Текст книги "Призванный хранить"

Автор книги: Николай Буянов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 26 страниц)

Глава 11
ВСАДНИК

Было почти светло и очень зябко: сюда, в пояс альпийских трав, тепло приходит лишь к полудню, а до того разреженный воздух заставляет поплотнее запахнуть на груди меховую куртку. Трое беглецов медленно, держась друг за друга, двигались в указанном Зауром направлении – на юго-восток, в сторону синевшего вдали Сванетского хребта, кое-где сглаженного, кое-где состоящего из такого нагромождения острых зубьев, что в воображении невольно возникал образ пасти давно вымершего гигантского дракона. Одежда на путниках была основательно изодрана, будто побывала в собачьих зубах, локти и колени разбиты в кровь, а спины у всех троих имели такой вид, словно кто-то недобрый прошёлся по ним крупным наждаком.

Меж горных склонов петляла узкая пастушья тропа, и они опустошённо брели по ней, хотя это было, пожалуй, неразумно: по-хорошему сейчас следовало бы сторониться хоженых путей... Но у них просто сил не было подниматься вверх, шлёпать, пригибаясь на всякий случай, по скользкой траве, сбивая и без того сбитые ноги на камнях. Да и туман опустился на тропу, будто вдруг сжалившись над беглецами – плотный, серый, в неровных рваных проплешинах, похожий на подтаявший снег в конце марта...

– Ничего себе «полдня пути», – проворчал Баттхар. Удивительно, но он меньше всех пострадал при недавнем спуске кувырком – всего-то пара синяков и царапин, не особенно серьёзных. Зато уж кряхтел, стонал и жаловался на судьбу – за всех троих. – Целую ночь неслись сломя голову. Спасители, вашу мать. И брода-то вашего что-то не видно. Может, Заур напутал?

Лоза дёрнулся, но, совершив христианский подвиг смирения, промолчал.

– Мы не бежали, – устало проговорил Антон. – Мы шли, и довольно медленно. И дважды останавливались, потому что тебе, видите ли, надо было отдохнуть.

Ночь, можно сказать, спасла их: опустилась и укутала чёрным покрывалом, как обычно бывает в горах, неожиданно и быстро, словно выключили свет в квартире. Они слышали, как перекликались монголы, прочёсывая окрестности с факелами в руках, видели, как они сбились в кучу на вершине горы, у пролома, как спустили одного, самого лёгкого, на верёвке внутрь пещеры. Как взвизгнул от злости их предводитель и, кажется, рубанул кого-то из подчинённых саблей, вымещая ярость. Вот так и на тебе выместит ярость твой славный каган, злорадно подумал Антон, осторожно наблюдая за монголами из щели меж валунов. Непременно выместит, если посмеешь вернуться без добычи. И вряд ли ты умрёшь от сабли – тебе перепилят шею деревянной пилой или сбросят в яму с гадюками...

Потом Антон выскользнул из своего укрытия, сделал знак спутникам, и они втроём кинулись прочь. Как они ухитрились не свернуть себе шеи, мчась, как антилопы, по сильно пересечённой незнакомой местности, да в кромешной тьме (ночь выдалась ненастная, с тучами и нудным моросящим дождиком), осталось для Антона загадкой.

С рассветом они уже не бежали – плелись, еле переставляя ноги. Антон крепко сжимал саблю, что оставил ему Сандро. Правда, она представляла собой грозную силу лишь в умелых руках – ну да ничего. Он уж постарается подороже продать свою жизнь.

Что-то изменилось в нём с гибелью Заура. Он особо не прислушивался к себе, но чувствовал: прежнего Антона Изварина больше нет. Того Антона – вроде бы достаточно взрослого и самостоятельного (однако время от времени стрелявшего у родителей десятку до стипендии), в меру неглупого, в меру спортивного (то есть, по его собственным понятиям, не хлюпика), но не совершившего в жизни ни одного значительного поступка и никогда не отвечавшего ни за кого, кроме себя. Да и за себя, если вдуматься...

Вместо него появился на свет иной человек, никогда не видевший метро и не пробовавший хот-дог с кока-колой. Понятия не имеющий, что такое спасательная служба, и руководствующийся в жизни одной нехитрой дилеммой: убей – или умри сам.

Этот мир наконец-то узнал его. И принял как равного.

Река, о которой упоминал Заур, звалась Ингури.

Рассказывают, что много веков назад, когда мир был другим, в этих местах было большое селение. И жила в этом селении юная девушка по имени Ингури. Многие мечтали назвать её своей женой, ибо Ингури была так красива и стройна, что месяц по ночам спускался с небес, чтобы полюбоваться на неё. Любая работа спорилась в её руках, она лучше всех умела и убрать урожай с поля, и подкрасться к дикому зверю на охоте. И в воинских упражнениях ей не было равных даже среди парней, а это было немаловажно: времена были суровые, и коли нападал враг – некогда было разбирать, кому браться за оружие и защищать свой дом.

Пришла пора – и Ингури полюбила. Всем был хорош её избранник: и пригож собой, и силен, и ласков со своей нареченной, лишь мать девушки почему-то относилась к нему с настороженностью, а почему – не сказывала. Да Ингури и не послушала бы её. Свадьбу сыграли, как и положено, в месяц медового сбора. Построили молодые дом на берегу реки и стали жить душа в душу.

Однажды отправились молодые супруги в лес по берегу вдоль реки, вверх по течению. Вдруг видят: идут враги на их селение. Много врагов – целое войско. Ингури и её муж спрятались в высокой траве, скрыла их трава.

– Надо бежать в селение, – сказала Ингури, – предупредить, чтобы брались за оружие. Но супруг её неожиданно затрясся от страха и возразил:

– Нет, врагов много, и кони у них свежие. Нас догонят и убьют. Поэтому лучшее, что мы можем сделать, – это лежать тихо, и тогда нас не заметят.

Ингури смотрела на мужа с удивлением. И даже засомневалась: а не ошиблась ли она, не злые ли духи, приняв обличье любимого, навязались к ней в попутчики, а другой, настоящий её супруг в это время мечется в поисках суженой? Да нет. Вот он, рядом, можно дотронуться рукой. То же мужественное и красивое лицо, буйные волосы цвета густого мёда, то же тело, знакомое до каждого изгиба, до последней родинки и всё ещё волнующее, заставляющее её сердце биться быстрее. Вот только глаза...

Глаза были другие, потому что в них жил страх. И – странное дело – почти ненависть к ней, Ингури.

– Но ведь они убьют всех, – прошептала она. – Неужели ты...

– Убьют – значит, такова их судьба, – отрезал он. – А если кто и выживет – мы скажем, что враги прошли мимо нас стороной и мы их не заметили. Никто не сможет нас осудить. И не думай ослушаться меня, иначе...

Он вынул нож и приставил к горлу девушки. Она не испугалась. Наверное, она всё ещё любила его, своего мужа...

– Не бойся, – сказала она. – Спрячься получше, а я постараюсь отвлечь врагов на себя.

И – побежала.

Она слышала, как закричали в ярости враги за её спиной. И ей почудилось, будто её возлюбленный указывает им в её сторону. Она не остановилась, даже когда они пустили стрелы, и две или три из них вонзились ей в спину. Поняла Ингури, что сейчас умрёт, и бросилась в реку. Не затем, чтобы спастись, а чтобы её кровь окрасила воду. Тогда, думала она, люди из селения увидят, что река изменила цвет, и, может быть, поймут...

Так и случилось. Сельчане заметили посланный им знак и вовремя взялись за оружие. И прогнали врагов.

Много лет минуло с тех пор. Так много, что история постепенно превратилась в красивую сказку: никто не знает, где именно стояло то селение, и стояло ли вообще, что за народ жил там и что стало с предателем, оценившим свою жизнь выше чести. Ничего этого людская память не сохранила. Лишь имя девушки, которое стало потом именем быстрой и полноводной реки...

Вода в которой (Антон присмотрелся) и вправду имела розоватый оттенок. Наверное, где-то соприкасалась с медным месторождением.

– Нипочём не переправиться, – задумчиво сказал практичный Лоза, глядя на тот берег. – Снесёт.

– Говорил я: наврал ваш Заур или перепутал, – недовольно буркнул Баттхар, и Антон в очередной раз пожалел, что имеет дело с царским сыном (в морду не заедешь – мало ли как к этому отнесётся ихнее консульство...)» – да и двух холмов с мечетью что-то не видно – только ледник...

– Значит, идём вверх по реке, – сказал Антон. – Мы должны найти брод.

Туман медленно рассеивался, вызывая у Антона глухое раздражение. Погода обещала быть ясной, и сейчас он ненавидел её всей душой. Лучше бы опять пошёл дождь – нет, ливень с градом и снегом, и чтобы снова опустилась непроглядная серая мгла, в которой можно так славно раствориться, едва заслышав где-то в стороне топот копыт, стать невидимкой...

Он шёл впереди – оба его спутника как-то сами собой признали за ним старшинство, и не только по возрасту. Это обстоятельство нисколько не грело его честолюбие – наоборот, рождало нервную дрожь: а справлюсь ли? И где, в самом деле, этот чёртов брод? Спросить бы, да не у кого. Ни указателя, ни туристской схемы, ничего. Дикари, мать их...

Под ногами скрипели камни – не особенно крупные, но противные, с острыми краями. А потом Антон случайно наподдал ботинком какой-то предмет: предмет звенькнул с радостной готовностью, описал в воздухе дугу и снова упал на землю. Антон поднял его и повертел в руках. Это оказался кусок проволоки, толщиной примерно с карандаш, изогнутый в виде скобки с носиком посередине и крючками по краям. Несколько секунд Антон озадаченно разглядывал находку, прежде чем мозг наткнулся на правильную аналогию.

Ручка от походного котелка.

Причём – он поклясться бы мог – от котелка, купленного за российские рубли, в магазине спортивного и туристского снаряжения, в самом начале далёкого теперь XXI столетия.

«Этого не может быть, – твёрдо сказал он себе. – Этого не может быть, потому что не...

А, собственно, почему нет?

Ведь перенёсся же я сюда, в это захолустье, по чьей-то злой воле... Так, может быть, этот кто-то наконец наигрался и решил отпустить меня домой? Антон даже зажмурился от подобной мысли.

Домой... Сейчас я открою глаза и увижу нашу палатку. А возле неё – Светку, Динару и Пашу Климкина. А Казбек с ехидным спокойствием поинтересуется, не на Волгу ли я бегал за водичкой. Нет, отвечу я, на Баренцево море, чтоб попрохладнее.

А потом первым делом я выгребу из рюкзака мою долю сокровищ (ну их в хвост, эти сокровища!) – пусть забирает себе, кому надо. И заявлю, что остальные как хотят, а я еду домой. Немедленно. И горы отныне буду видеть только по телевизору. А уж исторические романы на книжных развалах стану обходить десятой дорогой.

Он открыл глаза – и увидел перед собой девушку.

Девушка была ему знакома: в последний (первый) раз, помнится, они тоже встретились на каменистом берегу реки, только с другим названием, и если Антон что-нибудь смыслил в здешней географии – немного севернее, где-то в районе Приэльбрусья. В остальном же все совпадало. Вплоть до деталей одежды: тот же светлый меховой плащ – не новый, но очень аккуратно зашитый (ага, вон и маленькая заплатка возле левого бока – Антон помнил эту заплатку), та же вышитая по воротничку длинная рубашка, те же дорогие бусы на груди. («Откуда это у тебя?» – «От мамы. Её убили монголы. Давно, мне было пять лет»). Тот же тугой лук с накладками из турьего рога и колчан со стрелами за спиной. Она посмотрела на слегка растерянного Антона и сказала:

– Я уже заждалась.

– Меня? – глупо спросил он.

– Тебя. И твоих спутников.

– Ты знала, что мы придём? Откуда?

Она пожала плечами.

– Я не знала. Просто ждала.

Антона вдруг словно прорвало. Радостная нежность нахлынула, сердце забилось сильно, до головокружения, до внутреннего жара – он шагнул вперёд, протянул руку и коснулся лица девушки, её густых волос, перехваченных обручем...

– Я тебя искал, – признался он. – Я потом вернулся – туда, на берег... Но ты исчезла.

Она покачала головой.

– Ты не должен был этого делать. Ты не имел права рисковать собой.

– А ты – имела? – резко спросил он.

– Не сердись, – примиряюще сказала она. – Просто я знала, что смогу спастись. Я выросла в этих местах.

– В этих местах... – Антон опустил взгляд и обнаружил, что всё ещё держит в руке найденную в камнях штуковину. И, запинаясь, спросил с мукой в голосе: – Скажи в конце концов, где я нахожусь? В этом мире или...

– Ты думаешь, у меня есть ответы на все-все вопросы? – с мягким укором произнесла она. Потом заметила предмет, который был в руках у собеседника, и нахмурилась. – Нужно уходить отсюда. Немедленно.

– Заур сказал, есть брод. Ты знаешь где?

– Знаю. Быстрее!

Лоза с Баттхаром сидели на берегу, на гладких валунах. Баттхар, вывернув ногу стопой вверх, сосредоточенно разглядывал натёртую пятку и глухо ворчал. Однако, едва завидев Антона, тут же вскочил и вытянулся во фрунт, будто солдат-первогодок при виде сержанта. Лоза подозрительно взглянул на девушку и сварливо поинтересовался:

– Это кто? Твоя знакомая?

– Можно и так сказать, – не стал уточнять Антон. – Поднимайтесь живо.

Посмотрел мельком на тот берег и удивился про себя: да как же мы мимо-то проскочили? Вон же они – два холма, вон мечеть, ещё дальше, посреди склона – бугорок, очертаниями похожий на хижину... Всё, как говорил Заур.

– Они были здесь, господин. Я снова обнаружил тот след... А рядом – другой, поменьше. Я думаю, с ними женщина.

– Короче, – перебил Алак-Нойон. Даже сквозь загар было видно, что его лицо пылает от злости. – Куда они направились?

– Не знаю, господин. Прикажи обыскать все кругом. Я уверен, этот след не единственный...

Алак-нойон повелительно кивнул головой. Его подручные тут же рассыпались по сторонам, приникнув к земле. Глядя на них с седла, он рассердился ещё сильнее. Ему не нравилась эта охота, длившаяся уже больше двух суток. Охота, которая унесла жизни семерых воинов. Кого-то убили стрелы, двое сломали ноги на камнях, ещё один погиб при спуске вниз, в пещеру: сорвался с верёвки, дико заорал, падая, и исчез в густом тумане – Алак-нойон слышал громкий всплеск и довольное урчание. Страшный неведомый зверь, обитавший в толще горы, получил свой ужин. Все затряслись, суеверно оглядываясь по сторонам, отпрянули от пролома, и кто-то прошептал: «Они умерли, мой господин. Они наверняка упали в озеро, и чудовище сожрало их! Мы не пойдём дальше!»

Алак-нойон вытянул его плетью по лицу. И спросил:

– Ты видел мёртвые тела?

– Нет, но...

– Тогда не смей мне перечить, шакал!

Он оглядел остальных и рявкнул:

– Ни один из вас не вернётся назад без пленников – живых или мёртвых. А ослушаетесь – клянусь, я не стану дожидаться суда кагана. Я сам расправлюсь с отступником. Ну, есть ещё недовольные?

Они все были испуганы. Они не ждали ничего хорошего от беглецов, которые, даже окружённые со всех сторон, вдруг исчезали, как по волшебству, словно сами горы помогали им.

Они боялись. И Алак-нойон с волчьей ухмылкой на лице ждал, который из страхов возьмёт верх: страх перед гневом кагана или другой – первобытный, старый, страх перед тем, чего не может охватить разум...

– Внимание и повиновение, – произнесли они нестройным хором и согнули спины.

Он зорко следил, не опоздает ли кто хоть на миг – он уже держал руку на рукояти сабли... Нет, никто не замешкался.

А потом один из воинов вдруг издал торжествующий вопль и поднял с земли странный предмет – чёрную, будто обожжённую на огне изогнутую проволоку.

– Я говорил, мой господин, говорил, что след найдётся! – заверещал следопыт.

– Эти ублюдки где-то здесь, – сказал Алак-нойон. И крикнул, вздёрнув коня на дыбы:

– За мной!

Лошади летели по самой кромке воды, в туче пены и ледяных брызг. Склонясь к взмыленной шее своего иноходца, Алак-нойон вгляделся вдаль и тут же увидел за изгибом русла четыре человеческие фигуры. Но и те заметили погоню: один вдруг указал рукой в сторону всадников, и все четверо бросились бежать прямо через бурлящий поток, пытаясь, наверное, отыскать брод. Алак-нойон расхохотался, вытягивая саблю из ножен: глупцы, надеются уйти пешком от всадников...

Нечем было дышать.

Этот воздух был явно непригоден для дыхания – он был смешан с тысячами, миллионами мельчайших водяных брызг и лез в горло, ноздри, уши... На уровне груди поток становился плотным, как стена, – и эта стена со скоростью и силой гоночного автомобиля таранила истерзанное тело, стараясь свались с ног. Брод, с ненавистью подумал Антон. Если это называется бродом, то я – будущая законная супруга аланского царевича...

Он окинул взором берег, от которого удалялся, и попробовал сосчитать преследователей. Десять. Или двенадцать. Свою спутницу он потерял из виду. Вражеские кони тем временем достигли воды и захрапели, пятясь назад. Однако седоки безжалостно вытянули их плетьми – и лошади в конце концов подчинились. Бурная река по имени Ингури приняла их. Одного всадника вместе с конём тут же завертело и увлекло течением. Лицо его исказило ужасом, он разинул рот, но грохот воды похоронил крик. Остальные, с трудом удерживаясь в сёдлах, двинулись поперёк русла, выстроившись цепочкой. Антон оценил их скорость и в бессилии скрипнул зубами. Слишком мало было расстояние до них, и слишком стремительно оно сокращалось. Может быть, Лоза с царевичем ещё успеют выбраться на противоположный берег, на каменистую осыпь, круто уходящую вверх, к подножию холмов. Может быть, им и удастся скрыться, но ему, Антону, человеку из другого мира, осталось одно, последнее.

Упереться ногами в дно и встать получше, чтобы не снесло течением. Взять поудобнее саблю, подаренную умершим Сандро. И подождать, пока враги приблизятся...

Почувствовав шевеление сбоку, он повернул голову и увидел девушку-аланку. Та и не думала убегать. Она стояла рядом – мокрая насквозь рубашка, прилипшая к телу, повторяющая каждый его изгиб, обрисовывающая изящную грудь и узкие бёдра. Мокрые волосы, прилипшие к щекам, высокий влажный лоб и влажные глаза – он никогда ещё не видел её такой красивой.

– Уходи, – хрипло проорал Антон, перекрывая шум воды. – Один раз я тебя уже чуть не потерял... Больше я этого не допущу!

Она повела взором.

– Ты даже не знаешь моего имени.

– Это не важно, – возразил он.

И понял вдруг, что это и вправду не важно. И ещё – что он, оказывается, думал о ней всё это время, не переставая. Не о своём «задании» (на кой хрен мне все эти царские отпрыски, вместе взятые?!), не о Лозе и даже не о погибшем Зауре, погибшем Сандро, погибшем Торе Лучнике...

Он думал о девушке, имя которой так и не удосужился спросить. О той, которой – одной – удалось примирить его с этим странным, жутковатым миром, – если бы не она, Антон точно тихо спятил бы от тоски...

Инстинктивным движением он оттолкнул её себе за спину (хотя, если вдуматься, что это за защита – его спина?) и взметнул вверх саблю. Монгольский всадник вынырнул прямо перед ним, в радужной туче брызг, точно ожившая скала из третьеразрядного видеоужастика – Антон полоснул клинком справа налево, метя в лошадиное брюхо и передние ноги. Конь рухнул вместе с седоком, живо напомнив обвалившийся дом. Антон тоже не удержал равновесие – вода сбила его с ног, опрокинула и повлекла по дну, больно сдирая кожу о камни.

Брод, мать его...

Но он всё-таки поднялся. Собрал все силы и выскочил на поверхность – только убедиться, что Баттхар с Лозой успели достичь берега. Потом мокрая одежда опять потащила его на дно. Он почти не сопротивлялся – он знал, что скоро все закончится. Стоит только зажмуриться, глотнуть воздуха и уйти под воду – теперь уже навсегда...

– Аккер! – услышал он вдруг крик девушки. – Аккер, мы здесь!!!

В её голосе было столько радости, что в притупившемся сознании Антона мелькнула искорка здорового любопытства. Он вынырнул – и увидел всадника.

Всадник, казалось, спустился прямо с небес, подобно ангелу (на самом деле всего лишь преодолел крутой обрыв – единым великолепным прыжком, пролетев всю прибрежную полосу). Могучий конь, чёрный, как порох, как студёная зимняя ночь, коснулся копытами воды и снова взлетел, неся на спине рослого, под стать самому себе, воина в чёрном чекмене, меховой бурке и высокой бараньей шапке. Лица его Антон не разглядел – да и вряд ли перед ним был просто человек. Скорее – некий космический сгусток энергии, чёрный ангел, сошедший на землю, чтобы карать грешников; крылатая ракета с ядерной боеголовкой...

В руках у всадника была тяжёлая секира на длинном древке. Антон никогда не считал себя знатоком холодного оружия, но полагал, что секира не слишком подходит для стремительного конного боя. Теперь он понял, что ошибался.

Монголы не замедлили бега. Думается, они просто не осознали, что перед ними вдруг выросло препятствие. Двое передних умерли разом, вылетев из седел и не успев коснуться воды. Остальные проскочили мимо, развернули коней и вновь с диким криком пустились в галоп – похоже, участь товарищей не послужила им уроком...

Секира бьёт наподобие молнии: второй удар редко бывает надобен. И чёрный всадник не тратил на очередного врага больше одного взмаха. Он и не думал драться – он просто стоял посередине реки, точно мощный угрюмый ледокол или гранитный утёс, блестя гладкими боками, и убивал всякого, кто рисковал приблизиться к нему на длину древка. В этом было истинное мастерство – не грех было полюбоваться...

Однако полюбоваться Антону не дали. Он едва успел выползти на мелководье, как кто-то размытой тенью прыгнул на него сбоку. Антон, повинуясь когда-то, в другой жизни, отработанному рефлексу, крутнулся волчком, нанося удар пяткой под подбородок противника. Кажется, он совсем забыл о сабле, которую всё ещё держал в руках.

Алак-нойон холодно наблюдал, как один за другим гибнут его воины. Он не испытывал ни малейшего сожаления по этому поводу: удел воина – смерть, и не так уж важно, кого она постигнет первым – тебя или твоего врага. К тому и другому готовым нужно быть одинаково.

Их было уже не двенадцать, а всего лишь шестеро. Двое, кое-как дотащившись до берега, накинулись на какого-то странно одетого чужеземца, словенина, судя по лицу. Алак-нойон мельком взглянул на обувь незнакомца – чудные невысокие сапоги на толстой подошве, зачем-то перевитые шнурками. Он уже знал, как выглядит след от этих сапог. И дерётся-то этот воин странно, подумал он. Одними ногами. Ноги даны Аллахом, чтобы ходить по земле или сжимать лошадиные бока, а не махать ими выше головы...

Остальные четверо окружили чёрного всадника, вооружённого секирой. Вперёд уже никто не лез: знали, что напавший первым – первым и умрёт. Тяжёлое лезвие, изогнутое наподобие полумесяца, не знало, что такое пощада. Пусть, решил Алак-нойон. Он уже понял, что, несмотря на всю свою мощь и боевое мастерство, этот воин – не главный здесь. Главным был тот чужеземец, что дрался ногами, пренебрегая саблей. Это его люди выкрали аланского царевича из охраняемого лагеря. И укрывали его несколько суток в толще горы, куда много веков не смели сунуться даже самые отважные, и вышли оттуда живыми и невредимыми (жаль, нельзя снести голову Коран-баю, сказавшему, будто подземное озеро сожрало беглецов – вон он, почтенный Коран-бай, плавает в толще воды с взрезанным брюхом, у самого дна...).

Коня Алак-нойона унесло течением. Сам он сумел вовремя выпрыгнуть из седла и вплавь достичь берега. Схватка теперь гремела чуть в стороне, и его не замечали ни свои, ни чужие. Это было хорошо.

Саблю он потерял, когда боролся с рекой. У него остался лишь засапожный нож – он взял его в зубы и змеёй пополз вперёд, укрываясь за камнями. Он видел перед собой только спину чужеземца, обтянутую странной, нездешней голубой тканью, на которой искрились капли воды. Эта ткань, оказывается, не пропускает воду... Двое монголов лежали на земле, выпучив стеклянные глаза, и им не суждено было подняться. Чужеземец был великим воином – что ж, тем более ценным пленником он будет.

Алак-нойон прыгнул. Взвился коршуном, завизжав что-то дикое, нечленораздельное, и вцепился сзади в горло чужеземцу, запрокидывая его назад. Тот задёргался, вырываясь, попробовал ткнуть назад локтем... Алак-нойон рассмеялся. Что теперь с того, что его нукеры – все двенадцать – нашли свою смерть на этих камнях, отполированных ветром и ледяной водой. Он вернётся в лагерь кагана с богатой добычей – пожалуй, побогаче, чем даже аланский царевич...

Стрела, пущенная почти в упор, ударила в правый бок, пробив кожаный панцирь, и безжалостно швырнула на землю. Сгоряча он схватился за неё, пытаясь выдернуть, но стрела засела глубоко – она была тяжёлой, как таранное бревно, которым прошибают городские ворота, и раскалённая, как гвоздь, побывавший в огне. Руки неожиданно ослабли. Алак-нойон попробовал приподняться, но его тело находилось уже не здесь и не сейчас: перед угасающим взором вдруг раскинулась родная прикаспийская степь, ровная, как стол, вся в колышущемся ковыле, огромный красный диск солнца, и давно умерший отец – в остроконечном шлеме и броне из медных пластин, как живой, возле шёлкового походного шатра... Только очень богатые и знатные воины имели такие шатры.

Девушка-аланка спокойно опустила лук. Антон посмотрел на неё – голова закружилась, земля норовила уйти из-под ног, но он устоял. И сказал с хрипотцой:

– Спасибо.

Она не услышала. Ойкнула вдруг, отбросила ненужное теперь оружие и со всех ног кинулась к чёрному всаднику – тот как раз разделался с последним врагом, выехал на берег и гибко соскочил с коня. Бараньей шапки на нём уже не было – сбил чей-то удар, по виску и щеке текла кровь, пачкая длинные волосы с сединой, но для него это была не рана – лишь царапина. Похоже, он даже не особенно устал.

– Больно? – чуть не плача спросила девушка. – Дай перевяжу.

Он ласково улыбнулся ей.

– Потом, дома. – Он вдруг заметил Антона и поинтересовался: – Кто эти люди?