Текст книги "Конан и ритуал Луны"
Автор книги: Ник Харрис
Жанр:
Героическая фантастика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 8 страниц)
Ник Харрис
Ритуал Луны
Колдовская пентаграмма пылала голубоватым пульсирующим светом. Даже маг Вариос, глядя на яркое свечение линий, вынужден был щурить глаза. Его слуга и помощник Грумми, с выражением благоговейного ужаса на худом, усталом лице, подавал хозяину чаши с порошками. Работа помощника колдуна требовала большой сосредоточенности. Грумми не хотелось даже думать о том, что случится, если он перепутает чаши. И потому, подавая хозяину очередную порцию зелья, он старался не смотреть на пылающий чертеж, из которого уже доносились тихие голоса, будто из соседней комнаты через приоткрытую дверь.
Грумми знал, что произойдет дальше. Голоса приблизятся, потом раздастся шум, будто бранятся сразу тысяча демонов, а потом… потом будет самое страшное. Явится тот, кого даже мудрый и злой Вариос боится до дрожи. Боится настолько, что вызывает лишь в крайнем случае, если нет другого выхода. Как теперь. Когда под угрозой само их существование – хозяина, и его, Грумми – бедного слуги, который не хочет, но вынужден прислуживать колдуну.
Грумми вспомнил, как впервые пришел к Вариосу. Пришел просить помощи, как делали многие, когда случалась беда. Кто ж еще поможет, как не колдун? И колдуны, чаще всего, помогали, требуя за услуги плату – иногда небольшую, иногда огромную. Никто не знал, от чего зависел размер платы. Поговаривали – от богатства хозяина. Колдун, дескать, видит, с кого брать. Но Грумми знал много случаев, когда колдун начисто обирал бедняков, а с богатых брал гроши. Иногда – наоборот. Другие считали, что плата зависит от сложности и опасности задачи, за которую берется чародей. Как бы то ни было, Грумми готов был заплатить. Отдать последние деньги, только бы вернуть внезапно умершую мать.
Они с матерью жили достаточно уединенно. Грумми работал на строительстве домов – он был неплохим камнетесом – мать вела хозяйство, готовила вкусные обеды и ужины. И еще пилила сына за то, что он, дожив до тридцати лет, не обзавелся собственной семьей. «Давно пора, – ворчала мать, – передать хозяйство молодой жене, а ей, матери, отдыхать и нянчить внуков».
Но Грумми отшучивался – вот подзаработаю деньжат – и уж тогда!..
А потом мать внезапно умерла. Просто захрипела и стала падать – Грумми едва успел ее подхватить. Донес до кровати и обнаружил, что сердце матери не бьется, дыхание исчезло, а открытые глаза – не видят. Весь день Грумми обливался слезами, а к ночи пошел к башне колдуна. Вот так он и попал на службу к Вариосу. К мудрому и злому волшебнику.
Путь до темной, мрачной башни был неблизкий, и Грумми порядком устал, когда, наконец, уже глухой ночью, увидел зловещий силуэт, перстом указывающий в звездное небо. Долго стучался Грумми в дубовые двери. Гулко отдавались удары в темной башне. Наконец, откуда-то сбоку появился большой, черный, как сама ночь, кот. Тенью скользнул он к ногам человека, потерся, задрав хвост, затем уселся и с недовольным видом глянул на непрошенного гостя. Долго человек и кот смотрели друг на друга, затем кот исчез, а двери башни распахнулись и Грумми, ошалело вошел внутрь.
Из темноты на него надвигался странный силуэт. Казалось, навстречу двигалась сама тьма, сгустившись и приняв причудливую форму. Постепенно сгусток тьмы обрел очертания человека с сидящим на плече котом. Глаза кота горели неугасимым мрачным огнем.
Затем вспыхнул факел, и Грумми смог осмотреться. Башня была довольно тесной. Сложенная из грубо обтесанного камня, она выглядела невзрачно и неказисто. Если бы строил Грумми, стены были бы ровнее, а камни лучше подогнаны друг к другу. Посредине стоял большой стол, вокруг несколько скамеек, в углу – лежанка. У стены – простая деревянная лестница на второй этаж. Где-то наверху, вероятно на чердаке, ухали совы. А тут, на первом этаже, из угла слышался крысиный писк. Кот, сидя на плече хозяина, поводил ушами, но не рвался сражаться со своим извечным врагом.
Нельзя было сказать, что колдун погряз в роскоши. Но ведь случалось, что он брал за свои услуги огромные деньги… На что он их тратил? Или – копил?
– Что привело тебя ко мне, человек? – спросил колдун низким голосом.
Казалось, в его груди звучало гулкое эхо.
– Я… – начал Грумми и вспомнил о своем горе.
Бросившись на колени, он залепетал:
– Мать… умерла… я все отдам… помогите…
– Встань, – коротко приказал колдун. – Когда она умерла?
– Сегодня утром, – сказал Грумми
– Что ж, времени прошло немного… Я смогу оживить ее Ритуалом Луны, но за это ты должен будешь служить мне днем и ночью в течение трех лет!
– Я согласен, – прошептал Грумми.
– Хорошо. Завтра ночью тайно привезешь ее сюда. А пока… Днем ты должен сделать вот что…
С ужасом выслушал Грумми указания колдуна. Ну, взять горсть земли с самой свежей могилы – нетрудно. Поймать ядовитую змею – тоже несложно… Но похитить самую красивую девушку селения, связать и привести в башню!..
– Зачем? – осмелился он спросить.
Лицо колдуна слега перекосило усмешкой.
– Нам понадобится помощница. Или ты не хочешь вернуть к жизни мать?!
Именно тогда Грумми впервые разглядел колдуна. Крупный мужчина средних лет, не толстый, но плотного сложения, по-своему красивый, грубоватой, мужицкой красотой. Длинные вьющиеся волосы с проседью, аккуратно подстриженная борода, тоже серебрящаяся селимой. И черные брови, мрачно нависающие над глазами, когда хозяин чем-то недоволен. А сами глаза – немного неуместные на этом грубоватом лице – серые, умные, печальные. Глаза человека, познавшего все науки и прозревшего грядущее.
И не осмелился Грумми больше ни о чем спрашивать. И взял он земли со свежей могилы, и поймал змею, и заманил на окраину селения красивую девушку, связал ее и привез тайно в башню. Долго смотрел на нее Вариос, хмурил густые брови, потом приказал развязать, и запер на самом верху башни, вместе с совами и нетопырями.
А когда ночью привез Грумми труп матери, приступили они к самому страшному – к оживлению мертвеца. И еще до того, как труп стал подавать первые, ужасные признаки неестественной жизни, пожалел несчастный сын, что затеял это недоброе дело.
Начертил Вариос на каменном полу своей башни пентаграмму, зажег в каждом углу специальные, ароматные свечи. И вспыхнули линии пентаграммы, когда начал колдун читать заклинания.
Тяжелыми камнями падали страшные, нечеловеческие слова. Бросал чародей по углам своего чертежа порошки, и наполняли башню запахи – то ужасные, как смердение трупа, то ароматные, как благоухание цветущего сада. И бросил колдун голову змеи, и присыпал ее могильной землей, и тогда по телу мертвой женщины пробежали первые судороги. Она лежала в центре чудовищного чертежа, уже посиневшая, тронутая смертью, с пятнами на лбу и щеках, и скрюченные пальцы ее судорожно царапали пол.
– Нелуон, mayл, хомонореум, – нараспев читал Вариос, и труп содрогался в судорогах.
– Не надо, не надо – заткнув уши, шептал Грумми, – не надо, остановись, колдун, остановись…
– Клемиал, серугих… – Страшные хрипы раздавались из средины пентаграммы, мертвец стонал и кашлял, извиваясь, как недавно обезглавленная колдуном ядовитая змея.
Грумми зажмурился, обхватив руками голову. Что же мы делаем?! Мы идем против природы, против воли богов! Мы пытаемся отобрать у них то, что они взяли себе!
– Агла! Касоли! Варф! – кричал колдун, и мертвая – нет, уже не мертвая – старуха открыла глаза.
– Скорее! – крикнул Вариос. – Веди девушку! И подай мне жертвенный нож!
Грумми бросился наверх, второпях упал, расцарапал колени, раскровенил ладони, притащил сонную от выпитого накануне зелья, обнаженную девушку, поставил ее перед извивающейся в судорогах матерью, бросился за ножом…
И в этот момент в дверь постучали. Громко и требовательно. Так стучит вернувшийся домой хозяин – властно, нетерпеливо. Грумми вопросительно глянул на Вариоса. Колдун прислушивался, нахмурив брови. Просители так не стучат. Этот человек не просит – требует! И если дверь не открыть, он будет ее ломать. Но, может быть, удастся завершить ритуал…
– Нож! – крикнул чародей, но Грумми только растерянно моргал.
Снаружи послышались проклятия, и двери затрещали от мощных ударов. Казалось, затряслись стены башни. Спустя несколько мгновений створки распахнулись, и вошел высокий воин богатырского сложения, с обнаженным мечом в руке. Отблески пентаграммы заиграли на широком отполированном клинке. Окинув взором происходящее, гигант воскликнул:
– Клянусь Кромом! Я чуть не опоздал!
Вариос не двинулся с места. Прищурившись, он изучал незваного гостя. Грумми хотел что-то сказать, но, глянув на меч, покачал головой.
Не обращая внимания на мужчин, гигант подошел к девушке:
– Ты – Рахима? Отец пообещал за твое спасенье десять золотых монет. Еще немного – и я бы не смог их получить!
Вариос, наконец, вкрадчиво произнес:
– Тебя наняли ее спасти? Я дам вдвое больше! Двадцать монет! Подумай… Кто она тебе?
– Я так не работаю, колдун, – в синих глазах воина зажегся недобрый огонь, – поэтому закрой свою смрадную пасть!
Подойдя к обнаженной девушке, он обнял ее за талию, отчасти поддерживая, отчасти показывая, что берет ее под свою защиту. Девушка едва доставала гиганту до плеча.
– А, кроме того, она мне нравится! – уже весело рявкнул воин. – Эй, слуга, принеси ее одежду!
Грумми поспешил исполнить приказ незваного гостя.
– Почему ты пришел ко мне, герой, – прошипел Вариос
– Где же еще искать похищенную красавицу, как не в берлоге колдуна?!
Внезапно серые глаза чародея подернулись дымкой.
– И ты… и девушка… – прошептал он, – мы еще встретимся…
Грумми, косясь на огромный двуручный меч, помог девушке одеться.
– Прощай, колдун! Если мы встретимся еще раз, я тебе не завидую! – И воин, поддерживая девушку, вышел из башни.
– Все… предопределено… – шептал Вариос. – Вы оба придете ко мне… оба… – Он вдруг схватился за шею. Тяжело опустился на скамью, пытаясь отдышаться.
Громкие стоны вернули его к действительности. Старуха встала и, шатаясь, вышла из пентаграммы. Мертвые глаза ее были открыты, по телу проходили судороги, на губах пузырилась пена. Пятна смерти на лице старухи стали еще заметнее. Сделав несколько шагов, она припала к рукам сына, на которых оставалась полузасохшая кровь.
– Ритуал не закончен! – прохрипел Вариос. – Она не должна вкусить крови!
Но было поздно. В оцепенении смотрел Грумми, как жадно слизывает, сгрызает мертвая старуха кровавые сгустки с его рук. С проклятием оттащил колдун труп старухи от ее несчастного сына. Мертвая начала выть, пытаясь извернуться и укусить оживившего ее чародея. Только захлопнув за ней дубовые двери и подперев их крепкой палкой, ибо засов гигант сломал, как соломинку, колдун и его слуга почувствовали себя в безопасности.
Леденящий вой мертвеца вскоре стих вдали.
– Он мне ответит за это! – воскликнул Вариос. – Клянусь, он ответит!
– Кто? – непонимающе спросил Грумми, пытаясь стереть с рук остатки кровавых сгустков.
– Этот человек! Он придет… сам придет к нам!
Тяжело дыша, Вариос рванул ворот туники.
– А как же теперь… Как же мать? – Грумми растерянно смотрел на хозяина.
Отдышавшись, Вариос долго молчал, сдвинув брови.
– Она теперь стала чудовищем. Ритуал был нарушен, – он скрипнул зубами, – но ты должен отработать у меня три года, ибо таков был договор!
– Но ведь… – начал Грумми.
– А, кроме того, – колдун усмехнулся, – тебе теперь из этой башни нет хода: она попробовала твою кровь и будет за тобой охотиться.
Грумми с ужасом слушал чародея. Что они наделали?! Зачем, зачем решили оживить труп? Горе ослепило его, и он решился на ужасное, черное дело. Его мать, его любимая мать, такая добрая, теперь стала чудовищем. Живым мертвецом! Она будет ловить по ночам одиноких путников, раздирать им горло и пить, лизать, сосать, лакать свежую кровь. И охотиться за ним – за сыном, который должен стать слугой колдуна.
– И как долго он… она будет…
– Пока кто-нибудь не убьет ее… хотя сделать это нелегко – убить того, кто уже мертв… – в раздумье сказал волшебник. – А тебе, друг мой и помощник, – добавил он с усмешкой, – придется теперь прятаться в этой башне.
* * *
Проснувшись, Конан с хрустом потянулся. Нежные женские руки тут же обвили его шею.
– Подожди, Рахима…
С легкой досадой он освободился от объятий лежащей рядом женщины, поднялся с лежанки и вновь потянулся. Зевнул.
Женщина наблюдала за ним, как львица за пробуждающимся молодым и сильным львом – хозяином прайда. Она была благодарна ему за чудесное спасенье и еще больше за то, что он увез ее из небольшого селения в славный Шадизар, где они вели веселую, разгульную, такую интересную жизнь. И очень боялась, что этот варвар, знавший многих женщин, пресытится ею и отправит обратно к отцу, ведущему скучную жизнь мелкого торговца.
Киммериец не спеша умывался. Рахима в который раз заворожено следила за игрой мускулов своего возлюбленного. Казалось, не может природа дать одному человеку такую силу!
– Конан, обещай, что не бросишь меня! Поклянись! – Она выскользнула из-под одеяла и вновь попыталась обнять своего спасителя.
– Хм, хм… – Конан вытирался. – Ты уже в который раз требуешь от меня клятвы… Я же говорил, что не даю таких обещаний женщинам…
– Поклянись хотя бы, что никогда не прогонишь меня!
– Ну… не прогоню… не прогоню.
– Нет, ты поклянись! Поклянись именем своего бога!
С досадой повернулся к ней северянин… но, увидев прекрасное обнаженное тело возлюбленной, смягчился. Эти темные глаза, которые еще недавно приводили его в трепет! Это смуглое тело, просящее… нет, требующее ласки! Полные алые губки, надутые в вечной детской обиде… Если эту женщину одеть, как подобает, она затмит собой всех красавиц Шадизара!
И под влиянием нахлынувших чувств, Конан сказал слова, о которых впоследствии не раз пожалел:
– Клянусь Кромом, что не прогоню тебя. Только если сама захочешь уйти…
Радостно бросилась Рахима на шею гиганта и долго со слезами прижималась к нему горячим телом…
– Все это хорошо, – проворчал Конан, освобождаясь, наконец, от объятий, – но у нас кончаются деньги.
– Я буду с тобой, даже если ты станешь нищим! Если ты будешь просить милостыню, я буду сидеть рядом с тобой! Если ты пойдешь по миру, с посохом вместо меча – я пойду с тобой, – радостно щебетала Рахима.
Только тут понял варвар, какую ошибку он совершил, поклявшись именем Крома. Вздохнув, проворчал:
– Нищим, говоришь, пойду? С посохом, вместо меча? – Конан попытался представить себя, устало бредущего от селения к селению с посохом в руке, и засмеялся.
– У меня припрятана в одном месте кубышка с алмазами – нищим не стану! Да и без кубышки не стал бы…
– Мы пойдем откапывать клад?! – Рахима захлопала в ладоши.
– Пойдем, только добраться туда теперь нелегко. В тех краях опять появились шайки разбойников, и еще…
– И что еще? – встревоженным голосом спросила Рахима.
Конан замялся.
– И еще рассказывают о какой-то мертвой старухе, оживленной волшебством, которая нападает на путников. Я сразу вспомнил…
– Ту, что была в башне? Я помню смутно… Меня чем-то опоили…
– Да, там лежала явно мертвая, но дергающаяся в судорогах старуха… Думаю, это она…
– Но ты же ее не боишься, Конан? Ты же ничего не боишься?
– Колдовства, – сказал варвар, – боятся все. Но мы все равно поедем.
* * *
На рассвете следующего дня два всадника – северянин на огромном коне и закутанная в плащ девушка на быстроногом пегом скакуне – выехали из Шадизара в направлении Карпашских гор.
– Я боюсь, Конан, я боюсь старухи, – сказала Рахима
– Днем мы можем ее не бояться: нежить охотится ночью.
– Тогда я боюсь разбойников! Ты сам говорил, что в предгорьях от них нет проходу!
– Страх отнимает силы, – Конан привстал на стременах и огляделся, – постарайся не бояться.
– А я боюсь! Любимый, давай вернемся и будем лучше нищими!
– Нет, – проворчал Конан, – нищим я быть не согласен…
– Конан, – продолжала девушка, – а ты слышишь, как будто за нами кто-то едет? Стук копыт… Я часто его слышу…
Всадники остановились. Конан прислушался. Время шло… Нет, только испуганное дыхание его спутницы… Хотя… что-то издали донеслось… Нет, скорее всего, почудилось.
– Даже если кто-то и едет, что с того?
– Это за нами, – прошептала девушка, – я знаю… это за нами…
– Поспешим, нам нужно к закату достичь холмов, я там помню хорошую пещеру для ночевки. – И Конан пустил коня в галоп.
* * *
Тишина окутывала Рахиму мягким, тяжелым пологом. Но иногда из глубины пещеры ей чудились голоса. Да только ли чудились? Конану хорошо – он положил меч у правой руки, левой обнял ее и мгновенно заснул. Конечно, спит он чутко, но вдруг не успеет проснуться, когда их окружат те, чьи голоса доносятся из темноты?
Нечего сказать – хорошая пещера для ночевки! Уж лучше спать под открытым небом, видеть звезды… А тут… Давят мрачные каменные своды. Нависают, будто вот-вот обрушатся! Где-то мерно капает вода. И тишина. Мертвая, звенящая. А когда начинаешь прислушиваться – и долго, долго слушаешь тишину – из глубины пещеры доносятся голоса! Конан сказал, что не знает, как далеко простирается вглубь земли эта пещера… А значит, он не знает, кто тут может жить. А тут живут… Не может пещера быть совсем необитаемой. Кто-то тут живет, и это их голоса слышатся в тишине.
Рахима прижалась к горячему телу возлюбленного и постаралась ни о чем не думать. Он обещал, он клялся, что не прогонит ее… А кто знает – бог его, этот Кром… Как он относиться к клятвопреступникам? Может, вполне терпимо… Завезет в такую пещеру и бросит, а тут отсиживается та самая мертвая старуха…
Из темноты донесся усиленный эхом старушечий кашель.
«Нет, нет, – думала девушка, – старуха ночью охотится… Вот она и охотится… за тобой. Нет, в пещере она отсиживается только днем, а ночью она на охоте, бродит, ищет… А зачем ей бродить, если ты сама к ней пришла! Нет, она не здесь, она где-то далеко, мы еще туда не доехали… Ты не можешь знать, где она… Может, она уже рядом! Может, она уже приближается к тебе шаркающей, походкой!»
Рахима уткнулась в грудь Конана. Нет, она не может быть тут… она… Шаги! Послышались тяжелые шаркающие шаги. Так ходит ее мать, там, в селении, дома… Она уже старая, и ей трудно поднимать ноги, и она ими шаркает… Все старухи шаркают ногами. Вот и эта… Почему Конан спит, как мертвый? Мертвецы… Мертвецы тебя окружают! Надо его разбудить… А вдруг, все это мне только чудится? Разбужу, а он рассердится и бросит меня тут, на съедение страшной мертвой старухе – той, которая сейчас приближается к ним в темноте, шаркая ногами.
Шаги. Ближе. Уже гораздо ближе! Сейчас, вот сейчас она выйдет на лунный свет – уж лучше бы луна и не заглядывала в пещеру – и подойдет, вытягивая руки и глядя мертвыми тусклыми глазами. Да, именно так – ее неподвижные, подернутые пеленой смерти глаза – вперятся в меня, и я не смогу ни закричать, ни пошевелиться… Уже не могу! Уже. Я могу только смотреть и ждать…
* * *
Рассвет застал Конана и Рахиму уже в пути. Недовольно щурясь на яркий солнечный свет, девушка со смехом рассказывала возлюбленному о своих ночных страхах.
Вопреки ожиданиям, Конан не смеялся. Нахмурившись, он буркнул:
– Почему ты не разбудила меня?
– Но… я боялась… Ты стал бы смеяться…
Конан внимательно посмотрел на девушку.
– Я не стал бы смеяться. Следующий раз, если что-то услышишь, буди меня!
Рахима внезапно почувствовала озноб. Почему он так пристально на нее посмотрел? Может, она ему уже давно надоела? По телу прошла волна холода, и девушка плотнее закуталась в плащ.
* * *
И вот теперь Грумми, подавая хозяину чаши с порошками и стараясь не смотреть на светящиеся линии, вспоминал о том, как попал он к Вариосу. Уже два месяца служит он колдуну, и два месяца рыщет где-то его мать. Он слышал по ночам, как воет она у башни, как царапает окованные железом дубовые двери… Нет, не сможет он покинуть эту мрачную башню, даже и по истечении оговоренного срока. Если только… если только кто-нибудь не убьет этого страшного монстра… его мать, которая живет теперь ужасной, неестественной жизнью.
А по округе ходят рассказы о нападениях какой-то мертвой старухи, высасывающей кровь. Правда, некоторые рассказывали, что кровь пьет не старуха, а некий молодой пастух, бесследно исчезнувший… Другие говорили, о двух братьях, бывших раньше охранниками, но отставшими от каравана…
Как-то Вариос сказал странную фразу, которую Грумми запомнил, хотя и не сразу понял ее смысл. Волшебник почти не выходил из башни, но всегда знал, что творится в округе. И он сказал… Он сказал… «Тараканы начинают плодиться». Потом ушел наверх и долго не появлялся.
По настоящему задумался Грумми над смыслом сказанного, услышав однажды, как вторит высокому вою старухи более хриплый голос, потом еще один… и еще.
Как всегда вечером, перед сном, Грумми обходил башню. Проверил, закрыты ли двери. Попробовал решетки на окнах. Посмотрел, закрыта ли дверь в подземелье. Под башней, по словам хозяина, находилось обширное подземелье, в которое даже он, хозяин, никогда не ходил. Точнее, спускался только один раз – обследовать… Одного раза и хватило. На лице хозяина было странное выражение, когда он рассказывал о подземелье. Будто вспомнился ему давний, полузабытый страх. Пережитый и надежно запрятанный в глубинах памяти ужас, который внезапно вырвался и вновь овладел слабой человеческой душой.
Да, хозяин увидел в подземелье что-то страшное. Не зря повесил на дверь огромный замок, а саму дверь оковал железом и скрепил самыми сильными заклятиями. Самыми сильными из всех, которые знал. Но даже и при этом он заставлял Грумми каждый вечер проверять замок. Грумми подходил к двери, осматривал замок, прислушивался. Ни звука не доносилось из-за двери. Только однажды ему послышался чей-то хрип. Казалось, с той стороны кто-то стоит и тоже прислушивается, принюхивается, ждет, поскуливает от нетерпения…
С ужасом поспешил Грумми отойти от двери.
Потом он опять пытался расспросить хозяина. Вариос отвечал неохотно. Грумми только узнал, что подземелье было выкопано задолго до постройки башни. Хозяин построил башню на каком-то старом фундаменте. И что за здание стояло на нем раньше – никто не знает.
– Твоя задача, – сказал колдун, тяжело глянув на слугу, – проверять замок! И если заметишь, что он висит как-то не так, в другом положении, сразу позвать меня! И не слишком прислушиваться!
С тех пор Грумми не прислушивался у той двери. Но зато часто стоял у другой – у входной двери в башню, которую снабдили новым засовом – и слушал вой существа, бывшего когда-то его матерью.
И однажды он услышал, что мать уже явно не одна бродит в окрестностях башни. Были и другие. Такие же. А, может и страшнее. Тогда и понял Грумми, что имел в виду Вариос, когда говорил: «Тараканы начинают плодиться». И это понимание наполнило сердце бывшего камнетеса безысходностью и ужасом от содеянного им однажды черного дела.
А потом Вариос сказал:
– Я видел, они роют землю к востоку от башни. Они знают про подземелье. Чувствуют его. Чувствуют тех, кто там закрыт. И хотят выпустить. Или хотят с их помощью добраться до нас. В любом случае, мы в опасности. Придется пойти на крайние меры.
И вот – эта пылающая пентаграмма. И голоса, предвещающие появление одного из самых страшных демонов… Но если не заставить его уничтожить нежить, которая развелась в округе… Правда, вызывать демона не менее опасно…
И опять читал заклинания Вариос, и на сей раз голос его дрожал от страха. И страшными, непроизносимыми были слова, которые затягивались внутрь светящегося колдовского чертежа. И тяжело дышал колдун, и дрожали руки у его слуги, когда он подавал очередную чашу…
Наконец, Вариос проскрежетал последнее слово самого длинного заклинания, и заклубилось в башне облако. Не посмели и хозяин, и слуга взглянуть туда, где проступало сквозь дым лицо существа, явившегося на их зов. А если бы осмелились глянуть на тот страшный лик, то не вынесли бы этого зрелища их слабые души и отправились на вечное мучение туда, где правит этот ужасный демон.
– О чем ты просишь? – донесся гулкий, как эхо горного обвала, голос.
– Очисти землю от той, кого мы породили, и от ее последышей – от всех, кого она превратила в упырей! Забери их к себе!
– Какова будет твоя плата? Что сможешь ты дать за это?
– Все, что захочешь… – прошептал колдун.
– Хорошо. Я выполню твою просьбу. А плату потребую позже.
Крупная дрожь била Вариоса, когда он ответил:
– Да будет так.
И вой, доносившийся из-за дверей башни, исчез, будто невидимая рука разом заткнула все смрадные глотки.
– Теперь, – прохрипел Вариос, – мы можем спокойно выходить из башни…
– Я так соскучился по солнцу, – тихо сказал Грумми, – но… плата? Какую он потребует плату? И когда?
– Молчи! – зашипел колдун. – Молчи! Никогда не говори об этом! Никогда. Не смей напоминать мне…
* * *
Конан и Рахима скакали среди зеленых холмов. Карпашские горы, высившиеся на горизонте подобно облакам, поражали величественной красотой. Тревожили душу устремленными к небесам белоснежными пиками, манили таинственностью и недоступностью, как манит простого воина красавица, мелькнувшая в окне дворца его повелителя.
Предгорья кишели бандитами. Конан выбирал еле заметные тропинки вдалеке от дорог, а часто и вовсе направлял коня в распадки между холмами, где не было даже тропинок. Рахима притихла и только плотнее куталась в плащ, стараясь закрыть не только тело, но и лицо.
– Ты замерзла? – удивился Конан.
– Да, меня знобит…
– В такой жаркий день? Ты не заболела?
– Может быть…
– Теперь придется скакать без остановок. Уже недалеко развалины замка Кушуха…
– Кто это? – безразлично спросила девушка.
Конан был рад отвлечь ее от болезни. Долго и подробно он рассказывал, как встретил здоровяка Кушуха, на которого было наложено заклятие, как они поехали искать исчезающий замок… И умолк, только тогда, когда заметил, что Рахима его не слушает.
– Ты все еще боишься старухи?
– Старухи больше нет – чужим голосом сказала девушка, – из этого мира она исчезла…
Конан встревожился. У нее лихорадка. Похоже, начинается бред. Она уже нетвердо сидит на лошади. Нужно останавливаться на ночлег…
Остановиться пришлось под открытым небом. Рахима, закутавшись в плащ, впала в забытье. Конан, пустив пастись лошадей, мрачно сидел рядом. Впереди еще два дня пути. Девушка, судя по всему, серьезно больна. Вряд ли она сможет держаться в седле. Кром!.. Придется остановиться на несколько дней. Добыть какую-нибудь дичь… Поить ее мясным бульоном… И ждать выздоровления.
Всю ночь Рахима стонала и бредила. Выкрикивала непонятные слова. Пыталась бежать. Билась в судорогах. Под утро, когда больная забылась, наконец, тяжелым сном, Конан рискнул оставить ее и осмотреть окрестности. Может быть, если удастся, добыть свежее мясо…
Невдалеке виднелась башня. Та самая башня…
На сей раз Конану не пришлось вышибать дверь. Его встречал небольшого роста, остроносый человек с усталым лицом. Слуга. А в башне, куда Конан занес укутанную в плащ девушку, в ожидании стоял хозяин – человек крепкого сложения, с грубоватым лицом и умными, насмешливыми серыми глазами. Тот самый колдун. Молча указал он на лежанку. Конан бережно уложил свою спутницу, плотнее укрыл ее плащом.
– Я помню тебя, чародей.
– И я тебя, герой.
– Ты должен ей помочь, – Конан кивнул на лежащую в беспамятстве женщину, – у нее лихорадка, она бредит.
– Должен? – притворно удивился Вариос. – Должен?
– Должен, должен, – проворчал Конан, положив руку на эфес меча.
По достоинству оценив этот жест, Вариос молча, шутовски поклонился. Несколько мгновений Конан и колдун пристально смотрели друг на друга.
– А хорошо, что ты, герой, опять пришел ко мне, – наконец, мечтательно проговорил Вариос.
– Ты, помнится, говорил, что мы еще встретимся… Как ты намерен ее лечить?
– О, это не сложно, мой помощник приготовит мазь…
Колокол спустя Грумми принес откуда-то сверху чашу с дымящимся, остро пахнущим зельем.
– Твою возлюбленную необходимо натереть, пока снадобье не остыло, – усмехнулся колдун, – и делать это придется мне – только я знаю, как нужно втирать мазь.
Вариос блеснул глазами.
– Ты готов предоставить мне ее тело? – Но, заметив, как потемнело лицо северянина, пряча усмешку, добавил: – Для растирания… только для растирания!
Когда Конан кивнул, он быстрыми движениями раздел девушку и, глубоко вздохнув, стал натирать ее дрожащее тело теплой мазью, одновременно разминая и растирая мышцы. По мере того, как зелье впитывалось, больная приходила в себя. Перестала дрожать, реже стонала и даже один раз открыла глаза. Но далеко блуждала в этот момент ее душа – взгляд оставался слепым и бессмысленным.
С особым усердием растирал колдун упругие груди девушки, и только когда Конан издал недовольное ворчание, поспешно перешел на плечи и шею.
– Эй, Грумми! – крикнул Конан. – Я думаю, что хозяин твой сейчас велит собрать что-нибудь на стол и угостить гостя!
– Да, да, – прогудел Вариос, – собери, угости…
Слуга без особой спешки стал собирать все для трапезы. И тут Вариос сдавленно вскрикнул. Конан мгновенно очутился рядом.
– Ничего, ничего, – испуганно пробормотал колдун, – я просто вывернул себе палец… Ничего страшного.
Точными движениями чародей натер лоб и затылок больной, которая лежала, теперь расслабившись и, казалось, крепко спала. Бережно укутав свою спутницу и убедившись, что ей лучше, Конан сел за стол. Вино было очень даже неплохим, копченое мясо вкусным, а хлеб, хоть и грубоватого помола, но тоже вполне съедобным.
– А ты неплохо устроился, колдун, – сказал Конан, насытившись. – Кто тебе привозит вино?
– Разные люди… – уклончиво ответил Вариос. – Те, кто просит моего совета или помощи…
– А что ты посоветуешь мне? Как быть с девушкой? Скоро она поправится?
Вариос посмотрел на Конана долгим взглядом.
– Поправится, – повторил он, – обязательно поправится… Уже завтра она будет… Вполне здорова. – И легкая усмешка промелькнула в его серых глазах.
– Выкладывай, колдун, что у тебя на уме, – мрачно пробурчал варвар.
– Ничего… – Вариос улыбался слащавой улыбкой, не вязавшейся с его грубоватым лицом. – Я же сказал, что она поправится…
– Ну, добро, – перебил Конан, – посмотрим, что будет завтра.
* * *
К ночи Вариос поднялся на самый верхний – третий – этаж башни и затащил приставную лестницу. Теперь никто не мог забраться к нему, разве что сумел бы, подобно его коту, уцепиться когтями за неровные каменные стены. И все же на душе у колдуна было неспокойно. Спать он лег, прочитав несколько охранных заклинаний и поставив лежанку в центр магического круга. В течение ночи он несколько раз просыпался и подолгу прислушивался. После чего с ворчанием опускал тяжелую голову на подушку и вновь ненадолго засыпал.