Текст книги "Мы из Кронштадта, подотдел очистки коммунхоза (Часть 2) [СИ] (Прода от 28.01.2013)"

Автор книги: Николай Берг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 41 страниц) [доступный отрывок для чтения: 15 страниц]

– А, Абхазия! – кивнула понимающе Ирина, хотя в общем что там за резня была она не очень помнила. Да там на Кавказе как только стало можно везде закатили резню, это-то она из высказваний Вити запомнила, но конретно кто кого резал – ей было безразлично.

– Ну я был уверен, что вы слышали – обрадовался здоровяк – этот идиот Звиад ухитрился своим нацизмом такое устроить, что и сейчас не угомонятся.

– Звиад? – переспросила для поддержания разговора Ирка, которая из всех грузин знала только Кикабидзе – мамане нравились его песни.

– Да, Звиад Гамсахурдия, интеллигент и идиот, грузинский нацист. При нем как раз все и началось – и в Абхазии и в Осетии и в Грузии. Мне тесть много чего рассказал о той поездке, когда за детьми поехал. Но может быть вам неинтересно? – спохватился водитель.

– Мне очень интересно и вы прекрасно рассказываете, а если бы у вас еще немного сыра нашлось, то и совсем стало бы замечательно. Я любила кофе с сыром… раньше… – тонко намекнула Ирка.

– Да сколько угодно – посмотрите сами в корзинке.

Сыра в корзинке оказалось четыре сорта и Ирина оттяпала себе ломоть крупнодырчатого сладковатого Маасдама. Теперь можно было слушать хоть до Твери, хоть еще дальше. Плеснула горячего кофе в кружку Альбе, добавила себе, аккуратно закрыла термос, вдохнула по очереди уже забытые запахи кофе и сыра, бормотнула как бы про себя: "Это просто праздник какой-то!" и кивнула головой рассказчику.

Альба с места в карьер начал эпопею о приключениях своего тестя, и жены, которые тогда еще не были ни тестем, ни женой, а просто обычными людьми, которым по идиотской прихоти нескольких кретинов пришлось выкручиваться из тяжелейшей ситуации. Тесть был мужественным, пробивным человеком, умевшим находить выход практически из любой ситуации. Кроме того имел кучу знакомых и в Абхазии и в Грузии и, что хорошо при этнической резне, сам был русским не принадлежа к племенам затеявшим свару. Уже в Тбилиси тесть наглядно убедился, что времена настали весьма корявые – не зря его приятель убеждал не ходить поздно вечером, очень не зря. Троица грузинских молодых гопников смеха ради влепили несколько пуль в стенку над его головой, когда он проходил мимо. Откуда у гопников взялись автоматы Калашникова так и осталось для тестя Альбы тайной. Что особенно его огорчило – никто из грузин-приятелей даже словом не осудил дурную молодежь, а парочка особо рьяных даже приписала ему русский шовинизм и желание очернить свободолюбивых юношей, которые просто ангелы, потому что грузины и хулиганить не способны. Это было первым неприятным открытием, дальше такие открытия посыпались как из мешка.

Прибежав домой, и стряхнув с начавшей лысеть головы цементные крошки, тесть понял – добром тут не кончится, потому рванул сразу на вокзал. Билетов, разумеется не было, с трудом купил стоячее место в мягком вагоне скорого поезда.

– И почему так дорого – спросил он важного проводника.

– Вагон мягкий, да? – ответил проводник.

– Так я же стою! – отметил очевидный факт тесть.

– Но вагон же мягкий, да?

Пришлось стоять, тем более, что ехать то вроде было недолго. Оказалось однако, что дорога уже раздолбана и поезд полз как черепаха. Что творилось в Абхазии – никто понятия не имел. Тесть уже было дело имел с подобным – пару-тройку лет назад в Дманиси и Марнеули уже похожее было. Там большинство сельского населения – азербайджанцы, а горожане – грузины. Вот азербайджанцы и решили приобщить эти районы к своей великой стране – благо граница рядом, а грузин ограбить и выпереть к чертям. По ферганскому сценарию рано утром в городишки прибыли на грузовиках и телегах толпы погромщиков, но дело не заладилось – зимы были снежными, в горах прошло много лавин и часть сванов из пострадавшей Сванетии была переселена именно в эти районы – пока в горах чинили дороги. Вот на сванов азербайджанцы и напоролись. Была стрельба и потасовки, в итоге азербайджанцы угомонились, тем более, что их в то время армяне сильно били в Карабахе, не было возможности помочь своим селянам. Из всей советской прессы об этом написало только издание "Советский цирк". Цирком сильно пахло, особенно когда в Тбилиси тесть увидел столько вооруженных людей, стоял в троллейбусе сразу за мужиком у которого была кобура с пистолетом под мышкой, на футболке… Такого сроду не водилось и пахло это дурно.

В Зугдиди состав откровенно ограбили – прошли вооруженные мегрелы, поотнимали у пассажиров понравившийся багаж, деньги, ценности, а чтобы не возиться побили стекла в окнах – так было проще выгрузить награбленное – кидая баулы и чемоданы в окна.

У тестя Альбы багажа не было и ему этот грабеж только на руку оказался – у сидевших в купе двух армян бандитского вида отняли все тюки набитые радиоплатами, они везли их разделывать на драгметаллы. Ну а с ножом против автомата прыгать глупо. С горя армяне пригласили тестя присесть на освободившееся место, чтоб было кому пожаловаться.

В Абхазии поезд еще раз ограбили, только у абхазов метода была другая – баграми через выбитые окна потянули остатки багажа. Милиция как и в Зугдиди была, но ничерта не делала, разве что советами помогала.

И дочка и сын слава Богу живы-здоровы, но ясно было, что война будет всерьез и как положено в любом конфликте кавказцев друг с другом – гражданским достанется от души. Чудом (а точнее с помощью друга-нейрохирурга) удалось достать билеты на курортную "Комету-44, элегантное судно на подводных крыльях. Вместо полагавшейся по чину такому судну отдыхающей публики, забито оно было как ковчег Ноя – каждой твари по паре – и грузины и абхазы и золотозубые узбеки с кутулями, которые они перли из Турции (челноченье как раз начиналось), битком все забито, грязища, вонища… Устроились, задремали. Дети ворчали, что их вот так сдернули с места. А они даже и отдохнуть не успели. Но тесть Альбы это игнорировал, его больше беспокоило что делать, если абхазский катер остановит и начнет проверку, дети-то у него с грузинской кровью, черт знает, что горячие кавказцы удумают. Когда тесть наконец успокоился и задремал под ровный ход «Кометы» и когда уже до российского берега было совсем близко странный шум разбудил его. Глянул в иллюминатор – и обомлел. Здоровенный боевой вертолет без опознавательных знаков, но в камуфляжной злой расцветке прошел совсем рядом с судном и затрещало. Тесть уже слышал пальбу, потому понял сразу – вертолет из пулеметов лупит. Стал будить детей, требовать, чтоб они на пол легли, а те спросонья не понимают, думают папа шутит. Судно тем временем сбавило ход и шлепнулось пузом на воду. Пулеметные очереди под нос были убедительны. Моторы затихли и гул винтотряса с характерным шепелявящим присвистом лопастей стал совсем отчетливым. Пассажиры завертели головами, стали смотреть в иллюминаторы, загомонили. Кое-как детей удалось уложить на пол, тесть глянул в иллюминатор, увидел зависший в паре метров над водой вертолет и отчетливо понял – вот сейчас летчик начнет стрельбу. Кинулся в соседний салон, чтобы с открытой площадки за салоном показать летчику, что тут мирные люди – и тут крупнокалиберные пулеметы врезали очередями по набитому людьми салону. Визг, вой, рев раненых, осколки стекол, куски обшивки свистят, а вертолет взмыл и начал бить НУРСами. Тесть признал, что идея убеждать урода в вертолете была глупой – особенно когда мужику рядом вырвало бок, а сам тесть отлетел в сторону уже с девятью осколками в спине и хрястнулся о стенку. Пришел в себя от холода – вода заливала пол. Шустро так прибывала и в воде спиралями закручивались струи крови. Экипаж «Кометы», который эта пальба ополовинила, понял, что делать нечего – дыра в днище была здоровой и единственный выход был – поднять судно на крылья и оторвать побитое место от воды, что и сделали. Рванули со всей возможной скоростью, а в салонах хрипели, плакали и стонали пассажиры – больше четверти из них были ранены, остальные перепуганы до полусмерти. Потом уже тесть узнал, что экипаж связался с находившимся неподалеку пограничным катером и попросил помощи, но катер отказал, сославшись на то, что у него другое задание.

– Вот ведь сволочи! – не удержалась Ирка, которую этот рассказ увлек.

– Нет, их тоже можно понять, не раз угрожали, что если узнают, что кто-то из офицеров будет замечен в участии против Великой Грузии, то и их зарежут и семьи. А новая россиянская власть никак не собиралась своих военнослужащих защищать. И все это прекрасно видели. Но вертолет все же отвязался, хотя с адлерского пляжа люди видели, как он крутится вокруг "Кометы".

– А узнали потом кто был летчиком?

– Это как раз просто, на Кавказе все всё про всех знают. Звали этого хама Джимми Майсурадзе, сбили его потом то ли абхазы, то ли наши. Упал вертолет в море и не выплыл Джимми, туда ему и дорога и глубину побольше. Вот. А жена потом сочинение написала на тему "Как я провела лето". И было в этом сочинении и то, что они очень обрадовались, когда увидели, что их папа живой, а потом испугались, потому что он шатался и был в крови, а на голове у него было что-то страшное, темно – красное, но потом снова обрадовались, что это не его, это чужого человека кусок печени присох, а папа тоже обрадовался и показал, что спинки их кресел были разнесены вдрызг пулеметной очередью. Учителя не поверили, думали, что выпускница нафантазировала… Когда беда далеко – она как-то не воспринимается.

– А потом что? – спросила Ирка.

– Потом на берегу пришлось ждать пока приедет "Скорая помощь", а толстым курортным милиционерам и врачам все было пофиг, бинтов не хватило на всех и даже йода. Даже на девчонку, которой практически скальп сняло. У тестя еще пара осколков в спине осталась, глубоко влетели и сидят неприятно – у позвоночника… Так что жена у меня – боевая. Обстрелянная.

– Я и не знала, что так было – тихо сказала Ирина.

– А многие не знают. Сейчас не то, что про Корейскую войну или войну во Вьетнаме уже никто не помнит, но и про Карабах, например, тоже. Да и про ту же Осетию, а там тоже резня была…

Ирка помолчала, потом снова взялась за термос. Альба подставил опустевшую кружку.

* * *

Когда я убеждаюсь, что взял с собой все, что нужно, Енот неожиданно спрашивает про то, как кот по имени Лихо Одноглазое пережил праздник. Отвечаю, что в последний раз, когда я на него посмотрел, Котяро прополз еще 20 сантиметров к своей лежанке.

– Героическая личность – рассеянно констатирует хромой.

– Это да. А тебя что гребтит?

– Ты о чем?

– Задумчивый ты какой-то. Опять же обычно балаганишь, а тут серьезен как невеста на свадьбе.

– Скорее тогда уж на Тризне – хмуро улыбается Енот.

– Это ты о чем опять же? – тяну клещами ответ.

– Дружок у меня, молодой историк из Старой Ладоги, теорию свою рассказал было дело. По его мнению славян потому соседи так откровенно боятся, что обычаи у славян были серьезные. По его мнению молодые воины у славян проходили инициацию, становясь навьями и в таком качестве ходили, так сказать, "за речку" соседей резать.

– Погодь, погодь, навьи – это же восставшие из могил мертвецы? Вредоносные духи? От них еще обереги помогали?

– Не совсем так. Дружок считал, что молодому воину для опыта нужно повоевать на чужой земле и без пощады. Ну а там всякое может быть, поэтому по живым воинам справлялась всамделишная тризна, как по умершим. Что там ни произойдет – а дух воина будет уже в благости, не вернется мстить неупокоенным. Ну и вели они себя на войне как на войне, нравы тогда были простые.

– А при чем тут тогда руны и обереги? Опять же навьи невидимы вроде, хоть и на конях?

– Ха, соседи-то ведь тоже разные. И в родстве есть и торговые партнеры и всякое такое. Вот для того, чтоб свояков от чужаков отличать и вводилась система опозновательных знаков. Воин видит – ага, на избе руна, или оберег годный, значит – этих резать нельзя. Зато у них и коню корм можно взять и еду себе и в баньке помыться. Но – уважительно, у своих берешь. А те помнят – навью в глаза глядеть нельзя, чтоб потом случись что – честно сказать – не видал никого. Так что руны – обереги – это банально опознавательные знаки.

– Лихо. И что потом?

– А потом воины возвращались с добычей "из-за речки" и отмечалось их новое рождение и после этого они уже не навьями, а людьми – возвращались по домам.

– Ну в общем такое конкретно раньше не слыхал, хотя похожие свидетельства о воинах-волколаках у многих народов есть. Причем для своих такие воины олицетворяют добро, только чужим злы. Как у немцев – вервольфы. И даже вроде как Богу угодны. То есть хоть и тьмы приспешники, но не Дьявола слуги, наоборот. И вот это – тоже очень характерно – как ты говорил: три фазы.

– Это когда я такое говорил? – морщится Енот.

– Да только что – сначала выделение инициируемого из племени – в твоем рассказе тризна, потом собственно инициация в том виде, что предлагалась, а по окончании – возвращение в племя уже полноправным членом.

– Членом в племя? – скорее по обязанности неохотно хохмит собеседник.

– Ну да. Ровно та же структура, что у запорожцев, что у людей – крокодилов. Так что вписывается. К слову у тех же эсэсманов, что удрали в Аргентину та же структура. Или у наших бандосов, ставших олигархами и банкирами. И никаких проблем, проблемы у тех, кто не вписался обратно в общество.

– Вот-вот. Если вовремя "из-за речки" не вернешься, получается кисло. Знакомец мой, историк этот, толковал, что если кто не возвращался вовремя, то опоздавших могли и по-настоящему прихоронить. Такой "застрявший в навьях" уже своим становился опасен.

– А, ну это видал. Называется нынче вьетнамским синдромом, хотя и описано до Вьетнама и интернациональное, когда человек возвращается в мир, а война в нем остается. Очень дескать турдно возвращать из такого состояния, надо потратить сотни часов у психоаналитиков и вообще лечиться долго и упорно. По мне так чушь.

– Это потому, что ты не воевал – отвечает Енот.

– Да ничего подобного! – у наших солдат после Отечественной никаких синдромов не было.

– То-то бандитизма было выше крыши и еще черпачок.

– Ну, так мужчины на фронте, а всякая мразота голову подняла. Кот на крышу – мыши в пляс. Но мне кажется, что когда воин воюет на правильной войне и свою правоту понимает – то не будет у него синдромов. А вот когда вместо войны невнятное наведение конституционного порядка или еще лучше исполнение интернационального долга, да и нанесение демократии, к слову, тоже из того же новояза – да еще газеты пишут о тех кто оттуда вернулся как о кровавых монстрах и садистах, да еще и судят по законам мирного времени – вот тогда у вояк крыша-то и съезжает. И синдром цветет.

– Теоретик! Ты сам-то таких видал? Которые "за речкой застряли"?

– Видал. Даже уже в ходе Беды такое видал – проезжали мимо блокпоста, попросили паренька глянуть. Еще весной, да. Я им толковал, что не психиатр, да за десять минут ничерта не пойму, но Ильяс в их положение вошел, так что по приказу осмотрел, побеседовал.

– И что?

– Да ничего. Рефлексы немного снижены. Реакция слегка заторможена, неразговорчивый. Мне-то ребята с блокпоста наговорили, что совсем безбашенный отморозок, морфов гробит почем зря, сам их ищет, и по спасении штатских – тоже отличился, но явно съехал с рельсов. Не то смерти ищет, не то еще что.

– Чем дело кончилось?

– Ну, понятия не имею. Мы вообще-то там считай случайно были, так что так. Единичная визитация. Единственно, что точно могу сказать – у этого малого резко уменьшились потребности. То есть до самых минимальных – поспать в тепле, поесть еду.

– Попить воду.

– Ага. Еда и патроны – весь диапазон желаний.

– А, ну тогда похоже. На войне-то поспать, да поесть – вся радость. А без патронов этим себя не побалуешь.

* * *

Виктору и в голову не могло придти, что его жена как раз в этот момент попивает крепко сваренный кофе и заедает аж фуагрой или как там еще утиную печень называют. И четыре сорта сыра в корзине. Оттуда, из глубины болот и лесов, где он как раз колобродился в забытой богом деревушке с кучкой никудышников, такое представить было трудно. Как всегда бывает у всех людей, легко привыкающих к хорошему и начинающему это хорошее ценить только потеряв его, Виктор начал осознавать всю величину потери – и чем дальше, тем больше. На самом краешке сознания, правда, проскочила пуганой мышью мысль о том, что теперь он опять – герой и повелитель и раздражавшая самостоятельность слишком своевольничавшей последнее время Ирки уже бесить не будет, но это было мельком. Дураком Виктор никогда не был и отчетливо видел, что дальше будет жить сложно. А еще и чертов Валентин, который в ответ на нотацию, взял и нагло заявил, что теперь ему, Вите, надо будет к пропойце относится иначе, со всем уважением, потому как они тут двое остались, которые что-то могут, остальные – требуха городская или старухи немочные и толку от них – капля. И тут же затребовал себе похмелиться. Вместо похмела он получил в ухо от вскипевшего Витьки. Заперев хама наедине с ведром воды, Витя пошел к Мелании за советом. Сам Витя пил умеренно, да бывало, что и не совсем умеренно, даже что такое похмелье знал по себе, но вот знакомых алкоголиков он не держал, брезговал и не интересовался особенностями их психологии-физиологии. Кто ж знал, что ремонт трактора будет очень важной задачей, а как оказалось без чертового Валентина не починить машинку. Все-таки когда-то давно этот забулдыга вонючий был мастером и даже огрызки мастерства того забытого в разы были больше, чем таланты Витьки в этом плане. Самого-то себя обманывать было незачем.

До Мелании дойти не успел, навстречу с визгом бежали бабы с огорода. Перехватив поудобнее свое ружье, Виктор рванул туда, откуда неслись перепуганные бабенки. Понял, что опоздал – в диком бурьяне – сил косить все не хватало и потому там, где не грядки – топорщилась трава в пояс, колотилось что-то и визжал третий из населения деревушки вроде как мужчинка. Виктор даже его имени не удосужился запомнить – мужчинка был страшно труслив, слабосилен и не слишком умен. Пользы от него было мало, но Ирка надеялась, что сможет все же и его со временем приспособить. Во всяком случае в свиарнике он хоть чем-то занимался, потому как кроме свиней никто его высокопарные речи слушать не хотел, а свинки ничего, слушали. Ирка не мешала, понимала, что из литературного критика трудно переквалифицироваться в свинари. А на большее мужчинка был не способен, кроме как ругать высокомерно сделанное другими.

– Минус один – отчетливо подумал Виктор, заходя сбоку, так чтоб увидеть происходящее сквозь потоптанную и потому редкую на краю траву. И понял, что не ошибся – невесть откуда взявшийся бодрый зомбак рвал зубами закрывавшегося слабыми ручками мужчинку. Кровища аж прыскала в разные стороны. Не раздумывая долго, стрелок долбанул увесистой картечью в повернутый к нему крестец упыря, обтянутый грязными голубыми джинсами. Зомби, обмякнув наполовину, шмякнулся на землю, но от жертвы не оторвался. Пришлось стратить второй патрон, на этот раз нападавший угомонился навсегда. Выползти из-под навалившегося трупа мужчинка сам не смог, жалко скуля, рассматривал свои изгрызенные руки с сильно уменьшившимся количеством пальцев, не замечая, что Витя внимательно его рассматривает. И успел только завопить: «Неееет», когда Витя принял решение и шагнул к нему, поднимая ружье.

– Минус один едок, минус три нормальных патрона – мрачно посчитал Виктор, двигаясь к синему дому. Зомби считать смысла не было никакого, не игра ведь, ни тебе опыта, ни репутации, только расход патронов. И откуда они лезут, сволочи, места ведь безлюдные совсем, тихие. Дачники что ли понаехали или по старой памяти прут?

Мелания сидела какая-то странная. Вите эти психологические извивы были пофиг, потому он внимания как всегда не обратил, а наверное и зря – старуха уже почти совсем решила рассказать про самолетик и Иркину разведку, но Витя сразу же перешел к вопросам похмеления всяких нестойких личностей, чем настрой этот сбил. Старуха встряхнулась, тем более, что почему-то не ощущала Ирку мертвой. Спроси почему – не объяснила бы, но вот уверена была. Но тут она могла и ошибиться, давно похороненный муж тоже словно в сарай на минутку вышел, хотя как-то по другому что ли.

От предложения похмелить Валентина бабка пришла в ужас. Витя-то готов был на что угодно, исправный трактор был просто необходим жизненно, а без мастера Витя не был уверен, что справится. На трактор у Вити были серьезные планы, даже и сделать из него нечто вроде бронетехники, типа Киллдозера Химайера, ну разумеется исходя из местных условий. Конечно не то, что Киллдозер, одесский танк "На Испуг" и то сделать, ну да артиллерии тут нет, даже жесть сгодится. Очень не хотелось застрять на сдохшем агрегате посреди толпы мертвяков, потому в конце концов если опохмел дал бы толк – Витя на такой шаг пошел бы. Но бабка в момент этот вариант отвергла. Запой – единственно что получится из опохмела у Валентина. А уж какие у него бывали запои старуха знала. Недели на три. А потом с месяц работать не может, болеет.

Витя не понял этого – как он слыхал, похмелиться, вышибая клин клином, было старым испытанным средством. Мелания посмотрела на него сожалеюще и в двух словах объяснила, что похмелье само по себе – отравление, а алкоголь – это яд. Лечить отравление ядом – неумно. Витя с этим согласился только отчасти, потому как сам алкоголий ядом не считал и помнил со старых времен что то такое, что похмелье вызывается недоокисленным алкоголем, что ли. Ну не самим алкоголем, а всякими огрызками от него. Вот вроде все эти ацетоны и вызывали общую жуть организма и конфликт его с головою.

– А хоть и так. Пускай ацетоны не скисшие – отозвалась бабка – они ж тоже из водки получились. Добавишь водки – станет ацетонов или чего ты там сказал еще больше, печенка-то у Валентина ношеная уже. Короче говоря – тушишь пожар керосином. Рассола Вальке дай – есть у меня немного, да аспирину, да воды побольше, к завтрашнему оклемается… Но теперь за Валькой глаз да глаз нужен.

И Витя еще раз вспомнил, что с Иркой было куда легче.

* * *

– Хороший кофе – заметила вежливая Ирка – По-турецки?

– А это смотря, кто его варил. Тут есть тонкость – если так варит кофе армянин – то получается кофе по-армянски, если грузин – то по-грузински… Я нюансов не ощущаю, но они обижаются, если скажешь, что по-турецки. Этот, что мы пьем, я варил сам.

– Отлично вышло – искренне оценила Ирина, и водитель немного приосанился.

– Ну, я старался…

– А в Питере – там как? – начала прощупывать обстановку Ирина.

– Там очень по-разному – задумавшись, ответил Альба.

– Зомби много? – уточнила Ириха.

– Очень. Особенно в центре. Хотя и в центре есть анклавы – так сейчас там называют выжившие общины. И ОМОН свою базу держит, и в Александро-Невской лавре тоже живые, ну да это не мудрено, что полиция, что религия – живучи. В Петропавловской крепости живые, на нескольких заводах. И еще есть, но в основном по окраинам города. Самый большой – в Кронштадте. Я сначала попал в лагерь для беженцев – военные организовали…

– И как?

– Ужас! Я всякие жилищные условия повидал, напугать меня бытом трудно, но там… Народу полно, а охраняемый периметр маленький, друг у друга на головах сидели.

Двестисемикомнатная коммуналка. Ежедневная гибель Помпеи, как утром умыться, или еду приготовить. Да и публика нервная. Я через три дня оттуда подался долой – разузнал, что в Кронштадте вроде как получше ситуация, туда и дернул. У них уже к тому времени ограничения были введены, то есть, просто так не въедешь. Но оружие у меня было, навыки уже какие-никакие тоже, сначала остановился в пригородах Кронштадта.

– Первый раз слышу, чтоб у Кронштадта были пригороды – удивилась Ирина.

– Там много что поменялось, то, что в городе введено кронштадтское гражданство с обязательным ношением оружия гражданами – тоже не слыхали?

– Откуда. Мы же так в лесу и просидели все это время. Мы думали – все перемерли, кроме нас – да вот увидела самолет и решила глянуть, что тут. И то пришлось по лесам-болотам кувырдаться, мотоцикл угробила, чудом жива осталась, а собачонку мою какая-то тварь в два глотка сожрала. Тоже вроде как собака раньше была, только жуткая, дохлая и здоровенная.

– И вы в одиночку справились с морфом? – уважительно удивился водитель.

– А что это такое – морф?

– Так в Питере принято называть зомби, отожравшегося на мясе своего вида. Жуткие создания, доводилось видеть.

– У меня после этой встречи в автомате пяток патронов остался – вроде как без намека, а просто ради истины сообщила Ирка.

– Патроны, это не проблема – ухмыльнулся здоровяк.

– Если есть – да – воспитанно согласилась Ирина.

– Ладно, будете хорошим лечусоном – помогу с патронами – сделал деловое предложение Альба.

– Да мне и так интересно слушать – улыбнулась как можно дружелюбнее Ирина, я же потом в Питер собираюсь.

– Значит поладили – кивнул водитель.

* * *

– Смотрю я на тебя, к слову сказать, Енотище, и кажется мне, что ты тоже не вполне «из-за речки» вернулся. Если снижение надобностей об этом толкует, то твоя аскетичная жизнь как-то параллели проводит – осторожно замечаю я.

– Разумеется – кивает спутник – меня никто не увольнял, не дембильнул. Мы с Ремером и остальными ребятами пропали без вести просто. Так что да, "за речкой".

Меня удивляет, что он спокойно согласился. Вроде как у него те кто за речкой застряли – не положительные персонажи получаются.

– И что смотришь? Как говорилось – цветы на мне не растут и узоров на мне нет? – ухмыляясь спрашивает хромой Енот.

– Ну, просто прикидываю, опасно ли плыть с берсерком в одной лодке. Их же вроде сами викинги опасались, нет? Не кинешься кусаться-то?

– Не боись. Я не берсерк. Ну может слегка отморозок, но спокойный и рассудительный. Так что наслаждайся плаванием… Денек сегодня славный, а попозже и дождик будет.

– Не пойму я все же, за что вас так слили, спокойных и рассудительных.

– Ремер дурень. Честный и порядочный, а сейчас такое не в чести. Вот капитан и стал сильно неудобен. А от таких избавляются. Ты про Ульмана слыхал? Та же ситуация.

– Погодь, это тот, которому приказали гражданских расстрелять, а потом судили раз шесть? И в чем там порядочность?

Енот смотрит на меня сожалеюще. Потом с физиономией учителя школы для умственно отсталых детей объясняет: "В Чечне все гражданские, да. И войны там нет. Сплошной миру-мир. И все они граждане Российской Федерации. Но при том постоянно и ментов стреляют и подрывы все время и по лесам эти гражданские почему-то с автоматами шастают, да и не только в Чечне, а и в Ингушетии и Дагестане уже тоже. Мирные крестьяне с гранатометами, фугасами и автоматами, профессионально обученные этими автоматами пользоваться. Такие крестьяне, что кроме калаша ничего больше из сельхозинвентаря в руках не держали. Потому если бы тот же Ульман сунул трупам в карманы десяток патронов или пару гранат или изобразил что в него из окна машины мирные гранату кинули – совсем другой был бы коленкор, понимаешь? А он этого делать не захотел, вот начальство и осерчало. Всего делов. Ты к слову в курсе, что если видишь вооруженную банду в тамошних лесах, то надо встать и громко объявить: "Вооруженные силы Российской федерации! Стойте и предъявите документы! И если ты это не сделал, то получается, что в ходе огневого контакта ты пришил не десяток бандитов-головорезов, а девятерых граждан Российской федерации и интуриста из Саудейской Оравы. Вполне на пожизненное тянет. Ну а то, что на десяток мирных пастухов и крестьян, включая приехавшего нелегально в гости к ним саудита, девять калашей, десяток пистолетов, гранатомет и комплект боеприпасов, да и одеты все соответственно проживанию и войне в горах – так это мирные крестьяне случайно нашли склад бандитского оружия и снаряжения и шли сдавать, а надели на себя разгрузки с рожками и калашами просто чтоб нести было удобнее.

– Не знал. Шутишь ведь?

Физиономия Енота ясно говорит – что нет, не шутит.

– Так что – и говорят? Там же рожок можно высадить в говорящего.

– Не, полрожка, зачем зря патроны переводить. А говорить – а как же. Потому как убиенные в мирное время граждане – это прокуратура сразу интересуется. И конечно все говорят, предупреждают. Прокурор спрашивает: предупреждали по всей форме? Ему в ответ – а как же! Дважды даже. А потом уж только бабах. Ну прокурор и успокаивается, ясно же, что просто подвернулись опять туповатые и глухие бандосы. Если же какой Ремер так не скажет – то пойдет по уголовке, да.

– Чудны дела твои господи… А ты к слову как считаешь – их и впрямь, этих из ульмановской группы чеченцы перед судом похитили?

– Это вряд ли. Не те ребятки, не та выучка, да и у чечен стиль другой – им больше по вкусу демонстративные расправы. Им страх нагонять надо, жути до морозу.

– Ты вроде как не одобряешь.

– Не одобряю. Нормальная месть – когда дело сделано, а следов никаких. Не в театре, потому и сегодня от нас никаких следов на месте действия оставаться не должно. Только морфовы лапы. И еще раз напоминаю – если что – лучше перебдеть, чем недобдеть. Твоя единственная задачка – держать под контролем обоих морфов. Только это. И подать сигнал тревоги вовремя. Не опоздав.

– Это я запомнил. Я вообще сообразительный, с пятого раза точно запоминаю.

– Могу еще раз повторить. Роли все расписаны, все свое место знают. Если бы не прямое условие Мутабора – ты бы об этой акции скорее всего тоже бы не узнал. Так что скажи своему приятелю спасибо. Это он тебе удружил. А что у него на уме – не знает никто. Потому – держи нос по ветру и ухо востро. Мало ли парочка просто хочет свалить на свободу, как в американских фильмах.

– Думаешь могут?

– Не думаю, знаю. И самое малое нашу группу вдвое уменьшат, если захотят, а нам повезет. Хотя может быть и работа на нас им тоже придется по вкусу, на сектантов у твоего приятеля зубы чешутся и чем дальше, тем сильнее. Они ему пришлись по вкусу, да и злопамятный он, что твой слон.

Мне остается только подумать, что это как ни странно меня радует. Значит если есть такая доминанта – поведение морфа будет понятным. И тут же странное приходит в голову – что морф – тоже "за речкой". Только его речка – куда шире наших.

Некоторое время едем молча, перевариваю сказанное. Вокруг – бликующая вода, свежий ветерок, теплынь, моторчик трескотит, просто отпуск на воде, да и только. А через несколько часов будем уничтожать трех живых мужиков, до которых лично мне никакого дела нет.

– Что это ты наше двигло канделябром обзывал? – прерываю я затянувшуюся паузу.

– Три раза перебирал, но вот все же заработал. Ты все запомнил, про задание?