Текст книги "Энола Холмс и загадка розового веера"

Автор книги: Нэнси Спрингер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 8 страниц)

Глава седьмая

Ох.

Сама виконтесса?!

О нет. Мне невыносимо захотелось спастись бегством, как будто уже не было сомнений, что она знает... нет, быть не может... значит, непременно узнает... поймет, что я вовсе не из «Вуменс газетт» и сую свой значительных размеров нос в ее дела. Догадается, что ко мне попал тот самый розовый веер...

Все эти тревожные мысли звенели у меня в голове, пока я поднималась по лестнице вслед за дворецким. В такие моменты я всегда благодарила судьбу за то, что мой отец был логиком и что я училась по его книгам, поскольку это позволяло мне делать следующие заключения:

Дано: Виконтесса Инглторп посетила Общественную дамскую комнату в то же время, что и я.

Допущение: Она меня узнает.

Заключение: Неубедительно.

Сомнительное допущение: Она обратила на меня внимание и запомнила мое лицо.

Допущение: Она поймет, что я НЕ репортер из «Вуменс газетт».

Заключение: Допущение ошибочно, так как журналистки тоже могут пользоваться общественной уборной.

Только мне удалось себя успокоить – и в то же время подняться на верхнюю ступеньку, – как внизу с грохотом распахнулась дверь и раздался громкий рев:

– Ха-ха!

Я подпрыгнула на месте и пискнула, как загнанный в угол кролик: ведь это был голос жуткого хозяина мастифа за врытой в землю оградой!

«Невозможно!» – возразил голос разума. По какой причине...

– Ха-ха! Вот мы и здесь!

Дворецкий выглядел не менее изумленным, чем я, – настолько, насколько вообще может выглядеть изумленным дворецкий с непроницаемым лицом.

– Прошу прощения, мисс, – сказал он и пошел обратно на первый этаж – проверить, в чем дело, а я осталась наблюдать за происходящим, перегнувшись через перила.

– Забегайте! Ха-ха! Можете таращиться на все сколько душе угодно, оборванки!

Я не могла поверить своим глазам: это и правда был тот самый здоровяк, который обещал оставить меня гнить в канаве. В камзоле, с пластроном, в угольно-черных бриджах и кремовых гетрах, с ухмылкой на грозном лице, которую явно выдавил из себя с трудом и считал улыбкой, он вел за собой, что было совершенно неожиданно, целый выводок сироток, разбившихся по парам, – девочек в уродливых коричневых передниках в клетку, настолько коротко остриженных (во избежание заражения вшами), что их легко было принять за мальчишек, даже несмотря на чепцы с оборками.

Дворецкий подошел к Господину Ха-ха, как я про себя его прозвала, с мрачным видом поклонился и что-то пробормотал.

– Да просто хотелось порадовать маленьких попрошаек, ха-ха! – проревел в ответ здоровяк. Я с невольным восхищением отметила, как покраснела его лысеющая голова, и мысленно сравнила ее с помидором. – Какие-то возражения?

Вероятно, он прочел в почтительной манере дворецкого скрытый вопрос и сомнение в том, что сейчас подходящее время устраивать сироткам экскурсию по чужому дому.

– Ничего не трогайте, – приказала дама средних лет, замыкающая процессию, – в ней сразу узнавалась матрона из сиротского приюта: не только по строгому коричневому платью и еще более строгому тону, но и по типичному для дам подобной профессии чепцу, совершенно безумному и не похожему ни на какой другой – напоминающему вывернутый наизнанку тюльпан из накрахмаленного белого хлопка, обшитый рюшами. Мне сразу захотелось нарисовать ее в виде коричневого маяка с округлым белым фонарем на верхушке.

– Прикажете доложить виконтессе? – спросил дворецкий. Только прозвучало это не как вопрос, а как предупреждение.

– Нет, зачем же? Я всего-то хочу показать малышкам, что их ждет, ха-ха! Если они пойдут работать прислугой в мой дом, ха-ха!

Неслыханное заявление – учитывая, что дом принадлежал вовсе не ему, и это было видно по тому, как держал себя с ним дворецкий. Суровый ухмыляющийся здоровяк, больше похожий на мастифа, чем на человека, прогремел:

– За мной, нищенки! – И двинулся вперед.

Сиротки медленно последовали за ним, крепко держась за руки и прижимаясь друг к другу, а на их лицах был написан не меньший ужас, чем я испытывала в эту минуту. Подгоняемые наставницей, они скрылись под лестницей, на которой я стояла, и исчезли из виду. И хотя я прекрасно понимала, что Господин Ха-ха меня не видел – а даже если бы увидел, то не узнал бы, – сердце мое колотилось в груди и, несмотря на то что леди никогда не потеют и даже не преют, моя кожа в ту минуту, как говорится, «блестела».

Дворецкий вернулся ко мне с таким безупречно непроницаемым выражением лица, что я не осмелилась спросить, кто этот загадочный господин. Честно говоря, я не смела и рта открыть.

Я с трудом заставила себя отпустить перила лестницы, в которые вцепилась так, словно от этого зависела моя жизнь. В ледяной тишине меня проводили к двери. Дворецкий открыл ее и объявил:

– Мисс... м-м... журналист, о которой я вам докладывал, миледи.

Видимо, он пока не собирался сообщать о внезапном вторжении – по крайней мере в моем присутствии.

– Да. Разумеется. – Виконтесса махнула мне рукой, чтобы я вошла, но даже не удостоила меня взглядом, за что я была ей очень благодарна; можно было наконец спокойно вздохнуть и взять себя в руки. Присесть ее светлость, само собой, мне не предложила: очевидно, что простая журналистка не станет задерживаться надолго. Не стала она и ждать, пока я начну задавать вопросы, от меня требовалось только слушать и записывать.

– Вы должны взглянуть на мой наряд с розового чаепития, – объявила она.

Из гардеробной тут же появилась горничная с конфетно-розовым одеянием в руках.

– Это платье от Уорта, – сообщила виконтесса и принялась зачитывать вслух из каталога: – «Этот изысканный наряд для чаепития сшит из тончайшей тафты с цветочным узором и элегантным гофрированием, отделан...» Записывайте! Я хочу, чтобы вы передали все в точности.

Я послушно принялась выводить закорючки, поглядывая при этом на домашнее платье виконтессы, которое заслуживало не менее изощренного описания; честное слово, в таком великолепном наряде не стыдно было бы предстать перед самой королевой. Очевидно, эта дама метила на порядок выше головы.

– «...отделан у выреза рюшами из сатина и жемчугом и покрыт слоем воздушного белого тюля, а по лифу тянется двойная полоса редкого розового жемчуга, которая продолжается на правой стороне юбки, где скрепляется застежкой из розового золота, вдохновленной сивиллами Микеланджело с фресок Сикстинской капеллы...» Вы все успели записать?

– Да, миледи, – соврала я. – Можно узнать, кто присутствовал на чаепитии, миледи?

Мне уже была известна личность одной из гарпий, сопровождавших в тот день леди Сесилию, – осталось выяснить, как звали вторую. Я надеялась, что список гостей прольет свет на эту тайну.

– О да, разумеется, вот список. Само собой, на вечере была графиня Вудкрок. – Она произнесла это так небрежно, что я сразу поняла – виконтесса особенно гордилась тем, что ей удалось заманить к себе эту персону. – Леди Дина Вудкрок; граф Таддеус, к сожалению, прийти не смог. Кроме того, нас почтили своим присутствием три дочери графа Тростлбайна, леди Эрменгарда, Эрментруда и Эрменина Кроуэ в сопровождении...

Далее последовало долгое и утомительное перечисление, и я начала бояться, что запутаюсь во всех этих титулах и именах.

– ...и баронесса Мергансер. Леди Акилла Мергансер. Это, видите ли, моя сестра.

– О, вот как? – переспросила я с неподдельным интересом: не выглядит ли случайно эта сестра точно так же, как сама виконтесса? Возможно ли, что леди Акилла Мергансер и есть вторая...

– Да. Боюсь, Акилла выбрала себе супруга ниже ее по положению, – сказала виконтесса, что было заносчивой чушью: барон ничем не хуже и не лучше виконта. – Ее супруг не пришел на чаепитие, однако она привела с собой сына, Брамуэлла, и его невесту – достопочтенную Сесилию Алистер.

Да! О да! Если одной из людоедок-надзирательниц была виконтесса Инглторп, то вторая, несомненно, – ее сестра Акилла, чей сын по имени Брамуэлл намеревался жениться на несчастной леди Сесилии. Едва скрывая свое волнение и поспешно записывая в блокнот имена, я пробормотала:

– Уверена, леди крайне очаровательна.

– Могла бы быть, если бы захотела. Девушка очень избалованная и, боюсь, еще совсем ребенок в душе.

Похоже, мое любопытство положило конец словоохотливости виконтессы, поскольку она резко повернулась ко мне спиной; я обратила внимание на явный признак слишком частой езды в дамском седле: правая ягодица была заметно выше левой. Я еле сдержала улыбку.

Виконтесса махнула мне рукой:

– Это все.

– Как скажете, миледи. – Очень важно не выходить из роли; я постаралась изобразить реверанс. – Спасибо, миледи.

Дворецкий ждал меня у двери, вытянувшись по струнке, будто военный. Я мысленно задалась вопросом, ушли или нет явно не приглашенные сиротки, но не стала о них упоминать, потому что у меня была одна просьба. Когда мы спустились на первый этаж, я обратилась к дворецкому и уточнила, можно ли мне снова переговорить с экономкой.

– Недолго, только чтобы поблагодарить ее за помощь, – масляным голосом произнесла я.

Дворецкий принял мою просьбу с надменным безразличием. Минуту спустя я уже сидела в помещении для слуг вместе с приветливой Доусон. Она с удовольствием обсудила со мной гостей розового чаепития – в гораздо больших подробностях, нежели ее хозяйка.

Я избавлю любезного читателя от незначительных сплетен, которые неизбежно предшествовали тому, что мне было действительно важно узнать. Несколько минут я внимательно выслушивала то, что экономка сообщала мне «по секрету», и лишь затем изобразила интерес к отношениям виконтессы Отелии и ее сестры леди Акиллы.

– О да, – с готовностью ответила добрая экономка, – они похожи как две капли воды.

«Эврика!» – подумала я. Как я и предполагала, в Общественной дамской комнате леди Сесилию сопровождали именно баронесса Акилла и виконтесса Отелия.

Бедная моя левша! Я чуть не поежилась от страха за нее: если не помешать Брамуэллу Мергансеру жениться на леди Сесилии, эта «очаровательная» дама станет ее свекровью!

Конечно, мне хотелось узнать о заявленной свадьбе как можно больше, но расспрашивать экономку нужно было очень осторожно, чтобы не возбудить лишних подозрений: даже самые болтливые слуги преданы своим хозяевам. Я откинулась на спинку стула и задала самый естественный и ожидаемый вопрос об Отелии и Акилле:

– У них много детей?

Для низших слоев населения плодовитость – досадная помеха, но в глазах дворянства, вдохновленного примером королевы Виктории, матери девяти детей, многодетные семьи – образец добродетели.

– К сожалению, у миледи нет живых потомков, – ответила Доусон с сочувствием и в то же время едва заметным ликованием по поводу того, что не только у простых людей дети гибнут от сыпного тифа и подобных болезней. – А из пяти малышей баронессы Акиллы только Брамуэлл дожил до совершеннолетия. Боюсь, она уж слишком окружает его заботой, – добавила экономка, наливая нам в чашки еще чаю.

Я надеялась, что своим видом никак не показала волнение, сравнимое с возбуждением напавшей на след гончей.

– Вот как? Сколько ему сейчас?

– Под тридцать, а он до сих пор не переехал от матери и сам ничем не занимается. Видимо, так всю жизнь и проживет – ведь он скоро женится.

– Да, понимаю! – Мой интерес был вполне закономерным и как будто невинным. – А кто его невеста достопочтенная Сесилия Алистер?

– Двоюродная сестра. Ее отец, Юстас Алистер – брат леди Акиллы, ну и, само собой, леди Отелии.

Боже мой! Какая мерзость! С точки зрения общества в таком союзе не было ничего гнусного, и для аристократов браки двоюродных братьев и сестер до сих пор оставались делом обычным, поскольку сохраняли чистоту крови. Вот только, если верить Томасу Мальтусу, из-за этого каждое поколение было уродливее предыдущего.

Да, это вполне в духе сэра Юстаса – выдать родную дочь за сына сестры. Когда леди Сесилию похитили, он тревожился не за ее жизнь и здоровье, а за свою репутацию. А после того как она вернулась, наверняка видел в ней не жертву, а опозоренную девушку. Чувства самой Сесилии его не волновали. Он боялся еще сильнее запятнать свое имя и потому сговорился с сестрой, чтобы сбыть Сесилию с рук, не представляя ее ко двору. Интересно, сколько он заплатил Мергансерам?

Доусон ждала моей реакции.

– М-м... хорошая партия, – ответила я.

– Да, вы правы, очень хорошая.

Все это время я откладывала любопытный, но неделикатный вопрос: кем был тот Господин Ха-ха. Судя по его одежде – вероятно, джентльменом, быть может даже титулованным, как-то связанным с леди Отелией.

– А это случайно не сэр Юстас так любезно сопроводил сирот?.. – спросила я, прекрасно понимая, что это не он. Однако на этом я исчерпала лимиты болтливости Доусон.

– Нет-нет, – вежливо, но с явным неудовольствием произнесла она, – это был не сэр Юстас, а что касается этих возмутительных простолюдинок, которых привели сюда без предупреждения... Впрочем, это не мое дело. Надеюсь, вы меня простите.

Глава восьмая

В контору «доктора Рагостина» я вернулась в растрепанных чувствах. Несчастная леди Сесилия, бедная моя левша! Должно быть, ей казалось, будто весь мир обернулся против нее в стремлении сломить ее дух. Я знала, каково это – находиться в полной зависимости от родственников или опекунов, которые требуют от девушки полной покорности. Меня спасла хитрость матери.

А как спасти леди Сесилию?

Я зажгла газовые лампы и сразу направилась к книжным полкам за изданием «Бойлса», моего главного справочника по аристократии. Настроение у меня было плохое, потому что обед я пропустила и из чистого упрямства решила не возвращаться домой на ужин: мне хотелось скорее прочитать про Инглторпов и Мергансеров, а от них перейти и к другим фамилиям, чтобы собрать полную картину событий.

Отец Юстаса, Акиллы и Отелии сэр Дориан Алистер, как выяснилось, был всего лишь баронетом: не лордом и даже не пэром. Мало того – его средства не соответствовали его амбициям. Однако сэр Дориан с супругой успешно представили ко двору своих дочерей, и Отелия с Акиллой оказались достаточно привлекательны и очаровательны (во что мне верилось с трудом), чтобы удачно выйти замуж. Юстасу тоже повезло – он женился на леди Теодоре.

Больше справочник ничего мне не дал, но я встречалась с леди Теодорой и поэтому догадывалась, что их с сэром Юстасом дети, к счастью, больше пошли в мать, чем в отца.

Я знала, что леди Сесилия презирала отца за его отношение к благотворительности (он никому не подал бы милостыни), обществу (он видел в людях только выгоду и связи) и женщинам (он считал, что они должны беспрекословно подчиняться мужчинам).

Интересно, насколько двоюродный брат леди Сесилии, за которого ее вынуждали выйти замуж, был схож в мировоззрении с сэром Юстасом?

Как же несправедливо, что столь добрая, умная, мягкосердечная девушка – Сесилия не пожалела бы отдать нищей попрошайке свою обувь – родилась в семье такого мерзавца, как сэр Юстас, попала в сети лукавого похитителя, а теперь еще и оказалась заперта в комнате без еды и, возможно, воды... И где?

В «Бойлсе» был указан лондонский адрес умным начать поиски оттуда. Немедленно.

Если я хотела успеть добраться до особняка Мергансеров до заката, то о том, чтобы сменить маскировку, не могло быть и речи, и я твердо сказала себе, что прекрасно обойдусь и твидовым костюмом. Он был достаточно темным, как и мои серые чулки и коричневые сапожки. Только белый воротничок мог привлечь ко мне лишнее внимание, но если потребуется, его будет несложно снять. Поэтому я убедила себя остаться в образе журналистки и задержалась в конторе лишь на несколько минут – чтобы набить небольшой саквояж полезными вещицами.

Размахивая своей дорожной сумкой, я вышла на улицу и поймала четырехколесный экипаж.

– Оакли-стрит, – сказала я кебмену. – А там пусть лошадь перейдет на шаг.

Он озвучил цену, от которой я невольно поморщилась, но все же напомнила себе, что из кеба я смогу наблюдать за поместьем, сама оставаясь незаметной для посторонних глаз.

Что оказалось очень кстати, поскольку, когда я увидела дом Мергансеров, челюсть у меня отвисла чуть ли не до самого воротничка с оборками.

Неужели перепутала адрес? Нет, номер дома был указан на воротном столбе железной ограды с зубцами, которая окружала увитое плющом здание, стоящее в тени буков, роняющих с длинных ветвей красновато-коричневые листья. Да, там росли буки... но может, меня подводит память? Хорошо бы. Через несколько кварталов я попросила кучера остановиться, повернуть назад и еще раз медленно проехать мимо того дома.

Чтобы я еще раз на него взглянула.

К сожалению, повторный осмотр лишь подтвердил мои опасения: лондонский особняк барона Мергансера – невыносимо уродливое «готическое» здание с щипцовой крышей, наверняка украшенной горгульями, – был один в один тем же домом, на заднем дворе которого я в образе сборщицы мусора видела жуткого здоровяка, кровожадного мастифа и необычную ограду, врытую в землю.

После этого открытия и учитывая сегодняшнее пугающее происшествие в доме виконтессы Инглторп, куда Господин Ха-ха нагло и без предупреждения впустил сироток, а также его дорогую одежду и властное поведение, я наконец поняла, кем он является на самом деле. Все это не могло быть простой случайностью.

Пока я все это обдумывала, я почувствовала сильную усталость, и мне отчаянно захотелось вернуться домой и отдохнуть.

Вместо этого я попросила кебмена отвезти меня к Ковент-Гардену и вышла на оживленном углу. Хотя у меня не было аппетита, я купила у уличного торговца печенье и лимонад и быстро перекусила, размышляя при этом, как быть дальше.

Немного побродив по улице, я нашла лавку мясника и приобрела у него большую бульонную кость, на которой оставалось довольно много аппетитного мяса и жира.

Обернув кость в коричневую бумагу, я спрятала ее в саквояж. Она поможет мне отвлечь мастифа, пока я перелезаю через ограду.

Что касается «ха-ха» – что ж, я уже усвоила этот урок несколько недель назад, когда решила залезть по отвесной стене дома и раз пять чудом не сорвалась вниз, прежде чем добралась до крыши, находиться на которой оказалось ничуть не безопаснее и с которой я затем упала на крышу теплицы, пробив стекло, – впрочем, сейчас не об этом. После той переделки, из которой мне повезло выйти целой и невредимой (нескольких синяков и царапин не считается), я купила длинную крепкую веревку и пообещала себе не выходить без нее ночью из дома. И сейчас она, аккуратно свернутая в моток, лежала в моем саквояже рядом с суповой костью.

Я наверняка придумаю, как с ее помощью перебраться через канаву.

А потом – я строила план на ходу, направляясь к станции метро, где собиралась сесть на поезд до рокового пункта назначения, – а потом останется только прокрасться в дом незамеченной, отыскать леди Сесилию, вызволить ее из запертой комнаты и забрать с собой.

Лишь бы все удалось.

* * *

Многим позже, когда все приличные люди уже легли спать, в окнах погас свет, а на улицах не осталось никого, кроме неспешно патрулирующего район констебля, я подошла к нужной мне ограде из кованого железа – на этот раз со стороны каретного сарая. Там я достала из обертки суповую кость и бросила в щель между прутьями. Она упала ровно там, где надо – перед собачьей будкой. Я предполагала, что пес тут же выскочит, гавкнет раз-другой и, увидев лакомство, примется его грызть.

Однако мастиф не залаял, и его нигде не было видно. Газовый рожок над дверью горел, как и в прошлый раз – пустая трата денег! – и я все ждала, когда пес появится из теней.

Он не появлялся.

Хм-м.

Неужели крепко спит в своем логове?

Я не верила такой удаче, но откладывать свой план не собиралась. На цыпочках добравшись до угла за каретным сараем, куда не попадало ни крупицы света, я повесила саквояж через плечо, подвязала юбку выше колен и перелезла через ограду.

Никакой конюх на меня не закричал. Никакой пес не залаял. Никто не поднял никакой тревоги.

Тишина не усыпляла мою бдительность, а, напротив, вселяла в душу страх. Слишком уж хорошо все складывалось. Как будто меня заманивали в ловушку.

Однако выбора не было: я не могла бросить леди Сесилию в беде.

Оставалось только придумать, как перебраться через «ха-ха».

Прежде чем выйти из тени, я опустилась на землю – благодаря проведенному за городом детству я знала, что так поступают браконьеры, чтобы их не заметили в открытом пространстве на запретной территории, – и подползла к краю канавы, прислушиваясь к каждому шороху и чуть ли не всем телом впитывая каждый звук.

Где-то вдали скрипели колеса и стучали копыта по мощенной булыжником мостовой, на ржавых петлях раскачивалась дверь уличной уборной, от легкого ветерка шуршала листва буков. Больше ничего не нарушало покоя ночи...

...пока кто-то не заговорил совсем рядом со мной. Сердце замерло у меня в груди.

– Пропади оно все пропадом, – ворчливо прошептал мужской голос. – Меня  из поднимут на смех, – жаловался он сам себе, вероятно лишь для того, чтобы выпустить пар. – Как можно было не заметить такую по-детски простую преграду?!

Я поняла, что он говорит со дна канавы. Голос его был мне знаком.

Разум мой еще наполняла тревога, и он не отошел от потрясения, но тело отреагировало быстрее. Оно расслабилось, и мурашки по коже уже не бегали. Оно не чувствовало страха и влекло меня вперед, к краю рва. Я заглянула туда и увидела дно земляной пропасти глубиной футов десять.

Попавшийся туда пленник зажег спичку, чтобы оценить сложившуюся ситуацию, и мне было отлично видно его черную одежду, черную кепку и измазанное сажей лицо. Несмотря на маскировку, я сразу его узнала. Это был мой брат Шерлок.