Текст книги "Энола Холмс и загадка розового веера"

Автор книги: Нэнси Спрингер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 8 страниц)

Глава двенадцатая

В полной тишине, стараясь никому не показываться на глаза, мы с Шерлоком пробирались по переулкам за домами, через задние дворы, по подъездным дорожкам для экипажей, где на нас лаяли сонные сторожевые собаки, через живые изгороди и скрипучие ворота – и наконец прокрались под чьими-то темными окнами, чтобы выйти на Оакли-стрит. Там на углу стоял крепкий четырехколесный экипаж, под нимбом света от фонаря похожий на небесную колесницу.

Только тогда Шерлок заговорил и ответил на вопрос, который я не задавала:

– Энола, я не имел бы права называться джентльменом, если бы сердечно не поблагодарил тебя и не отпустил на все четыре стороны.

У меня словно выросли крылья.

– Но только в этот раз.

Как же, крылья – их тут же подрезали! Конечно, следовало этого ожидать, но я надеялась... впрочем, не важно. Нет, все же я испытала горькое разочарование.

– Почему, позволь узнать, ты не оставишь меня в покое?! – горячо воскликнула я. – Неужели не понимаешь...

– Милая сестра, я искренне восхищен твоими замечательными способностями, однако моя обязанность – думать о твоем будущем. Как ты выйдешь замуж, если продолжишь вести себя столь неподобающим образом?

Разумеется, он имел в виду, что никто не возьмет в жены девчонку, которая лазает по деревьям и перелетает на веревках через канавы.

– Ну и что с того? – огрызнулась я. Никто прежде не проявлял ко мне теплых чувств – так какая разница, изменится это когда-нибудь или нет? Признаюсь, правда, что говорила я с горечью. – Я привыкла быть одна.

– Но Энола, ты же не хочешь остаться старой девой?! – И это говорит убежденный холостяк! – Мир полон опасностей. Любая женщина нуждается в защитнике.

Забавно слышать это от человека, который хромает на одну ногу и с каждым шагом все сильнее опирается на мое плечо.

– Чушь! – отрезала я. – Если скажешь еще какую-нибудь подобную глупость, я пну тебя в больную ногу.

– Энола! Ты не посмеешь!

– Ты прав, – кивнула я. – Лучше пнуть здоровую, чтобы и ее покалечить.

– Энола! – возмутился он. Видимо, поверил мне на слово.

– Больше ни слова о твоем так называемом долге, – ответила я. – Разве не от брака, разве не от, как ты выражаешься, «защитника» ты надеешься спасти леди Сесилию? И как, позволь узнать? – Тишина. – Ты можешь выяснить, где ее держат?

– Какой же я был слепец: думал, что она в том доме... – пробормотал Шерлок, не ответив на мой вопрос. – Вместо того чтобы подмасливать горничную...

– А! Так вот кто такая Бриджит.

Он поморщился:

– От нее я почти ничего не узнал. Лучше бы попробовал следить за отъезжающими экипажами – даже если бы пришлось прицепиться...

– Не с твоей больной ногой...

– Я прекрасно об этом помню, благодарю! – грубо оборвал меня Шерлок. Он прислонился к столбу чьих-то ворот и посмотрел на меня. – Энола, ты не могла бы поделиться со мной тем, что тебе известно об этом деле?

Я обрадовалась возможности побыть с братом еще несколько минут, но виду не подала:

– Только в обмен на то, что знаешь ты. Леди Теодора свободно может с тобой связываться?

– Да, хотя причина тому печальная. Вследствие разногласий между супругами касательно брака их дочери леди Теодора втайне уехала от сэра Юстаса и вместе с оставшимися детьми вернулась в родовое поместье за городом.

Узнав от брата название и местонахождение поместья, я в подробностях описала ему свою случайную встречу с Сесилией Алистер, скрыв лишь то, что произошла она в дамской комнате, – не только из-за смущения, но и для того, чтобы и далее пользоваться этим заведением, не тревожась о том, что у входа меня могут перехватить братья. Я лишь сказала, что это было «общественное место». Зато о суровых спутницах несчастной, о неудобной юбке, осунувшемся лице девушки и о том, что леди Сесилия меня узнала, я поведала, ничего не утаив. Я рассказала, как она дала мне знак с помощью своего удивительно непримечательного веера, как умело его мне подбросила и что написала на розовой бумаге.

– Ее сопровождали виконтесса Инглторп и баронесса Мергансер, – сообщила я.

– Ты в этом уверена?

– Абсолютно.

Он не стал спрашивать, откуда мне это известно.

– Выходит, леди Сесилия в их лапах и положение ее хуже некуда. Проклятье!

Шерлок прошел несколько шагов, пошатнулся и снова оперся о мое плечо.

– Но должны же быть пределы их подлости, – с надеждой произнесла я. – Они могут заставить ее подойти к алтарю, но в момент истины никто не сумеет принудить ее ответить «Да».

– Энола, почему ты считаешь, что она так же упряма, как ты? – По его голосу сложно было понять, смеется он надо мной или делает своего рода комплимент. – Кому как не тебе знать, что ей более свойственна покладистость? Ведь именно ты спасла ее от гипнотизера. Леди Сесилия уже показала, что склонна прогибаться под людей с сильным характером. Ею легко управлять. По словам леди Теодоры, после эпизода с похищением Сесилия стала сама не своя и начала вести себя непоследовательно.

– Конечно, – пробормотала я, предпочитая не объяснять брату, что жестоко переученная левша сочетает в себе две личности – послушной благородной дочери и умной бунтарки с твердыми политическими убеждениями – и что было бы в высшей степени несправедливо заключить такую девушку в тюрьму брака по принуждению.

– Судя по тому, что я о ней слышал, – продолжил Шерлок, – боюсь, если я и доберусь до несчастной, она примет меня за преступника и именно тогда решит поднять шум.

Глупости. Впрочем, я и здесь воздержалась от замечаний – только спросила:

– Ты надеешься ее найти, хотя она может оказаться в любом уголке Лондона?

– Надежда здесь ни при чем. Я обязан ее отыскать, пускай даже она и примет меня за похитителя!

– Не примет. Покажи ей вот это. – Я выудила из саквояжа бумажный веер с розовыми перьями.

Шерлок издал странный звук, похожий на полуночный крик коростеля, и резко остановился:

– Это... это тот самый?..

– Нет, но точно такой же. – Я передала ему безделушку, которую раздобыла на Гиллиглейд. – Если ты покажешь его леди Сесилии, она поймет, что ты ей не враг.

Шерлок убрал веер в карман и поблагодарил меня, хоть в голосе его и сквозило сомнение:

– Уверен, с таким аксессуаром я буду выглядеть очаровательно.

Я закатила глаза:

– А что, есть более удачные идеи?

– Пока нет.

– У меня тоже.

Мы почти дошли до кеба, когда я замедлила шаг и сказала:

– Уверена, дальше ты справишься сам. Здесь мы с тобой попрощаемся.

Мне не хотелось выходить под свет газового фонаря, потому что там Шерлок мог увидеть все детали моей маскировки. Больше меня ничего не тревожило. Я напрочь забыла о том, что он мог схватить меня и силой запихнуть в кеб.

Как ни странно, о своих страхах я вспомнила лишь тогда, когда он убрал руку с моего плеча и отошел в сторону. Брат был выше меня и намного сильнее.

А еще – в моих глазах – он был очень красивым, и я залюбовалась тем, как отблески света играли на его острых чертах.

– Энола, как ты смотришь на то, чтобы поехать со мной и обсудить это дело за чашечкой чая?

Он заманивал меня, как паук заманивает муху в паутину. Нет, так думать нечестно: Шерлок Холмс дал слово и не стал бы меня обманывать – так почему бы не провести с ним час-другой?

Я ощутила странное покалывание в сердце, и внезапно меня озарило: я боялась не самого Шерлока, а своих теплых чувств к нему. Еще несколько часов в компании брата – и уйти окажется выше моих сил. А потом наступит утро, и меня поймают в паутину.

– В другой раз, спасибо, – чуть ли не с ужасом ответила я.

– Другого раза не будет. Свадьба через два дня.

О черт!

– Что?! – вскрикнула я и уже спокойнее добавила: – Где она пройдет?

– В том-то и дело. Я не знаю. – О вонючий черт! – Все, что удалось узнать от Бриджит – это что они намерены провести церемонию в тихой укромной часовне. – О черт с мозолями и наростами! – Уверена, что не поедешь со мной, Энола? – еще раз предложил Шерлок.

Меня все еще обуревали эмоции. Я энергично помотала головой:

– Мне надо подумать, побыть одной.

– Понимаю. Что ж, в таком случае мне остается только от души поблагодарить тебя за помощь. – Он протянул мне руку для рукопожатия.

Или для того, чтобы схватить меня? Неужели думал, что я такая наивная?

И все же мне не хотелось его оскорбить, и я взяла руку брата, облаченную в перчатку. Моя, прямо скажем, лапа была грязной и в крови – я стерла кожу на ладонях, когда карабкалась по стволу бука. Как только мне показалось, что рукопожатие затягивается, я ее отняла.

– Моя милая пугливая сестра, – насмешливо и как будто печально произнес Шерлок, – ты напоминаешь мне дикого пони с вересковых пустошей. Что ж – до встречи.

И он, прихрамывая, ушел.

Глава тринадцатая

Я избавлю любезного читателя от подробного пересказа дальнейших событий той ночи. Скажу лишь, что после того, как я проводила глазами кеб моего брата, на меня нахлынула волна неожиданных и сильных эмоций, словно внутри меня взорвался Везувий, и всю дорогу до Ист-Энда я безутешно рыдала, а оказавшись в своей постели, почувствовала себя настолько изможденной, что заснула сразу, как только голова моя коснулась подушки. А утром снова расплакалась и не смогла спуститься к завтраку. Смысла одеваться не было, и я осталась в ночной сорочке. Затем меня одолел внезапный страх: вдруг Шерлок проследил за мной до пансиона?! Я резко поднялась с кровати и, дрожа от ужаса, выглянула в окно. Шерлока там, разумеется, не было – к моему, как ни странно это прозвучит, разочарованию.

Бессвязные мысли носились в голове, словно перепуганные куропатки: ночная вылазка ни к чему не привела; я не могу спасти беззащитную леди Сесилию; не может прийти к ней на выручку и Шерлок с больной – надеюсь, все же не сломанной – ногой... Интересно, обратился ли он к доктору Ватсону, чтобы тот его осмотрел, и почему брат не взял Ватсона с собой, отправляясь к дому Мергансеров? И где злодеи держат бедную жертву? И где сейчас моя мать и не угрожает ли ей опасность?.. Не думай о маме! Успел ли Шерлок поговорить с Майкрофтом? Майкрофт, чтоб ему пусто было, не постесняется сообщить Шерлоку название «общественного места». Придется держаться как можно дальше от первой Общественной дамской комнаты Лондона и не надевать больше костюм ученой, в котором он меня видел. После каждой новой встречи с кем-либо из братьев у меня оставалось все меньше вариантов маскировки. Теперь я вынуждена была избавиться и от твидового костюма: Шерлок мог его запомнить. Мама оставила в Фернделл-холле свой твидовый костюм... нет, ну почему я опять думаю о маме?! Лучше бы моим законным опекуном был не Майкрофт, а Шерлок: мне казалось, что он проявлял ко мне больше понимания и сочувствия... Нет. Никому из них доверять нельзя.

Многое ли узнал обо мне Шерлок прошедшей ночью? Слишком многое; какая же я глупая, зачем провела с ним столько времени! Теперь ему было очевидно, что я держу при себе разные полезные вещицы, но видел ли он, где именно? Разглядел ли в темноте мою подозрительно пышную фигуру? Догадался ли о подкладках на грудь и бедра, о корсете? Помилуйте, мне что, опять искать себе новую личину?! Притвориться, например, гадалкой из цыганского табора, лишь бы обвести его вокруг пальца?

И при этом мне очень хотелось снова с ним увидеться. Прогуляться по мощенной булыжником лондонской мостовой, поболтать о том о сем.

Сколько вопросов крутилось у меня на языке! И почему я не задала их вчера! Слышал ли он вести из Фернделл-холла, нашего родового поместья, где мы оба выросли? Как дела у дворецкого Лэйна, у кухарки, миссис Лэйн, у их недалекого сына Дика, у более сообразительного колли Реджинальда? Как там деревенька Кайнфорд? Как поживают доктор Ватсон и миссис Ватсон, все ли хорошо у милой миссис Хадсон, хозяйки Шерлока, у которой он снимал комнаты, и с которой я имела удовольствие познакомиться в тот день, когда выкрала у брата свою брошюрку с шифрами? И, раз уж речь зашла о брошюрке – дорогой брат, что ты нашел в Фернделл-холле, когда осматривал мамину комнату? Что мама спрятала для меня за зеркалом?

У меня сжалось сердце, переживания тут же забылись, и в груди снова все закипело с удивительной силой, словно там извергался вулкан. Мой ум терзал один-единственный вопрос: оставила ли мама мне послание?

Казалось бы, вопрос совершенно непрактичный. Однако для меня в этот момент не было ничего важнее: я наконец осознала, почему так и не начала поиски мамы.

Почему не решалась с ней увидеться.

И какой дочерью я была: одержимой страхом.

Конечно, я понимала, что небезразлична матери, но сомневалась, захочет ли она меня видеть...

Не будь трусихой, Энола. Скажи это вслух. Или хотя бы про себя.

Глупо ли верить, что мама меня любит?

Но если она все же оставила записку в зеркале...

Весь день я мучилась этим вопросом, и он заполнил мой разум, поглотив все остальные мысли, как кипящая лава поглотила Помпеи. Откладывать больше не было сил. Меня будто жгло изнутри. Казалось, жизнь потеряет смысл, если я не получу хоть какой-нибудь весточки от матери.

* * *

Видите ли, десять месяцев назад, когда мама внезапно пропала на мой четырнадцатый день рождения, она оставила мне самодельную брошюрку с шифрами. Некоторые из них я разгадала, и они привели меня к небольшим тайникам вроде набалдашников на кровати и картинных рам, где я нашла приличную сумму денег, с помощью которых мне удалось избежать заточения в частном пансионе и уехать в Лондон. К сожалению, в первый же день в столице один головорез отобрал у меня брошюрку, а потом она попала в руки к Шерлоку. Я проникла к нему в квартиру и выкрала свое сокровище, но вскоре обнаружила, что брат оставил на страницах карандашные пометки. Как выяснилось, он раскусил орешек, оказавшийся мне не по зубам, – шифр на той странице, где мама нарисовала трехцветные фиалки:

Венчики трехцветных фиалок напоминали милые личики; возможно, именно поэтому одним из значений этого цветка было «мысли». Мама ласково называла их «анютиными глазками», а мне казалось, что они похожи на эльфиек с убранными в тугие пучки волосами. Два более темных лепестка наверху ассоциировались с высокой прической, а три светлых – с бледными изящными чертами этих мудрых древних существ. Если бы я не стала мудрить, когда увидела этот шифр, а всего лишь представила бы себе личики фиалок, то с легкостью прочла бы мамино послание и поняла, как оно зашифровано:

Если переписать буквы в три аккуратные строки, легко заметить, что они поделены на лепестки, как трехцветная фиалка – два, два и один, – только в последнем венчике их три: лицо эльфийки без изысканной прически. Если прочитать каждую группу из пяти лепестков по очереди, разгадать шифр не составит труда:

Мама спрятала что-то в дамском зеркальце или за коричневой бумагой, которая покрывала оборотную сторону настенного зеркала.

Сердечный покой Энола.

Что это – доброе пожелание? Или всего лишь очередная отсылка к анютиным глазкам? Ведь букет трехцветных фиалок – символ сердечного покоя.

Или мама не случайно выбрала именно фиалки? И этот шифр должен был привести меня к тому, чего я жаждала больше всего и чего так и не получила, – к письму от матери, которое содержало в себе объяснения, прощальные слова или даже – смею ли я надеяться – слова любви?

Я больше не хотела ждать; пора было выяснить, что там скрывалось.

Как только во мне забурлила решимость, слезы высохли на щеках, и я перестала мерить шагами комнату. Все еще в ночной сорочке и босая, я села в кресло, положила себе на колени дощечку для письма, смахнула с нее исписанные листы бумаги, взяла чистый и задумалась над тем, какое сообщение отправлю в колонку объявлений «Пэлл-Мэлл газетт».

Вот что я нацарапала:

Хм-м. Длинновато для послания, которое придется зашифровать.

К тому же мне не хотелось, чтобы Шерлок или Майкрофт его прочли – а они могли разгадать любой мой шифр.

Кроме одного:

Хризантема для меня обозначала маму, а с добротой на языке цветов ассоциировалась цинния, и сейчас мне пригодилась бы ее последняя буква: «Я». Из маргаритки – символа невинности – можно было взять восьмую букву, «Т». Из ландыша – «чистоты» – вторую, «А», а из василька – «простоты» – последнюю, «К». Получалось, что только самое начало послания – «Мама, я так» – выглядело следующим образом:

Нет, так дело не пойдет. Получится слишком длинно, заковыристо и – хоть я и старалась подбирать цветы только с одним значением – ненадежно: смысл может исказиться.

Я смяла бумажку и отбросила ее в сторону. Какое-то время я хмуро сверлила глазами пустой лист, пока не вспомнила, как написала мне в последний раз мама: простым английским языком, но с завуалированным смыслом.

После нескольких минут раздумий я улыбнулась и предприняла еще одну попытку:

 
Нарцисс цвел в воде,
Хризантема – в стекле.
Лиана так и не нашла.
Что Ирис принесла.
 

Отлично! Тоже своего рода загадка – просто чепуховое стихотворение о цветах. Нарциссом звали греческого юношу, который влюбился в себя, увидев свое отражение в воде, и которого боги превратили в цветок с таким же названием. Зеркала у него не было, но хризантема, то есть моя мама, мать, цвела в стекле – стекле зеркала. Лиана, разумеется, означала меня, и я не смогла найти ирис – цветок, получивший свое название в честь богини Ириды, по-гречески Ирис, которая переносила послания между Олимпом и Землей по радужному мосту. Мама должна была понять, что я имею в виду «послание в стекле».

На душе у меня стало на порядок легче, и я аккуратно переписала четверостишие на отдельные листки для «Пэлл-Мэлл газетт» и других газет, которые нравились маме. Я еще не умылась, не поела и не оделась, но можно будет отправить их дневной почтой: так письма с объявлениями быстрее попадут на Флит-стрит. Надо только наклеить марки.

В поисках марок я нетерпеливо отбросила в сторону листы, которые до этого смахнула на пол...

И вдруг кое-что попалось мне на глаза.

Список, который я составила... Позвольте, только вчера? А такое чувство, будто неделю назад.

На мгновение я застыла посреди комнаты подобно соляному столпу. А затем выкрикнула, в отчаянии заломив руки:

– Будь я проклята! Ну и дура!

Как можно было потратить все утро на бесплодные размышления?! Нет, пора возвращаться к расследованию.

Тем более что я наконец поняла, от кого можно узнать, где держат несчастную Сесилию.

Глава четырнадцатая

Мне следовало проявить величайшую осторожность – иными словами, выбрать наиболее изощренную маскировку, поскольку я намеревалась отправиться в крайне опасное место.

Туда, где меня могли узнать.

А вдруг я все же не сумею...

Никаких «а вдруг», Энола. Одевайся.

Сказать легче, чем сделать. Мне предстояло надеть на себя личину леди, для чего мне требовались тонкая нижняя рубашка из хорошей льняной ткани и такие же панталоны, чтобы корсет не слишком врезался в кожу; конечно, сам корсет из плотного хлопка и стальных пластин (разумеется, не слишком туго затянутый, но чтобы мог поддержать все мои подушечки и подкладки, которые дарили мне фигуру «песочные часы» и служили для хранения полезных вещиц и припасов); мягкий чехол на корсет; несколько шелковых нижних юбок; платье для прогулок – лазурное, с полутурнюром и с рюшами, дополненное легким жакетом – в таких дамы обычно ходят за покупками; шляпка в тон платью, носовой платочек с вышивкой, перчатки, гамаши на сапожки, собственно, мои лучшие сапожки и, само собой, зонтик. Весить все мое «обмундирование» будет фунтов пятнадцать, не меньше.

И это еще не все.

Я должна была стать не просто леди, а настоящей красавицей, чтобы никто и ни за что не узнал во мне Энолу.

Для этого следовало убрать волосы – еще одну деталь внешности, которую мне не повезло разделить с Шерлоком, поскольку выглядели они печально и тускло, напоминая по цвету сухую древесную кору, – на макушку и закрепить невидимками, а затем спрятать под пышным каштановым париком, к которому я уже приладила шляпку. На лоб должна была спадать кудрявая челка – de rigueur, необходимая деталь: ведь такую же челку носила принцесса Александра, – а на губы, щеки, веки и ресницы я вынуждена была как можно незаметнее нанести средства, порицаемые благородным обществом.

После долгих упражнений с кисточками и мазями, а также, вероятно, благодаря крови семьи Верне, текущей в моих венах, я наконец научилась – по крайней мере я на это надеюсь – накладывать макияж таким образам, что его принимали за естественную красоту.

Лишь на этом мои приготовления закончились.

К середине дня я так ничего и не поела, но времени на это не было, поскольку лучшая моя зацепка (на самом деле далеко не самая надежная, учитывая, что по Лондону ездит около двух тысяч наемных экипажей, а моя дурная голова не сумела удержать номер того, которой был мне нужен) требовала определенной точности: кебмены обычно держались одной и той же стоянки, и я собиралась начать поиски в том же месте и в то же время, где в последний раз видела экипаж, в котором увезли леди Сесилию.

Только один человек мог рассказать мне, где она: кебмен, который отвез ее и двух гарпий на торговую улицу, а затем, вероятно, доставил домой. И искать его следовало возле первой Общественной дамской комнаты Лондона на Оксфорд-стрит. В том самом месте, где, вот незадача, мой брат Майкрофт – вполне вероятно – искал меня.

«Не торопись, – напомнила я себе, спускаясь с подножки кеба, в котором прибыла на Оксфорд-стрит. – Переступай птичьими шажками. Верти в руках зонтик. Ты красивая леди в модном платье, приехала за покупками».

Так я грациозно плыла по тротуару подобно небесно-синему кораблю в лондонской буре из пыли и сажи. Солдаты, судомойки, конторские служащие и священнослужители, босой ребенок, ведущий за руку слепого попрошайку, однорукий старик с седой бородой и с крестом Виктории на груди, лохматая нищенка, продающая мозольные пластыри, обходительные джентльмены в цилиндрах, мальчишки-газетчики с красными высыпаниями на коже, девочка в обносках, охрипшая от вечных криков «Яблоки! Яблоки!», перемазанный в чернилах ученый с узкими сгорбленными, непропорциональными плечами и стопкой книжек в руках – через такую разномастную грязную толпу я продиралась, словно голубой цветок в поле темных маргариток.

Неспешно подплыв к стоянке наемных экипажей, я окинула их ряды надменным и ленивым взглядом – по крайней мере попыталась создать такое впечатление. Лица кебмена я не помнила, того, как выглядел экипаж, – тоже, поэтому было не ясно, как мне найти нужный кеб, тем более что все они выглядели примерно одинаково! По пути на Оксфорд-стрит я попыталась сделать карандашный набросок, но у меня получилось размытое пятно – если не считать лошади, которая вышла вполне неплохо, потому что лошадей я обожала: но разве я взяла в руки бумагу исключительно для того, чтобы написать портрет Черного красавчика, как вдохновленное книгой дитя? Позор, Энола! Разочарованная в самой себе, я надеялась, что хотя бы узнаю кеб, если увижу его на стоянке...

Слишком много «хотя бы, и «если бы», и «может быть»!

Ничего в рядах экипажей не показалось мне знакомым.

Зато на другой стороне улицы, прямо у меня на пути, стояли очень даже знакомые мне джентльмены: мои братья Майкрофт и Шерлок.

Со стыдом признаю, что, когда я их увидела, сердце мое забилось быстрее, по спине пробежали мурашки и я застыла в нерешительности.

А потом, как часто случалось в похожие минуты, в голове прозвучал голос матери: «Глупости. Ты и одна прекрасно справишься, Энола».

Эти до боли знакомые слова, которые она часто повторяла, заставили меня расправить плечи, собраться с силами и пойти дальше.

К счастью, Шерлок и Майкрофт были увлечены оживленной беседой и даже не смотрели в мою сторону. Они стояли ровно в том месте, где я не так давно встретила – и пнула – Майкрофта. Мой полный брат, одетый примерно так же, как и в день нашей последней встречи, явно никак не пострадал от моей атаки. А вот Шерлок, хоть и выглядел великолепно в своем безупречном городском костюме из тонкого черного сукна, заметно опирался на трость, и на правой ноге у него был не ботинок, а мягкая домашняя туфля.

Внимательно следя за своей походкой, я проплыла мимо – с гордо поднятой головой в аккуратно сдвинутой набок шляпке, вертя в руках зонтик и стараясь как можно сильнее выделяться в толпе, словно голубой маяк в ночном океане – быть прекрасной леди, которая мечтает, чтобы все вокруг бросали на нее восхищенные взгляды, – и таким образом оставаться незаметной для моих братьев. Какая ирония: чтобы избежать лишнего внимания, мне надо бросаться в глаза: но дело в том, что ни Шерлок, ни Майкрофт не проявляли интереса к самовлюбленным красавицам, одетым по последней моде.

Стратегия сработала. Когда я прошла мимо, они по привычке, словно роботы, дотронулись до полей шляп и как ни в чем не бывало продолжили разговор.

– ...не может так продолжаться, – напыщенно вещал Майкрофт. – Большая ошибка с твоей стороны, милый Шерлок, что ты так легко отпустил ее, позволив ей и дальше беспечно двигаться по неверному пути.

– Смею возразить, дорогой брат, – беспечной она не выглядела.

Вот как? Значит, он заметил мои метания. Впрочем, мне не суждено было узнать, к какому выводу пришел Шерлок, поскольку я пошла дальше по своему «неверному пути» и больше ничего не услышала. При этом я заставила себя сосредоточиться на стоящей передо мной задаче: поисках кеба, в котором увезли леди Сесилию.

Однако на стоянке мне не встретилось ни одного экипажа, который вызвал бы у меня хоть смутные воспоминания.

Я добралась до конца ряда, где мои братья не могли меня увидеть, остановилась, перевела дыхание и обернулась, чтобы еще раз окинуть взглядом всю стоянку. Это ни к чему не привело, кроме того, что я столкнулась нос к носу с запряженной в экипаж лошадью, которая робко смотрела на меня большими карими глазами. Послушной на вид, крупной рабочей лошадью саврасой масти. Давно никто не приветствовал меня с таким радушием, как она, и я невольно протянула к ней облаченную в шелковую перчатку руку и ласково похлопала кобылу по морде. Она одобрительно фыркнула, обдав меня пахнущим сеном дыханием, и наклонила голову, чтобы я могла погладить ее по челке.

Кебмен отложил свое чтение – иллюстрированный географический справочник – и с сомнением покосился на меня.

– Какая она у вас ласковая, – сказала я своим обычным голосом с аристократическим акцентом, радуясь, что не надо изображать никакой говор. – Очень спокойная. И послушная, да?

– Эт’ да, миледи, моя савраска работы не гнушается, да и ухаживать за ней лехко. – Тема лошадей явно была ему близка, и он доверительно подался ко мне. – Лучше ней никого у меня не было – и уж какая эт’ удача, какое сокровище для независимого-то работника вроде меня!

Он имел в виду, что и лошадь, и экипаж принадлежали ему и он трудится сам на себя, а не на компанию, и, несмотря на то что независимый кебмен оставлял себе все доходы, он сильно рисковал: плохая или слабая здоровьем лошадь могла его разорить. Я провела ладонью по черной гриве и кивнула:

– И она крепкая, как кирпич, да? Позволите спросить, как ее зовут?

– Конешно, миледи, она у меня кобыла здоровая, а звать ее Любимица.

Я расплылась в улыбке. Любимица тихо фыркнула и ткнулась носом в мою юбку – вероятно, в надежде, что в одном из карманов спрятано лакомство.

– У вас, миледи, осмелюсь заметить, шибко хорошо глаз на лошадей наметан, – добавил кебмен. – Так-то дамам обычно по нраву вычурные экипажи с норфолькскими рысаками.

– Да, я недавно видела один такой. – Эврика! Только сейчас, в блаженную минуту бездействия мой разум извлек из своих недр нужное воспоминание! – Громадный, четырехколесный, весь блестящий – так старательно его отполировали, – с нескрываемым, искренним осуждением доложила я. – Конь там был другой породы, но близкой к норфолкскому рысаку, задиристый, с высоко задранной головой, немного взмыленный, весь черный, но с белыми ногами, как у лошадей клейдесдальской породы...

– Как же, знаю я такова: бежит – хлаз не отведешь, ноги к ноздрям задирает. Уж больно много силенок лишних тратит, как по мне. Эт’ цыганская упряжка, а хозяин ее Пэдди Мерфи.

– Вот как! – Я напоследок ласково похлопала Любимицу по морде, забралась в экипаж и протянула кебмену горсть блестящих монет, чтобы предотвратить возможные вопросы и сомнения. – Вы могли бы доставить меня к этому Мерфи? Мне надо с ним поговорить.

* * *

– Об чем речь: помню я их, конешно, как сичас перед собой вижу, – уверенно заявил другой кебмен еще до того, как я закончила описывать хрупкую девушку в желто-зеленой юбке-колоколе и ее спутниц.

Хозяин Любимицы быстро нашел Пэдди Мерфи во дворе перед конюшней на Серпентин-роуд; тот сидел на тюке соломы с кружкой эля и предлагал остальным кебменам за скромную плату всего в один пенни посмотреть на некое загадочное чудо, которое он хранил в картонной коробке. Увидев меня, он поспешно убрал коробку, вскочил на ноги и приподнял кепку. Теперь он стоял передо мной, сжимая в руке шиллинг, который я ему дала, и с типичной ирландской словоохотливостью вещал:

– Может, потому, што энти старые кошелки – то бишь матроны, простите, миледи, – денех на проезд пожалели, а мотали меня туды-сюды чуть ли не до самого вечера.

– «Туды-сюды» – это куда конкретно? – уточнила я.

– Ну, в Лондоне ни одной даже самой захудалой лавки льняных тряпок не осталось, куды бы мы не заехали, это я точно вам скажу. С одной улицы на друхую, с одной на друхую... Они все в окошки заглядывали, заходили – ну то бишь одна из дам заходила, а вторая в кебе оставалась с той хилой бедняжкой, которой они всячески помыкали. К торговцам шелком тоже заезжали, и девчушку тогда брали с собой, а мне приходилось ждать их на улице, дороху захораживать, и кучера меня проклинали на чем свет стоит и к чертям посылали – вы уж извиняйте, миледи, а? И за посылкой какой-то ездили, тоже времени уйму заняло, и констебль на меня орал и хрозил, што права отымет, и уж за столько, сколько они мне заплатили...

Хозяин Любимицы стоял подле меня, вероятно считая себя моим сопровождающим и охранником, а я слушала кебмена с интересом и нарастающим нетерпением, которое, надеюсь, никак не проявлялось у меня на лице, поскольку торопить рассказчика-ирландца бессмысленно – но мне так хотелось наконец узнать: куда же в итоге уехала Сесилия Алистер?

– ...я бы не согласился так мотаться, вы уж меня извиняйте, если б знал, што меня ждет эдакая вот карусель, – продолжал Пэдди Мерфи. – Но ничего не поделаешь: девчушка-то еле ходила, бедное создание. Я им, конешно, не судья, но эти матроны не особенно добры к ней были, и даже я эт’ заметил, хотя мне вроде бы как не полахается.