Текст книги "Дары Кандары.Сборник(СИ)"
Автор книги: Ника Батхен
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц)
полуголых крупье. Кто-то ставил монетки в бильярде, кто-то кормил пятаками одноруких бандитов, но как
следует выиграл только старик Субботин – бывший шеф городских новостей. Восемь тысяч зеленых –
немудрено, что беднягу хватил инфаркт у центральной кассы.
После было торжественное открытие – с шампанским, стриптизом и духовым оркестром. Все
иномарки, все парижские платья и пурпурные пиджаки города не замедлили быть на приеме. С
придыханием дамы шептали на ушко друг другу о соблазнительных шалостях и брильянтовых ставках на
гладком сукне. Дальше рядом открылся небольшой, но почтенный публичный дом с вековыми традициями.
У красоток там были книжечки наподобие бальных, по субботам с утра приходил врач, а ввечеру объявляли
ночь любви с правом выбора кавалеров. Дорогие контракты и холостяцкие праздники стало модно отмечать
в новом клубе. И с полуночи до рассвета Великое Казино бурлило, шумело, играло и веселилось.
Безудержно, неугомонно, радостно и бесстыдно. По утрам горожане шептались, мол Иван ИванОвич десять
тысяч со ставки снял, а Ванюха ИвАнов проиграл «Мерседес» и повесился на фонарном столбе у входа. И
пялились вслед игрокам – их легко узнавали по измятой нарядной одежде и темным кругам под сияющими
глазами.
Жители честные, бедные и порядочные возмущались, писали петиции и устраивали пикеты. Пока
однажды к протестантам не вышел хозяин – щуплый, бледный пацан с необычными гибкими пальцами
длинных рук. Он насвистывал простенькую мелодию и вертел в руках проходной билет с золотым обрезом.
И почтенные коммунисты стали прыгать за яркой бумажкой, что собаки за лакомой косточкой. Победителя
– политрука Язькова видели ранним утром – он брел, как пьяный, к своей хрущобе и ругался площадной
бранью. Дойдя до дома, политрук выставил вон жену, дочь, зятя, кота и внука, пинками загнал родню в
дряхлый «Москвич» и на полной скорости выехал в неизвестную сторону – больше об их семействе никто
не слышал.
Шла зима. Заведение процветало. Призывно мерцали огни на фасаде, беспрестанно играла музыка.
Посетители сутками не вставали из-за столов. Проигрывали квартиры, машины, дачи, мужей и жен. Обеднев
– продолжали в кредит. Хозяин давал добро. Он бродил по казино, внимательный, нервный, цепкий. Был
одет словно с чужого плеча, в заношенный сюртучок, серые брючки и стоптанные башмаки – говорили,
хозяин скуп. Гости залов заискивали и робели, когда он проходил мимо, щелкая пальцами в такт
причудливой музыке. Иногда он становился у автомата или рядом с рулеткой и внимательно наблюдал за
игрой. Иногда – очень редко – давал знак и охрана выводила посетителя вон – неважно, выигрывал тот или
нет. Но чаще хозяин кивал благосклонно и продолжал обход. За его спиной с новой силой вскипало веселье.
Гости ели – порой, руками, как дикари, плясали на лестницах и танцполах, совокуплялись в укромных
закутках и местечках. И снова играли, подчиняясь мелодии страсти и бешеного азарта.
Энск поздно начал пугаться. Обыватели свыклись с забавами жирной стаи хозяев города и только
сплетничали почем зря да завидовали черной завистью. Многие втихомолку мечтали накопить денег и
рискнуть половить за хвост золотую рыбу удачу. Ну, подумаешь, дочка Ложкиных подалась в проститутки –
так шалавой была, вся в маму. Ну, мальчишка Шевякин ограбил родную бабушку и кубышку ее на кон
бросил – так ведь выиграл, гляньте, какой разряженный. И когда Федор А., весь в бинтах, извиваясь, словно
червяк, из больницы через пол-Энска полз к Великому Казино, люди думали – прихоть, придурь. Тем же
вечером из уст в уста разошелся слух – рыжий бандит недавно разбился в джипе. Двое суток над ним
колдовала бригада врачей, по кускам собирали. А он, чуть в себя пришел, дал по морде хирургу и, как был,
поспешил играть. Не могу, грит, слышу музыку. Звуки сладкие, липкие, день и ночь они в голове. И пошло...
Игроки оставляли дома и семьи, уходили с работы, бросали службу. Круглые сутки проводили они в
Казино, ставя на карту свои никчемные жизни. Что только не перепробовали безутешные родственники –
запирали в квартирах, вязали по рукам и ногам, поили снотворным, отмаливали в церквах – без толку. Не
уследишь, глядь – бедолага уже в игральне. А входить в Казино, чтобы забрать кого-то, хоть бы мужа, сына
или отца, запрещалось уставом – как в Российской Империи нельзя было уводить пьяницу из государева
кабака. И охрана стояла намертво. Наивные жители пробовали обращаться к властям, но пока спохватились
и мэр и начальник милиции и секретарь парткома нашли себе место у столов, покрытых зеленым сукном.
Оставалось терпеть и ждать – что же будет.
Год свернул на весну. На апрельское полнолуние выдался ледоход, речка Энка неожиданно быстро
вскрылась; к концу месяца очистилось ото льда голубое и чистое Энское озеро. Первомай город Энск
встретил бравурным маршем. С первым лучом рассвета гулкий голос могучего саксофона разнесся по
сонным улицам. В каждый дом, в занавешенные окошки и закрытые двери стучался звук, призывая вставать
и выйти на улицу. Удивленные горожане – кто в рубашках, кто в тапочках, кто в пижамах – собрались вслед
за музыкой. Саксофонист играл на ступенях Великого Казино – щуплый, бледный пацан с необычными
гибкими пальцами. Он играл очень долго, пока не собрались все – от мальчишки до последнего старика.
Заключительный аккорд распахнул двери игорного дома – тысячная толпа маячила у выхода. Хозяин отнял
от губ мундштук:
– Слушайте, добрые жители! Много лет ваш город тиранили крысы. Ели ваше зерно, грабили
кладовые, похищали и убивали детей. Неразумные, жадные, злые твари! Я пришел спасти вас, добрые
жители. И наказать их – созвать, изловить, уничтожить. Всякой крысе – крысиная смерть!
Саксофонист шагнул вниз с парадного крыльца Великого Казино. Горожане расступились опасливо –
пусть идет, как идет.
Зазвучала другая мелодия – пронзительная и страшная. Пустое брюхо в пустой норе, стылый ветер
ноябрьской ночи, одиночество зверя перед тьмой, болью и смертью – и спасение там, куда манит волшебная
дудка. И попарно, взявшись за руки, будто дети, из ворот Казино вышли крысы. Бандиты, чиновники,
сволочи и мерзавцы, чьи-то братья, друзья, враги… Молчаливо, покорно они тронулись вслед за музыкой,
через город, к Энскому озеру. Хозяин играл вдохновенно, от всей души, его бледное лицо светилось
счастьем. Горожане оторопели. Одни взялись за камни, другие стали пытаться выдергивать близких из
обреченного строя. Без толку. Стена разделила людей и крыс.
Позади осталась центральная площадь Энска, затем – жилые кварталы, промзона, дачи. Горожане
шли позади, напуганные и жалкие. Женщины плакали. Все бывало – и ненавидели и грозили и смерти
желали… но человечьей, по справедливости. Тут же вершился суд без адвокатов, судей и присных. И на
глазах у обиженных приводили к исполнению приговор. Вдруг мелодия сбилась.
Из последних рядов перепуганных жителей ручейком зазвучала флейта. Звонкая, как вода по камням,
нежная словно первый в году теплый ветер, веселая, будто дитя в одуванчиковом венке. И девчонка с
вистлой в руках была под стать инструменту – конопатая, тощая и задорная, не иначе, как связанная из
колючей прошлогодней соломы. Какая зима, если май на дворе? Что за голод – добудем муки, у соседей
одолжим кастрюлю да слепим на всех варенички!
Саксофон зарычал – так бросается в битву воин, без разбора круша и чужих и своих. Так от боли в
пораненном брюхе страшный кит бьет и топит рыбачьи лодки. Так дымится сожженный дом – всякой
женщине лучше сгореть вместе с домом.
Вот чудак, – засмеялась флейта, – лучший способ залить пожар – это выпить по кружке пива. Лучший
способ наделать глупости – говорить о них с важным видом. Будь, как птица небесная, и не рви колоски, где
не сеял!
Птицы в небе, змея на скале, корабли на ладони бури. Путь одних незнаком, путь другой неизвестен и
третий не угадаю…
Флейта пробовала сыграться, саксофон завивал мелодию. Это было чудесно – беседа и поединок.
Слушали все – люди, крысы, деревья, воды и облака.
Мать придурка Шевякина сообразила первой. Она дернула чадо за шиворот из обреченной стаи и
пустилась бегом – в город, прочь, на вокзал, в столицу, к чертовой матери прочь отсюда!!! Не успела флейта
связать три ноты, как напев потерялся в дружном топоте ног. Хоть бы кто позаботился увести, уберечь
спасительницу… Нет, одна-одинешенька храбрая Герда стояла на пути Крысолова. Только музыка и
надежда.
Сказка о капитанах
…Жди меня и я вернусь…
К. Симонов
Звезды были спокойны. На обзорном экране рубки они казались горстью стекол из калейдоскопа.
Красный скол Бетельгейзе притягивал взгляд, тусклый Ригель мерцал, словно льдинка, желтый Сириус
отсвечивал янтарем. Золотой Процион зло подмигивал, – мол, шалишь, не возьмешь – до сих пор ни одной
экспедиции не удавалось пробиться за внешний пояс звезды. Двадцать лет назад капитан чудом увел галиот
из потока жесткого излучения – их накрыло солнечным ветром на самой границе системы. И до сих пор не
простил себе поражения. Корабль волокли на буксире прямиком до «Собачьего порта»… Впрочем,
прошлого не изменишь, и сожалеть не о чем.
Капитан встал из-за пульта и медленным шагом обошел рубку. Пальцы сами собой нашарили
прохладный стакан с коктейлем – спасибо Пантену, вышколил парней, – в любое время суток бокал «Мэри
со льдом» ждал на стойке у визора. Рейс прошел хорошо. Сто голов першеронов на Бель-один, редкие
саженцы на Бель-два, восемь тонн драгоценного кофе на Бель-три – до сих пор кофе шел на вес платины. На
обратный путь маклер Жак предлагал фрахт на Регул, но капитан отказался – чистая трасса, груз – железо,
холодное и унылое. Скучно.
Он охотно брался доставить товар в чертову глушь Галактики, вывезти поселенцев с озверевшей
планеты, снять ученого чудака с астероида или первым разметить маршрут к системе. Капитан любил риск и
умел возвращаться живым. И команду ладил себе под стать. Дальнобойщики звездных трасс – золотые руки,
шальные головы, нежные души. Все готовы были рискнуть – для настоящего дела, по зову сердца, на поиск
неоткрытой еще планеты. Но разменивать жизнь на кредиты – увольте, цена не та. Над парнями
подсмеивались по всем портам Ойкумены. За спиной и втихую – у золотых рук тяжелые кулаки…
Коктейль кончился. Капитан аккуратно поставил стакан на стойку. Светила мерцали все так же
безоблачно, звездолет летел ровно, ни на минуту не отклоняясь от курса. Еле слышный звук двигателей
неприятно щекотал уши. Наступала хандра. Извечная болезнь всякого беспокойного человека –
необходимость отдыха угнетает сильнее самой тяжелой работы.
Капитан проверил уровень кислорода – показалось, воздух отдает затхлым, затем в третий раз
пересчитал маршрут. Пальцы летали по клавишам, цифры сыпались непрерывным потоком. Легче не
становилось. Нежно звякнули двери. Вошел Пантен. Его круглая физиономия лоснилась довольством,
глазки-щелки задорно блестели. На безупречно отглаженном синем мундире уже красовалось пятно от
масла.
– Разрешите доложить, сэр? – Пантен почуял уже, что появился не вовремя, но остановиться не мог.
– Что там у вас? – капитан небрежно отдал салют и опустился в кресло.
– Полет нормальный. Четыре человека на вахте, экипаж отдыхает в кают-компании, – тут Пантен
позволил себе улыбнуться, – джин, гитара и «морской бой».
– Что еще?
– Жак на связи. Рвет и мечет – у Регула выплеск протуберанцев, радиация бешеная, фрахт никто не
берет. Предлагает двойной контракт.
…Можно было бы взяться… плевое дело… двигатели пора менять… а душа не лежит… тоска.
– Передайте Жаку, что фрахт мне нужен, как прошлогодний снег. И оставьте меня одного.
Двери щелкнули. Капитан снова встал, зло хрустнул костяшками пальцев и зашагал по рубке упругой
походкой сильного человека. Он знал немало средств от хандры, но ни одно из них не подходило для рейса.
Вечер шел как по маслу – а капитану хотелось бури. Отчаянного, жестокого напряжения сил – только в
момент опасности можно дышать полной грудью.
Звезды с экрана щурились на беспокойного человека. Двигатели замолкли – предстоял поворот. От
тишины стало хуже. Капитан подошел к приемнику и повернул верньер. Долгие годы он ловил трескучие,
непонятные голоса космоса, слушал их, будто ждал ниоткуда весть. Как всегда – тонкий свист, нытье
фоновой радиации, скрежет дальних разрядов... Звонкий тревожный писк. Голос. May Day! Венера…
Координаты, координаты… быстрей! Есть.
Капитан метнулся за пульт. Восемь, двенадцать, сорок… нет сорок два… правее. Прием. Слушаю!
– Помогите! Кислород выходит. Защита нарушена. Раненые. Помогите!
– Метеорит?
– Пираты. Шлюп «Венера». Клан Астор. Помогите!
– Мы на связи. Фиксируйте координаты относительно Сириуса. Буду у вас через сорок минут. Ждите.
Капитан ввел запись в бортовой журнал. Быстро вычислил траекторию к цели. Нужна ручная
корректировка курса. Пантен!!!
Через сорок четыре минуты галиот завершил стыковку с туристическим шлюпом «Венера». Дорогая
игрушка была безнадежно испорчена. Вмятины по обшивке, сбитый двигатель, трещина через борт. Как они
умудрились выжить?
Изнутри судно пострадало меньше. Живые ковры оказались истоптаны грубыми сапогами, кое-где
выстрелами разбило панели красного дерева, пестрые огоньки «полусвета» мигали в бешеном ритме. Но
даже в таком виде шлюп поражал воображение бессмысленной роскошью обстановки. Пассажиры оказались
под стать кораблю.
Сэр Астор XXVI, старый сквайр с лицом хищной птицы, лежал без сознания. Его супруга рыдала,
размазывая по лицу остатки парадного макияжа. Утрата драгоценностей на время лишила даму способности
рассуждать здраво. Астор-младший отчаянно трусил. Капли пота блестели на розовой ранней лысинке,
пухлые руки тряслись. Наложница, миниатюрная китаянка на последних сроках беременности, казалась
единственным разумным человеком в этом бедламе. Именно она подключила раненых к аппаратам
медпомощи, разобралась с приемником и вышла на связь.
…Клятая гордость кланов, – капитану стоило труда сдержаться. Конвой, страховочный бот, хоть маяк
ЕКС – и судно бы уцелело, и люди. Куда там, захотелось романтики дальней трассы.
– Слушаю вас, господа.
Зашуршал пышный шелк кимоно. Китаянка заученно поклонилась:
– Господа поджидали друзей – шлюп «Альцеста». «Венера» встала за маяки ждать связь. Пришел
незнакомый корабль.
Капитан кинул взгляд на немой экран рубки. Так могло бы случиться и с галиотом – вдруг на тусклые
звезды наползает чужой силуэт и решить нужно раньше, чем пальцы лягут на клавиши.
– Тип? Класс? Вооружение?
Астор-младший всплеснул руками:
– Откуда нам знать? Длинный, тонкий, по бокам вроде крыльев, стрелял с двух бортов, пропадал с
экранов. Отец говорил, ходит втрое быстрее нашего. Так вот, корабль…
– Корвет-рейдер, – в задумчивости капитан стал загибать пальцы, словно считая.
– Хоть броненосец – какая к чертям разница, – раздраженно перебил Астор-младший, – Это отребье
потребовало всю наличность, камни, топливо и кислород.
– Славный запрос, – капитан прошелся вдоль развороченного пульта. …Двадцать пушек против
наших восьми и скорость почти равна…
– Отец сказал: «Мы – Асторы». И получил оскорбительный смех в лицо. Он сам вел шлюп, мы
пытались уйти от погони – тщетно. Экипаж защищался, но врагов было больше.
– Благодарите судьбу, что живы, – спасенный отвлекал капитана. …Прошло пять часов. Успеваем,
пираты не ждут атаки. Женщин – в шлюпку и к Сириусу. Пантен выведет…
– Дальше ясно. Флибустьеры взяли шлюп магнитной ловушкой, перебили половину людей, забрали
все ценное, взяли заложников. Так?
Астор-младший помотал головой. Китаянка продолжила:
– Господина сильно били. Матросы дрались, их тоже били. Все живы. Все на борту.
Астор-младший угрюмо взглянул на женщину:
– На борту нет ста тысяч кредитов, двух колье леди Астор и восьмидесяти тонн атомарного топлива.
Капитан, половина ваша.
…Сорок тонн. По две тонны на брата. Дешево ты моих парней ценишь, щенок…
– Галиот направляется к базе «Собачий порт». Можем доставить туда и вас. Комфорта не обещаю, но
мест в кубрике на всех хватит. С базы ходят рейсовики к планете, там есть связь и врачи.
От возмущения Астор-младший поперхнулся слюной. Дама заверещала:
– Я протестую! Мы требуем отвезти нас в Дом Астор! Муж подаст жалобу Императору лично! В
кубрик – как вы посмели!!!
– Как вам будет угодно. Не желаете в кубрик, могу предложить трюм для скота. Или галиот забирает
больных и раненых, а вы остаетесь на шлюпе ждать новых спасителей.
Астор-младший хотел спорить, но взглянул капитану в глаза и сник. Покосился на матросов с
носилками – старый Астор все еще не пришел в себя.
– Хорошо, мы согласны. Но имейте в виду – ни кредита сверх должного вам не заплатят.
…Каюту придется освободить – у женщины со дня на день начнутся роды. А хлыщу на пользу пара
ночей на матросской койке и общество злых на язык парней…
– Последний вопрос. Приметы пиратов – вы что-то запомнили?
– Мы не вглядывались в их мерзкие физиономии, тем паче, их нам не представили, – дама фыркнула
и отвернулась к иллюминатору.
– А вы, почтеннейшая? – капитан повернулся к наложнице.
– Красная форма. И знак – петля.
…Не взяли заложников, не перебили свидетелей. Корвет о двадцати пушках. Полсотни сорвиголов,
рисковых, как черти и бесстрашных, словно смерти не существует. Имя «Висельница» – чтобы не утонуть, –
капитан про себя рассмеялся:
– Вам повезло попасть в лапы самому дерзкому флибустьеру на сто парсеков вокруг. Наш корабль
предлагает вам помощь и гостеприимство. Добро пожаловать!
До Собачьего порта шли трое суток. Сэр Астор XXVI с супругой и наследником незамедлительно
отбыли с базы первым рейсовиком к Земле. Китаянка с младенцем задержались, они были еще не в
состоянии путешествовать. Номер в «Хилтоне», няня из Чайна-тауна и слово капитана – в Собачьем порту
оно было важнее денег. Впрочем, с обеспечением у малыша проблем не возникло. Капитан с удовольствием
потирал кулаки, вспоминая, как убедил молодого отца дать ребенку фамилию и приданое. Он подумывал
было навещать китаянку и дальше, но старый друг Ансельм отговорил его.
– Начнут шептаться, капитан женится. Ни один мужчина к бедняжке близко не подойдет. Или ты
вправду решил завести семью?
…Они сидели в баре «Собачья радость» – там было легко и просто говорить обо всем на свете. И
народ туда заходил простой, незамысловатый – кондотьеры, торговцы, маклеры и бродяги. Музыканты – не
гурманы гармоний и консерваторские крысы, а крученые скрипачи и гулящие менестрели – из тех, что
наполняют сердца радостью и слезами. Музыке должно течь, как хорошей водке в стакан – легко, прозрачно
и до самого края души.
– Я уже стар, Ансельм. Мои девушки поседели вместе со мной. Сам подумай, кому приспичит
дожидаться меня в порту?
– Как знать, дружище, как знать. Я до сих пор не ленюсь говорить с женщинами – вдруг какая
польстится на старого штурмана. Выпьем за наших невест!
Стаканы звякнули торжественно и печально. Ансельм с трудом поднял грузную тушу со стула и
отправился к барной стойке выбрать новый коктейль. Хин был мастер на всякие редкости. Капитан закурил
и откинулся на сиденье. Он опоздал на двадцать лет.
Здесь в порту он однажды встретил девушку с доверчивым взглядом. Ни красоты ни особенной
женской прелести не было в ней. Непослушные волосы, руки в цыпках, рот большущий, как у лягушки.
Глянешь раз, на второй пройдешь мимо. А на третий – утонешь в ее глазах. Ясность. Свет. Ожидание
необычной судьбы. И улыбка ребенка – посмотри на мои звезды, прохожий, послушай сказку, для которой
не нужно слов. Он думал взять девушку на корабль – защитить, уберечь и согреться возле ее тепла. Но
галиот ждал опасный фрахт. Отказаться было немыслимо. Везти с собою на верную гибель – тем паче. Он
улетел один. Когда через год галиот притащили в порт на буксире, найти девушку не удалось. И
неудивительно – искать незнакомку, зная лишь имя, простое и звонкое, как стекло… Капитан долго пил, а
после решил, что она вышла замуж или уехала с кем-то – короче, счастлива. Только всякий раз, вспоминая,
хотелось водки или прыгнуть в рисковое дело – чем опасней, тем лучше, лишь бы не думать.
Капитан наблюдал за кольцами желтоватого дыма – как они понимаются к низкому потолку, как тают
в тяжелом воздухе. Хандра снова нагнала его. Тем временем народу в баре прибавилось – близился вечер.
С шумом и смехом пустили по кругу чашу гильдейские молодцы – не иначе, заложен новый фрегат.
Угрюмые матросы с «Капеллы» молча выпили за погибшего друга и вышли – поминать надлежало по всем
кабакам, где успел погулять покойный. Дерзкогрудые девочки облепили Ансельма, как мухи – шкипер
нынче был при деньгах, он щедро поил красоток и не упускал похлопать то одну, то другую по аппетитной
попке. Старый Циммер уже расчехлил свою скрипку. Гелли тронула тамбурин и над гулом хмельных
голосов закружилась мелодия. «Зеленые холмы Земли». Память о доме, о вечной пристани, куда хочет
вернуться любой корабль. Предательски защипало в глазах. После выпивки капитан ударялся в
сентиментальность.
– Как поживаете, сэр? – Хин возник за плечом, словно чертик из табакерки. У слащавого бармена
была дурная привычка – незаметно подходить к людям.
– Спасибо, Хин, я в порядке. А смешай-ка ты мне…
– Уже сделано, сэр, – будто из воздуха бармен выхватил запотелый бокал, – Как прошел рейс?
– Спокойно. Разгрузились, вернулись. Завтра буду искать новый фрахт, – капитан понадеялся, что,
почуяв выгоду, Хин отстанет – бармен частенько сводил маклеров с транспортниками.
– Говорят, сэр, вы спасли от неминуемой гибели главу клана? – приторная физиономия Хина
заострилась от любопытства.
– Пустяки. Снял с подбитого шлюпа. Дернул черт чудаков «Висельнице» перечить. Ни охраны ни
пушек, а на подвиги потянуло, – капитан грубо выругался.
Хин захихикал льстиво.
– Знаете, сэр, не завидую тем, кто пойдет «Висельнице» поперек трассы. Мало не двадцать лет сектор
за шкирку держит – хоть бы кто огрызнулся. А вы слышали, что говорят?
– Оставь, Хин. Не люблю сплетен. Лучше, скажи гарсону, чтобы мяса подал. Настоящего, а не вашей
белковой дряни, – свирепое выражение удалось капитану неплохо.
Бармен струхнул: «Будет сделано, сэр, сей момент», – и моментально исчез в недрах двухъярусной
кухни. Жаль, хандру так легко не спугнешь. Капитан потянулся к бокалу.
То ли от дрянного бифштекса то ли от хиновой мешанины, навалилась вдруг тошнота. С трудом,
пошатываясь, капитан добрался до туалетной комнаты. Ужин отправился в утилизатор, приступ кончился.
Капитан держал голову под холодной водой, пока сознание не прояснилось. Затем умылся, отполоскал рот
от мерзкого вкуса. Глянул на себя в зеркало. Да, возраст дает о себе знать. Крошево снега в стриженых
волосах, отекшие веки, морщины у губ и на лбу, космический злой загар насмерть выдубил кожу. Только
взгляд прежний – сильный и цепкий. За счастье полета не жаль и жизни – хватило б горючего, и вперед, к
самой дальней звезде! Капитан рассмеялся – дурак, мечтатель, седой мальчишка… Шум в баре вдруг стал
иным. Злая скрипка выводила, смеясь «Будет вздернут Дэнни Дивер, завтра утром на заре», звенела посуда,
смачно грохнул упавший стул. Кажется в зале кого-то били.
Капитан осторожно подкрался ко входу в бар. За дверью жался мальчик-гарсон со свежим синяком на
скуле:
– Осторожнее, сэр, не ходите туда. Парни с «Висельницы» шалят. Мистер Хин попросил всех гостей
покинуть зал.
Старые счеты. Капитан будто помолодел лет на двадцать. Ну что ж. Он подвинул парнишку и ударом
открыл дверь.
Заварушка уже кончалась. Последнего кондотьера парни в красных мундирах выставляли пинками из
бара. Гильдейцы пока держались – трое против восьми – но дела их были явно плохи. Ансельм – старый
добрый Ансельм – возвышался над стойкой и успешно орудовал стулом. Остальных посетителей сдуло.
Два погромщика кинулись к капитану. Первого встретил прямой в челюсть, второй свел знакомство с
дверною ручкой. Счет открыт. Капитан коротко выдохнул и пошел вперед.
Долгие, рваные в клочья минуты. Кулаки сбиты в кровь. Тяжесть чужого тела. Боль под ложечкой,
мерзкое ощущение невозможности вдоха. Встать с колен. Встать, я сказал, встать!!! Снова удары, скорость
и горячая плоть цели. Тишина.
Капитан понял, что стоит посреди бара – один. Уцелевшие столпились у выхода. А по залу навстречу
ему неторопливо движется женщина. Мощная, крупная, с упругой звериной походкой. Алый шелк парадной
рубахи, непослушные кудри – соль-с-перцем – рассыпаются по плечам, лицо сожжено загаром, большой рот
растянула улыбка – насмешливая и властная. Перепуганный Хин бросился к ней:
– Капитан, подождите!
Женщина отмахнула не глядя. Бармен отполз на карачках к стойке. Все молчали. Из-за голенища
высокого сапога женщина достала нож – не капризный стилет, игрушку девчонок, – хороший, тяжелый нож,
полную ладонь стали. Поиграла, примерилась, бросила. Лезвие скользнуло вдоль щеки капитана, он ощутил
прохладное движение воздуха. И не двинулся с места.
С кривой усмешкой женщина подошла ближе, остро прищурилась – что это, мол, за птица. Капитан
поднял взгляд. У нее глаза хищника. Настороженность, ярость – успеть первой, взять верх. Сеть морщинок у
век, заостренные стрелы-ресницы. Вопрос – ты враг? Азарт боя в темных зрачках сменился недоумением.
Капитан Лонгрен подняла для удара руку. Капитан Грэй перехватил кисть. Задержал на мгновение и
осторожно, нежно поднес к губам. Жесткие, грубые пальцы, мозолистая ладонь – уверенная меткость
работающей руки. Капитаны молчали. С треском льда на реке осыпались годы – опоздать не так страшно,
если ищешь встречи всю жизнь.
– Вот, я пришел. Узнала ли ты меня?
– Совершенно такой!
– И ты тоже. Здравствуй, Ассоль!
Новеллетта
…Благословен и год и день и час,
И та пора и время и мгновенье
И тот прекрасный край и то селенье,
Где я был взят в полон двух милых глаз…
– Откройте! Откройте же!!! Я прошел половину Италии ради этого часа.
Молоточек тяжело стукнул в медь, морда льва с рукоятки ухмыльнулась недобро. Стройный, богато –
насколько можно было разглядеть в сумерках – одетый юноша нацелился было пнуть дверь, но передумал,
видимо пожалел франтовской длинноносый башмак. Стоящий чуть поодаль слуга с факелом потихоньку
вздохнул – все Берни были упрямы и вспыльчивы, а молодой синьор еще и писал стихи. Второго такого
романтика днем с огнем было не отыскать в Риме, а уж ночью да с факелом…
Ставни на втором этаже распахнулись с неожиданной легкостью. Домочадец – щекастый бодряк в
ночном колпаке и халате – был хмур:
– От его Императорского Величества? – осведомился он.
– Нет, отнюдь, – отказался юноша.
– От мессера Чезаре Борджиа? – домочадец посерьезнел.
– Как можно… – молодой Берни улыбнулся и развел руками – мол, куда нам до такой чести.
– От Папы Римского? – домочадец обернулся вглубь комнаты, будто с кем-то советуясь, потом снова
посмотрел вниз.
– Нет. Я Франческо…
– Спят все. Утром пожалуйте, – физиономия бодряка утратила всякую почтительность.
– Я прошел половину Италии, чтобы видеть… – на лице молодого поэта гнев мешался с отчаянием.
– Спят все. Поберегись!!!
Содержимое ночной вазы глухо шлепнулось на мостовую, забрызгав Берни его новый бархатный
плащ. Ставни скрипнули и закрылись.
– Шли бы мы в гостиницу, синьор Франческо. Утро вечера мудренее. Поужинаете, поспите, а с
рассветом подумаем, как бы свидеться с вашей красавицей, – слуга добыл из кармана видавший виды
носовой платок и попробовал счистить с плаща вонючие пятна. Капля смолы с факела брызнула на руку
господину. Тот взвыл, попытался отвесить подзатыльник услужливому болвану, но промахнулся. Узкая
улочка огласилась отборной тосканской бранью, двенадцать слогов на строчку – даже в пылу гнева молодой
Берни безупречно держал размер.
Ставни скрипнули снова.
– Стражу вызовем, – констатировал домочадец и почесался под колпаком.
Иметь дело с ретивыми и до неприличия жадными городскими властями слуге не хотелось. А еще
больше ему не хотелось явиться пред светлые очи Анжело Берни-старшего – тот приставил его к сыночку с
наказом – беречь пуще глаза. …Тюкнуть бы чем тяжелым, так не поймут… По счастью синьора Франческо
тоже не вдохновила мысль провести ночь в кутузке, полной блох, вшей и всяческого отребья. Поэт погрозил
кулаком ставням, запахнул плащ, фыркнул – а нос у него был фамильный: длинный, тонкий, с резными
ноздрями, словно у борзой суки – и пошел себе вниз по улочке, опустив вдохновенную голову. Оставалось
поспешить следом, светя догорающим уже факелом, чтобы синьор, паче чаяния, не оступился. Впрочем,
плащ все равно чистить…
Молодое мессинское у хозяина погребка было выше всяких похвал. Поэтому утро началось
заполдень. Ранний октябрь брызнул ливнем на улицы Вечного города, мостовые залило выше щиколотки,
котурны не припасли – поэтому визит к дому мессера Санти отложили еще на сутки. Холодные струи так
славно стучали о черепицу, придавая неповторимое очарование подогретому с пряностями вину и
обжаренной курочке с зеленью и фасолью. Синьор Франческо был щедр – слуге перепали грудка и
крылышко, да и выпить слегка хватило. После Берни заперся у себя, отказавшись от куртизанки – что за
радость любиться с рыжей трактирной шлюхой, если мечтаешь увидеть прекраснейшую из женщин.
Пергамент, перо и чернила – вот истинные друзья влюбленного, полного мыслей о Донне. Прекрасная
Садовница в палаццо Питти – там впервые увидел он светлый образ и замер, пораженный неземной
красотой. С тех пор… А слуга пил с трактирной челядью и выспрашивал потихоньку – мол не знает ли кто
кухарки или конюха дома Санти.
На рассвете с первыми петухами Франческо пришлось проснуться. Слуга сдернул с него одеяло и
подал, отвернув брезгливо лицо, чашку крепкого кофе – как истинный христианин он не одобрял тех, кто
пил турецкую мерзость.
– Синьор мой, смотрите сюда внимательно. За церквушкой Темпьетто будет Несытый рынок. По
утрам женщины дома Санти ходят туда за рыбой и прочей снедью. К сердцу любой служанки подбирается
золотой ключик, – тут слуга сделал вид, будто ловит монету, – ну и мне за работу…
– Посчитай, – согласился Франческо, – а пока полей мне…
Умытый и принаряженный синьор Берни притаился у портика вожделенного дома. Он ждал.
Хлопнула дверь – старуха вынесла мусорную бадью и вывернула ее в канаву. Босоногий подросток
приволок на руках упитанного мальчонку, лет трех, не больше, и вскоре вышел из дома – один. Стрелой
вылетел из двери изумительной красоты юноша в синей котте, перепачканной красками, поскользнулся на
мокром булыжнике, вновь поднялся и, хромая побежал вверх, по улочке… Наконец появилась средних лет
женщина с плетеной корзиной. До чего же дурна собой… Тусклые косы мышиного цвета, нездоровая
