Текст книги "Десять покушений на Ленина. Отравленные пули"

Автор книги: Николай Костин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 25 страниц)

У Вольского хватило чуткости спросить, откуда она приехала в Москву, как устроена с жильем, где питается, на какие средства существует? Узнав, что она приехала из Симферополя и в Москве находится, что называется, на птичьих правах, определил ее на квартиру к юристу К.И. Рабиновичу. Константин Исаакович к делам Фанни Каплан да и к ней самой повышенного интереса не проявлял. Иногда, правда, заходил в ее комнату, они обменивались приветствиями, вели общие разговоры. Большую часть времени хозяин пропадал в юридической конторе, а дома отсиживался в своем кабинете за чтением судебных материалов.

Не сошлась близко Каплан и с хозяйкой квартиры. Старалась избегать с ней разговоров, не оставаться подолгу наедине, не задавать никаких вопросов и не разглагольствовать о своем прошлом. Вообще не хотела быть для хозяев квартиры навязчивой и, тем более, обузой. Рабиновичи не обижались. Понимали – перед ними человек трудной судьбы. За плечами 11 лет каторги. Взяли ее на содержание. Оплатить это помощью по хозяйству Каплан не могла. Никогда им не занималась. Позавтракав на скорую руку, она уходила в город. Отдельные дни проводила в Сокольническом саду, спешила наверстать упущенное за долгие годы тюрем – вдоволь надышаться свежим воздухом и насладиться общением с природной.

Вспоминая осторожничанье Вольского и других руководителей партии эсеров, с которыми она разговаривала в Москве, Каплан недоумевала: почему ей не дают задания, не привлекают к активной борьбе с большевиками? Не верят?! В таком случае остается действовать самой. Слава богу, кроме эсеров, в Москве есть и другие патриоты…

Каплан трудно пережила разгром Учредительного собрания. Горела желанием свершить возмездие. Убить Ленина. Поддержки у Вольского не встретила и, обуреваемая жаждой действий, еще до встречи с Семеновым, создала в Москве свою террористическую группу. Завербовала старого каторжанина Павла Пелевина, бывшего матроса, без четких мыслей и прочных убеждений. Привлекла Владимира Рудзиевского, присяжного поверенного с белогвардейским оттенком и эсерствующую девицу Марусю, не знавшую своей подлинной фамилии, истинное дитя панели.

Представление о терроре у сподвижников Фанни Каплан было совершенно диким. Пелевин считал возможный отравить Ленина, вложив что-нибудь соответствующее в кушанье. По мнению Рудзиевского, к Ленину надо было подослать врача, который привил бы ему опасную болезнь. Маруся намеревалась убить Ленина кирпичом из-за угла.

Конкретного плана покушения террористы не имели, но на всякий случай обзавелись бомбой. Хранилась она у Каплан. Позднее Фанни передала бомбу Семенову на явочной квартире в Сыромятниках…

Коноплева про себя отметила, что у Каплан одно плечо выше другого. Природа словно умышленно обошла вниманием эту женщину. Впрочем, когда она усталым движением бледной руки сняла косынку, на костлявые плечи упала тугая волнистая коса. Коноплева даже вздрогнула. Черная змеевидность косы еще резче подчеркнула отчужденность и замкнутость Каплан.

Пожизненную или как ее называли "вечную" каторгу Каплан отбывала с Марией Спиридоновой и Еленой Ивановой в Мальцевской тюрьме, а затем – в Акатуе. Здесь она окончательно порвала с анархистами и примкнула к эсерами После Февральской революции получила амнистию. Жила некоторое время в Москве, потом уехала в Крым, жила у подруги – каторжанки Фанни Ставской. Вернулась в Москву. Повстречала немало знакомых – бывших политкаторжан. Ни с кем из них близко не сошлась, а включилась в террористическую работу. Вскоре выяснилось, что на этом поприще не оказалось ей равных…

В тусклых глазах Каплан – ни огонька, ни мысли. Почти не выпускает из тонких бескровных губ папиросу. Куда девалась ее былая живость? Понимала ли она опасность, навстречу которой шла? Безвестная, некрасивая, больная, она была нужна только партии. Кто убьет Ленина? Кто может остановить этого колосса? Только Каплан. Ее рука не дрогнет. Она не намерена ни спорить, ни обсуждать эту тему.

Каплан знала, что самым яростным противником Ленина является Абрам Гоц. От одной мысли, что Ленин стал Председателем Совета Народных Комиссаров, он приходил в бешенство. Малейший успех большевиков раздражал и мучил. Гоц принимал отчаянные попытки устранения Ленина от руководства революцией. Все они заканчивались провалами. И вдруг в отряде Семенова появилась Каплан. Находка для партии эсеров. Семенов твердо уверовал в новоявленную Шарлотту Кордэ и рассказал о ней Абраму Гоцу и Дмитрию Донскому.

По совету Гоца глава московских эсеров Донской решил встретиться с Фанни Каплан. Не похудеет же он от того, что лишний раз назовет Каплан "надеждой революционной России", "звездой народовластия". Возвеличит уголовное убийство до "героического акта" во имя Родины и Свободы. Нет, не похудеет…

У Смоленского рынка, там, где за недостатком мест в торговых помещениях еще недавно продавали прямо с возов разнообразную снедь, торговали вразнос бойкие лотошники, а сейчас примостилась барахолка. На бульварчике, покрытом тусклой пылью, усеянном шелухою от семечек, на облезлой лавочке сидели трое.

Никто не обращал внимания на этих людей, ничем не выделявшихся из тутошней публики. Один, это был Семенов, – обликом похож на мастерового из удачливых – усики в ниточку, жесткий котелок на голове. При кожанке, а вместо манишки – сатиновая косоворотка. Ну и пусть, если так ему хочется. Другой – в офицерском френче, но, кажется, с чужого плеча. Не видно, чтобы спарывались погоны. Когда их спарывают, остается невыгоревший след. В офицерских ремнях с портупеями, в фуражке без кокарды, в безоправном пенсне, не "чеховском", с дужкой, а простом. И, наконец, то ли барышня, то ли дама, она близоруко щурилась и то и дело перекидывала с груди на спину черную длинную косу.

Лавка была простецкая, без спинки, изрезанная перочинными ножами. Семенов сел так, чтобы видеть бульвар и рынок. Прошел какой-то оборванец с тоскливой, чахоточной обезьянкой на руках. Спросил, не купят ли ее почтенные господа. Услыхав отказ, смачно выругался. "Чего только на Руси не увидишь", – сказал Семенов, лишь бы что-то сказать. Разговор не клеился. Все трое почему-то испытывали неловкость. Ее разрядил Донской, как самый старший, что ли? Он поправил портупею, чиркнул сделанной из винтовочной гильзы позеленелой зажигалкой – курил не махорку, папиросы – и кратко, повелительно приказал, чтобы Фанни Ефимовна рассказала о себе.

Готовая к этому неизбежному вопросу – уже довелось "исповедоваться" и Коноплевой, и Семенову – она потеребила тяжелую косу, моргнула близорукими глазами и с неожиданной откровенностью начала:

– Родилась в большой семье. Какая бывает семья у бедного еврейского учителя? Детей полна куча. Нужда – непролазная. Но отец – Каплан вдруг застенчиво улыбнулась – дал мне приличное домашнее образование. Пристально посмотрела на Донского и со значением добавила:

– "Университет" я закончила на каторге.

И умолкла. Заметила нетерпеливое переглядывание Донского и Семенова. Поняла: надо сокращаться. И, разом переменив тон, сказала:

– В 1906 году вместе с Маней Школьник и Ароном Шпайзманом готовила покушение на киевского генерал-губернатора.

– На Клейгельса покушалась, – перебил ее Донской. – Знаю, что струсили ваши коллеги.

– Вот уж нет, – возразила Каплан, – просто переменили почему-то план. Меня в свои намерения не посвятили. Вместо Клейгельса убили черниговского губернатора Хвостова…

– Не убили, а ранили, – поправил Семенов.

– Да, – согласилась Каплан. – Ранили. Арончика Шпайзмана повесили, а Мане Школьник дали двадцать лет каторги…

Донской досадливо поморщился. Кажется, она намерена рассказывать всю историю эсеровского движения.

– Нельзя ли покороче, – мягко сказал Дмитрий Дмитриевич. – Поближе к сути…

– Хорошо, – ответила Каплан, сникая. – У меня получилось нелепо: в комнате, где я квартировала в Киеве, вдруг ни с того ни с сего взорвалась припрятанная бомба. Не знаю почему.

– Понятно почему, – сказал Семенов, – не иначе, как хранили со вставленным запалом, так?

– Так, – подтвердила Каплан.

– Кислота разъела оболочку запала, и случился взрыв, – пояснил Семенов, будто при этом присутствовал.

– Возможно, – согласилась Каплан.

– И? – спросил Донской.

– И – смертная казнь, – гордо сказала Фанни. – Заменили пожизненной. Отбывала в Нерчинске. А точнее – сперва в Мальцевской тюрьме. Ее знаете?

– Знаю, знаю, создали в седьмом году, а в десятом прикрыли, – откликнулся Донской. Дальше…

– Дальше – перевели в Акатуй.

– Традиционная народническая тюрьма, – одобрительно сказал Семенов.

Каплан понравилась Донскому как боевик, как человек с твердой волей и крепкими эсеровскими традициями. Донской понравился Каплан как энергичный, смелый руководитель и, прежде всего, как человек "дела". Он сумел оценить ее безогладный героический порыв, с которым она выступала против Ленина. Каплан гордилась, что ее воодушевил и благословил на подвиг руководитель Московского бюро, член ЦК ПСР. Она шла на покушение от имени своей партии, от имени всех эсеров, защищавших народовластие.

– Ваше имя, Фанни, станет знаменем свободы, – сказал Донской террористке. – Ваш подвиг отзовется в сердце каждого социалиста-революционера.

Особенно тронули Каплан слова Донского о добре, о краткости человеческой жизни. Поэтому надо спешить делать добро. "Как можно жить, не совершая добра!" – восклицал Дмитрий Дмитриевич и восторженно глядел на Фанни. И в самом деле, думала она, что важнее для нее: личное маленькое счастье или счастье всех граждан России? Что есть отдельная человеческая жизнь? Это всего лишь едва заметная искорка в гигантском костре революции. Она может разгореться и может погаснуть. Но как? Тратя тепло только на одну себя или отдавая его другим? Каплан, расставаясь с членом ЦР ПСР Д.Д.Донским, твердо решила отдать тепло своей души другим. Если бы выпала удача выстрелить в Ленина…

СВИДЕТЕЛЬСТВА ВРЕМЕНИ

ИЗ СТЕНОГРАММЫ ЗАСЕДАНИЯ ВЕРХОВНОГО РЕВОЛЮЦИОННОГО ТРИБУНАЛА

СЕМЕНОВ:Это произошло в конце мая. Я встретился с Фанни Каплан, которая произвела на меня хорошее впечатление на первом же свидании. Сделал ей предложение войти в нашу группу. У нее было 4 человека.

ДАШЕВСКИЙ:Фанни Каплан работала при Московском бюро ЦК ПСР в технической области. Выполняла отдельные поручения. Каплан одно время была у меня помощницей. Я передал Семенову, что есть старая революционерка, очень хороший товарищ, одержимая мыслью – убить Ленина. Предложил Семенову познакомиться с Каплан, заявить ей, что он имеет определенные полномочия на организацию того дела, к которому ее неудержимо влечет.

КОНОПЛЕВА:Покушение на Ленина расценивалось, как акт политический. Мы старались путем слежки установить часы и дни выездов Ленина. Слежка велась за въездом в Кремль, военным комиссариатом и разными военными учреждениями… Дежурили мы в несколько очередей… Кроме того, мною велась слежка в деревне Тарасовке, по Ярославской железной дороге. Я поселилась там под именем Лидии Николаевны Поповой. На даче жил тогда В.Д. Бонч-Бруевич, у которого бывали видные большевики.

На одном из собраний отряда был поставлен вопрос, на кого первого делать покушение – на В.И.Ленина или на Л.Д.Троцкого. Решено было сделать покушение на того, кто первый будет встречен в благоприятной для террористического акта обстановке…

ЧЛЕНОВ:Само собой понятно, что в партии социалистов-революционеров создалось такое настроение, при котором они считали, что объявить открытый террор по тем или иным соображениям нежелательно, но если в тот или иной момент то или иное лицо, связь которого с партией нельзя доказать, убьет кого-нибудь из господ большевиков, то мы должны этому только радоваться, ибо это покажет всей Европе и всей России, как их ненавидит пролетариат.

И вот отсюда постоянно повторяющиеся, как лейтмотив, разговоры: убить должен рабочий. Отсюда Сергеев убивает Володарского, отсюда в Москве намечаются в числе исполнителей Федоров-Козлов и Усов, и только когда на них получилась осечка, пришлось, скрепя сердце, двинуть на это дело Каплан.

«Честное» слово Абрама Гоца

Семенов не мог не видеть, что с тех пор, как Центральный Комитет ПСР не взял на себя ответственность за покушение на Володарского, боевики заколебались. У рядовых исполнителей террора пошатнулась вера в правильность действий своих духовных наставников. Никому из боевикой не хотелось прослыть зеурядным убийцей с большой дороги.

В Центральном боевом отряде не было ни одного человека, который бы остался равнодушен к поступку Константина Усова. Большинство его осуждало, рабочее меньшинство – поддерживало, но хранило молчание. Усову бросали в глаза обидные слова: "Как же ты тогда не пошел в ЧК и не заявил на нас всех?" Когда идешь рядом с людьми не месяцами, а годами и когда вдруг убеждаешься, что эти люди завели тебя бог знает куда, ты должен поставить перед собой жесточайший вопрос: что важнее личные переживания или требования революции? Для настоящего революционера этот вопрос в конечном итоге предрешен: интересы пролетариата, интересы революции превыше всего. У Константина Усова происходила тогда только внутренняя ломка взглядов, и он продолжал оставаться с теми людьми, с которыми ему уже было не по пути.

Большое влияние на Усова оказывал Григорий Семенов. Он горячо убеждал боевиков, что после убийства Ленина не будет таких заявлений, как после убийства Володарского. ЦК ПСР, партия признают террористический акт немедленно или через некоторое время. Нельзя не считаться с красным террором большевиков.

Кого убивать первым? Ленина или Троцкого? Мнения разошлись. Донской и Тимофеев предлагали убить Троцкого. Гоц – Ленина.

Этот спор Дмитрия Донского и Евгения Тимофеева с Абрамом Гоцем хорошо запечатлелся в памяти Григория Семенова.

С убийственной иронией Абрам Гоц разглагольствовал о том, что Троцкий никогда не верил в социальную революцию рабочих и крестьян. Он – позёр и охотно бы умер, сражаясь за Россию, при условии, однако, чтобы при его смерти присутствовало достаточно большая аудитория. И добавлял:

– Диктатура пролетариата с Троцким для эсеров лучше, чем без него. Надо прежде всего убить Ленина и обезглавить Советскую власть. Семенов возразил Гоцу.

– Политическая обстановка не созрела для подобных террористических актов. Покушение на Ленина надо производить при начинающемся развале Советов. Развала же пока не наблюдается. Большевики, особенно Ленин, пользуются огромной популярностью среди народных масс. Покушение необходимо отсрочить.

Гоц яростно обрушился на Семенова. Доказывал, что для террора политический момент созрел. Убийство Ленина надо осуществить немедленно.

– Поймите, Семенов, – захлебывался Гоц, – сейчас август 1918 года. Что это значит? На Волге и на Урале – эсеры, меньшевики и Антанта. В Приуралье успешно действуют Иванов и Герштейн. В районе Ижевского и Боткинского заводов прочно обосновался Тетеркин. Но – и это уже подтверждено жизнью – нашей гордостью является Среднее Поволжье. Здесь сосредоточены лучшие наши кадры: Климушкин, Брушвит, Фортунатов, Вольский, Нестеров, Маслов, Алмазов, Филипповский, Раков, Веденяпин, Абрамов, Лазарев. В меру сил им помогают испытанные бойцы народовластия Касимов, Жигалко, Подиков. В Поволжье у нас своя армия, свое государство, свое правительство, свои законы и порядки.

– Что верно то верно, – согласился Семенов. – А как обстоят наши дела в Сибири, на Украине и других областях России?

– Лучше и желать нельзя! – воскликнул Гоц. – В Сибири – эсеры, кадеты и Антанта. На Украине – генерал Скоропадский, кадеты и Германия. На Кубани – генерал Алексеев, эсеры и Антанта. В Закавказье – эсеры, кадеты и Антанта. В Архангельске – эсеры, меньшевики и Антанта.

Такого момента партия эсеров давно ждала. 30 августа в Петрограде будет убит Урицкий и мы там станем хозяевами положения. В этот же день надо обязательно убить Ленина и в наших руках может оказаться Москва и все окружающие ее города…

По техническим причинам Ленина убить гораздо проще, чем Троцкого. Маршруты его поездок известны. Троцкий же редко бывает на заводах. Ездит с охраной на броневике.

Смерть Ленина активизирует работу всех демократических и народных партий против большевизма в России. Они пойдут за социалистами-революционерами.

Семенов спросил членов ЦК, возьмет ли партия на себя ответственность за убийство Ленина? Признает ли она террористический удар политической акцией? Если партия и ее Центральный Комитет намерены отказаться от признания акта покушения на Ленина, как это было после убийства Володарского, то боевики вряд ли согласятся продолжать боевую работу в Москве.

Гоц ответил:

– Ввиду большой политической важности готовящихся актов на Ленина, Урицкого, Дзержинского и Свердлова ЦК не заявит о непричастности партии к ним. Возможно, по тем или иным практическим соображениям ЦК замедлит признание актов делом партии, но с тем, чтобы через некоторое время декларировать их открыто.

…Вспоминалось обо всем этом Григорию Семенову без радости. "Голова кругом, – думал он. – Гоцу хорошо в Удельной на даче. Он не видит пытливых, сверлящих и нетерпеливых глаз боевиков. Характеры у всех разные, а лица какие-то одинаковые…

Семенов решительно качнул головой, откинул витой чуб:

– Достаточно ли беседы с тремя членами ЦК дли гарантии партийной законности террористических актов?

За всех ответил Козлов:

– Покушавшийся в случае ареста обязан заявить, что террористический акт является делом партии. Центральный Комитет обязан немедленно открыто признать своей политической акцией любой террористический удар по Советам, нанесенный боевиками Центрального боевого отряда.

Новиков и Зеленков молчали. Спорили Усов, Зубков и Коноплева. Каплан не проронила ни слова. Только стала еще больше дымить папиросой. Наконец, после долгих прений боевики решили, что точка зрения Абрама Гоца в основном приемлема. Но поскольку Гоц не дал никаких официальных обещаний от имени ЦК ПСР, у боевиков должны быть более определенные и более официальные гарантии партийной законности террористических актов на руководителей Советского правительства.

Состоялась еще одна встреча с Гоцем. Семенов подробно проинформировал его о настроении боевиков. Попросил дать официальный ответ: гарантирует ли он от своего имени, что ЦК ПСР не отречется от актов покушения на Ленина, Дзержинского, Урицкого, Свердлова.

– Даю честное слово, – воскликнул Гоц. – Центральный Комитет не заявит о непричастности и признает акты открыто немедленно или через некоторое время.

И как-то особенно доверительно сказал Семенову:

– Все будет хорошо. Партия вас ценит, Григорий Иванович…Надеется на вас…

Скрываясь от ВЧК на даче в Удельной, куда один за другим приезжали функционеры ПСР, Гоц чувствовал себя полноправным вождем и в то же время не хотел единолично брать на себя ответственность за предстоящие события, а они надвигались неотвратимо…

В Сыромятниках начинало светать. Семенов подошел к окну, закурил. Террористы сидели молча, ждали указаний. Усов, Коноплева, Зубков, Ефимов, Новиков, Королев, Пелевин, Федоров-Козлов, Сергеев, Каплан, Иванова… Семенов хмурился – угрюмые лица товарищей не радовали… Он делал все от него зависящее, чтобы покушение на Ленина совершил рабочий. Гоц и Донской рассчитывали на грандиозный фурор. Нужен был такой рабочий, в котором не было бы ни единой крупинки мелкобуржуазного элемента. Семенов нашел такого рабочего в Центральном боевом отряде – Константина Усова, но пролетарий не оправдал доверия.

Сергеев после убийства Володарского ослаб духом и не был способен повторить террористический акт в Москве. Федоров-Козлов? Но какой из него рабочий, когда за каждым поворотом улицы видит свою деревню. Осталась одна надежда – Фанни Каплан…

– Григорий Иванович, – обратилась она к Семенову, – все боевики в сборе…

– Прошу извинить, – встряхнулся Семенов. – Питер вспомнился.

– Питер – не Москва, – бросил реплику Зубков. – Питер был к нам добрее…

– Верно, – заметил Козлов. – Но в Питере мы "охотились" не за Лениным..

– Кончай разговоры, – строго отрезал Семенов. – Слушайте внимательно. Для "глухих" дважды повторять не буду.

Помолчал. Потрогал чью-то фуражку, лежавшую на столе. Кивнул на дверь…

– Все в порядке, – ответил Сергеев. – В дозоре Новиков.

– Друзья! – начал Семенов. – Мы, боевики – исполнители воли нашей партии. Мы постоянно находимся на передовой линии фронта. Постоянно ведем бой с узурпаторами власти – большевиками. Член ЦК Абрам Рафаилович Гоц заверил, что на этот раз от нас не откажутся: партия признает террористический акт на Ленина. Гарантия – честное слово Гоца!

Террористы обрадовано загудели, а Семенов продолжал:

– В пятницу – 30 августа 1918 года Ленин будет выступать на митингах. Чтобы на этот раз не сорвалось – я раскинул сеть пошире. Помните, меткими выстрелами в Ленина, мы изменим ход исторических событий в России. Вернем их на путь народовластия.

Коноплева улыбнулась. Руководителем – единомышленником, боевиком без страха и сомнения, Семенов ей нравился больше.

Семенов подробно проинструктировал террористов, потребовал железной дисциплины.

– Боевику Усову, – сказал в заключение Семенов, – проявившему малодушие, на заводах делать нечего.

Усов побледнел, молча положил на стол револьвер.

– Оружие оставь, – рявкнул Семенов. – Пойдешь дежурить в Петровский парк. Разослав дежурных боевиков-разведчиков, Семенов оставил на явочной квартире только террористов-исполнителей: Фанни Каплан, Лидию Коноплеву и Филиппа Козлова.

– По три пули, – почти прошептал Семенов, – в каждом из ваших револьверов отравлены ядом. Даже при легком ранении яд должен сработать безотказно.

"Хитер, – подумал Козлов. – Не рискнул сказать про яд при всех".

Из Сыромятников Коноплева поехала на Александровский вокзал, Филипп Козлов подался на Хлебную биржу. Фанни Каплан – в Замоскворечье, на Серпуховскую площадь.

Оставшись один, Семенов долго сидел за столом с закрытыми глазами. Он как бы прокручивал в голове отдельные моменты закончившегося заседания партийного ядра Центрального боевого отрада при ЦК ПСР. Кто знает, что теперь в голове у каждого? Убить Ленина… Страшно подумать, не то что вслух произнести. Кажется, он точно определил день и час покушения. Территориально разделил Москву на три условных района. В каждый из них назначил ответственного исполнителя. На каждом крупном митинге будет находиться дежурный боевик, который в случае приезда на митинг Ленина, известит исполнителя. Исполнители… Козлов, Коноплева, Каплан. Усова отстранил. Сказать по правде, никому из них по-настоящему Семенов не доверял, даже Коноплевой. Полагал, что Лида чрезмерно прямолинейна, ей недостает гибкости, недостает порою трезвого разумения, тех качеств, которые Григорий Иванович ощущал в себе. Он был тщеславен и не скрывал этого даже от себя. Был самолюбив – и того не прятал. Был хладнокровен, чем гордился:

Семенов с надеждой думал только о Фанни Каплан. Как только он впервые увидел ее на явочной квартире и побеседовал, сразу почувствовал к ней доверие, даже больше того – увидел в ней родственную душу…

Предложил вступить в Центральный боевой отряд. Свел ее с руководителем Московской организации эсеров. С тех пор Каплан пользовалась неизменным покровительством Донского и особым доверием Семенова. Как-то она проявит себя 30 августа на заводе Михельсона, куда по всем данным должен приехать на рабочий митинг Ленин?…

ИЗ СТЕНОГРАММЫ ЗАСЕДАНИЯ ВЕРХОВНОГО РЕВОЛЮЦИОННОГО ТРИБУНАЛА

СЕМЕНОВ:Тимофеев сообщил мне адрес Гоца. Встреча с ним состоялась на даче в Удельной. Там оказался и Рабинович. Говорили о терроре. «Теперь развернем работу, – сказал Гоц. – Террор будет иметь колоссальное значение в момент наступления Народной Армии Комитета членов Учредительного собрания на Волге».

После этого разговора с Гоцем, который я лично для себя считал вполне достаточным, начал подготовку покушения на Ленина.

ГЕНДЕЛЬМАН:Зачем вы встречались с Донским?

СЕМЕНОВ:Донской как член ЦК ПСР хотел познакомиться с одной из исполнительниц покушения на Ленина.

ГЕНДЕЛЬМАН:Для Каплан вопрос о санкции ЦК ПСР такой роли не играл, как для вас. Правильно?

СЕМЕНОВ:Нет, играл. Вопрос о санкции ЦК ПСР имел колоссальное значение. Я имею в виду самое важное: не формальное признание, а моральную санкцию партии. Каплан знала, что ЦК ПСР признавал необходимость террора.

УСОВ:Помню слова Ивановой, которая сказала, что для ЦК ПСР очень важно, чтобы исполнителем убийства Ленина обязательно был рабочий. Все боевики высказались за мою кандидатуру. Иванова даже похвалила меня, как честного члена партии – рабочего, самоотверженно борющегося с врагами революции. Для партии эсеров врагом революции являлся Ленин.

ИЗ КНИГИ М.Н.ПОКРОВСКОГО "ЧТО УСТАНОВИЛ ПРОЦЕСС ТАК НАЗЫВАЕМЫХ «СОЦИАЛИСТОВ-РЕВОЛЮЦИОНЕРОВ»

"Семенову… была вымыта голова, и он был выкинут со своими дружинниками из Петрограда за несвоевременное убийство Володарского.

И вот, через два месяца, тот же Семенов приходит к тому же Гоцу и спрашивает, как ни в чем ни бывало: "А теперь линия ЦК в этом вопросе не изменилась?" Гоц отвечает: "Не изменилась, а впрочем, поговорите с Тимофеевым: я теперь не в курсе дела".

Спрашивается: можно ли себе представить, чтобы в партии, которая не применяет и не собирается применять к своим противникам методов террористической борьбы, происходили такие разговоры между руководителем партийной работы и одним из руководимых, можно себе представить, чтобы к тов. Ленину пришел тов. Дзержинский с вопросом: "А нельзя ли устроить покушение на Пуанкаре?" А Ленин бы ему ответил: "ЦК до сих пор этого избегал, а, впрочем, я теперь в отпуску, подите поговорите с Рыковым, он в курсе дела". Можно себе такую чепуху представить? А вот в партии эсеров такие разговоры велось как совершенно нормальные.

ИЗ ОБВИНИТЕЛЬНОГО ЗАКЛЮЧЕНИЯ

После санкции ЦК, переданной Гоцем Семенову, последний сообщил об этом членам боевой организации… и последние тогда потребовали, чтобы ЦК определенно заявил, что он не откажется от актов. Согласно этому решению, Семенов снова отправился к Гоцу на дачу и предложил дать официальный ответ, гарантирует ли он от имени ЦК, что ЦК не отречется от акта. Гоц дал от имени партии честное слово, что ЦК не заявит о непричастности партии и признает акт открыто немедленно или через некоторое время.

На основании этого показания устанавливается: во-первых, связь боевой группы непосредственно с ЦК через Семенова, во-вторых, осведомленность об этом членов ЦК Гоца и Донского, в-третьих, полная уверенность боевиков, что они действуют с санкции ЦК, в-четвертых, формальная гарантия, данная ЦК о том, что он на этот раз не отречется от акта".