Текст книги "Карабарчик (изд.1952)"

Автор книги: Николай Глебов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 8 страниц)

Из уважения к богатому хозяину Кайдалой приветствовал его по-алтайски и, не снимая лайковой перчатки, подал руку.

– Ну, как у тебя дела, Фрол Кузьмич? – повернулся он к приставу.

– Во вверенном мне участке все благополучно! – отрапортовал тот.

– А вот алтайцы жалуются, что кто-то коней у них таврит… Как они, эти самые конокрады, по-вашему называются? – обратился он к старшине.

– Урчылар, – ответил тот в смущении. Стоявший рядом Яжнай побледнел и посмотрел в сторону Евстигнея. Зотников опустил глаза.

– Ну, так вот, – продолжал исправник: – этих самых урчыларов, как попадут, немедленно в бийский острог отправляй.

– Слушаю-с, ваше высокоблагородие! Будет исполнено! – козырнул Огарков.

– Ну, веди, хозяин, в дом, – обратился Кайдалов к Сапоку. – Посмотрю на праздник – и дальше в путь.

Несмотря на свою дородность, бай торопливо засеменил на кривых ногах к крутой лестнице дома.

Неожиданно дорогу знатному гостю преградил горбатый Кичиней и упал перед ним на колени:

– Я Кичиней из Мендур-Сокона. У меня было три жеребенка. Теперь их нет. Чем буду жить?

– О чем он говорит? – брезгливо обратился Кайдалов к сопровождавшему его переводчику.

– Он говорит, что у него было три жеребенка, а теперь их нет.

– Ну!.. – сдвинул брови исправник.

С мольбой в голосе Кичиней продолжал:

– Я видел одного из них в табуне Яжная. Жеребенок мой, но тавро чужое.

– Чье? – нетерпеливо спросил Кайдалов.

– Ваше высокоблагородие, разрешите доложить! – Пристав вытянулся перед исправником. – Этот алтаец не в своем уме. – И, повернувшись к Кичинею, крикнул: – Клевета!

Сапок снял шапку, опушенную мехом выдры, и поклонился Кайдалову.

– Да, этот человек не в своем уме, – указал он на Кичинея.

– А-а!.. – протянул неопределенно исправник и кивнул головой казаку.

Тот оттащил жалобщика в сторону.

– Мой мухортый конь, мой мухортый 1919
  Мухортый – масть коня: гнедой с желтоватыми подпалинами.


[Закрыть]конь! – И, обхватив голову руками, Кичиней затянул нараспев: – Кокый корон!

Глава восьмая

Конские состязания в Теньге начались с борьбы. Утром на небольшой площадке перед волостной управой стал собираться народ. Кайдалов с приставом сидели на венских стульях, которые привез из Улалы богатый Аргымай. Возле них на скамейках расположились Зотников со своим другом Яжнаем и местная знать. За спиной Евстигнея, в новой ситцевой рубахе и яловых сапогах, стоял Чугунный.

Сапок хлопнул в ладоши. На круг вышел борец, любимец теньгинского старшины Тужелей. Играя могучими мышцами рук, он оглядывал толпу.

– Есть борцы? – приподнимаясь с узорчатой кошмы, спросил Сапок.

Толпа молчала. Схватиться с известным силачом охотников пока не находилось.

– Есть борцы? – вторично спросил старшина и, не получив ответа, самодовольно погладил усы. – Боятся, – усмехнулся он, подмигнув исправнику, – трусят. Кто желает? – повторил Сапок свой вопрос.

Из толпы вышел молодой парень и, сбросив шубу, встал против Тужелея. Схватка была короткой. Ноги молодого борца мелькнули в воздухе, и он, охнув, упал на землю.

– Ловко! – Довольный Сапок посмотрел на своих гостей.

– Есть борцы? – послышался насмешливый голос Аргымая.

– Есть! – На круг вышел Темир. – Есть! – Он поднял руку и легким шагом направился к Тужелею.

Противники схватились. Сделав несколько кругов, Темир неожиданно упал.

Раздались испуганные голоса. Но, падая, Темир успел опереться ногами в толстый живот Тужелея, и в тот же миг огромная туша знаменитого борца, перелетев через голову охотника, грохнулась на землю.

В толпе раздался гул одобрения. Сапок вскочил на ноги и, переваливаясь, точно утка, торопливо подошел к своему любимцу.

Темир, тяжело дыша, поднялся.

– Не нравится мне этот молодчик, – шепнул исправник на ухо Огаркову.

– Не знаю, чей это парень – слишком свободно себя держит, – поддакнул пристав. – Сапок, что это за птица?

Старшина развел руками:

– Первый раз вижу.

– Это охотник Темир, сын Мундуса из стойбища Мендур-Сокон, – ответил за старшину кривой Яжнай. – Сейчас его проучат! – Он дружески похлопал по плечу Чугунного.

Иван покосился на Огаркова и наклонил ухо к Евстигнею.

Тот зашептал:

– Алтайца надо свалить. Осилишь – четверть водки поставлю. Не осилишь – пеняй на себя.

– Есть борцы? – снова раздался голос Аргымая.

– Есть! – прогудел Иван и, сняв ситцевую рубаху, обнажил волосатую грудь. Кайдалов поднялся на ноги.

– Посмотри, Фрол Кузьмич, – обратился он к приставу: – ведь это настоящий геркулес.

Чугунный согнул руку, на которой образовались твердые, как дерево, мускулы, и поиграл ими перед изумленным гостем.

– Геркулес… – протянул исправник. – В цирке бы ему только выступать.

– Подкову ломает, – улыбнулся Евстигней, – медный пятак на пальцах гнет.

– Изу-ми-тельно! – покачал головой Огарков. – Ты этого алтайца к ихнему злому духу не вздумай отправить, – сказал он шутливо Чугунному.

– Сам дорогу найдет! – Оскалив зубы, Иван вышел на круг.

Темир сидел на корточках, обтирая обильно катившийся пот.

– Отдохнуть надо, – сказал он Чугунному.

– Отдохнешь на том свете, – усмехнулся тот.

– Неправильно! Дать отдых! – зашумела толпа.

– Он уклоняется от боя, – поднимаясь с лавки, заявил Евстигней. – Трусит.

– Будешь принимать бой или нет? – Расставив ноги, Чугунный встал перед охотником.

– Однако, скоро ты забыл Мендур-Сокон. Надевай кушак! – бросил Темир Чугунному и поднялся на ноги.

Несколько минут длилась напряженная борьба.

Вдруг Иван, охватив длинными руками гибкое тело Темира, стал сжимать его в своих страшных объятиях. Казалось, еще несколько секунд – и Темир потеряет сознание.

Напряжение передалось толпе.

– Дави его! – жестикулируя, орал Зотников.

– Дави, чтоб душа из него вышла! – кричали казаки.

– Дави! – Глаза Аргымая блестели.

– Геркулес, браво! – хлопал исправник в ладоши. Сидевшие ближе к кругу пастухи и охотники вскочили.

– Зачем душить человека? Честно надо бороться! – зашумели они.

Темир побледнел. Собрав силы, он с трудом развел руки Чугунного и рывком поднял его к себе на грудь. Остальные события произошли молниеносно. Темир круто повернул Чугунного вокруг себя и выставил ногу.

Не чувствуя опоры, силач упал.

Толпа ахнула и на какую-то секунду замерла.

Чугунный медленно поднялся с земли. Часто дыша, поспешно сунул руку в карман широчайших плисовых шаровар и выхватил свинчатку 2020
  Свинчатка – бабка, налитая свинцом.


[Закрыть].

Темир отпрянул. Не дожидаясь нападения, точно барс, он метнулся к противнику и нанес ему стремительный удар.

– Так его, конокрада! – Янька с Кириком в восторге захлопали в ладоши.

Взревев от боли, Чугунный опустился на землю.

Второй удар отбросил его от середины круга, и, покатившись, точно чурбан, Чугунный оказался у ног Кайдалова.

Восторженный гул охотников и пастухов сопровождал каждое движение Темира.

Когда охотник сделал шаг вперед, чтобы нанести третий удар, раздался недовольный голос исправника:

– Прекратить!

Евстигней подошел к своему работнику. Чугунный сидел на земле с закрытыми глазами, не шевелясь.

– Ловко он тебя отделал! – зло усмехнулся хозяин. – Осрамил ты меня не только перед алтайцами, но и перед господином исправником, – мотнул он головой вслед Кайдалову, который шел к волостной управе. – А свинчатку-то зачем вытащил?

– Не утерпел, Евстигней Тихонович, привычка.

– За эту привычку придется мне Кайдалову и Огаркову по сотне дать. Поднимайся, хватит лежать!

Чугунный с трудом поднялся с земли и понуро поплелся за хозяином.

* * *

Потерпев поражение в борьбе, Чугунный с Зотниковым деятельно готовились к бегам.

Утром Степанко делал проминку коню. Поджарый бегунец часто перебирал тонкими ногами и рвался на простор.

– Ты ему волю на первых порах не давай, – поучал Евстигней сына, – попридерживай. Если будут обгонять, не беда. Дай волю верст через семь.

Степанко кивал головой.

– А бить нагайкой можно?

– Только перед концом, когда впереди будешь. Почаще его ногами пошевеливай.

А на другом конце стойбища, в кустах у реки, сидели Темир, Кирик и Янька.

– Вчера Сапок объявил народу, что условия состязания остаются прежними: он поклялся сдержать свое слово. Если буланый не подведет, ты будешь свободен Кирик. Пойду, однако, сделаю заявку на бега. – Темир поднялся и, раздвинув кусты, исчез за их зеленой стеной. Ребята остались одни.

– Кирик, когда будешь ехать возле той горы, – показал Янька рукой на дальнюю гору, – я встречу тебя там, ладно?

Кирик молча кивнул головой.

– А знаешь что? – Янька приблизил лицо к другу. – Только Степанку не поддавайся. Он поедет на рыжем бегунце.

– Знаю, – коротко ответил Кирик. Говорить не хотелось.

Через несколько минут вернулся Темир.

– Не подкачай, – сказал он озабоченно Кирику и подсадил его на коня.

Буланый скосил глаза на седока.

– Волю дай, не доезжая до Теньги версты за две. Но если увидишь, что буланый рвется сильно вперед, – не держи. По бокам ногами не бей: не любит. Повод держи крепче. Айда!

* * *

Наездники выстраивались в ряд. Внимание Кирика привлек стройный, в яблоках, красавец конь.

«Должно, Аргымая, нездешней породы», подумал он. На вороной кобылице Яжная сидел какой-то незнакомый мальчик.

Справа в ряду виднелся рыжий конь. Во всаднике Кирик узнал Степанка. Тот разговаривал с подростком, сидевшим на кауром 2121
  Каурый – масть коня: светло-каштановый, желто-рыжий.


[Закрыть]коне.

Рядом с Кириком горячилась темно-гнедая кобылица. На ней сидел племянник местного бая Манжи.

Кто-то хлопнул три раза в ладоши и подбросил шапку вверх.

Кони рванулись вперед. Первой выскочила на дорогу и стала набирать скорость вороная кобылица Яжная. За ней несся, раздувая ноздри и храпя, чужеземный конь в яблоках. Опустив свободно поводья, мчался на рыжем коне Степанко. Голова в голову бежали темно-гнедая кобылица бая Манжи и каурый конь.

Буланый сначала бежал неохотно и только на третьем километре перешел на волчьи скачки. Сидеть на нем было трудно. Кобылица Яжная и конь в яблоках скрылись из виду.

На пятом километре буланый обогнал кобылицу Манжи и каурого. Впереди было только трое. За поворотом Кирик заметил вороную Яжная и рыжего коня Степанка. Вскоре буланый сровнялся с ними, и в тот же миг Кирик почувствовал резкую боль в спине: Степанко ударил его нагайкой и крикнул злобно: «Посторонись, нищенок!»

Кирик пригнулся к гриве коня и почувствовал новый удар. Он прошелся по его голым плечам. Закусив губу от боли, Кирик первый раз ударил буланого. Буланый затоптался на месте. Рыжий конь Зотникова оказался впереди. Сзади послышался дробный стук копыт темно-гнедой кобылицы, и мимо Кирика, размахивая плетью, промчался племянник Манжи. Через минуту буланый успокоился и помчался вперед. До рыжего коня Степанка оставалось с полкилометра: было заметно, что рыжий начал сбавлять бег. Буланый нагнал его на седьмом километре. Коня в яблоках и вороной кобылицы Яжная не было видно: они далеко ушли вперед.

«Не придти мне первому», подумал Кирик печально и, наклонившись к уху коня, прошептал ему, как другу:

– Вперед!

Буланый помчался. На дороге показалось легкое облачко пыли, и через несколько минут Кирик увидел кобылицу Яжная, которая бежала позади чужеземного коня.

– Вперед!

Чуть наклонив голову к земле, буланый конь летел, точно ветер.

Вороная Яжная косила кровавые глаза на бежавшего уже рядом с ней буланого, но дороги не уступала.

– Отставай, а то огрею! – крикнул Кирику ездок и тоже замахнулся нагайкой.

Кирик вспыхнул от обиды и, подавшись корпусом вперед, ласково потрепал гриву коня:

– Вперед!

Буланый, чувствуя ласку седока, помчался во весь карьер. Вскоре он опередил кобылицу Яжная и стал догонять арабского коня. Поровнялся с ним, обогнув гору.

Промелькнул кричавший что-то Янька. Замелькали одинокие аилы Теньги, была уже видна сверкающая на солнце крыша дома волостной управы.

– Вперед!

Точно по воздуху, несся алтайский конь. Еще километр. Зоркие глаза Кирика уже заметили толпу народа. Кто-то кричал, подбрасывая шапку вверх; более нетерпеливые выбегали на дорогу.

– Мой идет впереди! – Довольный Аргымай потер руки и улыбнулся исправнику. – Две тысячи золотом платил. Лошадь чистокровной арабской породы. Купил в Москве у князя Шаховского. Табунный конь, шибко хорош!

Взглянув еще раз на дорогу, Аргымай в изумлении округлил глаза и, заикаясь от охватившего его волнения, не веря самому себе, спросил:

– Сапок, чья впереди? Сапок не успел ответить.

– Дорогу! Дорогу! – прозвенел ликующий голос Кирика.

Толпа шарахнулась, и буланый промчался по узкому людскому коридору. За ним, раздувая бока, несся конь Аргымая.

Только у реки Кирику удалось сдержать буланого. Усталый, мальчик свалился на руки Темира.

Кобылица Яжная пришла третьей, за ней – каурый конь, затем показался конь Степанка.

– Тебя и мальчика зовут к старшине! – крикнул кто-то из толпы Темиру.

Передав лошадь сияющему Яньке, охотник направился вместе с Кириком к Сапоку. Толпа расступилась, давая им дорогу.

Лицо старшины было мрачно. Аргымай беспокойно ерзал на стуле. Исправник, заложив ногу на ногу, курил папиросу.

– Что просишь, мальчик? – спросил Кирика Сапок. Кирик посмотрел на исправника и сказал тихо:

– Разрешите мне жить в Тюдрале, вместе с Янькой. Бросив окурок, исправник в недоумении посмотрел на Кирика:

– Не понимаю!

Сняв шапку, Темир пояснил:

– Мальчик – сирота. Жил на заимке Зотникова как найденыш. Там ему было трудно, хозяева часто били, и он убежал. Я нашел его в тайге полузамерзшим. В Тюдрале есть русская семья бывшего зотниковского работника Прокопия Кобякова. Сам он сейчас на фронте. Кирик жил у них как приемный сын. Вот он и просится обратно.

– Как ты думаешь, Сапок? – обратился исправник к теньгинскому старшине.

– По книгам он приписан к Зотникову… Да вот и сам Евстигней Тихонович. – Сапок поманил богатого заемщика пальцем к себе: – Иди-ка сюда. Наездника узнаешь? – спросил он едко и показал рукой на прижавшегося к Темиру Кирика.

– Да ты как сюда, разбойник, попал? – Евстигней сделал попытку схватить Кирика за руку.

– Не тронь! – Темир заслонил собой мальчика. – Сапок, – повернулся он к старшине, – сирота ждет обещанного. Ты при народе объявил, что победителю даешь все, что он попросит. Народ надеется на твое слово.

Сапок молчал.

Зотников, подобострастно наклонившись к Кайдалову, что-то торопливо зашептал ему на ухо.

Кайдалов поднялся со стула, щелкнул портсигаром и бросил небрежно:

– Я уважаю ваши обычаи, но… прежде всего закон. И я не позволю его нарушать. Мальчишка принадлежит Зотникову, да-с, Зотникову! – крикнул он уже визгливо.

– Из гнилого рта не жди добрых слов, – горько усмехнулся Темир. – Ваш закон защищает таких, как Зотников и Яжнай – воров и конокрадов…

– Молчать, разбойник! – Сапок замахнулся на Темира.

Кайдалов сделал знак приставу. Тот оглушительно засвистел.

– Темир, уходи! Полиция! – крикнул кто-то из толпы.

– Я тебя не оставлю, Кирик! – бросил коротко охотник и кинулся к реке, где ждал его Янька с буланым.

Вскочив на коня, Темир помчался по дороге. Вслед ему прохлопало два-три выстрела.

– Фрол Кузьмич, – обратился Зотников к приставу, – надо парнишку посадить под замок, а то убежит. – Он показал на Кирика. – А заодно и этого мошенника припрятать не мешает, – мотнул он головой на вертевшегося тут же Яньку.

Ребят посадили в пустой аил, где зимой жили телята, и повесили на дверь увесистый замок.

Вечером в Теньге было шумно. Богатые гости пировали, а пастухи и охотники разъезжались по своим жилищам, ругая старшину за вероломство.

Аил, куда были заперты пленники, стоял недалеко от реки, на выезде из стойбища, но и сюда доносились крики пьяных гостей, песни. Пировал, бросив охранять пленников, и казачий конвой Кайдалова.

Мальчики сидели, тесно прижавшись друг к другу.

Первым поднялся с земли Янька. Не торопясь обошел аил, ощупывая его стенки. Кора лиственницы, покрывавшая аил, была крепкой. Не подавалась и дверь.

– Надо убежать этой ночью. Если увезут тебя на заимку, оттуда не вырваться, – сказал Янька, усаживаясь возле порога на землю.

Мальчик поднял глаза к дымоходу. Через его отверстие блестели яркие звезды. Пролезть через дымоход было невозможно: концы поставленных конусом жердей переплетались. Кроме того, мешали наружные жерди, которыми была придавлена кора лиственницы.

Янька пошарил в карманах и, нащупав, к своей радости, перочинный ножик, стал ковырять им стенку аила. Кора подавалась туго, но наконец в стене образовалось отверстие. Через него, правда с трудом, можно было просунуть руку. Однако радость ребят оказалась преждевременной: наружные жерди были расположены слишком близко друг от друга.

Янька и Кирик пригорюнились. Ночь приближалась к концу. На востоке загорелась утренняя заря. Недалеко от аила в кустах прокричал коростель, и в густой осоке мягко прокрякал селезень.

Потом, видимо напуганная кем-то, птица взмыла вверх; тихо скуля, пробежала собака. Вскоре пес вернулся и, фыркая, начал скрестись в дверь.

– Да ведь это Делбек! – Глядя в отверстие в стене и сложив руки рупором, Янька тихонько позвал: – Делбек, Делбек!

Топчась на месте, пес заскулил, сделал попытку прыгнуть к дыре, но скатился к основанию аила.

– Делбек нас выведет из аила! – Янька радостно посмотрел на Кирика.

– Что у него, ключи висят сбоку, что ли? – усмехнулся Кирик и глубже запахнулся в свою шубу.

Янька не ответил. Опустившись на колени возле одной из стенок аила, он прошептал: «Делбек, Делбек, мышь!» – и легонько поскреб ногтем о кору лиственницы.

Было слышно, как за наружной стенкой быстро заработал ногами Делбек, выбрасывая землю и углубляясь все дальше и дальше под основание аила. Кирик понял затею своего друга и с восторгом посмотрел на него.

– Мышь! Искать! Мышь! – Подражая звуку скребущейся мыши, Янька водил ногтем по коре.

Близость «добычи» возбуждала охотничий инстинкт Делбека, и собака работала энергично, углубляя проход в аил.

Рассвет приближался. Где-то за рекой послышались ржанье жеребенка и звук ботала 2222
  Ботало напоминает крупный колокольчик; подвешивается к шее домашнего животного.


[Закрыть]: стойбище просыпалось.

Вскоре, к большой радости ребят, показалась голова Делбека, и через минуту, оставив клок шерсти на сучковатой жерди, пес пролез к своим друзьям и, усевшись на задние лапы, тяжело дыша, высунул длинный язык.

Нужно было выбираться быстрее. Янька сильным пинком ноги отбил большой кусок коры, висевшей над «норой», и скомандовал Кирику: «Лезь!»

Ободрав плечо, Кирик с трудом выбрался через отверстие, следом за ним выползли Янька и Делбек. Час спустя ребята шагали по дороге, направляясь к Яргольскому ущелью.

* * *

Прошло несколько дней. На Мендур-Сокон напала вооруженная охрана Сапока. Руководил набегом Тужелей.

– Где твой разбойник? – кричал Тужелей, размахивая нагайкой над лежащим возле разрушенного аила Мундусом.

– Не он разбойник, а ты, – с трудом приподнимаясь на локте, прошептал старик. – Вы, граби…

Резкий удар плети прервал слова старика. Вскрикнув от боли, Мундус снова припал к земле.

Налетчики избили старого Барамая, Амата и горбатого Кичинея, разгромили несколько аилов, перешарили все постройки, но Темира не нашли.

Вскоре в районе Усть-Кана появилась вооруженная группа людей. Говорили, что ею руководит какой-то молодой алтайский охотник: бедноту он не трогает, а у богатеев уводит целые табуны лошадей.

Заимка Зотникова охранялась стражниками. Сам Евстигней ездил по делам в сопровождении Чугунного.

У кривого Яжная неизвестные люди угнали косяк лошадей. Келейский богач так и не смог добиться толку от своего пастуха.

– Не знаю кто… Ночь темная, собаки лают, люди кричат… Кто был, не знаю, – разводил пастух руками.

– А ты где пропадал?

– В аиле. Хотел выйти, но дверь оказалась припертой снаружи колом. Утром вылез, смотрю – лошадей нет.

Яжнай выругался и поехал в Онгудай к приставу. Огарков встретил его дружелюбно:

– Слышал, слышал! Принимаю меры. По слухам, часть лошадей обнаружена. Для проверки натравил в этот район урядника. Был недавно Зотников. У него тоже табун угнали. Говорил, что лошадь с его тавром он видел у Амата. А Амат говорит, что это его конь от кобылицы, которая ему досталась от отца. Соседи подтверждают. Показывали примету. И я, признаться, не пойму, в чем тут дело – какая-то чехарда. – Пристав пожал плечами и махнул рукой.

Глава девятая

По горам Алтая, над таежными стойбищами, из аила в аил пронеслась важная весть: русский царь отрекся от престола.

Старшину вызвали в Бийск. С ним уехал встревоженный Зотников. Табунщики и пастухи встречали Яжная угрюмо, и бай чувствовал, что почва уходит из-под его ног.

Зотников вернулся из города хмурый:

– Плохи, Иван, дела! Говорят, в Петербурге рабочие бунтуют. Солдаты не хотят воевать. И еще слышал, – широкая борода Евстигнея приблизилась к лицу Чугунного: – будто появились какие-то большевики, и сила у них огромная. Настороже нам надо быть, – закончил он.

По стойбищам ползли слухи: богачи организуют управу. Бедноту к новой власти не допускают. Тайга насторожилась.

* * *

Кирик, как и прежде, находился в избушке Яргольского ущелья, и Янька не оставлял его.

Однажды, бродя по лесу в сопровождении собаки, ребята услышали яростный лай Делбека и направились к месту, куда их так настойчиво звал четвероногий друг.

На небольшой поляне, сплошь заросшей буйной растительностью, отмахиваясь ружьем от Делбека, стоял незнакомец.

У ног его лежала матросская бескозырка, и ее черные ленты, как две змейки, прятались в траве.

Делбек, злобно рыча, наступал на матроса, пытаясь схватить его за ногу.

Первым выскочил на полянку Янька, за ним Кирик.

Оттащив собаку от незнакомца, они остановились на опушке, готовые в любую минуту «задать стрекача».

– Эй, ребята! Далеко тут до жилья? – спросил их матрос и поднял бескозырку.

– А тебе куда, дяденька? – Осмелев, Янька шагнул вперед.

– На Барнаул.

– Это надо идти сначала на Тюдралу, потом на Талицу вниз по Чарышу.

Видимо, матрос заблудился в тайге. Изможденный вид незнакомца, едва стоявшего на ногах, его открытый взгляд вызывали у ребят жалость.

Пошептавшись с Кириком, Янька выступил вперед:

– Ты, поди, голодный?

– Да, не сыт, – усмехнулся горько незнакомец и провел рукой по давно не бритой щеке.

– Ступай за нами! – заявил решительно Янька и, пропустив впереди себя Кирика с Делбеком, зашагал за матросом.

Вечером гостю стало плохо. Лицо его горело, как в огне, и он часто прикладывал руку к затылку, где виднелась ссадина.

– Должно, раненый, – высказал свою догадку Кирик.

Ночью ребят разбудил крик больного.

Матрос сполз с нар и пытался встать на ноги. Он размахивал руками, рвался вперед и только перед рассветом затих.

Янька и Кирик бесшумно вышли за дверь.

– Чуял, как кричал? – спросил Янька Кирика.

– Страшно! – Кирик вздохнул. – Должно, хороший человек: о бедных все говорил, драться с богачами звал… Давай лучше посидим здесь, – предложил он приятелю.

Ребята уселись у порога и говорили о матросе до тех пор, пока не уснули.

Два дня больной не приходил в себя, и Кирик с Янькой ни на минуту не оставляли его. Позвать Темира? Они не знали, где он, а больше некому было доверить тайну.

Как-то на рассвете Кирик проснулся и увидел матроса сидящим в углу. Он медленно водил глазами по стенам избушки, делал попытки подняться на ноги и бессильно опускался на пол.

Кирик толкнул Яньку.

Тот открыл глаза и, увидев сидящего матроса, обрадованно спросил:

– Дяденька, тебе, поди, пить охота?

Матрос молча кивнул головой.

Зачерпнув из казана воды, мальчик подал ее незнакомцу. Тот с жадностью припал к кружке. Напившись, опросил:

– Чей ты?

– Я тюдралинский, Прокопия Ивановича сын. Тятя с немцами дерется.

Больной понимающе кивнул головой.

– Ты, поди, есть хочешь? Мы сейчас тебя накормим и напоим. Только у нас чаю нет, пьем бадан 2323
  Бадан – многолетнее травянистое растение. Его листья употребляются в Сибири как чай.


[Закрыть]. Шибко пользительный! – затараторил Янька.

– Ну вскипяти.

– А он, – Янька показал на Кирика, – вроде как брат мне приходится. Только он алтаец, а я русский.

– Вот и хорошо! – сказал матрос и внимательно посмотрел на ребят.

Накормив матроса, Янька с Кириком сочувственно посмотрели на его грязное тело.

После короткого совещания Янька объявил:

– Дяденька, знаешь, что мы думаем?

– Что?

– Вымыться бы тебе горячей водой надо.

– А где ее взять?

– У нас есть казан. Мы живо вскипятим… Кирик, – заторопился Янька, – ты сбегай за хворостом, а я принесу воды.

Через час довольный матрос говорил полушутя ребятам:

– Ну, други, устроили вы мне баню неплохую! А вот скоро в тайге будет такая баня богачам, что нагишом повыскакивают в лес.

На следующий день, когда стемнело, недалеко от избушки послышался конский топот.

Схватив свой карабин, незнакомец подошел к двери.

– Не стреляй! Это Темир, хозяин избушки, – предупредил его Янька.

– Кто он такой?

– Охотник.

– Хорошо. – Матрос поставил карабин в угол и вышел.

Вскоре показался Темир. Соскочив с коня, он смело подошел к незнакомцу:

– Здравствуй! Матрос протянул руку.

Разговор между мужчинами сначала не клеился. Осторожный Темир смотрел на матроса недоверчиво. Но пока ребята готовили несложный ужин, взрослые разговорились.

– Большое у тебя хозяйство, Темир? Охотник улыбнулся:

– Буланый конь, Мойнок и ружье.

Матрос внимательно посмотрел на собеседника:

– Почему живешь так бедно? Разве ты не хозяин этой тайги, этих гор? – Рука незнакомца описала полукруг. – Ведь ты посмотри, какое богатство здесь! Пастбища, реки, леса. Разве мачехой стала тебе тайга?

– Нет! – Глаза охотника в упор посмотрели на говорившего. – Нет, – повторил он. – Тайга мне – как родная мать, и я люблю ее, как сын. Но завладели ею Сапок, кривой Яжнай и Зотников.

– Кто они?

– Сапок – теньгинский старшина, Яжнай – местный бай, Зотников – богатый заимщик.

– А ты, сын тайги, бродишь, как чужой? Темир опустил голову.

– Что мне делать? – Глаза охотника вопросительно посмотрели на собеседника.

– Пойдем со мной.

– Куда?

– Куда поведу, – улыбнулся матрос.

– Разве нам по пути?

– Конечно. С большевиками тебе по пути.

– Кто они?

Матрос приподнялся и, положив руку на плечо охотника, сказал проникновенно:

– Это, Темир, те люди, которые хотят, чтобы ты был хозяином тайги, но не Сапок и кривой Яжнай с Зотниковым! Это те люди, которые хотят, чтобы ты жил лучше, чтобы ты был всему хозяин.

– Вот это здорово! – не спуская глаз с незнакомца, прошептал Янька Кирику. – Дяденька, а дяденька, а ты откуда? – спросил он матроса.

Матрос назвал себя и рассказал свою историю.

Как коммунист-сибиряк, он был направлен в Кузнецк для связи с местной организацией большевиков.

Во время одной из поездок в Горный Алтай Печерский был схвачен кулаками и посажен в острог. С помощью верных людей ему удалось бежать в тайгу.

В перестрелке с кулаками Печерский был ранен в голову и несколько дней брел по тайге наугад. С ним были ружье, карта и компас. При переправе через одну горную речку он потерял компас, и карта стала уже не нужна. Матрос заблудился. Недели две жил охотой, а потом патроны вышли. Началась старая болезнь – лихорадка. Обессиленный, он спустился однажды в ущелье, но выбраться из него уже не мог. Там-то он и повстречал ребят…

И у Темира нашлось что рассказать матросу. Он поведал ему об организованном им отряде, который рос с каждым днем.

Последующие события развертывались с необычайной быстротой. В ущелье Яргола появились вооруженные люди. Из Мендур-Сокона, захватив с собой отцовские ружья, старые берданки, ушли в горы Амат, горбатый Кичиней, Дьалакай и старый Амыр. Из Усть-Кана в отряд Темира пришел пастух Алмадак и еще двое алтайцев.

Но не дремали и богачи. Под командой Огаркова и Тужелея были организованы банды из местных кулаков.

Евстигней Зотников обнес заимку высоким частоколом и в помощь Чугунному принял трех беспаспортных бродяг:

– Документы мне ваши, ребята, не нужны. А ежели нагрянут стражники, укрою. Работа будет легкой: лежи и карауль хозяйское добро.

– От кого караулить-то? – прогудел один из бродяг, детина огромного роста, одетый в грязный ватник, и его бесцветные глаза уставились на Евстигнея. – От кого караулить? – повторил он вопрос.

– От недобрых людей. – Брови Зотникова сдвинулись. – От тех, кто идет против царя-батюшки.

– Да ведь его-то нет! – Бродяга хрипло рассмеялся, зажимая рот, пахнущий чесноком и водкой, и подвинулся к Зотникову. – Нельзя ли косушечку?

Зотников сунул руку в карман и вынул револьвер.

– Ежели еще одно слово молвишь про царя-батюшку, голову снесу! – сказал он свирепо.

– Но, но, не пугай! – Остальные босяки подвинулись к Евстигнею. – Не таких видали.

Зотников быстро окинул взглядом широкий двор. Чугунного не было. Отступать нельзя. Заложив револьвер за спину, он шагнул к ближнему бродяге:

– Вот тебе, Савватеюшко, на первый случай! – и, размахнувшись, ударил его рукояткой револьвера.

Бродяга упал. Остальные с восхищением посмотрели на Евстигнея.

– В атаманы бы тебя, Евстигней Тихонович, шибко ты смел! В убивцы годишься. Мы бы с тобой не пропали, – хихикнул один из них.

Савватейко, точно побитый пес, поднялся с земли и протянул руку хозяину:

– Дай на косушку. Орел ты, Евстигней!

– Да и вы, вижу, не курицы, – усмехнулся заимщик. Через час пьяный Савватейко жаловался друзьям:

– Одолел нас Евстигней. Думал – попятится, а он на-ко, хлоп тебя! Хорошо, что по голове не ударил. – Оловянные глаза пропойцы не мигая уставились в одну точку. – Теперь скажи Евстигней: «Савватейко, лезь в огонь» – полезу!

– На, выпей! Поди, душа горит, – протягивая Савватею недопитую бутылку, произнес один из бродяг.

– Горит, братцы! – Дробно стуча зубами о горлышко посуды, Савватейко выпил и, повеселев, отбросил бутылку в сторону. – Ложки, братцы!

Бродяги вынули из своих онуч почерневшие от грязи ложки, и тишину зотниковского двора огласила их частая дробь.

Чугунный, находившийся тут же, вскочил на ноги.

 
Ух! Ходи, изба, ходи, печь,
Хозяину негде лечь!
 

Гулянка продолжалась до утра. Над тайгой поднялось солнце, осветило деревья, поиграло зайчиками на окнах зотниковского дома и медленно стало сползать во двор.

Увидев с крыльца мертвецки пьяных караульщиков, Евстигней выругался и, подойдя к Савватейке, пнул его ногой. Бродяга приоткрыл опухший глаз, но не поднялся. Получив второй, более сильный удар сапогом, Савватейко вскочил и, дыша винным перегаром в лицо хозяину, спросил хрипло:

– Чего тебе?

– Поедешь сегодня со мной в Тюдралу. Савватейко зевнул так громко, что сидевшие на крыше избы воробьи испуганно поднялись в воздух.

– Понял, что сказал?

– Отчего не понять, понял, – пробурчал Савватейко угрюмо и затопал за хозяином к конюшне.

Через час Евстигней вместе с новым телохранителем выехал на Тюдралинскую дорогу.

Проехав с полкилометра, он заметил шагавшего впереди человека в солдатской шинели. Забросив котомку за спину, человек шел торопливо и оглянулся только на стук копыт. Всадники приближались.

– Эй, служивый, дорогу!

Солдат стал на обочину, и Зотников узнал в нем своего бывшего работника Прокопия Кобякова. Придержав коня, Евстигней приподнял картуз: