Текст книги "Десять покушений на Ленина. Отравленные пули"

Автор книги: Николай Костин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 25 страниц)

– Возьмите у нас немного бензина. Труп немедленно отвезите в ближайшую больницу.

Труп! Богословская содрогнулась. Только сейчас она осознала происшедшее.

Сергеев бежал, задыхаясь, глухими переулками. Петлял как заяц. Путал следы, хотя погони за собой больше не слышал. Но памятуя наставления Семенова, бежал из последних сил. Стремился во что бы то ни стало оторваться от несуществующего "хвоста".

Не страх подгонял его. Бодрила, добавляла сил бившаяся в воспаленном мозгу мысль: сделано, сделано, совершен подвиг! Еще вчера он – маленький, никому не известный маляр, а теперь его имя узнают люди и простая русская фамилия "Сергеев" запестрит в газетах всего мира!

Сергеев беспредельно гордился содеянным и спешил доложить своему кумиру, что особое задание выполнено. Он расскажет товарищам о своей невероятной удаче, о сказочном везении.

Показалась Невская застава. Сергеев неплохо ориентировался в темноте. Удачно избегал патрулей. Прятался от милиции. А вот, наконец, и дом боевика Федорова-Козлова. Еще с порога, срывая пересохшую глотку, Сергеев прохрипел:

– Срезал я его! Володарского! Наповал!

Козлов, весь вечер беспокойно выглядывавший в окно, прислушиваясь к долетавшим с улицы звукам, вскочил, опрокинув табуретку, поспешно закрыл форточку. Сергеев тараторил без умолку: на ловца и зверь бежит. Автомобиль его остановился, испортилось что-то видать, а может бензин кончился – мне-то один черт. Ну, вышел Володарский из машины и направился пряма ко мне! – горячо блестя глазами, рассказывал Сергеев. – Как от такого фарта отказаться?! Стрельнул я, сколько раз – не помню. За мной погнались прохожие. Едва ушел. Нева помогла…

– Молодец, Никита, большое дело ты совершил. Пойдем к Семенову. Ему надо подробно доложить. Он базируется у Морачевского.

Через час – полтора Сергеев негромко постучал в окно дома, где квартировал начальник Центрального боевого отряда при ЦК ПСР. На условленный сигнал никто не отозвался. Постояли несколько минут. Посмотрели молча друг на друга. В доме кто-то был. Теперь постучал не в окно, а в раму Федоров-Козлов. Отодвинулась занавеска. Террористы увидели лицо Лидии Коноплевой. За ней стоял Семенов.

ИЗ СТЕНОГРАММЫ ЗАСЕДАНИЯ ВЕРХОВНОГО РЕВОЛЮЦИОННОГО ТРИБУНАЛА

КРЫЛЕНКО:Что же, Коноплева осталась с вами?

ФЕДОРОВ-КОЗЛОВ:Про Коноплеву не помню, но Семенов остался.

КРЫЛЕНКО:А утром пошли?

ФЕДОРОВ-КОЗЛОВ:Утром я пошел к себе в район. Сергеев – не знаю. Он, кажется, в этот же день или на следующий – был на квартире Томашевича в Лесном.

КРЫЛЕНКО:А Семенов куда пошел?

ФЕДОРОВ-КОЗЛОВ:Семенов не знаю куда пошел.

Семенов утром отправился к Рабиновичу. Особоуполномоченный ЦК ПСР, ближайший помощник Гоца вставал на заре и сразу же принимался за работу. Спокойные утренние часы он отводил на составление различных писем, отчетов, партийных документов – голова свежая, пишется легко. Потом начинались всевозможные дела в городе, которые нередко затягивались до поздней ночи. Рабинович не любил, когда ему мешали в эти часы, но Семенов – не рядовой боевик и из-за пустяков беспокоить бы не стал.

– Ранняя пташка! Кто рано встает, тому бог подает. Не так ли Григорий Иванович? – шутливо начал Рабинович, но посмотрев на усталого, озабоченного Семенова, посерьезнел. Выслушал короткий доклад начальника Центрального боевого отряда. Изменился в лице:

– Ты понимаешь, что твои боевики натворили? 0тдаешь отчет? Не могли подождать?

– Зачем?

– Зачем, зачем… Нам в ЦК виднее, зачем! 3аварили кашу, черт вас всех подери, а на носу выборы в Петроградский Совет. Ну что теперь делать?

Раздраженный до крайности, взволнованный Рабинович быстро собрал со стола бумаги, запихнул их в папку, втиснул в ящик и запер его на ключ. Он куда-то очень заспешил, и Семенов вдруг почувствовал себя всего лишь маленьким винтиком в огромном механизме партии, вернее пешкой, которая передвигается только по приказанию свыше. "Что-то сделали не так, – угрюмо подумал Семенов, – спутали ЦК ПСР какие-то карты? Высокая политика, дипломаты, будь они прокляты! Говорят одно, делают другое, а замышляют третье. Мы для них просто исполнители. Не более".

– Я тебя скоро разыщу, Григорий Иванович. Жди указаний. И никакой самодеятельности – головой отвечаешь!"

СВИДЕТЕЛЬСТВА ВРЕМЕНИ

ИЗ ПРОТОКОЛА ДОПРОСА ШОФЕРА В.ВОЛОДАРСКОГО ГУГО ПЕТРОВИЧА ЮРГЕНСА

Г.П.Юргенс сообщил, что он является шофером гаража N6. Выехал к Володарскому на автомобиле «Бенц» N 2628. Было четверть десятого утра. Подъехал к «Астории». Поехали с Володарским на Галерную 40. Там он пошел в редакцию «Красной газеты». С Галерной отвез одну даму в Смольный, а Володарский оставался в редакции и велел шоферу из Смольного заехать за ним. Юргенс приехал на Галерную снова в половине одиннадцатого. Поехал с Володарским в Смольный. Пообедали и около четырех часов выехали на Васильевский остров в Трамвайный парк, где пробыли минут пять. Поехали в Совет, где были минут пять. Поехали опять в Трамвайный парк, где прибыли полчаса. Из Трамвайного парка поехали в Смольный, где задержались около часа. Из Смольного поехали на Николаевский вокзал, где проходил митинг.

Г.П.ЮРГЕНС:Против Володарского выступали усиленно. Он не мог подойти к мотору. Железнодорожник провел его через другие ворота тайком от митинга. Я поехал кругом, к Смольному за Зиновьевым, предупредить его, чтобы он на товарной станции не выступал, ибо настроение там у людей опасное. В Смольном узнали, что Зиновьев на фарфоровом заводе. Из Смольного около семи часов вечера поехали на фарфоровый завод. Я перед этим сказал Володарскому, что у меня мало бензина, на то он ответил: «Доедем и там достанем».

Мы приехали в районный Совет около фарфорового завода. Туда зашел Володарский и находился там минут восемнадцать. Мимо нас проехал Луначарский. Одна из женщин, сопровождавших Володарского, остановила Луначарского и о чем-то с ним говорила. Потом вышел из Совета Володарский и женщина сказала ему, что Зиновьев на фарфоровом заводе. Мы поехали дальше: Володарский и с ним две женщины. Едва доехали до "Кассы" – бензин кончился. Я сказал об этом Володарскому. Он вышел из машины с женщинами и хотел идти в районный Совет.

Когда мотор остановился, я заметил шагах в двадцати от мотора человека, который на нас смотрел. Был он в кепке темного цвета, темно-сером открытом пиджаке, темных брюках. Сапог не помню. Бритый, молодой. Среднего роста, худенький. Костюм не совсем новый, по-моему, рабочий. В очках не был. Приблизительно 25–27 лет.

Когда Володарский с женщинами отошел от мотора шагов тридцать, то убийца быстрыми шагами пошел за ними и догнав их, дал с расстояния приблизительно трех шагов три выстрела. Направил их в Володарского и женщин, которые с тротуара убежали к середине улицы, а убийца побежал за ними. Женщины побежали к Совету, а Володарский, бросив портфель, засунул руку в карман, чтобы достать револьвер. Но убийца успел к нему подбежать совсем близко и выстрелить… в грудь.

Володарский, схватившись рукой за грудь, направился к мотору, а убийца побежал по переулку по направлению к полям. Когда раздались первые выстрелы, то я испугался и спрятался за мотор. У меня не было револьвера.

Володарский подбежал к мотору. Я поднялся к нему навстречу и поддержал его. Он стал падать. Подбежали его спутницы. Посмотрели, что он прострелен в сердце. Потом я слышал где-то за домом был взрыв бомбы.

Володарский скоро умер. Минуты через три. Ничего не говорил, ни звука не издавая.

Через несколько минут к нам подъехал Зиновьев, мотор которого я остановил.

ИЗ ПРОТОКОЛА ДОПРОСА Н.А.БОГОСЛОВСКОЙ

…Когда я увидела, что Володарский уже мертв, я подняла голову, оглянулась и увидела в пятнадцати шагах от себя и в нескольких шагах от конца дома-кассы по направлению Ивановской улицы, стоящего человека. Этот человек упорно смотрел на нас, держа в правой руке, поднятой и согнутой в локте, черный револьвер…

Был он среднего роста, плотный, приземистый, в темно-сером полотняном костюме и темной кепке. Лицо у него было очень загорелое, скуластое, бритое. Ни усов, ни бороды. На вид лет тридцати. Кажется, глаза не черные, а стального цвета. Брюки, мне показалось, были одинакового цвета с пиджаком. Навыпуск. Как только он увидел, что я на него гляжу, он моментально сделал поворот и побежал. Я закричала: "Держите!" Вскочила и побежала за убийцей по Ивановской улице. Услышала крик нашего шофера: "Караул!…

Увидела впереди себя сначала двух, а потом нескольких человек. Показывала им, куда бежать. Кричала: "Налево! Держите!" Все побежали к дверям дома-кассы и в калитку этого дома. В калитке встретила чиновника и откуда-то слышала голос: "Не беспокойтесь, уже позвонили".

Я вернулась к Володарскому. Едва я успела склониться над ним, как к нам вплотную подъехали два автомобиля. На одном из них – Зиновьев, а на другом – какие-то солдаты. Тело Володарского положили в последний автомобиль и повезли в амбулаторию Семянниковской больницы. Там нас долго не пускали. Дверь открыли только через 10–15 минут. Вышел человек в военной форме. Взглянул на Володарского и сказал: "Мертвый. Чего же смотреть…"

Мы все запротестовали. Потребовали докторского осмотра. Носилки. После долгих споров вышла женщина – врач, едва выглянула и сказала: "Да, умер, надо везти". Я горячо настаивала на осмотре ран. Кое-как расстегнув костюм, докторша осмотрела рану в области сердца. Пыталась установить, навылет ли прострелен Володарский. Результата я не услышала.

Я не помню, чтобы Володарский после первого выстрела обернулся и бросил ли портфель.

Предъявленный мне шофер Петр Юргенсон имеет большое сходство с убийцей: лицом, особенно скулами, глазами и взглядом, ростом и всей его фигурой. Несмотря на большое сходство, я не могу утверждать, был ли убийцей Петр Юргенсон.

Предъявленного мне мальчики Ивана Федоровича Никифорова решительно не признаю за убившего, также не видела его во время убийства и погони за убийцей по улице.

ИЗ ПРОТОКОЛА ДОПРОСА СВИДЕТЕЛЯ П.М.ПЕЩЕРОВА

Допрошенный Павел Михайлович Пещеров заявил:

«…Выглядел бегущий молодой человек так: среднего роста, в темном пиджаке и рыжеватой кепке. Какие на нем были сапоги, я не запомнил. Но штаны были тоже темные. С виду он казался молодым, лет 22-х – не больше… Похож он был на рабочего. Еще я видел из окна, как он бросил бомбу, но саму бомбу не видел, а видел взрыв, после чего я бегущего больше не видел. Мария Ивановна, жительница по Ивановской улице знает больше, ибо видела происходящее лучше…»

Георгины Коноплёвой

…Гоц вышел из ванной посвежевший, тщательно выбритый. Благоухал запах дорогого одеколона. Настроение великолепное. Давно не ощущал такого прилива сил. Дела не отягощали, большей частью они совершались чужими руками.

Абрам Рафаилович постоял перед шифоньером. Неторопливо перебрал галстуки. Темносиний в белый горошек, пожалуй, будет в самый раз. Гоц старался следить за собой. Питер – не сибирская каторжная тюрьма, где ходили в бесформенных балахонах из мешковины и голова, выбритая по-каторжному наполовину, мерзла. В Питере больше встречают по одежке…

Хлопнула дверь, ввалился взлохмаченный, похожий на попа-расстригу, эсер С.П.Постников.

– Убили! Убили Володарского!

Свершилось! Гоц резко отвернулся к зеркалу. Долго и тщательно завязывал галстук. Поправлял отложной воротничок. Отступал на шаг, любовался собой. Постников смотрел на него, как на сумасшедшего.

– А я только вчера столкнулся случайно с ним у Смольного! Вы что-нибудь понимаете, Абрам Рафаилович?

– Вам следует успокоиться, – сухо произнес Гоц, уже овладевший собой. – Эмоции губительны. Относительно всей этой истории я достаточно осведомлен. Ничего из ряда вон выходящего, обыкновенный порыв страстей. Какой-то рабочий, да – состоящий в нашей партии – случайно встретил этого большевистского Цицерона. Не стерпел – как же, ведь перед ним узурпатор и насильник – и разрядил в него револьвер.

Конечно ужасно, но рабочий оказался исключительно нервным, чувствительным. Безусловно действовал в состоянии аффекта. Наверняка какой-нибудь исступленный правдоискатель…

– Н-да. Прискорбно, – горячо отозвался Постников. – Тем более, что на нашу партию может пасть подозрение.

– Партия к этому не имеет ровным счетом никакого отношения. Рабочий попросту одержим идеей террора и действовал на свой страх и риск. – Гоц твердо чеканил слова, но руки его слегка дрожали.

Гоц, что называется, ваньку валял перед Постниковым. Не понимает, что задавать такие вопросы официальному лицу, члену Центрального Комитета, неприлично. Избегая пытливого взгляда Постникова, Гоц закончил мягко, стремясь убедить собеседника:

– Месть. Месть несознательного рабочего. Запутался в трех соснах, не разобрался.

Гоц тут же продиктовал Постникову заявление в газеты о непричастности ПСР к покушению на Володарского. Однако у Постникова осталось впечатление, что Гоц хитрит и, похоже боится случившегося. Возможно, что Абрам Рафаилович и шокирован. Переживает за партию…

Сидевший в это время в Бутырской тюрьме член Московского бюро ЦК ПСР Григорий Ратнер узнал, кто повинен в смерти Володарского. Его сестра, Евгения Ратнер, член ЦК ПСР на свидании шепнула: "Наши"… Очутившись на свободе, Григорий Ратнер при первой же встрече с Донским – главой московских эсеров – спросил:

– Является ли убийство Володарского партийным актом?

Донской тонко улыбнулся:

– Было дело…

В тот же день в Московском саду "Сокольники", в клубе, напоминавшем церковь, перед рабочими Сокольнического района выступал Владимир Ильич Ленин.

– Вы знаете, – говорил он, – как за последние месяцы и даже недели подняла голову контрреволюция. Эсеры и меньшевики обвиняют Советскую власть в предательстве России германскому империализму. Пытаются свергнуть Совнарком. Это у них не выходит. Они стреляют из-за угла.

Вы все знаете, что в Питере убит товарищ Володарский. Быть может, им удастся убить и других активных деятелей Советской власти. Но ничто не спасет от гибели врагов рабочей революции.

ИЗ ОБВИНИТЕЛЬНОГО ЗАКЛЮЧЕНИЯ

Володарский был убит 20 июня 1918 года. Однако организация его убийства началась гораздо раньше. На этот раз организатором его убийства был Семенов, вернувшийся в Петроград из Москвы.

ИЗ СТЕНОГРАММЫ ЗАСЕДАНИЯ ВЕРХОВНОГО РЕВОЛЮЦИОННОГО ТРИБУНАЛА

СЕМЕНОВ:Пули, которыми стрелял Сергеев в Володарского, я отравлял ядом кураре на квартире Федорова-Козлова.

ЛИХАЧ:Убийство Володарского – случайность. Оно произошло без ведома ЦК ПСР. Боевая группа Семенова действовала стихийно, на свой страх и риск.

СЕМЕНОВ:Боевым отрядом руководил я – член Военной комиссии при ЦК ПСР. Все указания по организации покушения на Володарского я получал от члена ЦК ПСР Абрама Гоца.

КРЫЛЕНКО:Прошу приобщить к делу N 130 «Петроградской правды» за субботу 22 июня 1918 года. В разделе хроники помещено извещение ЦК ПСР, касающееся убийства Володарского. Текст его чрезвычайно существенный и важный: «В редакцию» Петроградской правды" поступило следующее извещение: «Петроградское бюро ЦК ПСР заявляет, что ни одна из их организаций партии к убийству комиссара по делам печати Володарского никакого отношения не имеет…»

СЕМЕНОВ:Я был возмущен поведением ЦК ПСР. Я считал необходимым, чтобы партия открыто заявила, что убийство Володарского – дело ее рук.

То же думала Центральная боевая группа. Отказ партии от акта был для нас большим моральным ударом. Моральное состояние всех нас было ужасно.

ПЯТАКОВ:В «Голосе России» N 901 за 25 января 1922 года напечатана статья под заглавием «Иудин поцелуй», подписанная Виктором Черновым. По поводу покушения на Володарского написано следующее: "Убийство Володарского произошло в самый разгар выборов в Петроградский Совет. Мы шли впереди всех… Большевики проходили только от гнилых местечек, от неработавших фабрик, где были только одни большевистские завкомы…

Наша газета "Дело народа" пользовалась огромным успехом в массах. И вот неожиданная весть: выстрелом убит Володарский. Это величайшая ошибка…

В присутствии С.П.Постникова… по его предложению было составлено заявление о непричастии партии эсеров к этому акту…"

Раскрыв утром газеты, Семенов остолбенел: на первой полосе сообщение Петроградского бюро ЦК ПСР: ни одна из организаций партии к убийству комиссара по делам печати Володарского никакого отношения не имеет.

Семенов рассвирепел. Трусы! Негодяи! Бедный Никита, если его поймают… Осудят, как уголовника, а он выполнял решение ЦК ПСР, повиновался партийной дисциплине. Эх, Сергеев, Сергеев, как мечтал прославиться! Какие подлецы! Теперь парня надо спасать.

Коноплева застала Семенова в ярости. Едва поздоровавшись, он протянул ей газету, мятую, порванную:

– Читала?! Экое паскудство! Эти чинуши открещиваются от нас!

– Читала, не горячись, Григорий. У ЦК ПСР свои планы. Мы о них, возможно, не знаем.

Семенов нервно ходил по комнате. В таком состоянии Коноплева его еще не видела. Захотелось подойти, прижаться лицом к широкой груди Григория. Но вместе этого она сухо сказала:

– Тебя срочно вызывает Рабинович.

– Я уже виделся с ним! О чем еще говорить?! Впрочем, я ему выскажу свое отношение к их писанине! Дать в газетах опровержение! Да еще от имени Петроградского бюро ПСР! Ну разве это не подлость? Кто их уполномочивал?

– Рабинович ждет тебя возле Александринки в час пополудни.

– Ладно, приду, приказ есть приказ. Заставлю выслушать все. Какая мерзость!

Питер бурлил, люди выхватывали у мальчишек-разносчиков газеты, толпились у витрин, возбужденно переговаривались. Семенов прислушался:

– Подкараулили, сволочи! Наверняка эсеры.

– Они! Кто же еще?

– Переловить да перестрелять как бешеных собак!

– Храм божий не постеснялись осквернить. Кровопролитие у часовни устроили.

Глас народа – глас божий. Семенов усмехнулся. Но почему все так уверены, что это мы. Почерк… Да и вожди наши – идиоты, поспешили публично отречься. На воре шапка горит…

Рабинович прогуливался в сквере у памятника Екатерине Великой. Поздоровался холодно.

– Вам необходимо исчезнуть. Немедленно. Уезжайте в Москву.

– Что за спешка? Не вижу смысла… Нам ничто не угрожает.

– Позвольте об этом судить нам. И давайте обойдемся без дискуссий. Вас Гоц предупреждал, что нужно подождать, не послушались, впредь придется вас за ручку водить.

– Обойдемся без поводырей– огрызнулся Семенов. – А в Москву, пожалуй, отправим одного Сергеева.

– Вы стараетесь спасти одного боевика, а мы – любой ценой сохранить Центральный боевой отряд! Дискутировать не советую: это решение ЦК. Не подчинившись, вы поставите под удар нашу партию. Ясно?

– Яснее не бывает. А что я скажу боевикам? Что скажу Сергееву?

– Не мне вас учить, Григорий Иванович.

– Мы же погубим боевой отряд. Люди разбегутся. Кому захочется жить уголовником.

Рабинович не ожидал, что разговор перейдет в такую плоскость. В самом деле: боевики идут на самопожертвование, а партия от них открещивается. Но стоило ему вспомнить про разговор с Гоцем, как все колебания улетучились.

– В данный момент, – твердо сказал Борис Николаевич, – партия не может взять на себя ответственность за террористический акт против Володарского. Со временем – это возможно. Сергеев должен понять. Набраться мужества. Ждать.

– Выходит, – тихо, как бы про себя заметил Семенов, – каждый на этом свете не только судья, но и подсудимый.

– Выходит так, понять надо – судьба партии на сломе, а вы о судьбе Сергеева заботитесь.

После встречи с Рабиновичем разбитым и подавленным вернулся Семенов на явочную квартиру, где скрывался Сергеев. Идеал вступил в противоречие с практикой террора. Вернее – с жизнью. В разговоре с Сергеевым ему придется переступить через свою сволочную порядочность. Террор и мораль. Не стыкуются. Не вписываются в большевистскую революцию.

– Что же это, Григорий Иванович, что же это? – встретил Семенова растерянный Сергеев. – Отказались от меня наши вожди, сами благословили, а теперь хвост на бок: я не я и лошадь не моя?!

Иссиня бледный, Сергеев был жалок, трясся, как голый на морозе, уничтоженный, раздавленный. Его можно было понять – человек мечтал о подвиге, хотел прославить свое имя в веках, войти в историю и вдруг такой афронт! Глядя на едва не плакавшего боевика, Семенов сжал кулаки: до чего довели парня!

– Крепись, Никита, что поделаешь, коли перестраховщики сидят в ЦК.

Настроение у них паническое, о своей шкуре пекутся.

– А я! Что со мной будет?!

– Поедешь в Москву. Отряд выезжает завтра.

– Но я же теперь простой убийца, уголовник! Можете вы это понять, Григорий Иванович?! Обманули! Поманили, посулили, а сами – в сторону!

– Успокойся, возьми себя в руки. В Москве начнем большое дело, и тебе найдется работа, поважнее, чем питерская… Сейчас не признали, потом признают. Я верю в это, Никита.

Сергеев по-мальчишески шмыгнул носом, на котором сразу проступили все веснушки, вытер глаза – в них засветилась надежда…

ИЗ СТЕНОГРАММЫ ЗАСАДАНИЯ ВЕРХОВНОГО РЕВОЛЮЦИОННОГО ТРИБУНАЛА

ЗУБКОВ:Прогремел выстрел и был убит большевик Володарский. Партия эсеров отреклась от Сергеева и его акта. Здесь некоторые «цекисты» наводили тень на него, что он убил Володарского из любви к искусству. Я знал Сергеева хорошо, он ни одного шага в революции не делал без разрешения ЦК ПСР. Так что напрасно бросать тень на Сергеева. Он убил Володарского от имени боевой организации, которой руководил ЦК ПСР.

СЕМЕНОВ:Все показания Гоца и иже с ним – сознательная ложь. Гражданину Гоцу больше всего известно, что санкция покушения на Володарского была дана ЦК ПСР. Параллельно с подготовкой покушения на Володарского в ЦК ПСР ставился вопрос о покушении на Урицкого в Петрограде и на Ленина – в Москве.

КРЫЛЕНКО:Гоц не хуже, чем Семенов, был посвящен во все детали подготовлявшегося убийства… Так обстояло дело с убийством Володарского «раньше времени», несмотря на запрещение Гоца… Мотив запрещения убийства был тот, что акт повлияет на выборы и власть обрушится репрессиями. Гоц возражает: «Это совершенно не повлияло на выборы, наша фракция после убийства с 20 человек, которые были уже выбраны, выросла до 70». В газете, которая приобщена к делу, имеются данные об этих выборах… Там, гражданин Гоц, указано, что цифра выборщиков от эсеров была не то 2, не то 3. Если я ошибаюсь, суд восстановит истину, посмотрев газету, но ни 70, ни 20 там не найдете. Лишнее доказательство того, чего стоят показания Гоца.

ИЗ ОБВИНИТЕЛЬНОГО ЗАКЛЮЧЕНИЯ

После свершения убийства вся группа выехала, действительно, немедленно из Петрограда…Не подлежит, таким образом-, никакому сомнению, что руководящие члены ЦК, начиная с Чернова, знали о деятельности Центрального боевого отряда и одобряли террор… В убийстве Володарского принимали участие и были во всяком случае о нем осведомлены: Гоц, Донской, Евгения Ратнер, Григорий Ратнер, Рабинович, Семенов, Коноплева, Сергеев, Федоров-Козлов, Усов, Зейман, Морачевский и Елена Иванова, причем член ЦК Гоц указал лиц, подлежащих убийству…

Хоронили Володарского на Марсовом поле, рядом с могилой жертв Февральской революции – рабочих и солдат. Шпалерами стояли революционные полки, матросские отряды, красногвардейцы. Венки и цветы одновременно легли на могилу – последнее подношение друзей и товарищей. На траурном митинге ораторы требовали возмездия убийцам – эсерам. Никто почему-то не сомневался, что гибель Володарского – дело их рук…

26 июня 1918 года Ленин писал: "Тов. Зиновьев! Только сегодня мы "услыхали в ЦК, что в Питере рабочие хотели ответить на убийство Володарского массовым террором и что вы /не Вы лично, а питерские чекисты или пекисты/ удержали! Протестую решительно!

Мы компрометируем себя: грозим даже в резолюциях Совдепа массовым террором, а когда до дела, тормозим революционную инициативу масс, вполне правильную.

Это не-воз-мож-но!

Террористы будут считать нас тряпками. Время архивоенное. Надо поощрять энергию и массовидность террора против контрреволюционеров, и особенно в Питере, пример коего решает. Привет! Ленин".

Подумав, добавил, еще несколько слов. Приписал наверху: "Также Лашевичу и другим членам ЦК".

Позвонил Дзержинскому, прочитал содержание письма по телефону. Вызвал дежурного секретаря и велел тотчас же отправить письмо в Петроград.

Почти одновременно с письмом Ленина на стол Зиновьева легла многостраничная анонимка. Начиналась она так: "Господину народному комиссару Зиновьеву, Смольный институт.

Настоящим доводим до Вашего сведения, что тов. Володарский убит моим другом, но ввиду того, что при перемене правительства, я могу за выдачу убийцы быть сам расстрелян, то могу вам доложить только то, за что он убит: тов. Володарский говорил на митинге около Невских ворот, где делали ему возражения некоторые из товарищей, но находящаяся партия матросов, яро аплодировавших Володарскому, не позволила говорить никаких возражений и хотела даже арестовать возражавших Володарскому, то один рабочий сказал, что… Володарскому осталось жить одни сутки. И действительно, через сутки он был убит.

Я со своей стороны усматриваю несправедливость со стороны Советской власти, которая задалась целью фальши. Это озлобляет народ против власти. Тов. Ленин по приезде из Германии говорил, что там подготовлена революция, что мы начнем, нас поддержат во всем мире: мы начали, а нас никто не поддержал. Это обман народа. Вы, большевики, мира не заключаете, ведете войну, обманываете народ. Голодной смертью морите, грабите, отдаете землю Германии. Вы разоблачали тайные договоры династии Романовых, а где же тайные договоры Брестского мира. Почему их не печатаете? За какую марку вы продались германцам?..

Володарский ходил с сыщиками и все же убили. Ленина, Урицкого и Вас ждет та же участь. Вот что значит – сколь веревочку не вей, а кончик будет. Всем большевикам то будет, что и Володарскому…

Ваш бывший друг по партии и злой враг Урицкого – В.М.М.

Неважно кто написал это письмо – малограмотный, политический слепец или психически неуравновешенный человек. Суть в том, что корявым, суконным языком, изложены "претензии" к Советской власти. Точно такие же, разумеется, в ином стиле и иных выражениях высказывались неоднократно противниками диктатуры пролетариата. Особенно близка "платформа" автора письма, эсерам.

Характерно, что автор даже не угрожал адресату и его сторонникам. Он как бы предупреждал, рассматривая террор против руководителей Советского правительства как нечто само собой разумеющееся. В этом его взгляды полностью совпадали со взглядами социалистов-революционеров.

Безвестный аноним назвал себя "злым врагом Урицкого" Да, у Председателя Петроградской ЧК, равно как и у самой Советской власти в то грозное время врагов хватало. Злобное карканье анонимного ворона оказалось, увы, пророческим.

Подготовка покушения на Урицкого началась еще ранней весной 1918 года и велась параллельно с подготовкой убийства Володарского.

Однако выследить Урицкого было не просто. Работал день и ночь. Постоянно бывал в разъездах, на заводах, фабриках, в воинских частях. Домашний адрес заговорщики не знали.

Дело подвигалось туго, в ЦК ПСР выражали неудовольствие. Рабинович обещал помочь. Посоветовал Семенову связаться с эсером Зейманом, но тот не знал, где квартирует Урицкий. После убийства Володарского почти вся группа Семенова выехала в Москву. Крайне раздосадованный Семенов, прощаясь с Коноплевой, просил ее довести слежку за Урицким до конца.

– Не сомневайся, Григорий. Обещаю.

Семенов обнял Лидию и вскочил в вагон на ходу. Настроение было скверное, хотя позицию ЦК ПСР Семенов понимал и оправдывал. Памятное "опровержение" Петроградского бюро ПСР – просто хитрый тактический ход. По-человечески он сочувствовал Сергееву: парень все еще не оправился от полученного удара. Теперь вот приходится уезжать, не закончив дело с Урицким, оставлять его Коноплевой. Спихнул ответственейшее поручение женщине! Впрочем, у ЦК ПСР найдутся и другие исполнители…

Семенов и его боевики уехали. "Работа" в Москве предстояла опаснейшая, но игра стоила свеч: в Москве – Ленин!

В Петрограде Коноплева замучила, затерзала боевика Василеостровского района Зеймана: может, Урицкий вообще не имеет квартиры, ночует в кабинете? Зейман неуверенно возражал, он не раз видел по утрам его машину. Она подъезжает к ЧК в одно и то же время, и из нее выходит Урицкий…

– Может вы хотите, чтобы я пошла к нему в кабинет? – рассердилась Коноплева. – Вы удивительно нерасторопны, Зейман! В конце концов кто из нас – баба?

– Простите, Лидия Васильевна, но ваш лексикон, как бы точнее сказать, не соответствует вашей внешности…

– Ах, оставьте! Вижу – на вас надеяться нечего. Придется браться за дело самой…

– Как угодно, – Зейман облегченно вздохнул. Одобряя на словах эсеровскую тактику, он старался держаться от террористов подальше.

Коноплева продолжала упорно искать дом Урицкого. Неизвестно чем бы закончились поиски, но помогла вездесущая "пепельница" – Елена Иванова. Услышав в телефонной трубке ее хриповатый голос, полусонная Коноплева с трудом оторвала голову от подушки – легла поздно, долго не могла уснуть, думала, читала.

– Лидушенька, душенька, это я, Лена! Ты не можешь представить, какой у меня для тебя сюрприз! Всем сюрпризам сюрприз, – тараторила Иванова, попыхивая папироской. Она причмокивала, сосала размякший мундштук, с наслаждением затягивалась. В прокуренном горле что-то похрустывало, поскрипывало. Коноплева явственно ощутила едкий махорчатый дымок и рассмеялась. Представила себе встрепанную Иванову: в засыпанном пеплом и перхотью несвежем халате, развалившуюся на диване, когтящую бурыми, от постоянного курева, пальцами телефонную трубку.

– Возьми карандашик, Лидуша, и листок бумаги. Взяла? Пиши, деточка…

– Послание? – шутливо осведомилась Коноплева. – Кому же?

– Адресок, душенька. Искомый. Долгожданный.

– Чей! – у Коноплевой перехватило дыхание, ее волнение передалось Ивановой. Стало вдвойне радостно, дельце сделано, никому не удалось, а ей удалось. Вот так!

– Его, Лидушенька, его. Твоего долгожданного, богоданного. Нет, старая каторжанка – "пепельница" не воображала, что телефон "на крючке". В те далекие годы о таком не слыхивали. Все было значительно проще. Иванова звонила от соседки – молоденькой вдовушки и притворялась, что содействует подружке. Помогает свадьбой завершить любовный роман. Вдовушка – сдобная толстушка, круглила птичьи глаза, завистливо вздыхала. Вот счатье-то привалило девице: нашла своего суженого.

Коноплева не шла – летела. Вот и 8-я Линия Васильевского острова. проверив по бумажке номер дома и квартиры, она вошла в подъезд. Поднялась по лестнице. Остановилась на площадке передохнуть. Когда откроют дверь – что-нибудь придется наговорить. Такое хорошо удается экспромтом. Конечно, не самое лучшее что она пришла без предварительной разведки. Чем черт не шутит, когда бог спит? Вдруг сам Урицкий дверь откроет? Но она подготовилась: оделась провинциальной барышней.