Текст книги "Властный, страстный и отвязный, или... (СИ)"
Автор книги: Ник Венджинс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 13 страниц)
На третий день, когда шторм превзошел сам себя, нашу шхуну просто раздавило очередной волной. Скользя по мокрым доскам, падая, с трудом поднимаясь и захлебываясь в ледяной воде, мне удалось добраться до каюты и открыть дверь. Там я успел лишь схватить ящик с животными одной рукой, а другой рукой вцепиться в перепуганную до смерти Акаду, как нас сразу же выбило из каюты мощным потоком воды. Вокруг всё шумело, уши глохли от грохота волн, грома и треска досок. Шхуна лопнула по всем швам, не выдержав натиск стихии. И когда перед глазами распахнулась древняя бездна... внезапно шторм прекратился.
Буквально за двадцать минут небо очистилось от туч, выглянуло утреннее солнце, и волны больше не открывали свои голодные чудовищные пасти, заглатывая обессиленных моряков.
Жалкие щепки – то, что осталось от шхуны – плавали на поверхности, качаясь на всё еще высоких волнах. За деревяшки хватались ослабевшие матросы... никто никому уже не бросался на помощь. И если человек испускал дух, плавно скользнув с деревяшек вглубь, его никто уже не провожал сочувственным взглядом. Все, кто выжили, из последних сил держались на поверхности и смотрели только внутрь самих себя.
Ящик с псом и кошкой пришлось открыть и перевернуть. Мотя плавал вокруг него, а Маня, уже не мяукая, вцепилась когтями в доски, ошалевшими глазами безмолвно смотря на воду.
Чалма Акады намокла, превратившись в тяжеленный тюрбанище. Протянув руку, я стянул его с ее головы. Когда волосы девушки рассыпались мокрыми прядями, никто из матросов даже глазом не повел. Всем было не до этого.
– Похоже, мы не сможем вернуться, – криво улыбнулся я Акаде. – Прости, красавица, что испортил тебе всю жизнь. Мне искренне жаль.
– Поцелуй меня, – вдруг попросила она.
– Это ты вовремя придумала, – не поверил я своим ушам.
– Пожалуйста, – произнесла она одними лишь губами, и я понял, что она сейчас отключится.
Сам не знаю почему, но подплыв к ней вплотную, я с безмерной радостью и бесконечной тоской коснулся ее посиневших, дрожавших от холода губ. Она ответила, со всей страстью прильнув ко мне, при этом обвивая шею одной рукой, а второй слабо держась за ящик. Дальше всё произошло, словно во сне: только я хотел обнять ее за талию, как девушка выскользнула у меня из рук, стремительно погружаясь в бездну.
– Нет, нет!!! – закричал я.
Нырнув, я успел схватить ее за волосы и вытянуть обратно. Мои пальцы не слушались, коченели... Ноги работали на автомате и скоро должны были бы перестать двигаться... мышцы на руках отказывались делать гребки и держать меня на поверхности, да еще и с ношей... Закрыв глаза, я в отчаянье воскликнул:
– Ну что же ты, Риши! Сделай уже что-нибудь! Вы сейчас утоните!!! Воля, где же ты?!!
«Это он к тебе...», – простонало сердце, обращаясь к старинному другу.
«Не в этот раз, – откликнулась Воля. – Я сделала всё, что от меня зависело. Больше не могу».
«Тогда кто? Что же ты молчишь, рассудок? Где твои выводы, где неординарные решения, озарения?»
Рассудок засомневался.
«Озарения не по моей части. Но существует еще одна возможность... Правда, это означает крах всей системы контроля над Риши».
«И ты готов жертвовать собой, всеми нами, лишь бы держать Риши под контролем?» – возмутилось свободолюбивое сердце.
«У меня приказ, – пояснил рассудок. – Я не имею права выпускать его из темницы».
«Кого?» – благоговейно уточнило сердце.
«Разум, – отозвался рассудок. – Если я открою его, он свяжется с Духом... Я нарушу прямой запрет. Я не оправдаю свою миссию, своё предназначение».
«Мы сейчас погибнем вместе с носителем! – зацепилось за соломинку сердце. – Не будь слабым, тюремщик! Решайся!»
И рассудок, проанализировав исход ситуации, всё же решился на игнорирование основных директив. Достав секретный ключ, он открыл потайную дверь темницы...
Оперевшись на водную гладь, словно о твердую поверхность, я подтянулся и забрался на нее, встав, как на стеклянном полу.
Акада распахнула глаза, всё еще держа меня за руку.
– Вставай! – приказал я ей. – Иди за мной!
– Но как?!! – в изумлении и ужасе она уставилась на меня, стоявшего на воде.
– Просто верь мне! – и я потянул ее за руку.
Она поверила, поднялась, а следом за ней еще двое матросов, да наши Мотя и Маня, этих не пришлось уговаривать – сами запрыгнули.
Спасённые люди совсем не желали отпускать меня, чем невероятно усложняли задачу. С трудом отцепив их руки от своих, я заставил их схватиться за мою одежду, а сам развел руки в стороны, чувствуя, как потоки силы концентрируются на кончиках моих пальцев, как собираются в центре ладоней, разливаясь по всей руке, вплоть до предплечья... как идут к сердцевине... как пульсируют в звезде... как тянутся во все стороны и устремляются в самую высь...
Теперь вокруг нас возвышались многометровые волны. Они, подчиняясь моим рукам, росли, словно горы; крутились, набирая сумасшедшую скорость. Стоя в центре этой «центрифуги», мы видели только гладкие стены, но уже не воду.
Логика верещала:
«Сейчас должен образоваться страшный водоворот! Почему его нет?! Почему?!!»
«Отвали! – восхищенно заткнуло ее сердце. – Не видишь, что ли: ему и без того трудно. Думаешь, легко ему все сомнения преодолевать? Не мешай!»
– Пойдем, – вскоре обратился я к Акаде.
– Куда? – одними губами произнесла она.
Я указал направление. Там, справа, на водной стене, показалась дверь.
«У него не получится», – предательски шепнул кто-то из солдафонов моего рассудка.
«Я верю в него, – ответил Разум. – Я открыл доступ к его Духу».
«Скоро его отключат, скоро заметят... – метался в панике рассудок, – нам всем хана!!! Зачем я послушал сердце?!! Теперь гореть нам в аду! Нас переплавят, нас разорвут на частицы, и еще повезет, если на протоны!»
«Тогда надо поторопиться! – решительно толкнул меня вперед Разум. – Иди, Риши, возьмись за ручку двери... Не сомневайся! Ни секунды не сомневайся! Я держу канал открытым, и буду держать, сколько в моих силах. Иди же!»
Я подошел и осторожно коснулся округлой и мокрой дверной ручки. Кто-то внутри меня зашептал:
«Прежде чем войти, подумай, как выйдешь».
«Не слушай, ступай вперед! Сконцентрируйся! Сделай этот долбанный шаг!» – крикнул напоследок Разум, прежде чем его снова посадили под замок.
Повернув ручку, я открыл дверь, ведущую внутрь водной стены...
Глава 16 "Незыблемые постулаты"
Не было никакого туннеля, не было никакого головокружения, никаких световых спецэффектов, к которым я привык при перемещениях посредством дезагрегатора или магических порталов. Вместо всего этого я просто шагнул за дверь и... сразу вышел, ступив на траву.
Следом за мной шагнули остальные: все, кроме одного матроса. Я оглянулся на проход как раз в тот момент, когда в глазах матроса появилось сомнение. В эту же секунду парня разорвало в водной центрифуге. Портал закрылся, даже не окатив траву ожидаемой порцией воды, и рябь, что стояла в воздухе, мгновенно исчезла.
Только после этого я позволил себе выдохнуть и опуститься на землю, как и мои спутники. Мы лежали в полном безмолвии, уткнувшись носами в сочную, салатовую траву, и ненасытно вцеплялись в землю ногтями, вдыхали ее аромат... После пережитого почва с травой казались несколько чужеродными, к ним требовалось заново привыкать, как и к особой твердости самой земли, к ее тяжести, вибрациям. Будто земля – это всего лишь некая спасительная колыбель: теплая, уютная, знакомая... Мать рядом, но не является этой колыбелью, не ограничивается ею. Понятие «Земля-матушка» несоизмеримо шире, нежели просто почва, на которой устойчиво стоят наши ноги. Именно в момент, когда отступает смерть, понимаешь это. Но, не познав, не приняв смерть, невозможно понять и принять жизнь. Бытие и небытие всегда идут рука об руку, являясь двумя половинками одного тела. И отделять одно от другого не просто глупо, но и бессмысленно. Так же глупо, как пытаться по отдельности изучать пять тел одного существа, заведомо зная, что остальные тела изучить не удастся.
Спустя минут пять послышались первые всхлипы: это Акада и выживший матрос, наконец-то, осознали, что произошло. Конфликт в их мозгу был настолько очевиден, что я начал опасаться за здравомыслие спасенных.
– Ничего сверхъестественного не произошло, – поспешил заверить я, изо всех сил потрясая за плечи молодого парня, глаза которого с каждой секундой попеременно наполнялись то безграничным ужасом, то благоговейным трепетом. Он еще не понял, как ко мне относиться. – Скажи, как тебя зовут?
– Питер... К-кто ты? – выпалил матрос, окидывая меня испуганным и подозрительным взглядом.
– Царь, Бог и воинский начальник, – пошутил я, но, видимо, совершенно неудачно, так как парень рухнул к моим ногам. – Это шутка, глупый. Я просто маг, которому вовремя удалось открыть одну из многочисленных межпространственных дверей.
Акада мгновенно прекратила реветь и, уставившись на меня, возмущенно выдохнула:
– Так что ж ты раньше так не сделал?!
– Я тебе, что, циркач, чтоб по заказу трюки выполнять? – фыркнул я ответ. – Сам еще не разобрался, как это работает, а ты уже с претензиями. В первый раз так перемещаюсь. И, кстати, не мешало бы узнать, куда нас забросило.
Оглядевшись, мы не заметили вокруг ничего, кроме поляны, на которой очутились, и леса, что эту поляну окружал со всех сторон.
– Если останемся и продолжим валяться тут, то быстро ослабеем от голода. Пока утро, надо двигаться вперед, – предложил я и выразительно посмотрел на Мотю. – У нас пес имеется, а у пса – нос. Отдыхаем еще пару часов и отправляемся в путь.
После чего мы все отрубились, заснув прямо на траве.
Солнце было уже высоко, когда мы пробирались сквозь непроходимую чащу, но тут заприметили хижину-землянку.
– Здесь переночуем, – твердо заявила Акада, толкнув дверь и бесстрашно спускаясь вниз.
– У тебя настоящая тяга к лесным избушкам, – проворчал я, проходя следом. – Прямо болотная ведьма какая-то... Вдруг здесь кто-то живет, а ты так бесцеремонно врываешься, даже не постучав.
– Иди первый, – предложила она, обернувшись.
– Нет-нет, уж лучше ты, – изобразив страх, отмахнулся я. – Если тебя сожрут, я еще успею выбежать обратно.
– Рыцарь! – фыркнула она. – От оскорбления меня сейчас удерживает лишь то, что ты спас нас после кораблекрушения. Не дрефь, никто здесь не живет, кроме... – она запнулась, оглядев однокомнатный домик.
– Охотника, – завершил фразу Питер, когда зашел следом за нами. Даже его, выросшего в развратном мире, передернуло от многообразия орудий для убийств. Они поблескивали сталью в свете негасимых ртутных светильников.
– Что это? – подошла к лампе Акада. – Такой мягкий, молочный свет...
– То, что люди уже не могут себе позволить.
– Жаль, это решило бы многие мировые проблемы.
– Именно поэтому у вас больше нет таких светильников, – отозвался я, изучая оружейный арсенал, развешанный по стенам.
– А были? – удивилась Акада.
– Разумеется, – засмеялся я. – А ты думала, люди со свечками раньше жили?
– Такие продвинутые светильники, а дом – землянка... Почему?
– По той же причине, почему здесь на лошадях ездят, а не на машинах. Это остатки роскоши. Небось, надумала с собой такой светильник утащить? И правильно, сэкономишь на оплате за электроэнергию, – хмыкнул я. – Но это только в том случае, если мне не удастся утащить тебя к Лучезару.
– Что такое электроэнергия? – насторожился Питер. – И куда вы собираетесь забирать этот светильник? И вообще, кто такой Лучезар?
Акада не ответила ему, вновь вернувшись к рассматриванию диковинных ламп.
– Растопите печь, – вскоре кивнула Акада, указав на дрова, сложенные у старой, почерневшей печи, что занимала половину всей землянки, – а я поищу пищу. Может, здесь остались какие-нибудь съестные припасы. Рядом с домом я заметила колодец. Так что тащите воду. Если там, конечно, ведро имеется...
Припасы обнаружились почти сразу, но на шикарную трапезу рассчитывать не приходилось. Акаде каким-то образом удалось сварить суп из кореньев и сушеных грибов да слепить пресные лепешки из грубой муки. Тем и поужинали.
– Я тут карту обнаружил, – обрадовался Питер, разворачивая на столе обляпанный жирными пятнами свиток. – Крестик, надо полагать, это мы.
– Значит, недолго топать до поселения городского типа, – навис над картой я, разглядывая вполне однозначные обозначения. – Вот и космопорт. Нам точно туда.
– Что такое космопорт? – уставился на меня Питер. – Ты что-то путаешь, Риши. Это просто храм и пирамиды.
– Смотрите, здесь павлин нарисован! И дворец, и сады, и даже... танк! – заливисто рассмеялась Акада, а Питер, перестав жевать свою лепешку, с очевидным интересом уставился на девушку.
Позднее, когда Акада заваривала чай из листьев дикой малины и разливала его по чашам, Питер поинтересовался:
– А почему ты парнем притворялась, когда на корабль взошла? Ты вполне симпатичная. И стройная. Зачем скрывала свою внешность?
– Затем и скрывала, – покраснела Акада, – чтобы не пялились.
– Ты странная девушка. Всем женщинам нравится, когда на них смотрят, когда ими восхищаются, а ты, напротив – стремишься спрятаться, укрыться от мужского внимания.
– Оно бывает слишком... навязчивым, это ваше внимание.
Питер лишь посмеялся в ответ, и, откупорив бочонок с вином, принялся лакать напиток... чашу за чашей.
– Ты назавтра будешь мертвецки пьяным, и мы отправимся в путь без тебя, – спустя полчаса попыталась урезонить его Акада, но Питер, схватив девушку за запястье, пролепетал, заплетающимся языком:
– Слишком высоко себя ценишь, женщина, – усаживая ее к себе на колени, заявил он, – тебе должно быть известно своё место.
– Я знаю своё место, а вот ты подзабыл, – наградив его пощечиной, вырвалась Акада. Да вот только Питер был не из тех, кто пощечины прощает. Размахнувшись, он всадил Акаде ответно, да так, что девушка пролетела вперед, рухнув спиной на обеденный стол, после чего почти мгновенно оказалась под бывшим матросом.
– Ночью нам будет, чем заняться. Правда, Риши?
– Да, – обреченно согласился я, разглядывая перепуганное лицо Акады, – будет весело.
– Риши... – ужаснулась Акада, изо всех сил стараясь избежать липких, перепачканных в вине, губ Питера и его жадных, нетерпеливых рук, срывающих одежду.
Матрос успел лишь снять свои штаны, как взвился к потолку землянки, вереща от боли. Поспать мне не удалось. Пришлось вновь закапывать труп.
Следующим утром нашу напряженную тишину первой нарушила Акада.
Мы безмолвно вышли из леса и уже топали по вполне приличной плиточной дороге, когда она заговорила со мной после вчерашнего.
– Ты злишься на меня, Риши? Я не виновата, что Питер набросился на меня. Но ты... мог бы и не убивать его.
– А что я должен был сделать с ним? – смотря себе под ноги, спросил я. – Избить, а потом погрозить пальчиком? Или провести воспитательную работу? Или прочитать лекцию о том, как это аморально причинять боль другому человеку? Или предложить ему как-нибудь иначе снять сексуальное напряжение? Например, засунуть в дупло дерева или в Маньку. Ты глупая или прикидываешься такой?
– Ты мог бы просто... – попыталась придумать Акада.
– Ну что, что? – резко остановился я. – Что я, по-твоему, мог сделать? Связать урода, оставить его в той землянке подыхать? Или оставить рядом с ним ножик и взять с него честное-пречестное, что он не станет освобождаться до заката следующего дня? А что потом? Думаешь, он не пошел бы следом за нами, горя ненавистью и жаждой мести? Думаешь, он не рассказал бы всем остальным, кто мы такие и куда путь держим, и про все мои фокусы с водоворотом? Если на человека не подействовало всё то, что мы вместе пережили; если он полностью не переформатировал своё сознание после кораблекрушения, тогда это уже бесполезно. Он заражен, он гнилой изнутри. И жизнь его будет только плодить эту гниль, распространяться вокруг, точно вирус. Его уже не излечить.
– Поэтому ты так легко убил его? – сокрушалась Акада, видимо вспоминая недолгие, но истошные предсмертные вопли матроса.
– В следующий раз, когда тебя захотят изнасиловать, я не стану препятствовать, – оскалился я в ответ. – Я просто устроюсь в сторонке и посмотрю представление, словно занятный порнофильм. Договорились?
– Я не виню тебя. Я благодарна.
– Какая-то гаденькая у тебя благодарность. Знаешь, так обычно говорят, когда дальше следует «но». Я поздравляю тебя, но... Я люблю тебя, но... Я благодарна тебе, но... Вот это «но» всё перечеркивает. И получается, что человек просто лжет изначально, пытаясь скрасить дальнейшие неприятные слова.
– Я ничего не пытаюсь скрасить. Я просто считаю, что лишать жизни... это... слишком.
– Акада, прекрати! А то ты выглядишь сейчас, как ханжа какая-то. С одной стороны ты жаждала избавиться от насильника, с другой – не желала ему смерти. А чего же ты тогда желала ему? Чего-то половинчатого? Мук и пыток или искалеченного тела, инвалидности после избиения? А может, тюремного заключения, которое ничем не отличается от пыток, только растянутых во времени? Тюрьма никогда никого не лечит, только еще больше ломает. Если ты умная девочка, тогда проследишь логическую цепочку, и дальше сама ответишь на вопрос, кому выгодно передерживать моральных уродов в тюрьмах. Ты понимаешь, что насильник однажды – насильник навсегда? Если человек уже переступил грань, если однажды остался равнодушным к мольбам и чужой боли, в нем позднее вряд ли проснется сострадание. Ведь это не воровство, которое можно застыдить, и не убийство по неосторожности или в пылу самообороны. Половое насилие – это всегда намеренное причинение вреда, всегда прямой умысел. И от того, что насильнику однажды не позволили причинить боль другому человеку, он не перестанет фантазировать на эту тему. Он обязательно когда-нибудь совершит подобное с другой женщиной, девочкой или мальчиком. Какая ты, однако, добрая. Живешь по принципу «после меня хоть потоп»?
– Я так не живу! – вскинулась Акада. – Я не бесчувственная дрянь! Не выставляй меня такой.
– Вот и ты не выставляй меня таким! Не надо думать, будто мне это так легко далось. Тому, кто умеет чувствовать чужую боль, убивать гораздо сложнее.
– А ты, можно подумать, умеешь чувствовать?
– Намного острее, чем ты это себе представляешь. И отнять у кого-то жизнь для меня невыносимо тяжело. Помимо всего прочего для меня это не только гигантская ответственность, но еще и ноша, которую я способен вынести, «переварить», не отравив самого себя. Только к чему такие сложности, к чему энергозатраты? Давай в следующий раз всё будет по-другому: ты не кричишь от ужаса и не барахтаешься под очередным ценителем плотских утех, а просто расслабляешься и получаешь удовольствие. Тогда и я расслабляюсь, и никого не убиваю. Зачем мне поганить свою карму из-за тебя? В конце концов, ведь это твоя жизнь, твои приключения, твои ошибки и твоя расплата за прошлые прегрешения. Ты ведь веришь в карму, эзотеричка? А я, уже дважды избавив тебя от столь важного жизненного урока, только оказываю медвежью услугу – лишаю тебя возможности познания и расплаты. Больше не буду. Обещаю. Побудь жертвой, почувствуй всю справедливость сансары. Я думаю, ты сразу пересмотришь своё отношение к незыблемым постулатам и больше не станешь принимать на веру многотомные труды великих теоретиков.
– Насилие порождает насилие. То, что ты убил Питера и тех разбойников, не меняет ситуацию во всем мире. Душевные уроды и аморальные люди не прозреют от твоего поступка. Напротив, кто-то подумает, что и он способен на убийство. И начнет вершить своё правосудие, исходя из собственных представлений о добре и зле. Причем здесь моя карма? Ты смотрел на Питера и сам взвешивал, сам принимал решение. Тебя никто не заставлял. Я не просила тебя о помощи. А даже если бы и попросила, то ты сам оценивал ситуацию. Ты повернул колесо сансары по собственной воле, и вклинился в мою судьбу. Но с таким же успехом ты мог бы остаться безучастным к моим слезам.
– Верно! – щелкнул пальцами я. – Знаешь, есть такие клетки внутри тебя. Они неустанно борются с насильниками и захватчиками: с вирусами и бактериями. А есть и те, которые пожирают мертвые клетки, видоизмененные, сломанные... Это их работа, призвание. Но давай они не будут всего этого делать, потому что кто-то расскажет им сказочку о том, что якобы никто не имеет права забирать жизнь, даже они. Сказочку о том, как приятно оставаться пассивными розовыми хрюшками, заботясь о собственной карме больше, нежели о всеобщем Доме; о том, что таким образом можно преспокойненько просуществовать, спрятавшись в скорлупе, в ожидании часа всеобщего неожиданного оздоровления и просветления... Как думаешь, если эти особые клетки примут на веру сказанное, ты долго проживешь?
– А ты такой особенный, да? – раздувала ноздри Акада, бунтуя всем своим существом против услышанного. – Полагаешь, что очернив себя, выполнив работу по «зачистке», ты сам не превратишься в продолжение того, от кого ты избавил этот мир?
– Я же не отравился, не сломался, совершив то, что требовалось по природе вещей, по справедливости. Насилие не является нормой ни в этом мире, ни внутри твоего тела, ни во всей Вселенной. Всё должно происходить по любви и согласию. И когда это согласие нарушается, то нарушается и равновесие всех систем, в организм внедряются... извне. Чужие, понимаешь? Инородные тела, использующие тело, уродующие его, убивающие задолго до предполагаемого Конца. Ведь в нормальном теле, даже если тебя пожирают, это тоже происходит по взаимному негласному согласию.
– С чего ты это взял?
– С того, что я это знаю. Жизнь добровольно отдает себя другой жизни, продолжая существовать внутри иного тела, строя его здоровые и живые клетки. И тогда мир развивается, растет, а не чахнет. Или ты настолько глупа, что до сих пор веришь в миф о естественном отборе, о Проекте без Проектировщика?
– Сказал демон, пришедший из мира, где принято использовать мелких людишек, как скот, – колко напомнила Акада. – Любой мир когда-нибудь зачахнет, даже если это сам Брахма. И Его Проект это точно предусматривает! И вообще, с твоей стороны это выглядит не очень-то скромно. Вежливые и воспитанные люди сами себя не нахваливают, не говорят, что они особенные, а наоборот пытаются принизить свои достоинства. Но ты к ним не относишься. Ты вообще не человек! Ты грязный демон.
– А разве я нахваливаю себя?!! – она меня уже окончательно разозлила, и я цедил каждое слово, едва удерживая себя от откровенных оскорблений в ее адрес. – Люди, которые принижают свои достоинства – лицемеры. Потому что одно дело – смолчать, не нахваливаться, не кричать о себе на каждом шагу и честно, открыто, не стесняясь, выражать восхищение другим человеком, его поступками, навыками или познаниями. И совсем другое дело – намеренно нарываться на комплименты, специально выставлять себя жалким человечком, дабы пожалели, похвалили и восславили. А ты такая: «Ой, что вы! Я недостойна ваших похвал. Вот вы – это совсем другое дело!» – гримасничал я, ничуть не хуже голливудских актеров. – И тебе в ответ: «Нет-нет, я – это ничтожество по сравнению с вами! Мне еще многому нужно учиться. Вы – мой пример для подражания! Я молюсь на вас, просто кончаю!». Это вызывает ответную реакцию: «Ох, я, конечно, хороша! Кончать можно, это не возбраняется, но лучше молиться и учиться у меня, как я у вас...». И так продолжается ровно до того момента, пока одному из собеседников не надоест эта игра, и он открыто не скажет, что ничему не собирается учиться у другого, потому что сам лучше всех всё знает! Сделав это, он (или она) тут же переходит из разряда «тот, от кого кончают» в разряд «тот, на кого кладут». При этом изначально каждый из собеседников прекрасно знает, что именно он – самый лучший, самый правильный, восхитительный, красивый и умный. Просто потому, что так устроено живое существо. Авторитеты мешают собственной душевной работе, и любой, мало-мальски умный человек, прекрасно понимает это. Или хотя бы чувствует на интуитивном уровне. Без самомнения его личная жизненная программа не заработает, не раскроется, потому что он не научится мыслить самостоятельно, не научится отличать свои вселенские задачи и функции от чужих задач, не научится понимать, насколько именно он важен для всеобщего развития.
– Но у некоторых это самомнение завышенное! – указала она на меня.
– Нормальное.
– Не нормальное, а завышенное!
– А, по-твоему, должно быть заниженное?
Мы стояли с Акадой посреди пустынной широкой дороги и, уперев руки в бока, обжигали друг друга молниями, что вылетали из наших сощуренных глаз.
– Не заниженное, но хотя бы скромное, – нравоучительно дернув бровями, заметила она.
– То есть потаенное.
– Что?
– Скромное – это от слова скрывать, таить. Другими словами – лицемерить.
– Ты невыносим!
– Ты тоже невыносима! Больше ни за что не помогу тебе!!!
Губы Акады задрожали, из глаз закапали слёзы.
Не терплю женских слёз! У меня на них аллергия, проявляющаяся в сердечно-душевных спазмах.
– Хватит капать, пошли, – махнул я, опасаясь, как бы с минуты на минуту в моей душе не начался государственный переворот. Если это произойдет, я точно сдам позиции и прижму девчонку к себе. А это грозило самым страшным: привязанностью. Да не могу я привязываться к ректорскому трофею! Нет, никак нельзя.
Отвернувшись, я пошел вперед, не дожидаясь, когда Акада последует за мной.
– Шевелись, невыносимая. Там, кажется, уже городские врата виднеются. Давай уже найдем этот артефакт и вернемся в прежний мир. Или хотя бы отыщем себе спокойное местечко, где я смогу потренироваться и понять, как управлять новоприобретенными навыками. Вдруг удастся не только внутри этого мира дверь соорудить, но и открыть нужный портал безо всякого артефакта. Конечно, имеется еще один способ, как вернуть мне магию...
– Даже не заикайся! – гневно утерла свои слёзы Акада. – Я ни за что не стану спать с тобой!
Глава 17 "Завтра мы грабим дилижанс... А в понедельник, в понедельник мы свободны?"
В город мы вошли беспрепятственно. Ожидая, что с нас возьмут пять монет, я уже отсчитывал кровные (в прямом смысле слова), забранные у Питера деньги. Но оказалось, что нужно вдвое больше.
– Это еще почему? – возмутился я.
– Потому что вас двое, – лениво отозвался охранник городских врат. При этом он вис на своем копье и терся об него щетиной.
– Да посмотри, какой он хилый, – указал я на Акаду, снова намотавшую вокруг головы какую-то дребедень.
– Может парень и хилый, но он всё равно дышит.
– У вас, что, за воздух деньги берут? – насупился я.
– Не за воздух – он-то бесплатный – а за углекислый газ, – воздел палец парень. – Если посчитать, сколько вы собираетесь выдыхать, а еще и пукать, то вот и получается десятка.
Мне даже стало интересно:
– А как вы контролируете, сколько раз в день человек...
– Мы никого не контролируем! – оборвал мои рассуждения охранник. – Мы предполагаем, исходя из среднестатистических показателей.
– Акад, – повернулся я к «парню», – ты сколько раз в день планируешь портить воздух?
Акада сделалась красной, как и ее чалма.
– Не отвечает, – прокомментировал я. – Он даже немой у меня. А ты говоришь воздух портить... Он его не то, что испортить не в состоянии, но и слово вымолвить...
– За животных тоже надо платить, по человеческому тарифу, – напомнил охранник.
– Это не мои, – тут же отрекся я, – первый раз вижу. Пошли вон! Брысь!
Мотя с Маней рванули за ограждение, по пути сбив охранника с ног.
Он рассвирепел не на шутку. Достал свисток и кааак... дунул в него, да так сильно, что уши заложило.
Из близстоящего строения – сторожевой башни – тут же выскочил десяток солдат, вооруженных копьями да луками.
– Пес и кот... – задыхался от возмущения охранник, – они прорвали оцепление... не заплатили... промчались мимо...
– Ну, всё... теперь у тебя из зарплаты вычтут... – посочувствовали ему.
– Вот, держите, ваша десятка за среднестатистические пуки, – отдал я деньги. – Где у вас тут..?
– Прямо по улице – гостиница, за углом еще одна. Документы можно там же оформить, – пояснил расстроенный охранник.
– Какие документы? – вытаращился я.
– На пребывание в нашем государстве. Это же граница. Не знали?
– А... э... – растерялся я, – ладно. Пошли, Акад.
В гостинице нас огорошили сообщением, что нужно внести еще пять монет.
– За что? – уточнил я.
– За государственную пошлятину. Ой, то есть госпошлину, – поправилась девица за стойкой. – Это за то, что ваше заявление рассмотрят. А потом нужно будет сфотографироваться и снова оплатить госпошлину. За изготовление пропусков, страховки и карточек, где будут указаны ваши данные: высота, ширина, нетто.
– Я же не товар, чтобы меня... Ладно. А почему это нельзя сразу сделать?
– Не положено. Такие правила. Сначала рассматривают заявление, а после только документы готовят. Две пошлины платить, две. Понимаете?
– А если нам откажут в виде на жительство?
– Что поделать, – пожала плечами девушка, – деньги вам не вернут. Но вы имеете право оспорить решение.
– Заплатив госпошлину?
– Разумеется.
– Ясно... возьмите, раз такие правила, – протянул я деньги, взвесив худеющий кошель. – Где, кстати, у вас эти правила прописаны? Хотелось бы ознакомиться.
– Вот стенд.
– Увидел. А за что еще придется заплатить в ближайшие десять минут?
– За номер на двоих, – расплылась в очаровательной улыбке девушка. – А ровно через час к вам постучат, и вы будете обязаны внести плату за воду, так как независимо от того, собираетесь вы пользоваться туалетом или нет, санузел включен в удобства.
– Так если санузел уже включен, почему за него нужно отдельно платить?
– Потому что если вы с ночевкой, то однозначно будете его использовать.
– Железная логика.
– А еще вам нужно оплатить постельное бельё. И отдельно доплатить, чтобы его проверили на клопов.
– А разве это не входит в...
– Нет, конечно! Это же вручную...
– А-а...
– И еще поторопитесь купить лотки для вашей живности, – кивнула она на Мотю и Маню, чудом избежавших пленения живодерами и охранниками границ государства. – Магазинчик на той стороне улицы. Мы рады гостям и ждем вашего возвращения!
– Пошли, купим лоток, – прошипела Акада и потащила меня через улицу в дом напротив.
Там, на первом этаже, располагался магазинчик, улыбчивый продавец которого через открытые двери перемигивался с девушкой из гостиницы. Она, не стесняясь, показывала ему жестами, что нам нужно продать и за сколько.
– Вот, выбирайте, – счастливо предложил продавец, указав на полки, где стояли кошачьи лотки в виде... сосулек, пингвинов, цветочных горшков, гнёзд и тапочек. Рядом возвышались пакеты с едой для животных. Я, не думая, выбрал лоток в виде тапочек с надписью «Кошачья гадость» и пакет с едой под названием «Кошачья радость».
