Текст книги "Энола Холмс и загадка розового веера"

Автор книги: Нэнси Спрингер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 8 страниц)

Нэнси Спрингер
Энола Холмс и загадка розового веера

 

Март 1889

– Прошло больше восьми месяцев с тех пор, как девчонка пропала...

– У «девчонки» есть имя, любезный Майкрофт, – вмешался Шерлок, стараясь все же не грубить брату, к которому пришел в гости на ужин. Майкрофт, несмотря на свое затворничество, знал толк в гостеприимстве: он дождался, пока уберут тарелки с мясным пирогом под соусом из смородины, и лишь тогда завел разговор на болезненную тему – об их младшей сестре Эноле Холмс. – Энола. И, к сожалению, она не просто «пропала», – добавил Шерлок тихим, почти капризным голосом. – Она взбунтовалась и сбежала, а теперь успешно от нас скрывается.

– Однако это не все, чего она добилась, – хмуро ответил Майкрофт и, грузно приподнявшись со стула, потянулся за стеклянным графином.

Шерлок понял, что брат хочет сказать что-то важное, и молча дождался, пока Майкрофт наполнит бокалы превосходным напитком, благодаря которому их разговор казался более или менее терпимым. Они оба ослабили высокие накрахмаленные воротники и черные галстуки.

Потягивая вино, Майкрофт продолжил своим нудным, раздражающим голосом:

– За прошедшие восемь месяцев она нашла трех пропавших без вести человек и сдала в руки закона трех опасных преступников.

– Да, я в курсе, – признал Шерлок. – И что с того?

– Ты что, не понимаешь, какая тревожная вырисовывается картина?

– Не вижу в ней ничего тревожного. Это всего лишь совпадения. На дело маркиза Бэйзилвезерского она наткнулась случайно. А леди Сесилию Алистер встретила, когда раздавала нищим хлеб и теплую одежду в образе сестры милосердия. И...

– ...И имя похитителя узналось как-то само собой?

Шерлок опустил взгляд, не потрудившись ответить на едкое замечание Майкрофта.

– Я собирался добавить касательно исчезновения моего друга Ватсона: если бы он не был связан со мной – разве Энола взялась бы за его поиски?

– Откуда тебе знать, почему она пыталась отыскать Ватсона? Ты ведь до сих пор не знаешь, как она его нашла!

– Да, – кивнул Шерлок Холмс, – не знаю. – Отчасти благодаря хорошо выдержанному портвейну, согревающему душу, отчасти из-за определенных событий и того, как много прошло времени, детектива больше не огорчали и не тревожили мысли о сбежавшей сестре. – Не в первый раз она меня перехитрила, – чуть ли не с гордостью добавил он.

– Ну-ну! А какая, скажи на милость, ей будет польза от этой дерзости и хитрости, когда она вырастет?

– Полагаю, что никакая. Но не забывай, что Энола – дочь суфражистки, а яблочко от яблони недалеко падает. Впрочем, теперь я могу за нее не беспокоиться. Она вполне способна сама о себе позаботиться.

Майкрофт отмахнулся от его слов, будто от надоедливого насекомого:

– Не это главное. Меня страшит будущее девочки, а не ее непосредственное выживание. Что с ней станет через несколько лет? Ни один достойный джентльмен не обручится с дерзкой и независимой девушкой, которая к тому же интересуется преступным миром!

– Ей всего четырнадцать, Майкрофт, – терпеливо возразил Шерлок. – Она перестанет носить у груди кинжал, когда повзрослеет.

Майкрофт вскинул кустистые брови:

– Ты всерьез считаешь, что со временем она начнет соответствовать ожиданиям приличного общества? Ты, бунтарь, который отказался осваивать признанные профессии и изобрел свою собственную?! Ты, с твоим неслыханным образом жизни?!

Первый и единственный частный консультирующий детектив скептически покачал головой:

– Она женского пола, мой любезный Майкрофт, и ее природа диктует ей стремление к созданию домашнего очага, семьи, потомства. Стоит Эноле созреть, как она...

– Ха! Чушь! – ядовито выплюнул Майкрофт. – Не говори, что действительно веришь, что наша непослушная сестра найдет себе мужа и обоснуется в семейном гнездышке!

– А ты что, предполагаешь, что она надеется построить карьеру сыщика, который занимается поисками без вести пропавших и поимкой злодеев? – парировал Шерлок, слегка задетый тем, что его рассуждения окрестили «чушью».

– Вполне возможно.

– Ты правда думаешь, что она хочет открыть свою контору? Стать мне соперницей? – Он хмыкнул. Раздражение Шерлока улеглось: сейчас беседа казалась ему забавной.

– Я бы не удивился, – спокойно ответил Майкрофт.

– А потом скажешь, что она начнет курить сигары! – воскликнул Шерлок Холмс и от души рассмеялся. – Неужели ты забыл, что наша сестра – всего лишь одинокий, оставленный матерью ребенок? Она не способна так широко мыслить. Вздор, мой любезный Майкрофт, сущий вздор!

Глава первая

Пока что к доктору Рагостину обратились только крепкая и приземистая пожилая вдова, потерявшая своего декоративного песика; нервная леди, у которой пропал подаренный мужем рубин в форме сердца; и армейский генерал, который пожаловался на таинственное исчезновение своего драгоценного трофея с Крымской войны, а именно – изрешеченной пулями кости от ампутированной ноги с автографом военного врача, отрезавшего эту самую ногу.

Какие пустяки! Мне следовало бы заниматься тем, что действительно важно, – искать маму. Я знала, что она путешествует с цыганами, и обещала себе, что весной отправлюсь на ее поиски – не с целью осудить или сдать братьям, а чтобы воссоединиться с... с «ампутированным» членом семьи, скажем так.

Однако на дворе стоял май, а я и пальцем не пошевельнула, чтобы выяснить, где сейчас мама, и единственным моим оправданием были дела, которые удерживали меня в Лондоне.

Дела? Комнатная собачка, камень в огранке и кость?

«Клиенты есть клиенты», – строго сказала я себе. Разумеется, они не обязаны (и не могли) встречаться с блистательным (и воображаемым) доктором Рагостином лично. Вместо этого их принимала «мисс Лиана Месхол», верная помощница ученого. Именно она вернула благодарной вдове ее питомца – очаровательного кудрявого спаниеля, которого выкрала у печально известного дельца, торгующего крадеными породистыми собаками. Именно она отправила маленького слугу на липу за окном леди, чтобы он забрал из гнезда сороки пропавший рубин. (Конечно, я бы с легкостью и сама туда вскарабкалась, и, честное слово, мне даже хотелось немного полазать по деревьям, но кошмарные правила приличия не позволяли!) Что касается трофейной ноги генерала, Лиана Месхол напала на ее след, но в результате отвлеклась на другое, куда более заманчивое и, как выяснилось, срочное дело.

Неловко признавать, что судьбоносная встреча произошла в одном заведении на Оксфорд-стрит, которое часто посещали благородные дамы, когда прогуливались по дорогому торговому району, но о котором предпочитали не упоминать, – в первой Общественной дамской комнате Лондона.

Возможность воспользоваться сим великолепным новшеством, тактично признающим тот факт, что леди из хороших семей больше не проводят дни дома, в непосредственной близости от собственной уборной, оценивалась всего в пенни – и оно того стоило, когда приходила нужда (хотя за ту же сумму любой ребенок из Ист-Энда мог получить и хлеб, и молоко, и одно занятие по грамматике).

Необходимость оплачивать вход обеспечивала уверенность в том, что заведение будут посещать по большей части дамы благородные, даже если время от времени в него нет-нет да и заглянет трудолюбивая девушка из тех, что сами зарабатывают себе на жизнь, вроде Лианы Месхол с ее накладными кудрями и в модном, но дешевом платье, не сделанном на заказ, а купленном в магазине готовой одежды.

Однако в тот день я замаскировалась не под несколько вульгарную Лиану Месхол. Так вышло, что расследование привело меня в район Британского музея – куда, к сожалению, частенько захаживали оба моих брата, – и потому я переоделась в ученую даму: убрала свои тонкие волосы в скромный пучок и скрыла узкое землисто-бледное лицо за очками в оправе из черного дерева. Благодаря им мой довольно крупный нос казался не таким выдающимся, а на меня саму никто не обращал внимания, поскольку ни одна модная леди не позволила бы себе ходить в очках.

В платье из качественной, но темной и плотной шерстяной ткани, а также в подобающе невзрачной шляпке я зашла в Общественную дамскую комнату, чтобы немного отдохнуть и посидеть на коричневом кожаном диване в уютном зале, где пол и стены были выложены плиткой под мрамор и куда за мной не могли последовать ни Шерлок, ни Майкрофт.

День у меня тогда выдался напряженный – ученых женского пола мужская часть населения Лондона не жалует, – зато лишнего внимания я не привлекала: заглянуть в прохладный зал Общественной дамской комнаты и перевести дух в блаженной тени после утомительных походов по магазинам перед тем, как вернуться на пыльные и душные улицы, было делом обычным.

Прозвенел колокольчик, и служанка поспешила открыть дверь троице посетительниц. Они прошли совсем рядом со мной, поскольку я занимала диванчик у самого входа. Само собой, взгляда от газеты я не оторвала и, признаюсь, даже не проявила бы к ним никакого интереса, если бы не почувствовала в первую же секунду что-то неладное, а именно – сильное напряжение между всеми тремя.

Я слышала, как шуршат шелковые нижние юбки, и больше ничего. Дамы не разговаривали друг с другом.

Мне стало любопытно, в чем дело, и я подняла глаза (но не голову, поскольку разглядывать других в открытую в высшей степени некрасиво), однако по их спинам мало что можно было понять.

Две солидные дамы в богатых нарядах с длинными пышными юбками держались по бокам от более юной – стройной леди, одетой по последней парижской моде (в самом деле, тогда я впервые увидела «хромую» юбку не на манекене в универсальном магазине, а на живом человеке). Объемные банты лимонного цвета тянулись за подолом, будто шлейф, а саму желто-зеленую юбку более темного оттенка стягивал невидимый шнурок, создавая подобие второй талии на уровне колен. Остаток ткани топорщился во все стороны, образуя «колокол» в оборках, который полностью закрывал ступни; рюши на платье почти не шевелились при ходьбе, поскольку девушка могла шагнуть не более чем на десять дюймов. Я поморщилась, увидев, как она неловко ковыляет в этом безобразии: ведь в моих глазах ее худощавая фигура, хотя и не соответствовала идеалу – то есть не напоминала по форме песочные часы, – была очаровательна, и одеть ее в платье с громадной «хромой» юбкой было все равно что стянуть путами ноги оленя.

Здравый смысл часто становился жертвой моды – кринолины и турнюры тому пример, – но эта девушка, очевидно, совершенно потеряла голову, раз приобрела себе наряд, в котором положительно невозможно ходить!

Когда троица подошла ко входу во внутренний зал дамской комнаты, девушка остановилась.

– Идем, дитя, – приказала одна из матрон.

Обладательница «хромой» юбки-колокола ничего ей не ответила и в не самой изящной манере уселась в одно из кресел. Можно сказать, она прямо плюхнулась, чуть не потеряв равновесие, на темное кожаное сиденье в дальнем конце зала.

Когда девушка повернулась ко мне лицом, я чуть не ахнула от удивления – ведь она была мне знакома! Ошибки быть не могло – в памяти надежно отложились наши приключения, мои сестринские чувства к ней, необъятный ужас, охвативший меня, когда на нее напал душитель; ее умные, деликатные черты завораживали меня, словно пассы гипнотизера. Это была дочь баронета, левша, которую я однажды вызволила из рук лицемерного обманщика, – достопочтенная Сесилия Алистер.

Однако ее спутниц я не узнавала. Где же мать Сесилии, обворожительная леди Теодора?

Что до самой Сесилии... Когда я встретилась с ней впервые холодной зимней ночью, она предстала передо мной голодной, замерзшей оборванкой с потухшим взглядом, однако сейчас ее внешний вид внушал куда большую тревогу. Лицо совершенно осунулось, и его не покидало выражение отчаяния. Она смотрела на нависших над нею дам, поджав пухлые губы, стиснув зубы и нахмурив брови, и в глазах ее пылала непокорность.

– Извольте встать, юная леди, – произнесла одна из дам властным голосом, который выдавал в ней старшую родственницу – вероятно, бабушку или тетушку. – Вы идете с нами. – Она подхватила Сесилию за локоть, а вторая матрона взялась за девушку с другого бока.

К тому времени я уже наблюдала за ними в открытую, подняв голову. К счастью, обе гарпии смотрели в другую сторону – все их внимание было сосредоточено на шестнадцатилетней девушке, не желающей вставать с кресла.

– Вы меня не заставите, – проговорила Сесилия низким голосом и еще глубже утонула в мягких подушках, смяв желто-зеленые украшения на платье. Она опустила голову и так вжалась в кресло, что матронам пришлось бы приложить все силы, чтобы ее оттуда вытянуть. Конечно, леди Сесилия не сдалась бы без боя и наверняка оказала бы значительное сопротивление, однако я не сомневалась, что ее спутниц останавливало вовсе не это, а присутствие посторонних – то есть мое: они встревоженно огляделись по сторонам, очевидно проверяя, есть ли поблизости лишние свидетели.

Я поспешно опустила взгляд на свою газету, но матрон было не так легко обвести вокруг пальца.

– Что ж, – сухо произнесла одна из них, – полагаю, мы вынуждены ходить по очереди.

– Ты иди первой, – ответила вторая. – Я останусь с ней.

Первая удалилась в основное помещение уборной, и когда дверь за ней захлопнулась, я снова подняла взгляд. Вторая дама сидела в кресле возле Сесилии, и ровно в ту секунду, когда ее внимание отвлекли шторы из тяжелой шелковой ткани, леди Сесилия вскинула подбородок и, подобно узнику, который хватается за любую возможность сбежать, посмотрела прямо на меня. И моментально меня узнала. Даже несмотря на то что мы встречались лишь однажды – в ту роковую ночь, когда ее чуть не погубил лицемерный душитель, – она поняла, кто я. Наши взгляды внезапно встретились – и показалось, будто некто невидимый хлестнул по воздуху плетью и во все стороны с треском разлетелись искры. Сесилия тут же опустила голову – несомненно, надеясь скрыть от надсмотрщицы свои округлившиеся глаза.

Я, в свою очередь, уставилась в газету, гадая, запомнила ли леди Сесилия мое имя, которое я столь необдуманно и неосмотрительно ей раскрыла: Энола Холмс.

К этой несчастной девушке, дочери баронета с раздвоением личности, художнице-левше, сочувствующей бедным и с удивительным мастерством запечатлевшей их незавидную долю углем на бумаге, печальному гению, вынужденному носить маску покладистой правши перед благородным обществом, я относилась как к сестре. Однако я знала о ней куда больше, чем она обо мне; должно быть, в ту кошмарную ночь я представилась ей чуть ли не призраком, загадочной незнакомкой в черном балахоне, и, встретившись со мной при свете дня, она не могла поверить своим глазам. Какой бы ни была постигшая ее беда, леди Сесилия, вероятно, надеялась, что я помогу ей и на этот раз.

Что же ее терзало? Я отложила газету, сделав вид, будто она мне наскучила, и задумалась над тем, что могли означать отчаяние в темных глазах Сесилии, ее бледное и изможденное лицо и потерявшие блеск золотисто-каштановые волосы, убранные под простенькую соломенную шляпку-канотье.

Я вновь украдкой на нее взглянула и обнаружила, что она взяла в руку веер. Причем веер крайне любопытный, пошлого конфетно-розового цвета, который никак не сочетался с лимонно-желтыми бантами, лаймово-зеленой юбкой, кремовыми лайковыми перчатками и бежевыми сапожками. Мало того – в то время как дорогая новая юбка была сшита из тонкой, изысканной шелковой ткани, мягкой, как сливочное масло, веер был изготовлен из простой бумаги, приклеенной к непримечательным деревянным пластинам, и украшен скучными розовыми перьями.

Надзирательница неодобрительно покосилась на веер и проворчала:

– Боюсь, мне никогда не понять, почему ты так настаиваешь на том, чтобы таскать с собой это уродство, когда у тебя есть чудесный веер, который я тебе подарила. Кремовый шелковый экран, пластины из слоновой кости с вырезанными на них узорами, накладка из игольного кружева – неужели ты про него забыла?

Не удостоив ее ответом, леди Сесилия раскрыла свой розовый веер и принялась им обмахиваться. Я обратила внимание, что она держит его левой рукой – важная деталь: все же она предпочла быть собой и не поддаваться требованиям общества. Кроме того, веер слегка загораживал лицо девушки от сидящей рядом гарпии, хотя это был и очень хрупкий барьер. Прикрывшись им, леди Сесилия снова встретилась со мной глазами – и в тот же момент как будто случайно постучала веером по лбу.

Я сразу поняла, что это значит «Будьте внимательнее. За нами наблюдают».

Язык вееров изобрели юные влюбленные, чтобы переговариваться под строгим присмотром своих покровителей, и хотя у меня в жизни еще не было – да и не ожидалось – любовных приключений, в дни невинного детства в Фернделл-холле, когда мы жили там с матерью, она обучала меня этому языку и он удивительным образом меня завораживал.

Я тяжело вздохнула, как будто от духоты и от усталости, и потянулась достать из большого кармана под верхним платьем свой собственный веер, который носила с собой не ради красоты и не ради заигрываний, а исключительно для того, чтобы обмахиваться им в жару. Он был непримечательным, но приятным глазу, с экраном из коричневого батиста. Я раскрыла его достаточно широко – более чем наполовину, – чтобы показать свои дружеские намерения.

Тут вернулась первая дама, и вторая поднялась с кресла, чтобы, в свою очередь, отправиться в уборную. Леди Сесилия воспользовалась моментом и принялась возбужденно обмахиваться веером, что означало тревогу и напряжение.

Я же коснулась веером правой щеки, говоря тем самым, что да, я понимаю: что-то не так.

– Пользуйся правой рукой, – строго приказала первая гарпия, усаживаясь в кресло. – И убери, ради бога, эту нелепую игрушку.

Сесилия замерла, но не подчинилась.

– Убери, я сказала, – повторила ее... поработительница? Похоже, именно такую роль играла жестокая дама.

– Нет, – ответила леди Сесилия. – Он меня развлекает.

– Нет?! – угрожающим голосом переспросила дама, но тут же сменила тон: – Что ж, хорошо, в этом я могу тебе уступить – но только в этом!

Она продолжила мрачно о чем-то вещать, но так тихо, что я ничего не могла расслышать. Ее широкая талия была нещадно затянута в корсет, из-за чего дама почти не могла пошевелиться и сидела так, словно в спину ей вставили железный штырь; я видела только ее профиль, и хотя со стороны казалось, будто я лениво обмахиваюсь веером, на самом деле каждая клеточка моего тела была напряжена до предела, как у охотничьей собаки, напавшей на след. Я внимательно изучала строгую покровительницу леди Сесилии, стараясь запечатлеть в памяти ее лицо, и внезапно осознала, как мало она отличается от той, второй; у обеих были на удивление изящные черты, которые странно выглядели на их раздобревших лицах: изогнутые аккуратные брови, миниатюрные курносые носы, тонкие губы. В самом деле, они были настолько похожи, что в них можно было заподозрить сестер-близнецов. Единственным отличием, которое мне удалось заметить, была легкая седина, едва тронувшая спрятанные под шляпкой волосы – шляпкой, к слову, настолько перекрученной, что желтые цветки кандыка сбились не над, а под ее полями.

– ...даже если на это уйдет весь день... – Она повысила голос, видимо, разгорячившись. – Тебе необходимо платье в приданое, и мы его найдем.

– Вы не заставите меня его надеть, – отозвалась леди Сесилия.

– Это мы еще посмотрим. Идем, – добавила она, когда вторая матрона вышла в зал и приподняла зонтик, показывая, что готова выдвигаться.

Сесилия молча встала и поднесла раскрытый веер к лицу. Подобный жест предназначался для ободрения застенчивого ухажера и переводился как «Подойдите же ко мне!». Однако при нынешних обстоятельствах розовый веер, едва прикрывающий темные глаза, взирающие на меня с мольбой, означал... что?

Не оставляйте меня.

Помогите.

«С радостью», – подумала я и снова коснулась веером правой щеки, выражая согласие. Вот только чем я могла ей помочь?

Спасите меня.

От чего?

– Убери же наконец эту безделушку!

Сесилия опустила руку с веером, а гарпии снова взяли ее в тиски и повели к выходу. Я сидела у двери, с сонным видом обмахиваясь веером, но сердце тревожно колотилось.

Сесилия взяла веер за петельку на рукоятке и накрутила ее на палец – очередной сигнал об опасности: «Будьте осторожны. За нами наблюдают».

То есть она просила меня не подавать виду, что мне небезразлична ее судьба. Я отстраненно уставилась на уродливый натюрморт в позолоченной рамке, висящий на стене напротив, а про себя подумала, что вот сейчас они выйдут, а я последую за ними и выясню, куда...

Вдруг раздался глухой звук удара, и боковым зрением я заметила зеленое пятно – это леди Сесилия споткнулась о подол своей нелепой юбки и чуть не рухнула прямо на меня. Хмурые надзирательницы тут же ее подхватили и вывели на улицу, даже не извинившись.

Если бы они удостоили меня хоть взглядом, то, возможно, увидели бы, что бумажный розовый веер остался лежать подле меня на диване.