Текст книги "Наружка"

Автор книги: Николай Иванов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 11 страниц)

Откуда ни возьмись, легок на помине, рядом вырос Моряшин. Скорее всего, он намеревался с кем-нибудь поменяться местами, но, увидев тучную тетку, задом впихивающуюся к окошку на соседнее с Катей место, понял бесполезность затеи. С завистью и долей ревности посмотрел на оперативника. Не сдержался, съязвил, когда Соломатин тоже уселся на вое место:

– Удобно? И совесть не мучает?

Имел в виду, конечно, свое одиночество, но капитан неожиданно покраснел. Это не прошло незамеченным для Кати, и она чуть улыбнулась.

– Ладно. Перед посадкой не забудьте разбудить, если не хотите мучиться угрызениями совести и дальше, – распрощался Моряшин.

И промурлыкал, видимо, очередную песню Аркадия Белого:

 
Вставай, страна огромная,
Вставай, плати налог…
 

Когда взлетели и в первый раз заложило уши, Катя, возившаяся в поисках удобного положения, в конце концов положила голову на плечо Бориса. Тот тоже склонил голову к ней, благо так в самом деле сидеть удобнее: самое неприспособленное в самолетах – это спинки кресел, на которых невозможно удобно расположить голову.

– Угадай с трех раз, что сказал бы Моряшин, появись здесь сейчас. – Катя, не зная про ночь Бориса и Люды, пальчиком дотронулась до руки Соломатина.

Капитан сделал вид, будто поверил, что царапающий ноготок есть не что иное, как нормальная жестикуляция при разговоре.

– Это не сложно. Во-первых, отрубил бы наши головы, потому как они имеют дерзость быть рядом. Второе… Второе не знаю. А на третье пропел бы из своей коллекции очередную песенку про налоги. Например: «У природы нет плохих налогов…»

– О, он такой еще не знает, надо подсказать, – Катя приподняла голову, словно не желая подпадать под первый вариант предсказаний.

И вовремя. Вновь показался не выдерживающий одиночества Костя. Повод нашел весомый – принес по яблоку, чем вызвал откровенную зависть приоконной соседки. Несколько раз качнувшись, она перекинула центр тяжести вперед и добралась до стоявшей на полу сумки. Принялась копошиться в ней, выискивая бутерброды. Моряшин, ничего не сказав, пошел в хвост самолета, к туалетным кабинам.

– Он давно у вас? – поинтересовался капитан.

– Полгода. Все никак не мог привыкнуть к слову «полиция», говорил, что если уйдет от нас, то только из-за него. – Кстати, а почему «полиция»? Неужели ничего лучше не нашлось?

– Да какие-то заморочки были при подписании Закона о нас, я уж их не знаю. Словарь посмотрели – вроде логично, так и нужно.

– А что в словаре?

– Ну, ты прямо вот так, в самолете, хочешь овладеть всей полнотой информации. Словарик достать надо, покопаться самому…

– Да будет тебе.

– Шоколадка.

– Две.

– Милиция, от греческого «милития» – это вооруженные гражданские формирования. Наверное, ее появление во время гражданской войны вполне оправдано. А вот полиция – это «политая», управление делами государства.

– Ты хочешь сказать, что мы допущены к управлению государством?

– Я не хочу быть вооруженным формированием. У нас сейчас в Чечне бандитские вооруженные формирования. Я хотела бы цивилизованно работать. Наверное, не случайно все страны даже нашего бывшего блока перешли на «полицию».

– Не убедила, – откровенно признался Борис. – Но я подумаю.

– Было бы неплохо, – перешла на свой слегка ироничный тон Катя.

– Уважаемые пассажиры, – перебил их разговор голос по радио. – Если среди вас есть врач, просим его пройти в первый салон. Благодарю за внимание.

Судя по тому, что на объявление отреагировал один Костя, возвращающийся на свое место, врача в самолете не оказалось. Да и откуда? Не та зарплата у них, чтобы летать.

Однако через некоторое время объявление прозвучало вновь, с уже более тревожными нотами:

– Уважаемые пассажиры. Если среди вас есть медсестра или врач или у кого-то имеются сердечные лекарства, пройдите, пожалуйста, в первый салон. Плохо ребенку.

На этот раз пассажиры стали переглядываться, приподниматься с мест. Однако засуетившиеся стюардессы задернули шторки между салонами. Борис лишь успел увидеть, как снятую с кресла девочку положили прямо на пол и склонившийся над ней парень, скорее всего отец, принялся делать искусственное дыхание.

– Если кто-то знаком с медициной, пройдите, пожалуйста, в первый салон, – продолжали умолять по трансляции.

– Страшно, – теперь уже откровенно взяла за руку капитана девушка.

– Да как же самолету позволили взлететь без лекарств! – возмутилась и ее более практичная соседка. – Господи, куда мы катимся.

Возможно, она имела в виду всю ситуацию в стране, но по трансляции ей ответили тут же:

– Дамы и господа, уважаемые товарищи. В связи с тяжелым случаем на борту наш самолет произведет вынужденную посадку в аэропорту города Екатеринбурга. Просьба всем занять свои места, привести спинки кресла в исходное положение и пристегнуть привязные ремни.

Дублируя команду, вспыхнули световые табло с тем же текстом. Первый салон по-прежнему был отгорожен шторкой, но по радио время от времени передавали сообщения о происходящем:

– Уважаемые пассажиры. В Екатеринбурге девочке потребуется срочная операция. Понадобится кровь четвертой группы. Если у кого из вас четвертая группа, родители умоляют помочь их дочери.

– Костя. У Кости четвертая, – тут же встрепенулась Ракитина.

«Наружка», надо полагать, знала о себе достаточно много, а уж группу крови на экстренный случай помнили все. Катя даже подалась вперед, ожидая появления Моряшина.

И не ошиблась.

Почти как стюардесса недавно, закрывая за собой шторкой проход, появился Костя. Весь салон уставился на него, ожидая известий.

– Там собирают деньги для помощи родителям, поэтому если кто может… – объявил он и затем развел руками: не врач, не знаю. И направился к своим.

Самолет снижался, табло призывало пристегнуть ремни, и если Моряшин, несмотря на это, ходил по салону, значит…

– У меня четвертая группа, – наклонившись над попутчиками, сообщил он уже известное. – Я, наверное, сойду.

И уж совсем оправдываясь, словно в иной ситуации поступил бы непременно иначе, добавил:

– Больше ли у кого нет.

– Или больше никто не встал, – более конкретно выразилась Катя, что не мешало ей с откровенным восхищением глядеть на товарища. За такой взгляд и Борис готов был променять свою вторую группу на нужную врачам.

А тут еще именно к Косте со всех сторон стали стекаться денежные ручейки. Соседка Кати, продолжавшая возмущаться порядками в воздухе, тоже внесла посильный вклад – подала целлофановый пакетик, в который и затолкали собранные бумажки.

Подошла к нему и стюардесса:

– Это вы остаетесь?

– Да.

– Пройдите, пожалуйста, в кабину к командиру корабля. С вами хотят переговорить врачи на аэродроме.

И все равно, уже став героем, Костя позавидовал Борису: опять вы остаетесь вдвоем. Капитан, насколько мог успокоительно, поднял кулак: не волнуйся, здесь все нормально. Мы ждем тебя.

Парень согласился:

– Я следующим рейсом – за вами. Смотрите, без меня ничего не начинайте, а то завалите ненароком асе дело разгребай потом.

– Ждем. Удачи вам.

В аэропорту прямо к самолету подъехало несколько «скорых», в одной из которых Костя и скрылся. Девочку вынесли на носилках, медсестра держала над ней капельницу. За ними, вцепившись друг в друга, шли родители.

Соседка, имевшая возможность видеть в окошко происходящее, незаметно перекрестила закрывшуюся за носилками дверцу с красным крестом. За одно это Борис простил ей жадность при сборе денег.

– Хоть бы все обошлось, – прошептала и Катя. И боязливо, заранее извиняясь, что произносит вслух, тем не менее призналась: – А мне сон плохой накануне приснился. Неудачно как-то начинается командировка. Тебе не кажется?

– Ерунда, – постарался бодро ответить Борис. – Как говорит ваш Белый, «красные победят». Он что, в самом деле у вас не может жить без политики?

– Он просто имеет свое мнение по любому вопросу и не боится его высказывать. Вот и все. Но и на это, оказывается, надо иметь мужество. Лично я его за это очень уважаю.

– А меня? – И Борис поспешно добавил: – Про Костю не спрашиваю, он вне конкуренции.

На этот раз Ракитина не ответила. Хотела прильнуть к капитану, но пассажиров попросили пройти в здание аэровокзала и ждать дополнительной информации.

– Может, Костя успеет?

– Было бы неплохо, – согласился Борис. Решил: если Моряшин появится, он уступит ему место около Кати.

7.

Но Костя не успел.

Не появился он и на второй день. Борис безвылазно сидел в местном управлении налоговой полиции и собирал все, что могло иметь отношение к золоту и заводу цветных металлов. Катя прорабатывала свои вопросы.

«Американец», как и предполагалось, по замеченному на телеграмме адресу не сидел, и Катя рисовала сети, в одной из ячеек которых мог зацепиться объект. Паутина сплеталась на весь регион: все прииски, аффинажные заводы, ювелирные мастерские и магазины, их руководители, посредники. Здесь не то что одной Кате – всей команде Лагуты конца и края работы не просматривалось.

– Кольцо должен сузить ты, – ответила Катя, лишь только Борис заикнулся об этом. – Сиди, думай, на то ты и опер. Подкрепление подбросили?

– Еще какое.

Выделенный в помощь местный оперативник влетел к нему в кабинет так, словно это он прибыл из столицы и мог открывать ногой любую дверь в провинции. А просто он знал себе цену и помнил, что находится в собственных стенах и хозяин здесь – он.

– Здравствуйте. Марков моя фамилия. Чем помочь?

– Семьдесят девятым элементом в таблице Менделеева, – к этому времени Борис докопался и до такой школьной тонкости.

– Золото, золото. Всем нужно золото, – угадав номер, скороговоркой пробубнил красноярец.

Потер руки, предвкушая работу. Вырвал из тесного ряда около стены кресло. Но не сел, а стал на него коленом. Подвинул телефон, выстучал на кнопках местный номер:

– Алло, Нина?.. Алло-о… Я тебя нормально слышу. Марков моя фамилия. Тьфу, черт, опять происки. Кого? Ну конечно же проклятых империалистов, и служба собственной безопасности здесь ни при чем… Хорошо, я сейчас живьем прибегу. Я секундой, – предупредил Соломатина и исчез.

И вправду быстро возвратился. Вскоре перед Соломатиным лежали папки с делами, хоть каким-то образом касающиеся золота. Сибиряк не стал утруждать себя тем, чтобы передвигать уже приставленное кресло, оторвал из ряда еще одно и сел напротив:

– Начнем с того, что мы трезвые. Потому что именно по причине пьянки одного из старателей к нам попал вот этот первый документ, – красноярец погладил синюю накладную, несправедливо придавленную остальными, подшитыми в дело документами. Добытыми, надо полагать, сибиряками на трезвую голову.

– И кто его нашел на наше несчастье, это золото, – с тоской глядя на выросшие перед ним бумажные горы, проговорил Борис.

– Э-э, моего пра-прадеда желательно не трогать, – тут же выставил вперед ладонь оперативник. Соломатин ничего не понял, и тот снова представился: – Марков моя фамилия.

– Соломатин, – ответил ему Борис. Сибиряк пояснил:

– В 1745 году, если не врали календари и история, крестьянин Ерофей Марков искал на берегу уральской речушки Березовки хрусталь для Троицкой лавры. А наткнулся на золотое месторождение. Не оставлять же было его, правда? С тех пор и стали добывать золото на Руси.

– Так то на Урале, а здесь вроде Сибирь, – засомневался Борис насчет прапрадеда.

– И-и, куда нас, Марковых, только не бросало, – махнул рукой на такую мелочь оперативник. И все равно еще непонятно было, играет он на одинаковой фамилии или корни его на самом деле тянутся от удачливого, но забытого всеми крестьянина. – Один раз даже за Урал выезжали. В сорок первом. Спасать Москву. Время там еще не подошло снова полки собирать?

Борису показалось, что в голосе красноярца промелькнула нотка заносчивости и снисхождения ко всему, что за Уралом. Мол, мы, сибиряки, отнюдь не валенки!

Но кто спорит? Только ведь и в Москве не все лаптем щи хлебают.

– А начнем мы вот с этих очень даже интересных отчетов, – вернулся Марков к сегодняшним реалиям. – Крутим педали…

Тяжел оказался велосипед, да и дорога вела все в гору. Вечером в гостиницу Борис вернулся с опухшей головой. Поселившаяся в соседнем номере Катя, видимо, услышала его возню с ключом, постучала по стене, что, вероятно, означало: я дома, твои предложения?

Предложение стояло в дипломате – «Белый аист». Впервые Борис, покупая коньяк в коммерческой палатке, использовал свое удостоверение в личных целях.

– Добрый вечер. Как здесь встречают налоговую полицию?

Сидевшая – острые коленки к подбородку – девица первым делом принялась одергивать юбчонку, словно до того полицейские штрафовали именно за голые ноги. Затем подхватилась, хотя это было крайне неудобно – смотреть в окошко-амбразуру стоя, и принялась оправдываться:

– Я чеки всегда выбиваю.

– И правильно делаете. А «Белый аист» у вас настоящий?

– Да, конечно, – с некоторой задержкой закивала девушка. За бутылкой же полезла почему-то в самый дальний угол.

Значит, можно надеяться, что достала не подделку. Как там говорили в ВДВ? «Спиртное – это враг. А десантник врагов не боится. Он их уничтожает»…

Борис постучал в ответ: это я, я дома. В подтверждение набрал и номер по телефону:

– Привет. Соломатин моя фамилия. – Пообщавшись день с Марковым, невольно перенял его тон. – Небось лежишь под теплым одеялом и понятия не имеешь, что значит оперативная служба.

– Моряшин не объявился? – не поддержала этот разговор Катя. Но Борис не обиделся: когда в команде помнят друг о друге, то это в самом деле коллектив.

– Пока нет. Ты ужинала?

– А что предлагаешь?

– Через десять минут стол будет сервирован… Чего молчишь? – Борис даже стукнул по стене, ожидая ответа.

– Да вот думаю: побаловать тебя и надеть короткую юбку или сойду в спортивном костюме?

Катя не боялась показаться вульгарной, и если эти же слова в устах Люды могли прозвучать двусмысленно, то Ракитина вполне овладела тональностью в словесной эквилибристике.

«Язва», – почти любовно улыбнулся Соломатин.

– Так ты как хочешь? – неожиданно позволила выбрать одежду Катя.

– Хочу, чтобы ты пришла, – просто ответил Борис.

И признался себе: да, ему приятно быть в ее обществе. И если Катя переступит порог его номера, у него хватит благоразумия не переступить порог во взаимоотношениях. Поэтому он в самом деле желал бы видеть Катю рядом.

– Приходи ты, – однако еще более мудро рассудила девушка и положила трубку.

А это еще лучше. Приходя к женщине, имеешь больше возможностей для маневров, потому что не себя запер в собственных стенах…

Катя и в самом деле сидела на кровати в теплой кофте, укрывшись одеялом. Но, кажется, как без юбки, так и без спортивных брюк. Борис отметил это сразу, когда она машинально подоткнула с боков покрывало, чтобы ненароком не оголить ноги. Значит, чай в постель…

Ногой подвинув журнальный столик к кровати, Борис попытался выставить на него то, что принес в охапке. Катя потянулась, принялась помогать. Одеяло все-таки сбилось, и капитан удостоверился, что его предположения оказались верны: ни платья, ни спорткостюма. Мелькнувшее белое пятнышко должно было взволновать, но он, наоборот, успокоился, словно решил трудную задачу и тут же забыл ее. А от таких мелочей, как белые мелькания, пусть Костя Моряшин балдеет…

– Все золото переворошил? – раскладывая припасы, поинтересовалась Катя.

– Его переворошишь! По данным геологов, в земной коре его сто миллиардов тонн, еще около десяти растворено в морях и океанах, – поделился только что прочитанным и взбудоражившим его воображение. – Представляешь, один Амур ежегодно вымывает и выбрасывает в Тихий океан не менее восьми с половиной тонн. А? Силища!

– Тут бы одного «Американца» найти, – более практично помечтала агентесса.

– Извини. Что у тебя? – запоздало поинтересовался капитан.

Кавалер, едрена вошь. Ему с Марковым просчитать все возможные комбинации с сокрытием налогов – не раз плюнуть, конечно, но и не высушить Байкал. А Катя одна…

– Дождалась адресата. Девица лет двадцати. По тому, как одета, нетрудно предположить, что состоит на содержании. Подвезли на машине, номер взять не успела. Утром нужно будет ставить пост.

– Моя помощь?

– Пока только в открывании бутылки.

– Всего-навсего?

– А что-то можешь еще?

– А что-то нужно?

Обменялись любезностями. Но в уколах прошел и сладостный миг приближения. Все угадываемо и узнаваемо – не дети. И именно потому, что не дети, что могут как приблизиться, так и вновь отойти на безопасное расстояние, игру не прекращали.

Соломатин отметил: Катя прекрасно управляет своими эмоциями. А он прежде всего товарищ и сослуживец, который должен ценить ее за профессионализм. Женственность ее запрятана в самые потайные уголки души потому, что время!! проводила не на балах и презентациях. Работа в «наружке» учила, заставляла и, в конце концов, сделала Катю незаметной, ничем не выделяющейся – ни одеждой, ни макияжем, ни прической, ни поведением. С юности она сознательно стремилась в середнячки, хотя имела шансы подняться выше многих. Довершило все долгое общение в замкнутом пространстве с узким кругом мужчин, где вынужденно затушевывалось разделение полов.

Тут скорее нужно удивляться, как после стольких лет в «наружке» Катя умудрилась еще остаться привлекательной и интересной. Может, как раз время менять профессию? Хотя – «шаг за полтора»… Вообще-то люди глупы. Готовы идти на все, лишь бы приблизить пенсию. Зачем? Чтобы, сидя на печи, вспоминать и жалеть молодость?

Капитан перехватил руку девушки и молча поцеловал ее. За ту самую женственность, которой позволено будет проявиться только на пенсии. За самоотверженность. За то, что рядом…

– Ты чего? – немного растерявшись, тихо спросила Катя. Почувствовала, что это не дежурный поцелуй и не начало любовной атаки. – Что?

– Ничего.

– Жалко, – ей в самом деле хотелось услышать хоть какое-то объяснение столь неожиданному порыву.

Борис угадал ее мысли, разозлился на себя. Но как исправить досадную небрежность, сразу не нашелся. Повторного поглаживания руки явно оказалось недостаточно, и он, отстранившись от стола, утонул в кресле. Издали уставился на девушку.

– Что? – вновь переспросила она. Машинально, словно готовилась к поцелую, кусочком хлеба промокнула остатки помады на губах.

– Если честно, сравнил тебя с одной знакомой.

– И что? Гожусь только, чтоб руку поцеловали?

– Дурочка ты, – искренне улыбнулся Борис, хотя еще несколько минут назад и не думал вести разговоры на эту щекотливую тему. Лучше нарезать колбасу, чем ронять неосторожные слова.

– Ах, дурочка, – ухватилась Катя, ничуть, однако, не обидевшись. Выхватывала из-под ножа колбасные кружочки и раскладывала на «французской салфетке» – листе стандартной бумаги. – И что ж это вы, товарищ капитан, с дурами-то общаетесь? Небось, сам такой же?

– Небось, – охотно согласился Борис.

– Ну слава богу, – театрально вздохнула девушка. – Если бы ты знал, какие они зануды, эти умные. Жуть. Все о себе да о себе. Поэтому мы, глупые, просто обязаны хоть что-то говорить о других. Жду тоста.

– А можно не о тебе?

Катя заинтригованно замерла с поднятым стаканом.

– Хочу выпить за вас всех. За вашу «наружку», о которой еще несколько дней назад не имел абсолютно никакого понятия. За те отношения, которые царят в вашей смене. За заботу, которую вы проявляете о каждом. Мне приятно это видеть, и я рад нежданному знакомству.

– Все-таки о себе, – быстро, вдогон прокомментировала Катя. А затем уже серьезно, чокаясь с ним, поблагодарила: – Спасибо. От всех ребят спасибо. Не все просто и гладко и у нас во взаимоотношениях, но все равно я не променяю «наружку» ни на что другое.

Умело опрокинула коньяк. Опять напрашивалось сравнение с Людой, но на этот раз Борис отмел его. Тост был искренним. Да и одеяло чертово вновь сбилось. Как не хотела Люда его отпускать…

Но и Катя не думала подпускать его к себе.

– Сиди-сиди, тебе там удобнее, – остановила она, когда капитан хотел встать – вроде размяться, но затем подсесть на кровать. – Вы все, мужики, такие быстрые? Я ведь уже как-то сказала, когда ко мне можно.

Рано, поспешил. Но – тут как судьба. Может статься, что; теперь навсегда окажется поздно. Вжик – и комета пролетела:; ни тепла, ни света – одни магнитные колебания. А в общем, даже хорошо, что Катя так резко остановила его: не нужно разрываться между двумя женщинами. И чтобы все выглядело понятно и пристойно, разговор отныне – только о работе.

– Завтра Лагута подъедет, станет полегче. И повеселей. В ответ на его сухой тон она прислонилась к стене и вновь, вспомнила про одеяло.

– Будем допивать или оставим на завтра? – нарушив долгое молчание, поинтересовался Борис. И, презирая себя, тем; не менее подчеркнуто чуть-чуть приподнялся с кресла – только для того, чтобы услышать ответ:

– Лучше хватит.

– Помочь убрать?

– Я сама, спасибо.

– Прогуляться перед сном не думаешь?

– Я нагулялась. Завтра опять нагуляюсь. – И с вызовом: – Я звезда еще та, я с детства гульванила. Уставать стала. Не видно? А тебе хорошей прогулки. До свидания.

Направляясь к двери, он робко сказал:

– Станет скучно, стучи или звони.

– Станет скучно, стучи или звони, – эхом повторила Катя.

Все закономерно: мужчине непростительно вставать раньше, чем это будет позволено женщиной.

– До завтра, – уже как гость, обязанный из приличия раскланяться у порога, проговорил капитан.

Катя только кивнула, не тронувшись с места.

Но лишь щелкнул замок в осторожно закрываемой двери, отбросила одеяло, резко встала. Столик перегородил номер, ей достался пятачок у окна, и она распорядилась всем, что попало под руку – включила телевизор, открыла форточку, задернула штору. Следующим по кругу оказался столик, и она налила себе коньяка, залпом, не задумываясь, выпила. Круг замкнулся, и девушка упала на кровать. Теперь ни от кого не нужно прикрываться. Ни от кого отбиваться.

Тоненько, для себя, безысходно заплакала.

8.

Стук в дверь и телефонный звонок раздались одновременно. Борис, проворочавшийся в раздумьях и уснувший только под утро, спросонья не сразу и сообразил, что подбросило его в кровати. Но звонок и стук вновь прозвучали вместе, и он решил – Катя. «Стучи или звони».

Но как она может это делать одновременно?

– Сейчас, минуту! – крикнул он и поднял трубку: – Слушаю.

– Вивэ валеквэ – живи и будь здоров! Лагута!

– Секунду, – попросил Соломатин и подбежал к двери.

Некрылов.

– Привет. Спим? – он откровенно заглянул за спину Бориса, желая узнать, с кем провел ночь оперативник.

– Спим, – подтвердил Борис и, догадавшись, кого боялся застать здесь «наружник», добавил: – Я – тут, Катя – в соседнем номере.

Некрылов стушевался:

– А мы только прилетели. Дай, думаю, позабочусь о товарищах, поработаю будильником.

– Поработал. Спасибо за заботу. Извини, – не стал слушать дальнейшие оправдания Соломатин и вернулся к телефону.

– Тогда Екатерину будить не стану. – Женя затворил дверь.

– Привет. С приездом, – поздоровался в трубку Борис.

– Проверка приходила? – угадал причину перерыва в разговоре майор. – Я на всякий случай звякнул…

– Спасибо. Все нормально, – поблагодарил за мужскую солидарность капитан.

– А куда Моряшина спрятали? Мы что-то в списках его не нашли.

– Догоняет. В самолете ЧП случилось.

– С ним?

– Нет-нет, девочку в Свердловске, то бишь в Екатеринбурге снимали, кровь потребовалась. А кроме как у Моряшина, сам понимаешь…

– Я, к тебе поднимусь, мы этажом ниже.

– Давай.

Посмотрел на стену, за которой спала Катя. Не обязан был держать ответ перед «наружниками», тем более Некрыловым, сунувшим свой нос в его постель. Но, наверное, было бы неприятно, окажись они в этой ситуации с Катей. А она, значит, имела в виду Некрылова, когда говорила о сложностях во взаимоотношениях в смене. Тогда выходит, что вчерашняя размолвка случилась во благо? Дурость сошла за удачу? Ему-то что, он играет в чужой команде, а вот Катя…

– Привет, – еще раз поздоровался майор, входя в номер. – Часы уже перевели, поэтому начинаем жить по местному времени. Завтракаете где?

– Наверстываем на обеде.

– Отменяю. Язвы, гастриты – первые бутербродные спутники «наружки», поэтому если есть возможность перехватить горячего – лучше пораньше встать. Как Ракитина?

– Зацепилась за адрес. Хотела сегодня выставиться в пост.

– Отлично.

– Сам чего? Привет Питеру передал?

– Передал, – Лагута замер. Затем опустился в кресло. «Женщина», – просчитал Борис. А ради кого еще «семерочник» оставит объект?

Майору, несомненно, хотелось поделиться впечатлениями о поездке, и если перед своими раскрыться он постеснялся, то Борис оказался как нельзя кстати. Поэтому, хотя капитан и не настаивал на отчете, Лагута сам заговорил о командировке:

– Повод скорбный. Пятая годовщина смерти очень хорошего человека.

Встал, прошел к окну. Прислонился лбом к стеклу. Вначале холодное, оно постепенно нагрелось и уже не отрезвляло. А взгляд зацепился за Енисей, за привалившийся к пирсу после ночного кутежа катер-бар. Все это невольно оказалось значимым для майора, и он отвернулся.

– Я раньше в Питере служил, курировал порт и Пулково. Однажды удалось уговорить работать на нас одну портовую пугану. Как ни странно, не за деньги, нет. Она прекрасно понимала, чем занимается и зачем мне потребовались ее услуги. Два года была ценнейшим агентом. Собственно, на ее данных я и в Москву въехал.

– А… потом? – чувствуя, что замолчавшему майору трудно продолжать рассказ, подтолкнул его к дальнейшей исповеди Борис. В горе выговориться – и водку не надо пить.

– А потом? Потом я в Москву на учебу, а ее передал своему сменщику. Как вещь – по описи…

Воспоминания были более чем неприятные, и майор вновь замолчал, в одиночку переживая момент, который неизвестно пока каким образом оказался роковым для девушки.

– Я к ней всегда только на «вы» и только с просьбами. Никаких приказов, все на уважении. А тот… Тот сразу: «Будешь таскать мне То, что носила в подоле моему предшественнику». А Галя тихо так, я знаю, что тихо: «Со мной, пожалуйста, на «вы» и без пошлятины». Взрыв эмоций, конечно, презрение: «Да кто ты такая? Портовая проститутка! Что прикажу, то и станешь делать. С кем прикажу, с тем и переспишь. Или сам за борт выброшу». Награда за все. Он ушел, а она… она повесилась.

– Зачем? – непроизвольно вырвалось у Бориса.

– С тех пор ношу вину в душе, – закончил грустный рассказ майор. – И где бы ни был, в день смерти приезжаю на ее могилу. Такова истинная причина моей задержки. Ты уж извини.

– Какой разговор!

– Поэтому я и говорю, что мы, мужики, недооцениваем женщин. Ни в чем. Ни в патриотизме, ни в ранимости. Нам порой только тело интересно, а в нем ведь – душа.

Борис невольно посмотрел на стену. За ней кровать и – Катя…

– Надо Кате позвонить, сказать, что вы прилетели, – потянулся Борис к телефону. – Она очень ждала вас. Обрадуется.

Но Лагута задержал диск:

– Пусть поспит. Пока расселимся, приведем себя в порядок – ей лишние полчаса не помешают. А завтракать к нам в номер. Я позвоню.

– Идет.

Однако едва за майором закрылась дверь, вновь взялся за телефон. Лагута ездил за сотни километров на могилу той, перед кем считал себя виноватым, а тут живешь в соседнем номере…

– Катя? Доброе утро.

И сразу, не давая ей ничего ответить, покаялся:

– Я вчера вел себя некрасиво и недостойно. Прости. Ты… ты мне очень нравишься.

Катя молчала долго, очень долго. И все это время Борис сидел затаив дыхание.

– Я ждала твоего звонка. Но – вчера. Очень ждала.

И гудки. Не прощен.

Он дотянулся ладонью до стены, погладил ее. То ли послышалось, то ли потому, что хотелось услышать, но с той стороны раздался легонький стук. Торопливо стукнул в ответ, но повтора, как ни вслушивался, не дождался. Надо было звонить вчера. И плевать сегодня на Некрылова…

9.

Пост установили в заброшенном полуподвале. Из мутного, заляпанного чуть ли не конницей Колчака окошка кое-как просматривался подъезд, в котором вчера исчезла заинтересовавшая Катю девица. Причина достаточно веская, чтобы Ракитиной самой вести основное наблюдение.

Лагута, кое-что начинающий понимать во взаимоотношениях своих подчиненных, вместе с ней на пост определил Юру Вентилятора. Некрылов внешне никак не отреагировал на подобное распределение, а накупившему в аэропорту местных газет Белому вообще было безразлично, где их читать – с Ракитиной или в оперативной машине, уже выбитой Лагутой у местного руководства под мероприятие.

Вентилятор, чертыхаясь и призывая «Гринпис» начать борьбу за экологию с очистки подвалов, притащил откуда-то стол, водрузил на него колченогий табурет, смахнул пыль и пригласил на трон Катю:

– Ваше место, мадам.

На этом мужская галантность закончилась: сам бы сел, но девушку видела только ты, тебе и высматривать ее. Здесь как; повезет: можно прождать лишь утренние часы, если объект ходит на работу. А вдруг она из тех, кто выползает из дома только в сумерках?

 
– Наша служба и опасна, и трудна,
А за налогами как будто не видна,
 

Кате ничего не оставалось, как пропеть очередное творение Белого и занять причитающееся ей место.

– Я пока немного приберусь, – ввиду отсутствия нард Юра занялся вторым своим любимым занятием.

– Но то, что пыль поднимается вверх, ты, конечно, знаешь, – напомнила Катя о своем подпотолковом положении. Закурила.

– Куда, матушка, без нее, – отозвался Вентилятор. – Это наши сотоварищи ошалевают от свежего воздуха, а мы… Хорошо, что крыс нет. А то бы они от дыма и пыли задохнулись здесь. Не, в машине лучше…

Лагута, Некрылов, Белый и подоспевший прямо перед выездом бледный, обцелованный Катей и потому счастливый Моряшин убивали время в новенькой «ладе» через квартал от адреса.

– Ты отключись от всего и спи, – приказным тоном посоветовал Косте майор. – И вообще, топал бы в гостиницу. Тебе нужно элементарно восстановиться.

– Да подумаешь, на полтора литра похудел, – отмахнулся стоически тот, но совета послушался и прислонил голову к стеклу дверцы.

Несмотря на гоношистость, выглядел Костя утомленно: дважды сдать кровь – это здоровья и сил не прибавляет. Ему бы в самом деле отлежаться, но какой мог быть сон, если Катя радовалась его приезду столь искренне и бурно. Лагута, латинский пень с глазами, мог бы отправить в подземелье с Ракитиной его. Единственная отрада, что с ней лысый Вентилятор, а не лощеный Некрылов.

– Полсотни третий, – проверяя связь, ублажила слух Кости Ракитина.

– Нормально, – оценил качество майор.

Все, теперь следующие слова, если они прозвучат, будут «Выход» или «Посадка». Гуляют по эфиру, нарываясь на прослушивание, молодые «наружники», боящиеся потеряться и ощутить свое одиночество. Высший класс – молчащий эфир. А Катя высший класс и в работе, и…

Костя не нашел, как охарактеризовать девушку. Сегодняшние поцелуи, конечно, словно куча орденов на грудь. Но – дежурных, к празднику. А ему бы медальку, но за личную отвагу…