Текст книги "Крысолов. На берегу"
Автор книги: Невил Шют
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 31 страниц)
– У моей дочери есть ребенок, и она ждет второго, – сказал Хоуард. – Она очень любит детей, всех детей. Об этих малышах она позаботится.
Арвер резко выпрямился, отошел от стола.
– Это невозможно, – сказал он. – Для Жан-Анри очень опасно впутаться в такую историю. Немцы наверняка его расстреляют. Вы не имеете права предлагать такое. – Он помолчал, потом прибавил: – Я должен помнить о моей дочери.
Наступило долгое, тягостное молчание. Наконец старик повернулся к Николь.
– Ну, вот и все, – сказал он. И улыбнулся Арверу. – Я прекрасно вас понимаю. На вашем месте, думая о своей дочери, я сказал бы то же самое.
– Очень сожалею, что не могу исполнить вашу просьбу, – обратился француз к Николь.
Она пожала плечами.
– Tant pis, – сказала она. – N'y pensez plus[89]89
Тем хуже. Не думайте больше об этом (фр.)
[Закрыть].
Арверу Явно было не по себе.
– Где сейчас эти дети? – спросил он.
Ему объяснили, что дети ждут на дороге, и он пошел с Николь и Хоуардом к воротам. Близился вечер. Дети играли на берегу грязного, заросшего пруда. На лице Шейлы видны были следы слез.
– Может быть, вам удобнее здесь переночевать? – смущенно предложил Арвер. – Едва ли у нас найдутся кровати для всех, но как-нибудь устроимся.
– Вы очень добры, мсье, – искренне сказала Николь.
Они подозвали детей и каждого по очереди представили хозяину; потом все направились к дому. У дверей Арвер позвал жену; из кухни вышла невозмутимая женщина, с виду настоящая крестьянка. Муж в нескольких словах объяснил ей, что все семеро останутся ночевать, церемонно познакомил ее с гостями. Николь повела детей за нею в кухню.
– Может, выпьете стаканчик перно? – предложил Арвер Хоуарду.
Старик был совсем не прочь выпить стаканчик перно. Кухню заполонили дети, и мужчины прошли в гостиную. Это оказалась скучная чопорная комната, мебель на позолоченных ножках обита красным плюшем. Стену украшала огромная олеография – девочка в белом благочестиво преклонила колени, на нее падает луч света. Олеография называлась La Pre miere Communion[90]90
первое причастие (фр.)
[Закрыть].
Арвер принес перно, стаканы и воду, и они вдвоем уселись за стол. Потолковали о лошадях, о сельском хозяйстве. Арвер когда-то, совсем молодым, был жокеем и приезжал в Англию, в Ньюмаркет, на скачки. Так они довольно приятно беседовали минут пятнадцать. Внезапно Арвер сказал:
– Вот вы говорили о вашей дочери, мсье Хоуард. Для нее ведь немалая обуза – принять столько чужих детей. Вы уверены, что их хорошо примут в ее доме?
– Их примут очень хорошо, – ответил старик.
– Да откуда вы знаете? Может быть, вашей дочери они будут совсем некстати.
Хоуард покачал головой.
– Не думаю. Но если ей покажется трудно оставить их у себя в доме, ради меня она так или иначе их устроит. Найдет какую-нибудь добрую женщину, которая их приютит, потому что я хочу, чтобы в Америке для них нашелся настоящий дом… вдали от всего этого, – он махнул рукой. – А за деньгами дело не станет.
Француз помолчал, уставясь в свой стакан.
– Эта гнусная война плохое время для детей, – сказал он наконец. – А теперь Франция разбита, и станет еще хуже. Вы, англичане, теперь уморите нас голодом, как мы морили Германию в девятьсот восемнадцатом.
Хоуард молчал.
– И я не стану винить за это Англию, – продолжал Арвер. – Но детям здесь будет плохо.
– Боюсь, что так, – сказал Хоуард. – Потому-то я и хочу увезти этих детей. Каждый должен делать, что может.
Арвер пожал плечами.
– Слава богу, у нас в доме нет детей. Хотя… один есть. – Он помолчал. – Это, знаете ли, тяжелый случай.
Хоуард посмотрел вопросительно. Хозяин налил ему еще перно.
– Один приятель из Парижа спросил, не возьму ли я на работу поляка, – сказал он. – Дело было в декабре, как раз на рождество. Был такой польский еврей, умел ходить за лошадьми, он бежал в Румынию, а оттуда морем в Марсель. Ну, сами понимаете, мобилизация отняла у меня пятерых работников из восьми, и очень трудно было управляться.
Хоуард кивнул.
– Вы его взяли?
– Разумеется. Его звали Симон Эстрейкер, и пришел он ко мне со своим сыном, мальчишке десять лет. У Симона была и жена, но не стану расстраивать вас этой историей. Понимаете, она попала в руки немцам.
Старик кивнул.
– Так вот, этот Эстрейкер работал тут до прошлой недели, и хорошо работал. Он был тихий, не доставлял никаких хлопот, и сын тоже работал в конюшне. А на прошлой неделе немцы пришли сюда и забрали отца.
– Забрали?
– Забрали в Германию, на принудительные работы. Видите ли, мсье, он был поляк, да еще еврей. Тут ничем нельзя было помочь. Видно, какая-то подлая свинья в городе донесла, вот они и пришли прямо сюда и спросили про него. Надели на него наручники, затолкали в фургон, там было еще несколько человек, и увезли.
– И его сына тоже взяли?
– Про сына не спросили, а он как раз был на выгоне, и я про него не сказал. Незачем помогать немцам в их делах. Но парнишку это сильно ушибло.
Еще бы, подумал Хоуард и спросил:
– Мальчик все еще у вас?
– Куда ж ему деваться? И он толково помогает на конюшне. Только, думаю, они скоро пронюхают о нем и явятся, и его тоже заберут.
Вошла Николь и позвала обоих на кухню ужинать. Она уже накормила детей и уложила их, хозяйка ухитрилась устроить их всех наверху. Взрослые поели в кухне за длинным столом, вместе с двумя работниками и черноволосым еврейского вида мальчиком; хозяйка называла его Маржан; за все время ужина он едва ли вымолвил три слова.
После ужина Арвер опять провел Хоуарда и Николь в гостиную; тут он достал домино и предложил сыграть. Хоуард согласился. Арвер играл невнимательно, мысли его были заняты другим.
Вскоре он вернулся к тому, что было у него на уме.
– А много детей уезжает в Америку, мсье? Понять не могу, как это вы уверены, что их хорошо примут. Америка очень далеко. Их там не больно трогают наши беды.
Хоуард пожал плечами.
– Там есть щедрые люди. Если я сумею переправить туда этих детей, они будут как дома, потому что о них позаботится моя дочь. Но даже без нее нашлось бы немало людей, которые обеспечили бы их.
Арвер недоверчиво уставился на него.
– Это обойдется недешево – заботиться о ребенке, может быть, годы. Не так-то легко взяться за такое ради чужого ребенка, которого совсем не знаешь.
– А там как раз за такое и берутся, – сказал старик. – Американцы в такие дела вкладывают деньги.
Француз посмотрел на него пристально, задумчиво.
– А Маржана Эстрейкера там бы тоже обеспечили? – спросил он наконец. – Уж наверно они не станут заботиться о еврее?
– Не думаю, чтобы это имело значение, когда речь идет о ребенке. А для моей дочери это безусловно не имело бы значения.
Николь, сидевшая рядом, невольно встрепенулась.
– Мсье… – начала она, но старик приподнял руку, и она покорно замолчала, насторожилась. Хоуард сказал твердо:
– Если хотите, я возьму этого мальчика с собой. Я отошлю его в Соединенные Штаты вместе с другими детьми. Но прежде всего мне нужна помощь, чтобы вывезти их всех отсюда.
– Жан-Анри?
– Разумеется, мсье.
Арвер поднялся, смешав рукавом забытую партию домино. Вышел, принес еще перно, стаканы, воду и налил Хоуарду. Предложил выпить и Николь, но она отказалась.
– Риск огромный, – сказал он упрямо. – Подумайте, что будет с моей дочерью, если вас схватят.
– Подумайте, что будет с этим мальчиком, если его схватят, – сказал Хоуард: – Из него сделают раба, загонят в шахту и уморят непосильной работой. Так немцы поступают с польскими детьми.
– Знаю, – сказал Арвер. – Это меня и мучает.
– А захочет ли Маржан ехать? – сказала вдруг Николь. – Нельзя его заставить, если он не хочет. Он уже большой.
– Ему только десять лет, – сказал Арвер.
– Все равно, он достаточно взрослый, – возразила Николь. – Мы не можем его взять, если он не захочет ехать.
Арвер вышел и через несколько минут вернулся с черноволосым мальчиком.
– Вот что, Маржан, – сказал он. – Этот господин поедет в Англию, если только немцы не помешают, а из Англии дети, которые сейчас при нем, поедут в Америку. В Америке они будут в безопасности. Там нет немцев. Хочешь поехать с ними?
Мальчик молчал. Ему объяснили все еще раз. Наконец он невнятно сказал по-французски:
– А где я буду в Америке работать?
– Сначала тебе придется ходить в школу, научиться английскому языку и американским обычаям, – сказал Хоуард. – В школе тебя обучат какому-нибудь ремеслу, и ты сможешь зарабатывать свой хлеб. Чем ты хочешь заниматься, когда вырастешь?
– Убивать немцев, – тотчас решительно ответил мальчик.
С минуту все молчали. Потом заговорил Арвер:
– Ладно о немцах. Скажи мсье, какому ремеслу ты хочешь выучиться в Америке, если он будет так добр, что возьмет тебя туда.
Опять наступило молчание. Его нарушила Николь.
– Скажи, может быть, ты хочешь ходить за лошадьми? – мягко спросила она. – Или покупать вещи и выгодно их продавать? – В конце концов, подумала она, ему трудно будет преодолеть какие-то национальные черты. – Что тебе больше нравится?
Мальчик поднял на нее глаза.
– Я хочу научиться очень далеко стрелять из ружья, – сказал он. – Тогда, если немцы на дороге, можно стрелять с холма. И хочу научиться хорошо, прямо бросать нож. Это лучше всего, когда темно, на узкой улице, потому что нет шума.
Арвер не без горечи улыбнулся.
– Боюсь, он производит не очень-то хорошее впечатление.
Старик промолчал.
– Когда мы едем? – спросил Маржан.
Хоуард помедлил в нерешительности. Наверно, с этим мальчиком придется нелегко, уж очень он ожесточен, и это еще мягко сказано. Но тут же в душе Хоуарда всколыхнулась безмерная жалость к этому ребенку.
– Так что же, хочешь ты поехать с нами? – спросил он.
Мальчик кивнул.
– Если ты с нами поедешь, ты должен забыть все это насчет немцев, – сказал старик. – Тебе надо будет ходить в школу и учить уроки, и играть в бейсбол, и удить рыбу, как делают все мальчики.
– Я еще не могу убить немца, – серьезно ответил Маржан. – Только года через два или три, сейчас у меня еще не хватит силы. Только если напасть, когда немец спит, я ему всадил бы вилы в живот, да и то он, пожалуй, перед смертью дотянется и прикончит меня. А в Америке я всему научусь и вернусь, когда мне станет пятнадцать лет и я стану большой и сильный.
– В Америке можно научиться еще многому другому, – мягко сказал Хоуард.
– Я знаю, что можно многому научиться, мсье, – ответил мальчик. – Во-первых, надо бы взяться за молодых женщин, а не за мужчин. Если убивать женщин, они не станут рожать, и скоро не будет больше немцев.
– Ну, хватит, – оборвал Арвер. – Ступай в кухню и сиди там, пока я не позову.
Мальчик вышел. Арвер повернулся к Николь.
– Я в отчаянии, что он такого наговорил.
– Он слишком много выстрадал, – сказала Николь. – И он еще маленький.
Арвер кивнул.
– Что с ним только будет, ума не приложу, – сказал он угрюмо.
Все долго молчали. Хоуард отпил глоток перно.
– Одно из двух, – сказал он. – Либо мальчика очень скоро схватят немцы. Пожалуй, он попытается убить одного, и тогда его пристрелят на месте. Или его отправят в шахты. Он все время станет бунтовать, и скоро его забьют насмерть. Это одна возможность.
Арвер тяжело опустился в кресло напротив Хоуарда, на столе между ними стояла бутылка перно. Что-то в тоне старика было очень близко ему.
– А вторая возможность? – спросил он.
– Он может бежать с нами в Англию, – сказал Хоуард. – Тогда он попадет в Америку, к нему будут добры, о нем позаботятся, и через год или два он забудет все пережитые ужасы.
Арвер проницательно посмотрел на старика.
– Значит, одно из двух – что же именно?
– Это в ваших руках, мсье. Мальчику не спастись от немцев, если вы ему не поможете.
Смеркалось, и в сумерках длилось и длилось молчание. Наконец Арвер сказал:
– Я посмотрю, что можно сделать. Завтра мы с мадемуазель съездим в Леконке, обсудим все это с Жан-Анри. А вы оставайтесь тут с детьми и никому не показывайтесь на глаза.
9
Почти весь следующий день Хоуард провел на залитом солнцем лугу, тут же играли дети. Его щеки и подбородок обросли колючей щетиной и вызывали досадное ощущение неопрятности, но лучше не бриться, так безопаснее. Вообще же он чувствовал себя хорошо. Желанный отдых освежил его.
Хозяйка притащила ему из пыльного подвала старое плетеное кресло, протерла тряпкой; старик поблагодарил и удобно уселся. Дети окружили котенка Жожо и пичкали его молоком и всем, что он только соглашался съесть. Скоро котенок сбежал от них, вскарабкался к старику на колени и уснул.
Потом, как-то незаметно для себя, Хоуард занялся массовым изготовлением свистков, а дети стояли вокруг и следили за его работой.
По временам у изгороди появлялся маленький поляк Маржан, стоял и пытливо смотрел на всех, лицо его было непроницаемо. Хоуард заговорил с ним, позвал, предложил составить им компанию, но мальчик что-то пробормотал – его, мол, ждет работа – и застенчиво скрылся. Однако еще не раз возвращался и смотрел на играющих детей. Старик больше не тревожил его, не стоило торопить рождение дружбы.
Среди дня где-то на западе вдруг загремели оглушительные взрывы. С ними смешался треск зениток; дети прекратили игру и удивленно озирались. Потом откуда-то с поля неподалеку взлетели, словно куропатки, три одномоторных боевых самолета, промчались над ними на высоте около двух тысяч футов и, все набирая скорость и высоту, понеслись на запад.
– Это были бомбы, я-то знаю, – рассудительно сказал Ронни. – Сперва они воют – уи-и… а потом падают и взрываются – бум! Только это очень далеко, вот мы и не слышали воя.
– Уи-и… бум! – отозвалась Шейла.
За нею то же изобразил Пьер, и скоро все дети бегали кругами, подражая вою и грохоту бомбы.
А настоящие взрывы слышались реже, и скоро под летним солнцем все стихло.
– Это немцы кого-то бомбили, да, мистер Хоуард? – спросил Ронни.
– Да, наверно, – ответил старик. – Поди, подержи кору, пока я тут закреплю.
Он продолжал мастерить свистки, и дети забыли про бомбежку.
К концу дня вернулись Николь и Арвер. Оба были в грязи, ладонь девушки глубоко рассечена и кое-как перевязана. Хоуард был поражен ее видом.
– Дорогая моя, что случилось? Какая-то дорожная авария?
Она засмеялась не совсем естественным смехом.
– Это англичане, мсье, – сказала она. – Был воздушный налет. Среди дня, мы как раз были в Бресте. И меня ранили англичане, мсье.
Поспешно подошла мадам Арвер, принесла рюмку коньяку. Потом увела девушку на кухню. Хоуарда оставили на лугу, он сидел и смотрел на запад.
Дети едва ли наполовину поняли, что произошло.
– Это гадкие самолеты ранили Николь, да, мсье? – сказала Шейла.
– Да, – подтвердил старик. – Хорошие самолеты так не делают.
Девочке вполне довольно было такого объяснения.
– Наверно, это был очень, очень гадкий самолет, раз он ранил Николь.
Все с ней согласились.
– Гадкие самолеты немецкие, а хорошие – английские, – сказал Ронни.
Хоуард не стал объяснять, что тут все не так просто.
Потом из дому вышла Николь, очень бледная, с аккуратно забинтованной рукой. Мадам Арвер увела детей на кухню ужинать. Хоуард спросил Николь, что же с рукой.
– Пустяки, – сказала она. – Когда падают бомбы, из окон вылетают все стекла. Вот меня и ранило осколком.
– Я очень, очень огорчен.
Николь обернулась к нему.
– Никогда бы не поверила, что на улицах может быть столько стекла. Прямо горы. И пожары… всюду горят дома. И пыль, повсюду толстый слой пыли.
– Но как вы попали под бомбежку?
– Так уж вышло. Мы ездили на машине в Леконке, там позавтракали и повернули обратно. Когда проезжали через Брест, Аристид решил зайти в банк, а я хотела купить зубной порошок и еще кое-что… всякую мелочь. И пока Аристид был в банке, а я в магазине на Сиамской улице, это случилось.
– Что случилось? – спросил Хоуард.
Николь пожала плечами.
– Самолет промчался над самой крышей, совсем низко, даже видно было номер на фюзеляже, и по знакам на крыльях понятно, что это английский самолет. Он сделал круг над гаванью и сбросил бомбы около военного порта, а потом налетел еще один, и еще… очень много. По-моему, они бомбили немецкие суда. Но некоторые сбрасывали бомбы не сразу, а одну за другой, и несколько штук разорвались прямо в городе. Две бомбы попали в дома на Сиамской улице, три или четыре на улице Луи Пастера. А когда бомба попадает в дом, он весь разваливается, мсье, только и остается куча обломков, футов пять, не выше. И пожары, и тучи дыма, и пыль, и стекло… всюду стекло…
Короткое молчание.
– Много людей пострадало? – спросил наконец Хоуард.
– По-моему, очень много, – сказала Николь.
Старик был подавлен. Неужели же никак нельзя избежать подобных ошибок… Он безмерно огорчился за Николь и даже растерялся.
Немного погодя она сказала:
– Не расстраивайтесь из-за меня, мсье Хоуард. Право, со мной ничего страшного не случилось, и с Аристидом тоже. – Она коротко засмеялась. – Зато я, можно сказать, видела британскую авиацию в действии. Сколько месяцев я жаждала на это посмотреть.
Он покачал головой, не в силах что-либо сказать. Николь коснулась его руки.
– Много бомб упало в военный порт, – мягко сказала она. – Две или три попали не туда, куда надо, но это ведь не нарочно. Я думаю, немецким кораблям досталось. – И, помолчав, прибавила: – Я думаю, Джон был бы очень доволен.
– Да, – с усилием вымолвил Хоуард, – я полагаю, он был бы доволен.
Николь взяла его под руку.
– Пойдемте в гостиную, выпьем немножко перно, и я расскажу вам про Жан-Анри.
Они вошли в дом. Аристида там не было; Хоуард и девушка сели в гостиной. Старик по-прежнему был угнетен и расстроен; Николь налила ему перно, подбавила воды. Потом налила немного и себе.
– Так вот, о Жан-Анри, – сказала она. – Сам он не будет в этом участвовать. Аристид не допустит этого из-за Мари. Но в Леконке есть один молодой человек, Симон Фоке, он перевезет вас на лодке.
Сердце старика сильно забилось, но он только спросил:
– Сколько же лет этому молодому человеку?
Николь пожала плечами.
– Двадцать, а может быть, и двадцать два. Он голлист.
– Что это значит?
– В Англии при вашей армии находится такой генерал де Голль, один из наших молодых генералов. Во Франции его почти не знали, но теперь он готовится продолжать борьбу оттуда, из Англии. Наше правительство в Виши его не одобряет, но многие наши молодые люди хотят присоединиться к нему; кто бежит через Испанию, кто на лодках через Ла-Манш. Вот и Симон Фоке тоже хочет переплыть Ла-Манш, он рыбак и прекрасно управляет лодкой.
– Но немцы, безусловно, перережут все пути.
Она кивнула.
– Всякое регулярное сообщение давно прервано. Но на лодках пока еще разрешается рыбачить вдоль побережья и возле острова Уэссан. Надо будет что-то придумать.
– Где же он возьмет лодку? – спросил Хоуард.
– Аристид это устроил. Жан-Анри даст Симону одну свою ледку напрокат для рыбной ловли, а Симон ее украдет и сбежит в Англию. Жан-Анри сам заявит в полицию и немцам, что у него украли лодку. Но Аристид тайком ему заплатит. А вы, если у вас хватит денег, заплатите Аристиду.
Старик кивнул.
– Сколько нужно заплатить?
– Пять с половиной тысяч франков.
Хоуард задумался. Потом достал из кармана бумажник, открыл и со стариковской обстоятельностью стал изучать какую-то бумагу.
– У меня на аккредитиве осталось, как я понимаю, сорок фунтов, – сказал он. – Этого хватит?
– Думаю, что да. Аристид хочет получить с вас все, что только можно, ведь он крестьянин, мсье, понимаете. Но он хочет нам помочь и не станет из-за денег все портить.
– Если сорока фунтов недостаточно, я позабочусь, чтобы, когда война кончится, он получил сполна, – сказал Хоуард.
Они поговорили об этом еще немного. Потом Николь встала из-за стола.
– Надо пойти посмотреть, как укладывают детей. Мадам Арвер очень добра, но не годится бросать все на нее.
– Я тоже пойду, – сказал Хоуард. – Дети хорошо вели себя весь день, у меня не было с ними никаких хлопот.
Всех детей устроили на ночь в одной комнате, обеих девочек на кровати, трех мальчиков – на матрасе на полу, и укрыли грубыми одеялами. Фермерша как раз укутывала их, она приветливо улыбнулась Николь и старику и скрылась в кухне.
– Мое одеяло пахнет лошадью, – сказал Ронни.
Весьма вероятно, подумал Хоуард.
– Пожалуй, тебе всю ночь будет сниться, что ты катаешься верхом, – сказал он.
– Можно, я тоже покатаюсь верхом? – спросила Шейла.
– Если будешь очень послушная.
– А можно, мы теперь останемся здесь? – спросила Роза.
Николь присела на край кровати.
– Как же так? – сказала она. – Разве ты не хочешь поехать к папе в Лондон?
– Я думала, Лондон – город, – сказала Роза.
– Конечно. Очень большой город.
– Мне хочется жить в деревне, вот как здесь, – сказала Роза. – Тут совсем как в наших местах, где я раньше жила.
– Но мы же все едем в Лондон, – сказал Ронни.
– Не все, – сказал Хоуард. – Ты и Шейла будете жить в Оксфорде у вашей тети Маргарет.
– Вот как? А Роза тоже поедет к тете Маргарет?
– Нет. Роза будет жить со своим папой в Лондоне.
– А Пьер поедет к тете Маргарет? – спросила Шейла.
– Нет, – сказал Хоуард. – Пьер и Биллем поедут в Америку, там они будут жить у моей дочери. Ведь у меня есть взрослая дочь, старше, чем Николь, вы не знали? И у нее есть маленький сын.
Дети посмотрели недоверчиво.
– Как его зовут? – спросил наконец Ронни.
– Мартин, – сказал старик. – Ему столько же лет, сколько Пьеру.
Пьер широко раскрыл глаза:
– А вы с нами не поедете?
– Навряд ли, – сказал Хоуард. – У меня, наверно, будет работа в Англии.
У Пьера задрожали губы:
– И Роза не поедет?
Николь опустилась возле него на колени.
– В Америке будет славно, – ласково сказала она. – Там по вечерам горят огни, там нет затемнения, как у нас. Там не бросают бомбы и не стреляют в людей с самолетов. Там можно будет есть досыта, и много вкусного, и конфеты, как было раньше у нас. Ты станешь жить на острове Лонг-Айленд, в месте, которое называется Бухта, там у мадам Костелло большой дом. Там есть пони, ты будешь кататься верхом, и есть собаки, с ними можно подружиться, у нас тоже так было до войны, когда хватало еды и для собак. И ты научишься управлять парусной лодкой, и плавать, и нырять, как англичане и американцы, и удить рыбу просто для удовольствия. И не надо будет ничего бояться, потому что в Америке нет войны.
Пьер не сводил с нее глаз.
– А вы поедете со мной в Америку?
– Нет, Пьер, – тихо сказала Николь. – Я должна остаться здесь.
Углы его губ опустились.
– Я не хочу ехать один.
– Может быть, отец Розы захочет, чтобы она тоже поехала, – вмешался Хоуард. – Тогда она поедет с тобой. Ты был бы рад, правда?
– А можно, и мы с Ронни поедем, мсье Хоуард? – сказала Шейла. – Можно, мы все поедем с Пьером?
– Я подумаю, – сказал старик. – Может быть, ваша тетя Маргарет захочет, чтобы вы остались в Англии.
– А если не захочет, можно мы поедем с Пьером в Бухту? – спросил Ронни.
– Да, – сказал Хоуард. – Если она захочет отослать вас из Англии, вы все вместе поедете в Бухту.
– Вот это да! – в голосе мальчика не было и следа родственных чувств. – Хорошо бы она захотела нас отослать.
Наконец детей стало клонить ко сну; Хоуард с Николь спустились по лестнице и до ужина вышли в сад.
– Вам многое известно о доме моей дочери на Лонг-Айленде, мадемуазель, – сказал старик.
Николь улыбнулась.
– Джон мне много рассказывал, мсье. Он ведь там бывал, правда?
Хоуард кивнул.
– Он гостил у Инид в тридцать восьмом году. Он очень уважал ее мужа, Костелло.
– Он мне рассказал об этом как-то рано поутру, нам тогда не спалось, – сказала Николь. – Джон любил Америку. Он ведь был aviateur[91]91
летчик (фр.)
[Закрыть], понимаете, он любил их технику.
Не впервые старик с сомнением спросил себя, как провели они ту неделю в Париже.
– Джону поездка к сестре доставила большое удовольствие, – рассеянно сказал он. И прибавил озабоченно: – Меня немного тревожит Пьер. Я не собирался никого больше посылать в Америку, только его.
Николь кивнула.
– Он такая чуткая душа, этот малыш. Сначала он будет одинок и несчастлив, но потом привыкнет. Вот если бы и Роза могла поехать, было бы очень хорошо.
Хоуард внимательно посмотрел на девушку.
– Почему бы вам самой не поехать? – предложил он. – Это было бы лучше всего.
– Поехать в Америку? Это совершенно невозможно, мсье.
В сердце старика шевельнулся испуг.
– Но ведь в Англию вы поедете, Николь?
Она покачала головой.
– Нет, мсье. Я должна остаться во Франции.
Его захлестнуло горькое разочарование.
– Неужели, по-вашему, это разумно? Франция захвачена немцами, и, пока война не кончится, жизнь здесь будет очень тяжелая. Поедемте с нами в Англию, вы можете жить у меня в Эссексе или поехать с детьми в Америку. Так будет гораздо лучше, Николь.
– Но, мсье, не могу же я бросить маму.
Он поколебался.
– Попробуйте вызвать ее и увезти с нами. Во Франции будет очень трудно.
Николь покачала головой.
– Я знаю, нас ждет нелегкая жизнь. Но мама в Англии станет тосковать. Даже и я, пожалуй, стала бы тосковать… теперь.
– Разве вы уже бывали в Англии? – удивился Хоуард.
Опять она покачала головой.
– Мы сговорились, что я приеду в гости к Джону в октябре, когда он опять получит отпуск. Наверно, он хотел тогда побывать со мной у вас. А тут началась война, и не стало никаких отпусков… и ездить стало очень трудно. Мне не удалось получить визу.
– Поедемте в Англию теперь, – мягко попросил старик.
– Нет, мсье.
– Почему же нет?
– Вы-то сами поедете с детьми в Америку?
Теперь уже он покачал головой.
– И хотел бы поехать, но едва ли смогу. Вероятно, когда я вернусь на родину, для меня там найдется работа.
– Вот и я не могу оставить Францию, – сказала Николь.
Хоуард открыл было рот, готовый сказать, что это совсем не одно и то же, и не сказал. Николь, видно, угадала его мысли.
– Можно быть либо француженкой, либо англичанкой, – сказала она. – Нельзя быть сразу и тем и другим. Когда родина в беде, надо оставаться на родине и помогать ей, чем только можешь.
– Да, вы правы, – медленно промолвил Хоуард.
Но теперь ей нужно было все додумать и досказать.
– Если бы мы с Джоном… – она чуть запнулась. – Если бы мы поженились, я стала бы англичанкой, и тогда было бы по-другому. Но теперь мне уже не стать англичанкой. Одна я не научусь вашим обычаям и не сумею жить по-новому. Мое место здесь, я должна остаться дома. Вы меня понимаете?
– Понимаю, Николь. – Хоуард минуту помолчал. – С каждым днем я старею. Когда эта война кончится, мне, наверно, нелегко будет путешествовать. Вы приедете в Англию, погостите у меня хоть недолго? Хотя бы неделю-другую?
– Конечно, – сказала Николь. – Как только будет можно, я приеду.
Они молча ходили рядом по выгону. Потом Николь сказала:
– Теперь о подробностях переправы. Сегодня вечером Фоке возьмет в Леконке лодку и отправится ловить рыбу вверх по Шеналь, до самого Лефура. В Леконке он не вернется, а завтра вечером зайдет в Аберврак выгрузить рыбу, или достать наживку, или еще под каким-нибудь предлогом. В полночь он опять отчалит, и тогда вы уже должны быть у него в лодке, потому что он пойдет прямо в Англию. Полночь – крайний срок, когда он может отплыть, ему надо отойти подальше от французского берега, пока еще не рассвело.
– Где это Аберврак, мадемуазель? – спросил Хоуард. – Далеко отсюда?
Николь пожала плечами.
– Километров сорок, не больше. За ним, в четырех милях от берега, есть городок Ланнили. Завтра нам нужно отправиться туда.
– Много немцев в тех местах?
– Не знаю. Аристид старается выяснить, какая там обстановка, и что-нибудь для нас придумать.
По выгону к дому шел Маржан. Хоуард его окликнул; мальчик помялся, потом неуверенно подошел.
– Завтра мы отсюда уезжаем, Маржан, – сказал Хоуард. – Ты не раздумал, хочешь поехать с нами?
– В Америку?
– Сначала мы постараемся уехать в Англию. Если это удастся, я отошлю тебя в Америку вместе с Пьером и Виллемом, и ты будешь жить у моей дочери, пока не кончится война. Хочешь?
– Если я останусь у мсье Арвера, немцы найдут меня и заберут, – сказал мальчик на своем ломаном французском. – И тогда они меня тоже убьют, они убили маму, убьют отца, потому что мы евреи. Хорошо бы мне поехать с вами.
– Слушай внимательно, Маржан, – сказал старик. – Я не знаю, можно ли мне тебя взять. Может быть, по дороге к побережью мы встретимся с немцами; может быть, нам придется быть среди них, даже получать еду из их походной кухни. Если ты покажешь, что ненавидишь их, нас всех арестуют. Боюсь, не опасно ли тебя взять, вдруг это повредит Розе и Ронни, и Шейле, и Виллему, и маленькому Пьеру.
– Я вас не подведу, – сказал мальчик. – Сейчас мне лучше уехать в Америку, и я хочу уехать. Сейчас я сумею убить немца, только если очень повезет… даже если подползти к нему в темноте и зарезать острым ножом, меня схватят и убьют. А через несколько лет я смогу убивать их сотнями, потихоньку, на темных улицах. Так уж лучше подождать и научиться все делать как надо.
Хоуарду стало тошно.
– Сумеешь ты держать себя в руках, если рядом будут немцы? – спросил он.
– Я могу ждать годы, мсье, пока придет мое время, – сказал мальчик.
– Слушай, Маржан, – вмешалась Николь. – Понятно тебе, о чем говорит мсье? Если тебя схватят немцы, всех этих малышей, мальчиков и девочек, тоже схватят, и немцы сделают с ними то же, что и с тобой. С твоей стороны нечестно навлечь на них такое несчастье.
– Не бойтесь, – ответил Маржан. – Если вы меня возьмете, я буду тихий, и послушный, и вежливый. Надо все время хорошо себя вести, тогда они ничего не заподозрят. И в конце концов я им отплачу.
– Ну, хорошо, Маржан, – сказал Хоуард. – Утром мы отсюда уходим. Будь готов в дорогу. А сейчас иди поужинай и ложись спать.
Мальчик пошел к дому, Хоуард стоял и смотрел ему вслед.
– Одному богу ведомо, какая будет жизнь, когда кончится эта война, – сказал он с горечью.
– Не знаю, – сказала Николь. – Но, я думаю, то, что вы сейчас делаете, поможет всем нам. Уж конечно, вывезти этих детей из Европы – благо.
Вскоре их позвали на кухню ужинать. Потом Арвер пошел с ними в гостиную.
– Ну вот, – сказал он, – послушайте, что мне удалось устроить. – И, немного помолчав, продолжал: – В Ланнили полно немцев. Это в четырех милях от берега, а на самом берегу, в Абервраке и в Порсале их почти совсем нет. Передвижению в том краю они не мешают, и вот что я придумал. Не доезжая трех миль до Ланнили живет Кентен, фермер, завтра он отправляет удобрение рыбаку по фамилии Лудеак, шкиперу спасательной лодки в Абервраке, – у этого Лудеака есть и земля на холмах, для поля ему нужен навоз. Я все это уладил. Навоз пошлют на одноконной повозке. Вы будете править лошадью, мсье, мадемуазель и дети поедут с вами.
– Похоже, что дело верное, – сказал Хоуард. – Едва ли это покажется подозрительным.
Аристид окинул его взглядом.
– Только вам надо одеться похуже. Я достану что-нибудь подходящее.
– А как мы завтра ночью встретимся с Фоке? – спросила Николь.
