Текст книги "Десять покушений на Ленина. Отравленные пули"

Автор книги: Николай Костин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 25 страниц)

В логове польской охранки

Кто бы мог предположить! В партии социалистов-революционеров образовалась оппозиционная группа. В лице видных эсеров Святицкого и Шмелева, Вольского и Ракитникова, Буревого и Дашевского, она выступила за сотрудничество с большевиками. После занятия Красной Армией Уфы так называемая Уфимская делегация правых эсеров предложила начать переговоры с Уфимским ревкомом и совместных действиях против Колчака.

Ревком запросил Совнарком о полномочиях. В.И.Ленин и Я.М. Свердлов немедленно отреагировали. 0ни телеграфировали члену Реввоенсовета Восточного Фронта С.И. Гусеву, чтобы он начинал переговоры, приняв все меры для предупреждения попыток провокации и охраны фронта. Предлагали гарантировать "абсолютную личную неприкосновенность парламентерам от эсеров…"

Переговоры проходили в январе 1919 года. Завершились они принятием соглашения. Делегация членов партии с. – р. и президиума съезда членов Всероссийского Учредительного собрания призывала "всех солдат народной армии прекратить гражданскую войну с Советской властью, являющейся в настоящий исторический момент единственной революционной властью эксплуатируемых классов для подавления эксплуататоров, и обратить свое оружие против диктатуры Колчака".

Уфимский ревком со своей стороны заявил, что Советская власть не будет подвергать преследованием войсковые части, отдельных лиц и группы, "добровольно отказавшиеся от дальнейшей войны", а также тех из них, которые пойдут против Колчака, и социалистов-революционеров за их принадлежность к партии.

Во время переговоров ревком предложил Уфимской делегации выступить о признанием Советской власти не от имени съезда Учредительного собрания, а от имени руководства партии. Но никто из членов делегации не принял на себя эту миссию. ЦК РКП/б/ предложил продолжить переговоры с эсерами на основе Уфимского соглашения в Москве. Но переговоры не состоялись из-за резко отрицательной позиции ЦК ПСР.

Ракитников, Буревой, Вольский, Святицкий и другие сторонники Уфимского соглашения образовали особую группу, получившую по названию издававшиеся ими газеты, наименование "Народ". Она обратилась к членам партии эсеров с письмом, в котором осуждалась тактика ЦК ПСР по отношению к Советской власти и вообще борьба на два фронта, которая привела партию к вооруженным выступлениям против большевиков, против Советов.

В письме группы "Народ" говорилось: "Будем неустанно и с оружием в руках бороться с реакцией, ничего не прося и не требуя за это от большевиков… Призовем к этой борьбе всех наших многочисленных товарищей и сочувствующих нам, находящихся в рядах Красной Армии. Призовем тех, кто находится в рядах "белых" войск Колчака, Деникина, наступающих на Центральную Россию, обратить_ свое оружие против своих реакционных узурпаторов".

Активными членами группы "Народ" стали Григорий Семенов и Лидия Коноплева. Они все более и более убеждались, что Советская власть – власть серьезная. Она смело решала кардинальные проблемы страны: громила интервентов и белогвардейцев, уничтожала внутреннюю контрреволюцию, ликвидировала разруху.

Партию правых эсеров охватил кризис. Местные организации, следуя примеру группы "Народ", одна за другой отвергали курс своего Центрального Комитета. Бакинская организация эсеров прямо заявила, что считает советскую форму диктатуры рабоче-крестьянских масс единственно реально осуществимой и целесообразной организацией государственной власти.

Херсонская организация призывала эсеров честно работать в советских органах, учреждениях, в Красной Армии. Николаевская организация в принятой резолюции отмечала: "Советская власть сделалась центром собирания всех революционных сил, противостоящих буржуазно-помещичьей реакции…

Группа "Народ" гораздо реалистичнее, чем ЦК ПСР, оценивала конкретно историческую обстановку: признала Октябрьскую революцию, руководящую роль большевиков, осуществляющих ее завоевания. Осознала бессмысленность вооруженной борьбы с Советской властью. Отказалась выполнить решение ЦК ПСР о своем роспуске. Заявила, что выходит из партии. Оставила за собой право аппелировать к очередному партийному съезду. Она присвоила себе название "партия социалистов-революционеров меньшинства".

Григорий Семенов по собственной инициативе и с одобрения группы "Народ" готовил покушение на Колчака, а затем – на Деникина, но осуществить их не успевал: белых генералов быстро разбивала Красная Армия.

Членам группы "Народ" разрешили служить в Красной Армии. В ее ряды вступил и Григорий Семенов. Реввоенсовет Западного фронта направил Семенова со специальным заданием для подрывной работы в тыл Польской армии. Одновременно ему поручили проникнуть в организацию Савинкова, войти в доверие закоренелого врага Советской власти, ознакомиться с программой и планами савинковцев, узнать пароли и явки на территории Советской России.

Семенов перешел линию фронта со своей помощницей – женой Натальей Богдановой в августе 1920 года. Красная Армия отступала от Варшавы. Обстановка не благоприятствовала осуществление задания и вскоре польская охранка арестовала Семенова и Богданову как "большевистских шпионов". Польский язык ни Семенов, ни Богданова не знали. Документы их вызывали подозрение. Однако показания Семенова и Богдановой вполне сходились. "Легенда" оказалась превосходной. Поляки медлили: может, и впрямь схватили не большевистских шпионов, а беженцев, гонимых огненным вихрем войны?

Арестованных отправили в Варшаву, в распоряжение 2-го отдела польской контрразведки. Здесь Семеновым и Богдановой занялись всерьез: точная экспертиза определила, что их документы – фальшивые, а изготовлены мастерски.

Время военное – красным разведчикам грозил расстрел. Семенов решил использовать последний шанс…

В Польше Семенов не исключал встречи с Савинковым, которого хорошо знал. Теперь он решил использовать знакомство с Борисом Викторовичем и заявил польским контрразведчикам, что Савинков может гарантировать его лояльность к Польскому правительству и подтвердить, что ои не "большевистский шпион", а непримиримый противник Советской власти.

– Назовите еще раз фамилию вашего знакомого.

– Савинков.

– Борис Викторович?! Мы не ослышались? Вы не шутите?…

– Мне сейчас не до шуток. – ответил Семенов. Тюрьма – не пикник. "Стенка" – не берег Женевского озера.

Контрразведчики громко расхохотались.

– Если пан Савинков поручится за вас – "стенка" не понадобиться…

Семенов ждал… Захотят ли контрразведчики сообщить о нем Савинкову? Приедет ли Борис Викторович? Возможно, пошлет секретаря? Кто у него секретарь? Ах, да, в Реввоенсовете о нем упоминали – Смолдовский. Если он – удача. Приятелем был в эмиграции. Всегда ладили, понимали друг друга.

Семенов стал готовиться к поединку с Савинковым. Впервые он его встретил в эмиграции. Шапочное было знакомство и все же… Потом Петроград. Здесь встречались частенько. Вполне дружески. Семенов состоял тогда членом комиссии Петроградского бюро ЦК ПСР. Был председателем комиссии бюро исполнительного Комитета Петроградского Совета Рабочих, Солдатских и Крестьянских Депутатов. Совместные поездки на фронт – сблизили. Да и по хватке, по характеру они чем-то напоминали друг друга. Только Семенов был значительно моложе. Он только-только входил во второй эшелон эсеровской элиты, а Савинков давным-давно представлял ее на самых высоких постах до и после Февральской революции.

Семенов тоскливо смотрел в "копеечное" окно тюремной камеры. Мутное пятно. Серый клочок неба. Серый… Серые… Мелькало что-то далекое, полузабытое… Слова "серый", "серые" когда-то имели для него иной смысл. "Серыми" назывались социалисты-революционеры, а социал-демократы – "седыми".

Как это было давно! И было ли? Муторно, ох как муторно на душе. Газет читать не дают… На допросы не вызывают. И от Савинкова – никаких известий… Семенов всегда немного завидовал Борису Викторовичу. Завидовал по-хорошему. Знал его жену – дочь писателя Глеба Успенского – Веру Глебовну, которая в порыве откровенности говорила:

– Борис лучше, чем его слова.

Блестящий рассказчик и собеседник, Савинков писал недурные стихи. Умел очаровывать окружающих. Слыл знатоком Маркса. Русская интеллигенция тогда болела социализмом. Савинков тоже причислял себя к "больным".

Семенову импонировало, что во всех террористических акциях Савинков играл первую скрипку. Часто рисковал жизнью. Казалось, что она у него не одна, а десять. Великолепно владел собой. Не давал волю чувствам. Оставался спокойным, приветливым к подчиненным, в деле – строгим. Принимал, как должное, удачи. Легко переносил промахи, считая их временными. Семенов в чем-то даже подражал Савинкову. Ему, как и Борису Викторовичу, за какое бы дело он ни брался – везло. Совершая террористические акты гибли Созонов, Каляев, уходили в небытие Герщуни и Азеф, а Савинков оставался, как однажды назвал его Виктор Чернов, "кавалергардом революции". Не забывал старого девиза эсеров? "В борьбе обретешь ты право свое!"

Больше всего Семенова поражало в Савинкове умение перевоплощаться из лакея в министра, из немца в англичанина, из офицера в купца, из чиновника в парикмахера, из крестьянина в рабочего. Он быстро "вживался" в избранный для боевой акции образ. Готовясь убить министра внутренних дел Плеве, Савинков снял шикарную квартиру в Петрограде и поселился там под видом богатого англичанина с "женой" – красавицей – эсеркой Дорой Бриллиант, с "лакеем" Егором Созоновым и "кухаркой" – старой революционеркой Прасковьей Ивановной – Волошенко. Все отлично играли свои роли, но лучше и талантливее всех – Борис Савинков. И это в значительной степени обеспечило успех террористического акта – Плеве был убит.

Шли годы. Савинков и Семенов оставались в одной партии социалистов-революционеров. Боролись с самодержавием, а на идейном фронте – с Владимиром Ульяновым-Лениным и созданной им партией большевиков. Правда, в 1907 году из-за разногласий с эсеровским руководством, Савинков вышел из партии. В 1911 году уехал за границу и объявил себя "независимым" социалистом. Во время первой мировой войны стал активным оборонцем и даже вступил во французскую армию, чтобы сражаться против Германии.

Семенов был убежден, что Савинков не случайно объявил себя "независимым социалистом". Террор умирал, и он не хотел присутствовать на его похоронах. Гроза самодержавия – партия эсеров мельчала. Члены ЦК ПСР колебались. Плелись в хвосте у кадетов, Жили конституционными иллюзиями. В ночь на 10 апреля 1907 года была арестована группа боевиков, готовившая, покушение на Николая II. ЦК партии эсеров заявил, что их партия не имеет к покушению никакого отношения…

Семенов потер лоб. Шаблонная фраза. За нее ЦК партии социалистов-революционеров прятался как за бетонную стену.

Савинков покинул партию, которой уже не боялось самодержавие. Медленно, со скрипом, но она переходила на службу либеральной буржуазии. Над партией эсеров уже иронизировали в царских дворцах и хоромах, в канцеляриях министерств и Департаменте полиции. Дошло до того, что газеты, комментируя сложившиеся между кадетами и эсерами отношения, изображали либерала, почтительно склонившегося перед монархом со словами: "Ваше величество! Дайте конституцию, а то эсеры стрелять будут!"

Савинков объявил себя "независимым социалистом". И опять был на пьедестале, воздвигнутом им самим.

В Россию "независимый социалист" Савинков вернулся в начале Февральской революции. Активно включился в политическую борьбу на стороне Временного правительства. Керенский назначил его комиссаром Временного правительства на Юго-Западном фронте, а затем управляющим военным министерством.

Октябрьскую революцию Савинков встретил враждебно. Совершил целый ряд тягчайших преступлений против Советской власти. Для спасения Временного правительства пытался поднять казачьи полки в Петрограде. В первом часу ночи пошел в Совет союза казачьих войск, членом которого состоял. Ему удалось убедить представителей казачьих: полков и военных училищ собрать небольшую вооруженную силу, чтобы попытаться дать бой осаждавшим Зимний дворец большевикам. 0днако в два часа ночи Зимний пал. Членов Временного правительства арестовали.

Но Савинков не растерялся. Переодевшись рабочим, пробрался к генералу Краснову, идущему с казаками на Петроград. Там он застал в панике верховного главнокомандующего Керенского. Тщетно пытался побудить его к активным и решительным действиям. Керенский же не верил уже никому. Все надежды возлагал только на свое ораторское искусство. Обозленный Савинков согласился с монархическим ядром казачьего офицерства на арест главковерха. Но его спасли Абрам Гоц и Григорий Семенов. Красновские войска потерпели крах, а самого генерала арестовали и доставили в Смольный.

С первых шагов Октябрьской революции Савинков стал ее убежденным противником. Глубокая, ярая ненависть к "толпе", к "массам", к их защитнице – Советской власти – заслонила в глазах Савинкова высокую правду принципов нового строя, его идеалов, он лихорадочно искал силы, способные выступить против рабочих и крестьян. Такие силы он нашел у Корнилова и у контрреволюционного казачества на Дону.

"Почему же я тогда пошел к Каледину и Корнилову? – спрашивал Савинков. – Что же мне было делать: один бороться не мог. В эсеров я не верил, потому что видел их полную растерянность, полное безволие, отсутствие мужества… А кто боролся? Да один Корнилов! И я пошел к нему".

…В конце 1918 года Савинков оказался в Париже, представителем

Колчака за границей. Посетил Ллойд-Джоржа и Черчилля. Получил для белой армии огромные партии обмундирования и снаряжения. Возглавил бюро печати "Унион" и стал распространять заведомо ложную информацию о Красной Армии. Агитировал за продолжение вооруженной борьбы капиталистических государств против Советской России.

После разгрома армии Колчака Савинков уехал в Варшаву и был принят Пилсудским. Возглавил "Русский политический комитет". Организовал так называемую "Русскую народную армию". Верховодить ею поставил генерала Перемыкина и братьев – Булак-Балаховичей… Лично участвовал в разбойничьем бандитском походе на Мозырь. Не после этого ли похода Савинков написал: "Человек живет и дышит убийством, бродит в кровавой тьме и в кровавой тьме умирает. Хищный зверь убьет, когда голод измучит его, человек – от усталости, от лени, от скуки… Я стреляю на выбор, слева, по очереди и в лоб. Я целюсь медленно, внимательно, долго…"

В походе на Мозырь Савинков и савинковцы дышали в полном, а не в переносном смысле убийствами, грабежами, казнями, бродили по советской земле в кровавой тьме, убивали безвинных от усталости и лени, от безделья и тоски. Стреляли на выбор. И слева, и справа, и в лоб. По очереди. Куда было торопиться. Захваченные были безоружны. В большинстве – старики, старухи и дети. Те, кто не смог убежать и скрыться в лесах. Потому и целились внимательно и долго. Продлевали удовольствие. Жертвы падали безмолвно. Они же были крестьянами. Красными крестьянами.

Савинковские набеги и рейды… Руководил ими полковник С.Э.Павловский. В городе Холм убито 250, ранено 130 человек. В районе Пинока – убито 14 человек. Ограблены банки и разгромлены учреждения в уездных центрах Духовщина, Белый, Поречье, Рудня. Повешена беременная жена – начальника погранзаставы. В Опочке живым сожжен директор банка Г.И.Хаймович. Близ Полоцка пущен под откос пассажирский поезд, на железнодорожной станции расстреляно 15 коммунистов…

И все же поход на Мозырь и другие разбойничьи рейды в Белоруссию закончились полным разгромом воинства Савинкова, Перемыкина и братьев Булак-Балаховичей. Тогда Борис Викторович организовал на территории Советской России военно-разведывательную деятельность. Создал под эгидой польского генерального штаба и французской военной миссии специальное "Информационное бюро". Во главе его, для нaдeжнocти, поставил своего брата Виктора Савинкова. Часть полученных сведений "бюро" передавало польскому генеральному штабу, а часть – французской военной миссии в Варшаве. Деньги, получаемые за шпионаж, шли на организацию подрывной работы в Советской Республике.

Кроме работы разведывательного характера, "Информационное бюро" занималось также посылкой людей для ведения агитации и пропаганды среди сельского населения. Цель – убедить крестьянство, что Октябрьская революция и победа социализма в России не оказала, якобы, никакого влияния на извечное течение жизни мужика, ее специфического уклада. Как была, мол, лапотная мужицкая Русь – матушка темной, невежественной и отсталой, такой она и осталась. Страшно хотелось Савинкову заставить крестьянские массы поверить в то, что социальные революции ничего не меняют в жизни простых людей. А раз так, зачем совершать такие революции, зачем проливать за них кровь. Крестьянам лучше вернуться к прежней протоптанной дорожке. Незачем свергать своих заботливых хозяев – помещиков, денно и нощно пекущихся о благополучия мужика. Естественно, для подобных идей в первые годы Советской власти кое-где почва оказывалась благодатной: зерна "савинковщины прорастали мятежами, восстаниями, заговорами, бандитизмом и терроризмом. Пылали украинские и белорусские села. Дети оставались без отцов. Отцы – без матерей. Внуки – без дедушек и бабушек. Рекой лилась кровь. Закипала вражда. На погостах по ночам кричали совы, выли бездомные собаки и надрывно мычали чудом уцелевшие бродячие бесхозные коровы. Надвигались анархия и хаос.

Савинков же тешил свое политическое честолюбие. Уроков из ошибок не извлекал. Упорствовал в заблуждениях. Угрожал и устно, и печатно большевикам историей. Так угрожал и устрашал, будто история была ему послушна. Будто он был на земле ее чрезвычайным уполномоченным. Он позировал перед лицом истории и продолжал совершать тяжкие преступления, считая их героическим вкладом в русскую революцию. Юную, новую Россию – единственную надежду всех угнетенных, Савинков стремился облить грязью, разрушить, спалить до тла, оклеветать, поставить на колени перед мировым капиталом.

…Обо всем этом Григорий Семенов был хорошо осведомлен. В какой-то мере это были его козырные карты в задуманной игре. И все же тревога не покидала. Неужели Савинков откажется от встречи? Не протянет руку помощи? Не откликнется.

Семенов еще и еще раз вспомнил все, что знал о нем. Мысленно отвечал на предполагаемые вопросы. Выстраивал одну версию ответов за другой. Далеко Москва. Далеко ВЧК… Далеко Реввоенсовет Западного фронта. Не посоветуешься о Натальей. Каково-то ей в тюремных застенках. Скольких бы ошибок можно было избежать, знай он заранее, что Красная Армия отступит от Варшавы… Не возьмет ее лихим ударом… Этого в ВЧК не предвидели… Так получилось.

Кто же приедет? Сам Борис Викторович или секретарь? Уже пять дней его не беспокоили контрразведчики. Не грозили "стенкой". Пять дней… Не спешит его спасать Савинков. Едва Семенов подумал об этом, как звякнула тяжелая задвижка… Должно быть от Савинкова. Или опять начинаются допросы? Дверь широко распахнулась и на пороге возник собственной персоной Борис Викторович Савинков. Семенов улыбнулся. Подбодрил сам себя – не робей. Ты же бывший начальник Центрального боевого отряда при ЦК ПСР! Не спеши говорить… Спеши слушать. Собеседник не из простых. И образован. И начитан. И говорун – поискать. На крайний случай держи в запаси "клятвы", "честное" слово.

Семенов вспомнил о "честном" слове Абрама Гоца – и стало легче на душе. Он – в стане неприятеля. Дать "честное" слово врагу, обмануть его – призвание разведчика, его кредо. Не для спасения собственной жизни, а во имя высших интересов русской революции.

Борис Викторович взволнованно, как показалось Семенову, обнял арестанта. Окинул взглядом с ног до головы.

– Заморили шляхтичи голодом… Могли бы и в расход пустить. Большевиков ненавидят больше, чем мы с вами.

Семенов отметил конец фразы. Выжидал, что еще скажет Борис Викторович. Стареет "серый". Весь какой-то поблекший. Уже и лысина просвечивает на макушке. Под глазами – мешки. Нет той одухотворенности, респектабельности что-ли, которыми он так блистал, когда занимал высокие посты у Керенского. Чего хорошего – быть на побегушках у 2-го отдела военной разведки Польского генерального штаба. Пожаловался: дерьмовое окружение. Кадры переводятся: одни – истреблены, другие – расстреляны, третьи – ушли в глухое подполье, выжидают, четвертые – на откупе у международного и российского капитала – в резерве.

– Тюремная встреча, – сказал Савинков с наигранным пафосом. – но я рад. Мне нужны люди из старой эсеровской гвардии. Дел – по горло. Найдется подходящее и для вас. Кстати, кто такая Богданова?

– Жена. Взял с собой. Думал, пригодится в нелегких делах…

– Так, так… Поляки о ней высокого мнения. Можно сказать, из-за нее тянули с расстрелом. А когда узнали, что ты знаком со мной… Хорошо, что так вышло. Могло все кончится иначе….

В этот же день у Семенова побывал в камере секретарь Савинкова – Смолдовский. Излучая улыбку, охая и ахая, он мимоходом задавал довольно каверзные вопросы, уйти от ответа на которые просто не удавалось… Пришлось рассказывать о себе и о Богдановой, даже более подробнее, чем Борису Викторовичу. Это злило Семенова, но он крепко держал себя в руках, понимал, что одно-два неосторожно сказанных слова погубят жизнь, а вместе с нею рухнет и то, ради чего он с Наташей решились стать красными разведчиками. Невыполненным останется задание Реввоенсовета Западного фронта и ВЧК, санкционированное самим Ф.Э.Дзержинским.

Завершая разговор, Смолдовский неожиданно спросил:

– Даешь ли ты, Григорий, честное слово друга, что действительно приехал не от большевиков?

– Даю, – твердо ответил Семенов и ему показалось, что внутри что-то оборвалось. Лицо же оставалось деловито озабоченным и только под мышками выступил холодный пот.

– Ждите вестей от Бориса Викторовича, – пожимая руку Семенову, сказал Смолдовский. – Сейчас он в генеральном штабе. Ведь на столе у Пилсудского – ваши приговоры… Но я уверен – все кончится благополучно…

Кажется, беда миновала, подумал Семенов, когда Смолдовский ушел. Осталась самая малость – ждать. Как там Наталья? Не дрогнула бы в последние минуты… Коварно действуют подлецы. Зачитали ей смертный приговор, а потом начали допросы. Сначала решили убить психологически, а уж затем – физически. Раскусила ли их Наталья? Надо полагать, иначе давно бы уже была расстреляю.

Савинков вытащил Семенова и Богданову из тюрьмы. Спас от смерти. Надеялся использовать бывшего начальника Центрального боевого отряда при ЦК ПСР в своих целях. Поместил "красных шпионов" в шикарный отель, снабдил документами и деньгами. Бывал у них ежедневно. Рассыпал комплименты Наталье. Подолгу беседовал с Семеновым.

Когда Савинков уходил, Семенов говорил жене:

– Жмется Борис Викторович. Не раскрывается до конца.

Семенов решил бросить на кон последний козырь: рассказал Савинкову о покушении на Ленина 30 августа 1918 года. Борис Викторович жадно ловил каждое слово. Семенов представал перед ним в образе террориста, не понятого ни эсерами, ни меньшевиками, ни кадетами. Такой и нужен был Савинкову – сомневающийся романтик народовластия. Как ни странно, Семенову удалось внушить Борису Викторовичу, что чуть ли не все члены ЦК ПСР завидовали ему, пытались отстранить от руководства боевой организацией. Вот он и подался с женой на Запад, к Савинкову – одному из признанных вождей белой эмиграции.

Савинков долго молчал. Как человек наблюдательный, Семенов не мог не видеть, что его рассказ произвел на Бориса Викторовича впечатление. А тут его еще и Наталья крепко поддержала. Подвела Савинкова к мысли, что все это, видите ли, внешние факты. Они лежат на поверхности – грубая действительность. Но все же и ее необходимо учитывать и борьбу за мужика с большевиками продолжать. Жертвовать всем и всеми. Даже Ульяновым-Лениным.

– Я старый террорист, – глухо отозвался Савинков. – Знаю террор не по одним только книгам…

– Вы, Борис Викторович, не старый, а великий террорист, – сказала Наталья Богданова, стараясь быть предельно искренний.

Савинков благодарно кивнул.

– Народ запуган большевиками. Его надо заново встряхнуть… Разбудить…

Посетовал Савинков на то, что в Совдепии люди измельчали. С какой-то внутренней гордостью и сдержанностью рассказал о "Союзе защиты родины и свободы". Вот где были отборные кадры. Погибли в большинстве за понюшку табаку. Недооценил он тогда большевиков. Не придал значения ВЧК. Гвардейские и гренадерские офицеры. Монархисты. Кадеты. Анархисты. Сионисты. Все рвались в бой. Все горели белой идеей сокрушить комиссародержавие. Присягу принимали. И Савинков блеснул своей феноменальной памятью. Легко, без запинки процитировал: "Клянусь и обещаю, не щадя ни сил своих, ни жизни своей, везде и всюду распространять идею "Народного союза защиты родины и свободы"; воодушевлять недовольных и непокорных Советской власти, объединять их в революционные сообщества, разрушать советское управление, уничтожать опоры власти коммунистов, действуя, где можно, открыто с оружием в руках, где нельзя – тайно, хитростью, лукавством".

Такой была программа союза, защищающего "родину и свободу", написанная, по признанию Савинкова, им самим.

Допоздна засиделся в номере Борис Викторович. Прощаясь с Семеновым и Богдановой, потеплевшим голосом сказал:

– Завтра отправитесь в Финляндию. Оттуда переберетесь в Москву. Будете готовить новое покушение на Ленина. Начатое вами дело в августе восемнадцатого надо довести до логического конца… Ни пуха вам, как говорится, ни пера…

Борис Викторович остался верен себе. Не сказал Семенову, что неделей раньше послал в Москву полковника В.Свежевского. И задание у него – убить Ленина. Снабдил агента оружием, деньгами, подложными документами, а главное – явками. Семенову же и Богдановой явок не дел: сами с усами. У начальника боевой организации своих явок не пересчитать. Прозрачно намекал, чтобы с ним, Савинковым, поделился… Пришлось Семенову тряхнуть стариной. Назвал не в Москве, а в Петрограде. Благо, явки были трех-четырехлетней давности и он не рисковал.

Савинков внушал: если не удастся убить Ленина, надо во что бы то ни стало добыть секретные сведения о Красной Армии. Хорошо бы завладеть копией мобилизационного плана. Окажется в руках – не держать ни часу. Немедленно переслать в Варшаву. Адресат один – Савинкову.

Возвратившись в Москву, Григорий Семенов и Наталья Богданова побывали в разведуправлении РККА. Потом их пригласили в ВЧК. С ними беседовал Дзержинский. Прибыли из Польши. Кто лучше Феликса Эдмундовича знал польские дела? Он долго и весело сеялся, когда Семенов доложил о своём "конкуренте" в охоте на Ленина – полковнике Свежевском. – Узнал о полковнике не от Савинкова, – заметил Семенов. – Борис Викторович проявил выдержку. Информацию получил от Смолдовского.

– Мы Свежевского уже арестовали, – сказал Дзержинский. – Он пришел на явку, которая уже давно находилась под нашим наблюдением.

Семенов облегченно вздохнул: еще один матерый враг оказался изолированным. Не так, оказывается, страшен черт, как его малюют. ВЧК успешно обезвредила одного из опаснейших террористов Савинкова. А скольких он еще зашлет в страну? До конца будет вредить большевикам, мечтать о реванше. Хвататься за террор и диверсии, как утопающий за соломинку. Тем более, что все они там, за границей, не смирившиеся с победой Октябрьской революции, – утопающие. И потому непредсказуемо опасны.

Однажды, когда Григорий Семенов пришел в ВЧК на Лубянку, его там ждала Лидия Коноплева. Ф.Э.Дзержинский предложил им готовиться для совместной работы за границей.

ИЗ СТЕНОГРАММЫ ЗАСЕДАНИЯ ВЕРХОВНОГО РЕВОЛЮЦИОННОГО ТРИБУНАЛА

ПЯТАКОВ:Свидетель Смилга. Тов. Смилга, ваше имя, отчество?

СМИЛГА:Ивард Денисович.

ПЯТАКОВ:Ваш возраст?

СМИЛГА:30 лет.

ПЯТАКОВ:Ваше общественное положение?

СМИЛГА:Я заместитель председателя Высшего Совета Народного Хозяйства.

ПЯТАКОВ:Ваша партийная принадлежность?

СМИЛГА:Коммунист.

ПЯТАКОВ:Тов. Смилга, вас вызвала защита по вопросу об обвиняемом Семенове. Что известно вам о поручении, данном Семенову военными властями во время польской войны?

СМИЛГА:В конце июля или начале августа 1920 года, даты не могу сейчас точно припомнить, тов. Семенов был из Москвы направлен в распоряжение Реввоенсовета Западного фронта, членом которого я тогда состоял, и мною был направлен к тов. Мазалову, который тогда занимался отправкой товарищей для закордонной работы. Для работы, следовательно, за фронтом.

ПЯТАКОВ:А конкретно вы не знаете о тех порученияж, которые давались Семенову?

СМИЛГА:Самый характер поручений, мне, конечно известен. Это – дезорганизаторская работа в тылу противника, но более конкретно, какое на него было возложено поручение, это я сказать затрудняюсь. Я этим делом не ведал.

ПЯТАКОВ:У защиты вопросы есть?

ЗАЩИТА:Нет.

ПЯТАКОВ:У Семенова вопросы есть?

СЕМЕНОВ:Нет.

ПЯТАКОВ:У государственного обвинителя вопросы есть?

КРЫЛЕНКО:Я не вызывал.

СЕМЕНОВ:Тов. Смилга, вам не известно, выполнил ли я то задание, которое было поручено Реввоенсоветом, отчитался ли я перед вами?

СМИЛГА:Этого я не могу сказать, потому что с ликвидацией тех работ, которые были возложены Западным фронтом на отдельных сотрудников, я уже не встречался… С Западного фронта был переведен на Южный.

ПЯТАКОВ:Вы с Западного фронта когда уехали?

СМИЛГА:Я с Западного фронта уехал в октябре месяце 1920 года.

ГОЦ:Гражданин Председатель, разрешите мне вопрос. Гражданин Семенов был командирован для дезорганизации работы в тылу противника, а скажите, были ли даны ему какие-нибудь террористические задания или нет?

СМИЛГА:Я уже суду докладывал, что насчет конкретных поручений, какие именно были даны тов. Семенову, я ничего доложить не могу, ибо этим делом близко не интересовался.

ГОЦ:А вам было известно, что Семенов был арестован за кордоном?

СМИЛГА:Нет..

ГОЦ:Гражданин Семенов не докладывал вам о том, что он был арестован, что он вошел в сношения с Савинковым? Он не докладывал о том, что взял от него определенные поручения?

ПЯТАКОВ:Тов. Смилга говорил, что он не знает…

ГОЦ:Вам известно, после вашего отъезда он доклад Реввоенсовету Западного фронта делал?

СМИЛГА:Не могу сказать. Я этим делом не интересовался…

ПЯТАКОВ:Свидетель Мазалов. Ваше имя, отчество?

МАЗАЛОВ:Алексей Антонович.

ПЯТАКОВ:Ваш возраст?

МАЗАЛОВ:24 года.

ПЯТАКОВ:Ваше общественное положение?

МАЗАЛОВ:Слушатель академии Генерального штаба.

ПЯТАКОВ:Скажите, свидетель, во время польской войны какую должность вы занимали?

МАЗАЛОВ:Во время польской кампании я работал в Реввоенсовете Западного фронта. В период 1920 года занимал должность начальника отдела, ведающего военной разведывательного характера работой Западного фронта.