Текст книги "Под флагом России"

Автор книги: Никита Кузнецов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц)

V

В заливе Терпения, у неприветливого, пустынного сахалинского берега, тихо колышется на якоре небольшая двухмачтовая шхуна, очень схожая по конструкции со всеми хищническими американскими судами, плавающими в Охотском море. Тем не менее, несмотря даже на отсутствие флага, опытный морской глаз легко мог бы отгадать, что шхуна не принадлежит к числу хищнических. Отлично выкрашенная, чистенькая, с туго обтянутыми снастями и чисто закрепленными парусами, она глядела в высшей степени щеголевато, как только свойственно военным судам, где бы они ни плавали. Принадлежность шхуны к военному флоту также выяснялась двумя небольшими, скорострельными пушками, высматривавшими из-за низких бортов весьма внушительно и грозно. На корме суденышка красовалась скромная надпись «Крейсерок», тщательно выведенная золотом на том самом месте, на котором еще недавно бросались в глаза аляповато намалеванные масляной краской буквы названия судна, некогда игравшего видную роль среди промысловых хищнических американских шхун северной половины Тихого океана. Отчаянному хищничеству этого судна положил предел русский военный клипер «Крейсер»: захваченное последним на месте преступления, оно было конфисковано и зачислено в список судов Сибирской флотилии с тем, чтобы нести вперед тяжелую крейсерскую службу в негостеприимных водах Охотского моря. Превращение американской промысловой шхуны в русский крейсер произошло без особенных затруднений и хлопот; переменили надпись на корме, подняли военный флаг, поставили две пушчонки, да назначили двадцать человек лихих матросов под командой двух бравых лейтенантов и одного, не менее бравого, мичмана. Таким образом, по воле начальства, маленькое конфискованное суденышко сделалось вдруг грозой иноземных хищников, начинавших привыкать к бесконтрольному хозяйничанью в наших водах. Появление «Крейсерка» на страже у пресловутого Тюленьего острова произвело среди американских промышленников глубокое впечатление и своего рода сенсацию. Они воочию убедились, что их отчаянному хищничеству положен известный предел, при котором исчезли былые надежды на бесшабашную наживу. Постоянно шныряя, словно голодные волки, вблизи котикового лежбища, хищники увидели, что с появлением «Крейсерка» в Охотском море добыча дорогих котиков неожиданно обставилась почти непреодолимыми затруднениями. Им удавалось заняться выгодным промыслом только изредка, или ранней весной, когда «Крейсерок» не успевал еще прийти из отдаленного Владивостока, или поздней осенью, когда шхуне предстояла неотложная необходимость возвратиться в тот же Владивосток на зимовку. Но в последний, 1888 год, и эта надежда на возможный промысел оказалась отчасти призрачной. «Крейсерок» пришел к Тюленьему острову, вследствие теплой весны, раньше обыкновенного, а осенью – остался чуть ли не до заморозков, несмотря на страшно тяжелое, опасное осеннее плавание в Охотском море. Сторожевая шхуна простаивала у Тюленьего острова почти неотлучно и только изредка уходила, на короткое время, в залив Терпения, для пополнения необходимых запасов топлива и пресной воды... В одну из этих отлучек мы и застали шхуну стоящей на якоре, невдалеке от мрачного сахалинского берега...

Несмотря на раннее утро, на «Крейсерке» кипела энергичная деятельность; у борта стояли две шлюпки: одна – загруженная дровами, другая – налитая пресной водой. Около полутора десятка матросов перегружали дрова в трюм и накачивали брандспойтами пресную воду в небольшие цистерны. Работа кипела и спорилась без поощрительных понуканий и возгласов начальствующих лиц. Каждый матрос отлично знал, что надо кончить работу как можно скорее и вовремя возвратиться к Тюленьему острову, где наверное уже хозяйничают хищники-промышленники. С палубы шхуны спустимся по крутому, узкому трапу в небольшую, чрезвычайно тесную кают-компанию. Вокруг стола, едва втиснутого между двумя рундуками, сидели трое: командир шхуны, небольшого роста, несколько сутуловатый, с бледным, худощавым лицом лейтенант, его помощник – моряк атлетического телосложения и бравого вида, и наконец совсем еще юный мичман – длинный, худощавый, с задумчивым выражением некрасивого, но симпатичного, лица. В каюте душно и сыро, точно в погребе. Небольшой лючок хотя и полуоткрыт, но мало освежал донельзя спертую, заплесневелую атмосферу тесного офицерского помещения, сильно напоминающего собачью конуру, в которой приходилось ютиться трем начальствующим лицам днем и ночью, в течение многих месяцев тяжелого плавания по Охотскому морю.

Моряки пили чай. На столе, покрытом пожелтевшей от судовой стирки скатертью, сердито шумел и клокотал сильно помятый самовар, наполняя каюту клубами пара. Рядом с самоваром симметрично расставлены кают-компанейским вестовым Архиповым, сильно искалеченные качкой, тарелки с последними судовыми запасами: матросскими черными сухарями, вареной солониной и американскими бисквитами, измельченными чуть не в порошок, заплесневелыми и давно прогорклыми. Бисквиты эти настойчиво выставлялись на стол экономным вестовым, в течение последнего месяца, ежедневно по два раза, к утреннему и вечернему чаю, несмотря на энергичные протесты того или другого члена кают-компании. Архипову словно жаль было расстаться с этими крошками, напоминавшими о недавнем житейском довольстве.

– Ты опять подал эту дрянь?! Выбрось ее за борт! – сердито замечали Архипову чуть ли не каждый раз.

Но он не обращал внимания на эти замечания и молча прятал бисквиты до следующего чая в шкаф, заменявший буфет.

Так продолжалось целый месяц. Наконец офицерам надоело повторять одно и то же, и они стали относиться к появлению на чайном столе прогорклых бисквитов совершенно индифферентно. С этого момента Архипов усугубил свое внимание «к остаткам прежней роскоши» и начал выставлять бисквиты на самое видное место стола, предварительно терпеливо счищая ножичком с них уж слишком заметные следы постепенно нарастающей плесени. Добродушный вестовой ужасно желал услужить своим господам и все лелеял себя надеждой, что, рано или поздно, они покушают наконец их.

«Неровен час, пригодятся!» – резонно думал Архипов, бережно убирая злополучную тарелку с крошками в буфет и заставляя ее разными предметами своего обмундирования, до сапогов включительно, чтобы она не выскочила как-нибудь из шкафчика во время качки и не разлеталась вдребезги.

Архипов был в этом отношении чрезвычайно опытным вестовым, так как уже успел перебить в качку почти всю судовую посуду. Поэтому он считал священной для себя обязанностью сохранить в целости хотя последние три тарелки, испещренные трещинами и выбоинами, следами многократных падений из неловких рук и столкновений с косяками узких дверей, в которые Архипову приходилось проносить к столу и обратно съедобные предметы.

Итак, моряки пьют чай, поддерживая дружескую беседу о предстоящем возвращении во Владивосток после полугодовой тяжелой крейсерской службы. Эта тема разговора волновала каждого до нервного трепета, возбуждая сладостные ощущения близкого свидания с родными, друзьями и знакомыми. Моряков тянуло домой, они жаждали заслуженного отдыха, мечтали вырваться как можно скорей из суровой обстановки «морских волков», чтобы пожить наконец «по-человечески», предав забвению былые невзгоды, тревоги и волнения. Предвкушая восторженные моменты чудного свидания, после долгой разлуки, с близкими сердцу, моряки как бы намеренно упускали из виду, что им предстоит еще тяжелый осенний переход до отдаленного Владивостока. Они старались не думать об этом длинном пути по дурному, коварному морю. Им казалось, что они достигнут желанного пункта без задержки. Настроенное воображение рисовало радужные картины вполне благополучного, счастливого плавания.

– Слава Богу, наконец-то кончается наше мыканье по Охотскому морю! – воскликнул мичман, под дивным впечатлением скорого возвращения во Владивосток, куда манили его былые очарования.

– Вы, конечно, поспешите возвратиться на свой фрегат? – лукаво спросил помощник командира, поглядывая на молодого человека ласкающими глазами.

– Ах, Андрей Павлович, не смейтесь надо мной, – сконфузился мичман, – вам ведь хорошо известно, что я решил зазимовать во Владивостоке.

– На то существуют весьма веские причины! – как бы вскользь заметил командир, прихлебывая из стакана чай.

– И вы, Алексей Павлович, против меня! – с испуганным пафосом воскликнул мичман, словно повторяя интонацией знаменитое: «И ты, Брут!?»

– Не смущайтесь, Михаил Дмитриевич, нашими словами, – успокоительно проговорил командир. – Знайте одно: мы горячо, искренно сочувствуем вашему сердечному желанию погостить в нашем Владивостоке.

– Помимо этого сердечного желания, – вставил помощник командира, – Михаилу Дмитриевичу придется зазимовать во Владивостоке в силу неотвратимых обстоятельств.

– Каких?! – почти шепотом спросил мичман, вдруг покраснев. – Вы опять, Андрей Павлович, на что-то намекаете? —укоризненно добавил он после краткого молчаливого перерыва.

– Ничуть не бывало! – весело ответил Андрей Павлович. – Вы мне не дали договорить и свернули разговор на свое больное место... Неотвратимые обстоятельства следующие: мы вернемся во Владивосток с заморозками, а ваш фрегат наверное будет стоять уже где-нибудь в Японии, куда вам до весны не попасть даже и в том случае, если бы вы очень желали возвратиться на свое судно, с которого были командированы для плавания на «Крейсерке».

– С этим надо согласиться! Не правда ли, добрейший Михаил Дмитриевич? – с лукавой усмешкой спросил командир.

– Соглашаюсь! – покорно проговорил молодой человек.

– Ах, если бы женщины знали о наших страданиях, как бы они любили нас! – с чувством продекламировал Андрей Павлович, допивая залпом мутную жижицу, именуемую чаем.

– Вы опять... – заикнулся было мичман, но его протест перебил вестовой Архипов, влетевший в кают-компанию словно бомба, и выпаливший без передышки:

– Ваше высокоблагородие, воду выкачали, дрова нагрузили... Прикажете поднять шлюпки?

– Всех наверх, с якоря сниматься! – коротко приказал командир, торопливо поднимаясь с рундука и направляясь к выходу. – Дорогого времени терять нечего, господа! – проговорил он на ходу, как бы объясняя свой резкий переход от праздного разговора к делу.

Офицеры поднялись в свою очередь и безмолвно последовали за капитаном.

Между тем Архипов уже успел выскочить опять на палубу и передать вахтенному унтер-офицеру полученное приказание.

Тот, по-видимому, ждал этого приказания. Не медля ни секунды, он приставил к губам свою дудку и залился соловьем. Едва замолкли последние трели сигнала, раздался зычный выкрик:

– Пошел все наверх, с якоря сниматься!

Вахтенный унтер-офицер прокричал эту обычную фразу с таким усердием, что даже спугнул сивуча, спокойно дремавшего на плоском прибрежном камне, расположенном по крайней мере в ста саженях от шхуны. Потревоженное животное неуклюже сползло с камня и скрылось под водой, звонко шлепнув по гладкой поверхности залива своими жирными ластами.

– Ай да Корсунцев, сивуча даже испугал? – одобрительно промолвил один из матросов, с любопытством поглядывая на то место, где только что скрылось морское чудовище.

– Знатная глотка, что фрегатский ревун – все равно! – усмехнулся другой матрос, очищая шлюпочные тали.

В это время вышел на палубу командир. Разговоры смолкли, точно по мановению волшебного жезла. Все занялись своим делом, мгновенно войдя в суровую служебную колею. Работа закипела бравая, энергичная. Приказания следовали за приказаниями, ровные и методические. Шлюпки подняли. Не прошло затем и пяти минут, как шхуна, окрыленная парусами, медленно повернула и, подгоняемая легким, попутным ветерком, заскользила по слегка взборожденной поверхности залива, вдоль неприветливого, мрачного сахалинского берега, держа курс на Тюлений остров, еще невидимый на туманном горизонте...

VI

«Крейсерок», обогнув, как можно дальше, опасный мыс Терпения, вышел на простор Охотского моря. По мере удаления от берега ветер заметно крепчал, разводя довольно крупное волнение. Тем не менее погода была прекрасная, вполне благоприятная для наших мореплавателей, всем сердцем рвавшихся во Владивосток. Легкая шхуна, пользуясь ровным попутником, неслась стрелой, грациозно покачиваясь на волнах. Послушная малейшему движению руля, она напоминала гигантскую морскую птицу, свободно скользившую по взволнованной поверхности моря, с широко распущенными крыльями-парусами. Появились дельфины, которые, играючи, перегоняли шхуну, резали ей нос, возвращались под корму, чтобы вновь пуститься взапуски с неведомой для них гигантской птицей. Ловкие животные, казалось, насмехались над небольшим, сравнительно, ходом шхуны. Они бороздили морскую поверхность с поразительной быстротой; их черные, крутые спины мелькали среди волн то справа, то слева, причем казалось, что дельфины кувыркаются, так волнообразны и быстры были все их движения... Стаи чаек неслись вслед за шхуной, оглашая воздух своими короткими, металлическими криками. Некоторые из птиц скользили почти над самой поверхностью моря, зорко высматривая в воде подходящую добычу. Вот одна неосторожно приблизилась к плывущему дельфину. Прожорливое животное сделало могучий прыжок и ловко поймало чайку за ноги. Раздался пронзительный, отчаянный крик, удивительно схожий с плачем ребенка. Чайки заволновались и сплошной массой стремительно бросились к тому месту, где происходила короткая, непосильная борьба между могучим дельфином и оплошной жертвой. Птицы, видимо, желали отбить от общего врага свою несчастную товарку, старавшуюся удержаться на поверхности моря при помощи широко распластанных крыльев. Тщетные усилия!.. Прошло лишь несколько секунд, и чайка бесследно исчезла под водой, пожираемая дельфином. Прилетевшие на помощь чайки отхлынули назад, словно охваченные паническим ужасом. Через минуту они уже вновь неслись за шхуной, оглашая воздух более спокойными, хотя и ноющими криками, в которых слышался как будто плач по несчастной жертве своей неосторожности.

Не прошло и часу после выхода «Крейсерка» из залива Терпения, как на мглистом горизонте вырисовалось характерное, совершенно прямоугольное плато Тюленьего острова.

– Доложи командиру, что остров открылся, – приказал унтер-офицеру Корсунцеву Михаил Дмитриевич, вступивший, по съемке шхуны с якоря, в свою очередную вахту.

– Есть! – послышался короткий, обычный ответ расторопного Корсунцева, со всех ног бросившегося исполнить полученное приказание.

Через минуту командир вышел из кают-компании, где, справляясь по карте, делал некоторые соображения о предстоящем длинном переходе во Владивосток в осеннее время, преисполненное всевозможными случайностями.

– Держите прямо на остров, – приказал Алексей Павлович, пытливо всматриваясь в горизонт.

– Есть! – покорно ответил мичман, хотя отчасти удивился, почему командиру вздумалось склониться от курса влево. Это удивление так и сквозило на его симпатичном лице, когда он отдавал рулевому необходимый приказания:

– Право руля!.. Так держать!..

Шхуна, не менее покорная, повернула влево и, слегка накренившись, заскользила по указанному направлению, лихо разрезая острым носом зеленоватую воду Охотского моря.

– Я хочу, – обратился командир к недоумевающему все еще мичману, – обойти в последний раз вокруг острова и окончательно убедиться, что хищнических шхун нет: только тогда уйду во Владивосток со спокойной совестью, что честно выполнил возложенное на меня поручение.

– Да ведь уже половина октября, – заметил Михаил Дмитриевич. – Все шхуны наверное давно ушли. С их стороны было бы очень рискованно оставаться в Охотском море в такое скверное время. Мне кажется, хищники-американцы не настолько отважны, чтобы рисковать жизнью из-за нескольких котиковых шкур...

– Не говорите! – перебил мичмана командир. – Вы этих людей мало знаете... Отваги они безграничной... Жизнь для них положительно трын-трава. Это настоящие морские волки, хищническим замыслам которых нет препон. Надо держать с ними ухо востро, хоть Андрей Павлович и старается убедить меня в противном, – добавил командир, с улыбкой обращаясь к подошедшему помощнику.

Андрей Павлович только усмехнулся и хладнокровно проговорил:

– Н-да... в этом вопросе мы с вами положительно не сходимся...

– Вы очень гуманны, – продолжал командир, обращаясь к своему помощнику, – но быть гуманным, повторяю вам, с хищниками-американцами чрезвычайно опасно. Вспомните при случае мои слова: они способны на всякое преступление, на всевозможную гадость и подлость.

– В этом вопросе мы с вами положительно не сходимся, – повторил с прежним хладнокровием Андрей Павлович.

– На каком основании? – стал горячиться командир.

– Уже целых полгода вы задаете мне тот же вопрос и всегда слышите от меня одни и те же объяснения, с которыми не соглашаетесь– Стоит ли, почтеннейший Алексей Павлович, повторять их в сотый раз: все равно не сговоримся, – резонно заметил Андрей Павлович.

– Вы совершенно правы! – весело отозвался командир. – Посмотрите, – переменил он тему разговора, – как отчетливо выяснился теперь Тюлений остров. Мгла рассеялась, и мы можем издали убедиться, что котиковое лежбище не будет разграблено... Корсунцев, подай трубу! – приказал Алексей Павлович вахтенному унтер-офицеру.

Вооружившись трубой, командир начал осматривать горизонт с напряженным вниманием. Через короткое время он сосредоточился на чем-то подозрительном, и на его лице появилось тревожное и в то же время гневное выражение.

– Взгляните!.. Уже эти мерзавцы успели поразбойничать! – сердито крикнул командир, передавая трубу помощнику. – Видите? – Да, да... – согласился Андрей Павлович, осматривая Тюлений остров. – По-видимому, хищники заметили приближение «Крейсерка», – начал он докладывать, не отрывая глаза от подзорной трубы... – Спешно грузят что– то на вельботы...

– Вероятно, шкурки!.. Наверное, успели наколотить вдосталь! – чуть ли не с отчаянием проговорил командир. – Прозевали мы, прозевали!» В самый последний момент прозевали!.. Ах, негодяи, разбойники!»

– Уселись.» Вельботы отвалили от берега, – продолжал хладнокровно докладывать Андрей Павлович. – В бурунах им предстоит порядочная передряга». Не уйдут от нас».

– Дай-то, Господи, захватить их! – с мольбой прошептал командир...

Как только по «Крейсерку» распространилась весть, что около Тюленьего острова замечена хищническая шхуна, всех охватило какое-то жгучее нетерпение поскорей добраться до хищников и не упустить их. Вся команда высыпала на палубу и жадно всматривалась вдаль, стараясь разглядеть хищническую шхуну, стоявшую еще на якоре и поджидавшую свои вельботы, которые вели, между тем, энергичную борьбу с бурунами, хотя значительно стихнувшими, но все еще грозными. Хищники, видимо, прилагали сверхъестественные, богатырские усилия, чтобы добраться до своей шхуны раньше русского сторожевого судна, но эти усилия оказывались тщетными... Вельботы, обдаваемые тучами брызг и заливаемые крупными волнами, неистово прыгали среди образовавшейся толчеи, подвигаясь вперед чрезвычайно медленно. Положение хищников становилось критическим... Думать о каком-либо сопротивлении было невозможно. Предстояло отдаться на милость русского крейсера и распроститься с розовыми мечтами о близкой, столь возможной, наживе. Все хищники, не исключая упрямого шкипера-хозяина, ясно сознавали полную безвыходность своего положения; но в то же время продолжали вести с бурунами энергичную, отчаянную борьбу, вдохновляемые призрачной надеждой на случайное спасение из крепких когтей быстро надвигавшейся опасности. Между тем «Крейсерок», пользуясь хорошим попутным ветром, несся к Тюленьему острову, словно окрыленный. Расстояние между ним и хищнической шхуной быстро сокращалось.

– Комендоры к орудиям! Орудия зарядить боевыми зарядами! Абордажная партия наверх!.. Шлюпку к спуску изготовить! – раздалась спокойная, ровная команда Алексея Павловича.

Приказания командира были исполнены с замечательной быстротой. Каждый матрос сознавал важность приближавшегося момента и прилагал все усилия к тому, чтобы не упустить прекрасного случая захватить дорогой приз. Комендоры зарядили орудия. Десяток матросов, составлявших абордажную партию, с винтовками в руках, ожидали приказания употребить в дело свое смертоносное оружие. Остальные – готовили к спуску китобойный вельбот...

«Крейсерок» между тем приблизился к «Розе» уже настолько, что все простым глазом увидели переполох, поднятый на шхуне оставшимися вахтенными. Растерявшиеся хищники метались по палубе, точно ошпаренные, не зная, что предпринять и на что решиться. О вооружённом сопротивлении они не думали, сознавая его бесполезность, вследствие резкого неравенства сил. Действительно, с одной стороны было всего трое, а с другой – двадцать прекрасно вооруженных матросов, да две пушки на придачу, грозно выглядывавшие через низкие борта «Крейсерка». Правда, хищническая шхуна имела возможность уйти, расклепав канат у якоря, с попутным ветром раньше, чем приблизится «Крейсерок» на орудийный выстрел. Шхуна могла это сделать, оставив на произвол судьбы остальных промышленников, как предложил злопамятный Питер, бывший в числе вахтенных; но это неожиданное предложение показалось в глазах остальных двух хищников такой возмутительной подлостью, что они тут же едва не исполосовали вероломного Питера ножами... Питер едва отбился от освирепелых товарищей. С трудом избегнув кровавого возмездия за подлое предложение, он тем не менее успел получить несколько таких здоровых тумаков, от которых у него затрещали ребра. Тумаки эти окончательно озлобили Питера, еще нс забывшего удара линьком, полученного накануне от сурового шкипера.

– Отплачу им!. Будут меня помнить! – хрипло проворчал Питер, потирая помятые бока. Жгучая мысль о мести охватила все его существо, но как осуществить ее – он еще не знал. В разгаре поднявшегося вскоре переполоха его озлобленный взор неожиданно упал на компас Охваченный каким-то решением, Питер незаметно приблизился к путеводительному инструменту и быстро свернул у него ножом шпильку. Картушка с магнитами стала недвижной. Компас оказался совсем испорченным и недействительным».

– Отплачу же им!.. Все равно пропадать! – прошипел Питер с диким озлоблением.

Выполнив гадкое дело, негодяй стал хладнокровно ожидать захвата шхуны русскими...

Назад к карточке книги "Под флагом России"