Текст книги "Под флагом России"

Автор книги: Никита Кузнецов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 17 страниц)

Мы были почти уверены, что из людей в живых никого не осталось, так: как сами прошли весь западный берег Хоккайдо, а с островами поддерживается постоянное сообщение и о спасенных иностранцах было бы известно властям, но мы не могли отрешиться еще от смутной надежды отыскать что-нибудь на островах, тем более, что направление, откуда принесена была шхуна, указывало на прохождение ее мимо южной части Рейсири. Но прежде нужно было посетить Ваканай, самую северную большую деревню Хоккайдо вблизи от мыса Соя, куда тоже была выкинута шлюпка, и на другой день, 26-го января, мы пустились в путь. По дороге мы нашли несколько частей светового люка, бочку и вышеупомянутую шлюпку. Я узнал в ней четырехвесельный капитанский вельбот с «Крейсерка». Немного дальше была могила матроса Иванова; он, видно, искал спасения на этой шлюпке.

В Ваканае больше 2000 жителей, преимущественно айнского племени. Эти айны – вырождающееся ныне племя (их осталось уже немного, больше всего на Курильских островах) – по внешнему виду [они] приближаются к европейцам, очень схожи с нашими цыганами. В отличие от японцев, их глаза не сужены, а главное – лица украшены густыми черными бородами. Отличаются они честностью, чрезвычайно смирны, но самостоятельности в них нет; они большей частью живут в услужении у японцев. Интересно то, что айнские женщины не только не отличаются платьем от мужчин, но еще и татуируют себе усы над верхней губой, и чем искуснее изображены усы – тем они считаются красивее.

От Ваканая до маяка Соя считается 32 версты. Взяв с собой переводчика, я с ним направился туда 28 января в сильнейшую метель, с резким противным ветром и по колено в снегу. Насилу дошли мы к вечеру до деревни Соя, отстоящей от маяка верстах в 8-ми. В выкинутой по близу шлюпке, по воспоминаниям, я признал ту четверку, на которой даже ездил на «Крейсерок»; она была почти цела, и при ней найдены две уключины, руль, удержанный сорлинем, фалинь и оборванный конец, видимо от подъемных талей. На маяке (от декабря до апреля он не горит) я узнал, что 28 октября (9 ноября), – по сведениям с маяка Крильон, – «Крейсерок» вышел во Владивосток 25 октября по нашему стилю – оттуда видели две шхуны под малыми парусами, направлявшиеся на W, но флагов различить не могли. Метеорологические наблюдения показывали, что весь ноябрь нового стиля был страшно бурный, особенно крепок был ветер от W и NW 10-го, 11-го и 12 числа ноября нового стиля.

В Ваканае мы узнали, что договоренный нами пароход в Отару не может прийти за нами, поломав что-то в машине, и что надо ждать какого-нибудь из приходящих иногда сюда пароходов. Опять ждать! Невыносимо скучно и тоскливо проходили дни в вынужденном бездействии, в неудобной японской деревенской обстановке зимою, и, главное, в неизвестности о дне и часе возможного выезда.

Наконец 6 февраля пришел 84-тонный пароход «Kinokawa-maru», и мы немедленно же перебрались на него. Ничего подобного предоставленной нам каюте 1-го класса мы доселе не видали. В корме устроена была конурка, войти в которую можно было только ползком, стоять же в ней, даже на коленях, нечего было и думать; меблировка состояла единственно из дешевенького ковра – больше ничего; внесенный хибач несколько согрел это место заточения, и через час мы снялись с якоря.

Мы хотели зайти сначала на остров Рибунсири, но свежий NО заставил капитана скрыться в бухту Осидомари, – на карте Накка (Nakka), – на о[строве] Рейсири.

И хорошо сделали, что скрылись, потому что ветер от OSO засвежел до степени шторма, и пришлось два дня отстаиваться. В полицейском управлении нам сказали, что властям уже известно об экспедиции, доискивающейся каких-нибудь сведений о людях с разбитой русской шхуны и что отданы распоряжения, чтобы все, что будет найдено на берегу, было доставлено в полицию; на о[строве] Рейсири около 4000 жителей, почти все занимаются рыбным промыслом, следовательно, постоянно обходят берега и находятся в непрерывном сообщении между собой, но до сих пор ничего не было найдено.

9-го февраля мы пошли на Рибунсири, но и там тоже ничего не было известно. В тот же день вернулись опять на Рейсири, к южной его части. Там мы решили простоять до часу ночи, чтобы придти на о[стро]в Янкесири утром. Деревня Ониваки-мура, где мы стали на якорь, расположена среди леса, тишина там замечательная и, должно быть, летом там очень хорошо.

Идя в полицейское управление, у меня чаще забилось сердце, в надежде получить здесь какие-нибудь сведения, потому что «Крейсерок», принесенный в Вакасякунай, должен был пройти мимо южной оконечности Рейсири. Но и тут полицейский чиновник сказал, что ему давно известно об экспедиции, что он уже отдавал и подтверждал приказания – сообщить ему даже самое маловажное, буде что-нибудь найдется, но до сих пор ничего не оказалось. «Я уверен, – прибавил он, – что если бы что-либо было выкинуто на берег, то непременно сообщили бы мне. К тому же у нас ловят рыбу сетями и зимой, следовательно, постоянно ходят по берегу, не говоря уже о том, что весь Рейсири – почти сплошная деревня». Мы попросили его сделать подробный осмотр берегов весною, после таяния снегов, на что он охотно согласился. Оставалась последняя надежда – о[стро]в Янке-сири. Мы ночью снялись с якоря и эти 53 мили прошли в 6 часов времени. Тут тоже ничего нового не узнали. Полицейский чиновник повторил нам тоже самое: ему-де известно, что ищут людей с русского разбитого судна и на Теари (куда капитан не соглашался зайти, так как там нет якорной стоянки) об экспедиции тоже известно; сообщения между этими островами поддерживаются постоянно, все меры к собиранию сведений приняты, – но ничего не известно.

Между тем погода стала портиться. Задул SW, скоро развел большую зыбь, и, снявшись с якоря в 11 час[ов] утра, мы должны были вернуться. Стояние на восточной стороне острова при SW было еще возможно, но около 10 час[ов] вечера при сильном падении барометра ветер вдруг перешел к NW и задул с силой шторма. Дольше стоять на якоре было невозможно, потому что берег уже не защищал наш пароход от зыби. Капитан объяснил, что переменит якорную стоянку, но когда мы спросили мальчика-слугу, куда идет сильно раскачиваемый пароход, он отвечал по-японски: «Отару декимасё» (в Отару). Мы не поверили сначала и послали его переспросить. NW бешено ревет, как же идти в такой шторм? Действительно, мы шли в Отару. Минут через 15 нас первый раз «положило». Это произошло так скоро и неожиданно, что мы не успели приготовиться. Моментально хибач с горящим углем, чайник с горячей водой, ящик с провизией – полетели на А.А. Бунге. К счастью, вода загасила уголь, но можно представить, во что обратился киримон (японский халат) доктора! За этим размахом положило еще раз. Мы полетели друг на друга, и в этой «каюте», где даже ухватиться было не за что, произошло нечто, не поддающееся описанию: грязь от золы с водой, разбросанные и катающиеся вещи, провизия, кастрюльки, ящики, консервы и сами мы сбиты в кучу...

Стало нас трепать и трепало 9 часов сряду. В каюте было невыносимо тяжело, но на палубе было еще хуже. Кто из нас не испытывал «штормования»? Но ничего подобного мне не случалось видеть! Впереди – громадная водяная гора, сзади настигает такая же громадина, и между ними скорлупа «Kinokawa-maru», которую не то что качает, а буквально бросает, как щепку. Я понимал, что случись поломка в машине или лопни штуртрос единственного штурвала – гибель была неминуема. Наши два японца, переводчик: и чиновник путей сообщения, при каждом размахе хохотали до упаду, но нам с АА. Бунге было положительно жутко. Вероятно, в такой же шторм погиб бедный «Крейсерок»! Если присоединился к нему мороз, то никакая сила не могла спасти парусную шхуну от крушения.

Наконец, 11 февраля в 8 часов утра мы стали на якорь в тихой бухте Отару, и все испытанное в эту ночь ушло в область прошедшего, осталось как воспоминание.

15 февраля мы ушли на пароходе в Хакодате, а 5-го марта вернулись в Нагасаки на крейсер «Адмирал Нахимов».

Итак, мы окончили экспедицию, продолжавшуюся более двух месяцев. Результаты ее весьма печальны – мы никого не нашли. Пришлось только воочию убедиться, что «Крейсерок» окончательно разбит, и все бывшие на нем люди погибли бесследно, но каким образом? по какой причине? на этот вопрос с достоверностью отвечать нельзя... Что же с ними было?

Почему Дружинин, поняв, что ему не справиться с крепким штормом и морозом (метеорологические наблюдения, собранные нами с 4 японских станций, гласили, что 10-го, 11-го, 12-го и 13-го ноября н[ового] с[тиля] в Японском море проходил барометрический минимум, и сила ветра обозначена от 16—19 метров в секунду, а мороз доходил до 12° Ц[ельсия]), не спустился по ветру и не искал спасения за островами Японии или же, наконец, не решился вернуться обратно на Сахалин? Или у него случилась авария на судне? Нельзя думать, что шхуна была прибита к отлогому берегу Вакасякуная по невозможности бороться со штормом и течением, ее якоря не были отданы, и выкинуло всего только один труп. Предполагать преступление со стороны американцев, не говоря уже о их значительном меньшинстве, было бы, мне кажется, неосновательно. С этими контрабандистами обращаются хорошо и, препроводив их к консулам, отпускают на все четыре стороны, конфисковав только судно. Какая цель была бы у них совершить преступление? Наконец, на трупе матроса Иванова, осмотренного двумя врачами, никаких признаков насилия не найдено. Что же именно произошло? Помню, в детстве я видел входящий на одесский рейд пароход, чуть не погибший от обледенения. Он встретил в Черном море противный шторм с морозом. Его нос был весь во льду, почти до палубы погруженный в воду от этой тяжести и, несмотря на пар и горячую воду, он едва спасся от гибели. Что же могла сделать бедная парусная шхуна без огня и при таких чудовищных штормах, какие бывают в это время года в Японском море? Постоянные брызги на палубу образовали массивную кору льда, которую люди не успевали вырубать, обледенелые снасти и паруса перестали быть годными к употреблению, центр тяжести шхуны изменился, она перевернулась и окоченевших людей смыло. Предоставленная сама себе, шхуна стала ломаться и в таком виде дошла до берега Хоккайдо... Никто нам не расскажет этой печальной драмы...

История кораблекрушений впишет на свои страницы еще несколько жертв безжалостной морской стихии, и не одна слеза прольется над безвременно погибнувшими во имя долга на столь тяжелой, подчас, морской службе.

Вечная память безвременно в море погибшим товарищам!

М.Д. Жуков
В ТИХОМ ОКЕАНЕ НА ОХРАНЕ КОТИКОВ И БОБРОВ

(7 месяцев среди тумана и льда) Владивосток – Сахалин

Транспорт Сибирской флотилии «Якут» получил приказание 28 мая 190... года сняться с якоря и идти в далекое северное плавание. В этот день жизнь с утра лихорадочно кипела на судне: спешно шла погрузка угля и припасов; ежеминутно приставали шлюпки, подвозя родственников и знакомых офицеров, приезжавших проститься с ними и пожелать счастливого пути. «Якут» сразу сделался центром внимания, и все спешили взглянуть в последний раз на транспорт, отправляющийся в продолжительное 7-месячное плавание к берегам далекой Камчатки. Оживление достигло своего апогея к 8 часам вечера – времени ухода транспорта – но вот раздалась команда «убрать трапы», и с последним ударом 8-часовой склянки громадный «Якут» задымил, забурлил и стал медленно скрываться с Владивостокского рейда.

Вскоре прошли Скрыплев маяк, и на транспорте наступила морская жизнь: под шум винта и волн начали раздаваться склянки, командные слова, приказания офицеров; в определенные часы начала вставать команда, обедать, отдыхать; в 8 часов утра ежедневно подъем флага и с заходом солнца его спуск; одним словом, наступила своеобразная морская жизнь, сводящаяся главным образом к стоянию вахт, еде, отдыху и производству различных учений...

Первый день в море был спокойный, и мы все отдыхали от шума владивостокской жизни. На следующий день утром показались два красивых японских острова Рисири и Рифунсири, покрытые богатой растительностью и, что особенно придавало им очаровательный вид, с высокими снежными вершинами, горделиво вырисовывавшимися на безоблачном голубом небе.

Пройдя их, мы легли на Крильонский маяк и рассчитывали, вечером открыв его, ночью прийти на Сахалин; но наши расчеты не оправдались: скоро поднялся сильный ветер и спустился глубокий туман, скрывший все из горизонта; мы подвигались точно в каком-то молоке и принуждены были уменьшить ход. Так шли до тех пор, пока по расчету не должны были подойти к Крильонскому маяку; но увы, в тумане ничего нельзя было различить, и не представлялось никакой возможности открыть огней маяка. Положение требовало большой осторожности, и, чтобы не сесть на камни у маяка, решено было повернуть и лечь на обратный курс. Целая ночь прошла в бесплодном крейсировании, и лишь утром удалось нам открыть признаки берега. Определившись по солнцу и подойдя к Крильонскому маяку, мы легли на Корсаковское и 31 мая в 8 часов вечера бросили якорь недалеко от его высоких и обрывистых берегов...

Сахалин встретил нас неприветливо...

Страшный ветер гнал на берег огромные серо-зеленые волны и, срывая их побелевшие гребни, нес по воздуху холодную, соленую водяную пыль...

С транспорта было видно, как эти волны ударялись о небольшую пристань и, разбиваясь о нее, взлетали выше крыш стоящих на пристани небольших домов...

Наш старый опытный командир, хорошо знакомый с суровым плаванием в северных морях, подозрительно поглядывал кругом и через несколько минут после постановки на якорь объявил, что сообщения с берегом не будет. И решение его имело все свои серьезные основания: стоянка судов на Сахалине настолько плохая, что когда разыграется шторм, то иногда на несколько дней совершенно прекращается всякое сообщение и послать шлюпку на берег не представляется никакой возможности...

Целую ночь продолжалось сильное волнение и немного улеглось лишь к утру. К полудню все разгулялось, выглянуло яркое солнышко и при его веселых лучах картина поста Корсаковского, который весь расположился в глубине залива на гористом берегу, показалась чрезвычайно живописной. Особенно большую прелесть ей придавала рамка густой зелени, раскинувшейся в окрестностях Корсаковского, которые были сплошь покрыты густым, непроходимым девственным лесом. Этот лес поражал своею мощью и ярко говорил о больших природных богатствах Сахалина. И они здесь действительно велики! Так, на острове имеются богатейшие залежи каменного угля, доставляющие уголь, по качествам своим нисколько не уступающий лучшим сортам английского, и смело могущие снабжать все суда нашей Тихоокеанской эскадры. Во многих местах открыты нефтяные источники, хранящие в себе громаднейшие запасы нефти. Кроме того, на Сахалине найдены руды: железная, медная, серебряно-свинцовая, цинковая, – и есть полное основание предполагать, что на нем существуют и месторождения золота. Морские прибережья богаты трепангами и известными под именем морской капусты водорослями, составляющими предмет вывоза в Японию и Китай, где они являются лакомством и необходимой приправой пищи.

Помимо этих богатств Сахалин обладает неисчерпаемым обилием рыбы; его рыбные богатства имеют совершенно сказочные размеры. Сельди, несколько пород лососевых, каковы: кета, горбуша, чивица (последняя достигает до полутора пуда веса) и многие другие породы рыб, а также сивучи, нерпы и киты могли бы доставить обильный заработок и безбедное существование населению, во много раз превышающему нынешнее население Сахалина.

Во время ловли сельдей берега в полном смысле слова завалены ими; невода не выдерживают тяжести и рыбу нужно вычерпывать из невода саками. Подходя к берегам и не успевая с отливом уйти обратно в море, сельди громадною массою остаются на прибрежных мелях; не имеющие неводов местные жители пользуются этим и целыми телегами забирают сельдь с этих мелей, въезжая прямо в середину пласта трепещущей рыбы.

Японцы давно оценили эти богатства Сахалина, и вся почти рыбопромышленность находится в их руках.

Главным японским промыслом на Сахалине служит ловля селедки, количество которой достигает ежегодно свыше 3 миллионов пудов, составляющих колоссальную цифру – свыше 5 миллиардов рыб. Сахалинская сельдь отличается своими прекрасными качествами и, превосходя по вкусу астраханскую и даже керченскую селедку, могла бы найти себе хороший сбыт не только на русских, но и на заграничных рынках. Между тем она вся переходит в руки японцев, которые вываривают из нее жир, а сухой остаток вывозят на удобрение своих полей...

Немногое сказанное делает понятным, почему Япония все время завистливо поглядывала на Сахалин и давно строила планы захватить его в собственные руки. По Симодскому трактату Сахалин остался не разделенным между нами и Японией, которая упорно не желала отдавать южную часть острова, и только в 1875 г. он был окончательно утвержден за нами ценой Курильских островов около Камчатки, которые мы принуждены были уступить японцам в виде вознаграждения за потерю ими Сахалина... Минувшая война возвратила южную половину острова и снова передала ее во владение японцев...

Остров Тюлений

Простояв сутки с небольшим на Сахалине, мы согласно программе плавания должны были отправиться на остров Тюлений, где по инструкции нам надо было высадить тюлений караул. Этот караул состоит из матросов Сибирского экипажа, которые ежегодно привозятся на остров, где находится одно из котиковых лежбищ, и охраняют его от набега хищников. Другое лежбище находится вблизи Камчатки, на Командорских островах, и там обязанности военной охраняющей силы исполняет одно из судов Сибирской флотилии, все лето крейсирующее в тамошних водах. Такая охрана была возложена, между прочим, и на наш транспорт «Якут»...

Выйдя в море, мы встретили у острова, на расстоянии миль 20, громадную массу льда с торосами, доходившими вышиною до 2—3 саженей. Благоразумие требовало обождать, пока разойдется лед, поэтому мы решили выжидать удобный момент вблизи Тюленьего острова и пошли в находящейся недалеко от него пост Тихменевский.

Простояв сутки в Тихменевском посту, мы снова решили идти к Тюленьему острову; счастье на этот раз нам благоприятствовало, и утром на следующий день мы стали на якорь вблизи этого злополучного острова. Это была большая удача, так как часто случается, что из-за густых туманов остров нельзя бывает отыскать по несколько суток.

Сейчас же были спущены на воду все шлюпки, и началась спешная перевозка различных грузов. Здесь мы должны были высадить одного офицера и 19 человек команды, которым предстояла невеселая перспектива провести почти 6 месяцев на этом, буквально «Чертовом острове», вдали от людей, без всяких удобств, питаясь все время почти одной солониной.

Остров Тюлений, несомненно, вулканического происхождения, выдается из Охотского моря в виде треугольного утеса, высотой до четырех сажен; длина его около одной версты, наибольшая ширина сажен 100, в узком же месте он сходит почти на нет. Растительности на нем нет никакой, и единственные жалкие овощи на этой скале произрастают в ящиках с насыпным привозным черноземом. Для жизни на острове построены 3 домика для начальника охраны, 19 матросов и 7 алеутов, привозимых сюда для убоя котиков; несколько сараев для припасов и опреснения воды (на острове нет пресной воды, и ее приходится добывать из морской воды) дополняют унылую картину этого ужасного места.

На верхней площадке острова устроена сигнальная мачта, около которой всегда стоит караул, следящий за тем, чтобы хищнические шхуны не приближались к острову и не занимались убоем котиков. На другой стороне, противоположной той, где на склоне утеса помещается охрана, расположено самое лежбище котиков.

Берег на этом месте широкий, песчаный, – и котики здесь проводят все лето, выводя своих детенышей. Обыкновенно каждый котик забирает себе от 20 до 50 самок и живет с ними; все время у них идут драки из-за самок, и воздух непрерывно оглашается их страшным ревом. Если сюда добавить несметное количество аар[80]80
  Современное название – тонкоклювые кайры (Uuria aalge). Информация предоставлена Ю.Б. Артюхиным и Е.Э. Шергалиным.


[Закрыть] – маленьких птичек, вроде чаек, с длинными носами, коричнево-стальной окраской, которые с неумолкаемым карканьем тучами носятся в воздухе, то шум всех этих обитателей вместе с каким-то их удивительным зловонием представляет тяжелую картину жизни острова, способную нервного человека свести с ума.

Аары являются на Тюлений остров для высадки яиц и в буквальном смысле слова покрывают собою весь остров: для того, чтобы пройти по острову, необходимо все время сгонять этих птичек и идти чуть ли не по их яйцам. Аарьи яйца, довольно крупной величины и странной грушевидной формы, окрашены в красивые разнообразные оттенки от темно-зеленого с узором до чисто-белого; желток яйца совершенно красноватого, шафранного цвета; алеуты с аппетитом употребляют эти яйца в пищу.

Котиков, когда мы пришли к Тюленьему, оказалось очень мало, что-то около 100—150 штук: это были все жирные, толстые, старые самцы-секачи, которые являются всегда первыми на лежбище и поджидают самок; обыкновенно котики проводят на Тюленьем все лето и осенью истощенные, худые, где-то (пока это неизвестно) проводят зиму... Котик – род тюленя, млекопитающее. Те, которых нам удалось видеть, были величиною до половины сажени и высотою до 1—2 фут; вид их отвратителен: большое туловище покрыто грязно-бурым мехом, похожим на медвежий хвост, изрезанный на пять отростков; длинные, до 2 футов, передние оконечности, превратившиеся в плавники, на которых котик довольно быстро ползает по земле; маленькая остроконечная головка с черными ласковыми глазами, довольно большие зубы и длинные усы, – вот общая, странная, неприглядная физиономия котика, доставляющего известный красивый бархатный мех...

Убивают котиков палками, нанося удары по голове, которая у них представляет нежную часть тела. Этой операцией занимаются алеуты, специально привозимые котиковой компанией с Командорских островов (вблизи Камчатки). Они на шлюпках подплывают к стаду, с криком гонят котиков на берег и тут выбирают молодых секачей (самцов), возрастом не старше 8 лет; – старых секачей и самок убивать не разрешено. За каждого убитого котика алеут получает полтора рубля, компания же платит казне за котика 14 рублей золотом. Ежегодный убой на Тюленьем острове упал теперь до 500—600 штук, раньше же он доходил до нескольких тысяч.

Проработав целый день, мы едва кончили к 12 часам ночи перевозку грузов на Тюлений остров, – и принуждены были немедленно сняться с якоря и уйти в море. Начиналось уже легкое волнение, которое к ночи все усиливалось и грозило перейти в сильный шторм. Приходилось спешить и, поэтому с последним мешком, брошенным в отваливавшую на остров шлюпку, был тотчас же поднят якорь, и наш транспорт отправился дальше, через группу Курильских островов, к берегам Камчатки.

Камчатка

8 июня после длинного, утомительного плавания, сопровождавшегося ужасными ветрами и туманами, во время которых «Якут» едва не разбился у Курильских островов, мы, наконец, рано утром подходили к далеким неизвестным берегам таинственной Камчатки.

Коварное солнышко, все время прятавшееся от нас, теперь весело светило и под его горячими лучами море успокоилось и заиграло легкими, причудливыми красками. Все офицеры и команда толпились на верхней палубе и с жадным любопытством рассматривали открывавшуюся панораму.

Самого города Петропавловска еще пока не было видно – он скрывался за горой, и на зеленом высоком берегу виднелся лишь, точно сторож, белый маяк, указывавший на вход в Авачинскую бухту.

Высокие горы самых причудливых очертаний теснились и величественно вырисовывались на лазурном небе; вдали на горизонте виднелись камчатские вулканы, и их белоснежные вершины ослепительно блестели, представляя на зеленом фоне лесистых гор дивную, непередаваемой красоты, картину.

Пройдя маяк – маленькую башенку, мимо трех утесов, одиноко вылезших из воды и носящих здесь название «Трех братьев», мы повернули и вошли в самую Авачинскую бухту, где вскоре встали на якорь вблизи угольной пристани. Перед нами теперь развернулся весь город, и вид его, протянувшегося по берегу моря узкой полосой на расстоянии каких-нибудь 200—300 сажен, с безобразной кучей деревянных домов, на первых порах сразу как-то поразил нас своею мизерностью и убожеством: чувствовалось что-то жалкое и совершенно несовместимое с понятием города, а между тем это была столица Камчатки, административный центр области, по величине не уступающий размерам Германской империи!..

Вскоре к нам на корабль явилось все население Петропавловска. Приход военного судна составляет для этого забытого уголка важное событие в жизни: ведь он привозит петропавловцам припасы, почту и сведения о внешнем мире, который для них, благодаря отсутствию почти всяких сообщений, представляется чем-то отвлеченным, таинственным и страшно далеким! Только в последние годы стали появляться на Петропавловском рейде пароходы, раньше же заходил всего один раз в год доброволец[81]81
  Доброволец – пароход Добровольного флота. Здесь и далее примеч. сост.


[Закрыть] «Хабаровск», с уходом которого порывалась почти всякая связь с внешним миром: после него почта направлялась через Якутск на собаках, и вся Камчатка на 6—8 месяцев погружалась в долгую, ужасную, чисто животную спячку...

Вид петропавловских обывателей был далеко не интеллигентный и напоминал скорей мужичков какого-нибудь нашего русского села, чем горожан, – но держались они свободно, с большим сознанием собственного достоинства: видимо, бурная кровь отважных покорителей Камчатки и славных защитников петропавловской обороны еще не совсем угасла в их жилах и не давала наложить на лица камчадалов жалкого, забитого вида. Вскоре у нас завязались с ними самые дружественные отношения, которые не прерывались во все время нашей стоянки в Петропавловске...

Отдохнув немного после тяжелого, утомительного перехода, мы отправились на берег осматривать город, где нам приходилось прожить несколько месяцев.

Идя по берегу вдоль высокой, живописной Никольской горы, мы после колеблющейся под ногами палубы корабля с наслаждением чувствовали под собой твердую землю; солнышко ярко светило и его веселые лучи красиво переливались в зеленой синеве Авачинской бухты; попадавшиеся нам навстречу рыбаки добродушно здоровались и приветствовали нас. Вся картина после шума волн, разбивавшихся о корабль, и свиста ужасного ветра, гудевшего в снастях, приятно поражала своим мирным и счастливым покоем.

Минут через пять мы были уже в городе и с любопытством шли по его неправильной главной улице, заросшей густой зеленой травой. Не замечалось никакого шума, не было ни экипажей, ни снующего народа, для порядка даже не стояло ни одного городового; полное отсутствие магазинов, ресторанов, вывесок, – одним словом, всего того, что обыкновенно принято соединять с понятием слова «город»; на улице лениво лежали камчатские собаки, и только одни мальчишки, как везде на земном шаре, весело шумели и своими криками будили сонную тишину заснувшего города. Впрочем, самое слово город тут неуместно, и Петропавловск на самом деле представляет убогую, маленькую деревушку, состоящую всего из семидесяти домов, с четырьмястами жителей, – деревушку, очень красивую издали с моря, но безобразную вблизи. Дома тут все маленькие, деревянные, – каменных нельзя строить, так как каждый год бывают землетрясения и от близкого соседства с вулканами-сопками – Коряцкой, Ключевской, Вилючинской и др., в Петропавловск часто заносится даже пепел от извержений: легкий дымок всегда вьется на снежных вершинах этих грозных вулканов и придает этому городу-деревне какой-то странный, оригинальный вид. Улиц в Петропавловске почти нет – это скорее какие-то маленькие переулки. Главная улица протянулась через весь город к кладбищу, носящему здесь своеобразное название «поганки». Есть церковь – маленькая, деревянная, внутри обклеенная обоями – и служит в ней старый, престарелый, симпатичный священник. В ограде церкви поставлен памятник основателю города – Берингу, и железная колонна с каким-то аляповатым украшением хранит память этого знаменитого, отважного мореплавателя. Другой памятник – Лаперузу стоит на Никольской горе, знаменитой своей геройской обороной Петропавловска в 1854 году[82]82
  Памятник французскому мореплавателю Ж.-Ф. Аапреузу (1741—1788), посетившему Петропавловск в 1787 г., был изготовлен и установлен по просьбе правительства Франции в 1843 г. и поставлен на перешейке между Никольской и Сигнальной сопками. В 1854 г. он пострадал от огня кораблей англо-французской эскадры. В 1881 г. памятник был восстановлен по инициативе камчатского окружного врача Б.И. Дыбовского. К началу XX в. новый памятник также обветшал, и моряками крейсера «Забияка» был создан новый монумент, в советский период перенесенный в центр города и сохранившийся до наших дней.


[Закрыть].

Эпоха крымской кампании была славным временем в жизни Камчатки: здесь мы победили сильного противника и заставили его с позором отступить.

Когда соединенный англо-французский флот пришел в Авачинскую бухту и приготовился брать Петропавловск, в петропавловской бухте находилось всего только три военных судна. Узнав о приближении неприятельского флота, все жители приготовились к защите. Пушки с кораблей были сняты и поставлены на низкой песчаной косе, разрезающей петропавловскую бухту. И лишь только флот союзников приблизился к городу, его встретил сильный огонь. Неприятель должен был отступить и укрылся за Никольской горой. Незначительная по количеству горсть храбрецов Петропавловска решила защищать город до последней капли крови и наскоро возвела две батареи: одну на Никольской горе посредине ее, другую на западе от Петропавловска, где большая лагуна впадает в море и где берег удобен для высадки. Первая батарея была хитро закрыта срубленными зелеными ветками и обманула внимание противника. Но лишь только он высадил здесь свой десант, зеленая маска с пушек упала и союзников встретил град картечи. Неприятель отступил и решил брать город с запада, но и здесь, когда он высадился у устья лагуны, его снова встретил страшный огонь. Видя, что с открытого места города им не взять, союзники высадились под Никольской горой и, пользуясь защитой леса, забрались на нее. Они уже вошли на вершину горы и открыли огонь по Петропавловску, но не заметили, как русские по лесу незаметно подобрались к ним. Отважные защитники Петропавловска храбро бросились на врагов, смяли их и сбросили вниз. В этой страшной стычке погибло семьсот человек союзного войска.

После такой потери английский адмирал, бывший начальником соединенного флота, отвел суда на другую сторону Авачинской бухты и, не вынесши позора поражения, застрелился; флот неприятельский ушел в море, а Петропавловск был оставлен в целости[83]83
  Подробнее об обороне Петропавловска во время Крымской войны см.: Защитники Отечества: Героич. оборона Петропавловска– Камчатского в 1854 г: Сб. офиц. документов, воспоминаний, ст. и писем. 2-е изд. Петропавловск-Камчатский, 1989; На волне памяти. О Петропавловской обороне 1854 г.: сб. воспоминаний, ст., писем и офиц. док. 2-е изд. Петропавловск-Камчатский, 2010. Сергеев М.А. Оборона Петропавловска на Камчатке. 3-е изд. М., 1954; Степанов А.А. Петропавловская оборона: (1853—1856). Хабаровск, 1954; Щедрин Г.И. Петропавловский бой. М., 1975; Завражный Ю. Забыть адмирала!: историческое размышление с расследованием. Петропавловск-Камчатский, 2005; Кибовский А., Леонов О. 300 лет русской морской пехоте. Т. 1 (1705—1855). М., 2007. С. 357—374.


[Закрыть].

Памятью этой славной защиты города служит теперь железный памятник на песчаной косе в Авачинской бухте и братская могила у подножия Никольской горы, в ограде которой мирно почили рядом бывшие враги и союзники этой далекой военной кампании – английский и французский кресты стоят рядом с русским на могиле, вблизи часовенки, где ежегодно совершается богослужение в память годовщины славного боя...