Текст книги "Призванный хранить"

Автор книги: Николай Буянов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 26 страниц)

Глава 12
ХИЖИНА НА ХОЛМЕ

«Знай же, достойный господин, читающий эти строки, что я основал свою книгу на крепких опорах свидетельств людей, чьи очи и разум на замутнены глупостью, а язык чист от коросты лжи. По мере сил я стремился к истине, искал помощи людей разумных и просил Аллаха хранить меня от возможной предвзятости и ошибок.

Спешу сообщить тебе, благородный читатель, что в месяц Шабан 778 года Хиджры, царь аланов Исавар отправил своего сына Баттхара Нади в город Тебриз, где ожидали его царь Гюрли со своей младшей дочерью. И было угодно Всевышнему, чтобы возле реки Алазани войско монгольского хана Тохтамыша окружило царевича и после упорной битвы взяло его в плен.

Узнав о том, что жениха его дочери, ясноокой Зенджи, постигла такая страшная участь, царь Гюрли приказал вождю племени кингитов, что обитают высоко в горах, отрядить самых сильных и ловких воинов с тем, чтобы они скрытно пробрались в ставку неверных, выкрали благородного Баттхара Нади и спасли его от неминуемой страшной гибели.

И случилось так. В одну из тёмных ночей, когда свирепствовал ветер с ледяных вершин Абстургана [20]20
  Одно из названий Сванетского хребта.


[Закрыть] и луна скрыла за тучами свой лик, горстка храбрецов, вознеся молитвы Всемилостивому, пробралась в лагерь монголов в долине реки Памбек и освободила пленника, явив при этом чудеса доблести. И послали за ними погоню на свирепых конях, но беглецы ушли от погони, скрывшись в горных пещерах. Затем же, преодолев долгий путь и обманув монголов, добрались до Тебриза в конце месяца Зул-у-Хаджа [21]21
  Конец сентября.


[Закрыть] 778 года...»

Антон рассеянно повертел в руках документ и отметил про себя, что бумага, чёрт побери, была та же самая. То есть, конечно, не вдаваясь в подробный анализ – по-прежнему жёлтая и слегка обтрёпанная по краям. Видно было, что документ тщательно оберегали, но время и долгие странствия сделали своё дело.

Он вытащил его из кожаного футляра, едва они добрались до хижины на холме. Ноги и руки болели адски, живот сводило от голода, но странная тревога за рукопись (какое мне дело до чьей-то рукописи?) взяла верх.

Антон открыл футляр с замиранием сердца, ожидая увидеть внутри тёмные сырые комочки с безнадёжно расплывшимися чернилами... Но нет, бумага была целёхонька и даже не отсырела. Умеют делать, мелькнула бессвязная мысль, хоть и дикари. А впрочем, почему же дикари? Просвещённый XIV век, век развития арабской письменности и построения одной из самых сильных и грандиозных государственный машин (что бы там ни говорили советские исследователи о Хромом Тимуре как об угнетателе народных масс, деспоте и тиране), век Нико Пиромани и его росписи храма в Кинцвели, математического трактата Гияса ал-Арапши, мавзолея Шахи-Зинда в Самарканде и астрономической обсерватории Аттари в Бухаре. Век бесконечной племенной вражды и голов, насаженных на копья над крепостными стенами... Тебе ещё повезло, хмыкнул Антон про себя, а то могли бы заслать куда-нибудь в поздний неолит, выяснять, какой из двух кланов – Чёрного Зубра или Горбатого Скорпиона – первым провертел дыру в камне.

Он придирчиво осмотрел буквы на бумаге – уже знакомые, изящные и ровные, точно образцовая рота солдат на параде. Кто бы ни был автор документа – его каллиграфия была безупречна. Во времена Антона он мог бы, пожалуй, сделать карьеру художника-оформителя. Те же самые чернила – слегка выцветшие, но вполне чёткие. Всё это он уже видел.

Всё – кроме текста.

Текст был другим. В нём аланский царевич Баттхар Нади, сын Исавара, и не думал умирать в плену. Он был спасён «горсткой храбрецов» (и мною в том числе, подумал Антон с законной гордостью) и доставлен в Тебриз – в полном соответствии с действительностью.

Мысли бестолково толклись в черепной коробке, точно частички пыльцы при броуновском движении. Или – слегка разомлевшие пчёлы в улье. Одна мысль была настойчивее прочих: документ подменили.

Не сходи с ума, возразил кто-то внутри. Где подменили, кто, когда, с какой целью?

Ну, насчёт «где» и «когда» – не такая уж проблема для ловкого человека. К примеру, пока меня выкапывали из-под лавины. Или пока я спал в пещере, укрытый меховой курткой кого-то из Зауровых «спецназовцев». Или нырял в озеро – нырял-то я, естественно, без одежды. Или лез по отвесной стене (одежда была внизу, в мешке). Отомкнуть кожаный чехол, удивительно напоминающий тубус для чертежей, вынуть одну бумагу, положить другую, заранее припасённую, – дело нескольких секунд.

«Кто?» – тоже вопрос для первоклассника. Если подменили сразу же, ещё до первого ночного боя с монголами – значит, кто-то из людей Заура: Сандро, Тарэл Скороход, Тор Лучник, Лоза, сам Заур. Если позже, в капище древних богов – круг подозреваемых сужается до двух человек: Лоза и Заур. Или – что как раз вернее всего – оба вместе.

Остаётся последний, самый важный и трудноразрешимый вопрос: цель. Антон прикрыл глаза и попытался сосредоточиться... Ничего не выходило. Слишком мало информации, слишком мало я знаю о здешних нравах, обычаях, политических интригах и тому подобном.

Ну, кое-что мне всё же известно. Попробуем систематизировать... Итак, правители двух больших народов – Гюрли и Исавар – решают устроить свадьбу своих детей (мотивы, понятно, чисто политические, как и положено у сильных мира сего: детишки ещё и в глаза друг друга не видели). Неожиданно царевич Баттхар попадает в плен к Тохтамышу и (да простит мне Господь такую фантазию) действительно умирает, не выдержав побоев и голода. Страшная весть неминуемо доходит до Исавара. Отцовское горе велико, но долг перед народом превыше всего. Свадьба обязана состояться любой ценой – и на сцене появляется другой, «подставной» царевич. Оба отца в курсе и будут молчать, а прекрасноокая Зенджи так и не узнает, с кем разделила супружеское ложе... И единственное препятствие этому хитроумному плану – какой-то идиот, решивший увековечить эти события в своей повести. Но и тут выход находится: Гюрли приказывает изготовить фальшивую рукопись, и Заур или Лоза (или оба вместе) подкладывают мне её, предварительно уничтожив оригинал.

Нет. Не сходится (Антон в отчаянии стукнул себя по лбу). Не сходится – хотя бы потому, что для этого многие вещи нужно было знать заранее. Нужно было предусмотреть, что спустя шесть веков какой-то недобитый фриц с автоматом, шатаясь по Кавказу, наткнётся на древний документ и возьмёт его себе в качестве сувенира (то есть не выбросит и не пустит на самокрутки). Что ещё через полсотни лет я найду эту рукопись и положу её себе в рюкзак. Что я каким-то необъяснимым образом окажусь с ней в её родном XIV столетии, и при этом не замёрзну под лавиной и не попаду в лапы монголов.

А главное – мысли совершили круг почёта и опять упёрлись в исходную точку – совершенно непонятна цель всей этой дьявольской комбинации. Зачем нужно было переносить меня сюда и на моих глазах устраивать похищение царевича (или не-царевича) из плена? Зачем изготавливать поддельный документ – уничтожил настоящий, и вся недолга? Зачем столь изощрённо обманывать меня, коли я не играю в этом спектакле никакой роли?

Или всё-таки играю? Антон задумался. Понятно: большую роль мне не доверили бы. А вот маленькую, но важную... Пришла на ум его первая ночь в этом негостеприимном мире – ночь возле крохотной пещерки с занавешенным шкурой входом – чтобы никто снаружи не заметил разведённый внутри огонь.

Мне было душно и неуютно, я чувствовал... Чёрт знает, что я чувствовал – в конце концов, я не писатель, чтобы описывать всё это в красках. Я вылез из пещеры и увидел возле коней молодого парнишку, юношу, который назвался Лозой. Мы поговорили пару минут, и я неожиданно заметил монголов, взбирающихся вверх по склону. Заметил и дал знать остальным, а иначе, возможно, отряд Заура был бы уничтожен, и Баттхара никто не спас бы из плена... Вот она, «маленькая, но важная роль». Антон горько усмехнулся. Стоило переться из-за неё в этакую даль.

– Эй, чужеземец, – вдруг окликнул его мужской голос. – Пойдём в дом, не сиди на пороге.

Антон обернулся и увидел Аккера. И вспомнил, как принял его за Заура – тогда, в первый миг... Ничего удивительного: даже будь я их матушкой, я различал бы их с трудом до конца дней.

Братья были не просто похожи, они были совершенно на одно лицо. Стоило лишь постричь Аккеру бороду покороче, убрать морщины вокруг серовато-зелёных глаз и успевший побелеть шрам у правого виска... Антон попытался прикинуть возраст своего спасителя: едва за сорок, период расцвета для мужчины.

– Заур был среди вас младшим? – спросил он.

Аккер сухо кивнул.

– Он просил передать кое-что...

– Позже, – сказал Аккер. – А сейчас проходи в дом.

Жилище – довольно большое и суровое с виду, под стать хозяину, – было наполовину врезано в склон холма у его подножия. Вторая, внешняя половина, состояла из плотно пригнанных необработанных камней, почерневших от времени. Камни были положены друг на друга без раствора, но так тщательно пригнаны, что между ними не было видно ни малейшего просвета. Плоская крыша, присыпанная дёрном, покоилась на четырёх массивных деревянных столбах – собственно, это и были деревья, поставленные вниз комлем. Антон потрогал рукой строение и уважительно покачал головой. Силища. Сто лет простоит, а может, и больше, если не разрушит землетрясение. Но землетрясений тут не помнили даже старожилы. Так строили из века в век и абхазцы, и осетины, и аланы. И даже абасты, которых злая судьба согнала с обжитых мест на пустынные берега Мёртвого моря, и те продолжали возводить жилища, следуя заветам пращуров. Дверь была низкой – Антону пришлось согнуться, чтобы не удариться головой о притолоку. Зато внутри оказалось довольно просторно и уютно – стараниями девушки, надо полагать. На земляном полу лежал деревянный настил и симпатичный коврик ручной работы. Аккер почтительно снял сапоги, прежде чем ступить на него.

Ещё два коврика украшали стены, и достаточно было взгляда на них, чтобы понять, что за человек обитает здесь. На левом коврике, ближе к двери, висел прямой меч-кончар в дорогих атласных ножнах и два кинжала, купленные, судя по форме и отделке, на торгу в Тифлисе. Здесь же были два лука в колчанах, со снятыми тетивами – маленький охотничий и большой боевой. Взглянув на один из них, Антон не смог сдержать улыбки: в туле со стрелами, меж оперённых головок, желтел маленький букетик цветов, сорванных, видимо, где-то неподалёку, на альпийском лугу. Вряд ли Аккер с его суровой душой додумался бы до такого: значит, девушка...

Девушка меж тем принесла деревянное блюдо с обычным для этих мест угощением: ячменными лепёшками, козьим сыром, жареной рыбой (вот уж не подумал бы, что в здешней реке водится рыба, удивился Антон) и мёдом.

– Откуда здесь мёд? – спросил Антон, за обе щеки уплетая еду.

– Вниз по реке стоит аул, – пояснил Аккер. – Там живёт мой знакомый бортник. Господь не дал ему сыновей, и он приютил у себя странствующего монаха. А тот решил восстановить молельню на холме. Так что мне не нужно даже ходить в селение – монах сам приносит мне все необходимое. Ну а я помогаю ему, чем могу. – Аккер усмехнулся в бороду. – Странный человек. Всегда в глухом клобуке, так что лица его я так ни разу и не видел.

– А он не может быть... – Антон запнулся, но Аккер понял и покачал головой.

– Тайным соглядатаем? Не думаю. За кем здесь следить? Меня и так все знают – среди сельчан я слыву отшельником и слегка чокнутым, – для наглядности постучал пальцем себя по лбу. – Но так иногда даже удобнее.

По чести сказать, Антон слушал его вполуха. Его не занимал ни незнакомый бортник в незнакомом селении (уж не том ли, где жила когда-то храбрая Ингури?), ни славное угощение, ни даже таинственный священник, зачем-то прячущий лицо. Да и рукопись, способная в зависимости от ситуации менять своё содержание, отошла куда-то на второй план.

Нет, не на второй – на десятый. На сотый, на тысячный, потому что первые девятьсот девяносто девять планов занимала теперь для него девушка-аланка. Её большие выразительные глаза, смуглая нежная кожа на высоких скулах – нежная, несмотря на тяжёлую жизнь в хижине высоко в горах. Её шелковистые волосы, которые она моет, поди, где-нибудь в чистом, как слеза, горном озере – ни один жалкий французский шампунь и бальзам-ополаскиватель не способны дать такой эффект...

Справившись со спазмом в горле, он сказал:

– Мы так и не познакомились. Меня зовут Антон.

Она склонила голову набок, словно прислушиваясь к новому звуку.

– Красивое имя. Хотя и немного непривычное.

– Ничего удивительного. Я родился очень далеко отсюда. А как зовут тебя?

– Асмик.

– Ты аланка?

Она кивнула. Антон вдруг сообразил, что она совсем юна – лет шестнадцати, не больше. В его родном столетии ей бы ещё не дали аттестат зрелости. Интересно, кем она приходится Аккеру? Женой? Любовницей? Между ними лет двадцать с небольшим разницы, но, может, здешние обычаи допускают...

Эта мысль его неприятно взволновала, и он глухо спросил:

– Аккер – твой муж?

– Что ты, – удивилась она. – Он мой отец. Точнее, приёмный отец. Я была совсем маленькой, когда он нашёл меня в горах.

У Антона заметно отлегло от сердца. Он искоса взглянул на Аккерову секиру – вон она, возле каменной лежанки, покрытой коричневой шкурой, в специальном чехле с красивой костяной застёжкой... Да, подумалось, мне с ним не тягаться. Хотя случись что – за эту девушку-аланку Антон встал бы грудью против кого угодно. И Аккер бы не испугал...

Аккер долго разглядывал уздечку – пожалуй, несколько минут. Его широкие ладони, шириной едва ли не с лопату, бережно приняли её, он с непривычной нежностью погладил выделанную кожу со вшитыми цветными бисеринками словно священную реликвию – уздечка была дорогая. Заур, как и все мужчины-горцы, не скупился, когда речь шла о коне, сбруе и оружии. Остальное, даже самое необходимое, всегда могло подождать.

– Где это случилось? – спросил Аккер.

Антон рассказал, постаравшись быть лаконичным. Аккер выслушал и бесстрастно кивнул.

– Мне известно об этом капище. И о том, что вход в него завален давным-давно. Я не знал только, что Заур отыскал новый.

– Перед смертью он сказал мне, как найти тебя. И ещё – что ты сможешь помочь нам добраться до Тебриза.

Что-то такое мелькнуло в глазах Аккера – что-то, похожее на давнюю обиду, которую Антон на беду свою всколыхнул.

– Тебе так хочется поскорее подставить башку под чей-то меч? – хмыкнул горец. – Или тебя наняли аланскому царевичу в телохранители? Сколько же золота тебе обещали?

– Нисколько, – признался Антон, помолчав. – Просто у меня есть маленькая глупая надежда, что, когда Баттхар окажется в Тебризе, меня отпустят домой. Я чертовски давно не был дома.

– Отпустят? – насмешливо удивился Аккер. – Кто же тебя держит?

– А кто держит тебя здесь? – вспылил Антон. – Кто велел тебе окопаться в этой волчьей норе? Так, что даже в ближайшей деревне тебя считают чокнутым... Добро ещё, если бы ты был один. Но Асмик! Она-то чем провинилась?

– Я хочу, чтобы она прожила долгую жизнь, – спокойно отозвался Аккер. – Я нашёл её пятилетней девочкой возле Шоанинского монастыря... Вернее, возле того, что осталось от монастыря. Она бродила среди трупов монахов, и даже не плакала: сорвала голос. Несколько дней она ничего не ела – я мог бы поднять её на одной ладони. Потом я еле выходил её, и один Господь знает, чего мне это стоило. И я сделал это не для того, чтобы однажды, когда меня не окажется рядом, её изнасиловала шайка разбойников. Или изрубили на куски монголы.

– Чего ты боишься? – напрямую спросил Антон. – Я ведь видел тебя в деле: ты запросто одолел в одиночку двенадцать человек, и даже не вспотел.

– Девятерых, – нехотя поправил Аккер. – Ты немного помог мне, чужеземец.

– Всё равно. Никогда не поверю, что хоть что-то способно тебя испугать. – Антон помолчал и искренне добавил: – Ты великий воин. Нет, величайший! То, что ты делал... Я никогда не видел ничего подобного.

Аккер грустно усмехнулся. И вяло махнул рукой.

– Кому они нужны, великие воины. Мужчина должен любить жену, воспитывать сыновей. Растить хлеб и виноград, а не шататься по горам с мечом наизготовку.

Странно было слышать от Аккера такие речи. Антон озадаченно помолчал, потом, переварив информацию, осторожно произнёс:

– Говоришь, любить жену, растить детей... Но ведь сам-то ты...

– Я никогда не мечтал сражаться. Мне нравилось пасти овец на холмах и стричь с них шерсть. Я с радостью мял ногами виноград и подвязывал лозу. Больше всего мне нравилось ухаживать за мцване – наша матушка говорила, что мцване – король среди винограда. Я привёз его из Грузии. Никто не верил, что он приживётся на наших камнях, а он прижился...

Он неловко двинул правой рукой и поморщился, как от неожиданной боли. Не зацепило ли его, с беспокойством подумал Антон. Одну-то рану на виске я видел, Асмик перевязала, а сколько других, которые Аккер не захотел показывать? Поколебавшись, он спросил об этом – Аккер лишь пренебрежительно фыркнул: не твоя, мол, печаль, чужеземец.

– Как же выпало тебе стать воином?

Горец флегматично пожал плечами.

– Не всегда мы делаем в жизни то, что хотим. Вот Заур – тот с детства готовил себя к сражениям. Отец часто ставил мне его в пример. Посмотри на младшего брата, говорил он. Посмотри, как ловко он рубит лозу на полном скаку, как стреляет из лука, борется на поясах, лазает по скалам – там, где ногу негде поставить, только кончики пальцев...

Заур, бывало, целыми днями бегал вверх-вниз по горам, чтобы развить силу ног, ворочал тяжёлые камни, купался в ледяном ручье и всегда защищал меня в уличных стычках, хотя я, а не он был старшим. Отец учил его драться на мечах. Он учил и меня, но я только и ждал, когда же урок закончится, чтобы убежать на виноградник, или к овцам, или на мельницу, где зерно превращается в муку. В конце концов отец махнул на меня рукой. Думается, он немного стеснялся меня, словно я был не его сын. Хотя сейчас, будь он жив, он, наверное, был бы мною доволен...

– У тебя была своя семья? – тихо спросил Антон.

– У меня было все, – сказал Аккер. – Все, чего я мог пожелать. Любимая жена, две дочери и богатый дом. В то время я всерьёз надеялся прожить жизнь без войны. Оказалось, зря.

– Что же произошло?

– На нас напали люди Чёрного Тамро – был такой бандит в тамошних местах. Он был из аджарцев, а аджарцы – гнусный народ. Заура тяжело ранило, и мы с ним укрылись в древнем языческом капище. Мы бежали по коридору... Вернее, бежал я, а Заур висел у меня на плечах. Он заметил, что одна из плит пола впереди была чуть выше остальных. Мы перескочили через неё, а кто-то из людей Тамро наступил. И их завалило камнями. Эта плита приводила в действие ловушку. Древние жрецы были большими мастерами на такие хитрости.

– Я знаю, – кивнул Антон. – Заур рассказывал.

– Мы провели в капище двое суток. И ещё сутки искали другой выход. А когда вернулись в селение, то увидели, что бандиты сожгли мой дом. И убили всех. Теперь ты понимаешь меня, чужеземец? Мы с братом отсиживались в пещере, глядя на рожи каких-то давно умерших богов, а в это время бандиты убивали мою семью!

– Ты не виноват, – тихо сказал Антон. – Ты не мог этого предугадать.

– Я должен был их защитить, – мрачно возразил Аккер. – И не защитил. А теперь я лишился и брата.

Они были вдвоём посреди длинного и узкого, как удав, каменистого склона – должно быть, когда-то по этим камням весело сбегал с гор полноводный ручей, переливаясь и играя на солнце ледяными брызгами, но то ли высох источник, то ли вода нашла другой, более удобный путь, но ручей исчез. Только камни, отполированные течением до идеально круглой формы, перекатывались под ногами. С седловины дул ветер – дул постоянно, с завидным упорством, не усиливаясь и не ослабевая, рождая мысль о спрятанном где-то гигантском вентиляторе. Антон поплотнее запахнул на себе куртку, подаренную Аккером. Куртка была сшита из целой волчьей шкуры – в таких когда-то, лет пятьсот назад, щеголяли скандинавские берсерки, наводя ужас на прибрежные народы. Шкура с передних лап волка образовывала рукава, а с головы – нечто наподобие капюшона. Прежнюю Антонову ветровку Аккер решительно забраковал как непригодную к употреблению. Перед этим, однако, он тщательно осмотрел её и уважительно поцокал языком: «Красивая ткань. Ты, верно, у себя на родине был знатным царедворцем?»

– И с тех пор ты поселился здесь? – спросил Антон. – И не завёл себе новой семьи?

Аккер покачал головой.

– Не с тех пор. Позже. Сначала мне нужно было выходить Заура – он был серьёзно ранен. Потом, едва он поднялся на ноги, я ушёл с ним в крепость Сенген.

Антон остановился, чтобы перевести дух. Они с Анкером свернули с высохшего русла на тропу, которая все круче взбиралась вверх к каменистому гребню. Кого другого такое лазанье по горам давно бы утомило донельзя. Только не Антонова спутника. Тот дышал ровно и спокойно, словно степенно гулял по парковой аллее. Наверное, он хотел бы устать, выдохнуться и выплеснуть тем самым эмоции – а не получалось.

Наконец тропа закончилась. Склон впереди круто обрывался вниз, в ущелье. Чуть подальше, возле кромки низкорослого леса, виднелось селение, о котором упоминал Аккер: с десяток домиков с плоскими крышами, деревянная смотровая вышка и глинобитные стены вокруг – защита от возможного нападения. Горец оттолкнулся ногой от земли и взмыл на большой плоский камень у самого края карниза. Антону с ужасом почудилось, что камень чуть шевельнулся, но Аккер и не подумал уйти. Он стоял неподвижно и невидяще глядел куда-то вдаль...

– Нынешний воевода Осман был тогда моложе, и я был у него на хорошем счету. – Аккер помолчал. – Говоря честно, я надеялся, что меня убьют в бою. Дважды чуть не убили – Заур заслонял собой. Можешь смеяться, чужеземец, но я почти ненавидел его за это. А через три года меня изгнали из крепости. Меня ждали суд и казнь, но Осман заступился, хотя я его не просил.

Антон с трудом сглотнул слюну.

– Какое же преступление ты совершил?

– Я убил соплеменника, – ответил Аккер. – По нашим законам, это самое страшное, что может совершить человек. Что, ты всё ещё хочешь просить у меня помощи?

Антон не ответил. Оба они молчали, стоя над обрывом и думая каждый о своём. Неизвестно, о чём думал Аккер – должно быть, вспоминал дом и жену. И двух дочерей, которых он никогда не выдаст замуж и от которых не дождётся внуков. Величайшее счастье для мужчины и величайшая, если поразмыслить, доблесть: прожить долгую многотрудную жизнь, а почувствовав, что устал от земных забот, умереть спокойно, с тихой улыбкой на устах, и чтобы у постели стояли скорбящие внуки и правнуки, сами уже убелённые сединами. Наверное, именно об этом мечтал когда-то Аккер – да что теперь толку от той мечты...

А Антон думал о том, каким замысловатым вывертам подвержена иногда судьба – куда там мексиканским сериалам. И как много лет один брат винил другого в гибели своей семьи, а потом возненавидел за то, что не дал умереть самому: конечно, Заур понял, чего больше всего на свете желал Аккер. И страшной клятвой поклялся себе не допустить этого.

А ещё Антон подумал вдруг, что Аккер ему не помощник. И что он опоздал лет этак на десять – двенадцать: тогда, когда Аккер ещё не встретил Асмик, он пошёл бы куда угодно, и тем охотнее, чем больше шансов было умереть в бою от меча или стрелы. Теперь же всё изменилось. Эта девочка примирила его с внешним миром и наделила его жизнь смыслом. Оставить её здесь означало подвергнуть нешуточной опасности. Взять с собой – тем более: что с того, что девчонка выучилась неплохо стрелять из лука...

Всё это Антон прочитал даже не по лицу Аккера, а по его спине. И глухо проговорил:

– Позволь по крайней мере остаться у тебя до утра. И укажи нам путь на Тебриз. Обещаю: с рассветом мы уйдём.

Аккер будто не услышал. Антон развернулся кругом и начал спускаться обратно по тропе, по направлению к хижине. Нужно было предупредить спутников, чтобы собирались в дорогу. Дорога обещала быть нелёгкой...

Возле высохшего ручья он увидел Асмик. Она шла, почти бежала ему навстречу – наверное, обеспокоилась долгим его отсутствием. Антон прошёл мимо, стараясь не глядеть в её сторону. Завтра они расстанутся – и скорее всего, навсегда. Антону вдруг стало горько: уходить не хотелось. И причиной тому была не боязнь неизвестного пути – в конце концов, не дураком был тот, кто послал его сюда. Тоже ведь на что-то надеялся...

Нет, причина крылась в ней, аланской девушке со светлыми глазами, которая так здорово умеет стрелять из лука. Это из-за неё ему хотелось остаться здесь, в хижине высоко в горах. Остаться, чтобы колоть дрова и пасти овец. Ловить рыбу в реке и восстанавливать молельню на перевале. И каждый день видеть, как из симпатичной девушки Асмик превращается в красивую женщину. А потом – как будут расти их дети. А потом, в конце жизни, – как появится первая седина у их внуков. Кажется, именно это Аккер называл счастьем...

Она подошла к приёмному отцу и что-то сказала ему – ветер отнёс их слова от Антона. Он только услышал шаги у себя за спиной, но не обернулся. Аккер нагнал его, схватил за плечо и резко развернул к себе.

– Ты такой же, как мой брат, – обвиняюще сказал он. – Глупость почитаешь за доблесть. И норовишь поскорее сунуть голову в петлю.

– Твоя-то какая печаль? – огрызнулся Антон. – Тебя, кажется, никто не нанимал нам в охранники. Живи себе спокойно...

И вдруг полетел спиной на камни. Аккер толкнул его в грудь – вроде бы совсем легонько, одним пальцем, но Антона будто ураганом снесло. Асмик ахнула, метнулась было встать между ними, но Аккер жестом остановил её.

– Ты спятил? – с яростью спросил Антон, порываясь встать. Было не слишком больно, только обидно до ужаса.

– Нет, не спятил, – спокойно сообщил Аккер. – Я просто оскорбил тебя. И теперь ты обязан ответить.

Если ты, конечно, считаешь себя мужчиной. И в штанах у тебя...

Антон молча взвился с места. Аккер хотел драться – что ж, ради бога. Кажется, каратэ тут ещё было в диковинку, значит, найдётся, чем их удивить...

Он нанёс удар по всем правилам: с жёсткой фиксацией, подкруткой кулака и доработкой бёдер. Достигни он цели – лежать бы сейчас самодовольному горцу на земле и судорожно пытаться вздохнуть.

Его умения не хватило, чтобы понять, что сделал Аккер в ответ. Вроде бы чуть развернулся на пятке, пропуская атаку, присел и развёл руки в стороны – только и всего. Однако Антона вдруг жестоко согнуло пополам и крутнуло через голову. Окружающий мир размылся и вытянулся в белёсую полосу, словно неразумный художник, осердясь на своё неумение, плеснул на незаконченную акварель целое ведро воды. Теперь Антон ударился сильнее, чем в прошлый раз, и отдыхать ему пришлось дольше – пока небо и окрестные горы не встали на нужные места.

– Не простудись, – участливо сказал Аккер. – Камни-то холодные...

Ах мать твою, со злостью подумал Антон. Ледяная боевая ярость ударила в голову, наполнила тело и вырвалась наружу, словно полноводный фонтан. Его напряжённая нога со свистом пронеслась по дуге, метя Аккеру в скулу. Этот удар был его гордостью, его «коронкой»: мало кто в их секции выполнял его так же мощно и молниеносно. И здесь, сейчас он вышел на славу. Не покалечить бы, подумалось мимоходом. Остановить эдак эффектно, по всем канонам, в сантиметре от цели, чтобы этот боров не считал себя круче варёного яйца...

Цели, однако, на месте почему-то не оказалось. Аккер изящно ушёл куда-то вниз и просто поставил свою пятку рядом с опорной ногой Антона, даже не коснувшись. Но в голеностопе что-то противно хрустнуло, Антон взмахнул руками, стараясь удержать равновесие... Не удержал, конечно: ткнулся в землю с разгона, на сей раз носом. Спасло от позора лишь то, что успел выставить руки перед собой – полезная привычка, выработанная когда-то на тренировках.

– Что-то ты всё время падаешь, – проговорил Аккер непередаваемо заботливым тоном – ни дать ни взять добрый доктор. – Вот возьми, может, этим будет сподручнее?

И бросил Антону суковатую палку. На лице его по-прежнему играла поощрительная улыбка: давай, мол, не тушуйся!

На этот раз Антон действовал осторожнее. Он припал к земле и прочертил концом палки широкий круг, будто метя по ногам, но в последний момент вдруг довернул ладонь, и палка взлетела круто вверх, в подбородок. Это было опасное движение. Опасное в первую очередь своей непредсказуемостью. От удара в ноги обычно уходят в высоком прыжке, поджав под себя колени. На это Антон и рассчитывал, втайне уже сдерживая победный крик...

Аккер не стал прыгать: много чести, мол. Просто шагнул вперёд, даже не особенно быстро, и поставил сапог возле руки Антона. Тот успел отшатнуться и упасть на копчик, спасая вывернутую кисть от перелома. И сесть, непонимающе моргая глазами. Аккер походя отобрал оружие и несильно, но чувствительно мазнул соперника в ухо. В ухе немедленно зазвенело, да так, что Антон едва удержался, чтобы не взвыть.

Аккер задумчиво оглядел дело рук своих, флегматично пожевал губами и произнёс:

– До Тебриза, чтобы ты знал, много дней пути по занятым врагом землям. В одиночку я бы прошёл, но с тремя сопляками на шее – увольте. – Он вздохнул, будто принимая решение. И решение это было нелёгким. – Я не пущу тебя, чужеземец. А надумаешь удрать – догоню и скручу, как ягнёнка, на глазах у Асмик. И самолюбия твоего не пощажу. Ты веришь мне?

Антон подавленно промолчал. Аккер безжалостно тряхнул его за шиворот и повторил:

– Веришь?

– Верю, – угрюмо отозвался Антон. – Но царевича всё равно необходимо доставить в крепость. Что же теперь нам делать?

– Учиться, – услышал он ответ. – Тебе и твоим друзьям. Без отдыха, день и ночь. И до тех пор пока каждый из вас не одолеет меня один на один, я и с места не сдвинусь. И вам не позволю.

Не сдвинусь, с неудовольствием подумал Антон, потирая ушибленный бок. Это точно, этого, пожалуй, хрен сдвинешь. И его сердце вдруг забилось сильнее, непонятно отчего: то ли от огорчения, что путешествие в Тебриз откладывается на неопределённый срок (а значит, и домой, в своё столетие, он вернётся теперь не скоро), то ли, наоборот, от неожиданной радости: он будет видеть Асмик каждый день. Говорить с ней. Прикасаться, будто невзначай, к её руке. На большее он не рассчитывал.

– Ты сказал, что не сдвинешься места, пока мы не научимся всему, – пробормотал он и испытующе поглядел на горца. – А потом? Неужели ты всё-таки решил идти с нами? Почему ты передумал?

Аккер помедлил с ответом. Затем поджал губы, отвернулся и произнёс в пространство:

– Когда-то, когда я был молодым дураком, мы с Зауром поспорили, кто из нас умрёт мужественнее. Если всё, что ты рассказал, правда, значит, Заур выиграл. И мне придётся отдавать ему долг.