Текст книги "Не открывая лица"

Автор книги: Николай Далекий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 15 страниц)

23. ЧРЕЗВЫЧАЙНОЕ ПРОИСШЕСТВИЕ

В этот день Гросс получил обед из общей солдатской кухни. Оксана вечером не явилась. Фельдфебель сказал, что девушка ушла домой, сославшись на сильное недомагание. Печку на ночь не топили, и в кабинете было прохладно. Лейтенант, проводивший роту на линию, пробыл несколько часов на морозе и вернулся в школу сильно озябшим. Он поставил табурет на печурку и уселся там, прижавшись спиной к еще теплому кафелю.

Лейтенант читал газету. В такие минуты отдыха он разрешал себе расстегнуть ремень, и его круглый животик наслаждался полной свободой. Однако на этот раз отдых лейтенанта продолжался недолго. Едва он прочел сводку с восточного фронта, как раздался требовательный звонок телефона.

Кряхтя и ругаясь, Гросс слез с печурки, снял трубку.

Звонил майор Вольф. Узнав, что лейтенант находится у себя в кабинете, майор выругался и в очень обидных выражениях потребовал, чтобы Гросс немедленно отправился на линию и лично проверил, как несут службу патрули.

– Он еще недоволен, мальчишка, молокосос, – положив трубку, сердито забормотал лейтенант. – Если он и старше чином, так думает, что я обязан выполнять его сумасбродные указания и мерзнуть всю ночь, ожидая прохода проклятого поезда – Гросс вздохнул, затянул пояс потуже и с сожалением посмотрел на табурет, стоявший на печурке. – Какая все-таки неудобная вещь – эта война. Они все еще пишут о победах… А я, старый болван, социал-демократ… – тут Гросс невольно оглянулся и. хотя в кабинете никого не было, счел нужным поправиться… – бывший социал-демократ, поверил, что эту страну можно завоевать в три месяца! Какая наивность, какая глупость! Под Москвой русские устроили настоящий разгром. Да, да, несомненно. Сейчас это становится известно всем. Появилась проклятая листовка…

Лейтенант сумрачно улыбнулся. Он вспомнил” как был обнаружен второй экземпляр листовки – ее приклеил кто-то на спину пьяному полицейскому Шило. В таком виде Шило явился в комендатуру. По приказу Гросса полицейского выпороли, но солдаты каким-то образом узнали содержание листовки и шепчутся о неудачных боях под Москвой. Сведения, изложенные в листовке, выглядят очень правдоподобно, и число потерь вряд ли преувеличено. Он сам слышал в штабе полка, что русские ввели в дело какую-то новую пушку. Очевидно, под Москвой полегли десятки тысяч отборных солдат фюрера. А сколько обмороженных. Ужас! Как можно было начинать поход на Россию, не позаботившись о том, чтобы армия была обеспечена зимним обмундированием? Прямо-таки не верится, чтобы высшее командование могло допустить такую непростительную оплошность. Ведь есть убедительный исторический пример – Наполеон. Его армия погибла в русских снегах… Наполеон был гениальным полководцем, баловнем судьбы, любимцем бога войны, фигурально выражаясь. Он тоже стремился к мировому господству, но окончил жизнь на острове святой Елены.

– И вообще, зачем лично мне, Гроссу, мировое господство? – раздраженно бормотал лейтенант, снимая с вешалки шубу. – Сейчас мне нужно не мировое господство, а только кровать с теплой периной – не больше. Завоеванное пространство, миллионы квадратных километров! Разве оно завоевано, когда здесь полно партизан и каждый день дрожишь от страха? Мне нужна пенсия, которую я уже заслужил, а не этот тесный мундир. Черт возьми, я становлюсь пацифистом. Ничего не поделаешь – возраст!

Столь еретические рассуждения лейтенанта прервал вбежавший без стука взволнованный Штиллер.

– Господин лейтенант!..

– Почему вы здесь?! – гневно набросился на него Гросс. – Я вам приказал присутствовать на дороге до прохода литерного поезда и проверять патрули!

– Разрешите доложить, господин лейтенант. Чрезвычайное происшествие. Исчез один солдат.

– Как исчез? Куда исчез?

– Неизвестно, господин лейтенант, – растерянно пожал плечами Штиллер. – Я назначил его в четвертый патруль.

– Ну?

– Его там нет.

– Но, может быть, он в восьмом или пятнадцатом? Вы проверяли все патрули?

– Нет! Не успел…

– Ну вот, не проверяли, а подымаете тревогу, бежите сюда. Погреться захотелось?

Снова раздался телефонный звонок. Лейтенант сердито снял трубку.

– Да, да. Какой солдат?! – закричал он встревоженно, выслушав какое-то сообщение. – Вы что – пьяны, Шульц? Я не посылал солдата. Мальчишку должны были привести ваши полицейские утром.

Лейтенант умолк, слушая, что ему говорит Шульц, и его обрюзгшее лицо начало темнеть от прилива крови.

– Но почему вы не справились по телефону об изменении моего распоряжения? Надо было проверить линию!

Штиллер со страхом смотрел на лейтенанта. Ему казалось, что Гросса сейчас свалит удар.

– А если к вам явится какой-нибудь незнакомый паршивый ефрейтор с усиками и скажет, что он Адольф Гитлер, вы поверите этому прохвосту?!! – уже не понимая, что он говорит, орал в трубку лейтенант. – Черт вас возьми, Шульц! Вы мне испортили все дело. Я не намерен отвечать за вас. Что вы мне тычете убитого полицейского! Завтра утром явитесь ко мне, я оторву вам голову, чтобы убедиться, чем она набита: мозгами или опилками! – Гросс бросил на рычаг трубку. – Фу!

– Что случилось? – спросил Штиллер.

– Староста села Ивановка, – прижимая руку к левому боку и учащенно дыша, начал объяснять фельдфебелю Гросс, – этот русский немец Шульц, заявляет мне, что еще вечером пришел какой-то человек в форме немецкого солдата и, будто бы по моему приказанию, забрал мальчишку. Шульц дал ему для сопровождения одного полицейского. И вот теперь он звонит и сообщает, что его полицейский лежит за селом убитый. Кошмар!

У лейтенанта Гросса были особые причины для столь бурных переживаний. В штабе полка его выругали за то, что он держит арестованного подростка у себя, и приказали завтра же утром отправить его в гестапо. Отпустив Тараса, чтобы проследить, не отправится ли он ночью в лес за миной, Гросс действовал на свой страх и риск. И вот неожиданный результат – мальчишка исчез при загадочных обстоятельствах.

– Шульц не называл вам фамилию солдата? – после минутного молчания спросил Штиллер.

– Нет, – внезапное подозрение мелькнуло в глазах Гросса. – А как звать исчезнувшего?

– Курт Мюллер.

– Вы что-нибудь замечали за ним?

– Нет.

– А этот солдат, который был арестован по подозрению в связи с партизанами… Вы мне говорили о нем.

– Эрлих?

– Да. Мюллер не дружил с ним?

– Не замечал, господин лейтенант, – фельдфебель вспомнил, что именно Мюллер настойчиво просил, чтобы его отправили в Ивановку, но благоразумно промолчал об этом.

Лейтенант бросился к телефону.

– Ивановка, Ивановка!.. – закричал он. – Шульц? Скажите, Шульц, солдат назвал свое имя? Как? Повторите! – Гросс с шумным вздохом опустил трубку. – Нет, не Мюллер, какой-то Эрнст Штиль.

– Штиль… Он мог назвать себя как угодно… – угрюмо пробормотал фельдфебель. – Я говорил – мальчишку надо повесить… Нам бы никто слова не сказал. А вот теперь мы по самую шею в грязи.

…На улицу Гросс и Штиллер вышли молча. На крыльце фельдфебеля ожидали пришедшие с ним солдат и полицейский. Все четверо зашагали по улице. Ветер бил в лицо редким пушистым снегом, рвал полы шинелей. За селом едва нашли тропинку, ведущую к разрушенной сторожке на переезде. Впереди с фонарем, нащупывая ногами тропинку, шел полицейский. Он часто проваливался в глубокий снег и чертыхался.

Они уже вышли на линию железной дороги, как вдруг где-то далеко над лесом поднялся высокий столб пламени, осветив тысячи мечущихся в воздухе снежинок.

– Что это? – вскрикнул Гросс в ужасе. Дрожащими руками он успел снять пенсне, чтобы протереть залепленные снегом стекла. И тут только донесся сухой грохот взрыва. Пламя взлетело выше, расширилось.

– Что это может быть? – беспомощно вопрошал Гросс, повернувшись к фельдфебелю.

Гул нового взрыва был ответом на этот нелепый вопрос.

Фельдфебель, солдат, полицейский стояли, освещенные далеким заревом. Стиснув зубы, Штиллер смотрел на взвивающееся к небу пламя. Он знал, что обозначают это пламя и грохот. Ему уже приходилось видеть, как взрываются цистерны с бензином.

24. “АНГЕЛ-ХРАНИТЕЛЬ” С ЭМБЛЕМОЙ ГЕСТАПО

Маурах во всех случаях жизни привык руководствоваться железным правилом: никому не верить на слово, всех подозревать. У него была врожденная страсть к сыску, и он благодаря своей профессии тренировался в слежке постоянно. Он брал под подозрение не только советских людей, но и своих соотечественников, даже коллег по службе, независимо от того, начальниками или подчиненными они были, и даже своих родственников. Он приписывал им какое-нибудь вымышленное и еще не совсем ясное для него преступление и начал следить, занося в свою память, как в новое “дело”, каждое подозрительное слово, каждый в чем-либо сомнительный поступок, каждый непонятный штрих. И таким образом медленно накапливал “обвинительный” материал.

Это было похоже на игру, но Маурах отдавался ей с увлечением, азартом, тем более, что, проиграв сто, тысячу раз, он ничего не терял, но каждый случайный выигрыш сулил ему истинное профессиональное наслаждение, одобрение начальства и повышение по служебной лестнице.

Девица, назвавшаяся Эльзой Нейман и так бойко, но с сильным акцентом произносившая немецкие слова, с первого же мгновения вызвала в нем подозрение. Однако она вела себя столь простодушно и непринужденно и ее рассказ, при всей необычности, был так правдоподобен, что шансы на выигрыш у Маураха начали быстро таять и свелись в конце концов к одному: под каким-нибудь удобным предлогом он намеревался заглянуть в документы Эльзы Нейман.

Но документов у девушки нет. Это ясно. Вот она сидит, потерянная, со свесившимся на лоб, распустившимся локоном, с подурневшим за несколько минут лицом. Маурах инстинктом ищейки понял, что хотя шанс на выигрыш остался единстенным, см выигрыш внезапно возрос до огромных, колоссальных размеров. Если фортуна столкнула его с опытной, ловкой советской разведчицей в образе Эльзы Нейман, он не выпустит ее из своих рук, и торжество его будет беспредельным. А как будут выглядеть после всего этого его соседи по купе, эти отважные летчики-простофили, хвастающиеся своими боевыми подвигами, в каждом жесте, В каждом слове которых чувствовалось высокомерие фронтовиков, относящихся с презрением к таким тыловым крысам, как Маурах. Гром и молния! Игра стоила веч. Он не упустит жар-птицу, оказавшуюся у него в руках.

Эльза, бледная, подавленная, но мужественно переносящая свое несчастье, вскочила на ноги.

– Господин майор, остановите поезд! – решительно и в то же время по-женски капризно заявила она. – Я должна сойти. Я потеряла документы. Я должна найти их.

И, полагая, что ее просьба будет немедленно выполнена, Эльза начала быстро укладывать в корзинку свои разбросанные по полке вещи.

Майор и лейтенант растерянно переглянулись.

– Но стоит ли волноваться из-за какой-то бумаги, свидетельских показаний? Ведь это можно легко восстановить при помощи простейшей переписки.

– Вы ничего не поняли, – раздраженно ответила Эльза, не оглядываясь. – Я потеряла важные личные документы. У меня будут серьезные неприятности. Меня могут выгнать с работы, отдать под суд…

Тут поднялся гестаповец. Прикоснувшись к плечу девушки, он сказал отечески ласковым, убедительным тоном:

– Эльза, вы поступаете неблагоразумно. Какой смысл сходить на пустынном перегоне и ночью пешком возвращаться на станцию, от которой мы отъехали уже по меньшей мере 25–30 километров? Будет гораздо удобнее, если вы сойдете На следующей станции и подождете встречный поезд.

Девушка повернулась к гестаповцу с мучительно искривленным лицом. Она, кажется, с трудом вникла в смысл его слов.

– Вы, пожалуй, правы, – сказала она после небольшой паузы. – Я совсем потеряла голову. Если бы вы знали…

Эльза обращалась к Маураху, как будто только он один мог понять всю глубину ее несчастья. Она даже всхлипнула – беспомощно, по-детски.

– А скоро будет станция? Понимаете, я и так просрочила отпуск на три дня…

Эльза начала перекладывать поудобнее все, что было беспорядочно набросано в корзинку.

– Успокойтесь, прежде всего – хладнокровие, – все так же по-отечески ласково продолжал Маурах. – Давайте рассудим. Предположим: вы вернетесь на станцию… это будет не раньше завтрашнего утра – ночью поезда на этом участке ходят очень редко.

– Да, да, я знаю, – закивала головой Эльза. – Мне говорили… Там партизаны.

– Кроме того, поезд может не остановиться на станции.

– О, это я сделаю! – самоуверенно заявила девушка. – Я потребую остановки.

– Допустим, – снисходительно улыбнулся гестаповец. – Но что вам даст практически ваше возвращение на станцию, где вы потеряли или у вас украли документы?..

– Действительно! – повеселел лейтенант. Как и майору, ему не хотелось лишаться общества такой молоденький, немного смешной, очаровательной русской немочки, как он мысленно окрестил девушку.

– Да, господин обер-лейтенант прав, – подтвердил майор. – Это возвращение не даст вам ровно ничего, кроме дополнительных неприятностей, волнений и дорожных неудобств.

– При этом возможны большие неприятности, Эльза! – вкрадчиво предостерег девушку Маурах. – Ездить без документов… знаете. Еще придет кому-нибудь в голову задержать вас… ну, скажем, как советскую шпионку.

Обер-лейтенант засмеялся и как бы невзначай бросил взгляд на девушку. Но ни один мускул на лице Эльзы не дрогнул при последнем слове гестаповца. Девушка только нехотя скорбно улыбнулась.

– И начнется длинная волокита, будут проверять, а документы, если они украдены…

– Нет, нет, я потеряла, очевидно, выронила их, – решительно запротестовала Эльза. – Украсть не могли.

– Это не меняет дела. Документы исчезли… Если украдены – вы уже не найдете их. Если потеряны, но им суждено найтись, то они уже найдены и переданы нашим военным властям. Ну, а в таких случаях документы будут путешествовать по инстанциям.

– Но что же мне делать, посоветуйте? – ломая пальцы и почти плача, спросила Эльза.

– Нужно послать телеграмму коменданту участка, чтобы он принял меры для розыска документов.

Эльза с сомнением покачала голевой. Она колебалась.

– Да, да, Эльза, – заявил майор. – Посылайте телеграмму, и вы едете с нами до Харькова. Поверьте, господин обер-лейтенант сведущ в этих делах.

Лейтенант поспешно вынул из своего планшета блокнот и подал девушке автоматическую ручку. Так как уже стемнело, зажгли свечу и укрепили ее на столике.

– Давайте обсудим текст телеграммы, – сказал гестаповец. – Что вы предлагаете?

Девушка присела к столику и начала писать.

– Сперва адрес, – сказала она. – “Станция Ракитное. Коменданту участка лейтенанту Гроссу”.

Гестаповец удивился такой осведомленности. Эльза заметила это и объяснила.

– Я познакомилась с комендантом по приезде. Пожилой, очень любезный и обаятельный человек. Дальше, я думаю, так: “Вашей станции вечером утеряны документы имя Эльзы Нейман. Просим принять меры розыску”, – Эльза быстро записала текст и вопросительно взглянула на обер-лейтенанта. – А дальше?

– Мне думается, следует указать, какие именно документы.

– Нет, это лишнее, – торопливо сказала девушка.

– Почему?

И при свете свечи стало заметно, как Эльза смутилась и покраснела.

– Господин обер-лейтенант, я вам вполне доверяю, – сказала она и, приблизив лицо к гестаповцу, снизила голос до шепота. – Но я не знаю, имею ли я право указывать название документов. На телеграфе – русские, а я давала подписку… Вы понимаете мое положение, господин обер-лейтенант?

Маурах уже давно заметил некоторые странные намеки и недомолвки девушки, ее доверчивость именно к нему, к гестаповцу. “Возможно, она выдает себя за сотрудницу нашей службы? Интересно! Ну что ж, сделаю вид, что я и понял, и поверил”.

– Дальше еще одна фраза: “Ждите повторного официального запроса”, – сказал он.

– Это правильно – “официального”, – блестя глазами, произнесла Эльза н записала фразу. – А подпись?

– Эльза Нейман.

Девушка, придав лицу ту уморительно лукавую, капризно-недовольную гримасу, какая появляется на лицах избалованных детей, когда они хотят выпросить у взрослых что-либо запретное, взглянула на Маураха.

– Господин обер-лейтенант, а может быть, вы разрешите подписать телеграмму и вашей фамилией? – произнесла она умоляющим тоном.

– Господи, да мы все подпишемся, – воскликнул майор.

– Нет, это уж будет лишнее. Благодарю. Подписи господина обер-лейтенанта будет вполне достаточно.

И Эльза дописала: “Обер-лейтенант Герман Маурах”.

– Теперь перепишем, четко выведем каждую буковку, – облегченно вздохнула она и, вырвав чистый лист из блокнота, начала переписывать текст, аккуратно вырисовывая слова печатными буквами.

“Ого! – улыбнулся про себя Маурах. – Эта девчонка прямо-таки восхитительна. Даже заботится о том, чтобы на телеграфе не осталась бумажка, написанная ее обычным почерком. Ловкая штучка! Но все же допускает маленькие ошибки”.

Как только телеграмма была написана, Маурах взял черновик и, небрежно скомкав, сунул его в пепельницу, вделанную в стену вагона. Эльза перечитывала телеграмму и, казалось, не обратила внимания на его манипуляции.

Поезд начал замедлять ход. Миновав несколько мелких станций, эшелон сделал остановку. Майор и лейтенант вызвалась сопровождать Эльзу. Едва они вышли из купе, Маурах вынул из пепельницы черновик телеграммы, тщательно расправил его на колене и, сложив вчетверо, сунул в карман. Затем, повинуясь привычке никому не доверять, он решил выйти из вагона и посмотреть, что делает Эльза. В коридоре гестаповец столкнулся с комендантом эшелона – высоким, тощим капитаном-пехотинцем.

– Господин обер-лейтенант, – недовольно сказал капитан, – говорят, что к вам подсела какая-то юбка? Почему не сообщили? Я обязан проверить документы.

– Все в порядке, капитан, – нарочито небрежно ответил Маурах, доставая сигарету.

– Да, но я, как комендант, несу ответственность за весь эшелон.

Тонкие, темные губы гестаповца растянулись в снисходительной улыбке.

– А я, господин капитан, несу ответственность и за комендантов эшелонов, не говоря уже о своих непосредственных подчиненных…

– Вы хотите сказать, что заметили какие-то нарушения или упущения с моей стороны? – обиделся капитан.

– Да нет, вы не поняли, – с досадой повел плечами гестаповец. – Я хочу сказать: если мне потребуется ваша помощь или консультация, я немедленно сообщу вам об этом.

“Долговязый болван, – подумал Маурах, когда комендант удалился. – Очень нужна мне сейчас твоя бдительность. Девица у меня в руках, и если я не ошибся в своем предположении, то слава разоблачения советской разведчицы принадлежит только мне, и я ни с кем не намерен делиться ею. Извините!”

Он вышел в тамбур и, выглянув в дверь, увидел приближающихся к вагону летчиков, бережно поддерживающих под руки Эльзу.

– Ну, сдадим грустные мысли в багаж, – заявил майор, как только вся компания зашла в купе. – Будем ужинать. Главное в жизни – хорошее пищеварение. Ха-ха! Лейтенант, давайте-ка сюда чемоданы.

Они соорудили из чемоданов посредине купе подобие стола, постелили газету и прежде всего поставили на этот стол бутылки. Майор – коньяк, лейтенант – фляжку шнапса с металлической завинчивающейся пробкой Маурах достал начатую бутылку ликера – он был “желудочник” и пил только сладкое.

– Эльзу угощаю я, – объявил майор. – Не делайте испуганных глаз, милая Эльза, это дамский напиток типа “кагор”.

Девушка взяла бутылку, чтобы рассмотреть этикетку.

– О! – произнесла она восхищенно. – “Мартель”. Лучшая в мире марка коньяка.

– А вы понимаете толк в этом деле? – удивился майор и как-то по-новому, слишком уж игриво взглянул на девушку.

– Нет, я не разбираюсь в винах, – простодушно призналась Эльза. – Этот коньяк я пила только один раз. Ма-а-ленькую рюмочку. И то только потому, что один из наших… ну, в общем один мой знакомый, назвал “Мартель” напитком богов. Я выпила и думала, что задохнусь. До чего же крепкий и противный. Но сегодня… У меня такое ужасное настроение… сегодня я попробую “напиток богов” вторично.

– И уже большую рюмку, – подсказал майор.

– Нет, – сморщив нос, засмеялась Эльза. – Достаточно средней.

Офицеры достали закуску. Эльза спохватилась и потянулась за корзинкой.

– Господа, у меня есть чудесная закуска. В украинском стиле. Подарок господина Редьки. Какой прекрасный старик! Вы знаете, рядом с иконами он повесил портрет Гитлера. А как он ревностно выполняет приказания властей…

Ловко орудуя ножом, Эльза нарезала толстыми ломтями колбасу, розовое, с припаленной шкуркой сало, открыла банку с медом, и все это щедрой рукой разложила на импровизированном столе.

Майор подал ей стакан, налитый до половины. Приспустив вздрагивающие ресницы, девушка смотрела на плещущуюся в стакане прозрачно-янтарную влагу. “Выпьет два – три глотка, не больше, – решил Маурах, наблюдавший за девушкой. – Потом закашляется и под каким-то предлогом откажется пить “напиток богов”. Ну, что ж, придется пожертвовать своим ликером. От ликера-то ей будет неудобно отказываться. С помощью летчиков я ее накачаю”.

– Какой же будет тост? – спросил лейтенант. – Я предлагаю выпить за женщин.

– Разрешите мне, – поднялась Эльза. – За настоящих немцев! За тех, кто является гордостью великой нации!

И, довольная тостом, чокнувшись со всеми, Эльза, запрокинув голову и закрыв глаза, к величайшему удивлению Маураха, выпила коньяк до дна.

– Браво! – восторженно закричал лейтенант, также успевший осушить свой стакан. – Закусывайте, закусывайте!

Несколько минут ели молча. Маураху очень понравилась колбаса – нежная, сдобренная чесноком, вся пропитанная жиром, тающая во рту. Лейтенант и майор налегли на сало. Девушка также ела с аппетитом, и так как ее рот был занят, она жестами радушной хозяйки то и дело предлагала своим спутникам не стесняться и отведать всего, что находилось на столе.

– А знаете, Эльза, вы очень, очень непохожи на немку, – сказал вдруг гестаповец.

Глаза девушки стали круглыми от удивления. Она перестала жевать.

– Почему?

– Потому что настоящая немка никогда так не поступила бы со своей провизией. Одной из наших национальных черт является бережливость. Мы умеем жить экономно, рассчитывая каждый пфенниг, каждый грамм продуктов. А что сделали вы? Одним махом, без сожаления, выложили на стол недельный запас продуктов.

Эльза окинула взглядом стол и, как бы сожалея о своей оплошности, грустно покачала головой.

– Очень верное замечание, господин обер-лейтенант. Вы, как всегда, правы… Я так долго жила и воспитывалась среди русских, что невольно усвоила их обычаи и привычки. Это следует осуждать, но это можно понять. Однако, – добавила она тут же с веселой усмешкой подвыпившего человека, у которого развязался язык и который уже способен без стеснения под видом шутки говорить дерзости, – однако я желаю немедленно исправить свою ошибку и обрести истинно немецкую черту характера. Поэтому запрещаю вам притрагиваться к моей колбасе. А чтобы хотя частично возместить нанесенный мне вашим аппетитом убыток, реквизирую в свою пользу банку ваших консервов. О, это крабы… Чудесно!

И нераспечатанная банка консервов во мгновение ока перекочевала со стола в корзинку Эльзы.

Все нашли шутку очень милой и рассмеялись. Особенно долго хохотал майор, поглядывая на гестаповца.

Снова разлили спиртное в стаканы, и снова, к удивлению Маураха, Эльза мужественно выпила свою порцию. Лицо девушки раскраснелось, глаза помутнели, она улыбалась пьяной счастливой улыбкой и от души смеялась при каждой плоской остроте офицеров. Но когда майор достал вторую бутылку, Эльза решительно убрала со стола свой стакан.

– Я от вас этого не ожидала, господин майор, – сказала Эльза строго и с упреком. – Вы забываете, что я девушка, и хотите меня скомпрометировать. Это некрасиво. – И уже лукаво грозя майору пальчиком с окрашенным красным лаком ноготком, добавила: – Оч-чень некрасиво!

Эльза была пьяна, но не теряла чувства собственного достоинства.

Поезд остановился на какой-то станции. Майор предложил выйти на свежий воздух. Маурах охотно согласился – его осенила оригинальная мысль, и он захватил с собой фотоаппарат. Вышли. Седоусый проводник, поставив фонарь на землю, скалывал маленьким ломиком лед на ступеньках. Эльза остановилась у вагона, весело болтая с летчиками.

– Господа, я предлагаю вам сфотографироваться, – сказал гестаповец.

Девушка точно не слышала. Она повернулась к майору и, сказав ему что-то, громко и весело рассмеялась.

– Господа, я хочу вас сфотографировать… На память, – уже громче повторил Маурах, выдвигая объектив и приготавливая магний для вспышки.

– Сейчас? – испугалась девушка, закрывая лицо рукой. – Ни в коем случае! Слышите! Закройте аппарат!

Маурах торжествовал – наконец-то она выдала себя: боится оставить свою фотографию “на память” гестаповцу.

Однако Маураха ожидало полное розочарование. Эльза быстро подошла к проводнику, поставила его фонарь на ступеньку и, глядя в маленькое карманное зеркальце, заботливо поправила прическу. Затем она вернулась к летчикам и, взяв их под руки, крикнула, смеясь:

– Готово! Прошу не испортить!

Маурах сделал три снимка. Трижды вспышка магния осветила смеющееся лицо девушки, глядевшей прямо в аппарат. В третий раз Эльза проказливо высунула кончик языка.

В душе у гестаповца шевельнулось сомнение – неужели у этой молоденькой девчонки такая железная выдержка? Невероятно!

– Господа, – живо обратилась Эльза к летчикам, – вы, конечно, этих фотографий не увидите. Но я… Я не отстану от обер-лейтенанта до тех пор, пока он не вручит мне их. Так и знайте, господин Маурах!

Они вошли в купе. У майора оказался патефон советского производства – портативный, изящный. Он поставил пластинку и, раскрыв двери купе, пригласил девушку в коридор – танцевать. Эльза от удовольствия захлопала в ладоши. Она сняла с себя полушубок и тотчас же выпорхнула в коридор. Пластинки сменялись одна за другой. Эльза танцевала и с майором, и с лейтенантом, и с офицерами из других купе. И тут-то наблюдательный Маурах сделал одно очень заинтересовавшее его открытие – юбка и кофточка Эльзы на поясе у левого бедра странно оттопыривались, и девушка то и дело одергивала вниз кофточку именно в этом месте.

Как только была поставлена новая пластинка, гестаповец с улыбкой подошел к Эльзе.

– Разрешите мне?

Эльза кивнула головой и подала руку. Они начали танцевать. Правая рука Маураха опускалась все ниже и ниже и наконец нащупала у талии девушки какой-то твердый предмет. Гром и молния! Он не ошибся – его пальцы сжимали рукоятку револьвера…

Оторопелый Маурах взглянул в лицо девушки и встретился с ее смеющимися лукавыми глазами.

– Осторожно… – как ни в чем не бывало, шепнула ему на ухо Эльза. – Там – пистолет. Он заряжен…

– Но где же вы работаете, фрейлейн? – вынужден был кисло улыбнуться гестаповец, пораженный таким спокойствием. – Скажите?

– Это вы узнаете в Харькове. Кстати, за вами на вокзал приедет машина? Прекрасно! Значит, вы подвезете меня. Условились?

Глаза девушки смеялись.

“Очевидно, переводчица, работает в гестапо!” – решил Маурах, но настороженность в нем не исчезла, а усилилась. Игра еще не была закончена. В жизни бывают такие невероятные случаи…

– И вы не боитесь? – спросил он шутливо, показывая глазами вниз и давая понять, что он имеет в виду пистолет.

– Боюсь… – призналась Эльза, – советских партизан. В районе Карловки они еще появляются…

Танцевали долго. Большинство пластинок оказались советскими – “Катюша”, “На закате ходит парень”, “Синий платочек”, – и Эльза подпевала, танцуя.

Когда пришло время укладываться спать, она сказала летчикам:

– Ну-ка, господа, подымайтесь на свои облака (Эльза имела в виду верхние полки) и не смейте спускаться на землю до утра.

Маураху Эльза сказала, вынув из-под корсажа пистолет:

– Отдаю вам на хранение. Спрячьте, пожалуйста. Я совершенно пьяна и боюсь… Если, кроме документов, я еще потеряю и оружие – будет колоссальный скандал. И вообще, господин обер-лейтенант, вы человек пожилой и серьезный, – будьте этой ночью моим ангелом-хранителем.