Текст книги "Как велит бог"

Автор книги: Никколо Амманити

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 23 страниц)

Нет, этого быть не может, именно теперь, когда Рамона ему...

– Медленно. Помедленнее, пожалуйста... – Четыресыра поднял в воздух дрожащий кулак и стукнул себя в грудь.

Он знал, что способен кончить за минуту. Но эта штуковина была как будто чужая. Мертвый придаток. Горячая ладонь и его тело, холодное и бесчувственное. Почему у него самого получалось, а с нею нет?

"Это она виновата. Во всем виновата эта шлюха".

Он вцепился ей в волосы и в отчаянии взмолился: "Медленнее. Медленнее. Прошу тебя..."

112.

Никогда у него не встанет.

Фабиане Понтичелли казалось, что прошло не меньше часа, а член этого урода все оставался дряблым, как мертвая улитка. Казалось, он тает у нее в руке, словно кусок масла.

– Медленнее. Медленнее. Прошу тебя...

Она бы рада, но куда уж медленнее...

– Нет, сожми его. Сильно. Очень сильно. Тяни.

Поди разбери, то ему медленно, то... Но сделала, как он просил.

В какой-то момент Фабиана остановилась, сокрушенная и испуганная. Подняв глаза, она увидела, что подонок плачет.

– Успокойся, приди в себя, а то не получится, – вырвалось у нее. – Вот увидишь, погоди...

Но мужчина яростным движением отбросил ее руку и начал лихорадочно расстегивать ей ремень и штаны. Потом он спустил с нее трусики...

Сердце Фабианы бешено забилось. Глотая ртом воздух, она впилась пальцами в холодную землю.

"Ara, вот и оно. Спокойно. Ничего страшного. Не двигайся". – Это был голос матери. Как в тот раз, когда ей накладывали швы на лбу после того, как она упала с велосипеда, и в больнице...

"Пусть он сделает свое дело, и все закончится".

Она почувствовала, как он возится у нее между ног, потом он с криком схватил ее за волосы.

"Так. Думай о чем-нибудь. О чем-нибудь хорошем, далеком. Так. Думай о Милане. О том, как ты будешь учиться в Милане, в университете. О квартирке, которую ты снимешь. Маленькая. Комната для меня, другая для Эсме. Да, Эсме тоже. Постеры. Книги на столе. Компьютер. Привычный беспорядок. Маленькую квартирку надо держать в порядке. В холодилке, ясное дело, пусто. Еще бы, чтобы у нас с Эсме... Зато есть дверь, которая ведет на балкон, залитый солнцем и полный цве..."

113.

Брошенный на полу сотовый завибрировал, и спустя мгновение заиграла полифоническая версия "Лети же, мысль" Джузеппе Верди [35]35
  Знаменитый хор евреев из оперы Верди "Набукко".


[Закрыть].

Рино Дзена медленно разлепил веки и потратил несколько секунд на то, чтобы понять, откуда раздается звук.

Зевнув, он усталым жестом потянулся за трубкой, уверенный в том, что это опять зануда Данило, однако на экране мигала надпись "4 СЫРА".

Продолжая зевать, Рино ответил:

– Ты остался дома?

Но вместо ответа он услышал безудержные рыдания.

– Четыресыра?

Он услышал, как тот шмыгнул носом и опять заскулил. Дома он быть не мог, потому что слышался шум дождя.

– Что происходит?

На том конце Четыресыра продолжал горестно стенать.

– Говори! В чем дело?

Немного погодя он услыхал сквозь всхлипы бессвязные слова:

– О господи... Господи... Приезжай... Срочно.

Рино вскочил на ноги:

– Куда?! Скажи мне, где ты!

Четыресыра всхлипывал, но ничего не говорил.

– Кончай реветь! Послушай меня. Скажи, где ты. – Рино начал терять терпение. – Возьми себя в руки, черт побери, и скажи, где тебя искать, мать твою.

114.

Данило Апреа проснулся с воплем, отбросив сотовый на пол.

Ему снилось, что он сжимает в руке теннисную ракетку, которая вдруг превратилась в гремучую змею.

"Телефон!"

Он резко поднялся, чтобы ответить, но ему пришлось сесть обратно. Комната ходила ходуном. Хмель не прошел.

Данило протянул руку и поднял с пола телефон, прищурился, тщетно пытаясь сфокусировать взгляд на дисплее: наверняка звонил этот придурок Четыресыра.

– Алло?! Ты куда запропастился?!

– Это Рино.

– Рино?.. – Во рту был тошнотворный привкус, как будто он съел мертвую мышь.

– Четыресыра попал в переделку. С ним что-то случилось. Воет, как полоумный. Я еду к нему.

Данило потер виски и помотал головой. Рино ему очки втирает.

– Что с ним стряслось?

– Не знаю.

– А почему он плакал? Не понимаю. Что-то в голове не укладывается.

"Могли бы придумать что-нибудь поумнее".

– Ты вообще слышишь, что я говорю?

Данило помял себе живот:

– Ну и?.. Что ты мне этим хочешь сказать? Что дело откладывается?

– Сообразил, молодец.

– На сколько?

"Сейчас он мне скажет, что не знает".

– Ты понял, что Четыресыра попал в аварию?

Внутренности разорвало болью такой силы, что Данило не сумел ответить на этот наезд, ставящий под сомнение его умственные способности. Такое ощущение, что в желудке выбило пробку. Как когда взбалтываешь бутылку с "Просекко" [36]36
  "Просекко" – белое игристое вино.


[Закрыть]. Только вместо вина наружу вырвалась пенящаяся ярость со вкусом горькой настойки.

Ему хотелось разнести все крутом. Разбить ногами телевизор, раздолбить киркой стены, взорвать дом, возглавить эскадрилью бомбардировщиков и стереть с лица земли Варрано и всю эту чертову долину, а лучше сбросить на Италию водородную бомбу.

Его прорвало:

– Понял! Понял я, ты что себе думаешь?! Понял, не дурак! И хочешь знать одну вещь? Поделом ему! Так ему и надо, он заслужил. Я ему сказал: приезжай ко мне. Я его даже на ужин, пригласил. Я ему сказал: двигай сюда, съедим по тарелке спагетти с помидорами и потом вместе выдвинемся. Куда там. Если бы он приехал сюда, то не попал бы ни в какую аварию. Но вы же меня никогда не слушаете! Я, конечно, балбес, а вы – два умника. – Мудрый голос тихо советовал ему заткнуться, но он уже ничего не хотел слышать. Как хорошо разрядиться. Он принялся раскачивать головой, как голубь. – Я в любом случае знал. Прекрасно знал.

– Что?

– Я понял, ты что думаешь, я кретин? Вы не хотите никакого налета. Так и скажите. Чего проще. А то рассказываешь мне сказки про аварию... "Мы не хотим, мы бздим", – так и скажи. Не проблема. Ничего страшного. Такое с нашим братом случается. Я давным-давно это понял. Вы боитесь не только дела, но и денег и перемен в вашей дерьмовой жизни, боитесь перестать быть вечными неудачниками. – Данило изливал до дна накопившуюся злость и горечь, игнорируя замигавший в мозгу сигнал тревоги. Единственный раз в жизни он дал волю закусившему удила коню, и ему было в высшей степени начхать на то, что этот лживый ублюдок Рино Дзена мог выйти из себя. Наоборот, коли уж его прорвало, он прибавил оборотов: – И вообще, так вам и надо. Вы – два голодранца, готовые весь свой век жить в нищете, как свиньи в грязи.. Больше всего мне жаль Кристиано, он ни в чем не виноват... Я...

– Ты напился вдрызг, дерьмо вонючее, – перебил его Рино.

Данило застыл, вытянул шею, выпятил грудь и, возмущенный до глубины души, словно его обвиняют в том, что он мочится в раковину, оскорбленным тоном заявил:

– Ты с ума сошел? Что ты такое несешь?

– Если мы свиньи, которые валяются в говне, то ты тогда кто? Пьянчуга хренов, записавшийся в вожаки?

– Но... – Данило попробовал ответить, поставить Рино на место, но куда вдруг делся весь гнев? Желание все разнести? Испарились вместе с даром речи и решимостью.

У него заходил кадык.

– Правда, мой дорогой Данило, в том, что ты просто алкаш, параноик и эгоист, которому начхать на всё и вся. Четыресыра попал в переделку, а тебе до этого и дела нет. Да ты еще и думаешь, что это вранье. Меня тошнит от тебя. Думаешь только о своем сраном бутике, мечтаешь стать большим человеком. Но ты всего лишь жалкий засранец, который плачется, потому что его оставила баба, у которой не было больше сил вытирать задницу этому засранцу, который...

"Убил ее дочь, ну, так и скажи", – подумал Данило.

–... разрушил ей жизнь. Твоя жена правильно сделала, что ушла от тебя. Очень правильно. И я дам тебе один совет. Если ты еще хоть раз попробуешь сказать мне, как воспитывать сына, я... Оставь меня в покое, Данило. Не лезь. Держись от меня подальше, а то пожалеешь.

115.

– ...Оставь меня в покое, Данило. Не лезь. Держись от меня подальше, а то пожалеешь. – Тряхнув головой, Рино Дзена поставил точку в разговоре, закурил сигарету и вышел из дому. – Вонючий кусок дерьма...

У него чесались руки. Если бы не надо было мчаться к Четыресыра, он бы охотно наведался к старине Данило Апреа, чтобы окончательно со всем разобраться.

"Какой дорогой быстрее всего доехать до Сан-Рокко?"

Между всхлипами Четыресыра промямлил, что он в лесу Сан-Рокко. Рядом с трансформаторной будкой.

"Что он там забыл?"

Рино забирался в кабину, когда вдруг накатила слабость, внезапный упадок сил; ему показалось, что он теряет сознание, сигарета выпала изо рта, колени дрогнули, и он повалился на землю.

"Какого хрена со мной творится?"

Он попытался встать, но не смог, кружилась голова. Пришлось сидеть на земле, под проливным дождем, дожидаясь, когда полегчает. Руки дрожали, в груди бешено колотилось сердце.

Немного придя в себя, Рино сел в "дукато" и выехал за ворота. Боль в голове была такой сильной, что он не мог даже сообразить, какой дорогой ехать – по шоссе и потом вдоль реки или по дороге через лес рядом с окружной.

116.

Данило Апреа застыл, как парализованный, с трубкой у уха.

Рино Дзена ему угрожал. А этот двинутый нацист слов на ветер не бросает. Он может явиться и прикончить тебя без долгих раздумий.

А главное, он ничего не забывает.

Как-то один бедняга подрезал его на дороге, так Рино сломал ему три ребра. Причем не сразу, а спустя полгода. Все это время он вынашивал в себе обиду, и когда однажды столкнулся с тем типом в пивной, сперва повалил его на землю, треснув пивной кружкой, а потом ногой выбил ему три ребра.

Внезапно почувствовав, как заныло в кишках и начал ритмично сокращаться анальный сфинктер, Данило бросил телефон и ринулся в туалет. Спустив струю поноса, он остался сидеть на унитазе, уткнувшись локтями в колени и обхватив ладонями пылающий лоб.

У него и так проблем по горло, и прибавлять к ним угрозы Рино...

– Ладно, если хочешь убить меня, давай, убивай. Что я могу тебе сказать... – пробормотал он. – Я просто хотел помочь вам разбогатеть..

Тут он вспомнил еще об одном кошмаре. Завтра около полудня приедут из магазина на диване и привезут картину с паяцем-скалолазом.

– И что я им скажу? "Извините, у меня нет денег. Картина мне не нужна. Я ошибся", – изобразил он, оседлав биде.

Он не мог вот так упустить этот шедевр.

– Я все равно не боюсь тебя, дорогой Рино Дзена. Плевать я хотел... – Он задрал губу, обнажив, как злобный волк, зубы, и набрал в рот жидкость для полоскания. – Отвали, понял? Поосторожнее с Данило Апреа!

Данило вернулся в гостиную в одних трусах и ветровке. На губах у него играла коварная улыбка. Он оскалился. "Кто это алкаш? Я алкаш? А ты тогда кто, дорогой Рино Дзена? Жалкий нацисталкоголик? Неудачник? Отбросы общества? Кто, а? Решай сам. Как нам тебя называть? Нет, ты уж скажи. – Он закивал. – С тобой у нас покончено. Я тебя не боюсь. Только подойди, я тебя... – он не мог подобрать слово, – истреблю. Ты будешь горько раскаиваться, что отмочил эту глупость. Ну? Ты не понял, с кем имеешь дело! – Он повалился на диван и закончил речь, подняв указательный палец к потолку: – Отвалите все от Данило Апреа! Надо мне заказать футболку, чтоб там это было написано крупными буквами".

117.

Беппе Трекка был уверен, что Ида уже не придет.

"Оно и к лучшему".

Он провел кошмарный вечер, запертый в этой зловонной каморке. Будет знать, как охмурять жену лучшего друга.

Все, пора возвращаться домой, забраться под одеяло, и пусть рассеивается это нелепое наваждение, эта страсть к Иде Ло Вино. То было лишь искушение, воспламенившее его душу, чтобы обречь ее на вечные муки.

"Я переборщил" Надо было сесть и сочинить эсэмэску, объяснить Иде, что для их обоюдного блага с этой историей надо заканчивать.

"Но что я ей напишу? "Извини, что побеспокоил"? "Забудем все, что было?"

Нет. Как-то малодушно. Беппе увидится с ней завтра и все обсудит. Напомнит, что у нее есть дети и любящий муж, так что расстаться будет единственно верным решением.

Точно, это проверка характера, благодаря которой он снова почувствует себя в ладу с совестью и с Богом.

Но тут совсем рядом бибикнул автомобиль.

Беппе бросился к окошку и увидел под дождем две желтые фары.

"Это она! Она приехала. Сейчас я ей все скажу.

Надо привести себя в порядок... "

Он собрался было заглянуть в туалет, чтобы посмотреться в зеркало, но вспомнил, что заперто там внутри.

Тогда Беппе, глядя в разлинованное дождем стекло, поправил галстук, прошелся пальцами по волосам и немного попрыгал, наклоняя голову вправо и влево и поводя плечами, как готовящийся к поединку боксер.

Надо подобрать слова, чтобы не ранить ее. Но, откровенно говоря, он не верил, что сможет говорить, настолько он был взволнован. Желудок свело, а во рту пересохло.

"У меня изо рта небось так несет, что носорог копыта откинет".

Дрожащей рукой он залез в карман и достал баночку с мятными конфетами, высыпал горсть себе в рот и стал перемалывать зубами, одновременно прокручивая в голове слова, сказанные однажды великим мотогонщиком Лорисом Реджани: "Я провел большую часть жизни за рулем гоночного мотоцикла, понимая, что мог бы достичь лучших результатов, если бы умел лучше управлять своими эмоциями и лучше распорядиться своим потенциалом".

"Так что держись. Спокойно. Ты справишься"

Глубоко дыша, он распахнул дверь кемпера.

Ида Ло Вино, насквозь промокшая, юркнула внутрь.

– Что творится? Всемирный потоп? – воскликнула она, снимая мокрый дождевик.

Беппе хотел ответить ей, сказать хоть что-нибудь, но при виде Иды голосовые связки напрочь парализовало.

"Боже, какая она красивая"

Даже в дыму ароматических палочек она смотрелась богиней. На ней была юбка до колен, черные туфли на шпильках и жакетик персикового цвета.

"И она приехала сюда ради тебя".

– Холод какой, дрожь берет, – сказала она, зябко ежась.

Беппе молча протянул ей бутылку с дынной водкой.

Ида недоуменно поглядела на него:

– Даже стакана не дашь?

– Извини... Ты... – Он взял со стола бокал и передал его ей.

Осматриваясь кругом, она плеснула себе на донышко.

– Места немного. Но хорошо спланировано. – Она скривила нос. – Ты зажег ароматические палочки? Запах какой-то странный...

Было ощущение, что сидишь внутри жестяного барабана, такой оглушительной дробью стучал дождь по крыше. Он прокричал в ответ:

– Да, так и есть.

Ему хотелось спросить, как ей удалось уйти из дому, не вызвав подозрений Марио, но он промолчал.

Ида одним глотком выпила водку.

– Ух, хорошо. А то совсем продрогла.

Она казалась взволнованной и смущенной пуще него.

– Ой, больше не могу терпеть. Есть тут туалет?

Беппе указал на дверь и хотел было предупредить, что лучше ее не открывать, за ней сущий ад, так что, может быть, лучше... Но дар речи не желал возвращаться.

– Я на минуточку. – Ида отворила дверь и скрылась внутри.

Социальный работник сокрушенно уронил голову на ладони.

118.

Река вышла из берегов, залив поля, еще немного, и узкая полоска асфальта, по которой катил фургон Рино Дзены, тоже скроется под водой. Фары дальнего света скользили по затопленным полям.

Затертые щетки "дворников" с трудом справлялись с дождем, стекла запотели.

Рино протирал стекло рукой, продолжая недоумевать, какого черта Четыресыра поперся в лес. И чего он ревел? Есть повод для серьезного беспокойства? Или это очередной сдвиг по фазе?

Рино уже давно отказался от попыток понять искривленную логику Четыресыра. Приключение на плотине, конечно, усугубило ситуацию, но он и раньше не то чтобы блистал. У него не было всех этих тиков и хромоты, но он всегда был с приветом.

Помнится, еще в интернате за ним водились странности: он, например, мог часами играть в теннис без мячика и ракетки с воображаемым партнером по имени Аурелио.

Рино проехал мимо пустынной заправки "Аджип". Оттуда дорога подымалась на поросший лесом холм. Под светом фар поблескивали капли льющего стеной дождя, но стена деревьев вдоль дороги была непроницаема.

По телефону Четыресыра, хлюпая носом, сказал, где его искать: на площадке с трансформаторной будкой.

Наконец, незадолго до поворота Рино увидел по левой стороне длинный асфальтированный карман. В глубине, у самого ограждения, стоял покрытый разноцветными надписями бетонный параллелепипед.

"Вот она".

Рино съехал с дороги, заглушил мотор, достал из ящика с инструментами фонарик с резинкой и нацепил его на голову.

Никого не было. Может, не та будка. Он уже повернул к фургону, когда из-за будки что-то блеснуло. Подойдя, он увидел знакомый "боксер" и рядом с ним – "скарабео"

"Чей это мотороллер?"

И тут он понял.

Четыресыра нарвался на какого-то ублюдка, которому больше нечего делать, как доставать окружающих.

Однажды его окружила банда отморозков и всласть поизмывалась над ним, заставляя плясать и петь. Их особенно добивало, что Четыресыра не сопротивлялся.

– Вот говнюки. Если вы его хоть пальцем тронули, я вас убью. – Рино вытащил из кармана штанов пистолет, вернулся к фургону, достал пули и зарядил, чувствуя, как от ярости вскипает кровь.

Включив фонарь, он двинул в чащу.

119.

Данило Апреа лежал на кровати в трусах и ветровке и глядел в потолок, хватая ртом воздух.

"Как мне паршиво".

Подмышки ледяные. Ступни горят. Кишки стянуло узлом. И настораживающая боль в груди. Словно перед инфарктом. Острый коготь коршуна, разрывающий сердечные желудочки.

– Сейчас меня кондрашка хватит. И со всем будет покончено. Наконец-то все будут счастливы. – Он икнул, отрыгнув перегаром.

Он хотел выключить орущий в гостиной телевизор, от голоса Бруно Веспы [37]37
  Веспа Бруно – известный итальянский тележурналист, ведущий программ, посвященных политике.


[Закрыть] и прочих засранцев, треплющихся о дефиците, налогах и инфляции, начинало мутить, но он боялся уснуть и во сне дать дуба. На кой он налакался этой дряни?

"Настойки портятся?"

И потом, стоило Данило закрыть глаза, как он начинал проваливаться в бездонную яму, – так недолго долететь и до раскаленного центра Земли.

Надо было сосредоточиться. Хотя в таком состоянии и под бьющий по мозгам аккомпанемент теледебатов это было непросто.

Первым делом следовало уяснить, что первоначально задуманный план по съему банкомата полетел ко всем чертям. Второе, он порвал с Рино и Четыресыра.

– Как говорится, лучше одному, чем попасть в кутерьму, – пробурчал Данило, держась рукой за сердце.

Он должен воплотить в жизнь свой план. Без них. Это была лучшая идея, которую родила его голова с тех пор, как он появился на свет. Ее нельзя было пустить на ветер. Гениальность этого плана состояла в том, что его можно было осуществить в любой момент. В любую ночь. Нужно только в напарники взять надежных людей, а не трусов.

Он найдет настоящих профессионалов, с которыми можно будет начать все сначала. Он пока не знал, кто они, где их искать, но завтра, на свежую голову, он несомненно что-нибудь придумает.

– Албанцы. Эти не сдрейфят, – сказал он, задыхаясь. – Дорогой Рино, ты ничего про меня не понял. Как жаль. Поезд ушел. Ты так и не уяснил, с кем имеешь дело. Чтобы остановить Данило Апреа, нужно уложить его из базуки.

Блики от телевизора за приоткрытой дверью окрашивали в голубой цвет потолок над кроватью. Странно, но среди синеватых разводов ему померещилось темное пятно, которое мало-помалу обрело человеческие очертания.

– Это ты, дорогой? – спросил Данило, глядя в потолок.

– Ну конечно я.

Паяц-скалолаз смотрел на него сверху вниз, распластанный по потолку, как Человек-Паук.

– Я правильно сделал, что послал Рино в задницу, правда? Нечего наезжать на меня, они этого никак не поймут. Обидно только, что завтра привезут картину, а у меня денег нет. До смерти обидно. – Он потянулся рукой к полу, ища бутылку с настойкой, но не нашел. – Ты не волнуйся... Поверь мне.. я свою жизнь на помойку не выкину, – говорил он клоуну над головой. – Я тебя не брошу. Я не то что некоторые. Клянусь тебе, клянусь головой...

Лауры.

– ...Терезы, самого дорогого мне человека, что ты будешь здесь, в этом доме. Завтра. Уж лучше я продам все, что имею.

Внезапно в грудине разорвался комок боли, словно лопнул пузырь. Данило коснулся лица руками. По щекам текли слезы, а он и не заметил, что плачет.

– Мне плохо, – всхлипнул он. – Что мне делать? Скажи мне. Прошу тебя, скажи, что мне делать.

– Позвони ей. Она одна тебя понимает. – Паяц улыбнулся ему с потолка.

– Неправда... Она ушла от меня... Я не виноват в том, что Лаура умерла. Я знаю, она винит меня...

– Скажи ей, что с завтрашнего дня ты бросишь пить.

Данило знал, что там, на потолке, не было никакого паяца. Что это давал блики работающий телевизор. И все же он как будто с ним говорил.

– Бесполезно зубы заговаривать, ничего у меня не выйдет. – Еще один пузырь боли лопнул под адамовым яблоком.

– Выйдет. Если она вернется и поможет тебе, у тебя все получится... Расскажи ей про бутик. Вот увидишь, она вернется.

Данило приподнял голову и сощурился:

– Сейчас? Прямо сейчас позвонить?

– Да, сейчас.

– А если она рассердится?

– С чего ей сердиться?

– Уже очень поздно. Я поклялся, что не буду звонить по ночам.

– Для того чтобы сказать правду, никогда не бывает поздно. Чтобы сказать, что любишь. Что ты для нее собираешься сделать. Что только ради нее ты готов забраться на самую высокую гору. Женщины мечтают такое услышать. Скажи ей про бутик. Вот увидишь...

Данило поднял голову от подушки, и все закружилось. Он начал глубоко дышать, нащупал выключатель и зажег настольную лампу. Свет ударил по глазам. Данило одной рукой заслонился от света, а другую протянул к лежащему на тумбочке телефону. "Пожалуй, я позвоню ей на сотовый". – И он набрал номер Терезы.

Абонент недоступен.

– Видишь, не отвечает!

– Позвони ей на домашний.

Вот это уж точно была полная нелепость. Особенно в такой час, когда дома этот хренов шиномонтажник. И все же Данило должен сделать это, он должен услышать голос Терезы – единственное, от чего ему могло полегчать. Ну, давай же. Если ответит он, ты просто повесишь трубку.

– Верно...

И потом, в этот раз все иначе. Данило позвонит, чтобы сказать ей, что все исправит. Серьезно. Он дошел до точки и, если не возьмет себя в руки, протянет ноги. Она поймет. Тереза поймет, как он страдает, и вернется к нему. Утром он проснется и увидит ее рядышком, свернувшуюся калачиком, в маске для сна на глазах.

– Чего ты ждешь?

Указательный палец скользнул на кнопки и с поразительной для состояния Данило скоростью набрал номер.

120.

Сначала он принял его за пса, потом за кабана и, наконец, за гориллу.

Рино Дзена отступил на три шага и инстинктивно направил на темный силуэт пистолет, но, как только посветил фонариком, стало ясно, что перед ним человек.

Он стоял на четвереньках посреди леса, рядом валялся шлем. Мокрый до нитки. Черные волосы облепили череп... Из раны на плече сочится кровь. Руки утоплены в грязи.

– Четыресыра?! Что произошло?

Вначале Рино показалось, что тот его даже не слышит, но затем он медленно обернулся к свету.

Рино инстинктивно зажал рот рукой.

Глаза у Четыресыра были вытаращены – две дырки, просверленные в орбитах, а нижняя челюсть отвисла, как у слабоумного.

– Что они с тобою сделали?

Изможденное лицо превратилось в изрезанный тенями череп. Казалось, будто в мозгу Четыресыра что-то замкнуло, как иногда случается с больными в результате лоботомии. Он даже на себя не был похож.

– Где они? Где эти скоты? – Рино вытянул перед собой пистолет, уверенный, что они здесь, затаились где-то в темноте. – Выходите, сукины дети. Будете иметь дело со мной! – Держа пистолет наперевес, он наклонился к Четыресыра, взял его под руку и попытался поднять на ноги, но тот, казалось, врос в землю. – Давай! Вставай. Надо выбираться отсюда. – Наконец, ему нечеловеческими усилиями удалось поставить Четыресыра на ноги. – Я с тобой. Не бойся. – Он собирался вести его за собой, когда заметил, что у него торчит из ширинки член.

– Какого хре...

– Я не хотел. Не хотел. Я не нарочно, – промямлил Четыресыра и зарыдал. – Прости меня.

Рино как будто кто-то вспорол ножом живот и одновременно стал заталкивать в горло носок.

Он отпрянул, отпустив Четыресыра, и тот тряпкой осел на землю. Теперь Рино понял, что ошибался. Жестоко ошибался.

"На "скарабео" же ездила эта девочка... Из школы Кристиано... Наклейка с рожицей".

С леденящей ясностью он осознал, что Четыресыра в конце концов сошел с рельсов. И сделал что-то дурное.

Потому что Рино знал: разговоры о том, что Четыресыра в жизни мухи не обидит, – такая же собачья чушь, как и треп о снижении налогов.

Каждый день кто-нибудь непременно так или иначе доставал его – пародируя его походку, наливая меньше супа в столовой, заставляя его почувствовать себя идиотом, а он не заводился, растягивал губы в улыбке, вот все и твердили, что Четыресыра, мол, выше этого.

"Хрена с два выше!"

Эта полуулыбка, появлявшаяся на его губах после того, как кто-то подразнит его или обзовет дерганым, была не знаком святости Четыресыра, а свидетельством того, что оскорбление достигло цели, попало в чувствительную зону, боль растеклась и пошла на подпитку той части его мозга, где пульсировало что-то извращенное, что-то больное. И рано или поздно эта мерзость в нем пробудится.

Тысячу раз думал Рино об этом и тысячу раз говорил себе: дай бог, чтобы я ошибался.

Ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы заговорить с Четыресыра. Как будто ему саданули по набитому желудку.

– Что ты наделал? Что, мать твою, ты наделал?

Рино развернулся на покрытой листвой тропинке, сделал несколько шагов, и свет надетого на голову фонарика скользнул по вытянувшемуся вдоль тропки телу Фабианы Понтичелли. Голова размозжена булыжником.

– Девочка... Ты убил девочку.

121.

Длинные гудки.

"Я кладу трубку...

Нет. Подожду еще чуть-чуть.."

– Алло?

Данило запыхтел и сделал глубокий вдох. Во рту пересохло, язык обмяк.

– Тереза, это я.

Мучительно долгое молчание.

– Данило, чего тебе нужно? – В голосе не слышалось гнева, слышалось нечто гораздо худшее, отчего Данило сразу же горько пожалел, что позвонил. В нем сквозила обреченность смирившегося человека. Как смиряется с напастью крестьянин, в курятник к которому время от времени забирается лисица и дерет кур.

– Послушай. Мне надо с тобой поговорить...

– Ты пьян.

Он попытался изобразить обиду, почти возмущение такой клеветой:

– С чего ты взяла?

– Слышно.

– Ты ошибаешься. Я не выпил ни капли. Почему ты всякий раз думаешь..

– Ты поклялся, что не будешь больше звонить.. Знаешь, который час?

– Поздно, я знаю, но это важно, я не идиот, не стал бы я тебе просто так трезвонить. Это очень важно. Послу...

Тереза его перебила:

– Нет, Данило, послушай ты меня. Я не могу отключить телефон, мать Пьеро в больнице в тяжелом состоянии, и ты это знаешь.

"Черт, я совсем забыл"

– Ты прекрасно это знаешь, Данило. От каждого телефонного звонка у нас обрывается сердце. Пьеро рядом со мной. И он уже понял, что это ты. Ты должен оставить меня в покое. Что мне сделать для...

Ему удалось прервать ее:

– Извини, Тереза. Извини. Ты права. Прости меня. Но у меня для нас с тобой есть невероятный сюрприз. Ты обязательно должна это услышать..

Теперь перебила она:

– О каких нас с тобой ты говоришь? Это ты должен меня выслушать. Так что прочисти уши. – Она перевела дух. – Я беременна, Данило. Мы с Пьеро ждем ребенка. Уже три месяца. Ты должен себе уяснить. Я не хочу возвращаться к тебе, я тебя не люблю. Я люблю Пьеро. Лаура мертва, Данило. Нам надо смириться с этим. Я хочу счастья, и я счастлива с Пьеро. Я хочу снова создать семью. А ты продолжаешь мучить меня, звонить по ночам! В конце концов мне придется пойти в полицию. И если этого недостаточно, я уеду, исчезну. Если ты правда любишь меня, как говоришь, оставь меня в покое. Я умоляю тебя, заклинаю: оставь нас в покое! Если не хочешь сделать это для меня, подумай хотя бы о себе. Забудь обо мне. Вернись к жизни. Прощай.

Гудки.

122.

"Она мертва"

Прошло не меньше пяти минут с тех пор, как Ида закрылась в уборной.

Она могла потерять сознание от вони.

Беппе Трекка в тревоге прислонился ухом к двери. Из-за стука дождя и воя сотрясающего кемпер ветра ничего не было слышно.

Он заготовил простые, ясные слова, чтобы объяснить ей, что их роман ошибка.

Беппе кашлянул.

– Ида?.. Ида, все в порядке?

Дверь распахнулась, и бледная как привидение Ида Ло Вино вышла из туалета.

Он сглотнул.

– Там немного воняет?

– Ида кивнула и прошептала: – Беппе, я тебя люблю. Люблю тебя больше жизни. – И засунула язык ему в рот.

123.

– Что ты, мать твою, натворил? Ах ты, грязный сукин сын, психопат, душегуб! – кричал Рино, схватив Четыресыра за локоть. – Ты убил девочку! У тебя ум за разум зашел, дебил помешанный... – Он влепил ему такую сильную пощечину, что хрустнуло в ладони.

Четыресыра рухнул на землю и жалобно заскулил.

– Не реви, засранец. Заткнись, не то я тебя убью. – Рино приподнял голову, как шакал, воющий на луну, заскрипел зубами, растирая ушибленную руку, и пнул Четыресыра по ребрам.

Тот, захрипев, откатился в грязь.

– Ты раскроил ей камнем голову. – Удар. – Ты это понял, ублюдок? – Еще удар.

– Я... не хо... тел. Кля... нусь, я не... хотел. Мне.. жаль, – подвывал Четыресыра, сокрушенно качая головой. – Я сам... не знаю... почему.

– Ах, ты не знаешь? И я тоже не знаю. Вонючий насильник, кусок дерьма... – Рино схватил его за волосы и приставил дуло пистолета к глазу. – Я убью тебя!

– Да, убей меня! Убей! Я заслужил... – бормотал Четыресыра.

Алая, неистовая ярость воспламенила голову, напрягла мускулы и натянула сухожилия указательного пальца, сжимавшего курок пистолета. Рино знал, что должен сейчас же, немедленно успокоиться, иначе дело кончится тем, что он выпустит этому засранцу мозги.

Подошвой ботинка он треснул Четыресыра по зубам, тот сплюнул кровью и свернулся на земле, укрыв руками голову.

Тяжело дыша, Рино засунул пистолет за пояс, обеими руками поднял с земли тяжелое бревно и разломал его о дерево.

Этого было недостаточно. Внутри еще слишком сильно кипел гнев.

Тогда он взялся за весивший не меньше полусотни килограммов голяк, чтобы бросить его куда-нибудь, с криком поднял его из грязи, но тотчас же онемел.

Камень выскользнул у него из рук.

Мир вокруг него распался на сотни цветных осколков, как треснувшее стекло, и тяжелые, словно из раскаленной добела массы свинца, тиски сдавили череп. Два острых шила вонзились в виски, а по всем конечностям забегали мурашки.

Он застыл, согнув колени и наклонившись вперед, как борец сумо, вытаращив глаза и осознав, что до сих пор не имел ни малейшего понятия о том, что такое головная боль.

Несколько мгновений спустя он потерял равновесие и плашмя рухнул на землю.

124.

Прошло десять минут с тех пор, как Тереза сообщила ему о том, что беременна, но Данило Апреа все еще сидел в той же позе на краю кровати.

Он знал, что должен как минимум разрыдаться, как максимум – выброситься из окна и покончить с этим раз и навсегда.