Текст книги "В степях Зауралья. Книга 2"

Автор книги: Николай Глебов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 11 страниц)

Глава 24

В купе одного из классных вагонов скорого поезда Омск – Челябинск, развалившись небрежно на сидении, в обществе двух офицеров ехал молодой человек. Тут же в углу висела его шинель с блестящими вензелями Томского университета. Среднего роста, плотный, с мужественными чертами лица, он выгодно отличался от соседей по купе, помятые физиономии которых носили следы беспробудного пьянства.

Поджав под себя ноги, студент продолжал прерванную приходом кондуктора беседу:

– Нет, как ни говорите, у Ильи Ефимовича Репина крупнейший талант. Возьмите его картину «Не ждали». Она оставляет глубокий след у зрителей, заставляет задумываться о превратностях судьбы человеческой. Или «Бурлаки», сколько социальной насыщенности. Изумительно! – студент опустил онемевшую ногу на пол и продолжал: – Это подлинно реалистическое искусство! – Он вскочил на ноги и, открыв портсигар, предложил офицерам папирос. Один из них, закуривая, сказал флегматично:

– Я предпочитаю натюрморты в виде битой дичи, рыбы и прочей снеди. Глядя на них, приобретаешь аппетит.

– Недурно бы жареную курицу и бутылочку водки, – потягиваясь, отозвался второй. – Изобразительное искусство – чепуха, я признаю только порнографические открытки! Хотите посмотреть? – Студент отмахнулся и тревожно посмотрел на дверь.

В купе вошел офицер разведывательной службы. Козырнув коллегам, он извинился и потребовал документы.

Молодой человек не спеша подал паспорт, студенческий билет и удостоверение Томского университета на имя Михаила Ивановича Зорина, студента третьего курса горного факультета, командированного для прохождения практики на Урал.

Проверив документы, контрразведчик внимательно посмотрел на Зорина и вышел.

Поезд приближался к Челябинску.

Выглянув в окно, студент сказал торопливо:

– До свидания, господа, – приложив руку к козырьку фуражки, Зорин вышел с вещами в коридор.

Замедляя ход, поезд остановился у закрытого семафора. Апрельское солнце светило ярко, заливая теплом железнодорожные постройки и пути. Оглянувшись по сторонам, Зорин вышел из вагона и направился к виадуку.

Это был Андрей, приехавший из Омска для связи с челябинскими большевиками.

После события у Черного Яра он с неделю скрывался на конспиративной квартире по Степной. Однажды ночью Фирсов проснулся от какого-то тревожного чувства, полежал с открытыми глазами и, услышав осторожные шаги хозяйки, поднял голову.

– Возле палисадника кто-то ходит, – прошептала женщина.

Андрей быстро оделся, припал к окну и увидел в сумраке ночи возле палисадника человека. На углу, возле ворот виднелся силуэт второго.

«Слежка, – пронеслось в голове Фирсова. – Надо предупредить товарищей! Но как выбраться из дома?»

– Ход еще есть? – спросил он тихо хозяйку.

– Через кухню на чердак. Там можно спуститься через слуховое окно в соседний переулок.

Домик был низенький, как у большинства жителей на Степной улице. Открыв отверстие на чердак, Андрей осторожно выглянул из слухового окна. В переулке стояла мертвая тишина. Фирсов, придерживаясь за карниз, спустил ноги, на миг повис в воздухе и легко спрыгнул на землю. Через полчаса он был в доме одного из членов подпольного комитета.

– Наконец-то! Мы так боялись за тебя, наделал ты, брат, переполоху в стане белых. И сейчас колчаковские ищейки рыщут по Омску в поисках таинственного поручика Топоркова, – улыбнулся подпольщик.

В ту ночь в доме Симакова огонек светил до утра. Днем Андрей встретился с Парняковым, который направил его в Челябинск для связи.

– Учти, что там идут провалы, видимо, действует рука опытного провокатора. Будь осторожен!

Получив еще в Омске адрес явочной квартиры, Фирсов направился в железнодорожный поселок. Вскоре он постучался в калитку домика, стоявшего в конце улицы. На стук вышла хозяйка. Увидев незнакомого человека, замялась и только после того, как Андрей назвал условный пароль, пропустила его в дом.

…После бессонных ночей в Омске и в поезде Андрей только сейчас почувствовал страшную усталость и забылся тяжелым сном.

Разбудил его мужской грубоватый голос, который слышался за закрытой дверью.

– Ремонт паровозов мы и так задерживаем под разными предлогами, из депо скоро не выпустят. Как дела на копях?

– Шахтеры вместо угля выдают на-гора землю. Держатся крепко, – ответил второй.

– Это хорошо! – этот голос, видимо, принадлежал хозяину явочной квартиры, так как он же обратился к женщине:

– Самоварчик бы на стол, Аннушка, чайку попить охота, да и пора будить товарища.

Скрипнула дверь. На пороге показалась хозяйка и обратилась к Андрею:

– Вставайте! У меня самовар готов.

Фирсов вскочил с постели и через несколько минут вышел в комнату. Поздоровавшись, сел за стол.

Хозяин, взглянув на окно, весело закивал:

– Ростовцева идет, – сообщил он шахтеру и, поднявшись со стула, стремительно вышел из-за стола. Нервно перебирая пуговицы кителя, побледневший Андрей не спускал глаз с дверей. Вскоре в сенях послышались легкие шаги и неторопливый стук.

– Заходи! Заходи! – хозяин распахнул дверь. Христина замерла на пороге.

– Андрей! – девушка бросилась к приезжему, припала к его плечу и заплакала.

Андрей нежно приподнял ее голову и долго не мог оторваться от ее лица.

Глава 25

Через Христину Андрей установил тесную связь с подпольной организацией Челябинска.

Комитет поручил ему вести работу среди солдат полка имени Шевченко. Полк был укомплектован из молодых переселенцев с Украины, семьи которых жили в Кустанайском и Петропавловском уездах.

Рослые и загорелые степняки держались отдельными группами, были замкнуты, молчаливы и косо поглядывали на своих командиров.

Казармы охранялись строго. Мобилизованные насильно в армию Колчака хорошо помнили карательную экспедицию полковника Разделишина, который после расправы с усть-уйской беднотой, обрушил кровавый террор на поселки переселенцев. У многих солдат были свежи в памяти дым пожарищ, порка отцов и матерей, угон скота и его распродажа.

Восемнадцать тысяч расстрелянных и утопленных в Тоболе повстанцев – таков итог Кустанайской трагедии, такова цена авантюры анархиста Жиляева, возглавлявшего в то время партизанское движение в уезде.

Андрею удалось проникнуть в казармы полка имени Шевченко под видом раненого солдата, возвращавшегося из полевого госпиталя в село Федоровку, Кустанайского уезда.

– Земляков бы повидать, – заявил он дежурному офицеру и подтянул к себе, висевшую на лямке руку.

– Документ? – резко спросил тот. Андрей долго шарил за пазухой в поисках отпускного удостоверения, снял солдатскую папаху, заглянул в подкладку, нет ли его там и неторопливо полез за голенище сапога. – Должно тут.

Офицеру надоело ждать:

– Проходи!

После утомительной маршировки солдаты группами сидели на нарах и, обжигаясь, пили из жестяных кружек вечерний чай.

Нащупав в боковом кармане удостоверение, выданное подпольным комитетом на имя солдата Василия Клименко из хозяйственной команды 11-го Уральского полка, Андрей, не торопясь, стал пробираться узким проходом между нар.

– Эй, служба, что здесь ходишь? – обратился к нему сидевший на нижних нарах солдат.

– Сказал бы словечко, да волк недалечко, – ответил поговоркой Андрей и оглянулся по сторонам.

– У нас волков нет. Садись чай пить с нами, – приветливо заговорили солдаты, уступая пришельцу место.

– А теперь, братцы, как говорил мой дед, кашу кушайте, сказку слушайте, к присказке прислушивайтесь да на ус мотайте, – начал Андрей и еще раз посмотрел по сторонам.

– Складно получается, – оживленно заметил один из солдат. Со второго яруса свесилось несколько любопытных голов.

– Ездил я недавно в Омск. Вышел как-то раз из вагона на разъезде. Смотрю, целый эшелон мертвяков на путях стоит. Спрашиваю, что за люди? «Солдаты, от тифа померли. Хоронить некому». Вот, думаю, забота о нашем брате. Даже в земле места нет. А в самом Омске господа офицеры пируют.

– Будет и им похмелье, – сумрачно отозвался кто-то с верхних нар.

– Погоди, Сергиенко, не мешай, – прервал товарища сидевший рядом с Андреем солдат. – Рассказывай, служба, дальше!

– Хорошо… хожу по улицам Омска, смотрю, разные господа с дамочками на рысаках катаются – им и война нипочем.

– Факт, – стукнул кружкой о нары немолодой солдат Костюченко Федор, призванный недавно в полк. – Мы вот воюем, а они пируют. Им пышки, а нам шишки. Так я говорю? – Федор обвел взглядом товарищей.

Андрей вел беседу осторожно, изучая настроение солдат. Рассказал о переходе отдельных частей на сторону Красной Армии, о партизанском движении в тылу, о деятельности Урало-Сибирского бюро РКП(б) и той огромной помощи, которую оказывают партизанам рабочие горного Урала.

– Через караульный пост можно не ходить, – провожая его, сказал Костюченко. – В заборе есть проход. Сейчас покажу, – Федор направился с Фирсовым через казарменный двор. Прошел колодец и отодвинул одну из досок забора.

– Доска держится только на одном верхнем гвоздике, – устанавливая ее на прежнее место, сказал он. – Приходите завтра вечером. Я позову ребят из соседней роты. У нас народ надежный, не подведем, да и командир, капитан Нечипуренко, не особенно дружит с полковым начальством.

С капитаном Нечипуренко Андрею пришлось столкнуться неожиданно.

Как-то раз, закончив очередную беседу с солдатами, он направился к выходу и был остановлен высоким, сутулым офицером, обходившим в это время казарму.

– Кто такой?

Фирсов вынул удостоверение на имя Клименко.

– Не́чего тут шляться ночью. Если надо кого видеть, приходи днем.

– Господин капитан… – пропуская мимо себя Нечипуренко, начал Андрей.

– Чтобы больше тебя не видел! – не слушая, пробурчал в усы офицер и повернулся к Фирсову спиной.

Капитан царской армии Нечипуренко был старый армейский служака из неудачников, тянувших свою лямку как нечто необходимое. Когда-то он мечтал об академии, был полон надежд, но, потеряв жену, пал духом и безропотно покорился судьбе. Замкнутый по натуре, он весь ушел в себя, смирился с незавидным положением в полку и свободное от занятий время уделял шахматам и своей собаке по кличке «Нерка». В иные дни капитан напивался, пинал ногой шахматную доску и, обняв Нерку, жаловался ей на людей. Собака, как бы понимая хозяина, положив голову на его плечо, жалобно скулила. Пьяные глаза Нечипуренко, разыскав сидевшего в углу денщика-башкира, сумрачно останавливались на нем:

– Юсупко!

Денщик проворно выскакивал из угла и вытягивался перед капитаном.

– Ты за что воюешь?

Козырнув, денщик чеканил заученные слова:

– Наша воюет, чтоб на неделе был базар, а в год три ярмарки.

– Дурак ты, Юсупко.

Денщик охотно соглашался с пьяным командиром и, помедлив, спрашивал:

– Самовар ставить?

– Ставь, – вяло махал рукой Нечипуренко.

Вечером капитан, подперев рукой давно не бритую щеку, пел заунывно:

 
…Реве та стогне Днипр широкий,
Сердитый витер завива…
 

Прошло недели две с тех пор, как Андрей начал вести работу среди солдат.

В третьей роте первого батальона полка имени Шевченко создалось уже крепкое ядро революционно настроенных солдат. Прокламации и воззвания Урало-Сибирского бюро РКП(б) и Челябинского подпольного комитета появились и в других подразделениях.

Полковое, начальство встревожилось: охрана казарм была усилена, Нечипуренко перевели в хозяйственную команду и на его место был назначен новый офицер, поручик Нестеренко. Выходец из кулацкой семьи с Поволжья он жестоко расправлялся с революционно настроенными солдатами, мстил им за отца, имущество которого было конфисковано красными. Небольшого роста, круглый, как шар, Нестеренко, казалось, был наполнен жидкостью, – стоит проткнуть, и она хлынет из него, как из бочки, отравляя воздух зловонием.

Первая стычка Нестеренко с солдатами произошла во время учения во дворе казармы. Юсуп Валеев, бывший денщик Нечипуренко, откомандированный в строевую часть, сделав неумелый выпад со штыком, поскользнулся на талом снегу и упал.

Взбешенный Нестеренко дал солдату пинка и заорал на весь двор:

– Скотина! Владеть штыком не умеешь!

Валеев с трудом поднялся с земли и, ощупав ушибленное колено, стоял с низко опущенной головой.

– Начинай сначала!

– Не могу, нога болит…

Резкий удар в лицо заставил Валеева пошатнуться. В тот же миг он взметнул штык на офицера.

– Собака! Кишки пускам! – выкрикнул он и, побледнев, двинулся на Нестеренко.

– Сволочь! Солдат бить? – послышались крики. – Царские порядки устанавливать. Дай ему, Валеев, по башке, а я прибавлю! – Костюченко с винтовкой наперевес шагнул из строя. Шум нарастал.

Нестеренко трусливо попятился к стене казармы, но, запнувшись, упал.

– Бараний пузырь!

– Проколоть его штыком!

– В сартир головой!

Волнение перекинулось и на другие роты.

Вечером командир полка связался по телефону со штабом 12-ой Уральской дивизии, и полк было решено перебросить к линии фронта, на один из участков реки Белой.

Глава 26

Ночь была теплой. Изредка накрапывал дождь. Подняв воротник шинели, Андрей зашагал быстрее. Пройдя бани Барского, свернул на Уфимскую улицу. Вскоре он оказался в яркой полосе света уличного фонаря и неожиданно был остановлен двумя офицерами.

– А, студиоз! Ты все еще в Челябинске? Почему в солдатской шинели? – хлопнув фамильярно, по плечу Андрея, спросил один из них.

Фирсов узнал своих попутчиков, ехавших с ним в одном купе из Омска.

– Служишь? Или студенческую форму пропил? А? – забросал его вопросами один из офицеров. – Знаешь, сегодня мы с Костей решили кутнуть, – продолжал он, кивнув головой на приятеля. – Идем с нами в ресторан!

Фирсов отказался.

– Ну нет, брат, шалишь, мы тебя не отпустим. Ты что, выпить за победу над красными не хочешь? Костя! На абордаж студиоза! – второй офицер бесцеремонно подхватил Андрея под руку и потащил к стоявшему на углу ресторану.

Свободных мест не было. Выдернув стулья из-под сидевших за столиком штатских, офицеры позвали официанта.

– Платите, господа, деньги и марш отсюда! – скомандовал Костя.

Штатские запротестовали. Андрей хотел незаметно уйти, но рука первого офицера держала его крепко за плечо.

– Икры, графин водки и сигарет, – распорядился второй офицер подошедшему официанту и подвинул стул Андрею. – Садись, студиоз, рассказывай о богатствах земли Уральской, да, впрочем… – офицер махнул рукой, – все пойдет Уркварту, – и, грузно опустившись на стул, затянул хрипло:

 
Замолкли струны моей гитары,
А я девчонка из Самары…
 

– Эх, студиоз, тоску наводит эта песня… напьюсь я сегодня до чертиков!

Не слушая офицера, Андрей с беспокойством поглядывал на дверь, в которую входили все новые посетители. Официант принес водку и закуску.

– За славу нашего оружия! – поднимая бокал, произнес Костя.

Андрей извинился и вышел в гардеробную:

– Простите, забыл платок. – Возвращаясь, заметил за столом третьего офицера.

– Знакомьтесь, поручик Гирш, глаза и уши Челябинска, – произнес, ухмыляясь, приятель Кости.

Андрей насторожился. «Контрразведчик», – промелькнуло у него в голове. Сухо поклонившись, Фирсов занял свой стул.

Вскоре появился второй графин. Взглянув на часы, Гирш заторопился и, вынимая бумажник, уронил на пол записку.

Андрей наступил на нее ногой. Когда контрразведчик вышел, Фирсов, сделав вид, что поправляет сапог, сунул ее за голенище.

Сославшись на головную боль, он простился с офицерами, поспешно зашагал домой.

Была поздняя ночь. Андрей перешел мост, свернув вправо, остановился возле небольшого домика. Дверь открыла Христина, спросила с тревогой:

– Что так поздно?

– Засиделся в ресторане с двумя колчаковцами! – Андрей подошел к лампе, развернул записку.

«Сегодня в час у Госпинаса разговор с «Марусей», – прочитал он. – Очевидно, речь идет о девушке, но почему «Маруся» в кавычках? – Фирсов потер себе лоб.

– Странная записка, – подавая ее Христине, сказал он.

– Госпинас – это начальник Челябинской контрразведки. Видимо, у него сегодня в час ночи назначен разговор с «Марусей», – высказала свою догадку Христина.

– Но почему Гирш взял имя девушки в кавычки?

– Подожди, Андрей, – Христина слегка побледнела и, как бы страшась догадки, произнесла с расстановкой: – Маруся – это партийная кличка Николая Образцова. Нет! Его отец – старый член партии. – Точно отгоняя страшную мысль, Христина сделала шаг от мужа.

– Сколько сейчас времени? – спросил Андрей.

– Без десяти двенадцать? – Спрятав записку Гирша в потайной ящик, Андрей достал из него револьвер.

– Ты думаешь проследить «Марусю»?

– Да. Только плохо, что я его не знаю…

– Ты его сразу узнаешь, – сказала Христина. – Он выше среднего роста, папаха всегда заломлена на затылок, походка легкая, как бы танцующая… Береги себя, Андрюша, – заботливо закончила Христина и обняла мужа.

– Если к утру не вернусь, заяви комитету. Пускай установят надзор за домом Образцовых.

С соборной колокольни пробило двенадцать часов. Фирсов прибавил шагу и, остановившись на углу соседнего с контрразведкой дома, плотнее закутался в плащ. У подъезда под фонарем стояли часовые.

Из темного переулка вышел человек и, озираясь, направился к контрразведке. Сказав часовым пароль, исчез в подъезде.

«Это и есть, вероятно, «Маруся», – подумал Фирсов.

Ждать пришлось недолго, Образцов вышел на улицу, осмотрелся и направился в сторону вокзала. Прячась возле стен и заборов, Андрей последовал за ним.

Городские постройки кончились. Слева виднелись низкие, обшитые тонким железом склады чаеразвесочной фабрики. Справа – пустырь. Боясь потерять Образцова в темноте, Андрей ускорил шаг. «Маруся» оглянулся и, пропустив мимо себя Фирсова, стал выжидать.

Поняв его уловку, Андрей завернул за угол чаеразвески и остановился.

Образцов прошел, не заметив слившегося с темнотой человека в плаще и бодро зашагал к виадуку. Прошел пост и оказался на кривой уличке. Оглянувшись еще раз, остановился, постучал в окно своего домика. Окна осветились. Открылась дверь в сени. На пороге, держа высоко лампу над головой, показался старый Образцов.

– Ну, что? – спросил он сына.

– Все в порядке, – ответил тот, и дверь закрылась.

Где-то глухо тявкнули собаки, под навесом соседнего двора горласто пропел петух.

Остаток ночи Андрей провел шагая из угла в угол своей комнаты, обдумывая план ликвидации провокатора.

– Нужно сейчас же итти в комитет! – взволнованная рассказом мужа, сказала Христина и быстро поднялась с кровати. – Кто мог подумать! Правда, молодой Образцов не внушал доверия, но чтоб его отец, в доме которого проходили подпольные собрания, оказался предателем!

– Да, старый ворон вел тонкую игру, – заметил Андрей. – Однако мне пора, – заторопился он. Захватив с собой записку Гирша, Фирсов зашагал на конспиративную квартиру.

Решение комитета было единодушным. Исполнение приговора поручили Андрею и двум другим коммунистам. В тот день «Маруся» был вызван в каменоломни, стоявшие в глухом бору на окраине города.

Ничего не подозревавший молодой Образцов, насвистывая, приближался к глубокой выемке каменоломни, заполненной до краев вешней и почвенной водой.

Когда из ближайших сосен отделились трое вооруженных людей, он вздрогнул, стал беспокойно оглядываться по сторонам.

Деревья стояли молчаливо. Лица троих были суровы. «Маруся» машинально опустил руку в карман широчайших галифе, где у него лежал браунинг, подарок Гирша. Не успел он нащупать рукоятку оружия, как чья-то сильная рука точно клещами сжала его горло. Провокатор упал. Оружие Образцова было уже у Фирсова.

– Попался, гадина! Сознавайся, кто, кроме вас с отцом, предавал коммунистов?

– Не знаю, спросите старика, – с трудом ворочая языком, произнес тот, поднимаясь на колени. Его испуганные глаза перебегали с одного, на другого и с животным страхом остановились на Андрее.

– Простите… – произнес он плачущим голосом. Вид «Маруси» был омерзителен.

– Простить тебя, – с трудом сдерживая гнев, произнес Фирсов. – Простить кровь Словцова, Нины Дробышевой и других коммунистов, погибших в Уфимской тюрьме? Да понимаешь ли ты, подлец, о чем просишь? – Андрей задыхался от гнева. – Вот тебе ответ, гадюка!

Прозвучал выстрел.

Тело провокатора полетело в воду, раздался всплеск и по глубокой выемке заходили круги.

Под вечер к домику старика Образцова подкатила тележка с офицером и двумя солдатами, одетыми в колчаковскую форму. Офицер вошел в дом. Поздоровался с сидевшей у стола женщиной и, козырнув слегка старому Образцову, заявил:

– Господин Госпинас просит вас прибыть, – и выжидательно посмотрел на хозяина.

– Что так срочно понадобился? – одевая пиджак, спросил тот. – Да и удобно ли ехать сейчас?

– Господин Госпинас все предусмотрел. Вы поедете как бы под конвоем. Двое солдат и лошадь вас ждут у ворот.

– Ну что ж, двинемся. Я скоро вернусь, – кивнул старик жене.

Образцов уселся в тележку. Сидевший за кучера солдат, повернул коня на окраину, направляясь на Смо́линский тракт.

– Куда мы едем? – обратился Образцов к офицеру.

– Люди господина Госпинаса задержали в Смолино одного коммуниста. Требуется установить причастность к большевикам хозяина квартиры, где был схвачен бунтовщик.

– Понятно, – старый провокатор погладил усы. – В Смолино, скажу я вам, почти все жители переметнулись к красным. Неспокойный поселок… Однако зачем же в лесок? – заметил тревожно Образцов, видя, что солдат поворачивает лошадь с тракта к видневшейся невдалеке роще.

Офицер не ответил. Когда телега остановилась на опушке леса, он подал знак солдатам и те, опрокинув навзничь провокатора, связали ему руки и поволокли в чащобу.

– Ну, старый иуда, теперь тебе все ясно? – спросил переодетый в форму офицера Андрей.

Образцов, ворочая глазами, выдохнул:

– Жаль, что вы раньше мне не попались. Виселица давно по таким плачет! – и весь затрясся в бессильной злобе.

– По ком поплачет, а тебе уже готова, отправляйся вслед за сыном! – резко сказал Фирсов и подал знак товарищам.

Через неделю после событий в бору и в Смо́линской роще Андрей благополучно перебрался через колчаковский фронт и приказом политуправления армии был назначен комиссаром в один из пехотных полков 29-ой дивизии.