Текст книги "Туманная страна Паляваам"

Автор книги: Николай Балаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 7 страниц)

Федор забрел в ручей, долго мыл пробу, часто ставил лоток на берег и дышал в согнутые пальцы. Вот они, значки, и среди них уже выделяются довольно крупные зернышки, они так и кричат на черном фоне шлиха… Но что толку в этом беззвучном крике…

Отмыв лоток, Федор пошел вверх по ручью. Вот и контактная зона, разделяющая изверженные и осадочные породы. Капли пляшут по воде, залившей пробитые еще летом копуши. Бить добавочную линию? А что это даст? Результат известен заранее. Но парочку надо.

– Сергей!

– Чего там?

– Давай один вон под той сланцевой щеточкой, видишь, у бортика. А я здесь. Да не стой, совсем замерзнешь. Лучше побыстрее, вечер уже.

– А я и так быстро… Как могу…

Копать пришлось долго. Лопата не слушалась.

Стандартная глубина – полметра. Набрав с лоток со дна копуши грунт, Федор пошел к воде, отмыл грунт. Совсем светлый шлих. В нем теперь преобладали кремний, яшма, роговики. И всего только два значка. А там дальше пропадут и они… Вот так… Чудес-то не бывает, все заранее известно, еще с лета… Надо менять место поиска. Тянется, вероятно, где-то полоска в одном из древних русл ручья. Попробовать чаще копушить?

– Пошли дальше, Сергей.

Вот пробитая летом линия.

– Давай между старыми по одной.

– Федор Васильевич, пора закруглять. Я насквозь.

– Доделаем линию, тут всего восемь штук. Не кисни. На, закури сухую. – Федор стряхнул с рук воду, достал из-за пазухи пластмассовый мешочек, в котором лежали партийный билет, паспорт, полпачки «Беломора» и спички.

Они спрятались от ветра под метровым бортом террасы, торопливо поглотали теплый дым, и Федор взял лопату:

– Пошли.

Тепло было в спальном мешке. Только пальцы рук ныли. Федор сложил ладони, сунул между колен.

– Федор Васильевич, еще дня три болтаться будем? – Сергей вздрагивал за спиной, прижавшись к нему левым боком.

– Три-четыре… Посмотрим.

– И сегодня ничего нет.

– Нет. Спи. Согрелся?

– Малость… И не будет… Чего здесь торчать? Раз летом не нашли, сейчас и подавно… Лучше бы…

– Спи ты лучше!

Где же все-таки россыпь? Ведь не будь вулканогенных, вот-вот должно бы появиться весовое содержание. Прямо от слияния Ясного с Кружевным все идет, как в хорошем классическом примере. До этого места, до контакта… Говорят же люди и даже пишут – не лезь в вулканогенные, там пусто…

Может, посмотреть вправо и влево от ручья вдоль контактной зоны? Тоже надо. И вверх идти надо, только чаще копушить. Пару линий пробить с частотой до двух-трех метров между копушами… Время… Погода сорвалась… Всегда все одно к одному получается.

Удары капель о палатку прекратились, притихло, а потом по парусине сухо зашуршало. Сильней, сильней.

Снег. Но это только на ночь, днем-то все равно дождь будет – пока еще относительно тепло… Нет, надо идти вверх, а контактная зона подождет, там едва ли что выскочит. Перед уходом проверим.

Может, дожди перестанут…

Но дождь не переставал, только все чаще сменялся острой ледяной крупой. Промаячил серым светом один день, второй. Вытянутое, худое лицо Федора от ударов крупы почернело, а у Сергея распухло и покрылось белыми пятнами. Ватные куртки и брюки удавалось вечером только чуть подсушить, а утром они снова моментально намокали.

Четыре линии копушей, посаженных чуть не один на другой в вулканогенной породе, пересекли пойму, но в светлых шлихах ни разу не сверкнул значок.

На третий день пошел снег. Крупные хлопья неслись косо по ветру и прямо на глазах закрывали тундру. Пока Федор кое-как готовил завтрак, а Сергей одевался в палатке, перебирая с дрожью мокрую одежду, снег плотно укутал все вокруг. Торчали только высокие кочки с кустами рыжей травы в белых шапках.

– Палатку больше переносить не будем, – сказал Федор. – До верховьев рукой подать.

Сергей пожал плечами, начал навертывать портянки.

Сопки не было видно, но даже в завесах снега чувствовалась рядом какая-то громада, давила на плечи.

Нет, не будет тут ничего. И ничего не даст смена места поиска. Что же делать? Методику, что ли, менять? Ха! Она поколениями поисковиков отработана, взято все нужное… Что тут переменишь?

Федор быстро шагал по берегу и не расслышал чавкнувшего за спиной плеска. Повернулся он только на крик Сергея. Тот провалился одной ногой в старый копуш, затянутый ледком и прикрытый снегом. Ногу он выдернул сразу, но вода в сапог успела попасть.

– Вот, – Сергей повалился на снег и дрожащими руками пытался стянуть сапог. – Вот…

Федор бросился к нему:

– Цела нога?

– Цела, нога-то цела. – Губы Сергея прыгали.

– Дай! – Федор ухватился за пятку и носок, сдернул сапог и вылил воду. – Отжимай портянку.

– Как я теперь в мокрой буду… Кому это надо, а? Сколько мы болтаться будем, а?

– Болтается знаешь что? В проруби? – тихо спросил Федор. – А мы работаем. И не кричи, высушим твою портянку.

– Высушим?! Портянку мою высушим? А я весь мокрый, весь, весь! Всего сушить надо!.. Говорили же идиоту, говорили… Мать сколько говорила… Упрашивала… Нет, все сам, сам!.. А если бы эта яма была поглубже? Что тогда?

– Копуш это – не яма, – зачем-то сказал Федор. – А ты вот что – натягивай сапог, иди к палатке. Костер еще не потух. Высушишь свою портянку и можешь топать на базу. Чтобы через час убрался, а то!.. – Федор вдруг поймал жалобный взгляд Сергея, запнулся, кинул ему сапог и, опустив руки, спокойно окончил: – А то не успеешь за день добраться. И лучше иди на канавы ночевать, ближе, а на базу утром. Начальнику, если вернулся из маршрутов, скажешь, я пятнадцатого буду, через три дня. Все понял?

– Да, – шепотом ответил Сергей. – Я быстро, Федор Васильевич. Я все скажу, ребята вам еды завтра притащат, а то ведь две банки говядины осталось да галет пачка. Я там все соберу, упакую!

– Иди, – сказал Федор устало, – Ничего мне не надо, не гоняй ребят, у них работы по горло.

Сергей торопливо намотал портянку, сунул ногу в сапог и, прихрамывая, побрел к палатке.

– Слышь! – крикнул Федор. – Ты там язык придержи, скажи, что вернулся так, работы, мол, никакой не осталось…

Может, действительно тяжела нагрузка? Отойдет парень, сам потом посмеется… Все у него только в самом начале… Да и не уйдет, скорей всего… Пусть отлежится в палатке…

Со второй половины дня косые полосы снега поредели, а к вечеру совсем опали, ветер утих.

Федор забыл о Сергее днем и, только подходя к палатке, вспомнил утренний эпизод. Ушел или нет?

– Сергей? – окликнул он. Да, ушел… Жалко парня…

Когда Федор, забрался в палатку на ночлег, ветер твердо и сильно подул с юга. Зашлепал дождь.

Одному в «маршрутке» просторно, ворочайся сколько хочешь… Еще две линии пробито, и надежды на то, что россыпь проскользнула где-то тонкой струйкой, не осталось. Не может она так вилять и обходить все многочисленные ловушки. Но здесь она. Словами не выразишь, а пальцы прямо чувствуют золотины. Особенно сегодня… Почему сегодня? Что случилось сегодня?

Федор заворочался.

Что было сегодня необычного? Ну-ка еще раз… Сначала линия в той части, где пойма сузилась метров до пятнадцати, – копуши через два метра… Пусто. Ни одна из проб не отличалась от взятых раньше… Потом на двести метров выше, там широкие галечные косы… Те же самые липариты. Нет. Ничего там не было.

Федор протянул руку, нащупал пачку папирос, закурил. Папиросы отсырели во влажном воздухе, и он спрятал пачку к себе в мешок.

Фу, черт, Анатолия бы сюда, все-таки опытнее. Вдвоем, может, и уцепились… Еще этот ушел. «Всего сушить надо!» Выколачивать всего, вот что надо… Ну, ушел и ушел, мало разве отсюда бежит любителей книжной экзотики… «Мать упрашивала!» Вот и надо родителей слушать, сколько вам в школе об этом твердят! Практиковался бы сейчас в теплом классе, рассказывал бы детишкам о бурях и ураганах, прислонив зад к батарее центрального отопления… Хорошо, хоть нога цела, а то отвечай потом. «Если бы яма была поглубже»… Если бы да кабы. А она стандартная. По инструкции – полметра… стандартная… Копуш… Нет… А что – нет? Что – нет?! Так… Так!

Федор откинул клапан мешка, сел, дрожа, зачиркал спичкой и все никак не мог прикурить. Наконец папироса зажглась. Федор вдохнул дым полной грудью, и тотчас где-то там, внутри, явственно прозвучало: «Вот!»

Он ясно видел картинку – мысль: красные языки лавы, окутанные паром, ползут по земле, вспыхивают кусты, деревья, грохочут падающие стволы, ревет пламя, и все новые и новые метры земли скрываются под огненным потоком… Все. Как удивительно мало места нужно в голове уже решенной задаче…

Теплый южный ветер низко над землей тащил облака, похожие на комки разбухшей грязной ваты. Они обильно поливали землю водой, снег растаял. Над рыжей тундрой ползали клубы пара.

И ходить никуда не стоит, вот прямо здесь, у палатки… Здесь сейчас все и выясним.

К середине дня с глубины одного метра первая проба дала тот же шлих – кремний, яшма, роговики. Сгибаясь в тесном шурфе, Федор продолжал копать, и породу из каждых пройденных двадцати сантиметров складывал отдельной кучкой.

На глубине около двух метров пошел галечник с глинистой примазкой. Лоток Федор заполнил с самого дна копуша.

Вода постепенно вымывала из лотка глину, песок, светлела. Слетала в ручей галька. Вот он, шлих. Нате вам. В ложбинке лотка торчали крупные желтовато-серые зерна. Все правильно. Ручей вымыл и унес только мизерную часть. Основная масса легла на коренные.

Федор ушел с лотком в палатку, высыпал шлих в чистую консервную банку, подсушил его на костре и осторожно пересыпал в капсюль из плотной бумаги. И только спрятав капсюль в пластмассовый мешочек, он ощутил, как смертельно устал. Кое-как стянув ватник, он откинулся на спальный мешок и долго лежал бездумно. Где-то далеко плыли разбухшие облака, стучал дождь, шелестели голые ветви, ворчал Кружевной.

– Вот и застряли, – громко сказал сам себе Федор. – РД, понимаешь, надо отстукивать в управление: «Нижайше просим продолжить сезон»… Рабочих сюда. Всех до единого. Шурфы, канавы… Закрутится лавочка…

Толя… Анатоль Алексеевич! Товарищ начальник партии! Раскрылся Кружевной.

Редкий отдых

В пятницу, под вечер, дверь управления вытолкнула меня на улицу и хлопнула за спиной. Так.

Я глотнул мокрый воздух. Воздух был первобытно чист, его приносил с Чаунской губы спокойный бриз…

«Отвечать придется!» За что, интересно? Спрятал я эти запчасти? И в глаза-то не видал… Э-эх! Мотаешься по приискам круглый год, а вместо благодарности – «отвечать»… Ну ладно. До понедельника еще два выходных. Отдохну пока, а там как-то образуется. Пойду домой, завалюсь на диван. «Крокодил» вчера ребята дали, подшивку за прошлый год. Вот и буду развлекаться. Только в магазин надо – ужин сообразить.

В магазине у гастрономического отдела стоял Василий Жуканов, водитель вездехода. На прилавке лежал рюкзак. Василий укладывал в него банки, сверточки, бутылки. Собирается куда-то.

– Салют! – сказал я.

Василий повернул тонкое смуглое лицо.

– О, привет!

– Никак, в дорогу?

– На рыбалку! – Он подмигнул и заулыбался. – Днями мотор купил. «Вихрь»! Уже опробовал.

– Конец рыбьему племени. А далеко?

– На Тайкуль, к Егору. Бывал?

– А как же! Далековато…

– Народу меньше.

– Тоже верно.

– Хочешь, поедем? Чего в поселке торчать?

– На вездеходе?

– Конечно.

– Хорошо вам. Когда вернетесь?

– В понедельник, к семи утра – как штык! Не застрянем, не бойся.

– А мне некого бояться!

– Ну и отлично. У меня не машина – зверь! Всю неделю готовил. Начальник говорит, бери, разрешаю. Это как премия за хорошую работу.

– Один едешь?

– Зачем один? С приятелем. И бухгалтер еще напросился. Пусть едет, не жалко. В тундре сейчас – благодать!

Может, правда поехать?.. Запчасти… А что, они найдутся, если я два дня на диване проваляюсь?.. Едем!

– На! – Я сунул руку в карман, извлек десятку. – Возьми на мою долю, что надо. А я переоденусь.

– Давай. И прямо к нашему гаражу. Только шустрее.

…Мы с Жукановым обитали в соседних домах. Не друзья, но знакомы были, как знакомы все люди, живущие много лет в небольших поселках. Летом после работы он вечно возился у дома с различными рыбацкими снастями, мастерил фанерные лодки. А осенью прошлого года торжественно привез из магазина дюралевую.

Теперь вот «Вихрь» купил. Умеют отдыхать люди…

Я прибежал домой, надел ватные брюки, свитер и штормовку, натянул болотные сапоги… Так, ничего не забыл? Сигареты и спички тут… Побежали.

У гаражной стены на ребре стояла лодка. Блестели серебряные борта. Хороша!

Брезент сзади у вездехода был отстегнут. На земле лежала груда вещей: рюкзак, спальные мешки, палатка, телогрейки. Рядом стоял пожилой, массивного вида мужчина. Вроде куба из шлакоблоков. Присядет, возьмет одну вещь и осторожно подаст в кузов. Как ведомость на зарплату в окошечко. Конечно, бухгалтер. Вот и у нас похожий. Скучно у таких просить аванс в нужную минуту.

Из гаража, вытирая масленой тряпкой руки, вышел Василий.

– Готов? Порядочек. Познакомьтесь, Андрей Иванович. – Он кивнул на меня. – Сосед мой.

Белесые глаза скользнули по мне моментальным, как зрачок фотокамеры, взглядом. А челюсть! Прямо кварцевая глыба. И кожей обтянута, как на барабане, аж блестит. Не видел я еще такой кожи…

– Приятно весьма. – Бухгалтер опять отвернулся к вездеходу.

Вежливый! Точно, как наш: «Сожалею, молодой человек, но стоимость вычтем из зарплаты – вы отвечали за разгрузку…»

Василий подошел к лодке и крикнул:

– Сань, рюкзак не ударь, там стекло.

Из кузова вывалился широкоплечий парень в дерматиновом замызганном плаще и рыжей зимней шапке с кожаным верхом. Одно ухо шапки было оторвано, второе засунуто за отворот.

– Саня умный, Саня знает, Саню нечего учить! – подмигнул он.

Вчетвером мы подняли лодку, уложили на стойки кузова и привязали к крюкам на борту вездехода.

– Все, – сказал Василий. – Поехали.

Через кабину я и Саня пролезли в кузов, постелили полушубок и уселись. Рюкзак Саня поставил на телогрейки.

Бухгалтер расположился рядом с Василием, в кабине. Мотор взревел.

– Врубай четвертую! – заорал Саня.

Вездеход, рыча, перебрался через заезженный кювет и загрохотал по серой трассе. ЗИЛы и КрАЗы с грузами для приисков обгоняли нас, пыль висела над дорогой. Ветер уносил ее длинными шлейфами в тундру, но машины поднимали новые завесы. Сквозь щели она набилась в кузов, дышать стало нечем. Только через час мы свернули с трассы и прямо по тундре покатили к морю. Пыль исчезла, на мягких кочках гусеницы перестали грохотать.

Потом и кочки кончились.

Вездеход бежал у самой кромки воды. Зеленые ряды волн опрокидывались прямо под брюхо машины на серую гальку. Словно сто лет дома не были, а вот увидели родной берег и кланяются в пояс. Небо было тоже зеленым, и отделяла его от моря только розовая полоска льдов у горизонта.

Саня хлопнул меня по плечу и показал на бухгалтера:

– Зови сюда!

Пока тот протискивался в дверной проем, Саня расстелил в ногах газету, выложил хлеб, оленью колбасу, соленые огурцы. Потом извлек бутылку «Зверобоя» и стаканчики. Делал он все капитально и с таким удовольствием, что я почувствовал голод. Пить только не хотелось, но необходимо соблюсти этикет рыбацких поездок. Первая стопка в этом этикете уничтожает, конечно символически, бывшие служебные ранги. Вторая дает право полновесного голоса в любом рыбацком вопросе. После нее царит равенство, и что ты за человек там, в поселке, – не важно. Важно, как ты покажешь себя теперь.

– Ух! – опорожнив стаканчик, дохнул Саня. – Дикая лошадь!

– Весьма! – подтвердил бухгалтер, размалывая огурец.

– Не очень, Санька! – крикнул через плечо Василий.

– Да мы по крапочке, Вась! – Саня изобразил пальцами дозу.

Впереди открылась красноватая, в фиолетовых пятнах, тундра. Увалы и ложбины уходили далеко-далеко, туда, где все красится одним синим цветом. Из хаоса ложбин вытекла речка Млелювеем и перегородила дорогу. Вездеход медленно сполз в воду, поворчал несколько секунд, словно принюхиваясь, и тихо поплыл. Бухгалтер наклонился к моему уху:

– Как полагаете, ушицей побалуемся?

– Судя по времени и погоде – должны, – ответил я. – Голец зимует в речных ямах, а как раз в июне скатывается в море.

– Не приходилось гольцовой ухи отведывать, – сказал бухгалтер. – А вяленым Василий Михайлович угощал – отменная штука!

– Отведаем, – успокоил я его. Недавно, наверное, в наших краях, если ухи из гольца не пробовал.

Галька кончилась, под гусеницы мягко стелился песок. Промелькнула расколотая баржа, кругом торчали выбеленные водой и солнцем бревна и ржавые бока бочек. Уютное покачивание, приглушенный песком грохот располагали ко сну. Я начал дремать.

– Любовь у меня – Нинка звать – в Магадан укатила с одним парнем, – неожиданно сказал с другого бока Саня. – Друг-приятель был. Случается так, а?

– Все бывает, – сказал я. Вовсе не хотелось разговаривать.

– А чего ей не хватало? Четыре сотни зарабатываю – понял, нет? Шубу из нерпы сшил, чукча Вальгыргин по дружбе настрелял. На, говорю, Нинка, носи на страх и погибель окрестным бабам. Пусть млеют в тоске и печали – понял, нет? Спасибо, отвечает, Саня, век не забуду… На крыло – и в Магадан. Письмо прислала: неответственный, мол, ты, потому и уехала. Прости за шубу…

Я долго слушал его рассказ. Наболело у человека. Понятно, чего уж тут. Любовь – не запчасть…

Вездеход оборвал бег неожиданно.

– Приехали, – сообщил Василий.

Ноги затекли, и мы прыгали на песок тяжело.

Вдаль уходила светлая коса шириной метров тридцать. Слева вдоль косы нес воду Тайкуль, справа ворочалось море.

Вездеход стоял посреди косы, а прямо перед ним из песчаного бугра торчала избушка. Как старый гриб подберезовик. На ржавых костылях в плавниковых стенах избушки висели обручи от бочек, гнилая веревка, проволока. На крыше лежали нарты.

Тишина кругом патриархальная.

– Егора-то не видать, – сказал Василий. – А всегда встречает.

– Сейчас посмотрим. – Я вошел в сени. Там валялась драная сеть и песцовые капканы. Дверь из сеней в комнату подперта палкой. От песцов. Где же Егор? Я убрал палку и открыл дверь. В крохотной комнате печь, у противоположных стен нары, застеленные оленьими шкурами. Между ними, под окошком, стол. Все окошко – в две ладони…

Я вышел на улицу. Ребята уже разгрузились.

– Нет Егора. Наверное, в совхозе.

– Нет и не надо. Сань, тащи шмотки в избу и займись хозяйством. Чаек там, поесть сооруди.

– А мы? – спросил бухгалтер.

– А мы – на воду! – Василий поплевал в ладони и схватил мешок с сетями. Я и бухгалтер двинулись за ним.

Коричневая вода плыла на широком плесе. Река несла с верховьев много ила: июнь – месяц половодья.

Нагруженный спальными мешками, от вездехода завернул Саня.

– Есть тут рыбка, есть! – ликующим шепотом сказал Василий.

– А куда ей деваться? – подтвердил Саня.

– Вода грязновата, – с сомнением покачал головой бухгалтер. – Едва ли тут есть рыба.

– А откуда ей взяться? – опять весело подтвердил Саня.

Мы засмеялись.

Василий достал из мешка две аккуратно собранные сетки. Посмотрел, подумал, достал третью. Потом подогнал вездеход ближе к берегу. Мы сбросили лодку в воду и начали укладывать в нее сети. Я и Василий, а бухгалтер смотрел.

– Коротковаты у тебя сетенки, – удивился он.

– Все по рыбнадзоровской норме. Андрей Иванович, – десять метров на брата, – возразил Василий. – Так сказать: чти закон, и он тебя полюбит! Вы, пока не у дел, принесите три камешка – вон под берегом лежат.

Пока тот таскал тяжелые голыши, мы перебрали и уложили сети.

– Поплыли. – Василий шагнул через борт. – Мотор не берем, тут поблизости хорошие ямки.

Бухгалтер опустился на корму, и нос лодки подскочил.

– О-го-го! – сказал он. – Не потонем?

– Выживем! – Василий махнул мне, приглашая за весла, сам лег на нос, придавив сети.

Я погнал лодку вдоль берега. Давно не греб. Последний раз выезжал на рыбалку два года назад. А потом все некогда было.

Причалили недалеко от избушки, за песчаным мысом. Василий, прихватив шнур от первой сети, выпрыгнул на песок, обмотал конец за ивняковый кустик, вернулся обратно.

Я осторожно повел лодку от берега. Веревка натянулась, и сеть заскользила в воду. Тихо булькали грузила. Сеть кончилась, и Василий тихо опустил привязанный к концу камень.

Метров через сто поставили вторую сеть, за ней третью.

– Порядочек! – Василий вытер руки и достал папиросу. – Давай к избе, только держи у того берега, подальше от сетей.

К избушке мы вернулись около двух ночи. С песчаного бугра хорошо были видны цепочки белых пластмассовых поплавков. Синие тени бродили по тундре.

В избушке было тепло, попискивал чайник, прикрытый консервной банкой. В банке томился индийский чай.

– Благодать! – Бухгалтер скинул ватник и протянул руки над печью. – Продрог, холодноваты ночи. Что ни говори, – север… А может, годы… Бывало, на фронте месяцами в холоде, слякоти – и ничего. Да-а… А Сашок-то спит, как младенец.

– Пусть, – Василий осторожно подвинул его, сел рядом.

Мы поужинали, налили чая. После тряской дороги, возни с сетями и плотного ужина тепло землянки наливало мышцы приятной усталостью. В ушах позванивала дистиллированная тишина.

– Как расположимся? – спросил бухгалтер.

– Вы ложитесь рядом, нары широкие, Егор с запасом делал, на гостей, – ухмыльнулся Василий. – А я тут, с Саней… Да, сети хорошо поставили. Прошлой весной я там девять штук гольцов взял, да чира с муксуном десятка четыре… А у Егора есть секретные ямы. Рыбы там! Но ставить в тех ямах неудобно: он-то рыбу ловит для работы, песцов подкармливать…

Несколько минут я лежал с закрытыми глазами. Сквозь веки сочился розовый свет. Веселый и легкий свет.

Нащупав лежащие рядом, на столе, часы, я открыл глаза. Девять. Солнце через окошко набросало по полу золотых бликов, играло на лице бухгалтера. Он сидел напротив, собирал спиннинг.

– Доброе утро, – сказал я.

– Пр-ри-ветствую! – прорычал он с невероятной бодростью. – Каковы были сны?

– Никаких.

– Вот-вот! У меня аналогично. Удивительный здесь сон – никаких видений, а ведь желудок вчера перегрузил! Даже кредиты не беспокоили. – Он весело хохотнул. – Что значит обстановка, а? Да-с. Вы не посоветуете, какую блесну лучше поставить?

– Желтую, – сказал я. – Голец берет на нее.

– Желтую? Ну, так и сде-ла-ем! – вдруг пропел он. Полированный подбородок так и засверкал розовым лаком, и на нем обозначилась белесая рельефная паутина. На шее она уходила за расстегнутый ворот байковой рубахи. Ожог, что ли, у него?

– Встали, Андрей Иванович? – спросил за стеной Василий.

– Точно так! – отчеканил бухгалтер. – Чайку выпьем и идем.

Ветер утих. Небо было чистым. Только далеко на склонах сопок болталось несколько облачков. Как мокрые простыни на неровном заборе. За песчаными буграми сверкало море. По берегу шагал Василий и что-то высматривал в воде.

– Ну, как? – спросил я.

– Пусто. Видишь, поплавки торчат. Попади что – хоть один да утонет. Переставлять надо.

– Переставим.

Когда мы втроем собрались у лодки, откуда-то выскочил Саня. Он тащил за шею крупного гуся гуменника.

– Во, лапчатый! – крикнул Саня. – Тяжельше тамбовского индюка!

– Ты где взял? – ошарашенно уставился бухгалтер.

– За избой пасутся, – сказал Саня шепотом. – Заходи слева, наматывай шею на руку!

Бухгалтер присел и посмотрел в сторону избушки древним охотничьим взглядом. Мы прыснули.

– Да в леднике у Егора он взял, – сказал Василий. – С весеннего перелета настреляны. Там еще штук пять.

– Ох! – Бухгалтер выпрямился. – Грех, Санек, шутить над стариком… А ругаться этот Егор не будет?

– Нет, еще похвалит, что взяли. Он такой – все отдаст.

– Сань, потроши гуся – и в котел, – сказал я, еще смеясь.

– Как мимолетное виденье! – потряс гуся Саня.

Две сетки мы переставили к противоположному берегу. Пока возились с ними, в третью попала гагара, накрутила на лапу толстый моток дели. Василий приподнял сеть и положил птицу на колени. Гагара зашипела и стукнула его клювом в кисть. Он со смехом выругался:

– Вот зараза, больно долбит!

Краснозобая гагара. Красивая птица, в пепельном оперении с оранжево-красным пятном на груди. Постепенно гагара успокоилась, и Василий положил ее на скамью. Я смотрел, как он раздергивает ячейки сети, и вдруг обратил внимание на глаза гагары. Изогнув шею, она водила клювом у самых пальцев. А в глазах, похожих на две капли густого меда, засветилось доверие к этим пальцам. Птица следила за рукой, как человек с больным зубом за щипцами врача. Когда Василий дергал нитки слишком сильно, она шипела, словно просила быть осторожнее.

Наконец Василий снял последнюю петлю. Гагара лежала свободной и все смотрела на него. Василий засмеялся, поднял ее и перебросил через борт. Кончики крыльев застучали по воде, и следом стремительно побежала рябь.

– Гуляй! – крикнул Василий.

Саня сидел на берегу и, увидев нас, закричал:

– Небось намокли! Быстрей в избу, там печь прямо хохочет!

Запах гусиного бульона и укропного масла растекался вокруг землянки. Когда Саня ухитрился приготовить обед – непонятно. Дура Нинка, убежала от такого парня.

Мы выхлебали заправленный сухим луком и вермишелью бульон, а гуся осилили наполовину.

– Отродясь так не едал, – вздохнул бухгалтер. – Как бы чего…

Все За свой желудок беспокоится. Просидел небось всю жизнь за дубовым столом, одна забота – не простыть, не заболеть…

– Покурим, – сказал Саня. Отвалившись в угол, почиркал спичкой, прикурил папиросу и тут же уснул.

Василий и бухгалтер, прихватив телогрейки, ушли на улицу. Папироса в зубах у Сани дымилась. Спалит избу. Я потянул мундштук, но зубы были крепко стиснуты. Пришлось оторвать…

Бухгалтер и Василий сидели против избушки, на песке.

– Легко привыкает глаз к стенам вокруг тебя, – говорил бухгалтер. – А тут от простора просто теряешься. Выскочишь вот так и от обилия бесконечных линий забываешь, кто ты есть. Нет, Василий Михалыч, вы уж извините, а я теперь ваш попутчик на все лето. Не обессудьте.

– Об чем речь, Андрей Иваныч? Место в машине всегда найдется…

Я вышел к морю на прибойную полосу.

Тих и пустынен был берег. Недалеко от землянки, зарывшись в песок, лежал старый вельбот. Доживает свой век. Пока плавал, был нужен, а теперь кто о нем вспомнит?.. Так и со мной будет. Возьмут да уволят… А-а-а… Залягу, как этот вельбот, где-нибудь на берегу. Морской капустой обрасту. Камбала будет глаза таращить. Кулики прыгать… Учитель приведет первоклассников на экскурсию: «Вот лежит уволенный человек… Слушайтесь старших, дети… Не теряйте запчасти…»

Ох, этот контейнер!.. И где его разгрузили? Одно ясно – на территории конторы технического снабжения, а точно не знает и сам товарищ Смирнов, начальник данной конторы, мастодонт снабженческих дел. Не помнит. И немудрено: территория конторы – квадратный километр. А угол поближе к сопке еще под метровым слоем снега. Там мы транспортерную ленту разгружали, скрубберы к промывочным установкам, детали от бункеров и что-то еще. Может, там?.. Может… Что-то далеко я забрел, пора возвращаться.

Вся компания сидела, привалившись спинами к стене избушки. И Саня проснулся. Бухгалтер держал спиннинг. Скучает народ.

– Ну как? – спросил я бухгалтера.

– А, ерундистика! – Он подвинулся на телогрейке, и я сел рядом, – Откуда тут быть рыбе? Ну, посудите сами – ни заводинок с кустиками, ни зарослей камыша. Голый берег, все илом забито…

– Мура все это, – лениво сказал Саня. – Размышления. А кашлык – он свое дело знает. Он давно в море чилима лопает – понял, нет?

– Позвольте, – сказал бухгалтер. – Что еще за кашлык?

– Слово такое международное, чукча Вальгыргин придумал, – пояснил Саня. – Это еще когда я сюда, на Чукотку, за монетой приехал. Давно, сопливый я был. Ну, бич один, босяк-поденщик, подвернулся, советует: «Езжай на лето в поле с геологами, там этих монет – Братскую ГЭС пруди. Шестьсот в месяц на каждое приезжее рыло. Дай пятерку». Ну, дал за совет. И поехал.

Вот топаю раз в маршруте, задумался и утопал вперед. Вдруг слышу – ребята орут. Поворачиваюсь, а рядом медведь. Стоит на задних лапах, как в этом… в цирке. Не гора, конечно, – чего врать. Но с эту избу. Бельмами ворочает, рожа довольная и меня когтем манит: иди сюда, мол, насыплю я тебе монет!

Гляжу я на его рожу и все понемногу забываю. Хочу вспомнить, где родился, – туман. Кто мама – не знаю. Зачем тут стою – непонятно. Ну, ухлопали ребята зверя, спасли меня. Сообразили костер, жарим свежатину. И как раз по тундре Вальгыргин с оленями шлепает. «Сто делаис? – спрашивает. «Шашлык жарю. Угощайся». Попробовал. «Осень, говорит, вкусный кашлык!» С тех пор, как ни встретимся, смеется: «Тафай кашлык шарить». Рыба у него стала кашлык, и гусь – тоже. Понял, нет? Могучее слово. И голец, между прочим, самый что ни есть – кашлык. Важная рыба. В нем одного мнения больше, чем в начальнике геологоразведки.

– Жаль, Михайла тебя не слопал, – задумчиво сказал Василий.

– Не, Вась, у меня еще судьба впереди была: с Нинкой знакомства разводить, крутить любовь. Много всяких событий… – Саня замолчал и задумался.

В пяти метрах от наших ног все так же равнодушно и лениво нес воду Тайкуль. А далеко за ним и за просторами тундры из-за синих вершин Анадырского хребта поднималось большое золотистое облако, отороченное розовой бахромой.

Солнце скатывалось в облако, и по тундре бежали к нам коричневые тени.

– Красота несусветная. – Бухгалтер глубоко и свободно вздохнул. – А тихо-то, тихо! До колокольного звона…

– Рыбы нет, – сказал Василий.

– И не будет, – кивнул я. – Зря Млелювеем переехали. Неделю назад ребята с гидробазы оттуда полмашины приволокли.

– Врут гидробазовские, – отмахнулся Василий.

– Чего – врут! Мне приятель рассказывал, как они у своего дома улов делили. По два большущих таза каждому, а всего шесть человек было.

– И приятель врет! – убежденно сказал Василий. – Вот позапрошлый год ребята из морпорта на реку Чаун махнули – это да! У них получше вельбота посудина. И мотор автомобильный. Приплыли, значит, завели невод, а вытащить не могут. Кипит! Кое-как на мелководье подтащили и давай руками выгребать. Голец, чир, муксун, селедка! Они и обалдели. Завели еще: то же самое. Третий раз – опять! Можно еще ловить, да борта вровень с водой, а обратно-то по морю идти. Так механик у них, Гришка Копейко – я его хорошо знаю, – сел на берегу и заплакал. Вот как иные рыбку-то ловят…

– Н-да-а, – протянул бухгалтер. – А не враки?

– Гришка врать не будет. Да и бабы портовские хвалились… Это вам север, а не заводи с кустиками. Тут не то бывает… Или еще: недавно вертолетчик знакомый рассказывал. Неделю назад летали они к геологам. Идут обратно. Туман. Командир дает радио, ему порт отвечает – обойди слева. Как раз там долина, река течет, а в верховьях реки, значит, озеро. Большое, километров пять. Там сроду никто не был, геологи не в счет, какие они рыбаки – у них работа… Да… Ну, вертолетчикам интересно, опустились, пошли над водой, у берега. Вода, говорит знакомый, прозрачная, даже не видно ее. Только дно – песок. А над песком прямо висят гольцы. По метру штука. Косяками. Через сто метров. И так вдоль всего берега. Ну, думают, сядем на полчасика, закидушки всегда с собой. А командир дрожит весь от страсти, но говорит: «Нельзя. Горючего до порта не хватит». Так и пострекотали домой…