Текст книги "В степях Зауралья. Книга 2"

Автор книги: Николай Глебов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц)

Глава 13

Дела на консервном заводе Тегерсена шли плохо. Зять Фирсовых все еще жил в Омске, сколачивая вместе с иностранцами новое акционерное общество по добыче руды в горном Алтае.

Пытался он втянуть в это дело и Никиту, но старик заупрямился.

– Мне и в Зауралье дел хватит: мельницы надо налаживать, да и с твоим заводом хлопот немало. Одни ведь стены остались после пожара. А насчет алтайской руды – уволь, в небе журавлей ловить не привык… Мыльные пузыри пускай со своими англичанами.

Тегерсен вздохнул.

– Завод в Зауральске нерентабельный, машин плех.

– Сам ты, прости восподи, плех, – махнул рукой Никита и отрезал: – А в алтайское дело я вам ни копейки не дам! Завязнешь в долгах – и вытаскивать не буду!

Огорченный неудачей Тегерсен направился на половину Василисы Терентьевны. Старушка приняла его приветливо, за чаем долго расспрашивала о дочери.

– Чтобы приехать вместе, – вздохнула она. – Стосковалась я по ней.

– Агния Никитична просила передать вам поклон, как это сказывайт, – Тегерсен наморщил лоб, – забывайт.

– Может, сказала: передай матушке земной поклон?

– Да, да, – обрадованно закивал он головой.

Василиса Терентьевна поднесла платок к глазам.

За последние два года она очень изменилась. Щеки стали дряблые, глаза ввалились. Ста́рила тоска по старшему сыну. Еще в начале лета, перебирая в сундуке вещи Андрея, она нашла студенческую фотографию. Опустившись на колени, Василиса Терентьевна долго всматривалась в дорогие черты сына и не заметила, как вошел Никита. Он неожиданно вырвал из ее рук карточку.

– На Андрюшку смотришь, большевика! – зашипел он на Василису и, разорвав портрет сына, придавил его сапогом.

Лицо матери вспыхнуло. Вскочив на ноги, она что есть силы толкнула Никиту и, схватив половинки изорванной фотографии, гневно крикнула:

– Андрюшу тебе у меня не отнять! Вот где он живет, – прошептала она побелевшими губами и, прижав клочки портрета к груди, вновь опустилась перед раскрытым сундуком. – Господи, за что такая мука… – припав к сундуку, она горько заплакала.

– Завыла, – бросил презрительно Никита. – Ежели Андрюшка идет против меня, может он называться сыном?

Василиса молчала.

– Что молчишь, отвечай!

Василиса подняла голову и первый раз в жизни заговорила с Никитой твердо.

– Какой бы ни был он, а моя плоть.

Никита махнул рукой и поспешно вышел из комнаты.

Проводив зятя в Омск, Василиса Терентьевна как-то раз зашла по делу к своему квартиранту Охоровичу, чешскому офицеру, и заметила на столе перчатку Элеоноры. Сергей в это время был в Зауральске. Старая женщина вернулась к себе и долго сидела в раздумье у окна.

«Как бы беды не было: характер у Сергея горячий. А той «сударке» что еще надо? Живет в полном довольстве, как у Христа за пазухой».

Тревога Василисы Терентьевны оказалась не напрасной. Однажды Сергей вернулся из Зауральска ночью. Услышав в коридоре приглушенный смех Элеоноры, остановился возле дверей. Из комнаты послышался голос Охоровича и звук поцелуя. Сергей рванул дверь. Певица сидела на коленях чешского офицера и, прижав его голову к своей щеке, тихо смеялась. Увидев на пороге Сергея, испуганно вскрикнула и соскочила на пол.

Охорович поднялся на ноги, в смущении стал теребить темляк шашки. Сергей постоял с минуту у порога, как бы обдумывая что-то, и, опустив голову, вышел. На утро он распорядился запрячь лошадь в тарантас и спокойно вошел в комнату певицы.

– Съездить в лес хочу, решил отдохнуть от зауральских дел. У тебя нет настроения прокатиться со мной?

Элеонора приблизилась к Сергею и, пытаясь его обнять, спросила:

– Ты на меня не сердишься?

Сергей отстранил певицу и сдвинул брови.

– Не будем об этом говорить.

Через час они ехали по Толмачевскому бору. Горячее июльское солнце яркими полосами лежало среди деревьев, освещая густой папоротник и росший в низинах богульник. Воздух был прозрачен, насыщен запахом смолы. Всю дорогу Сергей был угрюм. Доехав до середины бора, он повернул лошадь в его глубь, удаляясь все дальше и дальше от дороги. От толчков тарантас бросало из стороны в сторону, но не обращая внимания на пеньки и кустарник, ветви которого порой хлестали по лицу, Сергей продолжал удаляться в лесную глухомань.

Элеонора тревожно посматривала на суровое лицо Сергея. Выбрав поляну, озаренную ярким солнцем, он сошел с тарантаса и не спеша вынул веревку из-под кучерского сиденья.

– Вылазь! – сказал он мрачно.

Элеонора неохотно спустила ногу на подножку тарантаса. Сергей рванул ее на траву и, повалив на землю, скрутил веревкой руки. В лесу прозвучал отчаянный вопль женщины. Стиснув зубы, Сергей поволок ее к дереву. Платье Элеоноры затрещало. Глаза певицы со страхом смотрели на молодого Фирсова.

– Сергей, Сережа! Что ты делаешь!

– А, заговорила, – задыхаясь от злобы, зашептал тот, прикручивая ее к дереву. – А с чехом тебе миловаться любо было, любо? – продолжал он, точно помешанный. – Я не то еще тебе приготовил, подлая тварь!

Вернувшись к лошади, он поспешно снял чересседельник и приблизился к певице.

Резкий удар ремня заставил Элеонору вскрикнуть. Сергей осатанело бил женщину. Сажней звала на помощь, но деревья, окружавшие поляну, были молчаливы, только какая-то пичужка испуганно метнулась в кусты.

Вскоре крики умолкли. Яркий луч солнца проник на лесную поляну, осветил лежавшую без памяти Элеонору. В лесу было тихо.

Остановив взмыленную лошадь у ворот дома, Сергей поспешно вбежал по ступенькам крыльца и направился в комнату Охоровича. Офицер с книгой сидел возле окна. Сергей, сдернув его со стула, подмял под себя. Стукнув его затылком об пол, вскочил на ноги и схватил лежавший на столе револьвер.

– Вон из дома! – крикнул он бешено и взвел курок.

Охорович с трудом поднялся и, опираясь рукой о стол, сказал:

– Я чешский офицер и не позволю, чтобы со мной обходились, как с врагом. Вы ответите. У меня есть солдаты.

– Убирайтесь ко всем чертям! Иначе я вас пристрелю, как собаку, – яростно бросил Сергей. – Ну!

Охорович, потирая ушибленный затылок, медленно вышел из комнаты, крикнув с порога:

– Вы будете отвечать перед военно-полевым судом!

Сергей опустился на стул и, обхватив голову, долго сидел неподвижно. Поднялся, провел рукой по лбу и, тяжело вздохнув, вышел. Через час он выехал из города, направляясь к Тоболу.

…Наступил вечер. В бору было попрежнему тихо. Лучи закатного солнца ласково ложились, золотили хвою и лесную поляну. Опустившись на корни дерева, лежала в тяжелом забытьи Сажней. Через прорехи порванного платья виднелись следы дегтя от чересседельника и сгустки крови.

Элеонора с трудом открыла отяжелевшие веки и, почувствовав нестерпимую боль от веревки, застонала. Вскоре до ее слуха из лесной чащобы донеслась песня и беззаботное треньканье на балалайке:

 
Барыня, топни,
Сударыня, топни..
 

Песенник приближался. Заслышав стон, умолк и, увидев привязанную к дереву женщину, торопливо направился к ней.

Это был кривой Ераско, который пробирался из Куричьей дачи в Марамыш на разведку. Поспешно развязав Элеонору, он поднял ее, покачал головой:

– Милая, да кто это тебя так разукрасил? Ишь ты, какое дело… Погоди, тут у меня знакомый мужик за бором пашет. Возьму у него лошадь. Только на телеге-то сюда, пожалуй, не добраться… – говорил он озабоченно. – Дойдешь со мной до дороги? А там в город доставлю…

Элеонора молча кивнула головой и, опираясь на Ераска, с трудом выбралась из лесной чащобы.

Дня через два, собрав с помощью Василисы Терентьевны вещи, она выехала из города.

Охорович, получив от старика Фирсова в подарок золотой портсигар, не стал настаивать на розысках Сергея.

Глава 14

Воинская часть Андрея Фирсова летом 1918 года была отправлена на Восточный фронт и включена в состав Третьей армии, действовавшей в районе Перми. Обстановка была сложной. Измотанные непрерывными боями с колчаковцами, плохо вооруженные, не имея резервов, части Третьей армии постепенна отходили на пермский рубеж.

В штабе дивизии, в состав которой входила воинская часть Фирсова, «окопались» знакомые Андрею по войне с немцами фон Дитрих и Омарбеков. Засилие старых специалистов чувствовалось и в бригадах. Ненадежен был тыл. Во многих сельских Советах и комбедах засели кулаки и их прихвостни. Начались диверсии. Взрывались полотно железной дороги и мосты. Тормозилась сдача хлеба.

Зимой Пермь пала.

Враг стремился к центру страны. Восточный фронт требовал неотложной помощи.

По предложению В. И. Ленина Центральный Комитет РКП(б) и Совет обороны направил к месту пермской катастрофы Ф. Э. Дзержинского и И. В. Сталина.

Зима стояла суровая. В лесах лежали глубокие снега. Дорог не было. Измученная десятидневным переходом часть Андрея расположилась на ночлег в одной из глухих деревушек.

Ночь. Спят темные многоверстные леса, где даже летом редко бывает человек. Зимой забредет в глухомань случайный охотник, и вдруг лесное безмолвие огласится гулким выстрелом, и вновь настанет тяжелая, гнетущая тишина.

Колчаковцы здесь не появлялись: тракт из Перми на Вятку был далеко, лесной край пугал их..

Передав отряд заместителю, Андрей выехал в штаб дивизии. Хотелось скорее знать, зачем вызывает его представитель ЦК.

Тот сидел за столом и, показав глазами на стул, произнес вежливо:

– Прошу.

Закончив письмо, Феликс Эдмундович выдвинул один из боковых ящиков и, положив перед собой личное дело Фирсова, углубился в него, делая на полях отметки красным карандашом.

– У вас высшее образование? Английский язык знаете?

– Да.

– В партию вы вступили в семнадцатом году?

– Да.

– Хорошо. Остальное мне уже известно… – подойдя к Фирсову ближе, Дзержинский сообщил:

– Организуется Урало-Сибирское бюро ЦК РКП(б). Для связи с омскими большевиками вам придется выехать туда. Вот письмо к товарищу Парнякову, – взяв пакет со стола, передал его Фирсову.

– Учтите, поручение весьма ответственное.

Простившись с Дзержинским, Андрей Фирсов вышел из вагона.

Посмотрев на улицу, запруженную оживленным народом, Андрей стал подниматься по лестнице дома, где помещался дивизионный штаб.

Его внимание привлекла небольшая группа вооруженных людей во главе с плечистым военным, остановившаяся у дверей кабинета фон Дитриха. Через несколько минут в дверях показался побледневший фон Дитрих. Последовала команда: «Отвести в Чека» и обезоруженного фон Дитриха вывели из здания.

Сутулясь, в сопровождении конвойных прошел и Омарбеков.

Андрей с облегчением вздохнул.

Глава 15

На рассвете следующего дня, получив документы на имя колчаковского поручика 46-го Исетского полка Николая Топоркова, убитого партизанами в районе Перми, Андрей выехал из Вятки.

В сером полусумраке виднелись смутные очертания домов, опушенные снегом деревья, бывшие купеческие лабазы, церкви. За мостом, на окраине города, лежала снежная равнина, а за ней шли редкие березовые рощи. Потянуло холодком. Началась поземка. Легкие волны снега с шуршанием катились одна за другой, исчезая в утренней полумгле. Монотонно гудели телеграфные провода. Прислушиваясь к их унылому напеву, Фирсов глубже спрятал лицо в башлык.

К вечеру он добрался до передовой линии. Оставив коня на заставе, стал ждать проводника. Предстояла ночь, полная опасностей, ночь, томившая своей неизвестностью. Выдержит ли он тяжелое испытание? Хватит, ли у него сил носить спокойно маску белогвардейца?

Как только на вечернем небе загорелись звезды, Фирсов зашагал в глубь леса вместе с проводником. Подоткнув полы армяка за опояску, крестьянин шел, не торопясь, осторожно обходя бурелом и валежник, торчавший из-под снега. Где-то далеко вспыхивали сигнальные ракеты и, осветив на миг феерическим светом уснувший лес, гасли. С непривычки было тяжело итти. Андрей часто проваливался в снег, запинался за коряги и никак не мог поспеть за идущим впереди крестьянином.

– Умаялся? – смахнув снег с пенька и присаживаясь на него, спросил проводника.

– Жарко…

– Дорожка нелегкая, – сочувственно кивнул проводник и полез за кисетом. – Закуривай.

Озябшие пальцы Фирсова не слушались. Рассыпав табак, он безнадежно махнул рукой, дескать, обойдусь без курева.

Крестьянин произнес добродушно:

– Не привык, должно, к махорке?

– Пожалуй, так, – согласился Андрей и спрятал руки за пазуху.

– На, покури, – сделав вторую цыгарку, проводник протянул ее Фирсову. Андрей зажег спичку.

– А смелый ты, однако, в самую берлогу идешь, – помолчав, начал проводник. – Колчак-то опасный зверюга. Ничего, мы его где рогатиной, где огнем выживем, – заявил крестьянин уверенно. – На каждого зверя надо сноровку знать, правильно ведь?

Андрей кивнул головой.

– У нас, у медвежатников, так: прежде чем обложить зверя, надо знать, куда он головой лежит, чтобы взять было легче. И в военном деле сначала разузнай, а потом бей. Так ведь?

Андрей улыбнулся.

– Правильно. Ты, оказывается, военную тактику назубок выучил.

– Небось, выучишь, когда спалят твою избу, да всю животину прирежут.

Вечером, как только стало темно, Фирсов вышел с крестьянином на тракт.

Было ясно, что белые, откатываясь от Вятки, спешат к Перми и Мотовилихе, которые они укрепили за последние дни.

Длинной лентой тянулись обозы со снаряжением и беженцами. Скрипели полозья чужеземных пушек, которые тянули рослые кони, слышалась ругань офицеров, плач женщин и детей.

Обгоняя обозы, проскакал кавалерийский эскадрон каппелевцев.

– Тягу дают, – радостно, заметил проводник.

На следующий день они вошли в город. Простившись со своим спутником, Фирсов вошел в здание вокзала и вскоре смешался с толпой солдат.

* * *

Поезд, в котором находился Андрей, часто останавливался на разъездах, пропуская встречные. Порой из окна вагона было видно, как мелькали платформы с орудиями и зарядными ящиками, затянутые наспех брезентом. Двигались воинские теплушки с солдатами и лошадьми. Однажды ночью, громыхая на стыках рельс, прошел бронепоезд. Колчаковцы начали подтягивать резервы к Перми.

Андрей лежал на верхней полке купе классного вагона и, закинув руки под голову, думал о Христине: «Жива ли?» Ему было известно лишь одно, что в Кочердыке ее сейчас нет. Последнее письмо он получил перед отправкой на Восточный фронт. Девушка писала взволнованно и радостно:

«Милый Андрей! Сегодня я получила в укоме удостоверение члена Коммунистической партии. У меня светло и радостно на душе от мысли, что сейчас я не одинока в борьбе за наше общее счастье. Как жаль, что нет тебя со мной. Я бы рассказала больше! Я жду тебя, мой родной…»

Тревога за судьбу Христины не покидала Андрея и ни фронте. И сейчас, когда он приближался к своим местам, ее образ стоял перед ним неотступно, ласковый и зовущий.

Поезд подходил к разъезду. Фирсов оделся и вышел из вагона. Полуденное февральское солнце светило ярко, освещая утонувшие в снегу железнодорожные постройки, застывшие грязные лужи, из которых торчали тормозные башмаки, накладки и другое несложное хозяйство путейцев. Поезд, видимо, застрял надолго. Маленький паровозик, точно обрадовавшись, что отцепился от тяжелого груза, запыхтел и, выпустив струю пара, весело свистнул и торопливо застучал колесами на стрелках.

Андрей остановился возле товарного состава и, заглянув в открытую дверь одного из вагонов, отпрянул от неожиданности: сложенные друг на друга, точно дрова в поленнице, лежали человеческие трупы. Фирсов бросил взгляд на соседний вагон и увидел посиневшие руки со скрученными пальцами, которые, казалось, безмолвно грозили кому-то.

Проходивший мимо Фирсова смазчик посмотрел на побледневшее лицо Андрея и сказал хмуро:

– Четвертые сутки лежат… тифозники. Целый состав. Хоронить некому. Вши померзнут, а люди… – смазчик махнул рукой, – никому до них дела нет. Вот они дела-то, господин офицер.

В голосе железнодорожника прозвучала неприязнь.

Опустив голову, Андрей медленно зашагал к своему вагону.

Омск – столица Колчака – в те дни походил на военный лагерь. По тротуарам сновали белогвардейцы в английской форме. По улицам проносились пестрые кавалькады всадников. Заломив на затылки мохнатые папахи, играя нагайками, ехали рослые семеновцы. Погоняя поджарых скакунов, мелькали мрачные фигуры конников с вышитой эмблемой – череп и скрещенные кости на рукавах – янычары Семипалатинского атамана Анненкова. С шумом промчался отряд всадников омского палача Красильникова. На повороте одной из улиц Андрей увидел черное бархатное знамя с полумесяцем, под которым ехала группа аллаш-ордынцев[2]2
  Аллаш-ордынцы – контрреволюционная, националистическая организация казахов.


[Закрыть]. Затем появился отряд вооруженных крестоносцев. О них Андрей слышал еще на фронте. Дружины «Иисуса» были верной опорой Колчака. Набранные из лиц духовного звания и деклассированных элементов, они обычно располагались во время боя в тылу ненадежных частей и беспощадно их расстреливали при попытке оставить позиции.

Лишь изредка мелькали беговые санки со штатскими в богатых шубах и нарядно одетыми дамами. Возле харчевни и притонов слышались зазывные крики пельменшиц и голоса накрашенных женщин. Андрей остановился на углу одной из улиц и пробежал глазами афишу. На ней крупными буквами было выведено:

Внимание!

Завтра в помещении зимнего театра «Аквариум» для господ офицеров и членов Ассоциации промышленников устраивается грандиозный бал-маскарад. Будут интересные маски. Играет духовой оркестр сводного казачьего полка. В буфете имеется разнообразный ассортимент вин. Получено «Клико», «Кока-кола» и японские сигареты. Вход по пригласительным билетам.

Андрей горько усмехнулся: «Составы замороженных людей в тупиках – и бал-маскарад в резиденции Колчака…»

Свернув в тихую улочку, Фирсов зашагал на конспиративную квартиру.

На следующий день он встретился с Парняковым по кличке «Сергей», который был членом Урало-Сибирского бюро ЦК РКП(б). Парняков долго расспрашивал Андрея о положении на Восточном фронте и в конце беседы заметил:

– Тебе придется поработать пока в Омске. Дальше будет видно. Не исключена возможность, что в марте нужно будет побывать в Челябинске. Кстати, ты иностранные языки знаешь?

– Английский…

– Хорошо. Я тебя направлю к одному товарищу. От него получишь необходимые инструкции по работе и начинай. Учти, что тебе придется бывать в кругу колчаковских офицеров и связанных с ними иностранных миссий. Какое у тебя образование?

– Высшее.

Парняков внимательно посмотрел на Фирсова и, положив руку на его плечо, тепло сказал:

– Главное, Андрей, береги себя. Будь хладнокровен. Помни, что ты находишься в логове колчаковцев, нужна особая осторожность и выдержка. Желаю тебе успеха!

Глава 16

Вечером, получив пригласительный билет на имя поручика Топоркова, тщательно одетый, Андрей вошел в ярко освещенный зал зимнего театра «Аквариум».

Гремела музыка. По ярко начищенному паркету кружилось несколько пар. В публике преобладали военные из армейских частей. «Золотой Омск» в лице купеческих сынков и офицеров из ставки верховного главнокомандующего на маскарад, видимо, не торопился. Вскоре мимо Андрея под руку с обрюзглым господином прошла маска, одетая в светлосерое платье из шелка либерти, усыпанное блестками. При каждом ее движении блестки отливали серебром, и стройная фигура незнакомки напоминала гибкую сказочную русалку. Поровнявшись с Фирсовым, она уронила веер и на миг остановилась. Андрей поспешно наклонился и подал веер хозяйке.

– Благодарю, – услышал он немного грудной, с чуть заметным акцентом голос. Мило улыбнувшись, маска прошла со своим спутником в зал.

Андрей, потеряв незнакомку в толпе, остановился у входа в танцевальный зал.

Мимо него в сопровождении многочисленной группы офицеров, звеня шпорами, твердым шагом прошел молодой военный с блестящими погонами полковника. В толпе раздался почтительный шопот. Небрежно кивая головой, глава карательных отрядов, правая рука Колчака, Каппель прошел мимо Андрея, чуть не задев его плечом. Рука Фирсова невольно потянулась к кобуре маленького японского браунинга.

«Удобный момент для выстрела», – промелькнуло в голове Андрея. Но вспомнив задание подпольного комитета, плотнее сжал губы.

Вслед за Каппелем вошел тучный, страдающий одышкой, пожилой казачий командир. Одетый в просторную рубаху и шаровары с широчайшими лампасами, он с трудом передвигал ревматические ноги и, уставив выпуклые глаза на своего собеседника, щеголеватого полковника, с коротко подстриженной бородкой, говорил:

– Я вас уверяю, полковник, что красные Пермь не возьмут. Анархия в приказах Троцкого нам на руку, поверьте моей опытности.

– Но ситуация на Восточном фронте за эти дни…

Последних слов Андрей не расслышал и, повернувшись, спросил стоявшего неподалеку армейского офицера:

– Кто такие?

– Это наказной атаман Сибирского казачьего войска Красильников. С ним полковник Войцеховский.

Офицер, к которому обратился Андрей, оказался словоохотливым. Служил он в одной из саперных частей, расквартированной в Омске. Капитан Бухтояров Геннадий, по образованию инженер, недавно окончивший офицерскую школу, Омск знал хорошо.

– О, вы, оказывается, здесь новичок, – произнес он весело, бесцеремонно хлопнув Андрея по плечу. – Хотите, познакомлю вас с интересными дамами?

Фирсов улыбнулся.

– Признаться, я заинтересован здесь одной особой.

– Кем именно?

– Сейчас покажу, – Фирсов повел Бухтоярова в танцевальный зал. – Видите рядом с пожилым господином даму в светлосером платье? – показал он глазами на незнакомку, которую встретил в фойе.

Сапер внимательно посмотрел на пару и покачал головой.

– Э, батенька, губа у вас не дура. Но, пожалуй, тут не обломится. К сожалению, я с ней не знаком.

– Кто она?

– Знаю одно, что она жена одного из ответственных сотрудников французской миссии. Рядом с ней стоит представитель фирмы Уркварта. Он сейчас ведет переговоры с нашим правительством о покупке медеплавильных заводов на Урале и золотоносных участков на Лене. Человек, скажу вам, большого размаха. Кстати, у меня здесь есть приятель, который знаком с француженкой. Шаховский! – крикнул он проходившему мимо офицеру. – Подойдите сюда. Знакомьтесь! Князь Сергей, большой жуир, повеса и любитель порнографических открыток, – отрекомендовал он подошедшего к ним молодого офицера.

– Геннадий, не много ли для первого знакомства, – обидчиво протянул Шаховский, – а впрочем, – махнул он рукой и, приняв театральную позу, пропел фальшиво:

 
Мне все равно,
любить или страдать,
к страданьям я привык давно…
 

– Выпьем, – предложил он своему приятелю и вопросительно посмотрел на Фирсова.

Андрей отказался.

– Сергей, – обратился Бухтояров к князю, – поручик Топорков хочет познакомиться вот с той дамой, – сапер кивнул головой в сторону француженки. – Если не ошибаюсь, ты одно время находился в числе ее поклонников?

– Пустая трата времени, – вздохнул Шаховский. – Эта дама строгих правил, к тому же ведет игру среди промышленников. Признаться, ее роль здесь мне непонятна, – развел он руками. – Сейчас спрошу ее согласия, – посмотрев на Андрея, точно оценивая его, Шаховский направился к француженке.

– Вам, поручик, повезло, сейчас я вас представлю, – весело произнес он, возвращаясь, и потащил Фирсова в танцевальный зал.

– Разрешите познакомить, поручик Топорков…

Фирсов сделал глубокий поклон. Француженка слегка наклонила голову:

– Жанна де Гиньяр!

– Уильям Доннель, – пухлая рука англичанина с массивным золотым кольцом протянулась к Фирсову.

После двух-трех фраз князь Сергей, подхватив Бухтоярова, вежливо ретировался в буфет.

В зал входили все новые маски. Вошла группа высших офицеров из ставки главковерха. Здороваясь с де Гиньяр, они перебрасывались с ней незначительными фразами; видимо, француженка в офицерской среде была своим человеком.

Вскоре Уильям Доннель раскланялся и ушел, взяв под руку какого-то важного чиновника.

– Как вам нравится маскарад? – спросил Фирсов, оставшись с Жанной.

– Я вообще против маскарада, – сдвинув красиво очерченные брови, ответила собеседница.

– Это приятно. Но иногда человек вынужден носить маску.

– На маскараде это естественно. В обыденной жизни маска не делает чести тому, кто ее носит, – прикрывая лицо веером, заметила игриво де Гиньяр.

– Но есть условности, в силу которых человек иногда не может говорить все, что думает. Язык дан для того, чтобы скрывать свои мысли.

– Вы сторонник этого правила? – глаза Жанны в упор посмотрели на Андрея.

– Повторяю, в известных случаях, да.

– В частности?

– Ну, например, в торговых, дипломатических, иногда и военных делах, – улыбаясь, ответил Фирсов.

– И, конечно, в сердечных, – со смехом добавила дама.

– Нет, здесь я без маски, – сказал уже серьезно Андрей и, желая переменить разговор, спросил:

– Вы танцуете?

– Да.

Взяв де Гиньяр за талию, Фирсов закружился с ней по залу.

– Мне хочется посмотреть ваше лицо, приподнимите маску, – услышал он негромкий, с нотками нежности голос Жанны.

Андрей сдвинул маску на лоб. Де Гиньяр, продолжая кружиться в вальсе, полуоткрыла губы и, приблизив их к Андрею, сказала шопотом:

– Закройте. У вас такое хорошее, честное лицо. Вы не устали?

– Что вы! Я готов танцевать с вами весь вечер, – сдержанно произнес Андрей и, вздрогнув от неожиданности, плотнее прижал маску к лицу.

Мимо них в модном смокинге из черного сукна, с шелковыми отворотами, с резедой в петлице, прошел Мартин-Иоганн Тегерсен. Пустые, ничего не выражающие, глаза датчанина пробежали по плотней фигуре Фирсова и его собеседнице. Наклонившись к своей даме, он что-то шепнул ей на ухо. Та оглянулась и привычным движением поднесла лорнет к своей маске. Андрей узнал сестру.

Сердце его забилось. Сдерживая порыв остановить Агнию, он до боли закусил губу. Не спуская глаз с удалявшейся пары, Андрей, казалось, забыл с собеседнице. В его душе боролись два чувства: страстно хотелось поговорить с сестрой о доме, может быть, она знает о Христине. Ведь прошла не чужая женщина, а сестра, с которой были связаны воспоминания детства, юношеские годы, родственное чувство. Но второй, внутренний голос говорил ему: «Ты не должен открывать свое лицо, этого делать нельзя». Андрей вздохнул и, вынув платок, сделал вид, что вытирает вспотевший лоб.

– Вам жарко? – спросила де Гиньяр и поднялась с кресла.

– Пойдемте в соседнюю комнату, думаю, что там прохладнее.

Шагая со своей спутницей мимо буфета. Андрей увидел в толпе Агнию с каким-то офицером. Слегка откинув красивую головку, она заразительно смеялась, игриво хлопая веером по руке своего кавалера.

Андрею стало не по себе: «Ведет себя как куртизанка!» Звуки оркестра сюда доносились слабо.

Андрей выбрал свободный столик, стоявший в углу за фикусом, заказал бутылку «Клико» и, подвигая бокал к Жанне, произнес учтиво:

– За наше знакомство. Пусть оно будет безоблачным, чистым, как весеннее небо.

– Благодарю вас, это не моя стихия, – откинувшись на спинку стула, произнесла со смехом француженка и, подняв бокал, воскликнула пылко: – Я пью за бурю, за порывы, за буйный ветер и житейские грозы.

– Разве Юпитер в образе вашего супруга не может вызвать в вас этих чувств?

– Не будем говорить об этом, – поднимаясь, произнесла француженка. – Применять мифологию к современным мужьям не стоит.

– Вы не обиделись? – Андрей тоже поднялся со стула и приблизился к Жанне.

– Нет. Но вы задели мое самое сокровенное чувство. В наказание… – де Гиньяр лукаво посмотрела на Андрея, – я приглашаю вас к себе в среду к семи часам вечера… А теперь помогите мне одеться и разыскать кучера.

Андрей поцеловал руку Жанны и, одевшись, вышел с ней в подъезд.

– Среда мой приемный день. Итак, ровно в семь.