Текст книги "Азиатские христы"
Автор книги: Николай Морозов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 23 (всего у книги 45 страниц)
Любимою книгою их является «Джатака», содержащая много сказок и рассказов, общих всем арийским народам. Простодушные поселяне, наряженные в свои лучшие платья, слушают эти чудесные рассказы в течение всей ночи с неподдельным восторгом, хотя время от времени перебрасываясь с соседями шутливыми замечаниями и все время жуя производящие слабое наркотическое действие листья бетеля. Запасы этих листьев (и постоянных спутников их – белой извести и арековых орехов) дают постоянные случаи к актам вежливости, свойственных доброму товариществу.
Но возвратимся снова к жизнеописанию Будды-Гаутамы.
Дальнейшими его учениками стали огнепоклонники и первый из них Касьяпа. Когда они отправились по направлению к Раджагрихе, бывшей в то время столицей могущественнейшего предводителя в долине Ганга, царство которого простиралось приблизительно до 100 миль к востоку от реки Соны. Как Гаутама, так и Касьяпа, были хорошо известны в городе, и когда раджа вышел, чтобы приветствовать учителей, то толпа находилась в сомнении, кто из них учитель, и кто ученик. Поэтому Гаутама нарочно сам спросил Касьяпу, почему он отказался приносить жертву Агни? Последний понял цвет вопроса и ответил, что некоторые находят удовольствие в зрелищах и звуках, во вкусе и чувственной любви, а некоторые в жертвоприношении; он жене заметил, что все это одинаково не имеет ценности, и отказался от жертв, великих и малых. Говорят, что затем Гаутама рассказал народу джатакское повествование о добродетели Касьяпы при прежнем рождении, и, видя, какое впечатление рассказ произвел на народ, перешел к объяснению ему четырех Благородных Истин. К концу этой проповеди раджа признал себя последователем нового учения, а на следующий день все горожане стали стекаться, чтобы посмотреть на него и услышать, что нового он имеет рассказать. Когда же Гаутама около полудня отправился в город в дом раджи, чтобы получить ежедневную пищу, он был окружен восторженною толпою. Раджа принял его с большим почетом, назначил для его пребывания близлежащую бамбуковую рощу, ставшую знаменитой, как место, где Гаутама провел много дождливых периодов и произнес многие из самых законченных своих проповедей.
Потом Гаутама отправился в Капилавасту на свою родину и, прибыв туда, по своему обычаю, остановился в роще вне города. Туда пришли его отец, дяди и другие родственники, чтобы повидаться с ним, но вовсе не были обрадованы своему бедствующему родичу. Вскоре до сведения раджи дошло, что его сын ходит по улицам, прося подаяния. Испуганный этой вестью, он принялся и, придерживая верхнее платье, быстро пошел к месту, где находился Гаутама.
«Зачем, учитель, – сказал он, – ты позоришь нас? Зачем ты ходишь выпрашивать пищу? Разве ты считаешь невозможным доставить пищу стольким нищенствующим?»
«О, махараджа, – был ответ, – таков обычай нашего рода».
«Но мы происходим из славного рода воинов, и ни один из нас никогда не добывал пищу нищенством».
«Ты и твоя семья, – ответил Гаутама, – можете производить свой род от царей; я происхожу от древних пророков, а они, выпрашивая свою пищу, всегда жили подаянием».
Сказав это, он обратился к своему отцу с разъяснением содержания своего учения, в форме двух стихов, воспроизведенных в Дхамма-Паде:
«Воспрянь! Не медли!
И мудрость в жизни вложи, и право.
Кто добродетель избрал, избрал блаженство
И в сем и в будущих мирах.
Вложи же мудрость в жизнь
И зло отвергни!
Кто добродетель избрал, избрал блаженство
И в сем и в будущих мирах».
На это Суддходана ничего не возразил, но, взяв чашу своего сына, повел его в свой дом, где все члены семьи и домашние слуги вышли отдать ему честь, но жена его Ясодхара не вышла.
«Если я в его глазах чего-нибудь стою, – сказала она, – то он сам придет».
Гаутама заметил ее отсутствие и в сопровождении двух учеников пошел к ней, предупредив их, чтобы они не препятствовали ей, если она пожелает обнять его, хотя ни один член их ордена не мог прикасаться к женщине, и женщина не могла прикасаться к нему. Когда она увидала его входящим в дом в образе монаха, в желтой одежде, с остриженными волосами и бородой, то, хотя она и ожидала увидеть его таким, она не могла удержаться и, упав на землю, обняла его колена и разрыдалась. Затем, вспомнив об отделяющей их непреодолимой бездне, она поднялась и стала в стороне.
Она стала серьезною слушательницей нового учения и когда впоследствии Гаутама, хотя и с большою неохотой, установил орден нищенствующих монахинь, то его овдовевшая жена Ясодхара стала одною из первых буддийских монахинь.
Приблизительно через неделю Ясодхара одела Яхуру, своего сына от Гаутамы, в лучшее платье и сказала ему, чтобы он пошел к отцу и потребовал своей наследственной доли.
«Я не знаю своего отца, кроме раджи», – сказал мальчик.
Ясодхара, подняв его к окну, указала ему Будду, говоря:
«Этот монах с столь величественной осанкой твой отец; он обладает большим богатством, которое мы не видали с того дня, когда он покинул нас; ступай к нему и потребуй то, что принадлежит тебе по праву; скажи: я твой сын и буду главою рода и мне понадобится мое наследие; дай его мне».
Рахула отправился к Гаутаме и безбоязненно, с большой сердечностью сказал:
«Отец, как я счастлив быть около тебя».
Рахула был принят в орден. После нескольких других свиданий со своим тцом Гаутама возвратился в Раджагриху.
По пути он остановился на некоторое время в Анупийе на берегу Аномы, в манновой роще, близ того места, в котором он отослал обратно Чханну в знаменательную ночь «Великого Отречения», и пока он оставался там, их общество получило несколько важных приращений. Из них особого упоминания заслуживают Ананда, Девадатта, Упали и Анурудда. Первый стал самым интимным другом своего двоюродного брата Гаутамы. Второй, также его двоюродный брат, стал впоследствии его противником, и поэтому изображается как чрезвычайно дурной и развратный человек. Третий. Упали, был по профессии цирюльником, но благодаря глубокому религиозному чувству и большим умственным способностям впоследствии стал одним из главных руководителей. Последний, Анрудда, стал величайшим представителем буддийской метафизики.
Затем Гаутама посетил Оравасти на берегу реки Рапти, который Винсент Смит отождествляет с развалинами, лежащими в Непале на 28,7° северной широты и 81,50° восточной долготы. Но нам говорят, что это был один из важнейших городов в долине Ганга, столица царя косальского. Гаутама посетил его по приглашению одного купца, слышавшего его проповедь и предложившего обществу рощу под названием Джетавана. Впоследствии Гаутама часто имел там пребывание, и говорят, что много речей и джатакских рассказов впервые были произнесены здесь.
На этом оканчиваются связные рассказы о жизни Будды Гаутамы (по имени созвучного с Адамом, что значит просто человек по-еврейски) в палийской книге «Джатаке», так и в санскритской «Лалите Вистаре».
Скажите сами, читатель, не напоминает ли вам все это странствования евангельского Христа по Иудее, Самарии и Галилее. Но, подобно тому, как народное воображение, работая вплоть до начала книгопечатания, пополнило Евангелия множеством местных легенд, так и о Будде накопилось немало отдельных несвязных рассказов. Так, говорят, что однажды вознесся на небо поучать закону свою мать Майю (т.е. Марию), умершую через семь дней после дня его рождения. Потом он сходит с неба в Санкиссе и идет в Сравасти. Во время его пребывания здесь враждебные ему учителя, вроде фарисеев, побуждаю женщину по имени Чхинчха, обвинить его в нарушении целомудрия, но их обман тотчас же обнаруживается. В деревне, близ Раджагрихи, он обращает брамина Бхараваджу с помощью притчи о сеятеле, которая, впрочем, значительно отличается от евангельской:
«Богатый брамин, по имени Бхараваджа, был занят жатвою, когда учитель пришел и стал со своею чашею. Некоторые подошли и выразили ему свое уважение, но брамин рассердился и сказал:
– Нищий! Я пашу и сею и, вспахав и посеяв, ем; было бы лучше, если бы ты таким же образом пахал и сеял, тогда ты имел бы пищу.
– О, брамин! – был ответ. – И я пашу и сею и, вспахав и посеяв, ем.
– Но мы не видим никаких признаков этого, – сказал брамин. – Где твои воды и семена, и плуг?
– Вера, – ответил учитель, – то семя, которое я сею, и добрые дела подобны дождю, оплодотворяющему его; мудрость мои плуги, а дух мой правит вожжами. Рука моя держит дышло закона; трезвый взгляд есть бич, которым я пользуюсь, а прилежание – мой вол. Таким образом пашется моя пашня и искореняются плевелы заблуждений. Жатва, доставляемая ею, есть плод, подобный амброзии, а паханье мое полагает конец всякой скорби.
Тогда и брамин-фарисей обратился в его веру».
Затем, когда отец его жены Ямад-Хар проклял его за то, что он ушел от нее, земля поглотила дерзкого. Потом он обращает в свою веру мифическое чудовище, поедавшее детей.
Подобно спорам о чистом и не чистом в пище, приводимым в Евангелиях, и у буддистов мы видим то же в легендах о Гаутаме, который повелел: пусть члены моей церкви едят обычную пищу той страны, в которой они находятся, пока они едят без потворства своим прихотям. Можно стать чистым как под деревом, так и в дому; как в выброшенных одеяниях, так и в одеждах, данных мирянами; воздерживаясь от мяса, или употребляя таковое. Установить один однообразный закон значило бы ставить препятствия ищущим царства Небесного, но людям следует указывать туда путь, что составляет единственную цель.
Но даже и в настоящее время, как в Сиаме, так и на Цейлоне, возникают новые секты и появляются реформаторы. Как Христос не чуждался блудных, так и Будда-Гаутама раз, где-то в Амбапали, к великому соблазну аристократов, был гостем главной местной куртизанки. Отсюда он отправился в Белу-гамаку, где провел 45-й дождливый период, во время которого был поражен тяжелою и мучительной болезнью и объявил, что не может долго жить. Он стал медленно ходить по весалийским деревням, всюду собирая членов ордена и увещевая их оставаться верными его учению.
«О, апостолы мои! Основательно изучайте и исполняйте, и совершенствуйте, и распространяйте закон, возвещенный мною, для того, чтобы эта моя религия существовала долго и была увековечена во благо и счастье народов, из состраданья к миру, к выгоде и благополучию богов и людей… Увы, я удаляюсь. Через три месяца от сего дня Достигший истины умрет. Мой век исполнился, моя жизнь прожита. Оставляя вас, я удаляюсь, предоставленный самому себе. Будьте ревностны, вдумчивы и чисты. Твердые в решимости, охраняйте свои собственные сердца! Кто бы ни был неутомимый последователь этого закона и учения, он переплывет океан жизни и положит конец страданию!».
По приходе в Паву, он был принят местным золотых дел мастером, принадлежащим к одной из низших каст, который приготовляет для него обед из риса и поросенка, и отправился в Кусинагару выкупаться на пути в реке Кукуште и, отдохнув несколько часов, достиг рощи около Кусинагары, где долго и серьезно беседовал со своим любимым учеником, соответствующим евангелисту Иоанну, Анандою, о своем погребении. Ананда упал духом и, плача, отошел в сторону: «Я еще не достиг совершенства, а мой учитель умирает, он, который так добр». Но Гаутама, послав за ним, утешил его надеждою на царствие небесное (Нирвану). «О, Ананда! Не поддавайся смущению, не плачь. Разве я не говорил тебе, что мы должны расстаться со всем, что мы считаем наиболее дорогим и милым? Ни одно существо, рожденное или составленное из частей, не может преодолеть присущее ему разрушение; такого состояния не может быть, Ананда, ты был весьма близок мне добрым словом и мыслями. Ты всегда поступал хорошо; продолжай, и ты также совершенно освободишься от этой жажды жизни, от этих цепей невежества». Затем, обратившись к другим ученикам, он подробно беседовал с ними.
Ночью браминский философ пришел и предложил Будде несколько вопросов. «Теперь не время для таких бесед, – ответил Будда, – слушай, я буду проповедовать тебе мой закон». И Гаутама начал объяснять, что спасение не может быть обретено ни в одном из учений, не обращавшем внимания на добродетельную жизнь, на восемь ступеней пути святости, который начинается чистотой и кончается любовью. Эта речь обратила Субхадру.
Вскоре после этого умирающий учитель говорит Ананде: «Вы, может быть, думаете: теперь слово кончено, наш учитель умер; но вы не должны так думать. После моей смерти, пусть закон и правила церкви, которые я вам дал, будут вашими учителями».
Через некоторое время он сказал: «Апостолы мои! Разрушение присуще всем составным вещам; трудитесь старательно над своим спасением!» Это были последние слова учителя. Вскоре за тем он впал в беспамятство и в этом состоянии скончался.
Еще за три года до его смерти, его родной город Канила-Васту был разрушен, и его племя Сакии было избито Видудабхою, сыном и наследником Косальского царя, и о нем более ничего не было слышно,[113]113
Рис-Дэвидс , стр. 76.
[Закрыть] и только в конце XIX века английские буддологи стали его искать в Непальских ущельях Гималаев, под 27° 37' северной широты и 83° 11' восточной долготы от Гринвичского меридиана с таким усердием, что наконец (как и следовало ожидать при таком страстном желании) напали: в виде развалин, о великом значении которых даже и не подозревали местные жители.
Глава XVI
Некоторые размышления по поводу основателя религии пробужденства.
Предполагаемая неподвижность учреждений и верований Востока вошла почти в пословицу; но, с расширением наших сведений о Востоке, пословицу эту придется оставить, – говорит Рис-Дэвидс (стр. 189).
В палийских и санскритских текстах слово Будда всегда употреблялось как титул, а не как имя. Будда-Гаутама (имя которого созвучно с еврейским А-Адам), т.е. вочеловечившийся, о котором мы говорим, как передают, учил, что он лишь один из длинной серии Будд, которые время от времени появляются в свете и которые учат одной и той же системе. После смерти каждого Будды его вероучение процветает в течение некоторого времени и затем приходит в упадок, пока, наконец, не забывается совершенно и на земле не наступает царство зла и насилия. После этого мир постепенно улучшается, пока, наконец, не появится новый Будда, который снова проповедует утраченную Истину. До нас дошли названия двадцати четырех Будд, предшествовавших вочеловечившемуся Гаутаме и когда, через 5 000 лет после открытия им вновь истины под деревом Во, религия его забудется, новый Будда вновь откроет людям двери Нирваны, и имя его будет Майтрейя Будда, Будда Доброты. В Буддавансе (Истории Будд), последней книге Кхуддака Никайи вл второй Питаке, до рассказа о жизни самого Гаутамы, приведены жизнеописания всех предшествующих Будд; а палийский комментарий на Джатаки дает некоторые подробности относительно каждого из двадцати четырех.
Достаточно ясно, что почти все эти подробности являются лишь подражанием существующих подробностей в легенде о Гаутаме. В отдельных местах второй Питаки мы имеем некоторые изречения, приписываемые Касьяпе Будде, последнему из двадцати четырех. В ней объясняется, что не употребление нечистой пищи сквернит человека, но скорее злые дела и привычки, причем рассуждения имеют поразительное сходство с хорошо известными местами в Евангелиях, касающихся того же начала.[114]114
Проф. Фаусбель. Сутта Нипата, стр. 40, Евангелие от Матфея, XV, 10—21 и Марка, VII, 12—14.
[Закрыть]
Самого Гаутаму уже с весьма ранних времен считали вездесущим и абсолютно безгрешным. Совершенство его мудрости обозначается эпитетом «Совершенно Просветленный», встречающимся в начале каждого палийского текста; а в настоящее время на острове Цейлоне обыкновенное название Гаутамы – Сарваджньян Вахансе, «Почтенный Всеведущий».
Как вывод из этого учения вскоре появилось верование, что он не мог быть рожден, что он не родился, как рождаются обыкновенные люди; что он не имел земного отца; что он по собственному решению сошел с своего небесного трона в чрево своей матери и что тотчас после своего рождения он обнаружил несомненные признаки своего будущего величия. При его рождении земля и небо соединились для поклонения ему; сами деревья, по собственному побуждению, склонились над его матерью, и ангелы и архангелы явились, неся свою помощь. Мать его (Майя, т.е. Марья) была лучшая и чистейшая из дочерей, рожденных от людей, а отец происходил из царского рода, был богатым и могущественным государем.[115]115
Чома Кореси указывает на веру монгольских буддистов, что Майя была девственница, а св. Иероним говорит: «У индийских софистов существует предание, что Будда, основатель их системы, родился из бока девственницы».
[Закрыть]
После семидневного поста и уединения чистая и святая Майя –Марья видит во сне, что она возносится архангелами к небу и что там будущий Будда проникает в ее правый бок под видом великолепного белого слона. Когда она рассказала об этом мужу, последний созвал шестьдесят четырех главных браминов для истолкования его. Они объявили, что родится сын, который будет всемирным монархом, или же, если он станет отшельником, то будет Буддою, который «снимет покрывала невежества и греха» с мира.[116]116
Джатака, стр. 50. В «Лалите Вистаре» (Фуко, 61) этот сон превращается в действительность, и Будда спускается с неба в указанном месте.
[Закрыть] Но белый слон, подобно белому коню Апокалипсиса, был эмблемою Зевса, всемирного монарха неба.
При зачатии Будды случилось тридцать два затмения; 10 000 миров наполнились светом, слепые прозрели, глухие заслышали, немые заговорили, заключенные были освобождены и т.д.; вся природа расцвела и все существа на земле возрадовались, в то время как огни ада потухли и мучения осужденных были смягчены. В течение десятимесячного пребывания в чреве матери дитя было ясно видимо: оно сидит с сложенными накрест ногами, полное достоинства и проповедует охраняющим его ангелам, протягивая свою руку, но не причиняя этим вреда своей матери.
После своего рождения дитя выступает на семь шагов вперед и восклицает львиным голосом: «Я глава мира, это мое последнее рождение», и снова на земле и на небе появляются тридцать два знамения радости.
Святой старик, уединившийся для размышления в Гималайские горы, увидя эти затмения, направляется, как в евангельской легенде маги, в Капилавасту, и дитя выносится к нему для поклонения. Мудрец объясняет изумленному отцу, что дитя станет Буддою, и плачет, что ему самому не придется дожить до этого дня.
На пятый день происходило празднество «избрания имени», когда 108 браминов, сведущих в трех Ведах, а из них восемь специально искусных в предсказаниях, угощаются во «дворце». Семь из восьми, рассмотрев приметы на теле ребенка, поднимают два пальца и пророчествуют, что он сделается или всемирным монархом, или Буддою; но один, Конданья, впоследствии первый ученик Гаутамы, поднимает один палец и пророчествует, что он несомненно станет Буддою, который снимет покрывало невежества и греха с мира. Четверо из первообращенных были сыновьями четырех из этих пророков.
Этого эпизода не достает в «Лалите Вистаре», но вместо него (глава VIII) имеются стихи, описывающие, как дитя было принесено в храм и как все боги поднялись и преклонились перед ним.
«Великий царь» Суддходана выехал, чтобы отпраздновать начало паханья, взяв с собой принца. Его посадили под дерево и вот, хотя тень от всех остальных деревьев обратилась уже в противоположную сторону, дерево, под которым сидел Гаутама, все еще продолжало осенять его. «Лалита Вистара», которая расходится во всех частностях этого мифа, добавляет, что пять ангелов, пролетавших по воздуху, были чудом остановлены, когда пролетали над младенцем. Они поют гимн в его честь:
«Ты – Вода среди огней греха, пожирающего мир,
Ты – Свет во мраке невежества мира,
Ты – Корабль среди опасностей океана человеческих бедствий,
Ты – Освободитель закованных в цепи греха,
Ты – Врач страждущих от разрушения и болезни,
Благодаря тебе будет достигнута истина,
Которая явится спасением всех одаренных чувствами существ».
Здесь все сходно с Евангелиями, кроме рассказа о его превосходстве над всеми другими в юношеской храбрости и описании его обстановки, слуг, гаремов и трех дворцов, а также коня Катхака, на котором он, наконец, уезжает из дома своего отца. Но, как и в Евангелиях, он еще в детстве учит своих учителей искусствам и наукам, и искушается сатаною Марою.
Временное очищение реки, из которой он пожелал напиться, напоминает легенду о крещении Иисуса. Эпизод с преображением сближает тоже рассказ с преображением Иисуса.
Однако в индусской практике сожжения умерших вместо погребения, проводы «учителя» на небо естественно облеклись в национальный костер. Костер, на который его положили, сам собою загорается, и когда все, за исключением костей, унеслось в высоту, то ливни с неба тушат его.
Я не могу не остановиться здесь на попытке подвести легенду о Будде, как это делали и относительно Христа, под солнечный миф.
Сенар, разделив предание на двенадцать частей, следующим образом резюмирует историю Будды в кругообороте солнца, снабдив своими замечаниями в скобках.
1. Решение покинуть небо. Будда до своего рождения. – глаза богов. Он не рожден, но хочет воплотить себя среди людей ради их блага и спасения (солнце входит из Овна в Тельца, сгорающего в огне вечерней зари).
2. Зачатие. Оно чудесно. Он не имеет смертного отца, его сошествие с неба сопровождается символами бога света, скрывшегося за тучею – чревом его матери. Его присутствие обнаруживается его первыми лучами, которые сзывают всех богов на молитву и пробуждают их к жизни (Солнце входит из Тельца в Близнецов).
3. Рождение. Он рождается, как герой света и огня, из светопроизводящего дерева, с помощью Майи (Марьи). Эта дева-матерь, Заря, – представительница всеобъемлющей производительной силы и в то же время полутемная богиня утренних испарений, как бы умирает с первого же часа в ослепительном сиянии своего сына. А в действительности он продолжает жить под именем создательницы, кормилицы вселенной и его бога. Ее сын, могучий, непреодолимый с самого рождения, проникает в пространство, освещая мир и возвещая свое верховное владычество, которому подчиняются и преклоняются все боги. (Солнце входит из Близнецов в Ясли Христа в Раке).
4. Испытания. Он растет, окруженный «молодыми дочерьми» воздуха, среди которых его сила и его блеск скрыты и неизвестны, или только изредка проявляются, пока не наступает день, когда он открывается, испытывает себя в первых битвах против своих темных врагов и сверкает, не имея соперников. (Солнце переходит из Рака во Льва).
5. Женитьба и удовольствия гарема. Вместе с ним выросли молодые нимфы, теперь подруги его детства становятся его женами и возлюбленными; бог пребывает в бездеятельности и забывается в своих небесных дворцах, среди удовольствий своего облачного гарема. (Солнце переходит из Льва в Деву. Довольно удачно!).
6. Удаление из отцовского дома. Но час его настал. Он насильно, чудесным образом, отрывается от своей великолепной темницы; небесный конь перескакивает через стены дьявольских крепостей и несется по воздушным струям. ( Солнце переходит из Девы в Весы).
7. Подвижничество. С этого момента начинается борьба. Герой сперва подвергается искушениям и ослаблен странствованиями в пространстве. Вскоре он снова приобретает свое могущество на небесных пастбищах, где он пьет амброзию и купается в воде бессмертия. (Солнце переходит из Весов в Скорпиона).
8. Поражение Демона. Он созрел для предначертанной ему задачи, завоевания амброзии и колеса (орбиты), делающего дождь и свет плодотворными. Он овладевает божественным деревом; демон бри устремляется, чтобы вступить с ним в борьбу из-за этого дерева, но темная сила Мары развита, разорвана и рассеяна: дочери Демона Апсары, последние легкие испарения, несущиеся по небу, напрасно стараются охватить и удержать победителя; он освобождается из их объятий, отталкивает их; они извиваются, теряют свою форму и исчезают. (Солнце переходит в Стрельца).
9. Совершенное просветление. Тогда он появляется во всей своей славе и в полном блеске; бог достиг вершины своего пути; это момент торжества (Солнце переходит в Козерога – совсем неудачно).
10. Приведение в движение колеса. Не встречая препятствий и противников, отомстив своему вечному врагу, он двигает в пространстве свой сияющий тысячью лучами диск (Солнце переходит из Козерога в Водолея, начинается новый его подъем на лето).
11. Нирвана. Через некоторое время он достигает конца своего пути; он накануне смерти, став в свою очередь жертвою демона, мрачного, дикого кабана. Но сперва он видит весь свой род, всю свою светлую свиту исчезающими в кровавых громадах вечерних туч. (Солнце переходит в созвездие Рыб на скрещении небесного экватора и эклиптики).
12. Погребальные обряды. Он сам исчезает на западе, пылая своими последними лучами, подобно громадному костру и только молочные облака в состоянии потушить на горизонте последние отблески этих божественных похорон. (Солнце вступает в Овна).
Такова попытка Сенара астромизировать миф о Будде, но она, как читатель видит из моих примечаний в скобках, совсем не выдержана, а потому и зародыш этого мифа приходится искать не самостоятельно, а только как дальнейшее развитие евангельских легенд о Христе, действительно имеющих чисто астральный характер. И не трудно видеть, что все эти Питаки, Лалиты и прочие индийские книги являются сборниками современных нам легенд, возникших уже при широком распространении Евангелий путем печати. Это все фольклор, дающий интересный этнографический материал, но не имеющий никакого исторического значения.
Поклонение местным святыням, конечно, вызвало также и местные добавления. Так, поклонники одного находящегося на Цейлоне человеческого зуба, по преданию принадлежащего Будде, добавили к рассказу о его смерти подробности, что Арахат Кшема взял этот зуб из пепла погребального костра. Бирманцы передают, что брамин, делавший его мощи, похитил и еще зуб, а сингалезцы, которые утверждают, что мощи от шеи Будды до настоящего времени хранятся под Махиянганской Дагабой, добавляют, что церковный староста, по имени Сарабху, при том же случае взял и эти мощи, откуда видно, что поклонение мощам уже процветало в то время, когда была написана означенная книга.
Любопытную главу в истории буддийской легенды, – говорит Рис-Дэвидс, – составляет придание ей христианской формы одним из отцов христианской церкви, причем герой этой легенды был принят в число святых римско-католического календаря, и память его празднуется 27 ноября под именем св. Иосафата, о чем я уже говорил в III томе Христа (часть 1, гл. V). А как это случилось, рассказано Рис-Дэвидсом. В числе сочинений, приписываемых Иоанну Дамаскину, находится религиозный роман «Жизнь Варлаама и Иосафа», повествовательная часть которого является прототипом истории Будды, как она изложена в джатакском комментарии или Лалите Вистаре. Греческий текст этого романа, с латинским переводом, находится в патрологии Мина. Главное содержание сочинения заключается в длинных теологических и нравственных наставлениях принцу Иосафу со стороны его учителя Варлаама (Т.е. сына Ламы), причем в тексте его есть несколько буддийских рассказов.
Убежденный в глубокой древности буддизма, Рис-Дэвидс, конечно, нимало не сомневается, что переписали у буддистов европейцы, а не буддисты у европейцев. Но с эволюционной и даже с просто научной, а не фантастично-исторической точки зрения выходит совершенно обратное. Не буддисты посылали своих миссионеров в Европу, а наоборот. В этом никто не сомневается, а следовательно не может быть сомнения и в том, что все выдержки на санскритском языке (который и сам, как я показывал уже во II томе Христа, пришел в Индию с Балканского полуострова) из истории о сыне Ламы (Вар-Лааме) и его ученике царевиче Иосафе – он же Будда – пришли на Азиатский Восток из Ромеи уже позднее VIII века нашей эры.
Развитие буддийского учения в Пенджабе, Непале и Тибете, – говорит тот же Рис-Дэвидс, – чрезвычайно интересно и ценно, вследствие сходства с развитием христианства в римско-католических странах. Оно завершилось полным утверждением ламаизма – религии, во многом отличающейся от индийского буддизма.
Развитие исходит из теории, как таковая изложена в начале последней главы. Дух доброты, из которого проистекают все добродетели и силою которого буддистская церковь еще раз восторжествует над миром и победит всякий грех и неверие, олицетворен ламаизмом в Майтрейя Будде, будущем Будде доброты. Это учение составляет часть системы Малого Экипажа – имя, даваемое позднейшею школою учению Питак, в отличие от Большого Экипажа (Махайяна), как позднейшая школа называет саму себя. Малый Экипаж также говорит уже о личных Буддах; и о Бодисатвах, избранных Буддах, т.е. как бы уподобившихся Христу. К числу личных Будд принадлежат те, которые обладают достаточною мудростью и святостью не только для постижения Нирваны, т.е. царствия небесного, но и буддства для самих себя, не будучи, однако, способны объяснять истину другим. А Бодисатва, т.е. избранный Будда, есть титул, даваемый между прочим и всякому человеку, ангелу и животному, которое производит другие существа в непрерывно-восходящей степени доброты, пока не обратятся в Будду. Но определение Бодисатв неясно, и притом их совсем нет в Бирме, Сиаме и на Цейлоне. Из этих уподобившихся Христу Милослав (Мандж-сри) есть средоточие Мудрости и, в особенности, мистического религиозного познания, а Всевышний Господь (Авалокитесвара) есть милосердный покровитель и хранитель мира и людей. И тот, и другой часто упоминаются в «Лотосе доброго Закона» (мистическое название мира), переведенном Бюрнуфом. И Милослав считается даже мистическим автором «Книги пун-дарики», где целая глава посвящена восхвалению характера, могущества и выгод, которые приобретаются поклонением Всевышнему Господу.
А кроме них есть еще и третий Бодисатва «Носитель Горома» (Ваджраддхара или Ваджрапани). «Громоручному» – два эпитета, прежде относимые и к богу Индре. Это древнейшая троица северного буддизма. В этой троице Громоручный-Ваджрапани есть Юпитер-Громоврежец, Милослав (Манджусри) – обоготворенный учитель и Всевышний Господь (Авалокиесвара) – святой дух Будд, присутствующий в церкви. Эти существа стали практическими богами, хотя и носят имена избранных Будд.
В десятом веке нашей эры, – говорят нам, – было одно бесконечное, самобытное и всеведущее существо, названное Ади-Буддою, Первоначальным Буддою. Потом пришли к заключению, что он выделил из себя пять Диани (Божественных) Будд путем пяти размышлений; а они выделили из себя путем мудрости и созерцания соответствующих Бодисатв, и каждый из них, в свою очередь, выделил из своего нематериального существа Космос, материальный мир. Теперь предполагают, что наш нынешний мир есть создание четвертого из них.
Следует заметить, – говорит Рис-Дэвидс (стр. 193), – что эти выделения имеют отделенное сходство с эонами (выделениями) гностических школ, и представляется возможным, что такие буддийские боги обязаны своим происхождением влиянию персидского христианства.
