Текст книги "Александр I и Наполеон"

Автор книги: Николай Троицкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 26 страниц)

Кризис союза

Союз между Наполеоном и Александром I, так много значивший и еще более обещавший, был обречен на недолговечность. Правда, в отличие от Александра, которому сразу же пришлось иметь дело с угрожающей оппозицией тильзитскому курсу, Наполеон успел разрекламировать договор, заключенный в Тильзите, и подсчитать, сколь велики вытекающие из него возможности, пока не увидел, уже к началу 1808 г., что Россия уклоняется от выполнения главной статьи договора – о континентальной блокаде. Эта статья представила собой нечто – вроде мины замедленного действия, заложенной в русско-французский союз, главный источник его кризиса. Вторым источником было стремление Наполеона обеспечить за собой (по праву двукратного победителя) роль ведущего партнера по отношению к Александру как ведомому. Александр, которого и без того уже собственные подданные называли «приказчиком Наполеона», не мог позволить себе такого унижения – прежде всего в глазах той же оппозиции, способной на многое, вплоть до очередного цареубийства. В результате через считанные месяцы после Тильзита союз Франции и России оказался в преддверии кризиса.

Наполеон своевременно прибегнул к аварийным мерам и в феврале 1808 г. предложил Александру подобие второго Тильзита – свидание в любой точке на полпути между Петербургом и Парижем. Александр выбрал Эрфурт. Испанские дела отвлекли Наполеона, а финляндские – Александра неожиданно для них. надолго, тем самым лишь подтолкнув их друг к другу: оба они (особенно Наполеон, который уже знал о вооружениях Австрии) ощутили потребность во взаимной помощи. Разумеется, у каждого из них была при этом своя корысть: Наполеон хотел опереться на Александра в осуществлении континентальной блокады и в надвигавшейся войне с Австрией, Александр – на Наполеона в завершении трех войн, которые вела тогда Россия (одновременно!) против Швеции, Ирана и Турции. К чести Александра, он счел ниже своего достоинства страхи, которые пытались внушить ему императрица Мария Федоровна с присными ее: она боялась, что Наполеон готовит для него западню и устроит из Эрфурта вторую Байонну – увезет Александра, как испанских Бурбонов, к себе пленником…

Лишь 27 сентября 1808 г. оба императора съехались на свидание в Эрфурт. К тому времени Наполеон увяз в Испании и потерял только что завоеванную Португалию. К позору Бай-лена добавилась капитуляция завоевателя Португалии А. Жюно перед англичанами в Синтре. Правда, в отличие от Дюпона, Жюно сдался при условии, что англичане вывезут всех его солдат на родину, и это условие было выполнено. Но ведь Андош Жюно, герцог д'Абрантес, был не просто генералом, как Дюпон, а близким другом Наполеона, что усугубляло позор Синтры. Думается, именно этот позор навсегда закрыл перед Жюно путь к маршальскому жезлу.

После Байлена и Синтры значимость свидания с Александром для Наполеона резко возросла. Важно было показать Александру, что единичные неудачи отдельных генералов не отражаются на величии Французской империи. Поэтому Наполеон обставил эрфуртское свидание с умопомрачительной помпезностью. «Я хочу до начала переговоров, – сказал он Талейрану, – ослепить императора Александра картиной своего могущества. Это облегчает любые переговоры». В Эрфурт были приглашены все вассальные по отношению к Франции государи (короли, князья, герцоги, курфюрсты) и знаменитости европейской культуры, включая И.В. Гёте и слывшего «Вольтером Германии» К.М. Виланда. Из Парижа был вызван первый состав труппы «Комеди франсез» во главе с Ф.Ж. Тальма. Сам Наполеон взял с собой, кроме высших чинов двора и дипломатии, несколько прославленных маршалов – Ж. Ланна (он встречал Александра 1 на французских аванпостах и так понравился царю, что тот наградил маршала орденом Андрея Первозванного), Н.Ж. Сульта, Л.Н. Даву, Л.А. Бертье.

Утром 27 сентября, когда Наполеон был уже в Эрфурте, Александр в сопровождении вел. кн. Константина Павловича, канцлера Н.П. Румянцева, М.М. Сперанского, кн. А.Н. Голицына, кн. П.М. Волконского и др. выехал к месту свидания из Веймара. Наполеон верхом на коне со свитой встретил карету царя у въезда в город. Один император сошел с коня, другой вышел из кареты, и, по свидетельству Талейрана, «они бросились друг другу в объятия самым дружеским образом».

Первые дни встречи прошли без деловых разговоров. Все время занимали завтраки и обеды, парады и маневры, прогулки, балы, театральные спектакли. Пока вассальные монархи в эйфории подобострастия не только «гнули спины», но и буквально «бросались под ноги» своему сюзерену (как следует из наблюдений Талейрана), Наполеон выказывал Александру подчеркнутое расположение – любезничал с ним и на военном плацу, и в театральной ложе, и в залах эрфуртского дворца, где они, весело разговаривая, прогуливались под руку на виду у всех. Конечно, свою симпатию к Александру Наполеон акцентировал, отчасти даже инсценировал, но была в этом и доля искренности. «Он так хорош собою, – писал Наполеон Жозефине в те дни об Александре, – что если бы я был женщиной, то, кажется, влюбился бы в него». Александр, со своей стороны, также не скупился на публичные проявления восторженного пиетета к Наполеону. Когда в театре перед «партером королей» шел «Эдип» Вольтера и Тальма в роли Филоктета произнес со сцены: «Дружба великого человека – это подарок богов!», – Александр, сидевший рядом с Наполеоном, воскликнул: «Вот слова, сказанные для меня!» – встал и пожал руку Наполеону под овацию всего зала.

Однако, едва начались переговоры, «великий человек» встретил со стороны своего друга неожиданное, очень мягкое по форме, но жестко неуступчивое по сути противодействие: мало того что Александр утомительно для Наполеона хлопотал за Пруссию, – главное, он отказывался предъявить вместе с Наполеоном ультиматум Австрии, чтобы она перестала вооружаться. «Ваш император Александр упрям, как лошак! – в сердцах говорил Наполеон Коленкуру. – Прикидывается глухим, когда не хочет чего-нибудь слышать!» После долгих споров Наполеон попытался воздействовать на Александра, как когда-то на Л. Кобенцля: вспылил, схватил с камина шляпу, швырнул ее на пол, поддал ей ногой. Александр смотрел на эту сцену с улыбкой. «Вы резки, а я упрям, – сказал он спокойно. – Будем рассуждать, или я уеду».

Несговорчивость Александра озадачивала Наполеона. Он и с Талейраном поделился своим недоумением. Тот изобразил верноподданническое сочувствие, хотя в душе, безусловно, торжествовал: именно тогда, в Эрфурте, Талейран предал Наполеона и продал себя Александру. Трудно понять, почему Наполеон еще в 1807 г., вскоре после Тильзита, уволивший Талейрана с поста министра иностранных дел, взял его в Эрфурт и доверил ему вести переговоры с Александром. А.З. Манфред усмотрел здесь у Наполеона «удивительное ослепление, не случавшуюся до сих пор ни разу потерю интуиции». Думается, все было несколько проще. Наполеон взял с собой Талейрана как изощренно ловкого в дипломатическом ритуале советника, тем более что новый министр Ж.Б. Шампаньи, который, если верить Талейрану, «появлялся каждое утро, чтобы усердно просить извинения за неловкости, совершенные накануне», не удовлетворял императора (вскоре он будет заменен Г.Б. Маре). Предвидеть же государственную измену Талейрана тогда не мог бы и самый интуитивный политик: слишком французом выглядел этот «хромой бес», чтобы продавать себя за границу.

Итак, в Эрфурте при первой же встрече с Александром Талейран заявил ему: «Государь, зачем вы приехали? Вам предстоит спасти Европу, и вы можете достигнуть этого не иначе, как только противодействуя Наполеону. Французский народ цивилизован, а его государь нет. Русский государь цивилизован, а его народ нет. Поэтому русскому государю надо быть союзником французского народа». Царь был приятно ошеломлен вероломством Талейрана, сразу определив, что гранит наполеоновской империи уже дает первую трещину изнутри. Конечно, он мог выдать Наполеону предателя, но не сделал этого, как полагают историки, потому что увидел в сношениях с Талейраном большую для себя выгоду, и вообще отдать на гибель доверившегося ему человека было не в характере Александра (по-видимому, «хромой бес» заранее вычислил и то, и другое). С этого дня Талейран стал служить русскому, а с января 1809 г. и австрийскому правительству как платный агент-осведомитель. Уже в Эрфурте он оказал Александру ценнейшие услуги, выдавая ему при каждой встрече все выведанное у Наполеона. «Утром Талейран по повелению Наполеона составлял и редактировал проект конвенции между Россией и Францией, – читаем у Е.В. Тарле, – а вечером тот же Талейран выбивался из сил, доказывая колебавшемуся Александру, что не следует эту конвенцию подписывать, а нужно сначала выбросить такие-то и такие-то пункты. Царь так и поступал».

С огромным трудом в беседах с глазу на глаз Наполеон 12 октября склонил Александра к подписанию такого проекта конвенции, который обязывал Россию, по крайней мере, «выступить против Австрии вместе с Францией», если Австрия начнет войну против Франции. Наполеон, со своей стороны, признал Финляндию, Молдавию и Валахию присоединенными к России. В тот же день Наполеон и Александр совместно предложили английскому королю Георгу III «заключить мир» на основе uti possidetis[94]94
  Взаимное признание прав воюющих сторон на занятые ими территории (лат.).


[Закрыть], а на случай, если их предложение будет отвергнуто, договорились «иметь в течение года свидание, чтобы условиться об операциях в совместной войне и о способах ее всеми силами и всеми средствами обеих империй». Англия отвергнет их призыв к миру, сославшись на «узурпации» Наполеона, но увидеться вновь и спланировать ход «совместной войны» против нее Наполеон и Александр уже не смогут.

Таким образом, каждое из трех желаний, с которыми Наполеон ехал в Эрфурт (привязать к себе Россию, склонить к миру Англию и обуздать Австрию), исполнилось лишь в минимальной степени. Хотя оба императора заявили в Эрфурте о своем желании «придать соединяющему их союзу более тесный и навеки прочный характер», их соглашение, как заметил А. Вандаль, только «продлило союз, но не упрочило его». Александра это устроило, Наполеона разочаровало.

14 октября 1808 г. Наполеон проводил Александра из Эрфурта на веймарскую дорогу до того места, где встретил его 27 сентября. Отделившись от свиты, они сначала ехали верхом на конях, не торопясь, разговаривая, а потом возле карет, которые ждали Александра, сошли с коней и долго еще прохаживались вдоль дороги, продолжая беседу. О чем они говорили тогда, никто не узнал. Наконец, императоры пожали друг другу руки, обнялись, расцеловались. Александр и его свита заняли места в экипажах и отбыли. Наполеон долго стоял на дороге, смотрел им вслед, пока они не скрылись из виду. Потом молча сел на коня и шагом поехал в Эрфурт. Взгляд императора был таким сумрачным, что свита опасливо держалась от него в стороне. О чем он думал в тот час расставания? Не о грядущем ли закате столь ценимого им союза? Он не знал, что простился со своим другом, бывшим и будущим врагом навсегда, но, может быть, уже предчувствовал это?..

Александр 1 возвращался в Россию удовлетворенным. Проездом в Мемеле он встретился с Фридрихом Вильгельмом III, который приехал благодарить его за то, что Александр уговорил Наполеона сократить на 20 млн. франков 140-миллионную контрибуцию с Пруссии. Буквально плача от радости, король признался царю: «Мы уже не надеялись, что Наполеон отпустит вас обратно».

В Петербурге, где многие тоже считали, что из Эрфурта царь уже не вернется, он был встречен, на радостях по случаю его возвращения, почти как победитель. Оппозиция на время примирилась с ним. Его война с Австрией летом 1809 г. – вынужденная обязательствами перед Наполеоном по Тильзиту и Эрфурту, но «бескровная», «теневая», как ее называли, – мало повредила его отношениям с оппозицией. Затем внимание оппозиции переключилось на реформы Сперанского.

Тем временем Александр продолжал вполне дружескую по тону переписку с Наполеоном[95]95
  Всего Наполеон и Александр написали друг другу 123 письма: 67 – Наполеон, 56 – Александр.


[Закрыть], заверяя его в своей верности тильзитскому курсу. Даже 7 (19) мая 1812 г., уже выехав в армию на войну против Наполеона, царь написал ему: «Вы всегда найдете меня таким же, каким я был в Тильзите и Эрфурте». В частых беседах с А. Коленкуром Александр тоже выражал дружеские чувства к Наполеону, горько сожалел о смертельном ранении маршала Ж. Ланна (по его словам, «продумал об этом всю ночь»), а главное, категорически утверждал, что он соблюдает континентальную блокаду «в изначальной строгости». Канцлер Н.П. Румянцев на встрече с Коленкуром выразился даже таким образом: «В нашем союзе Россия всегда ведет себя честно и целомудренно, как девственница». Коленкур и Наполеон не верили. Их агентура постоянно фиксировала нарушения блокады со стороны русских властей. Наполеон реагировал на это болезненно, но все его претензии Александр вежливо отклонял. К 1810 г. русско-французский союз был на грани кризиса. Однако кризис разразился все-таки неожиданно: он был вызван не европейскими катаклизмами, а второй женитьбой Наполеона.

С того дня как Наполеон стал императором, он не переставал думать о своем наследнике. Кто им будет? Где его взять? Жозефина по возрасту (ей было уже за 40) и состоянию здоровья не могла иметь детей. Ее сын от первого мужа, виконта Бурбонов и генерала Революции, Евгений Богарне был усыновлен Наполеоном, но к роли престолонаследника династии Бонапартов не подходил по крови. Наполеон уже решил сделать своим наследником родившегося в 1802 г. сына Людовика Бонапарта и Гортензии Богарне (короля и королевы Голландии), но этот прелестный ребенок, по имени тоже Наполеон, любимец императора, неожиданно умер 5 мая[96]96
  В этот же день спустя 14 лет умрет и сам Наполеон.


[Закрыть] 1807 г. от крупа, не дожив и до пяти лет. К тому времени Наполеон уже знал, что он может быть отцом (13 декабря 1806 г. фрейлина его сестры Каролины Элеонора Денюэль родила от него сына Леона – будущего графа Второй империи). Так перед ним встал вопрос о разводе с Жозефиной.

Все толкало Наполеона к разводу – и желание иметь наследника, и происки всех Бонапартов во главе с «мамой Летицией», подстрекавших его «бросить старуху» (Жозефину), и, наконец, дважды пережитая им в 1809 г. угроза гибели. Весной при штурме Регенсбурга он был ранен австрийской пулей в ногу и подумал тогда, что будь этот выстрел точнее, его империя осталась бы не только без государя, но и без наследника. Осенью в Вене, когда Наполеон заканчивал смотр гвардии, к нему пробрался, держа в левой руке какое-то прошение, юный немец. Его схватили секундой раньше, чем он выхватил правой рукой большой, отточенный нож. На допросе 17-летний студент из Наумбурга Фридрих Штапс признался, что хотел этим ножом убить Наполеона. Император сам пожелал говорить с арестованным. «За что вы хотели меня убить?»

– «Вы приносите несчастье моей родине и всему миру!» Наполеон предложил смелому юноше свободу, если он даст слово не возобновлять попыток убийства. Штапс отказался: «Убить вас – это не преступление, это долг!» На следующий день по приговору военного суда Фридрих Штапс был расстрелян.

События 1809 г. положили конец двухлетним колебаниям Наполеона. Он давно уже обсуждал с близкими людьми и процедуру развода, и кандидатуры невест, из которых мог бы выбрать себе вторую жену, но все время откладывал решающее объяснение с Жозефиной, жалея не только ее, но и себя. «Ведь она почти 15 лет украшала мою жизнь!» – восклицал он. Только 30 ноября 1809 г. Наполеон и Жозефина договорились развестись, что вызвало нервный припадок у них обоих, а 15 декабря в тронном зале Тюильри их развод был протокольно оформлен на совете высших сановников и членов императорской семьи. Жозефина сохранила ранг и прерогативы императрицы. Ей были предоставлены дворцы на Елисейских полях и в Мальмезоне и назначались 3 млн. франков ежегодной субсидии. Она только перестала быть женой Наполеона.

Теперь Наполеон мог выбрать себе невесту. «Тут, – пишет о нем Е.В. Тарле, – ход его мыслей оказался крайне быстр и вполне ясен <…>. На свете, кроме великой Французской империи, есть три великих державы, о которых стоит еще говорить: Англия, Россия и Австрия. Но с Англией – война не на жизнь, а на смерть. Остаются Россия и Австрия. Россия, бесспорно, сильнее Австрии Значит, нужно начинать с России». Однако Евгений Викторович несколько упрощает суть дела. Для Наполеона важно было породниться не только с великой державой, но и с наиболее авторитетной, веками освященной династией. В Европе тогда были три такие династии: прусские Гогенцоллерны, австрийские Габсбурги и российские Романовы (об Англии не могло быть речи еще и по этой причине). Из них Романовы были не просто сильнее, а ближе к Бонапартам как союзники, причем их союз уже был подкреплен двумя браками: в 1806 г. племянница Жозефины Стефания Богарне вышла замуж за наследного принца Баденского, брата императрицы Елизаветы Алексеевны (Александр I в Эрфурте ухаживал за Стефанией), а в 1807 г. Жером Бонапарт женился на принцессе Екатерине Вюртембергской, двоюродной сестре Александра. Наполеон и Александр обменялись тогда по этому случаю поздравлениями.

Решение Наполеона породниться с Романовыми или Габсбургами толковалось по-разному. Многие авторитеты – от К. Маркса до А.З. Манфреда – восприняли его как «династическое безумие», ослепление разума. В.Г. Белинский же усмотрел в нем «мысль гениальную, свойственную только великому человеку, глубоко понимавшему законы разумной действительности», а именно, «что этот брак набросит на него в глазах царей и народов, современников и потомков, тот религиозно таинственный свет, который составляет необходимое условие действительности царского достоинства». Думается, при всей крайности обоих толкований, литературный критик здесь ближе к истине, чем основоположник марксизма и профессиональный историк…

Итак, выбор невесты Наполеон начал с Романовых[97]97
  См.: Тимощук В.В. Брачные проекты вел. кн. Екатерины Павловны и Анны Павловны // Русская старина. 1911. № 3.


[Закрыть]. В Эрфурте, еще до решительного объяснения с Жозефиной, он через Талейрана зондировал возможность своей женитьбы на вел. княжне Екатерине Павловне, которую годом ранее, в Тильзите, Александр сам предлагал выдать за Жерома Бонапарта. Теперь, однако, царь (не без влияния Талейрана?) любезно уклонился от положительного ответа, а Екатерина Павловна заявила: «Я скорее пойду замуж за последнего русского истопника, чем за этого корсиканца», – и срочно, уже через восемь дней по возвращении Александра из Эрфурта, была помолвлена… с немецким принцем Георгом Ольденбургским (Коленкур писал о нем Наполеону: «Принц безобразен, жалок, весь в прыщах, с трудом изъясняется»). 18 апреля 1809 г. брак Екатерины и Георга был оформлен. Принц кроме безобразия был наделен еще и болезнями, от которых через три года умер. Наполеон в 1810 г. кольнет Александра своим сожалением: «… поторопились выдать замуж великую княжну Екатерину за принца, который не мог ни дать ей подобающе высокого положения, ни принести пользу России».

А пока, сразу после развода с Жозефиной, Наполеон поручил Коленкуру официально просить у царя руки другой его сестры – Анны Павловны. Коленкур сделал это 16 декабря 1809 г. Александр ответил, что если бы решение зависело от него, он «сказал бы „да“, не выходя из кабинета», но поскольку судьбою его сестер распоряжается мать-императрица, надо запросить ее мнение, на что уйдет 10 дней. Мария Федоровна обдумывала свой ответ почти четыре раза по 10 дней. 23 января 1810 г. Александр сообщил Коленкуру, что императрица согласна на брак Анны Павловны с Наполеоном, но, по молодости невесты (ей шел только шестнадцатый год), не раньше как через два года. Такое согласие было равнозначно отказу.

А. Вандаль считал, что Александр I здесь попросту «спрятался за мать»: одно его слово «решило бы все», если бы он сам хотел породниться с Наполеоном. Вандаль ссылался при этом на уникальный документ, сохранившийся в Национальном архиве Франции, – копию с письма Марии Федоровны к Александру, снятую французскими агентами с копии, обнаруженной на столе русского посла в Париже А.Б. Куракина «в один из припадков его тяжкой дремоты». В письме говорилось: «Сын мой, вы – государь и, благодаря нашему образу правления, неограниченный повелитель вашего народа и вашей семьи. Вы можете располагать судьбой вашей сестры, даже вашей матери. Как подданная, я буду молчать, но как мать, буду говорить вам о моей дочери, вашей сестре…». По мнению А.З. Манфреда, напротив, когда Александр говорил, что решение вопроса зависит не от него, «то была сущая правда»: «При резко враждебном отношении его матери и всего русского общества к Наполеону брак его сестры был фактически невозможен».

Точка зрения Вандаля более убедительна. Судя по письму Марии Федоровны, Александр вполне мог принять любое решение. Конечно, он рисковал возмутить дворянскую оппозицию, но если бы сам был за брак Анны Павловны (как за союз с Наполеоном после Тильзита и против мира с ним в 1812 г.), то сумел бы настоять на своем, вопреки оппозиции.

Императрица Мария Луиза. Художник Боссельман.

Итак, 23 января (по н. ст. это было 4 февраля) курьер от Коленкура помчался в Париж с вестью о том, что Александр фактически отказывает Наполеону в браке с его сестрой. Но уже 6 февраля, когда курьер был еще далеко в пути, Наполеон, раздосадованный «игрой в прятки» со стороны Александра и потерявший надежду на русское «да», переключился с Романовых на Габсбургов. Сделал он это по-наполеоновски молниеносно: приказал отыскать австрийского посла К. Шварценберга и запросить его, согласен ли император Франц I отдать в жены Наполеону свою дочь Марию Луизу (о которой до тех пор шли в Париже лишь кулуарные разговоры). А когда радостно перепуганный Шварценберг на свой страх и риск заявил о согласии Франца, в тот же вечер чрезвычайный совет первых лиц империи «утвердил» выбор Наполеона. На другой день был уже изготовлен брачный контракт, почти дословно скопированный с аналогичного договора между Людовиком XVI и Марией Антуанеттой. Когда курьер доставил в Париж русское «нет», Наполеон уже был женихом Марии Луизы и a priori… племянником Людовика XVI.

Да, эрцгерцогиня Мария Луиза, правнучка великой государыни Марии Терезии, приходилась по отцу и по матери племянницей и Марии Антуанетте, и Людовику XVI, так что, женившись на ней, Наполеон мог сказать о Людовике: «мой дядя». Брак был оформлен быстро. 11 марта 1810 г. торжество бракосочетания прошло в Вене, куда Наполеон, по занятости, послал вместо себя своим представителем маршала Л.А. Бертье, а 1 апреля свадьбу сыграли в Париже. Когда Мария Луиза приехала в Париж, они с Наполеоном впервые увидели друг друга. Разумеется, Наполеон заранее получил исчерпывающую информацию о том, что собой представляет и как выглядит его невеста: ей 18 лет, она очень женственна, приятной наружности, говорит на пяти языках и еще четыре понимает, умеет играть в бильярд и шевелить ушами.

Французы были шокированы вторым браком своего императора. Восшествие на французский трон новой «австриячки», да еще племянницы той, казненной, воспринималось как оскорбительный для народа Франций реверанс перед «старым режимом». Зато в Австрии все были довольны; одни рассматривали брак эрцгерцогини как подарок судьбы, обеспечивающий империи Габсбургов мир и покой, другие – как искупительную жертву: «Пусть лучше одна эрцгерцогиня пойдет к черту, чем вся монархия». В России же радовалась, пожалуй, только Мария Федоровна, благодарившая Бога за то, что он отдал на съедение «чудовищу Минотавру» не ее дочь, а габсбургскую. Трезвые политики, включая царя, были озадачены той поспешностью, с которой Наполеон посватался к австрийской принцессе, и теперь опасались, что Австрия будет втянута в упряжку наполеоновских сателлитов, а Россия останется на континенте одинокой, лицом к лицу с «Минотавром» и «антихристом».

Действительно, брачные хлопоты Наполеона резко ухудшили русско-французские отношения. Союз двух великих держав вступил в фазу кризиса. Прежде всего то был кризис доверия. Хотя Наполеон и Александр продолжали в «братских» выражениях ратовать за сохранение союза, они все меньше доверяли друг другу и все больше подозревали один другого, что усугубляло их разногласия и взаимные претензии по всем вопросам. Кризис союза стал обостряться: за первой его фазой последовали вторая и третья, пока не назрел разрыв.

Конец 1810 г. принес русско-французскому союзу еще более тяжкие испытания: в декабре произошли, одно за другим, два события, которые вместе знаменовали собой новую, острейшую фазу кризиса. Виновником первого из них был Наполеон. 13 декабря, следуя своему правилу «уметь ощипать курицу, прежде чем она успеет закудахтать», он присоединил к Франции сразу несколько карликовых германских княжеств, чтобы закрыть образовавшуюся здесь «дыру» в континентальной блокаде Англии. Среди прочих аннексировано было и герцогство Ольденбургское. Тем самым Наполеон грубо нарушил ст. 12 Тильзитского договора, которая фиксировала суверенитет герцогства. К тому же захват Ольденбурга больно ущемил династические интересы царизма, ибо герцог Петр Ольденбургский был дядей Александра I, а сын герцога, Георг, – счастливым соперником Наполеона в сватовстве к любимой сестре царя Екатерине Павловне, с 1809 г. ее мужем. Может быть, Александр заподозрил здесь и агрессию уязвленной ревности Наполеона. Как бы то ни было, он заявил официальный протест Наполеону и повел с ним упорную дипломатическую борьбу из-за Ольденбурга, не соглашаясь даже на выгодную территориальную компенсацию для герцога, которую предложил Наполеон, – Эрфурт с прилегающими землями. Впрочем, взрыв протеста со стороны Александра был усугублен встречным взрывом – со стороны Наполеона.

Дело в том, что 19 (по н. ст. 31) декабря, еще не зная об аннексии Ольденбурга, Александр 1, дабы нормализовать внешнеторговый оборот, ввел самый запретительный за всю историю XVIII–XIX вв. таможенный тариф на товары, «ввозимые по суше». Этот тариф, ударивший главным образом по французским товарам (английские контрабандно ввозились в Россию по морю), почти все историки – от А. Вандаля до М.Ф. Злотникова – расценили как «объявление таможенной войны Франции». Наполеон, ревниво следивший за соблюдением континентальной блокады каждым из своих сателлитов и союзников, воспринял русский тариф 1810 г., поднесенный ему в качестве новогоднего «презента», крайне болезненно – как предательский удар со стороны «друга». Александр же, естественно, возражал: тариф имеет целью не вредить интересам Франции, а блюсти интересы России, и затрагивает он Францию не более чем любое другое государство, с которым Россия «находится в дружбе»…

В течение января – марта 1811 г. обе стороны пикировались из-за Ольденбурга и русского тарифа, как вдруг русско-французский союз был ввергнут в третью фазу кризиса, едва не приведшую уже весной того года к войне. 29 и 30 марта военный министр герцогства Варшавского кн. Юзеф Понятовский (племянник последнего короля Польши Станислава Августа Понятовского) информировал резидента Франции в Варшаве, а тот – Наполеона о готовящемся нападении России на Польшу. Источник информации был более чем надежен: конфиденциальные письма Александра I к его другу и советнику А.А. Чарторыйскому от 25 декабря 1810 и 31 января 1811 г.[98]98
  Текст их см.: Беседы и частная переписка между императором Александром I и кн. А. Чарторыйским. М., 1912. С. 147–154.


[Закрыть] В них царь сообщал, что готовится начать войну против Наполеона с присоединения Польши к России, назвал число войск, «на которые можно рассчитывать в данное время» (200 тыс. русских и по 50 тыс. пруссаков, датчан, поляков), и дал задание Чарторыйскому склонить на сторону России националистические верхи Польши обещанием «либеральной конституции». Чарторыйский сразу же вступил в переговоры с Ю. Понятовским как признанным лидером польских националистов, которого он знал по совместной борьбе за свободу Польши в 1792–1793 гг. и так ему доверял, что рискнул изложить (если не показать?) ему письма Александра I. Понятовский же в то время был уже страстным поклонником Наполеона и поспешил выдать русскую затею своему кумиру.

Наполеон не преминул воздействовать на Александра прежде всего своей осведомленностью. 7 мая 1811 г. он заявил русскому послу А.Б. Куракину: «Будем говорить прямо. Вы хотите завладеть герцогством Варшавским, хотите в него вторгнуться!» То же самое он говорил спешно присланному от царя на переговоры флигель-адъютанту А.И. Чернышеву, то и дело повторяя, что он примет ответные меры: «Император Александр собрал 200 тысяч, я тоже выставлю 200 тысяч! Такой способ переговоров разорителен…» Куракин и Чернышев, как им было предписано инструкциями Александра и как сам Александр делал это в беседах с Коленкуром, заверяли Наполеона, что Россия никому не угрожает, но на вооружения Франции вынуждена будет ответить тем же. Разыгрывая друг перед другом только намерение прибегнуть к ответным мерам, обе стороны давно уже (с февраля – марта 1810 г.) взапуски готовились к войне.

Сигналом к началу военных приготовлений стала для них женитьба Наполеона на австрийской эрцгерцогине. Все поняли, что такой поворот внешнеполитического курса Франции с России на Австрию сулит в перспективе войну против России. Наполеон не хотел этой войны. С момента своего прихода к власти он стремился к миру и союзу с Россией. Ни в 1805, ни в 1806–1807 гг. он не поднимал меч против нее первым. Теперь же воевать с Россией было для него еще труднее и опаснее. По-прежнему, с 1808 г., он мог вести новую войну только одной рукой; другая была занята в Испании, отвлекавшей на себя до 400 тыс. его солдат. Кроме того, в разных концах Европы он держал гарнизоны, следившие за соблюдением континентальной блокады. Поход в Россию был опасен для Наполеона еще и потому, что приходилось оставлять в тылу весь континент, роптавший против его деспотизма. Наконец, учитывал он и пространства России (равные почти 50 Испаниям), тяготы ее климата, бездорожья, социального варварства (крепостного права). Уже перед отъездом в армию он признался Р. Савари: «Тот, кто освободил бы меня от этой войны, оказал бы мне большую услугу».

Что же заставляло его идти на такую войну (оказавшуюся для него роковой) против собственного желания? Сила обстоятельств, столкновение интересов французской буржуазии и российских феодалов. У Наполеона была idée fixe – континентальная блокада. Только она могла обеспечить ему победу над Англией и, следовательно, европейскую гегемонию, при которой Франция хозяйски распоряжалась бы в Европе, а он – во Франции. Неудача блокады подорвала бы главенство Франции на континенте, а Наполеона лишила бы решающей в социальном и материальном смысле опоры внутри страны. Препятствовала же осуществлению континентальной блокады только Россия, нарушая при этом подписанный ею Тильзитский договор. Наполеон знал, что российские феодалы, ущемленные континентальной блокадой, вынуждают царя прикрывать нарушения договора. Переговоры (даже на высшем уровне, как в Эрфурте) ничего не дают. Значит, по логике Наполеона, надо принудить царизм к соблюдению блокады силой. К началу 1810 г. он уже решил, что война с Россией неизбежна, и, поскольку она обещала быть самой трудной и рискованной из всех его войн, развернул такие приготовления к ней, каких он, по его словам, «никогда еще до сих пор не делал».