Текст книги "Пустышка. Что Интернет делает с нашими мозгами"

Автор книги: Николас Карр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 17 страниц)

Мы, как общество в целом, уделяем значительно меньше времени, чем прежде, чтению печатных текстов, и даже читая их, находимся в тени Интернета. «Уже сейчас, – писал литературный критик Джордж Стайнер в 1997 году, во многом утрачены умение молчать, искусство концентрации и запоминания и достаточное количество времени, от которого зависело вдумчивое чтение». «Однако, – продолжает он, – эти потери кажутся незначительными по сравнению с прекрасным новым электронным миром». Ещё пятьдесят лет назад мы вполне могли заявлять, что находимся в эре печатной продукции. Сейчас это уже не так.

Некоторые мыслители приветствуют закат книги как явления и присущего ей буквального мышления. В своём недавнем обращении к группе учителей Марк Федерман, исследователь процессов образования из Университета Торонто, заявил, что грамотность в традиционном понимании «представляет собой лишь причудливое понятие, эстетическую форму, которая не имеет ничего общего с реальными вопросами и проблемами педагогики, подобно тому, как чтение стихов, хотя и не лишённое определённого смысла, более не является силой, структурирующей общество». Учителям и студентам пришло время, сказал он, покинуть «линейный, иерархический мир книг» и войти в мир «повсеместного подключения к Сети и универсальной близости» – мир, в котором «величайшие навыки» предполагают «распознавание смысла в постоянно изменяющемся контексте».

Клей Ширки, исследователь цифровых медиа из Нью-Йоркского университета, предложил в 2008 году в своём блоге не тратить время на оплакивание смерти углублённого чтения – на его взгляд, важность этого свойства всегда переоценивалась. «Никто не читает "Войну и мир", – писал он, упоминая эпос Толстого как квинтэссенцию высоких литературных достижений. -? Книга слишком длинна и недостаточно интересна». Люди всё чаще «считают, что священный труд Толстого на самом деле не настолько ценен, чтобы тратить время на его изучение». То же самое относится к циклу романов М. Пруста «В поисках утраченного времени» и других произведений, которые до недавних времён считались, по меткому выражению Ширки, «чем-то очень важным по не совсем понятным причинам». Он считает, что «все эти годы мы впустую хвалили писателей» типа Толстого и Пруста. Наши прежние привычки, связанные с литературным мышлением, «были всего лишь побочным следствием жизни в условиях среды неполного доступа»29. Теперь, заключает Ширки, благодаря тому, что Сеть обеспечила нас полноценным «доступом», мы вполне можем отложить в сторону некоторые из наших устаревших привычек.

Конечно, такие высказывания слишком демонстративны для того, чтобы принимать их всерьёз. В сущности, они представляют собой ещё одно выражение экстравагантного позёрства, привычного для антиинтеллектуальной части учёного сообщества. Однако в данном случае возможно и другое объяснение. Федерман, Ширки и прочие их единомышленники могут служить примером постлитературного мышления, примером интеллектуалов, для которых основным источником информации всегда был экран, а не страница. Как писал Альберто Мангуэль, «существует непреодолимая пропасть между книгой, признанной классикой согласно устоявшейся традиции, и книгой (той же самой), которую мы считаем значимой вследствие наших собственных инстинктов, эмоций и понимания, – мы выстрадали её, насладились ею, совместили её содержимое с нашим собственным опытом и (невзирая на огромное количество людей, познакомившихся с нею до нас) стали, в сущности, её первыми читателями». Если вам не хватает времени, интереса или способностей для того, чтобы насладиться литературным произведением (или сделать его своим, в терминах Мангуэля), то, вне всякого сомнения, вы будете считать шедевр Толстого «слишком длинным и недостаточно интересным».

Было бы крайне заманчивым попросту игнорировать тех, кто считает ценность литературного мышления преувеличенной, однако, думая таким образом, мы совершаем большую ошибку. Аргументация таких людей является важным показателем фундаментальных изменений, происходящих в отношении общества к интеллектуальным достижениям. Их слова помогают многим людям оправдать это переключение – убедить себя в том, что блуждание по Сети представляет собой вполне допустимую, более того, лучшую альтернативу углублённому чтению и другим формам спокойного и внимательного мышления. Утверждая, что книги стали чем-то архаичным и необязательным, Федерман и Ширки создают своего рода интеллектуальную защиту, помогающую умным и развитым людям с большим комфортом впадать в состояние постоянной отвлечённости, присущее жизни в онлайне.

Наше стремление к быстрой калейдоскопической смене впечатлений возникло значительно раньше, чем была изобретена Всемирная паутина. Оно существовало и развивалось на протяжении многих десятилетий по мере того, как темпы нашей жизни и работы возрастали, а радио и телевидение постоянно снабжали нас всё увеличивающимся потоком программ, сообщений и рекламы. Интернет хотя и знаменует собой повсеместный и радикальный отказ от традиционных медиа, олицетворяет развитие интеллектуальной и социальной тенденции, возникшей при появлении электрических медиа XX века и определявшей нашу жизнь и образ мышления уже на протяжении десятилетий. Отвлекающий элемент всегда присутствовал в нашей жизни, однако прежде у нас не было средства коммуникации, которое, подобно Сети, настолько сильно запрограммировано на рассеивание нашего внимания и которое столь настойчиво выполняет свою роль.

Дэвид Леви в книге «Прокручивая вперёд» описывает одну встречу, которая произошла в середине 1970-х годов в знаменитом исследовательском центре компании Xerox в Пало-Альто. Именно в то время инженеры и программисты, работавшие в научных лабораториях, создали множество вещей, ставших неотъемлемыми элементами наших персональных компьютеров. Группа известных компьютерных учёных была приглашена в центр для того, чтобы увидеть работу новой операционной системы, значительно упрощавшей процессы многозадачности. В отличие от традиционных операционных систем, способных работать в единицу времени над одной задачей, новая система делила экран на несколько окон, в каждом из которых могла работать отдельная программа или демонстрировались не связанные между собой документы. Чтобы проиллюстрировать гибкость новой системы, представитель Xerox переключался из окна, в котором он писал программный код, в другое, где отображались пришедшие сообщения электронной почты. Он мог быстро прочитать сообщение, ответить на него, а затем перескочить обратно в окно программы и продолжить написание кода. Некоторые представители аудитории аплодировали новой системе. Они понимали, что она позволит людям использовать свои компьютеры более эффективно. Других же она отпугнула. «Скажите, какой может быть смысл в том, чтобы я прерывал свою работу по кодированию и отвлекался на чтение электронной почты?!»– гневно вопросил один из учёных.

В наши дни этот вопрос кажется странным. Оконный интерфейс стал привычным для всех типов компьютеров, а также других вычислительных устройств. В Сети можно увидеть, как в одном окне появляются другие, а в них – следующие. Мы уже не говорим о меню, помогающих нам при необходимости открывать всё новые и новые окна. Многозадачность стала для большинства из нас вполне привычным делом. Нас немало напрягло бы возвращение к компьютерам, способным выполнять в единицу времени лишь одну программу или открывать лишь один файл. Тем не менее хотя этот вопрос и может показаться нам достаточно спорным, смысл его остаётся столь же важным, что и тридцать пять лет назад. По словам Леви, этот вопрос указывает на «конфликт между двумя различными способами работы и двумя различными видами понимания того, как технология должна помогать нам в нашей работе». В то время как исследователь из Xerox «был готов с удовольствием работать одновременно над разными вопросами», его скептически настроенный собеседник рассматривал свою работу как «упражнение, требующее уединения и концентрации на одной мысли». Принимая сознательные или бессознательные решения относительно того, каким образом нам следует пользоваться компьютерами, мы отказываемся от интеллектуальной традиции уединения и концентрации, то есть от этики, дарованной нам книгами.

Мы предпочитаем жонглировать своей судьбой.

Глава 7 МОЗГ ЖОНГЛЕРА

Прошло немало времени с тех пор, как вы читали в этой книге рассказ от первого лица. Пришло время мне, вашему писцу, вновь ненадолго вернуться на сцену. Я понимаю, что на предыдущих страницах я протащил вас через немалое пространство и время. Я благодарю вас за то, что вы мужественно оставались со мной. Путь, который прошли вы, в своё время прошёл и я в попытках разобраться с тем, что же происходит в моей голове. Чем глубже я погружался в изучение нейропластичности и развития интеллектуальных технологий, тем яснее мне становилось, что о важности и влиянии Интернета можно судить, лишь рассматривая их в более широком контексте истории интеллектуального развития. Несмотря на всю свою революционность, Сеть стала лишь одним из инструментов, помогавших человеческому мышлению в развитии.

А теперь решающий вопрос: Что может сказать наука об истинных последствиях того, как использование Интернета влияет на работу наших мозгов? Вне всякого сомнения, этот вопрос ещё будет активно изучаться. Но, уже сейчас есть вещи, которые мы знаем или о которых можем говорить с определённой долей уверенности. И новости эти вызывают куда больше беспокойства, чем я предполагал. Десятки исследований, проведённых физиологами, неврологами, специалистами в области образования и развития сетевых технологий, делают один и тот же вывод: выходя в Сеть, мы оказываемся в среде, побуждающей нас к беглому чтению, торопливому и несконцентрированному мышлению и поверхностному обучению. Разумеется, даже при блуждании по Сети возможны глубокие размышления (так же как при чтении книги мы необязательно должны погружаться в размышления), однако это совсем не тот тип мышления, на который нацелена эта технология.

Предельно ясно одно: если бы, при наших сегодняшних знаниях о пластичности мозга, нам было необходимо изобрести средство коммуникации, способное максимально быстро и глубоко изменить наши ментальные связи, то плодом наших усилий стало бы нечто, напоминающее Интернет и работающее по его принципам. Проблема в том, что мы склонны пользоваться Сетью регулярно и порой даже навязчиво. Просто Сеть обеспечивает нас именно теми сенсорными и когнитивными стимулами – повторяющимися, интенсивными, интерактивными и вызывающими привыкание, – которые способны сильнее и быстрее всего привести к изменениям в нейронных цепях и функциях мозга. Если не принимать во внимание алфавит и системы исчисления, то Сеть стала, пожалуй, единственно возможной и наиболее влиятельной технологией изменения нашего мозга, когда-либо использовавшейся человечеством. Как минимум, это самая мощная технология на момент написания этой книги.

В течение дня большинство из нас выходит в Сеть и проводит в ней по меньшей мере два часа (а иногда и значительно больше). В это время мы склонны раз за разом повторять одни и те же или сходные действия, как правило, с высокой скоростью и часто действуя в ответ на команды, поступающие с экрана или через динамики. Некоторые из этих действий являются физическими. Мы нажимаем на кнопки клавиатуры, двигаем мышку по столу, нажимаем её клавиши и прокручиваем колёсико, водим пальцами по сенсорной панели и используем кончики пальцев для того, чтобы набрать текст на физической или виртуальной клавиатуре BlackBerry или мобильного телефона. Мы переводим изображение на iPhone, iPod или iPad, вращая их прикасаясь или к иконкам на сенсорном экране.

Пока мы совершаем все эти движения, Сеть бомбардирует сигналами нашего визуальную, сенсорную и слуховую кору головного мозга. Они выражаются в ощущениях, испытываемых нами в руках и пальцах в процессе нажатия на клавиши или кнопки мыши, скроллинга и прикосновения к сенсорной панели. В наши уши поступает множество слуховых сигналов: и звонок, оповещающий о приходе нового электронного письма или сообщения, и рингтоны, с помощью которых телефон сообщает нам о тех или иных событиях. И разумеется, перед нашими глазами в процессе блуждания по

Сети появляется множество визуальных подсказок: не просто постоянно меняющиеся строки текста и видео, но и гиперссылки, выделяющиеся подчёркиванием или ярким цветом, курсоры, меняющие форму в зависимости от выполнения той или иной функции, непрочитанные электронные сообщения, выделяемые жирным шрифтом, виртуальные кнопки и другие элементы на экране, уговаривающие нас нажать на них, формы, требующие заполнения, всплывающая реклама и новые окна браузера, которые нужно закрыть или, напротив, с содержанием которых необходимо ознакомиться. Сеть включает все наши чувства (за исключением запаха и вкуса), причём одновременно.

Сеть также обеспечивает высокоскоростную систему для формирования обратной связи и вознаграждения, называемую психологами положительным подкреплением. Эта система побуждает к повторению как физических, так и мыслительных процессов. Каждый раз, когда мы нажимаем на гиперссылку, перед нами появляется новый объект, требующий внимания и оценки.

Когда мы вводим нужное нам слово в поисковой строке Google, то моментально получаем список интересующей нас информации, требующей изучения. Отправляя текстовое сообщение или электронное письмо, мы можем получить ответ в течение нескольких секунд или минут. При использовании Facebook мы находим новых друзей или усиливаем связи с уже имеющимися. Размещая интересное сообщение в «Твиттере», мы получаем новых фолловеров[16]. Делая запись в блоге, мы получаем комментарии от читателей, а другие блогеры делают ссылки на нашу запись. Интерактивность Сети обеспечивает нас новыми мощными инструментами поиска информации, самовыражения и общения с другими. Она также превращает нас в подопытных животных, постоянно нажимающих на нужные кнопки для того, чтобы получить очередную порцию социального или интеллектуального лакомства.

Сеть привлекает наше внимание куда сильнее, чем когда-либо удавалось телевидению, радиопрограмме или утренней газете. Взгляните на подростка, посылающего SMS своему другу, или на студентку колледжа, просматривающую ленту новых сообщений и запросов на своей странице в Facebook, или на бизнесмена, изучающего электронные письма на экране своего BlackBerry, или даже на самого себя, вбивающего ключевые слова в поисковую строку Google и начинающего изучать появляющиеся ссылки. Всё это – примеры мышления, полностью захваченного новым средством коммуникации.

Находясь в Интернете, мы часто забываем обо всём остальном, что происходит вокруг нас. Реальный мир отступает, когда мы погружаемся в поток символов и стимулов, поступающих через различные

устройства. Эффекты Сети усиливаются в том числе и благодаря её интерактивности. Ввиду того что мы часто используем компьютеры в социальном контексте – для общения с друзьями или коллегами, создания «профилей», трансляции через блоги или обновления статуса в Facebook, – наше социальное положение, в том или ином виде, постоянно подвергается риску и всё время находится «в игре». В результате этого наше самосознание, а иногда и страх, значительно усиливает интенсивность нашего участия в том или ином средстве коммуникации. Это справедливо в отношении всех, но в особенности молодёжи, склонной к навязчивому использованию мобильных телефонов и компьютеров для отправки текстовых сообщений. Типичный подросток наших дней отправляет или получает сообщение каждые несколько минут в течение всего дня. По замечанию психотерапевта Майкла Хаузауэра, подростки и молодые взрослые испытывают «огромный интерес к происходящему в жизни их сверстников, а также очень обеспокоены возможностью выпасть из круга общения». Переставая отправлять сообщения, они рискуют оказаться невидимыми.

Нашему использованию Интернета сопутствует немало парадоксов, однако один из них окажет, по всей видимости, основное влияние в долгосрочной перспективе: Сеть захватывает наше внимание лишь для того, чтобы его рассеять. Мы активно концентрируемся на самом средстве коммуникации, на мерцающем экране, однако при этом отвлекаемся на различные сообщения и стимулы, с огромной скоростью предоставляемые нам этим носителем. Каждый раз, когда и где бы мы ни подключались к Сети, она постоянно окутывает нас соблазнительным информационным покровом.

Человеческие существа нуждаются в «большем объёме информации, большем количестве впечатлений и в большей сложности», – пишет шведский невролог Торкель Клинберг. Мы склонны «искать ситуации, требующие одновременного исполнения нескольких дел или ситуаций, в которых мы оказываемся перегруженными информацией». Если медленное движение от одного слова, напечатанного на странице, к другому усиливало нашу жажду умственной стимуляции, то Сеть полностью её утоляет. Она возвращает нас в приятное состояние рассеянного внимания, при этом предлагая скромное количество объектов для отвлечения внимания, с которыми не доводилось сталкиваться нашим предкам.

Не все отвлечения плохи. Многие из нас знают, что слишком сильная концентрация на сложной проблеме порой заводит нас в умственный тупик. Наше мышление сужается, и мы безуспешно пытаемся прийти к новым идеям. Однако оставив ситуацию без решения на какое-то время – «переспав с ней» – мы часто возвращаемся к ней с новым взглядом и фонтаном творческих идей. Исследование, проведённое Апом Декстерхёйсом, голландским физиологом, возглавляющим Лабораторию изучения бессознательного в Неймегенском университете имени. Радбауда, показывает, что подобные интервалы во внимании дают нашему бессознательному время для того, чтобы справиться с проблемой, то есть включить информационные и когнитивные процессы, недоступные для осознанного обдумывания. Как показывают его эксперименты, мы обычно принимаем лучшие решения, если на время переключаем фокус своего внимания с решения сложной умственной задачи на что-то иное. Однако исследования Декстер– хёйса также показывают, что наши бессознательные мыслительные процессы не начинают решать проблему до тех пор, пока мы ясно и осознанно не определим её . Если у нас нет чёткой интеллектуальной задачи, пишет Декстер– хёйс, «бессознательное мышление не происходит». Постоянное рассеивание внимания, вызываемое Сетью, – состояние для описания которого подходят слова поэта Томаса Элиота из цикла поэм «Четыре квартета» – как «пустяком отвлечённые от пустяков», – достаточно сильно отличается от временного, целенаправленного отвлечения внимания, освежающего процесс мышления в процессе принятия решения. Присущая Сети какофония коротких замыканий между сознательными и бессознательными мыслями не позволяет нам думать ни глубоко, ни творчески. Наш мозг превращается в транслятор простых сигналов, быстро поступающих в сознательную часть мышления, а затем обратно.

В своём интервью 2005 года Майкл Мерцених размышлял о власти Интернета, вызывающей не просто короткие изменения, а «фундаментальную перестройку» нашего мозга. Обратив внимание на то, что «наш мозг перестраивается существенным образом как физически, так и функционально каждый раз, когда мы учимся новому или развиваем у себя ту или иную способность», он описывает Сеть как новейший элемент «современной культурной специализации», которому «современный человек может научиться на миллионе примеров и который был совершенно незнаком человеку, жившему тысячу лет назад». Мерцених пришёл к выводу, что «вследствие подобной деятельности наш мозг подвергается массивной перестройке»5. Он вернулся к этой теме в 2008 году в своём блоге, подчеркнув важность некоторых из выдвинутых им тезисов с помощью заглавных букв. «Когда культура управляет изменениями, воздействующими на наш мозг, она создаёт ИНОЙ мозг», – писал он, обращая внимание на то, что наше мышление «усиливается по мере активных занятий того или иного рода». Признавая тот факт, что отныне достаточно сложно представить себе жизнь без Интернета и таких онлайновых инструментов, как поисковые машины Google, он особенно отметил, что «СЛИШКОМ АКТИВНОЕ ПОЛЬЗОВАНИЕ ИМИ ПРИВОДИТ К НЕВРОЛОГИЧЕСКИМ ПОСЛЕДСТВИЯМ».

Свои неврологические последствия имеют и другие наши действия, не связанные с работой в Сети. Точно так же как нейроны, включающиеся одновременно, образуют цепи, нейроны, которые не активизируются в одно и то же время, не образуют цепей. Мы тратим всё больше времени не на чтение книг, а на просмотр веб-страниц, не на сочинение предложений и абзацев, а на обмен короткими текстовыми сообщениями, и не на спокойное размышление и созерцание, а на путешествие от одной гиперссылки к другой. Это приводит к тому, что связи, поддерживавшие прежние, старые интеллектуальные функции и усилия, начинают ослабляться и даже распадаться. Мозг перерабатывает неиспользующиеся нейроны и синапсы и задействует их для другой, более актуальной деятельности. Мы приобретаем новые навыки, теряя при этом старые.

* * *

Гэри Смолл, преподаватель психиатрии и директор Научно-исследовательского центра по изучению памяти и старения в Калифорнийском университете в Лос-Анджелесе, занимается физиологическими и неврологическими последствиями использования цифровых медиа. Результаты его исследований в целом подкрепляют убеждение Мерцениха в том, что Сеть вызывает значительные изменения в мозге. «Современное взрывообразное развитие цифровых технологий не только меняет образ нашей жизни и общения, но также быстро и значительно меняет наш мозг», – говорит он.

Повседневное использование компьютеров, смартфонов, поисковых машин и других подобных инструментов «стимулирует изменения в клетках мозга и процессы выработки нейромедиаторов, что постепенно усиливает новые нервные пути в мозге, при этом ослабляя старые».

В 2008 году Смолл вместе с двумя коллегами провёл первый эксперимент, наглядно показавший, каким образом меняется человеческий мозг в ответ на использование Интернета. Исследователи наняли двадцать четыре добровольца – дюжину опытных пользователей Сети и дюжину новичков, а затем провели сканирование их мозга в процессе поиска информации с помощью Google. (Поскольку в обычном компьютере нет волшебного магнитного резонатора, объектам исследования вручили очки, на которые проецировались изображения веб-страниц и к которым прилагалась небольшая сенсорная панель для навигации между страницами.) Результаты сканирования показали, что мозговая деятельность опытных пользователей Google была значительно активнее, чем у новичков.

В частности, хорошо знакомые с компьютером субъекты использовали особую сеть, расположенную в левой лобовой части мозга, известную под названием «дорсолатеральная префронтальная кора», в то время как у людей, слабо знакомых с Интернетом, в этой зоне почти не наблюдалось никакой деятельности». В качестве контрольного задания исследователи попросили субъектов прочитать обычный текст в задании, имитировавшем чтение книги. В данном случае сканирование не показало никаких существенных отличий в мозговой деятельности между двумя группами. Очевидно, что у активных пользователей Интернета сформировались определённые новые нервные пути.

Однако наиболее примечательная часть выводов была получена после того, как тест повторили через шесть дней. В промежутке между тестами исследователи заставили новичков проводить по одному часу в день в Интернете и заниматься поиском в онлайне. Повторное сканирование показало, что прежде дремавшая зона их префронтальной коры начала демонстрировать повышенную активность – очень похожую на активность в мозге старожилов Сети. «Всего лишь после пяти дней практики у новичков в мире Интернета активизировалась та же зона во фронтальной области мозга, что и у второй группы, – рассказывает Смолл. – Всего пять часов в Интернете – и мозг новичков уже работает иначе». Далее он задаётся вопросом: «Если наш мозг столь чувствителен к воздействию компьютера, продолжающемуся всего один час в день, то что же происходит с ним, когда мы проводим в онлайне ещё больше времени?»

Другой результат этого исследования позволил пролить свет на различия между чтением книг и изучением веб-страниц. Исследователи обнаружили, что когда люди занимаются поиском в Сети, то их мозговая деятельность значительно отличается от деятельности, присущей чтению книг. У читателей книг основная активность происходит в зонах, связанных с языком, памятью и визуальной обработкой, а в префронтальных зонах, отвечающих за принятие решений и решение проблем, активность оказывается достаточно незначительной. Напротив, у опытных пользователей Сети, занимавшихся поиском и просмотром веб-страниц, наблюдалась в этих областях повышенная активность. Хорошая новость состоит в том, что веб-сёрфинг, приводящий в действие множество мозговых функций, может помочь старым людям сохранить ясность ума. Поиск и блуждание по Сети, по мнению Смолла, тренируют мозг примерно так же, как решение кроссвордов.

Однако чрезмерная мозговая активность в мозгу любителей Интернета также помогает понять, почему при работе в Сети сложно удерживать глубину чтения и сохранять устойчивую концентрацию. Необходимость оценки ссылок и выбора направления дальнейшей навигации, а также обработка множества сенсорных стимулов требуют постоянной ментальной координации и принятия решений. Это заставляет мозг отвлекаться от интерпретации текста или другой информации. Каждый раз, когда мы, читатели, видим новую ссылку, то останавливаемся (хотя бы на долю секунды) для того, чтобы позволить своей префронтальной коре оценить, стоит ли нам нажимать на неё. Переключение ментальных ресурсов с чтения на суждение может показаться незаметным (ведь наш мозг работает очень быстро), однако при частых повторах этого действия нам становится всё сложнее понимать происходящее и удерживать внимание. Как только префронтальная кора вступает в игру, наш мозг оказывается не просто загружен работой> он перегружается. Можно сказать, Сеть возвращает нас во времена scriptura continua, когда чтение было достаточно напряжённым с когнитивной точки зрения занятием. По словам Марианны Вулф, читая информацию онлайн, мы жертвуем способностью читать тексты вдумчиво. Мы становимся своего рода «декодерами информации». Наша способность создавать богатые ментальные связи в процессе углубленного и непрерывного чтения остается в значительной степени незадействованной. Стивен Джонсон в своей книге 2005 года «Плохое – значит хорошее: как современная поп-культура делает нас умнее» противопоставил масштабную и изобильную нейронную деятельность, свойственную мозгу пользователей компьютеров, более приглушённой деятельности, происходящей в мозгу читателя книги. Это сравнение побудило его предположить, что компьютер способствует умственной стимуляции значительно сильнее, чем чтение книг. По мнению Джонсона, анализ деятельности нейронов может привести к заключению, что «чтение книг недостаточно стимулирует наши чувства».

Однако, несмотря на правильность поставленного им диагноза, интерпретация различных стилей поведения мозга представляется мне неверной.

Сам факт того, что чтение книг «недостаточно стимулирует чувства», как раз и делает чтение столь полезным для интеллекта. Углублённое чтение, позволяющее нам не обращать внимания на отвлекающие факторы и отключить зоны фронтальной области, отвечающие за решение проблем, превращается в своего рода форму глубокого мышления. Мышление опытного читателя книг спокойно и безмятежно. Когда речь идёт об активизации нейронов, то ошибочным было бы считать, что «чем больше, тем лучше».

Джон Свеллер, австралийский физиолог, занимающийся вопросами образования, потратил три десятилетия на выяснение того, как наш мозг перерабатывает информацию, в частности как происходит процесс обучения.

Его работа наглядно показывает, как Сеть и другие медиа влияют на стиль и глубину нашего мышления.

Наш мозг, поясняет он, позволяет использовать память двух видов: краткосрочную и долгосрочную. Наши непосредственные впечатления, ощущения и мысли соответствуют краткосрочной памяти, живущей всего лишь доли секунды.

А всё, что мы сознательно или бессознательно узнали об окружающем мире, хранится в долгосрочной памяти, которая может оставаться в нашем мозге на протяжении нескольких дней, лет или даже всю жизнь. Один из типов краткосрочной памяти, называемый рабочей памятью, представляет собой инструмент для передачи информации в долгосрочную память, а следовательно, и для создания нашего собственного багажа знаний. Рабочая память буквально создаёт содержимое нашего сознания в каждый отдельно взятый момент времени. «Мы сознательно представляем себе, что происходит в рабочей памяти, и не осознаём всего остального», – полагает Свеллер.

Если рабочая память представляет собой аналог глиняной таблички для записей, то долгосрочная память выступает в роли склада этих табличек. Содержимое нашей долгосрочной памяти чаще всего находится за пределами нашего сознания. Для того чтобы мы начали думать о чём-то, ранее испытанном или выученном, наш мозг должен перенести то или иное воспоминание из долгосрочной памяти в рабочую. «Мы осознаём информацию, хранящуюся в долгосрочной памяти, только тогда, когда она поступает в рабочую память», – поясняет Свеллер.

Когда-то считалось, что долгосрочная память служит исключительно в виде огромного склада фактов, впечатлений и событий, что она «играет незначительную роль в таких сложных когнитивных процессах, как размышление и решение проблем». Однако учёные постепенно поняли, что долгосрочная память представляет собой, в сущности, основу любого понимания. Она содержит не просто факты, а сложные концепции или «схемы». За счёт организации разрозненных кусочков информации в систему знаний схемы обогащают наше мышление и придают ему глубину. «Наша интеллектуальная доблесть происходит в основном из схем, которые мы осваивали на протяжении длительных периодов времени, – говорит Свеллер. – Мы способны понимать те или иные концепции в пределах своей компетенции благодаря тому, что в нашем мозге есть схемы, связанные с этими концепциями».

Глубина нашего интеллекта зависит от способности передавать информацию из рабочей памяти в долгосрочную и создавать на её основе концептуальные схемы. Однако именно переход из рабочей памяти в долгосрочную представляет собой основное узкое место в нашем мозге. В отличие от долгосрочной памяти, имеющей огромный потенциал, рабочая память способна удерживать лишь незначительный объём информации. В своей знаменитой работе 1956 года «Магическое число семь, плюс-минус два: некоторые пределы нашей способности обрабатывать информацию» принстонский физиолог Джордж Миллер указал на то, что рабочая память обычно может удержать всего семь частей, или «элементов» информации. В наши дни даже это кажется преувеличением. По словам Свеллера, сегодняшние данные показывают, что «мы можем обрабатывать в единицу времени не больше двух-четырёх элементов, при этом реальное количество элементов ближе, скорее, к нижней, а не верхней границе». Элементы, которые мы способны удерживать в своей рабочей памяти, быстро исчезают из неё, «если только мы не освежаем их путём повторов».