Текст книги "Под флагом России"

Автор книги: Никита Кузнецов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 17 страниц)

Было решено увековечить память погибших на «Крейсерке» и во Владивостоке. Эта инициатива нашла поддержку у командования флотом и в Морском министерстве. В качестве образца для памятника решили взять монумент, установленный в Кронштадте в честь погибшего в 1861 г. в Индийском океане клипера «Опричник»[76]76
  Клипер «Опричник» был одним из кораблей, построенных в серии парусно-паровых клиперов в Архангельске во время Крымской войны. Погиб, возвращаясь в Россию, в Индийском океане, предположительно попав в центр страшного по силе тайфуна.


[Закрыть]. Памятник «Опричнику» был открыт в Летнем саду Кронштадта 31 октября 1873 г. Автор его неизвестен, но возможно, что это архитектор ИА Мониггети, создавший ряд монументов, украшающих Кронштадт. Основой памятника является фрагмент гранитной скалы, установленной на гранитном же пьедестале. Скала была добыта и обработана бесплатно общественными деятелями Иконниковым и Волковым. Наверху скалы установлен переломанный якорь и цепной канат. В скале на самом верхнем крае водружен флагшток с приспущенным Андреевским флагом, конец которого красивыми складками облегает постамент. Флагшток и флаг были изготовлены на Кронштадтском пароходном заводе (в настоящее время Кронштадтский ордена Ленина Морской завод). Вокруг памятника были протянуты цепные канаты, закрепленные на стволах орудий, врытых в землю. Монумент установили перед входом в летнее помещение Морского собрания (до наших дней здание не сохранилось), посреди большого цветника. По бокам памятника были размещены бронзовые доски, на одной из которых были указаны фамилии офицеров корабля и количество погибших матросов и унтер-офицеров, а на другой – изображен барельеф клипера. К сожалению, доски эти оказались утрачены (в настоящее время на памятнике размещена лишь одна из них, изготовленная в более позднее время), и хочется верить, что рано или поздно памятник в Кронштадте обретет свой первоначальный облик.

2 ноября 1890 г. командир Владивостокского порта послал в Морское министерство телеграмму, в которой говорилось о том, что офицерами Сибирского экипажа и Тихоокеанской эскадры собраны деньги для постановки памятника в саду Морского собрания товарищам, погибшим на «Крейсерке». Ими же была высказана идея о том, чтобы за образец для памятника был принят монумент, установленный в Кронштадте.

Вопрос о Высочайшем разрешении на сооружение памятника был решен достаточно быстро, оно последовало уже 3 декабря 1890 г. Тогда же был разрешен отпуск «...от Владивостокского порта из негодного казенного имущества потребных для этого якоря, пушек и цепей». Некоторую проблему составило изготовление фотографий и чертежей кронштадтского памятника. Первоначально ответ Главного морского штаба гласил о том, что не имеется ни рисунка памятника, ни сведений о постановке его в Кронштадте. Но в итоге две фотографии памятника были высланы по почте. 16 апреля 1891 г. отправили во Владивосток и чертеж памятника в Кронштадте.

Однако открыт памятник «Крейсерку» был лишь спустя семь лет. Для организации работ по его созданию была образована специальная комиссия. Основной ее задачей был сбор средств по подписке. Естественно, значительную поддержку в деле создания памятника оказало командование Сибирской флотилии и Владивостокского порта. Из портовых складов было бесплатно отпущено 25 бочек цемента. В июле 1894 г. к южной оконечности острова Русский (пролив Старка) был послан плавучий кран для доставки выбранной гранитной глыбы, которая предназначалась для основания памятника. В Механических мастерских военного порта (ныне Дальзавод) бесплатно был отлит чугунный Андреевский флаг (чугун был приобретен на средства комиссии). Но к сентябрю 1894 г. собранных по подписке средств хватило лишь на заказ двух медных досок и на каменные работы по отделке и установке. Поэтому членам комиссии пришлось вновь обратиться за помощью к офицерам флота. Практически никто не остался безучастным. В списке жертвователей мы видим офицеров крейсера 1-го ранга «Адмирал Нахимов», крейсера 2-го ранга «Джигит», канонерских лодок «Кореец», «Бобр» и «Манджур», фрегата «Владимир Мономах», персонал Владивостокского морского госпиталя, Механического завода Владивостокского порта и других кораблей и учреждений. Всего с июля 1891 г. по октябрь 1895 г. было собрано 2180 руб. 56 коп. (пожертвовано 1973 руб. 48 коп., а еще 183 руб. 49 коп. составили проценты по вкладу с пожертвованных денег).

6 сентября 1894 г. был заключен договор между председателем Комиссии по сооружению памятника и японским подданным Каваками. По этому договору Каваками обязался установить основание памятника (гранитную глыбу), две ступеньки из красного гранита, а также разместить на памятнике две медные доски с надписями, флаг с флагштоком, цепи, пушки и якоря, ранее полученные с портовых складов. Работы должны были быть окончены к 1 мая 1895 г., но из-за осложнений, возникших с транспортными перевозками, вызванных Японо-китайской войной, монтаж памятника затянулся на месяц. Окончательный же расчет с японским подрядчиком был произведен лишь 10 октября 1895 г. Создание памятника обошлось в 1428 руб. 65 коп. После завершения работ по сооружению памятника «Крейсерку» прошло еще два года до его официального открытия. 27 августа 1897 г. комиссия собралась на свое последнее заседание. На нем было решено открыть памятник 26 октября, в день предполагаемой гибели «Крейсерка». Остаток собранных средств было решено обратить в ценные бумаги, с тем чтобы на проценты, получаемые от них, проводить ежегодный ремонт памятника. Заведование суммами и ремонтом было передано в ведение Комитета старшин Морского собрания.

В итоге памятник: был открыт лишь 28 октября 1897 г. – через день после торжественной церемонии открытия памятника прославленному мореплавателю адмиралу Г.И. Невельскому, который стал первым монументом в Приморье. Если открытию памятника Невельскому был посвящен целый номер газеты «Владивосток» (№ 44 от 2 ноября 1897 г.; впрочем, материалы, посвященные этому событию, публиковались и в других номерах), то памятнику «Крейсерку» было уделено значительно меньше внимания. О его открытии сообщила лишь небольшая заметка в разделе «Морская хроника» (Прибавление к № 44 от 6 ноября 1897 г. С. 3). В ней говорилось: «28-го октября в З ч. пополудни совершилось освящение и открытие в саду морского собрания памятника “Крейсерку”». Далее вкратце пересказывалась история гибели шхуны. Завершалось же сообщение словами: «Ныне открытый памятник – памятник честно погибшим при исполнении долга».

В советское время памятник «Крейсерку» был обезображен. С него исчезли все морские атрибуты, а на постаменте был установлен бюст В.И. Ульянова (Ленина). В 1982 г. памятник был отреставрирован силами моряков Тихоокеанского флота. В 2007 г. по инициативе членов Владивостокского морского собрания, продолживших славные традиции своих предшественников, памятник был еще раз отреставрирован и облагорожен. Однако современный его вид значительно отличается от его первоначального облика.

Совершенно неожиданным образом о шхуне «Крейсерок» вспомнили в 1895 г. 23 ноября на имя военно-морского прокурора при Кронштадском военно-морском суде поступило «предложение о производстве следствия по делу о противозаконном убое морских котиков караулом Тюленьего острова в 1889 г. и о продаже им в свою пользу котиковых шкур». От кого именно исходила инициатива по возбуждению данного дела, выяснить не удалось. Впрочем, нужно отметить, что подобные прецеденты, увы, но бывали. Дело было принято к производству, но 13 июня 1896 г. оно было приостановлено. Последний факт был более чем естественным, в силу того, что все возможные фигуранты были мертвы (за исключением квартирмейстера Корсунцева, уволенного к тому времени в запас), а в распоряжении следственных органов из всех документов был лишь список экипажа «Крейсерка».

Имена офицеров, погибших на «Розе» и «Крейсерке», были увековечены и на пятой серой мраморной доске, размещенной в здании Морского кадетского корпуса (на досках серого цвета писали фамилии офицеров, погибших при исполнении служебного долга). Такие доски устанавливались с 1892 года по инициативе и по повелению Императора Александра III (к 1900 г. их было девять), на них указывались фамилии выпускников, погибших при кораблекрушениях и при исполнении своих обязанностей (имена погибших в ходе боевых действий наносились на доски из черного мрамора). В 1925 г. доски вместе с другими реликвиями были переданы на хранение в Центральный военно-морской музей, откуда они бесследно исчезли.

Естественно, что возникает вопрос о том, что же произошло с остатками «Крейсерка», выброшенными у берегов Японии. Архивные документы дают ответ на него. 25 ноября 1898 г. вице-консул Хакодате указывал в рапорте: «Наместник губернатора в г. Хакодате обратился в вице-консульство с просьбой уведомить его, как поступить с разбитым корпусом и оставшимися вещами парусной деревянной шхуны “Крейсерок”, прибитой в ноябре 1889 г. к северо-западному берегу острова Иезо в провинции Тесиво, ввиду того, что владелец места, где находятся остатки судна, отказывается долее их хранить». Далее сообщалось о том, что незадолго до этого в Хакодате проездом был доктор А.А. Бунге, бывший начальник экспедиции по поискам «Крейсерка». Ранее он советовался с мичманом Бухариным, и они признали обломки и оставшееся имущество не представляющим ценности и решили оставить его в пользу лиц, охранявших их. Управляющий Морским министерством утвердил их мнение. К этому времени в районе гибели корабля оставались:

корпус разбитый – 1,

якоря – 2,

мехов – 2,

музыкальный инструмент – 1,

пушек – 1,

якорных канатов – 1.

13 февраля 1899 г. первый департамент Министерства иностранных дел переслал копию этого донесения в Главный морской штаб, через пять дней дело было доложено управляющему Морским министерством. Тот приказал сделать распоряжение о продаже корпуса и вещей на месте с обращением вырученных средств в доход казны. 23 февраля 1899 г. решение было сообщено в МИД начальником Главного морского штаба вице-адмиралом Ф.К. Авеланом. Существует ли в наше время могила матроса Иванова – автору неизвестно. Также вполне можно предположить, что участники поисковой экспедиции взяли с собой Андреевский флаг корабля. Вполне возможно, что он сохранился до нашего времени.

Остается добавить, что память о «Крейсерке» и некоторых его офицерах осталась на географических картах. В бухте Миноносок залива Посьета залива Петра Великого Японского моря в честь «Крейсерка» названа одна из бухт. В этом же заливе находится мыс Крейсерка. Имя С.С. Россета увековечено на картах Охотского и Японского морей. Бухта острова Феклистова (Шантарские острова Охотского моря) была названа в честь него в 1885 г., когда С.С. Россет служил на клипере «Абрек», офицеры которого производили опись островов. Мыс на полуострове Корея получил имя Россета в 1887 г., во время обследования этих мест экипажем канонерской лодки «Сивуч». Еще один мыс в заливе Петра Великого был наименован в честь этого же офицера после его трагической гибели. В Амурском заливе залива Петра Великого есть мыс, названный в честь А.П. Налимова (он же Красный). На острове Феклистова существует бухта Соболева, названная в честь лейтенанта А.Я. Соболева – сослуживца С.С. Россета по клиперу «Абрек» и командира «Крейсерка» в 1888 г.

Закончить же рассказ о печальной судьбе шхуны «Крейсерок» нам бы хотелось словами моряка-эмигранта Л.И. Павлова «Сама же история является славной страницей из жизни нашего флота, в цепи его подвигов и исполнения служебного долга».

Источники и литература

Российский государственный архив военно-морского флота (РГА ВМФ). Ф. 404. Оп. 2. Д. 125. Ф. 417. Oп. 1. Д. 475, 561,1982. Оп.2. Д. 145.Ф.870.Оп. 1. Д.15449,15450,15451. Ф. 967. Оп. 1. А 12,64.

Материалы личного архива АА Першина.

1. Б[утаков] A.[Г.]. На «Витязе» летом 1888 г. // Русское судоходство. 1890. № 125. С. 54—65.1890. № 126. С. 45—68.

2. Игнатьев С.М. Из истории охраны природных богатств русских морей // Гангут. Вып. 41. СПб., 2007. С. 42—52.

3. Коргуев Н. Обзор преобразований Морского кадетского корпуса с 1852 года СПб., 1897.

4. Крестьянинов В.Я. Кронштадт. Крепость, город, порт. СПб., 2002.

5. Ликин Ю.А. Винтовые клипера типа «Крейсер» // Морская коллекция. 2006. № 3.

6. Лоция Охотского моря. Выпуск 1. Южная часть моря. СПб., 1998.

7. Макаров С.О. «Витязь» и Тихий океан. Гидрологические наблюдения, произведенные офицерами корвета «Витязь» во время кругосветного плавания корвета «Витязь» 1886—1889 годов, и свод наблюдений над температурою и удельным весом воды Северного Тихого океана ТТ. 1—2. СПб., 1894.

8. Масленников Б. Карты, не увидевшие свет // Красное знамя. 1966.12 мая.

9. Масленников Б. Морская карта рассказывает. М., 1986.

10. О северном плавании клипера «Крейсер». Извлечение из рапорта командира, капитана 1-го ранга Остолопова, от 25-го сентября 1886 года // Морской сборник. 1888. № 1. С. 1—34. Разд. паг.

11. Рапорт лейтенанта Ромашко, командированного в 1886 году на Тюлений остров для охраны наших промыслов, на имя главного командира портов Восточного океана // Морской сборник 1887. № 3. С. 146—152. Разд. паг.

12. [Россет С. С.]. Отчет начальника отряда для охраны Тюленьего острова в1887г. // Морской сборник 1888. № 4. С. 9—48. Разд. паг.

13. Самарин И.А. Маяки Сахалина и Курильских островов. Исторический очерк Южно-Сахалинск, 2005.

14. Справочник по истории географических названий на побережье СССР. [Л.], 1976.

15. Таракановский Г. Памятник клиперу «Опричник» в Кронштадте // Нева. 2003. № 8.

16. Шугалей И.Ф. Роль военно-морского флота России в защите природных ресурсов Дальнего Востока с конца XVIII до начала XX века // Гангут. Вып. 45. СПб, 2007. С. 70—85.

17. Шхуна «Алеут». Извлечение из рапорта командира капитана 2-го ранга Брандта. 29 мая 1890 г. // Морской сборник 1891. № 1. С. 6—19. Разд. паг.

18. Ресурсы сети Интернет.

Москва – Архангельск – Белое – Баренцево – Карское моря – море Лаптевых (борт НЭС «Михаил Сомов») – Архангельск – Москва – Санкт-Петербург (борт ледокола-музея «Красин») – Москва, 2009—2012.

Автор выражает благодарность руководству и сотрудникам Центральной военно-морской библиотеки (г. Санкт-Петербург), Российского государственного архива Военно-морского флота (г. Санкт-Петербург) и отдельно заведующим читальными залами Н.А. Гоц и Е.В. Никандровой, библиографу-консультанту библиотеки Джея Портера Шоу Национального исторического морского парка Сан-Франциско (США) (San Francisco Maritime National Historical Park J. Porter Shaw Library) госпоже Джине Барди (Gina Bardi), а также своим друзьям и коллегам В.Л. Борисову (г. Москва), Д.М. Васильеву (г. Санкт-Петербург), А.Н. Денисову (г. Москва), В.Н. Кузнецовой (г. Москва) за помощь в работе и предоставленные материалы.

Эта работа никогда не появилась бы без помощи и поддержки моей мамы – Тамары Ивановны Янкевич, сестры – Елизаветы Анатольевны Кузнецовой, а также Оксаны Александровны Пестовой и Алексея Юрьевича Емелина.

Особо хотелось бы поблагодарить Татьяну Александровну Левенцову (г. Санкт-Петербург) – внучку генерал– майора Корпуса флотских штурманов Ивана Дмитриевича Шиляева (1861—1937). Т.А. Левенцова предоставила для публикации в настоящем сборнике уникальные фотографии, посвященные экспедиции по поискам «Крейсерка», хранящиеся в ее семейном архиве.

Отдельно хотелось бы вспомнить безвременно ушедшего из жизни моего старшего друга – океанолога, путешественника, писателя, историка флота Александра Алексеевича Першина (1951—2011), постоянно помогавшего словом и делом в исторических изысканиях автора.

В.Н. Бухарин
РОЗЫСКИ ПОГИБШЕЙ ШХУНЫ «КРЕЙСЕРОК»[77]77
  Печатается по изданию: Русский вестник 1890. Т. 210. № 9. С. 193—220. Текст воспроизведен с незначительными сокращениями, относящимися к краткой информации Бухарина о гибели шхуны «Роза» (подробности об этом эпизоде приведены в статье Н.А. Кузнецова, опубликованной в настоящей книге), с сохранением всех стилистических особенностей первой публикации. Некоторые грамматические обороты и географические названия приведены в соответствие с нормами современного русского языка.


[Закрыть]

В начале декабря 1889 г. в Нагасаки, где стояла эскадра вице-адмирала Шмидта, пришел пароход Добровольного флота «Владивосток» с печальным известием, что, будучи послан разыскивать шхуну «Крейсерок», он был на Сахалине, обошел северные острова западного берега Японии, ходил в местах, где мог бы встретиться с «Крейсерком», но никаких признаков существования шхуны не нашел.

Давно уже ходили тревожные слухи о шхуне «Крейсерок». Еще около половины октября ее ожидали во Владивостоке, но и в конце октября о ней не было никаких известий, вследствие чего и был послан пароход «Владивосток» на розыски. Он привез известия о гибели шхуны «Роза» под начальством лейтенанта Налимова.

10-го декабря получена от нашего посланника в Токио телеграмма, сообщавшая, что, по донесению японских властей, 10 (22) ноября, недалеко от мыса Соя, выкинут труп иностранца, у которого на левой руке татуировано «Ф.И. Иванов», и что выкинуто или разбито иностранное судно с флагом, на котором [изображен] крест, цвет которого, впрочем, не могли различить. И вот того же 10-го декабря, когда мы с шумом и смехом усаживались за обед в кают-компании крейсера «Адмирал Нахимов», старший офицер, попросив минуту внимания, объявил, что предположено отправить экспедицию на поиски «Крейсерка» и что командир предлагает офицерам заявить, кто из них желает идти в эту экспедицию. Нужно ли говорить, как все в один голос закричали: «я, я, я, я ...», вскочили с мест, окружили старшего офицера с просьбами о подробностях. Он рассказал о телеграмме и о том, что приказано отправить доктора и офицера; доктор был уже назначен – это был А.А. Бунге, известный своими двумя экспедициями на устье Лены и на Новосибирские острова; оставалось назначить офицера... Опять «я, я, я ...» и затем всевозможные речи на эту тему.

На «Крейсерке» кроме Налимова и Дружинина находился еще офицер с нашего «Нахимова», мичман М.Д. Филиппов, наш общий любимец, прекрасный флотский офицер, спортсмен и страстный любитель яхтенного парусного дела. Немудрено, что каждому хотелось, если нужно, первому подать ему помощь, повидать его и вообще участвовать в такой полной животрепещущего интереса экспедиции. Поэтому не без некоторого душевного волнения 12 декабря выслушал я приказание старшего офицера, переданное мне матросом, немедленно явиться на «Нахимов», оставив астрономические наблюдения, которыми мы мирно занимались с нашим штурманом в русской деревне Иноса – в Нагасаки. Предчувствие подсказало верно: я был назначен в экспедицию. «Для розысков пропавшей без вести шхуны “Крейсерок” назначается береговая экспедиция. В состав ее входят: старшин врач клипера Крейсер , надворный советник Бунге, мичман Бухарин и матрос Ощепков, которым предлагаю изготовиться» и т.д. Такими словами начинался приказ начальника эскадры в Тихом океане от 12-го декабря[78]78
  Отправляясь в экспедицию, Бухарин и Бунге предполагали, помимо решения непосредственной задачи, заняться и разведывательной деятельностью – изучением мест, пригодных для возможной высадки десанта. Связано это было с тем, что их путь пролегал через местности, посещение которых было ограничено для иностранцев. Командование флотом было весьма обеспокоено заявлением мичмана Бухарина о возможности проведения подобных наблюдений, т. к. в случае выявления подобной его деятельности могли последовать дипломатические осложнения. После разбирательства выяснилось, что командир крейсера «Адмирал Нахимов» К.К. Де-Ливрон устно поручил мичману произвести, по возможности, метеорологические и другие исследования малоизвестных российским морякам районов. «Сделанное же мичм[аном] Бухариным заявление относительно изысканий с военными целями можно приписать лишь излишнему усердию со стороны неопытного офицера», – отмечал Н.М. Чихачев. РГА ВМФ. Ф. 17. Оп. 1. Д. 561. Л. 82об.


[Закрыть].

Не успел я поближе познакомиться с делом о «Крейсерке», прочесть все бумаги и переписку, как меня окружили все товарищи и сослуживцы, одни поздравляли, другие завидовали, один даже просил, чтобы я сказался больным или отказался и таким образом дал бы ему возможность идти в экспедицию. Немедленно же мы с А.А. Бунге стали готовиться. Нашелся японец, говоривший по-русски и бывавший на острове Мацмае (Иезо) несколько раз, мы его стали расспрашивать, что и как там, на севере Японии. Он нам наговорил немало страшных слов; там де и медведи, и холода, и льды подходят с Сахалина, и снега большие, и пища состоит всего из риса и соленой рыбы... приходилось серьезно готовиться к борьбе со всякими медведями, морозами и соленой рыбой.

Имеемые под руками сведения о гибели «Крейсерка» были так неясны, что нам предстояло прежде всего собрать более точные сведения, для чего надо было быть в Токио, в посольстве. Кроме того, ничего теплого в Нагасаки нельзя было приобрести, там всякий старается, напротив, сбыть все теплое, так жарко в этой чудной бухте, окруженной горами и теплым течением Куросива.

Накупив себе всяких консервов с весьма заманчивыми этикетками и сдав их на пароход «Владивосток», который должен был нас сопровождать в экспедицию и встретиться с нами в Хакодате, мы вдвоем, т.е. А.А. Бунге и я, отправились в Токио в надежде узнать через посольство что-либо новое о судьбе «Крейсерка», а главное – приобрести что-нибудь из теплого платья.

Матрос Ощепков тоже был назначен на «Владивосток» и должен был нас сопровождать уже из Хакодате дальше на север. 14 декабря мы перебрались на пароход компании «Peninsular and Oriental» – «Verona». «Нахимов» почти в полном составе провожал меня, и у трапа всякий наперерыв высказывал свои добрые пожелания и надежды на возвращение Филиппова.

В 4 часа «Verona» снялась с якоря. Нам предстояло идти внутренним Японским морем через пролив Симоносеки – в Кобе. Только что мы вышли из Нагасаки, как получили свежий NW; пока сигарообразный пароход, которого длина превышает ширину более чем в 10 раз (396' длины и 36' ширины), шел против волны, было еще ничего, но когда мы повернули и волна стала бить прямо в бок, нас стало сильно «мотать», правда не долго, уже в 7 часов утра 15-го мы вошли в Симоносеки и пошли этим чудным морем, разделяющим Киу-Сиу от Ниппона и Сикок, где не бывает зыби и несносный свежий ветер NW стих.

Надо отдать справедливость «Veron-е»: она могла бы спорить по своей чистоте с любым военным судном и на комфорт пассажира обращено большое внимание, если не считать преследования курения, даже на верхней палубе и разрешения этого невинного занятия только в smoking– room, на самой корме судна.

Чтобы выиграть время, мы решили из Кобе отправиться в Токио по железной дороге. Не всякому из нашего брата, моряков, удается проникнуть в глубь страны, и мы большей частью составляем себе понятие о Дальнем Востоке по его полуевропейским портам и, конечно, из чтения всевозможных описаний; нам же выпала возможность хотя и мимолетно, но все же взглянуть, как живут люди и внутри острова Ниппона. Железная дорога от Кобе до Иокогамы выстроена сравнительно недавно. Кто был в Японии, знает, как она гориста, вследствие ее вулканического происхождения, поэтому даже обыкновенные шоссейные дороги весьма круты и трудны для передвижения, следовательно, проведение железной дороги должно было представить немало затруднений. Дорога выстроена японскими инженерами и выстроена безукоризненно, в постройке ее участвовали только одни японцы, результатом чего было, что дорога обошлась в 30 000 иен – миля, т.е. 22 800 металлических рублей – верста. Эти сведения дал мне вице-губернатор Хакодате г. Фтацуки, бывший долгое время секретарем японского посольства в Петербурге и прекрасно говорящий по-русски. Поезд, к сожалению, выходил вечером, так что много мне не удавалось видеть, но зато можно было чувствовать, через сколько мостов, насыпей, выемок и тоннелей мы проскочили. Около 5-ти часов утра на другой день я проснулся и мог воочию убедиться, как мастерски обойдены все трудности, представляемые гористой местностью. Глядя вперед, казалось, что поезд должен удариться об отвесную скалу, вместо чего он нырял в черную дыру тоннеля. Выйдя из тоннеля, он попадал на высокий мост, а с моста – в громадную выемку. Утро было прекрасное, ясное, и красавица Фунияма (видимая в ясную погоду за 60 миль) показалась во всей своей красе с шапкой из тучек на вершине. При восходе солнца белая вершина окрасилась сначала в розовый нежный цвет, потом понемногу заиграли на ней золотые лучи, и наконец она стала ослепительно бела – картина, напоминающая восход солнца на Эльборусе. Обходя побережье Фуниямы, стали попадаться долины, в которых, как муравьи и, по– видимому, круглый год, копошатся японцы. Население в местах, где возможно хлебопашество, довольно густое. В самой маленькой долине можно насчитать по 5—6 деревень в 10—20 домов каждая. Владение землями здесь можно считать разве квадратными саженями, строго и правильно разделенными на участки. В каждом таком участке копается вся семья японца, то приготовляя пашню на лето, то засевая ее, то прочищая канавки для орошения. Сеют они грядками все, даже ячмень. Главные продукты – рис, овощи и ячмень. В какое недоумение пришел бы русский мужик, увидев такую тесноту. А сколько тщательного труда прикладывает всякий японец, работая над каждой грядкой и канавкой, и как дешево оценивается весь этот труд!

Дорога узкоколейная и вагоны американского образца, но без купе; по бокам в длину вагона – диваны с откидными ручками, так что и спать возможно, если немного народа; в ноги ставится грелка, что, однако, не мешало нам мерзнуть, хотя в этой местности и не бывает морозов. Выстроив такую дорогу, затратив столько сил и денег, японцы все-таки не избежали крупной ошибки: дорога стратегическая и не приспособлена для перевоза тяжелой артиллерии; тоннели малы, мосты слабы, повороты круты; они об этом хватились, когда она была уже наполовину выстроена.

На одной из станций, рано утром, где поезд стоял около часа, разносчики, визгливо выкрикивая, предлагали японский чай и деревянные коробочки с готовым рисом и прибавлением к нему всяких трепангов, морских животных и грибов. За баснословно дешевую цену, 2 цента (3 коп.), нам дали каждому чайник с чаем и чашечку, все это на деревянном подносе и в вечное и потомственное владение.

17-го декабря мы прибыли в Токио. Сведения посольства были иные, чем те, что были у нас. Так как последние известия с маяка Крильон говорили, что «Крейсерок» пошел 25-го октября по курсу SO и труп Иванова выкинуло недалеко от мыса Соя, то мы рассчитывали, что и судно выкинуло по восточную сторону северной оконечности Мацмая, в посольстве же мы узнали, что труп был выкинут неизвестной национальности, парусное судно разбилось на северо-западной стороне Мацмая, и на одной почти параллели с южной оконечностью острова Рейсири. Там же мы узнали, что нам предоставлено идти самостоятельно, ибо пароход «Владивосток» в день нашего ухода из Нагасаки получил аварии и не мог нас сопровождать, а повреждение было довольно серьезное, и починка его должна была занять много времени, которого нам нельзя было терять.

В Токио есть много японцев, говорящих по-русски; эти господа наперерыв старались помочь нам, кто сведениями о Мацмае, кто советами, кто розысками теплого платья, которого мы все-таки еще не раздобыли. Один из них хотел облагодетельствовать меня полушубком, приобретенным им в Сибири. Он дал мне письмо для передачи кому-то, живущему где-то на Мацмае; по этому письму я, мол, сейчас получу полушубок. Комбинация показалась мне не совсем верной. «Вы только покажите это письмо вашему переводчику, он все вам устроит», успокаивал любезный японец. Но история получения полушубка кончилась совершенно неожиданно для его владельца. Чтобы крепче было, он написал второе письмо, но уже открытое и тому же лицу с подтверждением того же, что и в моем письме. В конце концов мы не попали к этому «кому-то», а с открытым письмом к нему явился новый «кто-то» и преспокойно взял себе полушубок от моего имени. Так и пропал сибирский полушубок!

В Иокогаме и Токио мы мало нашли теплого платья. «Здесь вы ничего не найдете, а в Хакодате можно все приобрести», говорили нам знатоки и не знатоки торгового состояния Хакодате. Так, в надежде на более определенные сведения и на экипирование себя по-зимнему, мы поплыли в Хакодате, где по телеграмме нас уже ожидал переводчик, чиновник вице-губернаторского управления на Мацмае.

Часа через 3 или 4 по снятии с якоря, мы шли в Тихом океане, который не замедлил опровергнуть легковерно присвоенное ему название и дал себя почувствовать своей громадной NO-й зыбью. Старенький пароход «Vakanouramaru» стал сначала клевать носом, а там и переваливаться с боку на бок, NW свежел, свист ветра между снастями переходил уже в гул, становилось холоднее, показались снежные верхушки гор. На другой день к вечеру мы вошли в бухточку Онигояма, в Зенди-бай. Морские пароходы не могут по мелководью подходить к городу Сендаю (соединенному с Токио железной дорогой), поэтому из Онигояма в Сендай постоянно ходят туда и обратно мелкосидящие шхуны, и кроме того вырыт канал, по которому ходят шаланды с грузами. Бухта Онигояма – один из тех прелестных уголков, которыми так изобилует Япония; она не велика, но закрыта от всех ветров, и в то время, когда в море бывает крупная зыбь и свежий NW, там царствуют мир и тишина на зеркальной поверхности. В этой бухте, по-видимому, больше 4—5 судов стоять не могут, и для европейцев она еще не открыта. На другой день мы пошли дальше, NW уже ревел и к вечеру задул с силой шторма и со снегом; команда несколько раз с палубы сгребала снег лопатами. Наконец мы вошли в Сангарский пролив. Да нелегко плавать в такое время и при таких условиях! «Студеный ветерок» от того же благодетеля NW при морозе в 2° щипал уши и пронизывал насквозь; надо быть на палубе, чтобы хорошо прочувствовать, как много холоднее в море, чем на берегу при той же температуре – места не найдешь, чтобы укрыться от ветра! Что же они, бедные, должны были испытать на парусной шхуне без отопления, потому что, если и есть на «Крейсерке» печурка, то не всегда можно огонь держать в ней. В такой шторм 82-тонную скорлупу треплет так сильно, что о горячей пище нечего и думать! Мы вошли в Сангарский пролив – кругом на берегу все было бело. Вместо того зеленого и окруженного сосновым лесом Хакодате, с его красивым расположением у подножия невысокой горы, каким мы привыкли его видеть летом, теперь, со своей копотью и дымом, он только портил картину зимнего ландшафта. На улицах появились сани только для тяжестей, а «извозчики», те же – «дженрикши», т.е. люди, везущие этот двухколесный экипаж, были обуты в те же легонькие соломенные сандалии, как и летом, точно для них зимы и не существовало. Вообще я убедился, что для всей северной Японии зимы действительно не существует, жители как будто ее умышленно игнорируют. Единственная в Хакодате гостиница содержится китайцем со свойственной этой породе людей нечистоплотностью, сильно напоминавшая собою наши жидовские постоялые дворы со всеми обитателями и обитательницами в окружающей мебели. Мы сразу стали собирать сведения и оканчивать приготовления к экспедиции. Нового, однако, мы ничего не узнали, все, что здесь было известно – узнали и в посольстве. Вице-губернатор Хакодате дал нам переводчика, маленького, очень подвижного человека, долгое время бывшего на Сахалине и очень недурно изъяснявшегося по-русски. Г. Козима-Кураторо нам оказывал неоцененные услуги в дальнейшем пути и нес несносную службу переводчика с замечательным терпением, вообще он меня всегда поражал своим философическим отношением к жизни и ее невзгодам: никогда он не выходил из себя, не сердился, не печалился, и все трудные положения разрешались у него веселым искренним смехом. Ввиду аварии парохода «Владивосток» наш вестовой, консервы, ружья, патроны, метеорологические инструменты – все это должно было прийти на следующем японском пароходе, так что волей-неволей приходилось ждать – этим временем мы и воспользовались, чтобы заказать себе шубы, шапки, рукавицы и пр. В этом деле нам много помог наш милейший и весьма между японцами популярный священник – миссионер отец Сергий Глебов. Среди православных японцев нашелся портной Павел-сан («сан» прибавляется к каждому имени), который взялся мастерить нам две шубы в три дня и даже очень хорошо их мастерил; чтобы поспеть к сроку, он целую ночь бегал по городу в поисках за лисьими шкурами. Сами мы тоже бегали по городу, чтобы приобрести «ложку и плошку», потому что, бывая на японских вечерах по приглашению японских морских офицеров, мы немного познакомились с японской кухней и способом питаться, держа в руках две палочки, предназначенные заменять и ложку, и вилку... С высоко-гастрономической точки зрения все эти «frutti di mare», «трепанги», сырая рыба с соей, гребешки, морские животные, морская капуста, может быть, и очень вкусны, но ограничиваться этим питанием на морозе и в течение нескольких месяцев было бы во всяком случае не сытно. Впоследствии наш вестовой приходил в совершенное изумление и отчаяние от отсутствия хлеба на столе. «Неужели без хлеба, ваше благородие?» Мы постарались добыть сухарей и самое необходимое для снаряжения кухонного ящика 24 декабря вечером я посетил нашу маленькую церковь, где шла всенощная под Рождество Христово: служил отец Сергий. Как известно, все церковные книги и служба переведены на японский язык епископом Николаем. Чудно мне было стоять в своем храме и слушать молитвенные слова на таком непривычном и диком для нашего уха языке. Особенно оригинально выходило японское церковное пение. Прислушиваясь к японским молитвам, можно уловить мелодию, но она построена на совершенно иной гамме, чем наша, европейская, и приучить японцев к нашей гамме, я думаю, очень трудно, поэтому и простые, несложные аккорды русского церковного хора, исполненные японцами, получают свой крайне оригинальный характер; не фальшиво, но что-то не так. Японцы, за которыми я наблюдал, весьма внимательно и набожно слушали службу; большинство сидело по-японски на полу, дети сновали свободно между молящимися... Нечто жуткое закрадывалось в душу, слушая эту великую всенощную великою праздника. Невольно теснились воспоминания о далекой родине, о бедных товарищах, погибших или еще живых, ожидавших, быть может, нашей помощи...