Текст книги "Мы из Кронштадта, подотдел очистки коммунхоза (Часть 2) [СИ] (Прода от 28.01.2013)"

Автор книги: Николай Берг

– Ну прямо Гензель и Гретель. Когда к ведьме-людоедке попали.

– Типа того. Удалось с партизанами связаться, те этих детей к себе на базу забрали. Не очень вовремя получилось – аккурат началась карательная операция, а тут эти дети, да еще своих раненых под сотню. Стали просить помощи у армейских. Баграмян распорядился и стали по ночам этажерками вывозить. По восемь-десять детей за рейс.

– Странно как-то, там столько не поместится. Самолетики-то двухместные, одно место причем летчик занимает…

– Ну там еще такие короба-гондолы к нижним крыльям крепили, наверное туда еще запихивали, опять же дети мелкие, больше влезало…

– Возможно. Факт, что вывезли больше детей да три сотни раненых партизан.

– Погодь, ты ж про сотню говорил.

– Тьфу! Вы дадите договорить-то, задолбали перебивать. Да, вначале была сотня. Но я ж внятно сказал на понятном вам балбесам языке – шла крупная карательная экспедиция. Значит драться пришлось – когда дерешься – будут раненые. Чего неясно?

– Ну, ясно.

– Так вот последним рейсом Мамкин на своей этажерке вывез всех, кто еще оставался – торопиться надо было, взлетали с озера, а ледок там уже был чахлый. И получилось у Мамкина на борту десять детей разного возраста, да их воспитательница, да двое раненых партизан. И у линии фронта его перехватил немецкий ас, ночник-истребитель. Атаковал и поджег. Как Мамкину удалось на горящем самолете от немца оторваться, что тот его по своему обычаю не добил – неизвестно. А вот то, что он не выпрыгнул с парашютом, а продолжал вести самолет, хотя по инструкции должен был как раз выпрыгнуть – известно.

Горел заживо – лицо, руки, ноги, а еще при этом надо было управлять самолетом, в темноте его посадить. Но посадил. Подбежавшие люди и вылезший первым старшой мальчонка стали помогать выбираться остальным, не некоторых уже одежка дымилась, а у Мамкина еще хватило сил выбраться самостоятельно, хотя ноги до костей обгорели и на лице только глаза целые остались – очки защитили. Спросил: "Дети живы? – и свалился. Умер от ожогов через неделю. Награжден посмертно орденом Красного Знамени. Вот и думаю – если бы он прыгнул – никто б его не попрекнул, самолет горел, инструкция предписывала прыгать. Не прыгнул. Что ему эти дети чужие? Он их и так вывез кучу.

– Ну в то время так было принято.

– Да прямо. Можно подумать шкурников было мало. И опять же напомню – у него в кабине за спиной особиста с «Вальтером» не было. Дети были, это да. И парашют был. Вот я и не могу решить, что такое геройство – глупость или совсем наоборот.

– Ну наверное когда вокруг одни крысы, тогда наверное глупость. А так… ты мне этим рассказом напомнил о другом, подобном… – приходит мне в голову вдруг ассоциация.

– А точно похоже, что сегодня Пал Ляксандрыч кусал всех подряд – веселится Серега.

– Это совсем другая история с совсем другой географией – отвечаю пулеметчику.

– Но похоже все-таки про войну? – добивается точности Сергей.

– Ну а то ж!

– Значит заразились вы от музейного каким-то музейным вирусом! – констатирует он.

– А тебе неинтересно что ли? – сердится Енот.

– Да ладно, не заводитесь, нам еще тарахтеть и тарахтеть. Что за история-то с географией?

– Да в царское еще время в гимназиях изучали историю Римской империи в обязательном порядке. И в частности был там такой хрестоматийный рассказ про осаду Рима этрусками. Ну и простой римский паренек – патриций именуемый Муций, отправился в лагерь врага, благо знал обычаи и язык осаждавших. Добрался до шатра царя этрусского Ларса Порсены…

– Похоже паршиво налажена караульная служба у этого Ларса была – отмечает очевидный факт внимательно слушающий Серега, Енот на это хмыкает.

– Ну и зарезал кинжалом того, кто был в самой роскошной одежде.

– Ага.

– Ну и оказалось, что это был царский писец, а Порсена одевался куда скромнее. Муция скрутили. Стали допрашивать – а он и сообщил, что таких как он три сотни и все поклялись Порсену зарезать, если он осаду не снимет. Ну а когда ему пригрозили пытками, чтоб он рассказал подробности, он усмехнулся и положил свою правую руку на угли в стоявшей там жаровни. И завоняло горелым мясом, а Муций стоял и нагло лыбился…

– Точно, прав ты Серега, никудышная охрана, его даже не связали… Так а дальше?

– Ну а дальше Порсена подумал, что если таких идиотов и впрямь в Риме много, то ну его и нафиг. Осаду снял и войско от греха подальше увел. Ну а Муций получил прозвище Левша – то есть Сцевола – правая – то рука у него нерабочая стала. Вот об этом подвиге все знали и в Римской республике и потом в Римской империи, да видишь и в других империях тоже это входило в программу гимназического обучения.

– Похоже Муцию попроще пришлось – у него только рука горела, а не лицо, руки, ноги, да и стоять лыбясь куда проще, чем самолет сажать ночью… А чего про этих Сцевол дальше ничего не слышно? Или слышно?

– Ну за подвиг Муций получил здоровенные луга под Римом, их и сейчас еще Муциевыми называют, но плодились Сцеволы неохотно, довольно быстро род пресекся.

Разговор на этом как-то вянет, дальше плывем молча, только мотор тарахтит, да водичка плещет.

У самого подъезда вздрагиваю от злобного вопля из кустов. Одного взгляда достаточно, чтоб понять – Лихо Одноглазое выясняет отношения с сопрником – черно-белым котярой из дома напротив. Котовьи дуэли – странное зрелище, коты явно следуют какму-то этикету и ведут себя как дворяне, казалось бы чего проще – раз-два с налету лапами врагу по башке – ан нет, выделывают тушкой всякие почти незаметные глазу телодвижения, страшно мявкая и воя, словно бы даже и ругаются на своем кошачьем языке, долго выдрючиваются друг перед другой и вот только потом, осточертев всем окружающим своими боевыми кличами кончают свару молниеносной стычкой.

– Лихо, бей этому хаму по-быстрому морду и пошли ужинать – негромко говорю своему коту.

Лихо стоит как каменный и ухом не ведет, опять заводит свое устное устрашение.

– Сосед, разгони ты этих зараз, спать пора. Я уж собрался водой плескануть, хорошо увидел что ты там стоишь – говорит в распахнутое окно знакомец с моей площадки.

– Ну Лихо, или ты сейчас заканчиваешь и мы идем ужинать, либо жрать не дам. Понял? Не дам жрать.

Не знаю, то ли животина понимает все-таки человеческую речь, то и в ритуале дуэли дошло до положенного мордобоя, но кошаки коротко вякнув сшибаются в воздухе как два пушистых мяча, издают еще несколько мерзких боевых звуков и черно-белый наглец задрав трубой пышный хвост улепетывает на свою территорию. Лихо имитирует преследование – на трех лапах ему приходится ограничиваться именно имитацией, после чего гордо шкандыбает ко мне.

– Ну молодец, хороший пес, то есть кот, конечно, пошли жрать-спать!

И мы идем. Именно выполнять намеченное. И все в точности выполняем. И радостно встретивший нас щен тоже прикладывается к еде и после этого отбывает в гости к Морфею…

* * *

Ирка героически продержалась до конца путешествия. Впрочем, рассказчиком Альба оказался отличным и зевать попутчица стала уже на подъезде к Ржеву. Здесь ей предстояло расстаться с шофером – его грузовичок шел дальше, а она вместе с группой охраны конвоя и бронетехникой оставалась в лагере для выживших, расположенном в здоровенной промзоне. Оно конечно было бы лучше и дальше катить со здоровяком, но правила тут были жесткие, каждый новоприбывший сначала проходил собеседование, такую проверочку, в ходе которой местные старались получить максимум информации о госте, а заодно и о том, что этот гость видел и слышал, пока не попал в ржевский анклав. Сейчас конечно было уже поздно для собеседований.

– Через полчасика наши дорожки разойдутся. Но гора с горой не встретится, а человек с человеком… Вы пока возьмите себе еды из корзинки и вот еще это – Альба пошарил за сидением в своей сумке и протянул Ирине две пачки автоматных патронов и одну с макаровскими.

– Большое спасибо! Прекрасная была поездка – искренне вздохнула Ирина.

– И не говорите. Мне тоже понравилось. Живы будем – повидаемся.

– Хорошо бы. А книгу вы все-таки напишите.

– Вы думаете стоит возиться? – удивился Альба.

– Я бы с удовольствием почитала – вздохнула Ирка.

– Ладно, попробую – оживился Альба. И принялся рассказывать очередные байки, на этот раз из театральной жизни. Почему-то ему попались на язык случаи, происходившие во время исполнения арии старого барона в «Травиате». Ирка в опере была раз в жизни, но вот так вышло, что именно на этой самой «Травиате» и потому то, что рассказывал Альба очень сильно всколыхнуло ее собственные воспоминания о прошедшей мирной жизни. Чуть не всплакнула, но байки были смешные и слезы высохли не пролившись.

– Вы конечно помните, что барон начинает свою арию со слов "Ты забыл край милый свой, Бросил ты Прованс родной… – достаточно похоже пропел вполголоса Альба. Вот один из певцов, ну скажем Иванов, как на грех забыл слова – пришлось ему петь вместо арии "Ты забыл, забыл, забыл, ты забыл, забыл, забыл… – опять достаточно мелодично напел здоровяк.

Ирина улыбнулась, а когда Альба рассказал про, назовем его скажем так – певца Сидорова, который был уже стареньким и везде видел подвох и интриги в свой адрес, так вот этот певец вышел на сцену, суфлер ему из будки подсказывает текст "Ты забыл…, Сидоров молчит, суфлер снова "Ты забыл…. Сидоров только глазами сверкает, суфлер уже громче те же слова, а певец ему злобно в ответ: "Сволочь, ничего я не забыл! И тут же запел это самое "Ты забыл край милый свой! …

Прощание вышло немного скомканным – шедший впереди бронтранспортер тормознул, в радио что-то квакнули и Альба, прервав очередную байку с грустью заметил: "Вы приехали – перебирайтесь в этот автобус, вас привезут куда надо. И спасибо за компанию!.

Ирка вздохнула, кивнула, похватала свои вещички. Чуть не забыла ружье, которое здоровяк передал ей, когда она уже стояла на земле, кое как загрузилась в БТР и тот мягко рванул дальше. Ехали недолго, высадили ее у КПП, где вкратце опросив, и забрав под расписку автомат, потому как посторонним ношение автоматичского оружия без разрешения было строго запрещено, определили койко-место в обычном строительном вагончике, где уже было три тетки, принявшие новую жиличку не шибко ласково. Впрочем на них Ирине было наплевать с высокой колокольни, жить долго тут в вагончике она не собиралась. Скрипучая раскладушка не помешала уснуть тут же. И Ирка уснула, как провалилась.

* * *

Утренний сбор многолюден. Киваю уже знакомым, вижу несколько незнакомых физиономий. Свободный стул для меня держит Саша, а то не ровен час стоять бы пришлось. Брысь достаточно громко возражает незнакомому мне мужику в ментовском камуфляже, отчетливо слышу эту отповедь:

– Основой научного метода является не сбор фактов или что-то подобное, а исключительно анализ. Причем, анализ как вещь в себе, а не анализ тех же фактов. Если у человека нет никаких фактов, но он анализирует домыслы, неподтвержденные версии и гипотезы, даже собственные повадки, которые могут существенно повлиять на ход будущей работы – то это ученый – в хорошем смысле, т. е. квалифицированный и добросовестный исследователь. Он шлифует свой инструментарий, на дальних подступах отсекает заведомо непроходные варианты. А тот, у которого собрана куча фактов, но нет корректного анализа – тот говна кусок. Справедливости ради надо сказать, что правильный исследователь по жизни редко анализирует идеальную пустоту. Все же оно так устроено, что нас подвигают на деятельность какие-то события или любопытные факты. Но настоящая наука всегда работает в зоне острого дефицита фактов. Там, где их уже много, копошатся гиены, даже если не принимать во внимание продажность-заказуху, фабрикацию откровенной дезы и тому подобное.

– О чем этот научный диспут? – тихо спрашиваю Сашу.

– Мент говорит, что разведданных кот наплакал, а наш майор в ответ закатил лекцию о научных методах тыка. Вот и спорят.

– А много ментов нам в подмогу?

– Пока не понял. Но они что-то все незнакомые – Димку-опера видел, тоже вроде идет и этого. Тоже как его – ну Дункан который. Но точно больше, а старшой у них вот этот, что спорит.

– Ясно, ну наше дело маленькое:

 
Не спрашивай какой там редут,
А иди куда ведут,
Не смотри, что в ранце дыра,
Иди вперед и кричи «ура»!
 

– Ага, где-то так – соглашается Саша.

– Итак, внимание! – заявляет тем временем Брысь.

Публика несколько стихает.

– Собрались почти все, потому не будем тратить зря время, у нас его немного. Нам поставлена задача уточнения ситуации в поселке Ропша. Попутно мы должны взять несколько «языков». Если получится – то и зачистить гнездо там обосновавшихся людоедов с которыми часть из вас уже знакома. Это те, кому удалось удрать с танкоремонтного завода. Кто не был на заводе, полагаю наслышан. Теперь вводные по Ропше – тут Брысь вешает на стенку неплохо нарисованную схему населенного пункта с зеленым лесом, голубыми озерами и рыжими массивами видимо домов и домиков, с большой, заметной желтой буквой «Х» и продолжает – поселок расположен на пересечении двух крупных дорог. Наличествуют два крупных лесопарковых массива – вот и вот. Окружен садоводствами, но по причине Беды там народу оказалось немного, потому садоводства обезлюжены. Раньше там разводили рыбу, потому есть система мелких озер и прудов, разумеется имеется и несколько коттеджных поселков.

Пока майор показывает указкой называемые им объекты, до меня наконец доходит, что сплющенная буква «Х» и есть как раз пересечение дорог.

– Все перечисленное позволяет защитится находящимся в поселке от зомби, для чего перешейки между озерами укреплены инженерными заграждениями, на дорогах выставлены блокпосты двух типов, используются засады и группы для зачистки. Тем не менее зомби в этом районе присутствуют в значительных количествах и являются фактором, который мы должны учитывать.

– Мины там обнаружены? – задает с места вопрос Правило.

– В разведотделе данных таковых нет, но исключать такое нельзя. Заграждения представлены в основном рядами «Егозы», стандартной колючей проволоки и в ряде мест установлен спотыкач. Так или иначе, а район укреплен, к тому же в ряде мест весьма вероятно установлены и камеры наблюдения. Помимо этого установлено, что людоеды проводят постоянное патрулирование местности.

– Пешком или транспортом?

– В основном – конными парными патрулями. В случае обнаружения морфа в огороженном периметре выезжает группа быстрого реагирования – уже на броне.

Немножко фигею. Саша вроде – тоже. Но сидящий неподалеку сапер Крокодил только кивает спокойно головой. Словно услышал ожидаемое. А ну да – Серега же толковал, что там аж две конюшни, значит коников и лошадок и пользуют. А что, разумно – и морф не догонит и чувствует лошадка опасность не хуже собаки… В четыре головы патруль получается.

– Силы этого анклава пока предположительно таковы: группа людоедов старой выпечки от 25 до 40 человек, неофиты ориентировочно 60–70 голов, остальные являются невооруженным рабочим скотом с некоторыми правами, есть и рабы без каких-либо прав. Всего ориентировочно полтысячи живых. Структурно вооруженные – там оружие носят далеко не все, хотя арсенал по ряду призанаков хорош, так вот есть штаб – группа руководителей, попутно являющихся и Отцами-Основателями своей паскудной религии – около 10 человек, тут данных мало, берем по-среднему, группа охраны – еще десяток людоедов и два десятка неофитов, группа быстрого реагирования – меняющийся состав, сколько влезает в один БТР, группа тяжелого оружия и бронетехники – тут самое сложное, известно, что всего у них три БТР, один из которых дежурный и два безоткатных станковых гранатометов СПГ-9/9-М «Копьё». Это по минимуму, установлено точно. Возможны и другие сюрпризы, по последним данным обнаружено, что с постамента снят старый танк КВ, который там стоял памятником.

– Он исправен? – спрашивает главмент.

– Неизвестно – отвечает Брысь.

– Видел я этот танк, он весь в дырах – замечает один из незнакомых подчиненных главмента.

Брысь копается в бумажках у себя на столике, достает одну и зачитывает: "На постаменте установлен советский тяжелый танк КВ-1 обр.41(ЧКЗ), уничтоженный 19 января 1944 года германской противотанковой артиллерией на окраине деревни Ропша. Это был первый советский танк, достигший занятой германскими войсками деревни. Характерные особенности данного танка: на броневых листах КВ наблюдаются сквозные пробоины от противотанковых снарядов калибра 75-мм и 88-мм. Так же на танке отсутствует правая крышка люка трансмиссионного отделения и крышка люка моторного отсека, вследствие чего можно видеть танковый двигатель В-2К.

На танке установлено два типа опорных катков. Гусеничные ленты набраны из двух типов траков: обычные и траки на рабочей поверхности, которых между цевками и гребнем имеются по паре выступов высотой примерно восемь сантиметров. Эти траки располагаются примерно через каждые 10–15 обычных траков, они предназначены для увеличения сцепных свойств гусеницы на скользкой поверхности."

– Это справка, выданная мне в разведотделе базы. Тем не менее КВ – тяжелый танк, который и сейчас не так просто продырявить. Если он еще и на ходу окажется – совсем грустно будет.

– На ходу – это вряд ли – замечает Павел Александрович – и не совсем верно то, что он был уничтожен.

– Объяснитесь – предлагает майор.

– Этот танк первым ворвался в Ропшу, получил несколько болванок, уничтожил два противотанковых орудия и не помню уж сейчас сколько пулеметов, и в ходе маневрирования влез в одно из упомянутых вами озер. Где и завяз по башню. Вытянуть его удалось только в 1946 году. После чего самоходом он был водружен на пьедестал в виде памятника, тем более, что заслужил – в Ропше в ходе операции по окончательному снятию блокады было замкнуто кольцо в котором оказалась группировка немецких войск и изрядное количество техники в том числе две группировки дальнобойной артиллерии, обстреливавшей Ленинград числом в 85 стволов. Касаемо двигателя – танк Пилюткина шестьдесят лет назад на постамент ехал сам, но после стоял под открытым небом. Я, гм, было дело там лазал несколько лет назад – мотор сильно коррозирован. Так что нет – сам не поедет.

– А заменить мотор?

– Где же сейчас такие моторы найдешь. Можно конечно попытаться приспособить какой-нибудь современный, в принципе это возможно, конечно. Хотя честно сказать – сомневаюсь. Нам не удается довести до ума музейный Т-80, а тут все-таки шестьдесят лет…

– Мне мой хороший знакомый дал повести тот КВ, что реставрировали после поднятия из Невы. Вполне себе машина оказалась рабочей. С переключением скоростей там могут быть проблемы, неопытный мехвод может коробку быстро угробить, но вот – реанимировали же – замечает Брысь.

– Большая разница в сохранности на свежем воздухе с перепадами температур и под водой, тем более – холодной, невской. Спорить не берусь, но считаю, что скорее всего людоеды заменят пушку на что-то более современное и будут использовать как БОТ.

– Ладно, пока будем считать, что нам могут преподнести сюрпризы. Спокойнее будет.

– Кроме двух противотанковых безоткаток что еще есть? – спрашивает Вовка.

– Были РПГ, возможно наличие «Мух» и огнеметов "Шмель".

– Уровень боевой подготовки у людоедов? – уточняет Павел Александрович.

На этот вопрос откликается тот самый главмент-спорщик.

– Мы точно не можем сказать, так как состав этой банды не вполне ясен, но по ряду данных – очень разный там состав. От канцелярских крыс до вполне себе имеющих боевой опыт. Я к слову потому против использования моих людей в штурме их коттеджей – они в курсе, как мы это делаем, потому отреагируют адекватно. Насколько их поглупевшие головы позволят. Да, вы должны знать, что эти сволочи изрядно обнесли несколько складов МВД, потому у них много спецсредств…

– Могут нас залить «Сиренью» и "Черемухой"?

– Я не исключаю. Потому настаиваю на наличие противогазов у всех участвующих.

Присутствующие оживают, некоторые почти вслух шутят.

Мент серьезно смотрит на веселящуюся публику. При этом я вижу, что веселится как раз молодежь, а, например, саперы вполне серьезны.

– Изделие номер 1, то есть противогаз, во многом схоже с изделием номер 2, то есть презервативом или с теми же резиновыми сапогами, в обычной жизни вся эта резина совершенно не нужна, а вот когда возникают редкие, но специфические ситуации жизненные – тогда эта вся фигня сильно облегчает жизнь. А у наших оппонентов есть не только слезогонка, а и более серьезные химсредства. Потому считаю, что вопрос даже обсуждаться не должен. Также отмечу, что эти сукины дети обнесли склад завода по производству спецсредств защиты, потому у них бронежилетов, касок и шлемов в запасе.

– А у вас?

– Мы приехали, когда там уже все горело. Они на прощание подпаливали все, что не могли увезти. Так что у нас весьма небогато. Не сказать, чтоб вообще ничего – но небогато.

– Население этого населенного пункта как настроено?

– Это неизвестно. Но вполне вероятно, что и привыкли к своим новым господам и могут по отношению к нам быть и враждебны. Не все, но тем не менее. Поэтому цветов для освободителей я бы ждать не стал.

– У людоедов там есть семьи? – осведомляется Серега.

– Да, насколько известно. К слову сказать сейчас уже ясно, что собственно Ропша и была изначально захвачена и являлась базой для людоедов. Завод был взят позже и там «мирных» людоедов – то есть их баб и отпрысков – не было. Что в плюс – они сильно проредились на заводе, остались «мозги» в основном, а вот "мышцы с кулаками" как раз и пострадали.

– И что нам делать с этими нонкомбатантами? – весьма невинно спрашивает Енот.

– В целом нам особых рекомендаций не давали – задумчиво тянет в ответ главмент.

– В таком слычае лучше б их ликвидировать. Или самое малое – изолировать – заявляет равнодушно Ремер.

– Не слишком ли? – не может удержаться Саша.

Сапер Крокодил грустно хмыкает. Брысь вздыхает и выдает тираду:

– Внутренний враг всегда труднее, чем даже очень мощный внешний. Это ведь чей-то сын и брат из своих. А то еще и дочь. Поэтому ставить его к стенке всегда хлопотно. Это каждый раз маленькая гражданская война. А если разбираться менее радикально, то нужно строить целую систему, которая будет иметь изощренную власть над людскими судьбами и потому будет подвержена гниению. Если в нее назначать самых проверенных людей и строго следить, чтоб все чисто, то другие (тоже очень важные) отрасли этих кадров не досчитаются. Натравливать одну сволочь на другую очень соблазнительно, но в итоге этот путь ведет куда-то не туда. Короче, легче двух Гитлеров победить, чем вывести этих глистов. В любом случае, эта титаническая задача не по силам мозглякам, которые расписались в своей импотенции. Те, кто делает ставку на эксплуатацию худших сторон человеческой натуры, поступают так не по свободному выбору, а просто другие способы контролировать общество для них непосильны. Мы уже прибегали к такой аналогии, что сильного и здорового коня удержать в повиновении труднее, чем полудохлую клячу. Но и производительность тоже здорово отличается.

– Это все так – не слушая толком, говорит Саша и я вижу, что и лопоухий Рукокрыл и его дружок Ленька тоже согласны с ним – но чем мы-то тогда отличаемся от людоедов этих? Только тем, что не едим убитого врага?

– Каждый решает для себя сам. Я никого особенно не принуждаю делать то или иное. Но так или иначе – определяться придется каждому. Определяться, с кем ты, как я считаю, нужно только по одному критерию – они делают людей лучше или хуже. Остальное не в силах человеческих. Если кто думает, что вот есть яркие личности, которым надо совершенствоваться, и есть пьянь подзаборная, которая пусть спивается и дохнет, его уже наетянули. Завтра он с удивлением обнаружит, что в "культурном обществе" грязи больше, чем в подвале у бомжей, а на закуску сам приземлится в канаве без крыши над головой и без копейки в кармане. Или за решеткой. Или под газоном. Каков бы он ни был красавец. Даже если круче Бонапарта, все равно, никаких гарантий прожить всю жизнь в благополучии ни у кого нет.

 
– "Ну что ж. Мне жизнь недорога.
Но вот мой сын и мой слуга
Стоят перед тобою.
За ними, Каспар, нет вины.
Их я склонил к разбою".
 
 
Но молвил Каспар: "Всех казнить!
Куда игла – туда и нить!
Суд скор и беспощаден.
Три эшафота сколотил
Великий город Баден".
 
 
Свезли их в Баден всех троих
И поутру казнили их
В награду за злодейство.
Во рву, за городом, гниет
Разбойное семейство.
 

– несколько не к месту вроде, но вообще-то очень к месту декламирует Ремер. Вот уж чего я не ожидал, так это стихов из уст прямодушного солдафона.

– Это о ком? – удивляется Саша.

– Старонемецкий шванк о бандите с благородной кровью – рыцаре Линденшмидте. Злодей, грабитель, насильник и убийца, повешен со всеми, кого взяли по поручению баденского маркграфа в ходе проведения антитеррористической операции. Да и вообще мне кажется, что нам столько раз говорили о необходимости прекращения варварских обычаев и переходе на европейские ценности, что пора уже и переходить.

– На европейские ценности? – удивляется даже обычно невозмутимый Брысь.

– Так точно, товарищ майор! – по-уставному рапортует Ремер.

– Это что еще за? – удивляется один из присутствующих ментов.

– Смотрим на европейцев – они никогда не разводили всякие русские варварские глупости о том, что нельзя уничтожать женщин и детей – если было надо – уничтожали легко и без зазрений совести. И потом не смущались. Примеров тому масса. После уничтожения у противника наиболее активных особей сопротивляться больше некому и противник попадает в полную зависимость без возможности когда-либо встать на ноги. Обычно достаточно ликвидации 30 % населения, наиболее активной части. Главное – потом некому претензии предъявлять.

– Ты и фрукт – удивляется до этого сидевший тихо сзади инженер с разноцветной шевелюрой. Да и остальные – включая меня – как-то не по-хорошему удивлены.

– Лучше быть фруктом, чем овощем – парирует капитан Ремер.

– И когда же это европейцы так истребляли гражданское население – восклицает Рукокрыл и показывает этим свою полную неосведомленность.

– Не подпрыгивай – мрачно осаживает юнца-курсанта Брысь.

– Не, товарищ майор, это он к чему нас призывает? – поддерживает дружка Ленька.

– И ты не подпрыгивай – так же мрачно заявляет майор и ему.

– Но это же фашизм какой-то!

– Это ваша безграмотность, молодые люди – парирует Ремер. Он совершенно спокоен и сейчас как раз мне приходит в голову, что немецкая фуражка или каска ему были бы в пору. Лицо у него именно сейчас какое-то слишком такое… арийское, что ли… неприятное. Мне резануло то, что он сказал, но выскакивать на манер Саши или Рукокрыла не получается. Странное ощущение – я не могу принять то, что сказал Ремер, но и возразить ему не могу. То, что европейцы, что англосаксы, что немцы, что те же бельгийцы или прибалты – самые настоящие людоеды, только людоеды с хорошим воспитанием и потому людоедствующие в перчатках с ножом и вилкой и на скатерти с фарфоровой посудой – дела не меняет.

– Рукокры… то есть курсант Званцев! Отставить пререкания. После операции будете восполнять пробелы образования.

– Но я, тащ майор…

– Отставить! Вот уж не думал, что нынешняя молодежь, да к тому же из лучших, такая безграмотная. Павел Александрович!

– Слушаю?

– Возьметесь просветить наших молодых?

– Как скажете. Молодые люди – про блокаду Ленинграда слыхали?

– Конечно, но при чем это? – удивляется Званцев. Его уши горят ярким красным цветом, словно кремлевские звезды.

– Просто при том, что тот геноцид который был устроен европейцами что у нас здесь – что в самой Европе – и ковровые бомбардировки германских городов – в первую очередь жилых кварталов, что делали к слову именно англосаксы – явления ровно тех же порядков, что и истребление испанцами инков, бельгийцами конголезцев, американцами индейцев или уничтожение жителей Соломоновых островов – от тех вообще пятая часть осталась. И тут говорить – язык устанет, потому как то же самое творилось везде, куда европейцы заявлялись со своими интересами, другое дело, что по разному истребляли – кому руки рубили, кому одеяла из-под оспенных больных дарили, кому опиум впаривали, а кого и просто расстреливали и тупо морили голодом. Сколько, например коренных тасманийцев выжило после прихода туда англичан?

– Да при чем тут европейцы-то, немцы же блокаду держали – негодует булькающий Званцев.

Майор Брысь закрывает лицо рукой.

– Фейспальм – непонятно комментирует его действия Саша. Тихо-тихо, но я слышу.

– Мда, действительно конь не валялся… – бурчит Дункан.

– Не без этого – кивает головой и Ремер.

А Павел Александрович грустно улыбнувшись неожиданно звучным левитановским голосом произносит: 900 дней солдаты из всех немецких земель, а с ними испанцы, фламандцы, голландцы, датчане, норвежцы, латыши и эстонцы боролись здесь против жестокого врага, преодолевая тяжелые климатические и природные условия. Пережитые испытания оставили неизгладимый след в памяти каждого из них. Войскам и командованию пришлось принести неслыханные жертвы без всякой надежды на победу – одна из самых неблагодарных задач, какую только можно поставить перед солдатом". Это, если кто не понял предисловие к своим мемуарам Хартивига Польмана, командира немецкого полка, воевавшего тут. А жестокий враг – это как раз население Ленинграда, с ним боролись героические европейцы. Между прочим Хартвиг еще финнов и шведов не упомянул по мстительности своей. Вам, молодые люди читать надо побольше, это выводит тараканов из головы…

* * *

Для Ирины это утро оказалось не самым лучшим. Продрав глаза и спустив ноги с койки, она немного удивилась спросонья, что вместо ее берцев стояли какие-то рваные помойные кроссовки. Узел с вещичками, брошенный вчера в угол, тоже как-то поопал, словно сдулся, да и поставленное к стенке ружье куда-то делось. Понимать, что вещи пропали, прямо вот так с утра страшно не хотелось, и потому Ирка внимательно обвела припухшими со сна глазами тесный вагончик, в котором шмоток и вещей было настолько мало, что смотреть дважды было незачем. Да вообще-то и половины взгляда бы хватило на нищую обстановку, в которой единственно ценным были раскладушки – разношерстные и сильно потрепанные. Вещи явно исчезли. Сами уйти они не могли, значит их сперли. Свистнули, стилибонили, сляпсили, стянули, стырили… Быстро, испуганно похлопала рукой по кобуре – та съехала во время сна, но по-прежнему была привычно тяжеленькой, то есть пистолет – на месте. Спала – то не раздеваясь. Даже из карманов ничего не вынимала, это получилось удачно – не хватало бы еще вместо одежки найти какой-нибудь бомжовый шмот. Обнесли, значит, новенькую… Хороши соседушки. Сунулась в сверток – одни пустые кастрюли остались, даже примус украли. Мда, сама тоже хороша, разоспалась как медведь в берлоге, тетеря глухая. Так… Дальше-то что? Соседок в вагончике не было, Ирка с отвращением сунула ноги в чужие расхристанные лапти, наскоро поплескалась в грязноватом рукомойнике, посмотрела с сомнением на серое полотенце и выбралась на улицу, не утруждая себя вытиранием рук и лица этой половой тряпкой.