда водитель «форда» мягко утопил свою белую стрелу в темной духоте кирпичного гаража, а сам пешком направился в сторону метро «Краснопресненская». Торопясь, Лагута отдал распоряжение; – Юра, за нами. – Поднес к самым губам перебинтованный изолентой микрофончик, подключился к Аркадию Белому: – Оставляй «девочку».

Вести объект в городском транспорте, а тем более в метро – потная спина гарантирована. На ходу цепляя переносные рации, выскочили из машин. Стационарный микрофон, не попав в паз, стукнулся об автомобильный пол, и Вентилятор, даже не чертыхнувшись, привычно полез за изолентой.

Лагута, отпустив «Американца» подальше, последовал за ним вдоль Краснопресненского стадиона, где под покровом темноты строители сносили каменную стену с надписями времен октябрьских событий вокруг Белого дома в 93-м году. Здесь не наблюдалось, конечно же, восторгов и любви ни к правительству, ни к президенту. Вместо камня тут же возносилась железная решетчатая ограда – и бельмо смыто, и эстетично. А что под покровом ночи – ничего. Главное, сделать дело, а после него пусть будут любые призывы и возмущения.

Белый мелькал на другой стороне улицы. Моряшин, перепрыгнув через забор, помчался на параллельную улицу – взять под контроль перекресток.

«Американец» шел быстро и беспокойства не проявлял. Оглянулся только при входе в метро, но «наружка» уже привязалась к обстановке: Моряшин рассыпал комплименты толстой и старой продавщице цветов, Белый стоял в очереди за жетонами, а Лагута с видом запоздалого и усталого чиновника спешил в общей толпе к эскалатору. Но турникеты все четверо прошли одновременно: чем больше народа, тем плотнее нужно приклеиваться к объекту.

С эскалатора «Американец» свернул направо, остановился посредине платформы. Белый и Костя приготовились штурмовать соседние двери, и Лагута смог безбоязненно передать наверх для Юры сообщение о направлении движения.

При строительстве каждой станции в определенных местах устанавливался невидимый мощный ретранслятор, находясь под которым можно пробить толщу земли и передать наверх необходимую информацию.

Все эти точки были известны «семерочникам» и использовались исключительно госбезопасностью. Но, перейдя в налоговую полицию, в экстренных случаях бывшие контрразведчики влезали в чужую епархию, оправдываясь срочностью и важностью мероприятия. По крайней мере, Юра теперь будет ехать в нужном направлении, через определенные станции. А с госбезопасностью разделим славу и деньги из бюджета.

Перед «Белорусской» «Американец» тронул стоявшего впереди мужчину:

– Вы сойдете?

– Да.

«Наружка» напряглась: на самом деле выходит или пошла проверка? Как делается? Задается невинный вопрос: «Вы сойдете?» – «Да». Ну и до свидания, я же не говорил, что буду выходить тоже. А можно и выйти, пропустить всех и зайти снова. И отметить тех, кто так не сделает. И проследить за ними.

Нет, вышел честно. Объект уверен в себе и даже не допускает мысли, что за ним могут идти следом.

А вот из метро прошел не на улицу, а в вокзал. Он хотя и не менее многолюдный, но это уже семечки: здесь в отходящий поезд неожиданно не запрыгнешь. А потолкаться среди народа даже полезно, можно услышать и узнать о себе очень много интересного. Например, что глаза нужно разувать… Вентилятора поймали в связь, и теперь он пробивается сквозь заторы к вокзалу.

На ходу купив сосиску в тесте, «Американец» направился к окошку приема телеграмм. И не успел написать первые строчки, как ему сзади, через плечо, подал Аркаша Белый бланк телеграммы и подобранный где-то железнодорожный билет:

– Извините, вы не подскажете, а вот здесь индекс обязательно писать?

Ох, как неудобно выворачивать голову, когда к тому же сосредоточен на своей телеграмме, а тебе еще пальцем указывают место, куда смотреть. Один этот палец и можно увидеть и запомнить.

– Нет, для телеграмм индексы свои, оператор напишет сама.

– Спасибо.

Хотя одним «спасибо» тут трудно отделаться, надо бежать за бутылкой. В памяти зафиксировано главное – адрес в Красноярске и первая фраза: «Буду завтра…»

– Завтра… – задумчиво повторил Лагута, когда на стульчик в зале ожидания рядом с ним примостился перешнуровать туфли Белый. – Значит, сегодня он еще куда-то пойдет. Продолжаем работу.

Аркадий встал и отправился дальше, восстанавливая треугольник, в котором обязан вращаться объект. Моряшин дремал на другом ряду, и Лагута подивился: рядом сидела девушка, а Кот спокойно прикрыл глаза? Невероятно! Может, в самом деле спит?

Нет. Когда майор дотронулся до своего манипулятора под башкой и затем выразительно посмотрел на Моряшина, тот озабоченно оглядел и себя. И даже со стороны стало видно, как он сконфузился: в том месте, где Костя нажимал через рубашку на тумблер, на ее светлом фоне остались грязные следы. Скорее всего, Кот Матроскин запачкал лапы, когда перелезал через забор на «Краснопресненской», а вытереть не успел. Тут хоть знай про беременную женщину, не знай, а для опытного объекта такой «наружник» в полной расшифровке. Учись, салага. Это тебе не тельняшку напоказ выставлять.

Но все равно пока дело шло неплохо, и майор, не выдавая своего суеверия, тихонько побарабанил пальцами по лавке.