Текст книги "Карабарчик (изд.1952)"

Автор книги: Николай Глебов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 8 страниц)

Глава пятая

Наступил март. Кирик по-прежнему жил у дедушки Мундуса и порой вместе с Темиром уходил в тайгу белковать.

Привычный к лошадям, он быстро научился ездить верхом и стрелять из ружья, которое подарил ему Мундус.

Правда, ружье было старое, тяжелое, но Кирик был доволен подарком.

Вечером, после охоты, укладываясь спать, мальчик обтирал ружье насухо и ставил над изголовьем, как настоящий таежник. Иногда зимними вечерами старый Мундус рассказывал Кирику сказки. За тонкими стенками аила шумела пурга, сотрясая убогое жилище. Ветер, взметая сугробы снега, яростно бросал его на стойбище, в ущелья гор, заносил все людские и звериные тропы. В аиле ярко горел костер. Его отблески метались по закоптелым стенам жилища, освещая несложную утварь и хозяев.

Темир, намаявшись за день на охоте, крепко спал на козьих шкурах.

Поджав под себя ноги, старый Мундус рассказывал сказку не торопясь.

Пурга бушевала. Дым от костра медленно тянулся к отверстию и, как бы дождавшись, когда пройдет порыв ветра, стремительно вылетал из аила. Было слышно, как ворочался на своей подстилке Мойнок.

* * *

Выйдя как-то из аила, Кирик заметил на стойбище оживление. Мужчины и подростки спешили к жилищу слепого Барамая.

– Приехал кам Каакаш. Он будет выгонять злого духа из тела больной Эрдине, внучки старика, – сказал мальчику Мундус. – Сейчас пойдем смотреть.

Еще издали Кирик услышал глухие удары бубна, которые неслись из аила Барамая. На обряд камланья людей собралось много. Те, кто не успел войти в жилище, стояли у порога. Мундусу, как почетному человеку, уступили место в аиле, и он уселся с Кириком недалеко от очока.

Мальчик быстро обежал глазами внутренность жилища Барамая и перевел взгляд на кама. Высокого роста, сухопарый старик с орлиным профилем, одетый в костюм с изображением мифического чудовища с четырьмя ногами и раздвоенным хвостом, бормотал над больной какие-то заклинания, ударяя колотушкой в бубен.

К груди кама было прикреплено железное кольцо с подвесками, которое должно было служить ему защитой от нападения злых духов. По краям одежды были нашиты змеиные головы, когти беркута, перья филина и пух белой совы.

Кам стоял над изголовьем больной Эрдине и продолжал тянуть нараспев свои заклинания. Больная сделала слабое движение рукой, и Каакаш резко ударил колотушкой в бубен. От неожиданности Кирик вздрогнул. Вскоре кам медленно закружился вокруг больной и, грохоча колотушкой по бубну, запел резким, гортанным голосом.

Вдруг он неожиданно остановился у ног больной и, взвизгнув, протянул руки к Эрдине.

Потом, пятясь от больной к двери, начал делать движения, напоминающие движения человека, который, напрягая силы, старается вырвать из земли молодое дерево вместе с корнем.

– Злого духа вытаскивает из Эрдине; – услышал Кирик приглушенный шепот Мундуса.

Продолжая визжать, кам тянул воображаемого духа к порогу. Больная лежала неподвижно, устремив лихорадочно блестевшие глаза к дымоходу.

Дернувшись еще раз, Каакаш кошкой прыгнул к постели Эрдине и, яростно колотя в бубен, закружился в дикой пляске. Стучали когти беркута, топорщились перья филина, казались ожившими змеиные головы на одежде.

Кирик теснее прижался к Мундусу. Неожиданно кам упал, изо рта показалась пена. В аиле наступила тишина, и прерывистое дыхание больной как бы слилось с хрипом лежавшего неподвижно кама.

Вскоре Каакаш поднялся и сказал голосом здорового человека:

– Злой дух шибко не хотел выходить из Эрдине, едва вытащил. Давайте теперь мяса и араки 1515
  Арака – водка, приготовленная из молока.


[Закрыть].

Вечером, приторочив к седлу последнюю овцу Барамая, кам уехал. Эрдине умерла на рассвете.

Жизнь на стойбище пошла своим чередом. Только у слепого еще сильнее стала чувствоваться нужда. Несложное хозяйство Барамая вела его сноха, сорокалетняя Куйрук. В прошлом году она сменила одежду замужней женщины – чегедек, которую не снимала с плеч двадцать два года, на одежду вдовы: ее муж погиб во время снежного обвала.

– Стирать белье нельзя. Мыть лицо и руки нельзя – зачем смывать свое счастье? – поучала Кирика Куйрук.

Она была суеверна и крепко держалась старинных обычаев: ходила нечесаная и немытая.

Однажды, возвращаясь с охоты вместе с Темиром, Кирик заметил возле аила, принадлежащего горбатому Кичинею, толпу людей. Подойдя ближе, мальчик увидел незнакомого алтайца с бляхой на груди, видимо сборщика налогов, который, связав руки хозяина веревкой, надевал на его плечи тяжелый железный таган.

Кичинею за неплатеж налогов предстояло немало времени просидеть на морозе возле своего аила с таганом на плечах.

Темир шагнул к сборщику.

– Сколько должен старик? – кивнул он головой в сторону Кичинея.

– Двух соболей, пять колонков 1616
  Колонок – хищный зверек, похожий на хорька, с ценным мехом.


[Закрыть]и лису, – ответил тот.

– Хорошо. Я внесу налог.

Горбатый Кичиней ползал по снегу, стараясь дотянуться губами до шубы Темира. Тот заметил его движение и резко остановил старика.

* * *

Шли дни. В начале апреля солнце стало греть сильнее, и жители Мендур-Сокона все чаще и чаще выходили на солнечные склоны гор и в долину в поисках съедобной сараны 1717
  Сарана – растение из семейства лилейных со съедобной луковицей.


[Закрыть]. Босые, полуголые ребята выскакивали из дымных аилов и, потоптавшись на талом снегу, стремительно бежали обратно к огню. С гор в долину скатывались быстрые ручьи, пенились возле серых угрюмых камней и, обойдя их, зарывались глубоко в рыхлый снег. На деревьях тихо звенели, соприкасаясь друг с другом и возвещая о приближении весны, ледяные сосульки. Начала зеленеть и наливаться соками лиственница, одеваясь в свой весенний наряд. Распускались вербы. Ярче отливали желтизной стволы акаций; кое-где виднелись бледно-розовые подснежники.

Б середине апреля хлынул в горы теплый ветер. Голубое, ясное небо раскрылось над тайгой, и, точно застывшие облака, засверкали на солнце Тигирецкие белки 1818
  Белки – покрытые вечным снегом горные вершины.


[Закрыть].

Кирик с Темиром целые дни бродили по тайге, и мальчик с помощью охотника научился узнавать тайны леса, определять завтрашнюю погоду и находить путь по звездам.

Часто, сидя у таежного костра, Кирик вспоминал своего верного друга Яньку, добрую Степаниду и Делбека. Тяжелая жизнь на заимке Зотникова постепенно забывалась.

Глава шестая

В конце апреля в стойбище неожиданно явился Чугунный.

– Где живет Мундус? – спросил он проходившую мимо женщину.

Та ответила и с опаской посмотрела на незнакомого человека.

Не слезая с коня, Иван подъехал к дверям аила и крикнул:

– Эй!

На крик вышел Мундус.

– У тебя живет зотниковский приемыш?

– У меня мальчика нет.

– Ты Мундус?

– Я.

Чугунный выругался и слез с коня.

– Яжнай говорит, что парнишка у тебя. – Отстранив старика, Чугунный вошел в аил. – А-а, вот где ты, голубчик! – сказал он, увидев сидевшего возле очока Кирика. – Теперь, брат, от меня не уйдешь!

Кирик сделал попытку проскользнуть в дверь, но тяжелая рука Чугунного опустилась ему на плечо.

– Если вздумаешь бежать, свяжу арканом! – пригрозил он. – Будешь вести себя тихо – доставлю хозяину добром.

– Я не поеду на заимку! – Брови Кирика сдвинулись.

– А, да что с тобой разговаривать! – Схватив сопротивляющегося мальчика, Иван вынес его из аила.

Мундус бросился за ним.

– Оставь, не дам! – Старик уцепился слабыми руками за Чугунного и тянул его обратно к аилу. – Теми-ир! Теми-ир! Э-ой!

– Отойди, а то расшибу! – прошипел злобно Иван и поволок Кирика к коню.

– Э-ой! – послышалось невдалеке. Молодой охотник поспешно спускался с горы. Кирик, пытаясь вырваться из крепких рук зотниковского работника, бился в них, точно пойманная птица.

– Э-ой! Что случилось? – Запыхавшийся Темир подбежал к отцу.

– Найденыша отнимают!

Охотник повернул гневное лицо к Чугунному:

– Злая собака хватает сзади, плохой человек хватает за ворот. Оставь мальчика!

– А ты кто такой?

– Я тебе говорю: оставь! Ну! Отпустив Кирика, Иван шагнул к Темиру:

– В лепешку расшибу!

– Руки коротки.

– Ах, ты так! – Чугунный размахнулся, но в тот же миг сокрушительный удар в челюсть свалил его на землю.

С трудом ворочая языком и медленно поднимаясь, Иван произнес с угрозой:

– Ну, мы еще с тобою встретимся…

– Хорошо. – Темир взял испуганного Кирика за руку и увел в аил.

Вечером охотник долго совещался с отцом:

– Карабарчику оставаться здесь нельзя. Если его сегодня не увезли, завтра могут силой отобрать. Как быть?

Мундус поковырял в пустой трубке и задумался.

– Беда! – вздохнул он. – Все равно пытать будут: куда ребенка девали? – И, помолчав, спросил сына: – Русская избушка в Яргольском ущелье цела?

– Стоит. Недавно в ней ночевал.

– Карабарчика надо туда отправить. Место надежное, глухое.

– Правильно, отец! – Темир вскочил на ноги. – Дать мальчику продуктов, ружье и Мойнока. Пускай живет там до поздней весны, а дальше посмотрим. Стану охотничать в тех местах, и ему со мной веселее будет. Оставлять одного в тайге опасно.

Рано утром, когда жители стойбища спали крепким сном, Темир и Кирик вышли из Мендур-Сокона и направились на запад, в сторону Тигирецких белков. За ними, весело помахивая хвостом, бежал остроухий Мойнок.

Ночь лыжники провели у костра под пихтой, а утром двинулись дальше.

Часа через два достигли Яргольского ущелья и стали подниматься вверх по руслу реки. Чем дальше они шли, тем угрюмее становилась природа. Лиственницы теперь попадались редко. Не видно было осин и зеленого пихтача.

К вечеру путники вступили в сплошной кедрач. Стало холоднее. С далеких белков подул пронизывающий ветер; он нес с собой колючий снег и щемящий мороз.

Темир шел впереди, порой останавливался, поджидая Кирика. В сумерки они достигли охотничьей избушки. Крыши не было, но толстый потолок из молодых лиственниц мог выдержать метровый слой снега и свирепые бураны. Стены избушки состояли из массивных бревен высотой в пять-шесть рядов, и в одной из них была прорублена дверь, висевшая на крепких петлях. В противоположной от двери стене виднелось узкое окно, затянутое бычьим пузырем.

Отбросив от дверей снег, Темир с Кириком вошли в избу.

– Вот и жилье наше. Располагайся. Сейчас затопим печь, и будет тепло! – весело сказал охотник и, нашарив под нарами дрова, зажег огонь.

Мальчик с любопытством осмотрел внутренность избы, где он должен был провести неизвестно сколько времени, и, довольный результатом осмотра, сбросил с себя котомку.

– Ну, брат, Зотников тебя здесь не найдет, а Чугунный тем более! Живи спокойно. Изба надежная, дверь крепкая. Оставляю тебе пищу, порох и дробь, а для веселья – Мойнока. Ложись спать, – улыбнулся Темир.

Кирик долго ворочался на нарах и уснул не скоро. Оставаться одному в тайге ему не хотелось. Сказать об этом Темиру он не смел и только утром, за чаем, осторожно заявил:

– Помнишь, я говорил тебе, что у меня в Тюдрале есть друг Янька. Хорошо, если бы ты привел его сюда!

– А он пойдет?

– Явится. Только скажи, что, мол, Кирик зовет.

– Вот и хорошо! – Довольный Темир поставил чашку на нары. – Но в Тюдрале Янек много. Чей он?

– Сын бывшего работника Зотникова. Отца зовут Прокопием, а мать – Степанидой.

– А где сейчас отец?

– На войне.

– Хорошо, мальчик будет здесь через неделю, – кивнул головой охотник.

– А Степаниде скажи, что я ее часто вспоминаю. – Кирик поднял просветлевшие глаза на охотника. – Она нас с Янькой одинаково любит.

Через два дня охотник ушел. Стояла оттепель. Днем солнце высоко поднималось над Ярголом, бросая косые лучи в ущелье. Со склонов начал сползать рыхлый снег, обнажая выступы, покрытые каменной таволожкой и побуревшей травой. Проводив Темира, Кирик вернулся с Мойноком в избушку, растопил в котелке снег и сварил себе чай. Накормив собаку, улегся спать.

Далеко над белками плыла луна, проливая бледный свет на кедровый лес, растущий внизу, и на засыпанную снегом избушку. Ни звука. Лишь порой свалится снег с ветви и чудесным фейерверком рассыплются искристые снежинки.

В избушке тепло и сумрачно. Медленно догорают угли, и трепетный свет огня вспыхивает порой на закоптелых стенах, точно отблеск далекого северного сияния. В углу на нарах спит Кирик. Мальчик дышит ровно и глубоко, как человек, который, наработавшись за день, рад отдыху. Возле дверей, свернувшись в клубок, чутко дремлет Мойнок…

Спрятавшись за белками, луна исчезла. В ущелье стало темно. Казалось, все уснуло, только филин кружился неслышно в поисках добычи. Вскоре его зоркие глаза заметили зверя. Филин покружился над ним и, услыхав предостерегающее рычанье, скрылся в кедраче. Ночной гость – рысь остановилась на опушке леса и насторожила уши. Предутренний морозный воздух был по-прежнему чист и легок. Повертев круглой, как у кошки, головой, рысь стала приближаться к избушке. Здесь она когда-то находила остатки мяса и костей. Остановившись метрах в пяти от жилья, рысь обнаружила следы и вздыбила шерсть. Следы вели к жилью. Инстинкт предосторожности заставил рысь залечь в снег. В избушке было по-прежнему тихо. Прошел час. На востоке показалась бледная полоска света и, постепенно расширяясь, охватывала небосклон. Начало светать. Голодная рысь приблизилась к избушке и прыгнула на крышу. Внизу, под потолочным настилом, послышалось рычанье, и Мойнок заскреб острыми когтями дверь. Рысь притаилась. Кирик проснулся и стал прислушиваться. Мойнок рвался из жилья, прыгал на нары, заливаясь неистовым лаем. Кирику стало ясно: рядом кто-то чужой, но выйти из избы и выпустить Мойнока он не решался. Если это враг, то в избушку он не попадет: прочные стены и дверь, висящая на крепких петлях, служили верной защитой. Зарядив ружье крупнокалиберной пулей, мальчик стал выжидать. Мойнок метнулся вновь на нары и, задрав морду вверх, яростно залаял.

«На крыше кто-то есть. А что, если все-таки выпустить собаку?»

Кирик поспешно оделся и, держа ружье наготове, подошел к дверям. Мойнок, виляя хвостом, выжидательно смотрел на молодого хозяина. Когда тот распахнул дверь, собака перемахнула через порог и, обежав вокруг избы, остановилась перед зверем.

Свесив голову, рысь не спускала злобных глаз с Мойнока, а тот, поднявшись на задние лапы, заливался переливчатым лаем.

Рысь подобрала под себя лапы, готовясь к прыжку. Кирик прицелился и спустил курок. Раздался выстрел.

Гулкое эхо мощными раскатами прокатилось по ущелью и замерло в горах. Когда рассеялся дым, Кирик увидел, что Мойнок с ожесточением треплет в зубах мертвую рысь, оттаскивая ее все дальше от избы. Услышав голос хозяина, собака вильнула хвостом и бросила добычу.

Снимая со зверя шкуру, Кирик с интересом рассматривал темно-рыжую шерсть, короткий, точно обрубленный хвост и длинные кисточки ушей. Растянув шкуру на шесте, мальчик занялся своим несложным хозяйством.

На следующий день, взяв с собой ружье и котелок и рассовав по карманам несколько кусков копченого сыра, Кирик направился с Мойноком вверх по ущелью. У границы леса мальчик набрел на куропаток и увлекся охотой.

Птицы кружили небольшими стайками. Завидев мальчика с собакой, они падали в снег. Их белое оперение сливалось с белизной снежного покрова, и, только вспугнутые Мойноком, они вновь поднимались в воздух, заманивая юного охотника все дальше и дальше, на белки.

К вечеру Кирик убил несколько птиц и, ловко лавируя на лыжах между камнями, возвращался к жилью. Когда он проходил самое узкое место ущелья, где гладкие отвесные скалы сжимали русло реки, неожиданно впереди раздался оглушительный грохот. Испуганный Кирик увидел, как снежная лавина сползла с горы и закрыла низ ущелья. Теперь оставался только один путь: через мертвые, покрытые вечным снегом горы.

Ночь застала мальчика сидящим у костра под выступом большого камня. Вода и ветер образовали здесь углубление, напоминающее своим видом небольшую пещеру.

Здесь было тепло и сухо. Уставший за день, Кирик прислонился к стене и незаметно уснул. Мойнок улегся возле выхода и оберегал сон юного хозяина, не спуская умных глаз с потухшего костра.

Настало утро, но солнца еще не было, только на вершинах сверкали снега.

Кирик вылез из-под укрытия и направился к месту обвала.

Снег и камни сплошной стеной перегородили ущелье, и мальчик с грустью повернул обратно. Прошел знакомый камень, под которым провел ночь, и стал подниматься вверх по течению Яргола. В одном месте крутизна скал оказалась меньше, и Кирик сделал попытку выбраться из ущелья. Осторожно ступая, чтобы не свалиться в Яргол, цепляясь за кусты каменной таволожки, шаг за шагом он поднимался все выше и выше. В трех метрах над головой, из узкой расщелины, виднелся могучий корень кедра. Он свисал длинными отростками, как бы протягивая их мальчику. Но как ухватиться за них? Из расщелины, видимо, глубокой осенью вытекала почвенная вода. За зиму она застыла огромными сосульками, которые лежали на пути. Продолбить ступеньки во льду было нечем. «Надо, чтобы выбрался отсюда хотя бы один Мойнок. Если Мойнок найдет Темира, то я буду спасен», подумал Кирик. Подняв на руки подползшего Мойнока, мальчик резким движением подбросил его на выступ камня. Собака легко перепрыгнула на камень и стала карабкаться вверх.

Вскоре ее радостный лай возвестил, что она находится на просторе тайги. Кирик, прижавшись спиной к обрыву, посмотрел вниз. Обвал спрятал от его взора знакомые места, где была избушка.

Кирик стал спускаться. Сверху посыпались мелкая галька и мокрый снег.

Подняв голову, мальчик увидел, что Мойнок ползет вслед за ним.

– Нельзя! Иди домой!

Мойнок заскулил.

– Домой! – В голосе хозяина послышалась повелительная нотка.

Послушный пес неохотно поднялся вверх и, следя за движениями мальчика, улегся на краю обрыва.

Спустившись, Кирик побрел на белки. Подъем становился все труднее. Ущелье постепенно расширялось, но зато было сплошь покрыто толстым слоем льда. Лыжи были уже не нужны; наоборот, чем выше поднимался мальчик, тем сильнее тянули они вниз. Отвязав ремни, мальчик взял лыжи подмышку и шаг за шагом стал приближаться к белкам.

Порой он внимательно оглядывал голые скалы в поисках выхода, но их гладкие, точно обтесанные, стены гнали его дальше на ледник.

Часа через два, почти обессиленный от тяжелого подъема, он неожиданно увидел впереди себя Мойнока.

Пес полз на брюхе, виляя виновато хвостом, и, поравнявшись с Кириком, опрокинулся на спину, задрав лапы вверх.

Кирик обрадовался собаке и, присев на корточки, погладил ее по голове.

«Если Мойнок спустился в ущелье, значит где-то есть выход», мелькнуло у него в голове. Поднявшись на ноги, он подал голос:

– Мойнок! Собака вскочила.

– Домой!

Пес метнулся в сторону и вильнул хвостом.

– Пошли домой! – Кирик сделал шаг вперед. Мойнок, скользя по льду, повел своего хозяина влево от основного русла.

Вскоре Кирик заметил, что между двумя скалами черной лентой протянулась вверх узкая полоска мелкой россыпи камней. Видимо, Мойнок и спустился по ней.

Так и есть. Пес уверенно стал подниматься вверх, оглядываясь на хозяина. Через час мальчик выбрался из ущелья и увидел темневший внизу кедрач.

Усталости как не бывало. Став на лыжи, Кирик поспешно зашагал к лесу и в сумерках достиг избушки. Не раздеваясь, он повалился на нары и тут же уснул.

Проснулся Кирик от настойчивого стука в дверь и радостного повизгивания Мойнока.

Мальчик быстро соскочил с нар и открыл дверь.

Перед ним стоял Темир, а рядом – улыбающийся Янька.

Глава седьмая

Прошла весна. Наступал месяц малой жары – июнь. Кирик с Янькой жили в избушке Яргольского ущелья. Изредка их навещал Темир с Мойноком, и каждый его приход был для ребят настоящим праздником. Однажды он пришел особенно радостный:

– На фронте солдаты не хотят воевать за царя и порой отказываются идти в наступление. А у нас тоже новости! Теньгинский волостной старшина Сапок устраивает на днях конские состязания, заезд на пятнадцать верст. Соберутся лучшие борцы и наездники Алтая. Ждут из Бийска исправника. Сапок объявил народу, что первый наездник получит все, что попросит; второй – двух лошадей и десять овец; третий – лошадь и корову. Большой будет праздник!.. Я готовлю буланого, – добавил Темир после минутного молчания.

Кирик знал небольшого сухопарого коня Темира с развитой грудью, тонкими жилистыми ногами и челкой, доходившей до темных, агатовых глаз.

Сдерживая охватившее его волнение, Кирик спросил:

– А кто поедет на буланом?

– Ты, Кирик. Ведь если буланый придет первым и этот проклятый Сапок сдержит свое слово, ты будешь свободен от Зотникова.

Мальчики с радостным криком бросились к Темиру и повисли на нем, стремясь свалить охотника на пол. Темир со смехом отбивался от расшалившихся ребят. Когда порыв радости прошел, Кирик спросил с тревогой:

– А если буланый отстанет, тогда как?

– И тогда, Кирик, не все еще пропало, – усмехнулся Темир. – Не горюй! – успокаивающе добавил он, видя, что мальчик опустил голову. – На буланого я надеюсь. Вот только одного боюсь: бай Аргымай, отец Сапока, привел, говорят, какого-то чужеземного коня. Народ рассказывает, что такого коня на Алтае еще не было… Однако, я пойду! – Охотник поднялся.

– Темир, – обратился к нему Янька, – можно с Кириком сходить в Тюдралу, маму повидать?

– Сходите, только на глаза Зотникову и Чугунному не попадайтесь.

Свистнув Мойнока, Темир легким, упругим шагом направился к лесу. Кирик вздохнул.

– Может, буланый вынесет, – прошептал он тоскливо.

На следующий день ребята отправились в Тюдралу. Обрадованная Степанида достала где-то муки и угостила их пирогами с рыбой.

Ребята погостили у нее три дня и собрались в обратный путь.

– Возвращайтесь скорее оба! В огороде у меня скоро огурцы поспеют! – крикнула она им вслед.

– Ладно, – ответил Янька.

Степанида возвратилась в избу, села к окну и задумалась. Отпускать Яньку ей не хотелось, но жалость к Кирику взяла верх, и женщина поникла головой.

«Если не отпустить Яньку, что станет с Кириком?

В Тюдрале ему жить нельзя, в Мендур-Соконе – тоже. У Зотникова – хуже каторги. Когда же все это кончится? Где выход?» Не найдя ответа на свои мысли, Степанида опять вышла из избы и долго смотрела на дорогу, по которой ушли ребята.

Тем временем, пройдя километров пять от села, Кирик с Янькой в сопровождении Делбека свернули с дороги и стали подниматься вверх по ущелью Яргола. Место здесь было глухое и пользовалось недоброй славой.

Тропинка, по которой они шли, вилась по гребню горы и круто спускалась в небольшую ложбину. Взглянув вниз, ребята увидели человека, сидящего к ним спиной у костра.

Делбек хотел было кинуться на незнакомца, но Янька, зажав пасть собаки, оттащил ее в кусты. Широкая спина и длинные руки этого человека показались Кирику знакомыми. Притаившись в густой траве, приятели стали наблюдать за сидящим. Рядом с ним лежал топор. Недалеко паслась оседланная лошадь. Незнакомец подбросил хвороста в огонь и повернул лицо в сторону ребят.

Кирик чуть не вскрикнул от испуга. У костра сидел Иван Чугунный. Что ему здесь было нужно?

Теряясь в догадках, мальчики переглянулись и поползли обратно в гору.

«Только бы не залаял Делбек!» пронеслось в голове Яньки, и, продолжая успокаивать собаку, он пополз последним, оглядываясь на страшного человека.

Выбравшись на гребень горы, друзья, прячась за деревья, направились к охотничьей избушке, до которой оставалось около шести километров. Часа через два они добрались до жилья.

– А ты не заметил, Кирик, жерди у костра? – спросил Янька.

– Да, видел. И жерди и отесанные колья.

– Зачем они понадобились ему, не понимаю… – Янька почесал за ухом.

– И я тоже, – признался Кирик. – Должно быть, Зотников что-то затевает. Неспроста Иван забрался сюда. Надо посмотреть. Сходим завтра?

На следующий день, забравшись на противоположную от костра скалу, они стали наблюдать за Чугунным.

Иван с остервенением вбивал колья в землю, огораживая небольшую площадку. Один конец ее упирался в скалу, второй вел к горе, постепенно суживаясь. Изгородь представляла собой как бы треугольник с узким открытым пролетом по дну ущелья.

– Готовит загон для лошадей, – высказал догадку Янька.

Кирик молча кивнул головой.

– Загонят чужих лошадей и будут ставить свое тавро. Воры! – Янька сплюнул.

Ребята вернулись к избушке.

Назавтра, захватив ружье и Делбека, мальчики с утра заняли наблюдательный пост на гребне горы. Зотниковский работник был не один: на привязи стояли три оседланные лошади. Вскоре показались их хозяева.

Впереди шел Чугунный. Он нес на плечах походную кузницу. За ним шагал какой-то незнакомый алтаец. Приглядевшись к нему, Кирик узнал Яжная. Лица третьего не было видно. Но когда он подошел к изгороди, ребята увидели своего злейшего врага – Евстигнея.

Оглядевшись, заимщик задрал бороду вверх.

– Отсюда кони не уйдут. Надо только гнать их без передышки. Где сейчас табун? – обратился он к Яжнаю.

– Чей?

Евстигней выругался.

– Да не все ли нам равно, чей? Лишь бы были кони, а тавро поставить мы сумеем… Так ведь, Ваня? – спросил он своего подручного.

– Правильно. Наше клеймо – наши и кони, – ухмыльнулся Чугунный и стал налаживать кузницу.

Наложив от костра углей в горн и приладив мех, он нажал ногой на педаль треноги.

Рассыпаясь веером, полетели искры. Чугунный сунул в угли железное тавро. Раскалив докрасна, приложил его к свежеотесанной жерди. Вынул из мешка второе тавро и, проделав с ним то же, что с первым, спрятал оба тавра у основания лиственницы, закрыв их травой.

Через минуту, вскочив на коней, все трое скрылись из виду.

Янька с Кириком поспешно спустились с горы и подошли к изгороди.

На одной из жердей крупными буквами было выжжено «Е» и «3» – тавро Евстигнея Зотникова; ниже стояла буква «Я» – знак Яжная.

Друзья молча посмотрели друг на друга.

– Понял? – после короткого молчания спросил Янька. – Они сейчас ищут по тайге табун алтайских лошадей и пригонят его сюда для таврежки.

– Вот грабители! – воскликнул Кирик.

– Отчего разбогатели Яжнай и Евстигней? Думаешь, их богатство честным трудом нажито? Мы вот что сейчас сделаем! – Глаза Яньки заблестели. – Спрячем оба клейма.

Ребята разгребли траву, вытащили железные тавра и спрятали их в кустарнике. Потом скрылись за скалой.

Огороженная площадка была видна как на ладони. Ждать пришлось долго. Наконец послышался топот приближающихся лошадей, и табун голов в пятнадцать стремительно влетел на площадку и заметался по загону. Не отставая, следом за табуном на рыжем жеребце вихрем пролетел Евстигней и, спрыгнув на ходу с лошади, кинулся к пролету и задернул жерди. Лошади оказались в ловушке.

На взмыленных конях примчались Яжнай и Чугунный. Хлопая бичами, они сгрудили пойманных лошадей посредине загона. Это были молодые – до двух-трех лет, – сытые, не знавшие узды, полудикие кони. Их вожак храпел, бил копытами землю и злобно скалил зубы на суетившихся людей.

Кирик вздрогнул. Ему показалось, что табунный вожак – жеребец Темира: та же буланая масть, те же длинная челка и грива. Заныло сердце.

Между тем Яжнай размотал один конец аркана и набросил его на ближайшую лошадь. Брыкаясь, конь то поднимался на дыбы, то падал на землю, но чем сильнее он бился, тем туже стягивала веревка его шею.

– Неси тавро! – крикнул Евстигней Ивану. Топая, как медведь, Иван направился к лиственнице.

Пошарил рукой в траве и раскрыл в изумлении глаза. Тавра не было.

– Ну, что ты там возишься? – крикнул Зотников. Чугунный поднялся.

– Тавров нет, – прохрипел он наконец простуженным голосом.

– Как нет? Обоих? – Встревоженный Зотников подошел к Ивану.

– Обоих, – подтвердил тот и заскреб затылок.

– Что за оказия! – пробормотал про себя Зотников и оглянулся воровски. – Яжнай, пойди-ка сюда! – позвал он приятеля. – Тавра пропали.

Подошедший Яжнай испуганно уставился своим единственным глазом на Зотникова.

– Ну просто диво берет, кто мог быть! Ежели алтайцы, то они бы разворотили загородку. – Евстигней трусливо оглянулся и зашагал по поляне. – Остается, пожалуй, одно: ехать в Тюдралу и заказывать новое тавро.

– А с лошадьми как? – спросил Чугунный.

– Ты оставайся здесь, карауль. К утру вернемся, – ответил хозяин.

Евстигней с Яжнаем уехали. Сумрак сгущался. В ложбине стало темно. Иван развел костер и, поглядывая изредка на притихших лошадей, начал дремать.

Янька зашептал на ухо Кирику:

– Надо спуститься вниз и выпустить из загона лошадей.

– А Чугунный?

– Подойдем к нему с двух сторон. Я с ружьем зайду с загона, а ты с Делбеком станешь у пролета. Как только я выстрелю, снимай жердь и натрави на лошадей собаку. Чугунный подумает, что на него напали беглые, ну и даст тягу.

Ребята спустились с горы. Кирик пополз к лошадям, а Янька с ружьем наготове осторожно направился к дремавшему у костра Ивану.

Прошло несколько минут. Раздался выстрел.

В тот же миг упала жердь и послышался свист.

Мимо ошалевшего от страха Ивана пронесся в темноте и с громким лаем бросился в загон лохматый Делбек.

Лошади стояли тесной кучей, не двигаясь, и с опаской поглядывали на незнакомую собаку. Вскоре, напуганные вторым выстрелом, они шарахнулись на середину загона и, описав полукруг, помчались через открытый пролег в ночную темь Верхнего Яргола.

Чугунного у костра уже не было. Он бежал что есть духу и, запнувшись о какую-то корягу, упал в траву. Там и пролежал до рассвета.

Утром он рассказывал Евстигнею:

– Как вы уехали, с вечера было тихо. Ночью слышу над головой: бах! Я не оробел. Вскочил. Слышу, упала жердь. Потом поднялся крик, шум, и опять – бах! Их, наверно, было человек десять. Что делать? Одному не совладать, ну и подался в лес…

Зотников сгреб бороду в кулак и переглянулся с Яжнаем.

– М-мда, – промычал неопределенно заимщик. – Изгородь, колья надо убрать, кузницу отвезти домой.

Вскочив на лошадь, он подал Яжнаю знак следовать за собой.

* * *

Стоял июнь 1916 года.

Теньгинский волостной старшина Сапок Кульджинов устраивал праздник. На берегу реки, что протекала ниже стойбища, горели костры. Сапок не жалел баранов на угощение гостей. Из Онгудая прибыл полицейский пристав Огарков с тремя стражниками.

Приехал Евстигней Зотников со Степанком и Чугунным. Прискакал нарядно одетый Яжнай. Ожидали приезда бийского исправника Кайдалова, который задержался по служебным делам.

Высланные на Чуйскую дорогу дозорные донесли старшине, что исправник в сопровождении небольшого конвоя казаков спускается с перевала.

В двухэтажном доме, где помещалась волостная управа, засуетились. Вытащили цветные, украшенные причудливым монгольским орнаментом большие кошмы и разостлали от ворот к дому.

Простой народ толпился тесной кучей недалеко от управы. За пригорком показалась пыль.

– Дорогу! Дорогу! – размахивая нагайкой, кричал передний казак.

Вскоре показалась мягкая рессорная коляска, из которой вылез тучный исправник.

Пристав вытянулся в струнку. Сапок склонил перед гостем голову и сказал подобострастно:

– Пусть будет покрыто травой место, где ты ночуешь, пусть будет праздничным место, куда ты приходишь! Прошу в дом.