Текст книги "Вводное слово в искусство перевода"
Автор книги: Николай Дановский
Жанр:
Языкознание
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 14 страниц)
В художественной литературе очень большую роль играют слова и обороты, употребляемые в переносном, иносказательном смысле, равно как и особый строй художественного слова, который создает известный ритм прозы. Особенно много сложностей и трудностей вызывают так называемые сквозные метафоры, когда, например, говоря о море, рисуют его садом или, как покажем на примере, колокольный звон изображают в виде пейзажа, как это сделано у И. Евдокимова. Для того чтобы показать ритм прозаического произведения и различные тропы, приводим несколько примеров из романа И. Евдокимова «Колокола» и др.
Первый отрывок.
Рожь изгибалась над межой и звенела тишайшим неумолкаемым звоном, будто из каждого колоса дул легкий ветер, и усики колосьев терлись друг о друга, шуршали…
Солнце спустилось наполовину в облаках огромным малиновым куполом неведомого собора, выстроенного на краю земли. И шел от него малиновый ясный свет, скользил по спинам полей дрожащими переливающимися вуалями. Купол медленно погружался в облака, темнел, густел, изростал… И вот небольшой каравай хлеба постоял на облаках – и потонул, опустился на золотых цепях лучей в раздавшиеся облака. Тогда облака и тут и там вспыхнули. Будто выросли всюду клумбы. Будто еще выше поднялась хрустальная крыша неба и раскрылась бесконечная оранжерея с грядками причудливых цветов и деревьев.
Sekalo kliniĝis super la pado kaj sonoris per plej softa sensilentiĝa sonoro, kvazaŭ el ĉiu spiko blovis facila zefiro kaj la antenoj de spikoj sin frotis unu kontraŭ la alia, susuris…
La suno duone malsupreniris inter nuboj per enorma purpura kupolo de nekonata katedralo, masonita sur la rando de l' tero. Kaj iris de ĝi purpura serena lumo, glitis laŭ dorsoj de kampoj per oscilantaj perlaj vualoj. La kupolo estis malrapide sinkanta en nubojn, malheliĝis, densiĝis, kreskis… Kaj jen negranda panbulo iom haltis en nuboj – kaj dronis, malsupreniĝis sur oraj ĉenoj de radioj en faŭkon inter retiriĝintaj nuboj. Tiam la nuboj tie-alie ekflamis. Kvazaŭ ĉie elkreskis gazonoj. Kvazaŭ ankoraŭ pli alten leviĝis la kristala tegmento de ĉielo kaj malfermiĝis senfina oranĝerio kun bedoj de bizaraj floroj kaj arboj.
Второй отрывок.
В лесу понесло березовый лист холодными утренниками. Будто желтые бабочки, вылетели листья тучей из чащи и засыпали полянку, затрепыхали мимо окон сторожки, свернулись червяками на крыльце. Березняк зашумел червонными водопадами и осыпался во весь день оскудевающим золотом. Ельник темно зеленел о бок свежей и нестареющей в осени иглой. Только кончики иголок позолотели и падали на хвою желтые слитки шишек. Пролетели белые облака лебедей. Пролетели долгоногие, долгошеие журавли. И небо вымерло, как пустынный дом.
Застеклевшее небо подпирал лес и хрустел о стекло ясными, как родниковая вода, днями. Наясневшись, нахолодав, отпотело вокруг небо. Над полянкой остановились широкогорлые завитые трубы и рога облаков, перевернулись, качнулись, брызнули и потекли на землю тонкими суровыми нитками.
En la arbaro ekflugis amase betulaj folioj, portataj de malvarmaj matenaj ventoj. Kvazaŭ flava papiliaro ekfontis nube el arbara densejo la folioj kaj superŝutis interarban herbejon, ekpalpitis preter la fenestroj de la gardistejo, vringiĝis en vermojn sur la peroneto. Ekbruis betularo per flavaj folifaloj kaj estis ŝutiĝanta dum la tuta tago per elĉerpanta sin ora strio. Abiaro verde sombris flank-ĉe-flanko kun freŝa nne seniliĝanta aŭtuna konifero. Nur la pintoj de pingloj oriĝis kaj falis sur la koniferon flavebrunaj fandoblokoj de strobiloj. Traflugis blankaj nuboj de cignoj. Traflugis longakruraj longakolaj gruoj. Kaj la ĉielo dezertiĝis kiel vaka domo.
La vitriĝintan ĉielon apogis arbaro kiu kraketis kontraŭ vitroj per tagoj serenaj, kiel roja akvo. Satsereninte, satfridinte ĉesis ŝviti ĉirkaŭe la ĉielo. Super la interarba herbejo haltis larĝfunelaj heliko-trumpetoj kaj kornoj de nuboj, renversiĝis, ekbaskulis, aspergis kaj ekfluis teren maldika spagaro.
Третий отрывок.
Березовые бульвары зеленели шелковыми кронами. Солнце золотыми прожекторами раздвигало пустоту крон и лежало поперек крепко укатанных желтых бульварных каналов. На скамейках сидели в белых чепцах няни. Около них копались в песке беленькие детишки. Везли детишек в колясках на пышных кружевных подушках. Стояла коляска с поднятым желтым верхом над сонным гуляльщиком. Брел по бульвару нищий старик с суковатой палкой, с лысиной, как второе померкшее солнце. По дороге припорашивала пыль из-под лошадиных копыт; расседалась с фуканьем под колесами, пылила редких прохожих, летала серым дымом над бульваром, заросшим осокой прудом.
Betulaj bulvardoj verdis per silkaj arbokronoj. La suno dismovis per oraj lumĵetiloj vakon de la kronoj kaj kuŝis transverse de firme rulramitaj flavaj bulvardaj kanaloj. Sur benkoj sidis blankkufaj vartistinoj. Apud ili krablis en sablo blankaj infanetoj. Estis veturigataj en ĉaretoj beboj sur puntaj pufaj kusenoj. Unu ĉareto staris kun levita flava kapuĉo super dormanta promenulo. Laŭ la bulvardo sin trenis maljuna almozulo kun bastono plena de tuberoj. Lia kalva kapo estis kvazaŭ la dua estingiĝinta suno. Laŭ vojo ŝprucis polvo el-sub ĉevalaj hufoj; dissaltis kun «fuk»-sonoj sub radoj, priŝutis rarajn preterpasantojn, ŝvebis grizafume super la bulvardo kaj lageto kun densa kareksaro.
Четвертый отрывок.
Отгудели большие колокола, дали дорогу колоколам часовым, подчаскам, повесочным, мелкой колокольной рыбешке… Старики передохнули, разбежалась челядь, изготовилась, перебирала языками – и неумолкающим ливнем колокола брызнули, закружились хороводами в вышине, понеслись звенячими парами, тройками, цугом, шестериками, затрубили певучими трубами облака – в золотые тарелки ударило солнце… Большаки отставали, запинались, а потом разобрало, подбросило – и они бухнули, бабахнули покрывающими октавами.
Казалось, над всем городом плескалось, шло валами, бурело звенячее озеро, плыли колокола льдины, слетали колокола чайки, рос на берегах кустарник мелкий колокольняк, на загнутых клювах валов трезвонили ширкунцы и бубенцы, и сам Никола Мокрый ворчал, ворочая соборным колоколом.
Finis hurli grandaj sonorilegoj, cedis lokon al sonoriloj horaj, on-horaj, al avizaj, al malgranda kariljona idaro… La maljunuloj finis ripozeton, ektumultis servuta lango-batilaro, sin pretigis, baskulis tien-reen kaj per ektondra inundo ekfontanis, ekkaruselis kantoronde en alto, ekelanis per hufantaj sonoril-paroj, trioj, kvaroj, sesoj, ekkornis per kantotrumpetoj nuboj kaj en orajn cimbalojn ekfrapis la suno… La grandeguloj estis postrestantaj, stumblis, sed poste eklertis, eksaltis – kaj ili ektondris, tondregis per surdigantaj bordunoj.
Ŝajnis, super la tuta urbo plaŭdis, surfis ondege, ŝvebis sonora lago, naĝis sonorilegoj-glacimontoj, rondflugis sonoriloj-mevoj, kreskis sur bordoj maldensa sonoril-arbustaro, sur kurbaj krestoj de ondegoj kariljonis tamburinaj sonoriletoj, kaj mem Nikolao la Pluva grumblis, administrante la katedralan sonorilegon.
И закончим показ перевода художественного текста, содержащего метафоры, отрывком из повести В. Кузнецова.
Вышел на улицу. Спирально взвинчивался снег. Метелило сильно. Белые как веретенца столбики, похожие на крутящихся балерин, убегали вдаль и там пропадали, рассыпались, а за ними неслись новые и тоже крутились, словно невидимый резчик быстро и ловко вытачивал их и выпускал на волю из своей мастерской.
Mi eliris straten. Spirale ŝraŭbis neĝo. Estis forta neĝoblovado. Blankaj stilzetoj, kiel malgrandaj ŝpiniloj, similaj al turniĝantaj baletistinoj, kuris foren kaj tie pereis, disŝutiĝis, sed ilin postsekvis novaj kaj ankaŭ turniĝis, tio similis agon de nevidebla ĉizisto, kiu rapide kaj lerte tornis kaj ellasis ilin en aeron el sia ĉiztornejo.
Прозаическое художественное произведение обладает собственным характерным ритмом, который можно ощутить, читая медленно с расстановкой данный текст. И переводчик в своей работе должен передать ритм прозаического произведения, но уже характерным образом для языка перевода. Здесь важно не повторить «дословно» ритм оригинала, а воспроизвести прозаический ритм, характерный для языка перевода. Для иллюстрации представляем отрывок (авторский).
Косые клетки проволочного забора держат в нижних углах квадратов белые пушинки снега, отчего вся его поверхность словно тюлевый занавес пестрит белыми пупырышками. За забором висит перекрестие бесчисленных веток в виде белых снежных жгутов. Ветви превратились в путаницу толстых невесомых белых веревок.
А на забор оперлись локтями и немигающим взором глядят в сад любопытные деревья. На ближней снежной полянке шалят верхушками елочки, и путаются в нитях забытые прошлогодные кустики.
Две липы со своими черными стволами стоят вблизи, словно часовые на страже вечного покоя неподвижной заколдованной белой стены. Юные феи гордо подняли головы, увенчанные живописными кокошниками, и юные богатыри простирают к ним свои могучие безжизненные руки в белых латах. Бесхитростные бабушки и уютные деды, все в белых одеяниях, выстроились полукругом за елями и березками и беззвучно шевелят губами, рассказывая свою неповторимую сказку о дальней родине, спящей в заколдованном сне.
И только снежинки мягко, неслышно, но дружно спускаются с неба и поселяются в немоте в белое февральское марево, заполонившее весь мир.
Игра словOblikvoreta drata barilo tenas en ĉiu malsupra angulo de kvadrataro neĝan floketon, pro kio la tuta ĝia surfaco similas tulan kurtenon kun simetrie lokitaj blankaj pufetoj. Post la barilo pendas sennombra branĉaro, trastrekite ĉiudirekte per blankaj ŝnuroj de neĝaj linioj. La branĉetoj transformiĝis en implikaĵon de dikaj senpezaj laĉoj.
Kaj sur la barilo, apoginte sin ambaŭkubute, sen palpebrumoj rigardas en la ĝardenon sciamaj arboj. Sur la proksima neĝa placeto petolas abiidoj per la pintoj kaj implikiĝis en siaj fadenoj forgesitaj pasintjaraj arbustoj.
Du nigraj tiliaj trunkoj staras proksime, kvazaŭ sentineloj de l' eterna ripozo en la senmova forsorĉita blanka lando. Junaj feinoj fiere levas kapojn, ornamitajn per pitoreskaj trianguloj de diademoj, kaj junaj prodoj etendas al ili siajn potencajn senmovajn brakojn en blankaj kirasvestoj. Senruzaj avinoj kaj komfortaj avoj, ĉiuj en blankaj ĥitonoj, viciĝis laŭ vasta duonrondo post la abioj kaj betuloj kaj silente movas lipojn, rakontante sian solan neripeteblan fabelon pri la malproksima sorĉendormigita hejmo.
Kaj nur neĝeroj mole, sensone, sed konkorde malsupreniĝas de l' ĉielo kaj mute ekloĝas en blanka februara fatamorgano, konkerinta la tutan mondon.
Особую трудность при переводе представляет игра слов. Игра слов возникает, когда используется случайно приходящая пара слов или выражений, имеющих двойной смысл. А эта особенность обусловливается, как известно, наличием омонимов, т.е. слов одинакового начертания, но имеющих разный смысл, а также идиом, т.е. выражений, которые обладают одним смыслом, если воспринимать их дословно (т.е. когда берется прямой смысл каждого отдельного слова) и совершенно другим смыслом, когда они берутся целиком как устойчивое словосочетание (т.е. когда используется переносный смысл всех слов вместе как единого целого). Эта особенность является свойством языка оригинала (т.е. русского). Но очень редко совпадают омонимические особенности русского и эсперанто. Совпадение может касаться в основном международных омонимов. Поэтому при переводах омонимической игры слов эту игру смещают на ту ближайшую пару по смыслу, которая это допускает. Можно также полный омоним заменить словами, имеющими глубокую или консонантную рифму. Что касается идиоматических выражений, участвующих в игре слов, то хотя здесь обстоит дело точно так же, как и в случае омонимов, но сама частота совпадений идиом бо́льшая, поэтому идиоматическую игру слов переводить легче. Встречается также игра слов смешанного типа, когда в составе идиомы участвует еще и омоним.
Рассмотрим на примерах различные типы игры слов.
Риторический вопросНадевая галоши, он вдруг ещё раз пережил, как чудовищно он сел в галошу.
Surmetante galoŝojn, li retravivis, kiel monstre li sidiĝis en galoŝon.
И погода – ничего, и в кармане ничего.
Nenion malbonan oni povas esprimi pri la vetero, kaj nenion oni havas en la poŝo.
Не было бы счастья, да несчастье помогло.
Feliĉo ne venus, se malfeliĉo ne intervenus.
Он строил мину, которая предвещала мину замедленного действия.
Lia mieno laŭ mistifiko estis mino de prokrastita efiko.
Ей предлагали косить траву, но она предпочитала косить глазами.
Oni proponis al ŝi labori ĉe kaserolo, sed ŝia strebo estis «koketi kaŝe»-rolo.
Основная вина – не пьет вина.
Lia ĉefa kulpo – kontraŭvina kulto.
Когда она пила чай, она не могла его пилить – пила была занята.
Ĉe manĝo li estis libera de riproĉo: ŝia lango estis sub kroĉo.
Вил не было, но вилами на воде писал с успехом.
Forko mankis, sed kun sukceso li skribis per forko sur akvo.
Когда лакей расставлял тарелки, он почувствовал себя не в своей тарелке.
Kiam lakeo dismetis telerojn, li eksentis sin «ne en sia telero».
Девочка с гордостью носила синие чулки и очень радовалась, когда бабушка с укоризненной улыбкой говорила ей: «Эх ты, синий чулок!»
La knabino fiere portis bluajn ŝtrumpojn kaj tre ĝojis, kiam la avino kun riproĉa rideto diris al ŝi: «Ho vi, blua ŝtrumpo!»
Он любил бросать кости, но главное занятие было бросать слова на ветер.
Li ŝatis ĵetkubojn, sed ĉefa okupo estis ĵeti vortojn al vento.
Когда он услышал, что существуют морские волки, он перелистал всего Брема, но такого животного не нашел.
Kiam li ekaŭdis, ke ekzistas maraj lupoj, li trafoliumis la tutan Brem-libron, sed tian animalon ne trovis.
Упал на берегу, глядел на дно реки, держал покрышку и ворчал: «Чтоб ему ни дна, ни покрышки!»
Falis, kuŝis kun vata floko kaj grumblis pro stumblo sur glata loko.
Хоть сам без ног, но жил на широкую ногу.
Ulo de eta socia pezo vivis kun egaj elspezoj.
Котелок у него варит, но каши с ним не сваришь.
Bone agas lia kapo, sed konkordi kun li estas ega handikapo.
Хороший настройщик со скверным настроением.
Bona agordisto kun malagordita humoro.
Жизнь бьёт ключом, и всё по голове.
Vivo bolas per agoj, sed batas kapon per plagoj.
Он смотрел через розовые очки на возможность дать сто очков вперед.
Li rigardis rozaokulvitre pri povo handikapi arbitre.
Потолок был очень грязный, поэтому взять с него что-нибудь было трудно.
La plafono estis tre malpura, do preni de ĝi ion ajn estis malfacile.
Родителями он гордился, но был казанской сиротой.
Li perfekte ŝajnigis orfon kiel en teatro, kvankam ekzistis gepatroj.
Мальчик хотел знать, почему тетю C., которая имеет мужа, зовут соломенной вдовой, а не тетю Т., которая действительно вдова.
Knabo volis scii, kial oni nomas «pajla vidvino» onklinon S., kiu havas edzon, sed ne onklinon T., kiu estas vere vidvino.
Поясов она вообще не носила, но могла любого заткнуть за пояс.
Kvankam ŝi ne estis peranto de sorĉoj kaj talentoj, sed estis ĉiujn laŭ lerto superanto.
У него нет ни одного зуба, а он на ученика имеет зуб
Kvankam ranan koron li ne havis, sed kontraŭ la lernanto havis rankoron.
Очень часто автор для более эффектного поворота в своем изложении задает вопрос, который можно отнести к читателю, а можно отнести и к вопросам «в никуда», просто сам себе задает вопрос, чтобы, направив мысль читателя по нужному ему направлению, далее сделать разъяснение более целенаправленным. Мы приведем просто несколько примеров, долго на этом предмете не останавливаясь, отметив лишь, что переводчик в своей работе всегда должен наиболее эффективно воспроизвести такой вопрос
Два отрывка из статьи А. Папанова. Первый отрывок.
Нам, деятелям театра, много дано страной, но всегда ли мы оплачиваем этот долг? Всегда ли сами актеры делают все от них зависящее, чтобы исправить то, что им самим не нравится? Разве не делом доказывают наличие собственных убеждений? Мы рассуждаем о проблеме нивелировки исполнительского мастерства на экране, на сцене и – продолжаем штамповать стереотипы.
Al ni, la agantoj de teatro, multo estas donita de nia lando, sed ĉu ĉiam ni repagas la ŝuldon? Ĉu ĉiam la aktoroj mem faras ĉion dependan de ili por korekti tion, kio al ili mem ne plaĉas? Ĉu ne per faro oni pruvas la havon de propraj konvinkoj? Ni rezonas pri la problemo de nivelado en plenum-majstreco sur ekrano, sur scenejo kaj – daŭrigas stampi stereotipojn.
Второй отрывок.
Случайно ли то, что предметом внимания нашей театральной критики все чаще становятся актеры и режиссеры, творчество которых уже принадлежит истории? Разве стала наша критика хуже? Нет, наоборот, сколько талантливых, всесторонне образованных людей, тонко чувствующих драматургическое искусство, пишет сегодня о сцене.
Ĉu estas hazarda tio, ke la objekto de atento ĉe nia teatra kritiko ĉiam pli kaj pli ofte iĝas aktoroj kaj reĝisoroj, kies kreagado jam apartenas al historio? Ĉu nia kritiko malpliboniĝis? Ne, kontraŭe, kiom da talentaj, ĉiuflanke kleraj homoj fajne sentantaj la draman arton, skribas hodiaŭ pri sceno.
Отрывок из статьи Р. Казаковой.
И понимала она, что счастье непрочно, коротко, но что же ей было делать, если… если судьба свела предназначенных друг для друга, подарок свыше – Любовь – им, талантливым, окрыленным своим делом, общим делом. Счастливая у них любовь? Наверное, нет, потому что безнадежная и тайная. Несчастная? Тоже неправда, потому что разделенная. Так какая же? Спрашивайте у них.
Лирическое отступлениеEĉ komprenis ŝi, ke la feliĉo estas nefirma, mallonga, sed kion fari endis al ŝi, se… se la sorto kunigis destinitajn unu por la alia ilin; estas ja donaco desupre – la Amo al ili, la talentaj, inspiritaj de sia faro, komuna faro. Ĉu feliĉa estas ilia amo? Verŝajne, ne, ĉar senespera kaj sekreta. Ĉu malfeliĉa? Ankaŭ ne estas vero, ĉar dividita. Do, kia? Demandu ilin mem.
Если в ходе изложения некоторого текста автор вдруг чувствует, что необходимо сделать вставку какого-либо эпизода или размышления, которые непосредственного касательства к развиваемой сюжетной линии не имеют, но имеют какое-либо побочное отношение или связь с этим изложением то ли по признаку подобия, то ли противопоставления, либо по одновременности действия, либо по аналогии событий или действий, либо вследствие какой-то близости характеров действующих лиц, то такую вставку называют лирическим отступлением.
Но для переводчика лирическое отступление ничем не отличается от основного текста. Для него подбор выразительных средств остается неизменным, подчиняющимся тем же принципам, тем же регламентам и правилам, которые излагаются в отдельных главах и разделах настоящего «Вводного слова».
Поэтому давать особые отдельные примеры или каким-либо другим образом излагать особенности этой фигуры стилистики нет никакого смысла. Перевод в данном случае ничем особенным не отличается как по своему строю, так и по образности, от всего того, что сказано вообще о соответствии двух типов (оригинала и перевода) в ходе обычного перевода.
ЗапретыПрозаическое произведение отличается от поэтического своими строгими законами. Прежде всего прозе противопоказана рифма. Если она почему-либо образуется, то ее необходимо исключить, меняя слова при помощи синонимического ряда или меняя форму слова при помощи частей речи. Рифма в прозе придает несерьезную легковесную звонкость, при которой внимание читателя мгновенно отвлекается от содержания (как бы обрывается нить) и переключается на это звучание. Точно так же и в том же плане мешают аллитерации. В прозе не должны повторяться на близком расстоянии одинаковые слова. Если такое возникает в каком-то месте, то, где это допускает содержание, повторяющееся слово необходимо заменить другим, близким по значению.
Что же касается ритма, то прозе противопоказан поэтический ритм с его регулярным чередованием ударных и неударных слогов. Но свой собственный «прозаический» ритм, который помогает произносить текст по присущей ему музыкальной канве, обязательно должен присутствовать. И это можно посмотреть в примерах, где трактуется симметрия и равновесие. В чем здесь дело? Есть несколько приемов или неписаных правил, которые помогают придать необходимый ритм прозе. Если подряд накопляются длинные и сверхдлинные слова, то чтение такой «баррикады» из слов создает «спотыкание» при чтении. А молодые переводчики очень любят накоплять «уточняющие» аффиксы (которые в общем ничего не уточняют, но отягчают слова невероятно). Особенно нагружается суффикс «ad», который сообщает тексту «барьерность» и монотонность. Точно так же действует и накопление ряда очень коротких слов. Здесь создается такое «стакатто», которое трудно произносить из-за сплошных скачков, и еще трудней вопринимать на слух. Длинные и короткие слова должны гармонично чередоваться, создавая чередование групп, произносимых с расстановкой. Необходимая плавность прозаического текста вырабатывается у переводчика в процессе взыскательного отношения к своей работе и практики.
Но когда рифма бывает элементом прозаического текста, что наблюдается в особенности в фольклорном языке народных сказителей, то в этом случае перед переводчиком возникает сложная задача перевода почти поэтического произведения. Конечно, он должен сохранить в этом случае рифму при переводе. Точно так же, как и поэтический ритм, который иногда вводится в прозаическое изложение. Но всё это является очень редкой задачей для переводчика. Большинство прозаических произведений является «строгой» прозой.
