Текст книги "Пустышка. Что Интернет делает с нашими мозгами"

Автор книги: Николас Карр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 17 страниц)

Переключение от чтения к быстрому скольжению по тексту происходит крайне быстро. Уже в наши дни, считает Жиминь Лю, преподаватель библиотечного дела в Университете Сан-Хосе, «развитие цифровых медиа и постоянно увеличивающееся количество цифровых документов оказало огромное влияние на процесс чтения».

В 2003 году Лю провёл опрос из хорошо образованных респондентов – инженеров, учёных, бухгалтеров, преподавателей, руководителей компаний и студентов-старшекурсников в возрасте от тридцати до сорока пяти лет. Он намеревался оценить, каким образом изменились за последние десять лет привычки, связанные с чтением. Около 85 процентов людей сообщили, что тратят всё больше времени на чтение электронных документов.

Когда представителей аудитории попросили оценить, как изменились их читательские привычки, 81 процент респондентов заявил, что тратит больше времени на «блуждание и сканирование», а 82 процента сообщили, что используют «нелинейный метод чтения». Лишь 27 процентов респондентов сообщили о том, что тратят больше времени чем раньше на «углублённое чтение», а 45 процентов признались, что их время на чтение уменьшается. Лишь 16 процентов сообщили, что уделяют чтению больше «устойчивого внимания», а 50 процентов – что уделяют чтению меньше «устойчивого внимания».

По мнению Лю, эти результаты показывают, что «цифровая среда побуждает людей изучать большее количество вопросов, но на более поверхностном уровне» и что «гиперссылки отвлекают людей от чтения и глубоких размышлений». Один из участников исследования сказал Лю: «Я обнаружил, что у меня остаётся значительно меньше терпения для чтения больших документов. Я всё чаще хочу не читать всю длинную статью, а поскорее дойти до её окончания». Другой участник признался: «Яуделяю значительно меньше внимания тексту, если вижу его на экране, а не на бумаге». Вполне очевидно, заключил Лю, что, погружаясь в поток цифрового текста, поступающий к нам через компьютеры и телефоны, «люди тратят на чтение значительно меньше времени», чем прежде. Кроме того, понятно, что речь идёт о другом типе чтения. «Всё чаще встречается "экранное" читательское поведение», – писал он, которое характеризуется «блужданием и сканированием, концентрацией на ключевых словах, однократном чтении материала или нелинейным чтением». С другой стороны, постоянно снижается время, «которое мы тратим на углублённое и сконцентрированное чтение».

В блуждании и сканировании нет ничего плохого, даже если они происходят в быстром темпе. Нам свойственно не читать бумажные газеты целиком, а скользить по заголовкам статей. Перед покупкой новой книги или журнала мы быстро пролистываем их, читаем один-два абзаца, а затем принимаем решение о том, заслуживает ли этот источник более пристального изучения. Способность быстро знакомиться с текстом важна ничуть не меньше, чем способность углубляться в чтение. Проблема состоит лишь в том, что быстрое чтение «по верхам» становится для нас основным методом чтения. Сканирование информации, прежде носившее вспомогательную функцию и использовавшееся лишь для того, чтобы понять, какие источники заслуживают более пристального изучения, в наши дни приобретает большее значение – именно таким образом мы начинаем собирать и оценивать разнообразную информацию. Мы достигли состояния, при котором такие люди, как Джо О'Ши (изучающий философию!) не просто признаётся в том, что не читает книги, но и говорит о том, что не испытывает никакой нужды в их чтении. К чему надрываться, когда за доли секунды можно набрать из кусочков всю нужную информацию с помощью Google? Образно говоря, мы переживаем то, что можно назвать обратной траекторией развития цивилизации: из людей, занимающихся культивированием личного знания, мы превращаемся в охотников и собирателей в лесу электронных знаний.

* * *

В этой ситуации есть и положительные моменты. Исследования показывают, что за счёт использования компьютеров и Сети укрепляются (порой значительно) некоторые из наших когнитивных навыков. К ним относятся такие низкоуровневые и даже примитивные функции, как координация между глазами и руками, рефлективные реакции и обработка визуальных символов. Одно широко цитируемое исследование, опубликованное журналом Nature в 2003 году, объявило о том, что после десяти дней игры на компьютере группа молодых людей смогла значительно улучшить скорость переключения визуального внимания между различными изображениями и задачами. Опытные игроки могут удерживать в поле зрения больше объектов, чем новички. Авторы исследования пришли к выводу, что «хотя видеоигры могут показаться бессмысленным занятием, они способны радикально улучшить навыки визуального внимания и обработки информации».

Несмотря на нехватку экспериментальных доказательств, представляется вполне логичным, что поиск в Сети и движение по веб-страницам способны также усилить функции мозга, связанные с определёнными видами быстрого решения проблем, особенно с поиском закономерностей в сумбурно представленных данных. С помощью постоянно повторяющейся оценки ссылок, заголовков, отрывков текста и изображений мы можем стать более искусными в оценке конкурирующих между собой информационных сигналов, в анализе их основных характеристик и в оценке их применимости для решения нашей задачи или достижения нашей цели.

В Великобритании было проведено исследование того, каким образом женщины ищут медицинскую информацию в Сети. Оказалось, что скорость оценки сравнительной полезности веб-страницы повышается по мере того, как женщины более уверенно начинают ориентироваться в Сети. Опытному пользователю хватало нескольких секунд, чтобы принять достаточно верное решение о том, насколько информация на той или иной странице заслуживает доверия.

Другие исследования показывают, что умственная гимнастика, которой мы занимаемся в Сети, может привести к небольшому увеличению объёма нашей рабочей памяти45. И это могло бы помочь нам в более искусном жонглировании данными. По словам Гэри Смолла, такие исследования «показывают, что наш мозг учится оперативно концентрировать внимание, анализировать информацию и практически мгновенно принимать решения о том, что делать или от чего воздержаться». Он полагает, что по мере того, как мы тратим всё больше времени на работу в Сети и оценку огромного массива информации, «у многих из нас развиваются нервные связи, предназначенные для быстрого и резкого всплеска направленного внимания». Чем чаще мы просматриваем страницы в Сети, путешествуем по ней и выполняем одновременно множество задач, тем легче становится нашему пластичному мозгу справляться с этими задачами.

Важность подобных навыков не стоит недооценивать. Чем больше наша работа и социальная жизнь начинают зависеть от электронных медиа, чем быстрее мы учимся ориентироваться в этих медиа Умственная гимнастика в Сети и чем более ловко мы можем переключать наше внимание между различными задачами, тем большей объём нашей рабочей памяти окажется наша ценность – не только как сотрудников, но и как коллег и даже друзей. Как писал в своей статье в журнале New York писатель Сэм Андерсон, «наша работа зависит от степени нашей подклю– чённости, и не удивительно, что и степень нашей удовлетворённости начинает зависеть от этого же показателя».

Сеть имеет множество практических преимуществ, и именно в этом состоит одна из основных причин, по которым мы проводим в ней так много времени. «Уже слишком поздно, – полагает Андерсон, – отступать на прежние позиции и мечтать о более тихом времени».

Он прав, однако при этом было бы большой ошибкой видеть в Сети лишь преимущества и полагать, что эта технология делает нас более развитыми с интеллектуальной точки зрения.

Джордан Графман, глава отделения когнитивной неврологии в Национальном институте неврологических заболеваний и инсультов*, поясняет, что постоянное переключение внимания при работе онлайн способно сделать наш мозг более гибким с точки зрения многозадачности. Однако способность решать одновременно несколько задач препятствует нашей способности к глубокому и творческому мышлению. «Приводит ли оптимизация сточки зрения многозадачности к улучшению нашей работы – повышению креативности, изобретательности или производительности?

В большинстве случаев нет, – полагает Графман. – Чем чаще вы работаете в условиях многозадачности, тем меньше времени на размышление у вас остаётся. Вы утрачиваете способность размышлять над проблемой и делать выводы». По его мнению, в результате человек начинает полагаться на общепринятые идеи и решения, а не на оригинальные мысли и идеи.

Дэвид Майер, невролог из Университета штата Мичиган и один из ведущих экспертов в области многозадачности, согласен с этой точкой зрения. Учась переключать внимание в условиях многозадачности, мы можем «преодолеть некоторые из присущих ей недостатков, – говорит он, – однако, за редким исключением, можно упражняться до посинения, но так и не добиться результатов, легко доступных с помощью обычной концентрации на одном вопросе в единицу времени». Работая в условиях многозадачности, мы учимся «быть умелыми на достаточно поверхностном уровне». Римский философ Сенека отлично сказал об этом почти две тысячи лет назад: «Быть повсюду значит не быть нигде».

В статье, опубликованной в журнале Science в начале 2009 года, Патриция Гринфельд, известный специалист по вопросам физиологии развития и преподаватель Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе, проанализировала более пятидесяти исследований, посвящённых оценке влияния различных типов медиа на интеллект людей и их способность к обучению. Она пришла к выводу, что «каждое средство коммуникации развивает некоторые когнитивные навыки за счёт подавления других». Постоянное использование Сети и других экранных технологий привело к «повсеместному и значительному развитию визуально-пространственных навыков». К примеру, теперь мы умеем вращать объекты в своём воображении значительно лучше, чем раньше. Однако наша «новая сила, выражающаяся в визуально-пространственном интеллекте», идёт рука об руку с ослаблением способности к «глубокой переработке», то есть к «приобретению осмысленного знания, индуктивного анализа, критического мышления, воображения и размышления». Иными словами, Сеть делает нас более толковыми, но только с точки зрения интеллекта, присущего самой Сети. Если же посмотреть на интеллект более широко и с традиционной точки зрения – то есть подумать не о скорости нашего мышления, а о его глубине, – то нам придётся сделать другой, значительно менее приятный вывод.

Наши онлайновые привычки, продолжают влиять на работу наших синапсов даже, когда мы не в онлайне. Можно предположить, что нервные цепи, связанные со сканированием, скольжением «по верхам» и многозадачностью, расширяются и усиливаются, а используемые для чтения, глубокого размышления и устойчивой концентрации ослабляются или даже разрушаются.

В 2009 году исследователи из Стэнфордского университета обнаружили признаки того, что в действительности подобные изменения уже имеют место. Они предложили набор когнитивных тестов группе людей чрезвычайно способных к медиа-многозадачности, и группе людей сравнительно менее способных к ней. Оказалось, что люди, склонные к медиа-многозадачности, значительно легче отвлекаются на «не относящиеся к делу стимулы со стороны внешней среды», значительно слабее контролируют содержание своей рабочей памяти и в целом хуже сохраняют концентрацию на выполнении определённой задачи.

Если у людей, менее склонных к многозадачности, наблюдалась достаточно высокая степень «контроля над вниманием по типу «сверху вниз», то у второй группы этот контроль строился по принципу «снизу вверх», то есть могли «жертвовать результативностью в решении основной задачи отвлекаясь на другие источники информации». Люди, склонные к многозадачности, «жаждут неопределенности, говорит профессор Стэнфордского университета Клиффорд Нэсс, проводивший это исследование. – Их способно отвлечь что угодно». Майкл Мерцених говорит об этом в ещё более мрачных тонах. Выполняя множество задач онлайн, мы (по его словам) «тренируем свой мозг обращать внимание на всякую ерунду». Последствия этого для нашей интеллектуальной жизни могут оказаться «смертельно опасными».

В борьбе по правилу «выживает сильнейший» в первую очередь страдают умственные функции, поддерживающие тихое линейное мышление, – именно те функции, что мы используем при анализе длительного повествования, в сложном споре, при размышлении о своих переживаниях или обдумывании явлений внутреннего или внешнего мира.

Победу же одерживают функции, помогающие нам быстро найти, разложить по полочкам и оценить отдельные кусочки информации, существующие во множестве форм, помогающие нам поддерживать умственную деятельность в то время, когда наш мозг подвергается бомбардировке разнообразными стимулами. Не случайно эти функции очень похожи на функции, выполняемые компьютерами, запрограммированными на скоростную передачу данных как в память, так и из неё. Это служит ещё одним подтверждением тому, что мы начинаем приобретать черты новой и популярной интеллектуальной технологии.

* * *

Вечером 18 апреля 1775 года Сэмюель Джонсон сопровождал своих друзей Джеймса Босуэлла и Джошуа Рейнольдса в гости к Ричарду Оуэну Кембриджу, жившему в огромном доме на берегу Темзы за пределами Лондона. Их проводили в библиотеку, где их ждал Кембридж. После обмена приветствиями Джонсон направился к полкам и начал молча изучать корешки книг, стоявших на полках. «Доктор Джонсон, – сказал Кембридж. – Мне кажется странным, что у человека может быть столь сильное желание изучать не внутренность, а обложку книги». По воспоминаниям Босуэлла, Джонсон в ответ на это «моментально вышел из задумчивого состояния, обернулся и ответил: «Сэр, причина моих действий крайне проста. Знание возможно в двух видах. Либо мы знаем предмет, либо знаем, где можем найти информацию о нём».

Сеть представляет нам мгновенный доступ к беспрецедентной по своим размерам и масштабам библиотеке данных. Нам становится значительно проще заниматься навигацией в этой библиотеке – и находить, если даже и не то, что нам нужно, то, по крайней мере, то, что в достаточной степени удовлетворяет наши текущие потребности. Однако при этом Сеть сводит на нет первое определение знания, данное Джонсоном: способность знать тот или иной предмет во всех деталях, создавать в собственном мозгу богатый и свойственный только нам набор связей, позволяющий развить единственный в своём роде интеллект.

ОТСТУПЛЕНИЕ

О переменном характере показателей IQ

Тридцать лет назад Джеймс Флинн, тогдашний глава департамента политических исследований Университета Отаго (Новая Зеландия), начал изучать исторические данные о тестах IQ. По мере того как он копался в цифрах, отмечая различные нововведения в тестах, возникавшие в различные периоды времени, Флинн заметил потрясающую вещь: показатели IQ стабильно и повсеместно повышались на протяжении целого столетия. Это явление получило название эффекта Флинна. Хотя оно и противоречило распространённому убеждению, целый ряд дальнейших исследований подтвердил его истинность. Это действительно так. Открытие Флинна дало нам увесистый камень, который мы можем бросить в любого, кто утверждает, что наши интеллектуальные силы находятся на исходе: если вы считаете, что мы такие тупые, то почему мы при этом постоянно оказываемся всё более толковыми?

Эффект Флинна часто использовался для защиты от нападок телевизионных шоу, видеоигр, персональных компьютеров, а в последнее время и Интернета. Дон Тапскотт в своей книге «Цифровое поколение: как Сеть меняет ваш мир», посвящённой первому «цифровому поколению», приводит целый ряд аргументов в пользу цифровых медиа, говоря (с поклоном в сторону Флинна), что «сырые значения показателя IQ при тестах росли на три пункта каждое десятилетие, прошедшее с момента окончания Второй мировой войны».

Цифры Тапскотта не вызывают сомнений, и такой рост среднего показателя IQ, безусловно, должен быть для нас достаточно приятен (особенно когда прирост происходит в прежде отстававших сегментах населения). Однако при этом существует достаточное количество оснований сомневаться в том, что эффект Флинна показывает большую «толковость» наших современников или что Интернет позволяет активно развиваться общему интеллекту человеческой расы. Как минимум (и это отмечает сам Тапскотт) показатели IQ росли в течение достаточно длительного времени (причём ещё даже до Второй мировой войны). Рост был поразительно стабильным и лишь немного варьировался от десятилетия к десятилетию. Это даёт нам основания предположить, что подобный рост, возможно, отражает глубокие и последовательные изменения в обществе, а не связан с определённым событием или технологией. Тот факт, что Интернет получил повсеместное признание всего десять лет назад, не позволяет нам утверждать, что именно он оказал сколько– нибудь значимое влияние на рост показателей IQ.

Другие показатели оценки интеллекта не показывают такого же прироста, что показатели по стандартным тестам IQ. В сущности, даже сами тесты IQ посылают нам смешанные сигналы. В тестах существуют разделы, измеряющие различные стороны интеллекта. Результаты по разным разделам значительно отличаются. Рост общего показателя в основном обеспечивается за счёт улучшения результатов в тестах, для которых требуется вращать в уме различные геометрические формы, находить сходные черты между объектами и распределять формы в логичной последовательности. А значения по тестам, связанным с запоминанием, словарным запасом, общими знаниями и даже с простыми арифметическими действиями, практически не изменились.

Изучение других распространённых тестов, призванных измерять интеллектуальные навыки, показывает, что результаты либо остались на прежнем уровне, либо даже немного снизились. Результаты экзаменов PSAT[19], которые сдают все школьники в США, никак не улучшились за период с 1999 по 2008 год, то есть за период активного расширения присутствия Сети дома и в школах. На самом деле, показатели по математическим тестам за этот период стабильно снижались на 33 процента (с 49/2 до 48,8 балла). Результаты по вербальным тестам снизились значительно сильнее. Среднее значение показателя, оценивающего усвоение материала при чтении, снизилось с 483 до 46,7 баллов, а среднее значение показателя по тестам, связанным с письмом, снизилось на целых 6,9 процента (с 49,2 до 45/8 балла). Снижались результаты и по вербальной части тестов SAT[20]. Отчёт Департамента образования США за 2007 год показывает, что показатели тестов для студентов старших курсов, оценивающих три типа чтения (для выполнения задания, сбора информации и грамотности), за период между 1992 и 2005 годом значительно снизились. Сильнее всего (на 12 процентов) снизилось значение показателя, оценивающего литературные способности, связанные с чтением.

Есть немалые основания предполагать, что по мере развития Сети эффект Флинна будет ослабевать. Исследования, проведённые в Норвегии и Дании, показывают, что рост показателей оценки интеллекта начал замедляться в 1970-е и 1980-е годы, а с середины 1990-х годов рост остановился, и даже началось обратное движение. Исследование, проведённое в Великобритании в 2009 году, показало, что после нескольких десятилетий роста IQ подростков снизился за период с 1980 по 2008 год на два пункта. Скандинавские страны и Великобритания быстрее других внедряли у себя высокоскоростной Интернет, а их население активнее, чем в других странах, использует многофункциональные мобильные телефоны. Если бы цифровые медиа действительно улучшали показатели IQ, это отразилось бы на результатах тестов.

Чем же объяснить эффект Флинна? Для его объяснения выдвигалось множество теорий – от общего уменьшения размера семей, до улучшения питания и развития системы общего образования, однако самое правдоподобное объяснение было выдвинуто самим Джеймсом Флинном. В самом начале исследования он отметил, что его выводы полны парадоксов. Для начала, резкий рост показателей тестов в XX веке заставляет нас считать, что наши предки были значительно глупее. Однако всё, что мы знаем о них, убеждает нас в обратном.

Как написал Флинн в своей книге «Что такое интеллект?», «если прирост результатов тестов IQ на самом деле отражает реальность, мы приходим к абсурдному заключению о том, что наши предки были умственно отсталыми». Второй парадокс связан с неравномерностью результатов по различным частям тестов IQ: «Каким образом люди могут считаться более интеллектуально развитыми, если при этом у них не растут словарный запас, общая информированность и не улучшается способность решать арифметические задачи? Побившись над этими парадоксами на протяжении многих лет, Флинн пришел к заключению, что прирост показателей IQ объяснялся не повышением общего интеллекта, а трансформацией того, как люди думали об интеллекте. Вплоть до конца XIX века научный взгляд на интеллект как на способности к классификации, нахождению корреляции и абстрактному мышлению встречался крайне редко и, в основном, среди тех, кто учил или учился в университетах. Большинство людей продолжали видеть в интеллекте способность расшифровывать загадки природы и решать практические проблемы – на фермах, на фабриках или дома. У людей, живших в материальном, а не символичном мире, было мало возможностей думать об абстрактных конструкциях и теоретических классификационных схемах.

Однако, как понял Флинн, всё изменилось за последнее столетие, когда экономика, технологии и образование привнесли абстрактное мышление в нашу повседневную жизнь. По выражению Флинна, все начали носить те же «научные очки», что и создатели тестов IQ. Как вспоминал Флинн в своём интервью, данном в 2007 году, стоило ему это понять, как он «почувствовал, что смог проложить мост между мышлением наших предков и нас самих.

Мы не были более интеллектуально развиты, чем они, – мы научились применять наш интеллект для решения новых проблем. Мы научились гибкости логики, мы захотели иметь дело с гипотезами, и нам показалось, что мир – это место, которое можно не просто изменять, а классифицировать и понимать с научной точки зрения».

Патриция Гринфельд, физиолог из Калифорнийского университета в Лос– Анджелесе, пришла к такому же заключению в своей статье в журнале Science, посвящённой медиа и интеллекту. Заметив, что рост показателей IQ «происходит в основном в невербальных тестах», оценка которых «совершается с помощью визуальных заданий», она объяснила эффект Флинна целым рядом факторов, связанных с урбанизацией и ростом «социальной сложности», представляющих собой «части и элементы всемирного движения от небольших по размеру и технически неоснащённых сообществ с натуральным хозяйством к крупномасштабным высокотехнологичным обществам с коммерческой экономикой».

Мы ничуть не умнее ни наших родителей, ни других наших предков.

Просто наш ум построен немного по-другому. И это влияет не только на то, каким образом мы воспринимаем окружающий мир, но и на то, каким образом мы воспитываем и обучаем своих детей. Социальная революция, связанная с тем, что мы думаем о процессе мышления, объясняет, почему нам стало проще решать вопросы, связанные с абстрактными понятиями и визуальными образами в тестах IQ, при этом никак не улучшаясь сточки зрения личных знаний, навыков научного мышления или способности ясно излагать сложные идеи. С раннего детства нас обучают относить вещи и явления к той или иной категории, решать головоломки, мыслить в терминах символов и пространства. Использование персональных компьютеров и Интернета способно усилить эти умственные способности и связанные с ними нервные цепи за счёт укрепления визуального зрения (в основном, способности быстро оценить объекты и другие стимулы, возникающие в абстрактной реальности компьютерного экрана). Однако, как подчёркивает Флинн, это не означает, что «наш мозг становится лучше».

Это просто означает, что наш мозг меняется.

Глава 8 ЦЕРКОВЬ GOOGLE

Вскоре после того, как Ницше купил свой «пишущий шар», серьёзный молодой человек по имени Фредерик Уинслоу Тейлор запустил секундомер на Мидвейльском сталелитейном заводе в Филадельфии и тем самым начал историческую серию экспериментов, направленных на резкое повышение производительности труда работников завода. Получив одобрение собственников, он нанял группу рабочих, поставил их за различные производственные агрегаты и начал записывать и фиксировать продолжительность любого их движения. Разбив каждый процесс на ряд небольших шагов, а затем тестируя различные методы их выполнения, Тейлор создал ряд точных инструкций (сегодня мы назвали бы это алгоритмом) по тому, как должен работать каждый сотрудник. Работники завода выражали неудовольствие новым жёстким режимом и жаловались на то, что он превращает их в автоматы, однако производительность на заводе выросла1.

Через сто лет после изобретения парового двигателя Промышленная революция наконец обрела свою философию и её выразителя. Жёсткая индустриальная хореография Тейлора (которую он сам любил называть «системой») понравилась производителям по всей стране и со временем распространилась по всему миру. Владельцы компаний, стремящиеся к максимальной скорости, максимальной эффективности и максимальной выработке, использовали опыты Тейлора для организации работы своих компаний и отдельных работников. В своей знаменитой монографии 1911 года под названием «Принципы научного менеджмента» Тейлор утверждал, что основная цель состоит в определении и принятии «наилучшего метода» для каждого занятия, за счёт чего достигается «постепенным замещением наукой грубой эмпирики, господствующей во всех областях механического производства». Тейлор убеждал своих сторонников в том, что как только его система будет применена ко всем ручным операциям, это приведёт к реструктуризации не только той или иной отрасли, но и общества в целом, а также к возникновению утопии идеальной производительности. «В прошлом на первом месте был человек», – заявлял он, – «в будущем первое место должна занять система».

Во многом система измерения и оптимизации, придуманная Тейлором, сохраняет свою актуальность и в наши дни. Она по сей день остаётся одним из краеугольных камней промышленного производства. Сегодня, благодаря всё возрастающей роли, которую компьютерные инженеры и программисты начинают играть в нашей интеллектуальной и социальной жизни, этика Тейлора начинает проникать и в саму структуру нашего мышления. Интернет представляет собой машину, предназначенную для эффективного автоматического контроля, передачи и преобразования информации. Миллионы программистов ставят перед собой цель найти «наилучший путь» – идеальный алгоритм – для выполнения умственных действий, которые мы называем работой со знаниями.

Штаб-квартира компании Google в Силиконовой долине носит название Googleplex. Это настоящая церковь эпохи Интернета, в стенах которой проповедуется религия тейлоризма. По словам генерального директора компании Эрика Шмидта, в основе Google «идея науки измерения». Компания

пытается «систематизировать все», что только возможно. «Мы пытаемся руководствоваться данными во всём и давать каждому действию количественную оценку, – добавляет ещё один руководитель Google

Марисса Майер, – мы живём в мире цифр». Основываясь на терабайтах данных о поведении аудитории, собираемых с помощью поисковой машины и других сайтов, компания ежедневно проводит тысячи экспериментов и использует их результаты для уточнения алгоритмов, направляющих наши поиски и позволяющих извлечь из них именно то, что нам нужно. То, что Тейлор сделал для ручного труда, Google делает для умственного.

Компания славится своим стремлением к постоянному тестированию. Хотя дизайн веб-страниц компании может показаться простым и даже аскетичным, каждый их элемент возник в результате исчерпывающего статистического или психологического исследования. Используя технологию под названием «дробное тестирование» (split A/В testing), Google постоянно занимается крошечными изменениями во внешнем виде и механизмах работы своих сайтов. Компания умеет показывать разным пользователям разные версии страниц, а затем оценивать, какое влияние оказывает тот или иной дизайн на поведение потребителей: как долго они остаются на странице, каким образом движется по экрану их курсор, на какие ссылки они нажимают, а каких избегают, и также куда они перемещаются с текущей страницы. Помимо автоматических тестов, производимых онлайн, Google нанимает добровольцев для участия в психологических и физиологических тестах (например, наблюдения за движениями глаз) в своей «юзабилити-лаборатории». Поскольку пользователи Сети оценивают содержимое страниц «настолько быстро, что принимают основную массу решений бессознательно», то (как отметили два исследователя из Google в своём блоге о работе лаборатории) наблюдение за движениями глаз – «это лучшее, что мы можем сделать, когда не имеем возможности читать мысли человека напрямую». Ирен Ау, директор компании по вопросам пользовательского опыта, говорит, что Google полагается на «исследования в области когнитивной психологии» для того, чтобы двигаться к своей цели – «помогать людям более эффективно использовать свои компьютеры».

Google не принимает в расчёт субъективные суждения, в том числе эстетические. «Что касается сети, – говорит Майер, – то дизайн превратился здесь скорее в науку, а не в искусство. Поскольку мы можем предложить множество вариантов и мгновенно измерить эффективность каждого из них, у нас появляется возможность найти минимальные различия и определить, какой из вариантов наилучший». В рамках одного знаменитого эксперимента компания протестировала 41 оттенок синего цвета на панели инструментов для того, чтобы понять, какой из оттенков чаще всего выбирают посетители. Столь же тщательные эксперименты проводятся и с текстом, публикуемым компанией на сайтах. «Надо постараться и сделать слова менее «человеческими», и превратить их в часть общей механики», – объясняет Майер.

В своей книге 1993 года «Технополия: культура сдалась технологии» Нил Постман представил краткую выжимку основных принципов научного менеджмента Тейлора. По его словам, тейлоризм основан на шести допущениях: «о том, что основная, если не единственная цель человеческого труда и мысли связана с эффективностью; о том, что технические расчёты во всех своих аспектах превосходят человеческие суждения; о том, что человеческому суждению вообще нельзя доверять, так как оно страдает от слабости, двусмысленности и ненужного усложнения; о том, что субъективность представляет собой препятствие для ясного мышления; о том, что неизмеримые вещи либо не существуют, либо не представляют ценности; и о том, что лишь эксперты должны оценивать качество жизни людей и направлять их». Примечательно, насколько выводы Постмана соответствуют принятой в Google интеллектуальной этике. За единственным исключением. Google не верит в то, что жизнь людей должна направляться экспертами. Компания считает, что эту работу стоит доверить программным алгоритмам. И если бы во времена Тейлора уже существовали мощные цифровые компьютеры, он наверняка согласился бы с Google.