Текст книги "По ту сторону пруда. Том 2. Страстная неделя"

Автор книги: Николай Еремеев-Высочин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 17 страниц)

– А там, где работал ваш отец, все убийцы? – спокойно спросил я. – Значит, и он тоже?

Дочь Мохова не стушевалась.

– Нет, у вас там все очень милые, – с тем же напором сказала она. – Только правила у вас такие… – Она поискала слово. – Не людские.

На крики подтянулись мои напарники, с вопросом посмотрели на меня из коридора: мол, что нам делать? Я отмахнулся от них рукой: все нормально.

– Отец к вам вообще непонятно как попал, – продолжала дочь. Как там ее звали – Тоня? – Он не такой, как вы все.

– Вот это вы правильно заметили, – не удержался я.

Она вдруг замолчала. Потом плюхнулась на стул, стоящий перед письменным столом, и закрыла лицо руками. Мать подошла и прижала ее голову к себе. Я думал, Тоня плачет. Нет, вот она высвободилась, и глаза у нее были совершенно сухие.

– Не убивайте его! – сказала она мне уже не злобным, но по-прежнему приказным тоном. – Папа очень хороший человек. Я не знаю, что заставило его так поступить. Но он очень хороший – порядочный, честный. Вы ведь, в сущности, тоже человек.

Я вздохнул. Меня впервые принимали за киллера.

– Разберитесь сначала, – продолжала дочь. – Он нам нужен, – она посмотрела на мать, – мне по крайней мере. У него впереди еще столько лет жизни. Вам же дорога ваша жизнь?

– Моя жизнь не во мне, – неожиданно для себя сказал я.

Это я только сейчас понял. Моя жизнь была в Джессике, Бобби и Пэгги. И первой это, согласитесь, глубоко личное признание услышала женщина, которая была готова задушить меня голыми руками. Мне почему-то нужно было произнести это вслух. Странные вещи заставляют нас делать слова.

Тоня не поняла, да и кто это мог понять? Она просто посмотрела на меня как на неодушевленный предмет. Совершенно определенно она жалела, что раскрылась перед человеком, который того не стоил. Если перестать наскакивать на людей, значит -раскрыться.

Я вдруг понял, что пришел зря. А что я надеялся здесь найти: имена, адреса, явки? Ничего, мне приходилось начинать расследование, не имея и того, что было на этот раз.

А стимула сильнее у меня не было никогда. «Ты только запомни, что это его жизнь или твоя», – сказал мне в конце нашего позднего обеда Эсквайр.

5

Конечно – конечно же, – я не мог побывать в Москве, не повидавшись с Лешкой Кудиновым. Я спросил о нем в первые пять минут нашего разговора с Эсквайром, но тот отмахнулся, сказав, что Лешка занят. То есть на задании? Может быть, в Новой Зеландии – мало ли где он реализует свою потребность в адреналине? Бородавочник снова сделал неопределенный жест – не это, мол, сейчас главное.

– Но он в Москве?

– В Москве, в Москве. Потом с ним повидаетесь.

Эту манеру своего куратора я хорошо знаю. Он любит обговаривать дела с глазу на глаз, чтобы никто не отвлекал. Скорее всего, даже не сообщил Кудинову, что я прилетаю. Что его извиняет, он же был уверен, что я приехал надолго, если не навсегда.

Так что я от неожиданности застыл на месте, увидев Лешку. Меня же от Моховых снова привезли в особнячок на Пречистенке, чтобы продолжить разговор с Бородавочником, который должен был вернуться после своей «встречки». Так вот, Кудинов сидел там, развалившись на кожаном диване в прихожей, и листал американские журналы. Двухмесячной давности, судя по обложкам – «Тайм» я тоже просматриваю.

Мы обнялись. Нам с Лешкой удается повидаться не так часто, как нам бы хотелось, но достаточно регулярно, чтобы не отмечать больших изменений друг в друге. Вы ведь вздрагиваете, когда встречаете старого знакомого, с которым не общались десять лет. И понимаете, что и вы его сейчас напугали точно так же. С Кудиновым иначе. Наверное, с годами он понемногу набрал вес – всегда был высоким, но теперь про него уже можно сказать – крупный. Седина с висков неумолимо ползет вверх, растекается по все более редкой шевелюре. Но глаза те же – молодые, не уставшие, с характерным блеском, выдающим интеллект, и с искорками иронии, говорящими, что на все и на всех, включая себя, Лешка по-прежнему смотрит свысока.

Банальных фраз при встрече – вроде «Ну, здравствуй, старина!» или «Как дела, дружище?» – мы с ним не произносим. С самого начала – это часть наших с ним игр – мы ведем себя так, будто расстались не пару лет, а пару часов назад.

– До сих пор там. – Кудинов мотнул головой в сторону эсквайровского кабинета. – Видимо, крепко ты его озадачил.

Лешка же не знал, что Бородавочник специально снова приехал. А времени было половина двенадцатого.

– Дай нам закончить, – попросил я. – Ты же никуда не бежишь?

Услышав шум в коридоре, Эсквайр открыл дверь. А увидев Кудинова, даже очки поправил. Когда он пишет или читает, он их опускает на кончик носа, а чтобы смотреть на людей, снова задирает на переносицу.

– Ты откуда здесь, Алексей? – не строго, просто удивленно спросил он.

– Да вот зашел, Виктор Михайлович. Думал, вдруг вы мне какую-нибудь новость сообщите о моем друге.

Дипломатичный упрек. Бородавочник смутился. Это не значит, что он принял виноватый вид. Наоборот, он в таких случаях наскакивает.

– Не помню, чтобы просил тебя зайти. А друг твой, как выясняется, всего на несколько часов залетел. Закончил бы дела и потом тебе позвонил.

В Конторе иерархия четкая, как в армии, но все же без «Слушаюсь!» и «Так точно». Мне трудно судить о том, что было в советское время, а что теперь, или как с этим обстоят дела в других подразделениях. В любом случае Бородавочник не возражает, чтобы подчиненные разговаривали с ним как с нормальным человеком.

– Я крепко сплю, могу и не проснуться, – говорит Кудинов. – И потом, если он накоротко приехал, зачем же время терять? Мне пока зубы почистить, пока ехать – час пройдет.

Эсквайр поворачивается ко мне:

– Ты, что ли, ему позвонил? – Я покачал головой. Теперь Лешке: – А как ты тогда узнал?

Кудинов только пожимает плечами: ага, станет он свои контакты раскрывать! Бородавочник не настаивает. Он жестом приглашает меня пройти в кабинет, задумывается на секунду и говорит Лешке:

– Ладно, ты тоже можешь войти. Если Пако не возражает.

При этом резюмировать ситуацию для вновь прибывшего Бородавочник счел излишним. Однако тому много и не надо. Кудинов – он сидел в кресле сбоку от меня, я на него посматривал – по первым же нашим фразам просек, что да почему. О бегстве Мохова он не знал, но только бровь поднял: надо же! И когда мы с Эсквайром просчитывали разные варианты, тоже не вмешивался, хотя совещательный голос Бородавочник ему, наверное, предоставил бы.

Еще мне была дана редкая привилегия почитать несколько документов из служебного досье Мохова. Там, в отличие от личного дела, не про самого сотрудника, а про то, что он сделал. Командировки, задания, отчеты, разработка нужных людей, вербовки, связь с агентами… И волна – цунами – которая обрушилась на Контору с бегством Мохова, была такой разрушительной силы, что это досье было запрошено Эсквайром из линейного отдела и немедленно ему доставлено. Это данные на своих агентов Бородавочник не даст никому лишнему, будет делать вид, что он о таком-то или этаком никогда и не слышал. А тут выложил передо мной серую папочку: сиди изучай, даже имена и координаты можешь выписать в шифровальную программу. Я и изучал, интересное было чтение. Лешка только меня отвлекал: вздыхал в своем кресле, как тюлень, скучно ему было сидеть без дела.

Под конец Бородавочник дал мне прочесть пару регулярно обновляемых справок по английским и американским спецслужбам. Он всегда заставляет меня запоминать малополезные для реальной жизни вещи, которые с немалым риском по крупицам собирают мои коллеги.

– Виктор Михайлович, – сказал я, – поезжайте уже отдыхать. Что вам сидеть, пока я эти диссертации читаю?

Действительно, был третий час ночи. Но Бородавочник с притворной строгостью посмотрел на меня:

– Знаю я вас. Я за дверь – и вы туда же. А секретные материалы пусть валяются где попало. Нет уж, читай при мне.

Еще он настоял, чтобы я оставил ему пакет документов, с которым прилетел, и взял другой. Не нравилось ему, что я улетел в Москву и через день вернусь по тому же паспорту.

– Давайте полечу через Париж, а дальше по тоннелю на поезде, – предложил я.

Как известно, внутри Европейского союза для его граждан паспортного контроля нет, так что за гарантированную безопасность я платил абсолютно приемлемой потерей времени.

– Отличная мысль. Но все это по другому паспорту.

Я спорить не стал и принялся раскладывать по бумажнику свои новые документы. Такой же красный европейский паспорт, выданный в Испании, удостоверение Интерпола, права, кредитки «Ситибанка» и «Дайнерс Клаба», только все это на имя Эстебана Сорры. Я ими уже пользовался – в последний раз, когда выбирался из Эстонии. Это мой любимый набор. Сорра – вторая фамилия моего отца, то есть фамилия его матери, моей испанской бабушки, которую я никогда не видел.

Иногда, когда я приезжал в Россию на считаные часы, мы с Кудиновым встречались у моей мамы, на даче в Жуковке. Мама Лешку любила и была не в претензии, что ей приходилось делить меня с ним. Однако уже два года, как ее не было. Я за это время дважды, не считая похорон, приезжал в Москву, однако войти в дом, где она жила и умерла, до сих пор не могу.

Да у нас и времени не было – мой рейс в Париж вылетал в семь утра, а часы показывали половину четвертого. Через час нужно было выезжать в аэропорт. Хорошо, Эсквайр, следящий, чтобы я не болтался лишний раз по городу, распорядился, чтобы нам с Лешкой накрыли в переговорной остатки грузинского обеда.

6

– Ты с Моховым здесь общался? – с ходу спросил я, едва мы осушили по первому стаканчику из запотевшего графина. Некогда было рассусоливать.

– Специально нет. В лифте здоровались. В столовой, когда пересекались, за один столик садились. В теннис он тоже играет, несколько раз вместе участвовали в турнирах. Однажды даже выиграли с ним на пару.

– И твои наблюдения?

– Не знаю. – Лешка осмотрел остатки нашего с Бородавочником пиршества и накидал себе на тарелку всего понемногу. – Может, потому, что мы тогда вместе пережили, как бы это сказать, запоминающиеся события, но я к нему как-то особенно хорошо относился. Точно было известно, что не бросит. Точно известно, что не трус. Да, не очень самостоятельный. Ждет указаний, сам принимать решения не любит, на его инициативу рассчитывать трудно. Но его ведь так и готовили, это нам с тобой повезло.

Лешка ел с удовольствием. Он со своей Таней расстался, уже несколько лет назад. А как мне говорил один холостяк-рецидивист, после развода все время хочется есть. Домашнюю еду ресторанная не заменяет, даже если по два раза в день обедать.

– А в свете последних событий что думаешь?– спросил я.

– Думаю, что, в сущности, предатель так и должен себя вести. Как славный малый. Ведь все жулики такие. Ты когда-нибудь подержанную машину в салоне покупал? – Я отрицательно помотал головой. – Классический пример. Продавец улыбается тебе искренне, делает вид, что раскрывает перед тобой все карты. Еще подскажет, что ему вроде бы невыгодно, чтобы предостеречь тебя от ошибок. Открытостью берет, чтобы завоевать полное доверие. А всучит битую развалюху.

– То есть ты считаешь, что его давно завербовали.

– Нет. И так, и так может быть. – Лешка снова накидал себе всего на тарелку. – Он мог начать работать с англичанами еще в Лондоне. Скорее всего, после нашего отъезда, раз ты до сих пор жил спокойно.

– Хотя не факт, – возразил я.

– Хотя, конечно же – ты прав, – он мог давно рассказать о тебе все, что знал. Пока тебя вычислили – а может, до сих пор вычисляют, пока взяли в оборот… Ты прав, и Эсквайр прав: не исключено, что ФБР тебя уже давно ведет.

– Второй вариант, – подхватил я, – Мохов в какой-то момент, уже в Москве, решил переметнуться и собирать материал. Потому что знает, к кому обратиться в Лондоне, чтобы этот материал продать.

– Ты меня понял, – подтвердил Кудинов, наполняя наши бокалы.

Мы приподняли их, кивнули друг другу и выпили.

– Как думаешь, они отправили уже кого-то по его следам? – спросил я.

Лешка недоуменно уставился на меня.

– Ты же все-таки в Лесу работаешь, – продолжал я. – Лучше меня знаешь, какие у вас здесь обычаи и нравы.

– Подумай сам. Мохов знает человек триста, если не больше. Сотрудников под прикрытием, нелегалов, агентов – и наших, и иностранцев. Знает нашу организацию, наши методы работы, десятки операций. Какие варианты? Его постараются заткнуть любой ценой. Уже все для этого сделали.

– Что конкретно?

– Кого-то – если не целую группу – послали из Москвы. Резидентуре дали указание – там есть люди для самых разных предприятий. Задействовали нелегалов, разбудили спящих агентов. Наверняка у нас есть источник и в МИ-5, его тоже дернули, – продолжал Кудинов. – Если честно, я сомневаюсь, что ты в одиночку сможешь сделать больше, чем все они.

Все это время мой изголодавшийся друг не переставал жевать. А у меня какой-то клапан в пищеводе перекрылся с тех пор, как на меня накинулась дочь Мохова. До меня это сразу не дошло, а его ведь и впрямь будут нейтрализовывать любой ценой.

– Его дочь думает, что Мохова просто убьют, – сказал я. – Мне-то казалось, что его попытаются выкрасть, привезти в посольство, допросить, а потом как-то будут перебрасывать обратно в Москву.

– Ты сам-то, пока говорил, понял, сколько это возни?

Да, хотя я и дожил до осыпания волос, иногда приходится ловить себя на том, что десятилетний мальчишка может смотреть на вещи более здраво, чем я.

– Вот ты. – Лешка откинулся на стуле. Наглотался, как удав, теперь угомонился. – Если предположить, что никто из специально обученных людей Мохова не найдет, а ты превосходящей силой своего интеллекта его обнаружишь. Ты что будешь делать?

Действительно, что?

– Как ты стреляешь в людей в упор, я сам видел, – напомнил наше прошлое английское приключение Кудинов. – Как попробовал рассчитаться с человеком, который, как ты считал, убил твою семью, ты мне рассказывал. Ты взвесь трезво свои силы.

– Я не могу потерять еще одну семью, – сказал я. – Наверное, это с моей стороны будет малодушно и лукаво, но если мне так повезет, я его сдам. Замотаю покрепче и так, тюком, и передам посольским. Не станут же они его душить на своей территории. Законы же есть еще в этой стране?

– Законы есть, – подтвердил Кудинов. Словами подтвердил. По тону его было понятно, что в судьбе Мохова это вряд ли что-нибудь изменит.

– А что бы ты делал на моем месте?

Лешка ведь тоже не из тех, кто перегрызает жертве горло и жадно пьет еще горячую и, по слухам, чуть солоноватую кровь.

– Я, как ты понимаешь, в списке Мохова один из первых. Англичане же прежде всего будут интересоваться нелегалами на своей территории. Эсквайр сведениями с другими подразделениями не делится, сам знаешь, но меня-то Мохов знает лично.

– Но ты уже не нелегал, – вставил я. – И ты в России.

– И отныне здесь и буду пребывать безвыездно, – вздохнул Лешка. – Здесь я без претензий. Нормальный профессиональный риск – я знал, на что иду. Но все мои контакты – не только в Англии – протрясут основательно. И кто-то за наши хорошие отношения точно заплатит.

– Повторяю вопрос: ты что бы сделал на моем месте?

– На твоем, – уточнил Кудинов. – На своем, ты понимаешь, я не могу сделать ровным счетом ничего.

– На моем, на моем. Сидеть в Москве и ждать, пока все те компетентные люди не выполнят поставленную задачу? Если они сумеют ее выполнить – англичане же тоже не мальчики из церковного хора. Вон, Салмана Рушди десятилетия уже прячут – и ничего, живет себе, пишет книги.

Лешка застыл со стаканом в руке. Думает.

– Конечно, ты прав. Ты здесь с катушек слетишь. Черт, – Лешка перегнулся через стол и хлопнул меня по плечу, – жаль, мне с тобой нельзя.

А мне как жаль! Кудинов – хотя было уже около пяти утра, а в девять ему на службу, – поперся провожать меня в аэропорт. Бородавочник, когда я приезжаю в Москву, всегда приставляет ко мне служебную машину. Водитель – кадр теоретически проверенный, но мы только что в очередной раз убедились, чего такая убежденность стоит. Так что про работу мы больше не говорили.

Лешка рассказывал мне про своего сына Максима, которого я по-прежнему считал маленьким мальчиком, а тот оканчивал первый курс на факультете журналистики. Я же внутренне был готов к тому, что мой Бобби принесет мне маленького негритенка или негритяночку – у него был бурный роман с однокурсницей, мулаткой из Пуэрто-Рико. Я, кстати, против ребенка ничего бы не имел – чего не могу сказать про маму, если та девушка станет мамой моего внука. «Но ведь родителям единственного сына не угодить», – заметил Кудинов, и его устами говорил тысячелетний опыт человечества.

Машина – черная «тойота-камри» – высадила меня перед дверьми терминала D. Совсем новый, а рядом еще один построили. Когда успели? Я открыл дверцу.

– Не буду выходить из машины, – сказал Кудинов. – Нам вместе лучше не светиться.

Я легонько двинул кулаком его в плечо.

– Тогда до скорого.

Лешка тут же поправил меня:

– Нет, пусть уж лучше это будет не скоро.

Великий вторник

1

Лондон, как я в очередной раз в этом убедился, несомненно самый имперский город на планете. Я не имею в виду размеры территории, число жителей или количество дворцов и роскошных правительственных зданий, внушавших когда-то благоговейный трепет обитателям колоний. Для меня главный признак могущества империи – это стремление угодить собственному удобству, собственному вкусу, собственной прихоти. Это приоритет, отдаваемый, в сущности, бесполезному в ущерб бесспорно необходимому.

Я про зеленые зоны в центре города. Да, в Париже есть Люксембургский сад и Тюильри, в Мадриде – сады музея Прадо и Кампо дель Моро, в Вене – Пратер, в Берлине – Тиргартен и Фридрихсхайн. Однако ни в одной другой столице некогда богатейших метрополий нет такого множества просторных парков и уютных скверов. При всей немыслимой стоимости жилья и соответственно земли в Лондоне у вас постоянное ощущение, что вы едете по царству флоры: мимо вековых деревьев, мимо цветущих почти круглый год кустарников, вечнозеленых лужаек и ярких ковров цветочных клумб. Что уж говорить о весне, когда цветут сакуры, сливы, миндальные и персиковые деревья, когда, куда ни бросишь взгляд, всюду на голых еще ветвях полыхают розовые и белые факелы.

Я все еще добирался до места, теперь уже почти добрался. В Руасси самолет сел около девяти. На электричке (так быстрее) я доехал до Северного вокзала, успел на «Евростар» в 11:13 и в половине второго благополучно оказался на перроне лондонского вокзала Сент-Панкрас. И вот теперь наслаждаюсь проездом по Лондонскому ботаническому саду – размером во весь город.

Такси остановилось, и водитель – привычный для Лондона плотный краснолицый старик хорошо за шестьдесят – обернулся ко мне через стекло:

– «Кенсингтон-Гарденс», сэр.

Действительно, это был мой отель. На сей раз я счел благоразумным остановиться не в привычном пятизвездном «Меридьен» на Пикадилли, а в отеле поменьше, где нет службы безопасности, а видеокамера, скорее всего, одна, в холле. Во-вторых, учитывая огромное пространство, которое занимает Лондон, мне показалось правильным поселиться в районе, где раньше жил Мохов. А квартиру он снимал в Кенсингтоне, на Глостер-роуд – адрес был в его досье. Конечно же, приближаться вплотную к этому месту не стоило, но вдруг такое соседство сэкономит время? Свободный номер оказался не в шаговой доступности, по другую сторону Гайд-парка, но и через весь город не ехать. Я забронировал его с айфона в Шереметьево, пока ждал посадку. Так что в гостинице мне пришлось лишь поставить закорючку на заранее отпечатанной форме и дать скопировать свой паспорт.

Окно моей комнаты на третьем этаже выходило на сквер. Я распахнул его и с наслаждением вдохнул запах свежей растительности. В Москве на газонах еще лежал снег – здесь было под двадцать. Солнце светило совсем по-летнему, на светловолосом парне, шагающем упругой походкой с бутылкой воды под мышкой, были шорты и майка с лямками.

И что дальше? Прилечь? В Лондоне два часа дня, в Нью-Йорке, в часовом поясе, в котором по-прежнему жил мой сбитый с толку организм, – девять утра. Я был в дороге уже сорок часов. А в последний раз проснулся в постели вообще больше двух суток назад, остальное добирал урывками в самолетах. «Часок, – подсказало мое усталое тело. – За это время что изменится? А ты только соображать будешь лучше». Но я этот сладкий голосок тут же заткнул. Не исключено, что за этот час все и решится. Мохов договорится о решающей встрече, а его – маленькая деталь – еще найти надо в огромном мегаполисе. Так что в важных делах усталость, как и опасность, вообще не должна приниматься во внимание. Как-то так, более элегантно, сказал кардинал де Ретц, по которому я учил французский язык.

Я подкрепил совет искушенного мастера интриги современными достижениями химии. В холодильном автомате в холле отеля мною было приобретено две баночки энерджайзера, одну из которых я немедленно выпил несколькими большими глотками, как лекарство. Ну что, мобилизовался организм? Пока нет, но, надеюсь, через какое-то время встряхнется.

У меня были координаты того человека, которому звонил Мохов. Того англичанина из МИ-5, с которым они так и не решились толком друг друга завербовать. Это пока Эсквайр думал, что я останусь в Москве, он просил меня не проговориться, что я об этом знаю. А когда понял, что я отправлюсь искать Мохова, он себя, как он сам говорит, «снял с ручника». Поскольку тот англичанин был в разработке, на него в Лесу было целое досье. Несколько листов из которого Эсквайр положил в ту серую папочку, ставшую моей единственной пока надеждой на успех.

2

Человека звали Лесли Осборн. Ему исполнилось пятьдесят два года, но фотографии были пятнадцатилетней давности – того времени, когда Мохов работал в Лондоне. Вид у Осборна был решительный. Коротко стриженная голова с шишкой над левым ухом, лоб скошенный, что выдает человека действия, взгляд жесткий, нос прямой, подбородок ступенькой. Даже на фотографиях, где они с Моховым семьями выехали на пикник, он не выглядел расслабленным. Вот он вытянулся на лужайке, курит сигару, на подстилке рядом с ним большая плетеная бутыль «кьянти», к которой они наверняка уже хорошо приложились. Где-то перед ним дети играют в бадминтон (они были на другой фотографии), жены болтают на скамейке над узкой речкой (еще один снимок). А он смотрит внимательно, с прищуром, как будто слушает путающегося в показаниях подозреваемого.

Осборн был сменным начальником службы безопасности в Хитроу. Это большой пост – Хитроу, как известно, самый крупный аэропорт мира и по интенсивности воздушного движения, и по занимаемой площади (я этого не знал, в досье прочитал). Означала ли его должность автоматическую принадлежность к контрразведке, в досье не уточнялось, однако наш источник внутри МИ-5 утверждал, что Осборн служил там с момента окончания университета – он учился в Эдинбурге. По роду своей деятельности Осборн был на связи с представителями всех авиакомпаний. Разумеется, в реальном, хотя вряд ли постоянном контакте с доброй сотней людей были его заместители, однако с кем-то он общался лично. Сближение происходило по инициативе англичанина – вероятно, поскольку в конце концов Мохова установили как разведчика (Эсквайр на это мое предположение сделал тогда едва заметный, но согласный кивок головой).

У всех работающих за границей сотрудников Конторы, независимо от прикрытия, всегда есть солидный запас алкоголя, которым они щедро угощают нужных людей. Так вот, непонятно, для развития ли отношений или Осборн и вправду любил выпить, но он в какой-то момент взял за привычку после работы заходить к Мохову на рюмку водки (эвфемизм, естественно – я про рюмку). В службе безопасности работали по сложному графику – то днем, то ночью, но пересменка была или утром, или поздно вечером, то есть когда прилетал первый самолет из Москвы или когда улетал последний. Другими словами, Мохов в это время почти всегда был на месте.

Чтобы не быть в долгу, Осборн просил своего русского друга запросто приходить и к нему в кабинет. У него было два больших стеклянных шкафа, сплошь забитых бутылками со всего мира, всей существующей палитры цветов, любых размеров и форм, с растениями, гадами и насекомыми или без оных. Здесь Мохов даже позволил себе в отчете личное замечание. «Похоже, – писал он, – это самая большая в мире коллекция экзотических напитков». Однажды, предварительно договорившись, Мохов пришел к Осборну с российским министром транспорта, и они были удостоены высокого доверия посетить оперативные помещения, где десятки сотрудников отслеживали многие десятки видеокамер, установленных по всей огромной территории аэропорта.

Осенью 98-го подчиненные Осборна задержали подозрительного пассажира, вылетающего в Москву и уже прошедшего регистрацию и паспортный контроль. На него обратили внимание перед прохождением границы как раз благодаря видеокамере: человек нервничал. Пограничники этого не заметили, а люди из службы безопасности стали вести его от одной камеры к другой. Осборн, которому об этом доложили, тут же послал своих подчиненных проверить документы. У пассажира оказался дипломатический паспорт, ливанский, которым он принялся размахивать во все стороны, грозя международным скандалом. Осборн попросил своих людей потянуть время: два мощных компьютера как раз трудились над тем, чтобы сопоставить фотографию ливанца с базой данных нежелательных иностранцев. Один из них скоро издал трель: нашел соответствие. Ливанец оказался марокканцем из Организации Абу Нидаля, а паспорт – поддельным. Что этот пассажир собирался делать в Москве, англичане не сообщили, и вообще дальше его следы обрываются. Однако усилиями Мохова Осборн за бдительность и настойчивость был удостоен благодарности «Аэрофлота», дополненной ящиком водки «Юрий Долгорукий», которую подавали и на кремлевских банкетах.

Именно в те дни, за ужином в ресторане, и была сделана осторожная попытка прощупать Осборна на предмет сотрудничества. Этот разговор Мохов привел очень подробно, видимо, записывал на диктофон.

М о х о в: Слушай, Лесли. Может, нам как-то перевести это на постоянную основу?

О с б о р н: Ты о чем?

М о х о в: Ну, я имею в виду отлов всяких террористов, которые пытаются к нам проникнуть. Это ведь дорогого стоит. И мы готовы платить.

О с б о р н (после паузы): Мне платит британское правительство. И это моя работа. Если мы с моими людьми поймали кого-то, кто хочет вам навредить, я только рад.

М о х о в: Все равно, вы же огромный поток людей отслеживаете. Да у вас и технические возможности другие. «Аэрофлоту», чем присылать сюда специального сотрудника безопасности, платить ему зарплату, снимать квартиру, было бы проще каждый месяц выплачивать кому-либо премию. Чтобы к нашим пассажирам присматривались повнимательнее.

О с б о р н: Мы и так внимательно смотрим, как ты сам мог в этом убедиться. (Хлопая Мохова по плечу.) И потом, мы же друзья.

М о х о в: Так мы бы по-дружески это и оформили. То есть никак бы не оформляли.

О с б о р н: Я это с самого начала понял. Но, думаю, и ты меня понял правильно.

Это был разговор двух профессионалов. Оба знали, что достаточно одному предложить, а другому согласиться получать деньги за безобидную услугу, как это переведет их отношения на совсем не невинный уровень. Как говорит поговорка (это не некрасовское выражение, у него все свежие были, не затертые): «коготок увяз, всей птичке пропасть». А на двойную игру Осборн, по всей очевидности, санкции не имел. Или у англичан были другие планы.

Тот разговор был в 98-м году. А в 99-м – то есть незадолго до того, как мы с Кудиновым и познакомились с Моховым, – МИ-5 сделала ответный ход. Мохов, который уже проработал в Лондоне пять лет, знал, что на будущий год ему возвращаться в Москву. Его единственная дочь, его принцесса, а по моим наблюдениям – злобная фурия Тоня, к этому времени должна была закончить английскую школу и сдать экстерном за русскую одиннадцатилетку. Она собиралась поступать на филфак МГУ.

На тот момент, разумеется, с санкции Конторы Мохов и Осборн были уже добрыми приятелями. Они регулярно, где-то раз в месяц, обедали или ужинали с семьями, дома или в ресторане. Летом выбирались на пикники в окрестностях Лондона. Однажды на длинных выходных даже ездили на двух машинах по Уэльсу, осваивая горные маршруты и ночуя в маленьких гостиничках.

Кстати, замечу в скобках, жена Мохова, когда я спросил про добрых знакомых, об Осборнах ведь и не заикнулась. Боялась навредить – и мужу, и им самим. А Мохов тогда добросовестно отчитывался о каждой встрече. Но к делу.

У Осборна было двое сыновей – один на год старше, другой на год младше Тони. Летом 99-го, за пару месяцев до нашей операции по выявлению мусульманских боевиков, Мохов, опять же с разрешения Конторы, пригласил в свой отпуск обоих мальчишек в Россию. Они жили у него дома, Мохов свозил их в лавру, в Суздаль. Потом они с Тоней и ее мамой съездили еще на пару дней в Питер. Так что, в сущности, предложение, которое сделал ему Осборн, могло казаться вполне безобидным.

Здесь опять была запись диалога (он что, все их разговоры записывал?).

О с б о р н: Так ты точно решил возвращаться в Россию?

М о х о в: Это не я решил. Но, честно говоря, я уже по дому соскучился – шесть лет будет, это долго. Да и Тоне в университет поступать.

О с б о р н: Она у вас совсем англичанка стала, не отличить.

М о х о в: Не то, что ее отец – до сих пор с акцентом говорит.

О с б о р н: Да ладно, ты отлично говоришь. Лучше, чем половина людей в Англии. Слушай, а ты не думал оставить Тоню здесь учиться?

М о х о в: Да нет, ты что? Я же не олигарх. Что-то я здесь, конечно, заработал, но на колледж этого вряд ли хватит.

О с б о р н: Может, ты зря так думаешь. Все решаемо.

М о х о в: Каким это образом?

О с б о р н: Смотри. У меня близкий друг в попечительском фонде Лондонского университета. Они каждый год выделяют пять грантов на обучение. Три обычно получают англичане, два – иностранцы. Твоя же девочка учится блестяще – у нее все шансы.

М о х о в: Да там таких кандидатов наверняка десятки, если не сотни.

О с б о р н: Да, но досье Тони рассмотрят самым внимательным и благожелательным образом.

М о х о в: Ты серьезно?

О с б о р н: Я серьезно.

М о х о в (после паузы): Но все равно ей нужно где-то жить…

О с б о р н: Она может жить у нас, в спальне друзей. Ты же знаешь, в доме места хватит. С парнями она ладит. И она нас не объест.

М о х о в: Да это-то я осилю.

О с б о р н: А на карманные расходы будет сама зарабатывать. Мои зарабатывают.