Текст книги "По ту сторону пруда. Том 2. Страстная неделя"

Автор книги: Николай Еремеев-Высочин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 17 страниц)

Она села на краешек кровати, надела сапоги – она по московской погоде была в сапогах – и, уцепившись за меня, встала. Сразу два признака изменения отношений: отпила из моей чашки и вот теперь оперлась об меня. Я спустился вслед за нею в гостиную.

Тоня обнаружила на столике свой недопитый стакан с виски и, морщась, отпила.

– Что? – спросила она.

– Ничего. Вы становитесь на опасный путь. Говорю вам со знанием дела.

– Я помню, что я вам говорила перед тем, как лечь, – сказала она с привычной ироничной улыбкой, вытряхивая из пачки сигарету. – Надеюсь, вы не восприняли это всерьез?

– А как я должен был это воспринять? – Я забрал со столика спички и дал ей прикурить.

– Я вас испытывала, Клеопатр.

Я пожал плечами:

– Хорошо, пусть так.

– Вы не хватаете легкую добычу. Думаете, что в ней-то уж точно стальной крючок.

Хм, в своей привлекательности она не сомневается. Правильно делает.

– У вас какие планы? – спросил я.

– Папа обещал позвонить ближе к вечеру. А вы что собираетесь делать?

– Что-нибудь съесть. Вам тоже не помешает.

– Папа…

Она замялась. Тоня называла Мохова только «папа», не «отец».

– Ну, в общем, мне лучше лишний раз на улицу не выходить. Папа сказал, не стоит.

– Папа говорил вам, что и с Питером не стоит встречаться. – Тоня замерла со стаканом в руке. Потом решила ничему не удивляться, снова отпила с гримасой отвращения. – Но и здесь он тоже прав, – продолжал я. – Пойду что-нибудь куплю. Вы как к китайской еде относитесь?

– Хорошо, к любой азиатской хорошо. Здесь же прямо в соседнем доме китайский ресторанчик.

– Я заметил. Возьму на вынос. Какие-нибудь креветки, жареные овощи, рис?

– Все это, только с уткой. Там очень вкусно готовят утку. И суп с морепродуктами.

– Все это скоро будет.

Свой айфон я оставил в доме, вроде бы по рассеянности. А выйдя на улицу, вызвал Шанкара:

– Слушай, я ушел ненадолго, а телефон специально там оставил. Слушай внимательно, хорошо?

– Без проблем.

– У нее мобильного больше нет, но она по городскому может позвонить.

– Понял.

Обнаружив, что наличных у меня оставалось немного, я вернулся к метро и снял тысячу фунтов в примеченном мною банкомате HSBC. Как все люди, выросшие в бедности – ну, в моем-то детстве я считал, что мы богатые, только потом понял, когда стало с чем сравнивать, – я всегда боялся пустых карманов.

Китайский ресторанчик был небольшим, с длинным прилавком у входа и двумя столиками в глубине. Чем такие заведения хороши – каждое блюдо ты видишь. Я набрал всего понемногу, включая суп, который усатый дедушка за прилавком налил в картонные стаканы с крышкой, как в «Мак-Дональдсе». Все это заняло минут двадцать.

– Шанкар, – позвал я, подходя к дому.

– Я Шанкар. В доме все тихо. Никаких звонков.

Не опасается меня Тоня. И ведет честную игру?

– А наши друзья?

– Отец приехал на работу, на Милл-бэнк. Но в здании пропал, видимо, зашел в защищенное помещение. Или оставил телефон коллеге и уехал. А сын у себя в Сити.

– Спасибо тебе, Шанкар. То, что для тебя рутина, на самом деле очень важно.

– Вы забыли взять телефон, – такими словами встретила меня Тоня, разгружая меня с пакетами.

– Он звонил?

– Нет.

Мы выложили еду на столик перед матами. Бутылки с виски на нем уже не было. Я сел у стены, вытянув ноги в сторону. А Тоня расположилась на мате напротив, сев в похоже привычную для нее позу лотоса. Она раскрыла все пластмассовые плошки, достала палочки и теперь щелкала ими. Но не возбужденно, как голодный человек, а рассеянно. Она думала не о еде, хотя к виду ее и не была безразлична.

– Нас здесь не могут найти? – спросила она.

– Не думаю.

– А это, – она показала рукой на гарнитуру у меня в ухе.

– Это мои друзья.

В глазах у нее вспыхнул тревожный огонек:

– Русские?

– Нет.

– А стреляли в папу русские?

– Ну, не англичане же.

Какое-то время Тоня поклевала изо всех плошек, запила супом.

– А как все-таки вы меня обнаружили?

– Это важно?

– Это важно. Так же могут выйти и на папу.

– Не выйдут, если он сам не наделает глупостей. Кстати, как он вам может позвонить – телефон же я выбросил?

– Он знает, что я здесь.

Не побоялась привести меня в квартиру, которую ничего не стоит превратить в западню.

– Он не обрадуется, если узнает, что я здесь с вами.

– Я не скажу ему. Я не уверена, что он сейчас способен здраво мыслить.

– Тем не менее я хочу с ним переговорить. Вы должны это как-то организовать.

Тоня задумалась.

– И как это сделать?

– Пусть он просто приедет сюда.

Тоня с сомнением покачала головой:

– Не знаю.

Она отодвинулась от столика и закурила. Я подобрал из плошек все, что было вегетарианского, и залпом выпил суп из стакана. Это превращается в жор, вечером покончу с абстиненцией. Я встал.

– Извините, – сказала Тоня, рукой отмахивая от меня сигаретный дым.

– Ничего, мне надо проверить почту.

Проверка со всеми закачками и расшифровками заняла минут двадцать. Сообщений от Эсквайра было два.

Первое короткое: «Мать в безопасности. Спасибо за подсказку. Будьте осторожны. Э.». Что значит: «Спасибо за подсказку»? Они увезли ее в последний момент? И зачем напоминать то, что и так ясно? Что, ситуация еще обострилась?

Второе послание, с перерывом почти в час, было и вовсе тревожное: «Особо важно. Ситуация изменилась. Немедленно прекратите операцию. Жду у себя завтра. Это приказ. Э.»

Тревожным было не содержание сообщения. У нас с Бородавочником обусловлен код, который знаем только мы. Если меня раскроют и я сочту нужным вступить в какую-то игру, я отправлю ему сообщение, которое начнется словами «Особо важно» и завершится подписью «Ваш С.». Это будет значить, что все, что находится между этими фразами, написано под чужую диктовку, так как ни в каком другом случае я эти слова употреблять не должен. То же и со стороны Эсквайра. Неважно, что он под давлением каких-то людей или обстоятельств напишет мне между словами «Особо важно» и «Это приказ». Это просто означает, что ситуация в Лесу выходит из-под его контроля. И тогда я должен действовать по собственному усмотрению, но скорее наоборот, чем он мне предписывает.

– Какие новости? – спросила Тоня. Спокойно спросила, значит, на моем лице ничто не отразилось.

– Можете не беспокоиться за свою мать, – сказал я. – Ее отвезли в безопасное место. Не уверен только, что с ней там будет связь.

Тоня напряглась.

– Отвезли? Это вы просили об этом?

– Да. Абсолютно надежного человека. – Тоня по-прежнему смотрела на меня. – В каких-то вещах, Тоня, вам придется мне довериться. Теперь ваша мать в безопасности.

Я и сейчас, после второго сообщения, так думал. Даже если на Бородавочника надавили откуда-то совсем сверху, он это свое распоряжение не отменит и про него вряд ли заикнется.

– Кстати, а почему ваш отец хотел, чтобы вы с матерью срочно перебрались в Лондон? – спросил я. – Это же риск.

– Он после неудавшегося покушения решил, что нас возьмут в заложницы. Чтобы заставить его вернуться в Москву. Он был страшно расстроен, что мама не полетела вместе со мной. Он даже допускает, что ему придется вернуться, чтобы вызволить ее. Если ее еще можно будет вызволить. Он просил позвонить, чтобы мама никому не открывала дверь. – Я усмехнулся. Как будто в наши дни дверь может спасти! – Вы уверены, что маму увезли ваши люди, а не те?

– Уверен. Те люди мне бы об этом не докладывали. Да они и не знают, как со мной связаться.

«А что я существую, знают? – спросил себя я. – Получается, что да, раз Эсквайр написал мне под контролем. Но кто я и как меня разыскать, он, насколько я его знаю, не скажет и под присягой на суде. Что-нибудь придумает».

– Вы никуда не уйдете? – спросила Тоня.

– Нет. Только, чтобы нам всем продвинуться вперед, мне нужно поговорить с вашим отцом. А что?

– Мне вдруг стало страшно, – сказала она.

11

Да, я хотел поговорить с Моховым. А какие, собственно, у меня теперь были для него аргументы? Какой выход я мог ему предложить? Конечно, если бы Эсквайр сообщил мне, что Крот разоблачен и арестован и что все мы можем возвращаться к нормальной жизни, я был бы на коне. Но получается, что этот неприкасаемый предатель нашел управу и на такого суперсекретного, забаррикадированного от обычной жизни человека, как Бородавочник. Не только нашел управу, но и смог проконтролировать содержание сообщения, которое тот отправил своему суперсекретному сотруднику.

В лучшем случае это могло быть так. Кто-то позвонил с верхнего этажа всей конструкции на самый верх Конторы. Тот, руководитель, вызвал Эсквайра, спросил его, работает ли кто-то по Мохову в Англии помимо резидентуры. Своему начальнику, если его в этом могут уличить, Эсквайр откровенно врать не станет. Получив положительный ответ, руководитель потребовал немедленно отозвать этого вольного стрелка в Москву. А текст шифротелеграммы после отправки показать ему, чтобы он мог доложить наверх. Бородавочник так и сделал, только приказ дал мне противоположный: сиди и не показывай носа. Поразмыслив еще, я пришел к выводу, что это был не лучший вариант – единственно возможный.

Связь наша устроена так, что после получения сообщения фотография со скрытым текстом с «Пикасы» исчезает. То есть в Лесу известно, что я приказ получил. Какое-то время враги в Москве будут просто ждать, когда я там появлюсь. Так что до завтра я мог жить более или менее спокойно. А дальше как? Завтра – пятница, а к вечеру субботы я обещал Джессике вернуться в Нью-Йорк. Не очень понятно, как за это время все могло бы прийти в норму.

Теперь Тоня сидела в кресле под лампой, курила и смотрела, как я ходил взад-вперед по комнате.

– Вы чем-то встревожены, – сказала она наконец. Утвердительно так сказала.

– Нет-нет.

Видимо, прозвучало это не очень убедительно.

– Плохие новости из Москвы? Вы мне не все сказали?

– Я же сказал: за маму вашу не волнуйтесь.

– А за кого я должна волноваться? За нас с вами?

– Мы с вами глупостей не наделаем. Если уж это вам так необходимо – волноваться, – волнуйтесь за отца.

Не стала спорить – ну, что ее-то папочка глупостей не наделает.

– Когда он должен позвонить?

Тоня пожала плечами:

– Вечером.

Я посмотрел на часы: четверть шестого. Я хотел сказать что-нибудь банальное, типа, что время еще есть, когда в гарнитуре раздался голос Шанкара:

– Пол.

– Да, я слушаю.

– Похоже, за мной хвост.

– Они нас слышат?

– Нет, просто за нами едет машина.

– Ты сообщил на базу?

– Да, Радж не в восторге. Я сейчас уведу хвост подальше и попробую от него оторваться. – Пауза. – Что? Сейчас, Пол, минутку. – Еще пауза. – Пол, Радж просит вас пока с нами не связываться – пока ситуация не прояснится. Мы сами на вас выйдем, не отключайте гарнитуру.

Этого только не хватало!

– Но теперь-то неприятности? – спросила Тоня, не перестававшая наблюдать за мной.

– Неприятности, – вздохнул я, – это живая ткань бытия. А что, у меня это написано на лице?

– Нет. У вас лицо игрока в покер – по нему ничего нельзя определить. Что плохой признак – это может означать, что у нас сплошная череда неприятностей, только вы не хотите это показать.

Она сказала «у нас». Это хорошо.

– Хотя, – продолжала Тоня. – Хотя, возможно, у вас другого лица и не бывает при вашей-то профессии. Вы как выражаете тревогу? Или радость? Или грусть?

Я посмотрел на нее. Как, действительно, я это делаю?

– Не знаю, – честно сказал я.

– Но ваши близкие – у вас же есть близкие? Они как-то об этом догадываются?

– Хм. Не знаю, не задумывался. Да и зеркало с собой я не ношу, чтобы смотреться в него при возникновении каждой новой эмоции. А что, у меня лицо как маска?

– Нет, я же сказала: у вас лицо игрока в покер. Когда вы в покер не играете, вы, я допускаю, можете быть совсем другим.

У меня есть в Нью-Йорке несколько знакомых из мира большого бизнеса, у которых и вправду лица нет. Есть набор масок: для деловых встреч, для корпоративных приемов, для игры в гольф, для повседневного ношения. Что, я тоже становлюсь таким?

Но Тоня уже спохватилась:

– Простите меня. Я часто лезу не в свои дела. А сейчас…

А сейчас от того, насколько правильно она понимала меня и мою мотивацию, зависело очень многое.

– Хорошо, – сказал я. – Давайте я тоже полезу в дела, которые у нас стали общими. Вот вы сообщите отцу новый телефон Осборна, который предназначен только для связи с ним. Вы потом дадите его и мне?

– Вы весь наш разговор слышали?

Она показала взглядом на гарнитуру у меня в ухе. Я кивнул. Тоня подняла бровь, задумалась.

– Вы же сами слышали, что этот телефон предназначен только для связи Лесли и папы, – сказала она.

– Но это позволило бы мне вмешаться в критический момент. Как это уже раз было.

Тоня еще подумала. Потом потянулась к сумочке, стоявшей рядом с креслом, покопалась в ней и вытащила листок бумаги для заметок.

– Вот он.

– Спасибо.

Я вбил его в айфон. Как некстати Шанкар выпал из операции!

– А вы собираетесь воспользоваться той квартирой?

– Которую снял Лесли?

– Да.

– Я вряд ли. А папа не знаю. Вы хотите и ее адрес тоже?

– Если мы друг другу доверяем.

– А зачем вам?

– Например, чтобы узнать, не снял ли тот же человек квартиру в доме напротив. Чтобы наблюдать за ней.

Тоня о такой возможности не подумала. Думает сейчас.

– Хотя, должен признать, на ту встречу на кладбище Осборн шел один, – честно сказал я. – Даже его сотрудники не знали.

Тоня подняла брови, покачала головой и вздохнула. Похоже, она впервые вплотную столкнулась с миром своего отца.

– Вы и его слушали?

– Я к тому, что мы никогда не знаем, у кого мы на стеклышке под микроскопом, – ушел от прямого ответа я. – Так что всегда неплохо иметь запасные варианты.

Тоня снова вздохнула. Это был ее час принятия трудных решений.

– Вам этот адрес действительно нужен? Вдруг папа захочет воспользоваться той квартирой? Он не станет этого делать, если будет знать, что вы знаете.

– Тогда не надо. Скажем, что теперь я вас испытывал.

Тоня что-то хотела сказать, уже открыла рот, но не стала.

12

Телефон зазвонил в самом начале седьмого. Странно в наши дни слышать обычный телефонный звонок. Хотя некоторые уставшие от гаджетов люди закачивают такой и в свой мобильный.

Тоня так рванулась к письменному столу, что поскользнулась на начищенном паркете.

– Да, – сказала она по-английски, но тут же перешла на русский. – Да, все в порядке. А у тебя как? – Пауза. – Хорошо, я поняла. – Пауза. Посмотрела на часы. – Успею, конечно. Целую, будь осторожен.

Она посмотрела на меня. Вот у кого на лице доминирующая эмоция сразу проступает.

– Сюда не приедет?

Она покачала головой.

– Где встречаетесь? Хотя это не важно. Хотите, я вас подстрахую?

– Не знаю. – Она снова посмотрела на часы. – Надо подумать.

– Вы же скажете отцу про встречу с Питером и его отцом?

– А теперь как иначе? Раз скажу про телефон и квартиру.

– А про меня?

– Не знаю.

И я не знал, как лучше. Если Мохов, по признанию собственной любящей дочери, был неспособен трезво анализировать ситуацию…

– А что бы вы ему сказали?

Это Тоня спросила.

– Две очень важные вещи. Чтобы он не делал резких движений – ничего такого, чтобы помешало ему вернуться достаточно скоро в Москву, к старой жизни. Чтобы он просто затаился на какое-то время в надежном месте. В той квартире, которую снял Осборн, на худой конец. Но это на самый худой конец. Вашему отцу в любом случае в Москве предстоят неприятные долгие разговоры, проверка на полиграфе и так далее, а любой контакт с Осборном это осложнит. Хотя, повторяю, для Влада сейчас главное, конечно же, просто не попасться тем ребятам с кладбища.

– А второе?

– А второе – тем человеком, которому ваш отец наступил на хвост, в Москве уже занимаются. Чем больше Влад мне про него скажет, тем скорее все закончится. Мне нужно не только его имя – его у нас, вероятно, уже вычислили, хотя и имя поможет. Нужны улики – то, из-за чего Влад так срочно сорвался из Москвы.

– Получается, я должна буду сказать ему про вас, – заключила Тоня.

– Было бы даже лучше, если бы на встречу поехал я, а не вы. Безопаснее-то точно.

– Папа вас выследит заранее и не появится.

– Тогда сделаем, как Осборн. Вы встретитесь, расскажете ему про меня, а потом вдруг и я появлюсь.

– Он может подумать, что вы мною манипулируете в своих целях. Непонятно, в каких.

– Еще вариант. Вы где встречаетесь, в той кондитерской?

Тоню моя осведомленность наконец достала. Хотя эта-то информация была самой очевидной.

– Блин! Есть что-то, чего вы не знаете?

Со стороны это выглядело, как возмущение. И только взгляд вернулся – тот, обычный, насмешливый. На самом деле Тоне нравилось, что кто-то видит ситуацию полнее, чем она сама. И, надеюсь, ее устраивало, что этот кто-то не собирается им с отцом навредить.

– К сожалению, я пока не знаю главного, – вздохнул я. – Так вот вы встретитесь в своей кондитерской, а я засяду где-нибудь поблизости в пабе.

Да-да, я сказал «в пабе». Ведь уже вечер наступил.

– Вы все расскажете отцу, – продолжал я. – Захочет он ко мне подойти – отлично. Не захочет – пусть передаст на словах вам. Но, Тоня…

Она посмотрела на меня. Опять открыто, не боясь, не прячась за щит иронии.

– Без информации про того человека не возвращайтесь. Это для вашего отца единственный шанс вернуться к нормальной жизни.

Она вдруг опять закрылась. Час трудных решений.

– Что-то подсказывает мне, что я должна вам полностью довериться, – медленно, раздумывая, сказала она. – Но в то же самое время я осознаю, что я сейчас играю с жизнью папы и, возможно, со своей собственной. Если я в вас ошибаюсь, я наверное не смогу вам отомстить. Но, – она забарабанила пальцами по своей груди – у вас же там тоже это есть. Вы не сможете дальше жить спокойно. Предать доверие – хуже этого ничего нет.

Я кивнул:

– Эти две последние фразы тоже ему скажите.

13

В такси я выяснил, почему люди Раджа не нашли Тоню с Моховым ни в Кенсингтоне, ни в Хаммерсмите. По воскресеньям Моховы возили дочь в балетную школу в Фулем. Занятия начинались рано, в девять утра, а заканчивались в одиннадцать. По установившейся традиции все семейство отправлялось потом есть мороженое или, зимой, пирожные в кондитерскую на фулемском Бродвее. Хотя не уверен, что девочке, которая хочет стать балериной – а Тоня хотела – было полезно и то, и другое.

Я теперь был глухим. А ведь за эти дни я привык, что знаю, ну, может быть, не все про всех, но очень многое про тех, кто был мне интересен.

– Вы сможете нас слышать? – спросила Тоня, когда кэб остановился у сквера на Парсонс-Грин.

– Увы.

– Потому что у меня больше нет телефона?

Я кивнул. И Тоня кивнула – непонятно, рада она была этому обстоятельству или нет.

– Тоня! – Я вытащил из кармана деньги, снятые из банкомата, когда я ходил за едой. – Передайте отцу. Ему лучше не пользоваться своей кредиткой.

Тоня замялась. У меня вдруг сжалось сердце. Она сидела в углу машины, напротив меня – лондонские кэбы так устроены. Рядом, на сидении ее довольно большая дамская сумка, кожаный плащ наброшен сверху. Все ее земные пожитки. И отец ее такой же неприкаянный, только на него еще и охотятся.

– Я не знаю…

– Берите давайте! Мы с Владом потом разберемся.

Я положил деньги на сиденье и вышел. Такси поехало дальше – я не знал, куда, – а я перешел улицу и уселся за свободным столиком на террасе паба под ласкавшим мой взор названием «Белая лошадь».

Я раньше никогда не был в этой части Лондона. Похоже на Саутфилдс, только зелени больше. Двух-, максимум трехэтажные здания, почти пустые тротуары и никакого намека на общественный транспорт. Уже не деревня, но еще и не город. Я залез в гугловскую карту: судя по тому, куда повернуло такси, Тоня ехала на Нью-Кинг-роуд – там полно было всяких ресторанчиков и кафе. Если Мохов согласится, им до меня идти минут десять-пятнадцать.

Для начала я заказал неизвестный мне бочковой «Эднэмс Биттер». Говорят, людям, которые выпивают в качестве основного вида деятельности, по утрам трудно опохмелиться: руки дрожат так, что рюмка расплескивается прежде, чем ее удается поднести ко рту. Поэтому они поступают следующим образом. Берут полотенце. Один конец зажимают в правой руке вместе с рюмкой, а второй берут в левую руку, пропустив предварительно полотенце через шею. А дальше просто: тянут левой рукой полотенце, как по лебедке, и правая рука с рюмкой автоматически подносится ко рту.

Это мне сейчас пришло в голову. Потому что я-то не набросился сразу на принесенную мне пинту эля изумительного янтарного цвета под небольшой шапкой белой пены. Поблагодарил официанта, повозил еще пальцем по карте района на айфоне и только потом, как бы вспомнив, небрежно отпил глоток. Нет, мне пока далеко до полотенца!

– Пол? – раздался голос в гарнитуре.

Наконец-то!

– Шанкар!

– Это Радж. Мы решили нашу маленькую проблему.

– А что было?

– Твои друзья выпустили на улицы целую радиолокационную станцию на колесах. Шанкара засекли, когда он выходил на связь с тобой. Или со мной. Просто исходящий сигнал перехватили, расшифровать его не так просто. Но сейчас все в порядке.

– То есть от вас отвязались?

– Да, наш минивен записан на фирму, которая занимается корпоративными интернет-сетями и сидит в другом месте. А каким оборудованием он напичкан, разобраться можно за неделю, не меньше.

– Но это были люди из контрразведки?

Радж засмеялся:

– Тебе лучше знать.

– Но англичане?

– Сто процентные британцы: белые, с лондонским акцентом и на машине с лондонскими номерами.

– Я правильно понимаю, что продолжить работу вы уже не сможете?

– Нет, не правильно. Мы отправляем засвеченную машину на другой проект, а с него отзываем другую, чистую. Шанкар свяжется с тобой через час-полтора.

– А как там моя пачечка? Не закончилась еще?

– А, – сообразил Радж. – Пачка тает, но в ней еще осталось.

– Это хорошо. Спасибо, старина. За все спасибо.

– Спасибо скажешь, когда дело будет сделано. Удачи!

– И тебе тоже.

Я посмотрел на часы. Почти семь, в Нью-Йорке два. Джессика как раз заканчивает читать дневную порцию рукописей. Я предпочитаю сам ей звонить, когда ни от кого не бегу, ни за кем не гонюсь и вокруг не стреляют.

– Да, солнышко, – тут же откликнулась она.

Джессика, я знаю, ждет моих звонков, однако в силу своего ангельского характера никогда не дает понять, что ждет слишком долго.

– У вас все хорошо?

– Все хорошо. Как ты?

Когда я уезжаю по просьбе Конторы, в разговорах с Джессикой мне просто надо знать, что у них все в порядке. Информация с моей стороны – штука опасная, чреватая. Конечно, какая-то часть меня неизменна, но я ведь сейчас не Пако Аррайя. Во всяком случае, не тот Пако, которого знает Джессика. Так что все мое внимание направлено на то, чтобы она это не почувствовала. Проще всего для этого выдумывать на ходу.

Подкрепляя свою легенду, я рассказал ей про якобы состоявшееся сегодня вместе со всей свитой Спиридона посещение Альберт-холла, где в раннем детстве выступал Моцарт. Я вспомнил когда-то тронувшую меня историю с сыном Баха, Иоганном-Христианом, очень популярном в Лондоне композиторе, который распознал в восьмилетнем мальчугане великого музыканта и всячески ему покровительствовал. На эту подлинную канву я легко накручивал придуманные подробности. Якобы профессор Литтон все еще находился в инфекционном отделении, ожидая результатов анализов. Хотя к утру его скорее всего выпустят, эту экскурсию попытались провести мы с царственным гидом, терзая свои мозги вспоминанием подробностей. Однако на самом деле больше всех про моцартовскую поездку в Лондон знал сам Спиридон, который своей эрудицией охотно с нами делился. Более того, не исключено, что именно это посещение и именно по этой причине и доставило ему наибольшее удовольствие. Я живописал и усиливающие правдоподобие второстепенные детали. Борьбу пажа за право внести шляпу фанатичного меломана в священные стены Альберт-холла. Пустые взгляды трех граций с отключенными по умолчанию мозгами, а теперь явно отключивших и слух. А также возмутительное отсутствие разливного эля в ресторане концертного зала. Джессика то и дело смеялась – она любит мои телефонные отчеты.

Я бы мог продолжать так еще с четверть часа, но ожила гарнитура. Я поспешил попрощаться с Джессикой, смело пообещав, что послезавтра вечером непременно буду дома.

– Нам надо перепрограммировать вашу гарнитуру, – сказал, дождавшись своей очереди, Шанкар. – На ней есть маленькая кнопочка, она только по цвету выделяется. Нашли?

Я снял гарнитуру и, действительно, нашел серое пятнышко на гибкой розовой оправе.

– Положите на кнопочку палец и наденьте гарнитуру. Как услышите бип, нажмите один раз, а после второго бипа – два раза.

– И тогда я буду не только слышать, но и все видеть? – пошутил я.

– Заезжайте лет через пять, к тому времени мы что-нибудь придумаем, – с достоинством отвечал Шанкар.

– У нас осталось два телефона, да ведь? Отец и сын?

– Три. Вы тоже под колпаком, потому что айфон ваш выбрался из волшебного мешочка. Сейчас вы в начале Парсонс Грин и… Я не ошибся, в пабе.

Игры. Только у них свои.

– Хорошо, посылайте свои бипы.

14

Тоня появилась, когда я еще не закончил вторую пинту, принеся с собой облако весенних цветочных запахов. Она была одна и в непонятном настроении. Что-то она несла мне хорошего, а какая-то тяжесть оставалась – так мне показалось. Я встал, чтобы помочь ей устроиться.

У нее в руках был большой пакет с ручками из плотной бумаги. В нем были какие-то вещи и сверху Тонины сапоги. Я посмотрел на ее ноги – она теперь была в рыжих мокасинах.

– Я купила какие-то летние вещи, – пояснила Тоня. – А то я здесь, как снеговик хожу.

Где-то за нашими спинами солнце уже клонилось к закату, и кожаный плащ, который она несла на руке, Тоня накинула на плечи.

– Джин-тоник, пожалуйста, – сказала она подошедшему официанту. – Безо льда и без трубочки. А, несите сразу два.

– Двойной джин-тоник? – уточнил официант.

– Нет, два двойных.

Она закинула ногу за ногу и достала сигареты. Официант остановился.

– Что, и на улице теперь нельзя курить?

– Запрещено курить в пабе. Вы в пабе.

– Я поняла, спасибо.

Официант отошел.

– Не захотел подойти, – констатировал я. – Папа ваш.

Она вздохнула:

– Папа... пугает меня. Хотя, мне кажется, со второй задачей я справилась.

– Давайте посмотрим.

– Сейчас.

Тоня дождалась возвращения официанта и первый бокал осушила залпом.

– Папа так не считает – ну, что ситуация поправима, – сказала она, снова беря со стола сигареты. И, вспомнив, спрятала их в сумочку.

– Я слушаю, слушаю.

– Он не верит, что после того, как он бежал сюда, он сможет вернуться к старой жизни. Он думает, что любой призыв оттуда будет уловкой, чтобы заманить его обратно в Москву, где его не ждет ничего хорошего. И кстати, он уверен, что вы действуете как раз в этом ключе. И спасали его исключительно, чтобы схватить, только он вас переиграл.

– Он и вправду не в себе, – сказал я. – А вы как считаете?

Тоня отпила из своего стакана.

– Я наверно наивная дура, но мне почему-то кажется, что вы действительно ищете выход.

– Вы похожи на кого угодно, только не на наивную дуру, – так я выразил свое согласие с ее мыслью. – А ему вы свое ощущение передали?

– Конечно, только с папой сейчас трудно говорить. Он слушает, а потом из хода его мыслей понятно, что ничего не услышал. – Тоня усмехнулась. – Еще, кстати, он не только меня, он нас обоих держит за наивных придурков. Ну, если мы искренне считаем, что того человека можно как-то обезвредить или хотя бы остановить. Это человек клана, он неприкасаем.

– Он сказал что-то о нем?

Тоня кивнула.

– Он долго упирался, говорил, ради моей же безопасности. Но я убедила его, что неважно, знаю я о нем или нет, на мою безопасность это уже не повлияет. Те люди не станут разбираться.

– Здравая мысль. Хотя и невеселая.

– Человека зовут Леонид Седых. Знаете такого? – Я покачал головой. – Я тоже не знала. Он работает в Администрации Президента, это самая большая шишка по военной политике. Президент скоро встретится с английским премьер-министром, и они должны будут обсудить позиции сторон по Ближнему и Среднему Востоку. Ливия, Египет, Сирия, Йемен – все страны, где ситуация вышла из-под контроля властей. Так вот, этот Седых передал англичанам наши установки по переговорам. Где мы можем уступить Западу, где – нет. Где мы не потерпим, а где – только выразим сожаление. И, самое главное: поскольку оружие там до сих пор в основном наше, – в какую страну мы были бы готовы прекратить поставки, а в какую не собираемся. Так что там не только политика, но и очень большие деньги.

Политика стоит самых больших денег, только эти в свой карман не положишь. Рузвельт с Черчиллем никак не могли раскусить Сталина – ни в Тегеране, ни в Ялте, ни в Потсдаме. Они считали его какой-то загадочной, инфернальной личностью. А Сталин просто знал, на чем он может настаивать, чтобы добиться своего, а на чем настаивать стоило только для того, чтобы потом эти требования снять, так как его западные союзники на это ни за что не пойдут. Спасибо Филби и всей пятерке. А сейчас такой полный план переговоров Крот передал Западу. Не только англичанам, но и автоматически американцам и НАТО.

– И как Влад об этом узнал?

– От какого-то своего источника. Он не скажет, какого.

– А откуда известно, что это именно Седых поставляет информацию?

– Этот папин источник сообщил, она была передана из рук в руки. А Седых две недели назад прилетал в Лондон готовить переговоры. Один прилетал, не в составе делегации.

– Все равно. Этот мог быть кто-то еще. В МИДе, в российском посольстве – где угодно.

Тоня нетерпеливо помотала головой.

– Я тоже об этом спросила. У папы есть старый друг. Он ушел из Комитета и занимался безопасностью в Администрации Президента. Папа просил его навести справки по этому Седых. Через пару дней тот друг позвонил и сказал, что получил для него очень важную информацию. Они договорились увидеться, но тот человек на встречу не пришел. У него по дороге случился сердечный приступ. Это было утром в пятницу.

Я кивнул: Мохов исчез в пятницу вечером.

– А к концу дня папу вызвал его начальник. Спросил, какие у него дела с Администрацией Президента. Папа сказал, что никаких, а в чем дело? Дело в том, сказал начальник, что им оттуда интересовались. Папа понял, что петля затягивается. Ну, дальше вы знаете.

Я замотал головой.

– Хорошо, хорошо. Допустим, я Владу верю. Но как можно доказать это всем остальным? Это же измена Родине, а человек стоит очень высоко – в этом ваш отец прав.

– Я еще не сказала самого главного. – Тоня интригующе посмотрела на меня. – Папин источник получил информацию от Седых не напрямую. Седых работает на МИ-5. И когда он в последний раз был в Лондоне, он встретился со своим связником. И это…

– Добрый дядюшка Лесли.

Кто бы не догадался! У нас с Тоней других общих знакомых в этой организации нет. Тоня довольно откинулась на стуле.