Текст книги "Есть такой фронт"
Автор книги: Николай Далекий
Соавторы: Владимир Беляев,Степан Мазур,Глеб Кузовкин,Павел Дегтярев,Михаил Вербинский,Златослава Каменкович,Леонид Ступницкий,Сергей Бобренок,Василий Грабовский,Борис Антоненко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 22 страниц)
Когда проезжали еще по территории Львовской области, Дубров сказал сидевшему на заднем сидении лейтенанту Швыдко:
– Смотри, что сейчас будет. Не прозевай, надо зафиксировать.
Навстречу «Фольксвагену» шла колонна с войсками и техникой. Заметив их, Мякинэн съехал с шоссе на поляну, открыл капот машины и начал ковыряться в моторе. Но сидевшие в машине чекисты видели, как американец, незаметно пристроив фотокамеру, стал фотографировать. Когда колонна прошла и осела пыль, Мякинэн опустил капот, влез в машину и, вытащив блокнот, начал быстро что-то записывать. Он не знал, что в тот момент, когда он съехал с шоссе, на него уже был нацелен фотообъектив чекистов, снимавших с помощью сильной оптики на большом расстоянии.
– Записи открыто он ведет впервые, – сказал Дубров. – Этого еще не было. Боится, что забудет. Совсем зарвался.
Было уже далеко за полдень. Шуршал под колесами размягчившийся асфальт. Ветерок сносил дорожную пыль на траву вдоль кюветов. И она была уже не зеленой, а какой-то бурой, жесткой. И только в стороне, где начинался лесок, все зеленело и манило прохладой. На полянке расхаживали ленивые от зноя коровы, вяло пощипывавшие траву.
Все это проносилось перед глазами американца, и временами ему казалось, что едет он по одной из магистралей родного штата Мичиган – так все было похоже. Из этого состояния Мякинэна вывела мелькнувшая вдруг на опушке солдатская гимнастерка, затем другая. Мякинэн тут же поискал глазами съезд с шоссе в сторону леска, понимая, что такой спуск должен быть обязательно.
Дубров проехал мимо вперед и остановился возле закрытого магазина сельпо, стоявшего на пригорке, откуда хорошо просматривалось и шоссе, и лесок, и поляна, на которой стоял «Фольксваген».
Не прошло и несколько минут, как чекисты увидели, что Мякинэн вдруг быстро сел в машину и пулей вылетел на шоссе, понесся по нему, промчался мимо них и скрылся за поворотом.
– Что-то случилось, – сказал Дубров, повернувшись к Швыдко. – А ну, быстренько, – кивнул он водителю.
Лишь позже Дубров и Швыдко узнали причину столь торопливых действий американца. А произошло вот что. Когда заученным маневром Мякинэн съехал на поляну и, подняв капот, начал якобы ковыряться в моторе, необычный вид машины привлек внимание солдат. Один из них заметил в руках американца фотокамеру. Солдаты доложили об этом своему командиру – капитану Вольному. Увидев вооруженных солдат, Мякинэн испугался и, вскочив в машину, уехал. Об этом командиру части был представлен рапорт, содержание которого осталось одной из улик в папке Максименко.
В Киеве Мякинэн остановился в кемпинге. Вечером он перезарядил аппарат, привел в порядок свои записи и рано лег спать, с тем чтобы утром поехать в город.
Пока «туристу» снились счастливые сны, судьба его решалась в другом месте. На оперативном совещании было принято решение при очередных, явно разведывательных, действиях «туриста» задержать его с поличным.
Утром Мякинэн выехал из кемпинга в Киев. Не спеша въехал на Крещатик. Поливочные машины оросили улицу свежей водой. Было тихое, еще не знойное начало дня, когда отдохнувший за ночь город вновь наполнялся шумом и суетой. Мякинэн с интересом проехался по всему Крещатику, рассматривая дома, витрины и прохожих. Затем остановил машину, вышел из нее, прошел несколько шагов и, поймав такси, попросил отвезти его к зоопарку. Здесь, расплатившись с шофером, он не задерживался, а пересел в троллейбус и возвратился к своему «Фольксвагену». Улыбнувшись мальчишкам, рассматривавшим «Фольксваген», он сел, включил зажигание и, быстро развернувшись, уехал.
Но еще до его отъезда в сторону зоопарка отправилась машина с оперативной группой. Было понятно, что Мякинэн вернется в эту часть города, понимали, что его поездка на такси была разведкой какого-то объекта, и решили «туриста» встретить здесь.
И действительно, поколесив по улицам, американец снова прибыл в этот район. По улочке с выбитой мостовой он подъехал к забору, над которым рос платан, поставил в его широкой тени «Фольксваген», а сам пешком отправился к насыпи, поросшей густыми кустами.
Все это видел Швыдко, привыкший уже к повадкам Мякинэна и фиксировавший каждый его шаг.
Тем временем руководитель оперативной группы майор Кицко договаривался с комендантом воинской части о том, как они будут задерживать Мякинэна. Были согласованы все детали, перекрыты возможные пути бегства Мякинэна к своей машине, возле которой ждали его Дубров и Швыдко.
Устроившись поудобнее в кустах, Мякинэн глянул с насыпи вниз и улыбнулся: лучшей точки для съемки и не придумаешь. Отсюда просматривалась вся территория воинской части. Мякинэн снимал кадр за кадром.
Кицко придерживал рукой плечо коменданта и говорил:
– Не спешите, не спешите, пусть еще пощелкает.
Прошло несколько минут, томительных и длинных.
– Пора, – кивнул Кицко коменданту.
И в тот момент, когда американец в очередной раз приник к видоискателю фотоаппарата, на его плечо и запястье опустились руки Кицко…
После личного обыска и осмотра автомашины Мякинэна на стол следователя легли специальный нательный пояс с семью фотопленками, географические карты и план Киева, записная книжка и тетрадь с записями, по которым непосвященный человек не мог бы сделать вывода об их разведывательном характере.
– Мы хотим показать вам «пейзажи», которые вы снимали, чтобы у вас не было иллюзий насчет темы нашего дальнейшего разговора, – сказал Мякинэну следователь КГБ подполковник Рыбалко. – Поэтому хотим пригласить вас прямо в лабораторию. Это для начала.
Растерянный Мякинэн молча пошел вслед за человеком в синем костюме, вежливо и спокойно предложившим американцу пройти вместе с ним.
На проявленных в присутствии Мякинэна пленках ясно проступили заснятые в колоннах и отдельно воинские автомашины, мосты, цистерны бензохранилищ, антенные устройства, линии высоковольтных передач и многое другое. Но среди всего этого не было ни одного кадра, на котором были бы запечатлены с истинно туристской страстью прекрасные пейзажи Карпат и Киевщины.
– Как видите, для туриста это слишком одностороннее увлечение, – сказал Мякинэну следователь, когда они вернулись в кабинет. – Эти кадры оставляют весьма узкое представление о нашей стране. Не правда ли? – он улыбнулся. – Что же вы делали в районе, где вас задержали?
– Я хотел ознакомиться с окраиной города, – хрипло ответил Мякинэн.
– И для этого вы фотографировали воинскую часть?
– Хорошо, я расскажу правду, – спохватился Мякинэн, глядя на следователя – скуластого, голубоглазого человека с шевелюрой светлых волос. – Я занимался фотографированием запрещенных объектов по поручению своего знакомого из университета. Его фамилия Руденко. Он связан с центром одной украинской эмигрантской организации в Париже. – Мякинэн выпалил эту «легенду», придуманную ему Дайером, без остановки, как хорошо заученный урок. Замолчав, он посмотрел на следователя и увидел, как у глаз его сходятся насмешливые морщинки.
– Вы лютеранин? – спросил следователь.
– Да.
– И американец по происхождению. Так вот, не странно ли, что при этих обстоятельствах вы решили ради каких-то отщепенцев, к тому же католиков, рисковать и довольно серьезно? Видимо, Дайер спешил, готовя вас к дороге, и ничего остроумнее не придумал.
– Вы знаете Дайера? – растерялся Мякинэн.
– Лично не знаком. Но не вы первый, кого он финансировал в таких поездках в обмен на определенные услуги, Давайте не будем терять времени, вы же понимаете, что обнаруженное у вас свидетельствует о сборе вами секретной информации. Надеюсь, вы не считаете нас дураками, как и мы вас…
Мякинэн понял, что дальше врать и запираться бессмысленно. И молча кивнул головой, словно соглашался со словами следователя…
– Начнем с расшифровки ваших записей?
Здесь нет смысла приводить полностью расшифровку всего, что записал американский шпион, разъезжая по нашей стране. Для наглядности приведем лишь два отрывка из его тетради-дневника.
Условная запись
«…Я проехал 34042 км, когда достиг ручья, в котором намочил тряпку, чтобы вытереть переднее стекло».
«…Около 150 км из 120 езда была очень медленной ввиду встречного движения, поэтому невозможно было обогнать идущие на моем пути машины. Вчера я купил красивые открытки у небольшого киоска в Ровно и отправил их друзьям Мьюрей Смит, 62, Джаньепер Роунд и Роберт Транс, 317, Хой Роунд Эшбурнхэм».
Следователю «турист» признался.
Действительное содержание записи
«В том месте, где спидометр показывал 34042 км, я сфотографировал высоковольтную линию передач».
«На участке Львов – Ровно встретил большую колонну военных автомашин. Она двигалась мне навстречу. Отдельные машины попадались и за Ровно. Всего я насчитал 62 джипа и 317 других военных машин. Вдоль дороги, в местах, где был лес, стояло по несколько военных машин. Очевидно, возвращаются с учений. Военные машины попадались мне примерно на протяжении 150 км от 120-километрового столба»… «Никому никаких открыток я не посылал, и таких друзей у меня нет. Я использовал эти вымышленные адреса для указания количества машин»…
В собственноручном показании Мякинэн написал:
«..Признаю, что занимался шпионажем против Союза Советских Социалистических Республик в пределах его границ. Я полностью отдаю себе отчет в том, что мои действия наказуемы по советским законам.
Я заявляю, что намеревался проводить эту работу только из соображений оказания услуги правительству моей страны. Я не питал никаких иллюзий в отношении того, что совершаю героический поступок, и не добивался этой деятельностью хорошей репутации для себя».
При чтении этого последнего абзаца следователь улыбнулся: Мякинэн опять хотел выглядеть чистоплотней, нежели был на самом деле. Но все это касалось уже чисто моральной стороны вопроса. В военном же трибунале Киевского военного округа во внимание принимали лишь факты, добытые контрразведчиками Львовщины и Киева. В соответствии с этими фактами по советским законам Мякинэн приговорен к восьми годам лишения свободы.
Дело «туриста» Мякинэна было закрыто. Связанная белой тесемкой папка пошла в архив.
АРКАДИЙ ПАСТУШЕНКО
ОДИН ИЗ ПЛЕМЕНИ ХРАБРЫХ
Биография Михаила Семеновича Дудника – это биография его современника, биография его поколения, простая и тяжелая, пламенная и героическая. Год рождения – 1913; начальное образование – семь классов; фабзавуч; комсомол; продразверстка; кулацкие выстрелы; рабфак; с 1932 года до начала Великой Отечественной войны – путь от лаборанта до сменного инженера завода.
Как специалиста, его эвакуируют с оборудованием завода в Кемерово. В 1943 году – служба в органах государственной безопасности, школа разведчиков. С 1944 года он – в распоряжении Львовского управления органов государственной безопасности.
К 50-летию ВЧК – КГБ Михаил Семенович был награжден орденом Красного Знамени.
Вот она, биография, которая укладывается в даты, анкеты, послужные списки. Весь путь, вся жизнь в них. А что за ними?
…Все было просто. По крайней мере, четко и предельно просто была поставлена задача: на перроне Кемеровского вокзала в таком-то часу появится человек. Высокого роста, коренастый. Одет в фуфайку, за спиной солдатский вещмешок. Опытный фашистский диверсант. «Его нужно взять тихо и незаметно, без лишнего шума. Задача ясна?» – «Так точно!» – «С вами будет капитан С. Выполняйте!»
В кабинете слова начальника казались обычным приказом. Сейчас, на вокзале, они стали первым боевым заданием в его чекистской жизни. К тому же он никогда еще не видел капитана С.
Кемеровский вокзал жил жизнью военного сорок третьего: везде военные, гражданские, женщины, дети, старики, инвалиды. Люди неделями ждут своего счастья – пробиться в вагон или на платформу товарного поезда. У войны свои законы, свои неписаные правила. Давка, нервозность, отчаяние… Где он, капитан С.? Где и как перехватить среди этого множества лиц и глаз обнадеживающий, ободряющий взгляд: я здесь, рядом с тобой, нужно будет – помогу тебе, друг!..
Нечего и думать… Но если он здесь, на вокзале, и тоже выполняет это задание – значит, все в порядке. Капитан видит его и в критический для Дудника момент придет на выручку. Следовательно, не о капитане сейчас нужно думать, не его надо искать в этом людском потоке… Малейшая неосмотрительность может насторожить врага, и тогда поминай как звали!..
Но азарт разведчика у Дудника не угасал с тех пор, как он вышел из кабинета начальника. Будто кто-то выталкивал его на перрон, а затем снова вел в здание вокзала, заполненное людьми так, что иголке негде было упасть. Прошел час, второй, а диверсант словно в Лету канул. Неужели провел его, чекиста? Но как он мог исчезнуть? Ни один поезд пока не останавливался. А до прибытия нужного состава еще пятнадцать минут. Среди тех, кто бросится к нему, наверное, будет и он. Ведь он должен быть где-то здесь. Может, даже смотрит на него, может, даже встречал его не раз…
Вдруг созрело решение – удивительно простое решение, и Дудник не столько устами, сколько глазами промолвил дежурному милиционеру:
– Следите за мной. Когда подойдет поезд и вы увидите, что я кого-то бью, берите немедленно нас обоих. Это приказ!
Милиционер понимающе подмигнул, незаметно кивнул головой. Для этого разговора им понадобилось лишь несколько секунд, и они, не обращая больше друг на друга внимания, разошлись в разные стороны.
Тут-то Дудник неожиданно увидел того, кого искал. Так же, как другие, он энергично проталкивался в толпе к выходу на перрон. (Позднее, когда операция закончилась, Дудник, анализируя события, пришел к выводу: здоровяка выдало именно спокойствие, чересчур уравновешенное, рассчитанное, холодное, какое-то стерильное спокойствие. То, в чем он был так надрессирован, чем оценивается качество разведчика, – то явилось для нега неотвратимой, гибельной ловушкой). Дудник тоже начал действовать – то локтем, то плечом или головой, изо всех сил проталкиваясь сквозь шум и ругань женщин за ним. Еще секунда-вторая – и будет поздно: в вагоне «без лишнего шума» его не возьмешь…
Краешком глаза Михаил заметил настороженного милиционера (где-то за пределами шума, женских причитаний и плача) и, понатужившись, вплотную приблизился к здоровяку. Михаил ему лишь по плечо… Где-то пронзительно вскрикнул паровоз, и Дудник, застонав от «боли», изо всех сил дернул здоровяка за полу фуфайки:
– Почему на ноги наступаешь, скотина?!!
Все случилось так неожиданно, так молниеносно, что оторопевший здоровяк лишь глазами захлопал. Опомнившись, он сильно толкнул Дудника локтем. «Все идет как нужно…» Милиционер стоял уже рядом.
– Ваши документы! – набросился он на Михаила. Дудник, то и дело поглядывая на вагон, будто боялся, что отстанет от поезда, поспешно подал ему удостоверение сменного инженера.
– Нарушаете порядок, гражданин!.. Ваши документы! – обратился милиционер к здоровяку и требовательно протянул руку.
– Я его не трогал, он первый!.. Я опаздываю на поезд, я уже трое суток здесь сижу!.. – почти закричал тот, но документы все-таки предъявил.
– Успеете! – сказал милиционер. – Прошу следовать за мной! Оба!
Здоровяк, озираясь, неохотно вышел из толпы. Свирепыми серыми глазами обжигал Михаила – даже жилы вздулись на толстой шее. Однако пошел вместе с Дудником: их, нарушителей общественного порядка, вел милиционер…
Так закончилась первая боевая операция чекиста Михаила Дудника. Здоровяк действительно оказался ценной птицей, которую фашистская разведка забросила в тыл Советской Армии.
Чекистская биография уже началась…
Славные наши войска, освобождая от фашистского рабства родную землю, продвигались на запад.
Шел 1944 год.
Вместе с передовыми частями советских войск на территорию освобожденных западноукраинских земель вступила группа чекистов, в которой находился и Михаил Дудник.
Враг в предсмертном отчаянии пытался отравить воздух смертоносными бациллами: на землях западных областей Украины появилось множество бандеровских бункеров и схронов.
Враг был еще опасен и коварен. Пока под присмотром его «постоянных представителей» бандеровские «самостийники» проходили науку убивать, вешать и резать советских людей, другие его представители в специальных школах за границей готовили (фанатично и самоотверженно) руководящие кадры этих банд. Одну из них возглавлял сторонник самого Бандеры Микола Лебидь, учителями убийств, насилия и пожаров были Гаврила Приходяк (он же Завзятый, Басурман) и адъютант Лебидя, не менее опытный в кровавых истязаниях и пытках Орляк.
По окончании фашистской школы Басурман стал так называемым референтом СБ и информации «краевого провода» ОУН. Правда, на этом его карьера и окончилась: в 1945 году карающая рука народного правосудия заставила его сесть на скамью подсудимых.
Однако, прежде чем Басурман был пойман, он, стараясь отработать средства, затраченные на его палаческую науку третьим рейхом, создает на территории Бусского, Олесского, Красненского, Куликовского и Новоярычевского районов специальную боевку СБ. Руководителем ее становится Купяк, который посылал своих подчиненных уничтожать колхозников, учителей, советских и партийных работников.
Сейчас Купяк-Клей живет-поживает в Канаде. То, к чему он стремился здесь, на Украине, ради чего пытал, сжигал живьем, того он достиг – стал владельцем ресторана.
Есть деньги, есть и подручные, которых Купяк подобрал на мусорной свалке (синяя волна выбросила их из океана на заграничный берег). Для них родина там, где хорошо платят. Вместе со своим добродетелем тайком от новых хозяев они пропивают денежки, субсидированные различными разведками для подрывной деятельности против Советского Союза.
Однако не всем головорезам удалось избежать кары за свои кровавые злодеяния. Не ушел от нее и Орляк. На советской границе был задержан также Пришляк с «грузом», предназначенным для продажи иностранным разведкам, – с названиями советских воинских частей, с данными об их дислокации, с адресами партийно-советских активистов и другими шпионскими данными. Предстал перед советским правосудием и Дьявол с собственной охраной – Удавом, Зубром, Вовком – истязателями, наводившими ужас на мирных жителей Винниковского района на Львовщине.
Ныне, после полувекового юбилея Советской власти, не стоило бы вспоминать об этих бандитах со звериными кличками. Но делаем это потому, что мы, живые, не забыли и не забудем тех, кто боролся и пролил свою горячую кровь за нашу светлую жизнь, за наше ясное солнце на чистом украинском небе. Мы думаем также и о тех, кто продолжает борьбу и сегодня.
Я имею в виду Михаила Семеновича Дудника.
…Не поддержал и не мог поддержать бандеровских «самостийников» украинский советский народ, не дал им пристанища на своей земле. Боясь кары, часть этих выродков отступила с гитлеровцами. Те, которые не успели ухватиться за отрубленный хвост третьего рейха, с оружием в руках разбрелись по заграницам. Третьи начали углублять свои норы – бункеры, схроны. Однако было ясно: это конец.
И тогда так называемый центральный бандеровский провод, чтобы спасти их жизнь, решил легализовать ряд своих членов, и они под чужими фамилиями расползлись по Советскому Союзу. Нужны, следовательно, соответствующие документы. Надо было немедленно найти человека, который согласился бы за деньги достать их. Разыскать его поручили Светлане – связной между центральным проводом и краевыми референтами СБ. Вскоре ей «удалось» встретить такого человека: им – под видом райисполкомовского работника – был Михаил Семенович Дудник.
Первая встреча с головорезами, вторая – они проверяют его личность. Проверка старательная, придирчивая до тошноты. Малейший промах – с третьей встречи он может не вернуться: законы волчьи. Однако третья встреча как раз все и решила.
В убогом демисезонном пальтишке, в фетровой шляпе, Дудник встретился со Светланой на безлюдной околице Львова – человек, замученный нуждой, за деньги он все сделает, Ради денег вынужден мерзнуть на резком февральском ветру, зуб на зуб не попадает: кто же этому не поверит?..
Среди белой снежной пороши никого, кроме Светланы, не видно. Однако каждой клеткой тела Дудник чувствовал, что за ним следят, что чей-то острый взгляд пронзает его убогое пальтишко насквозь, выведывает, нет ли под ним оружия. Но сейчас Михаил Семенович не чекист! Бывший учитель химии, а ныне работник райисполкома, он за большую сумму согласился достать документы. Ему нужны деньги, больше его ничто не интересует. Даже то, для кого эти документы предназначены. Таков закон деловых людей.
Светлана молча пошла впереди, Дудник – за нею. Вокруг – ни домика, ни деревца. Снежные хлопья слепили глаза, ветер пронизывал до мозга костей.
Ни зги не видно, и им обоим, и Дуднику, и Светлане, приходится ступать наугад в белые сугробы, лежащие поперек пути. Светлане ничего – она в сапогах, а его старые ботинки уже набиты снегом. Она даже не оглянется, словно его нет сзади. Наконец остановилась, и в этот же момент послышалось натужное, промерзшее похрапывание лошадей – словно из-под снега выросли сани с двумя заснеженными мужчинами. Молча остановили возле них лошадей, предложили сесть рядом. «Все в порядке… Поверили». Но куда они его везут?
За Куровичами ему завязали глаза. Лошади, устало фыркая, потянули сани дальше, и время – секунды, минуты, часы – словно повисло над ним, и уже не было ощущения времени. И в эти тяжелые минуты долг чекиста, сознание ответственности за выполнение важного задания подсказывали ему – крепиться, выстоять, перенести трудности.
А потом лошади остановились, и ему развязали глаза. Хотя бдительность разведчика не притуплялась в нем на протяжении всего пути, но сейчас ожила с новой силой: где я?.. (Позднее, недели через две после этого, выяснилось, что его, с целью запутать следы, полтора часа возили по кругу). К приземистой, полузасыпанной снегом хате, возле которой остановились лошади, подступал темно-сизый лес, зазубренной подковой тянувшийся с запада на северо-восток.
Едва переставляя оцепеневшие ноги, он покорно пошел вслед за Светланой в хату. Не успел переступить сенной порог, как из углов выскочили обвешанные немецкими автоматами два бандита и молча ловко обыскали его карманы. Так же безмолвно отошли, и один стволом указал на дверь: заходи, мол.
За столом возле бокового окна под низким потолком сидели четверо. Очевидно, его ждали, потому что все изучающе-настороженно смотрели на него, держа руки на автоматах. Кажется, сделай он малейшее движение – и они повскакивают с мест.
Он, устало склонившись на притолоку, сказал:
– Дорого обойдется мне это путешествие…
– Не мы цену устанавливали, – вскинул брови крайний от дверей. (Очевидно, он был здесь старшим). – Мы воюем за свободную Украину, а не за деньги. Тебе захотелось денег – будешь иметь, если… – он нетерпеливо заерзал на стуле, – если ты честный человек!
– Все, что вам нужно, я постараюсь сделать, – ответил он.
– Наименьшее наше подозрение – и ты поплатишься жизнью. Ты думал об этом?
– Я об этом не думал, ибо меня не в чем подозревать, а согласился достать документы только потому, что мне нужны деньги. Я знаю, чем рискую: меня могут судить и засудят, если узнают…
– Все будет зависеть от тебя.
– Не только от меня.
– За нас можешь не бояться, мы умеем уважать смелых.
– Уважение мне не нужно, у меня с вами деловые отношения, я вам документы – вы мне деньги! – сказал громче, и лицо старшего заметно побледнело, однако он сдержанно промолвил:
– От нас ты вернешься либо с деньгами, либо без головы… Где родился?
– В Кременце.
– Родители где живут?
– Родители умерли.
– Кто это подтвердит?
– Пошлите в Кременец людей.
– Мы знаем, что нам делать. Кто подтвердит в Кременце? Фамилии?
– Соседи, они еще живы.
– Во Львове где живешь? Почему пошел работать на советов?
– На улице Подвальной. Работаю, потому что нужно жить.
– Нам документы нужны, сможешь достать?
– Смогу.
– Что для этого требуется? Кроме денег, разумеется?
– Фотокарточки этих людей.
– Фотокарточек мы не дадим, нам нужны чистые бланки, сможешь достать?
– Нет.
– Почему?
– Без подписи документы не действительны, однако никто их не подпишет без фотокарточек, никто не возьмет на себя такую ответственность. Даже за деньги – безнадежное дело, и если вы не сможете дать фотокарточки – разговор наш ни к чему…
Наступила длинная гнетущая пауза, лишь в трубе жалобно завывал ветер да за окном простуженно фыркнула лошадь. Тот, который допрашивал, наклонился к своему соседу, что-то шепнул ему и снова обернулся к Дуднику:
– Есть хочешь? Тебе придется пожить у нас.
– Жить долго у вас я не смогу, у меня государственная работа, и если я не появлюсь, меня будут искать.
– Мы постараемся, чтобы тебя не нашли, – впервые улыбнулся «старший», однако улыбка была угрожающей, застывшей. Он поднялся и широким шагом подошел к двери, остановился возле Дудника. – Окажешься честным – мы позаботимся о том, чтобы тебя не спросили, где и с кем ты был в эти дни… Гнида! – крикнул властно в сени. В дверях мигом появился один из тех, который недавно обыскивал его карманы. – Накорми этого пана и постели кровать, да гляди, глаз с него не спускай!
– Не для того я приехал к вам, чтобы удирать, – сказал Дудник, – однако я не хотел бы здесь долго задерживаться. Пока это единственное мое желание.
– Постараемся его исполнить, а теперь иди с ним. Гнида, гляди в оба!..
Комната по другую сторону сеней была тоже маленькая, как и та, из которой его только что вывели, – чисто побеленные стены, два перекошенных от времени окошка. Ни стола, ни стульев. Лишь в углу деревянная, покрытая сеном кровать. От стен веет запустением и морозом, наверное, отапливается не часто…
Михаил Семенович зябко пожал плечами и сказал:
– В этом подвале мне жить? В этой холодине?
– Благодари бога, что не в снегу, – ответил Гнида и поспешно, как-то виновато добавил: – Сейчас принесу дров, натоплю.
Гнида действительно вышел, и Дудник видел в замерзшее окно, как он, придерживая рукой автомат, побрел по глубоким сугробам в лес. Шел тяжело, будто нес на плечах тяжесть, так, как ходят крестьяне, уставшие от нелегкой своей работы. «Кто он – горемыка, оторванный от земли, или кулачий сынок, которому нужна Украина с панами, с кнутом и палкой? Одурманенный «вождями» или сам из тех, кто распространяет вокруг этот человеконенавистнический угар?.. Кто он?..»
Но, как ни удивительно, не почувствовал к нему неприязни, скорее увидел в этом угловатом, неповоротливом «боевике» обиженного человека. Пусть не сейчас, не сегодня, думал Дудник, но настанет такой день, когда этот блудный сын поймет, что он ошибался, и пойдет праведным, честным путем. Поймет… Он и разговаривает как-то виновато – так, словно что-то скрывает… Это точно!
Михаил Семенович отвернулся от окна и от неожиданности застыл: на стене возле печи темнело большое пятно крови. Кто-то пытался его соскоблить, но оно так и осталось темным пятном. Вокруг пятна были рассеяны небольшие, тоже темные, кровавые пятнышки. Чья жизнь оборвалась в этой крестьянской хате? Какими были те последние слова, те невинные вопли? Где-то же они есть, они не могли исчезнуть бесследно, они впитались в стены, в окна, в двери, чтобы, когда придут сюда люди, их услышали – и отомстили.
Дудник почувствовал, что под шляпой зашевелились волосы, потому что в хате вроде бы действительно кто-то закричал – надрывно, со смертельной тоской в голосе. Вдруг тот крик оборвался, лишь стон еще сползал тихо и безнадежно по стенам на пол, становясь все слабее и слабее…
Ой вытер ладонью лоб и присел на кровать: спокойствие, прежде всего спокойствие… ты первый из тех, кто пришел мстить, поэтому пока не нервничай, не обнаруживай пока своей ненависти к убийцам. Это твой долг, это приказ!..
Зашел Гнида. Заснеженный, раскрасневшийся, он бросил к печи охапку дров и сказал:
– Света божьего не видать, и когда оно прекратится?
Он говорил будто сам с собой, но снова Дудник уловил в его голосе тревожные нотки: что меня ждет, как мне жить дальше? Не снимая с груди автомат, Гнида стал накладывать в печь дрова, деловито кряхтя и посапывая. Вдруг он обернулся от печи и сказал:
– А с едой-то у нас нынче не очень…
И снова виноватый тон, такая же виноватая улыбка: хозяин принимает гостей – не иначе! И Дудник также улыбнулся:
– Как-нибудь переживу, хотя бы не держали меня здесь долго.
– У нас быстро не бывает, – сказал Гнида и, будто опомнившись, поспешно добавил:
– Должны быть бдительными, в противном случае – нас не будет. На этом лишь и держимся, такова, как видите, жизнь. Мне, видите, еще повезло, а хлопцы сейчас по лесам, не сладко им нынче, такие морозы…
– Не сладко, – согласился Дудник.
Ободренный разговором, Гнида сказал:
– Живешь надеждой, что долго так не будет…
Наконец дрова в печи разгорелись, и он начал стелить кровать: вспушил на ней сено, прикрыл старым потертым одеялом. Подушки не было, и он сложил вдвое, шерстью наружу, кожух. Еще один бросил на кровать – накрыться.
За окном стали сгущаться сумерки – как-то быстро и неожиданно, и через несколько минут в хате потемнело. Лишь светились удивленные темно-синие глаза стекол, а где-то за ними, отчаянно плакала вьюга…
Уснул Михаил Семенович сразу и крепко. Но разведчик в нем не спал.
…Прошел день, второй, да и четвертый, но его, Дудника, никто не вызывал, никто с ним не говорил. Разве что Гнида: принесет пищу, или заберет пустую посуду, или затопит печь. А все остальные – словно вымерли. И лишь тогда, когда выходил на двор, чувствовал, что за ним следят, не сводят с него глаз. В конце концов, чего-то иного Дудник и не ожидал – не в гости же ехал! А мозг его не прекращал работу даже во сне. Да, эта хата – обыкновенное место для явок, ее отвели для встречи с ним, а «проводников», тех, кому нужны документы, здесь нет. Собственно, только они его и интересуют: он должен иметь их фотокарточки. Нельзя допустить, чтобы тот, кто натворил столько зла, исчез бесследно. Пока не поздно, их нужно найти, обезвредить, и весь успех задуманной операции будет зависеть от того, пройдет ли он, Дудник, эсбистскую проверку. А в том, что его проверяют, сомнений нет, ибо зачем тем четверым столько дней здесь сидеть да и его держать!
На четвертый день вечером Гнида задержался в комнате дольше, чем обычно. Затопил печь, поправил постель, начал подметать пол. Дудник заподозрил, что Гниде хочется поговорить. Это было видно и по его частым неожиданным взглядам. Наконец не выдержал:
– Завтра тебя Помста вызовет.
– А ты откуда знаешь? – встревожился Михаил Семенович, хотя виду не подал. А Гнида продолжал:
– Слышал я, что Помста сказал Зрубу: «Возвратились, – говорит, – наши хлопцы».
