Текст книги "Насилие (ЛП)"

Автор книги: Нения Кэмпбелл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц)

– О чем? О чем она хотела поговорить?

– Она не сказала. Все, что она сказала, что это срочно.

Опять это слово. Срочно.

О, нет.

– Ты хочешь, чтобы я дала тебе ее номер? – Голос миссис Кимбл звучал так, словно доносился из конца аэродинамической трубы. – Я записала его, на всякий случай.

Часть ее хотела сказать «нет», и к черту Лизу. Другая хотела разразиться пронзительными криками, пока кто-нибудь не вызовет полицию или скорую помощь, или и то, и другое, и они не запрут ее – далеко-далеко – в мягкой башне из слоновой кости, где ей больше не придется иметь дело с этим.

– Да, – прошептала она, – продиктуй его мне. Пожалуйста.

Ее мать называла цифры, заставляя ее повторять их снова. В ее голосе слышалось беспокойство, но Вэл сомневалась, что мать стала бы настаивать на этом, если бы сама Вэл не заговорила о том, что ее беспокоило в первую очередь.

«И я не знаю. Я боюсь знать. Я боюсь, что это может быть хуже, чем я себе представляла».

– Ты достаточно выспаешься, Вэл? Ты говоришь так словно у тебя насморк.

Забавно, как тоска по дому может заставить тебя тосковать по самым глупым вещам. Вещи, которые ты принимал как должное. Безопасность, защищенность и безусловная любовь.

– Я в порядке. Я... я люблю тебя.

– Я тоже люблю тебя, детка. Береги себя, хорошо? Выспись как следует, а если заболеешь, примите немного дополнительного витамина D.

Вэл мягко попрощалась с матерью. Она уставилась на цифры, написанные в блокноте красными чернилами. Казалось они всегда были там и всегда будут.

У Вэл возникло внезапное, неистовое желание разорвать бумагу в клочья, просто чтобы доказать себе, что она может.

Вместо этого она взяла трубку, осторожно держа ее в руках, как будто это что-то хрупкое, что можно разбить одним нажатием, как яйцо. Цифры номера были новыми, Вэл их не знала. Как и она, казалось, что Лиза тоже решила сменить свой номер.

Другая линия ответила на первом же гудке.

– Алло? – произнес женский голос. – Кто это? Откуда у вас этот номер?

Ее охватил трепет. Голос Лизы звучал точно так же. Но подозрительно, настороженно. У нее, наверное, есть идентификатор вызывающего абонента. Вэл пришло в голову, что ей следовало бы набрать *67 и заблокировать свой номер, но сейчас это вряд ли имело значение.

– Это я... Вэл. Моя мама сказала, что ты звонила.

Последовала долгая пауза. На мгновение Вэл подумала, не повесила ли она трубку, но потом Лиза тупо сказала:

– О, Вэл. Я действительно не думала, что ты мне перезвонишь.

– Ты сказала, что это срочно, чрезвычайная ситуация. Почему бы мне не перезвонить? – Лиза не ответила, как будто причин, по которым Вэл могла не перезвонить, было так много, что у нее нет времени перечислить их все. – Что случилось?

Еще одно молчание, еще более продолжительное.

– Блейк мертв.

– Он что?

– Умер, Вэл. У-М-Е-Р. Мертв.

– Как?

– Сосед по комнате нашел его в душе. Убитым. Его горло было перерезано. Как будто он гребаное животное. – Лиза безуспешно пыталась сдержать рыдания.

У самой Вэл от сочувствия сжалось горло. Бедный Блейк. Он этого не заслуживал. У нее вырвался истерический, горький смешок. Как будто кто-то это заслуживал!

– Ты думаешь это смешно?

– Нет, я просто... мне так жаль.

– Это был он, Вэл. Твой чокнутый любовничек. Он убил Блейка. Он убил его.

Язвительность в голосе Лизы жгла так же сильно, как кислота.

– Подожди... Он не...

– Не смей его защищать!

– Я не...

– Он написал на чертовой стене кровью Блейка!

Вэл вздрогнула, когда голос Лизы, который начинался с обычной громкости, внезапно перешел в крик. Вся слюна у нее во рту испарилась.

– Что он написал?

– «Ты боишься?»

Вэл забыла, как дышать.

Перекрывая звук своих судорожных вздохов, Лиза сказала:

– Что-нибудь напоминает? Так и должно быть. Это то же самое, что он заставил меня написать в том письме, которое я отправила тебе.

О, боже, это был он.

И Лиза...

– Ты из-за этого позвонила, чтобы сказать мне?

– Это, и... я... я думаю, что я следующая. Перед смертью Блейк получил письмо. В нем была пешка – с отрубленной головой. Весь конверт был забрызган красной краской. Он позвонил, чтобы... рассказать мне об этом. Я была так напугана. Я сказала ему, чтобы он шел прямо в полицию...

Вэл услышала шепот.

– На следующий день он был убит. И сейчас... я тоже его получила.

– Ты получила?

– Она вся перерезана. – Голос Лизы сорвался. – Пешка. С помощью ножа. Полностью изуродована. Он собирается порезать меня, Вэл. Он собирается, бл*ть, порезать меня.

«Он не в себе». Паника охватывала ее с пугающей скоростью. Она знала, что он вернется... но не так. Никогда она не могла предположить, что так.

– У-успокойся. Все будет хорошо.

– Только не говори мне, что все будет чертовски хорошо!

– Я просто пытаюсь...

– Нет, ты не пытаешься. Ты ни хрена не пытаешься. Пошла ты, Вэл. Пошла ты и твои попытки тоже! Мне не нравится быть пиньятой этого ублюдка!

– Лиза, пожалуйста...

– Я предупреждала тебя. Я предупреждала тебя держаться от него подальше. А теперь смотри. Посмотри, где мы сейчас оказались.

– Просто дай мне одну секунду. Пожалуйста. Я могу объяснить...

– Мы все мертвы.

– Это не моя вина! Я не виновата, что он психопат. Что он убил тех людей. Я не заставляла его это делать. Я не хотела, чтобы он это делал.

– Ты играла в его игру. Ты позволила ему устанавливать правила.

– Как и ты! Мы все это сделали. – Но, обвиняя друг друга, они ничего не добьются. Вэл ущипнула себя за переносицу. – Что мне прикажешь делать, Лиза? Остановить его? Я пыталась это сделать – он чуть не убил меня.

– А сейчас Блейк мертв. И Джеймс. Ты забыла о Джеймсе?

Никогда.

– Вся эта игра всегда была только о тебе. Ты – та, кого он хочет. Та, за кем он охотится. Мы всего лишь пешки. А ты тем временем прячешься, где бы ты, черт возьми, ни была, красиво сидя на обочине. Ты хочешь знать, что я хочу, чтобы ты сделала? Я хочу, чтобы ты перестала прятаться, как трус, пока все мои друзья умирают.

– Так ты думаешь, я должна позволить ему убить меня? Ты это хочешь сказать? Что я должна предложить ему себя в качестве какой-то жертвы? – Молчание Лизы сказало больше, чем могли бы сказать слова. – Ты что, с ума сошла? – пролепетала Вэл. – Ты знаешь, что он сделает со мной, если поймает?

– В любом случае, твои дни сочтены. Это просто вопрос того, скольких из нас ты собираешься взять с собой, прежде чем это станет слишком много.

Стена расплылась у нее перед глазами. Вэл опустила трубку, теплые слезы текли по влажным щекам.

Металлический голос Лизы, теперь уже далекий, произнес:

– Сколько людей должно умереть, прежде чем ты возьмешь на себя ответственность?

«Это не моя вина».

– И дело не только в нас. Посмотри про Убийства Рыжих, Вэл. Тогда ты увидишь. Если у тебя вообще осталась хоть капля совести, ты увидишь.

Телефон отключился. Так же, как и любые затаенные надежды на то, что ей не придется заново переживать этот кошмар.

Глава 7
Адокса мускусная

Вэл ворочалась и крутилась до глубокой ночи. В какой-то момент она выскользнула из комнаты, чтобы прогуляться по двору под оранжевым светом фонарных столбов. Ветер был холодным и влажным. Капли пота, выступившие на ее коже, превратились в льдинки.

Она едва это заметила.

«Посмотри про Убийства Рыжих. Тогда ты увидишь».

Что это вообще должно означать? Вэл встряхнулась, и это движение превратилось в дрожь всего тела. Ее кожа была липкой, как мясо сырых устриц. Она вытерла руки о ночную рубашку, как будто прикоснулась к чему-то грязному.

Очевидно, Лиза имела в виду серию убийств. Убийства – во множественном числе, что означало не одно. А часть про рыжих – ну, это легко. Кто-то с рыжими волосами был замешан либо как убитый, либо как убийца.

С такими навыками дедукции, как эти, неудивительно, что она получила полную стипендию.

Как будто это помогает.

Но она не могла узнать больше, пока не проверит их, как сказала Лиза, и Вэл не желала доставлять ей такое удовольствие. Потому что знала Лизу, а Лиза не стала бы поднимать эту тему, если бы не считала, что Гэвин и, в меньшей степени, Вэл ответственны за них.

Интерес к этим убийствам практически означал бы признание вины.

«И я буду нести за это ответственность».

Она знала это как факт в глубине души. Это ее ответственность – убить его. Это так, как если бы он был животным, которое почувствовало вкус человеческой крови и нуждалось в том, чтобы его усмирили, а она была той, у кого в руках винтовка. Убить или быть убитой, и, потерпев неудачу, она выпустила на свет нечто ужасное.

Что-то, что она одна могла бы исправить.

«Но только если я посмотрю».

Какими детскими были эти размышления, как будто она ребенок, прячущийся от монстров под своей кроватью и говорящий: «Если я не могу их видеть, они не могут видеть меня». Она была немногим лучше страуса, зарывшегося головой в песок, слишком напуганного, чтобы даже сопротивляться.

«Я пыталась сопротивляться. Я проиграла».

Решимости Вэл хватило всего на два дня. Ее компьютер преследовал ее, как призрак, дразня. Каждый раз, когда она входила в систему, чтобы выполнить домашнюю работу, она чувствовала подергивание нейронных связей от мозга к пальцу, которые требовали – нет, вынуждали – ее выполнить поиск.

Мысли об этом грызли ее мозг все время, что она бодрствовала, такие же изматывающие, как любая болезнь. Все, о чем она могла думать, – стоит ли ей смотреть. Она боялась того, что может увидеть, и боялась, что увиденное может быть хуже, чем есть на самом деле.

Не знать, конечно, было хуже, чем знать. Реальность не могла быть такой ужасной, как ее собственное разыгравшееся воображение. Вэл медленно сводила себя с ума рассуждая таким образом.

«Уж лучше безумие».

Во всяком случае, так она сказала себе, когда тащила ноутбук в постель. Это было ее логическим обоснованием. Звучало гораздо лучше, чем просто болезненное любопытство, которое само по себе было довольно убедительным фактором.

«Что я делаю? Я не должна этого делать».

Вэл ввела «Убийства рыжих» в текстовую строку и нажала «поиск», прежде чем смогла передумать. Потому что за долю секунды, потребовавшуюся для поиска, она пожалела, что не сделала этого. Но было уже слишком поздно.

Результаты заполнили экран. Новостные статьи, сообщения в блогах, интервью, твиты и видеотрансляции.

«О боже», – подумала Вэл, когда увидела фотографии жертв, смотревших на нее глазами того же оттенка зеленого, что и ее собственные. Она сглотнула и вернулась к статьям, не в силах больше смотреть на изображения.

Было зафиксировано по меньшей мере девять задокументированных случаев.

Все найденные девушки были мертвы, за исключением одной – Шейлы Кавано из Аризоны, которая подверглась сексуальному и физическому насилию, а затем была оставлена умирать в пустыне. Она умерла от осложнений, не связанных с ее травмами. Сильное обезвоживание. Она не смогла опознать нападавшего.

Самой младшей было четырнадцать лет. Самой старшей – двадцать четыре. Большинство из них были изнасилованы перед тем, как их убили. Некоторые из них были изуродованы. Это тоже было сделано перед смертью.

Судебные следователи полагали, что они были ранены ножом. Они не сказали, как и где, но она могла себе представить. О боже, она могла себе это представить. Изрезанные шахматные фигуры, которые Лиза и Блейк получили по почте, были заляпаны красной краской. Вэл уже видела, как он убивал раньше. Видела, как он делал предвкушающий вдох. Видел, как он получает удовольствие от мучительной боли других.

В конце концов, она была одной из них.

Убийства начались в декабре – всего через несколько месяцев после его игры – с шестнадцатилетней Анжелики Питерс. Ни одного в январе. Два в феврале, причем первый задокументированный случай изнасилования произошел 14 февраля. Какой-то репортер предположил, что у этого серийного убийцы извращенное чувство юмора, и Вэл подумала: «Больное, вы даже не представляете насколько».

Ее взгляд переместился на следующую ссылку. Никаких смертей в марте, апреле или мае. Затем три в июне. Одной из них была Шейла, которую оставили в жаркой аризонской пустыне на съедение стервятникам. Именно тогда, казалось, он начал помечать тела.

Ни одного в июле.

Еще три в августе. Калифорния. Орегон.

Вашингтон. Страх скрутил ее солнечное сплетение узлами, когда в голову пришла ужасная мысль. Она нажала кнопку «назад» браузера, посмотрела на местоположение убийства Анджелики Питерс. Коннектикут злобно смотрел на нее в ответ. Западная Вирджиния. Северная Каролина. Огайо.

Он прокладывает себе путь на север. А затем, мгновение спустя, она поправила себя. Северо-запад.

До сих пор в сентябре не было убийств – если не считать Блейка. Никто, конечно, не стал бы, так как он не девушка и у него не было рыжих волос, но...

Что, если он притворялся серийным убийцей? Что, если это была какая-то отвлекающая тактика с высокими ставками?

Нет, в этом не было никакого смысла.

И тут Вэл вспомнила тот шкаф в его доме, обшитый панелями с хищными зверями, шахматными ходами, цветами – и ее фотографиями. Фотографии, испещренные десятками крошечных дырочек, где он бросал дротики в ее изображение. Убивая ее сотни раз в образе одним легким движением запястья.

«Убивает меня в образе», – прошептала Вэл, уставившись на экран. Может быть, именно это имела в виду Лиза, обвиняя ее в том, что она берет с собой других. Гэвин не мог ее найти, поэтому убивал молодых женщин, внешне похожих на нее. Давая себе временное чувство завершенности, одновременно посылая ей сообщение: «Когда я найду тебя, это то, что тебя ждет».

Потом она вспомнила загадочное сообщение Лизы: «Ты боишься?»

Вот только это сообщение отправила не Лиза, а Гэвин. Вэл знала это так же точно, как знала свое собственное имя.

Просто так, как будто последний кусочек головоломки встал на свое место, все обрело смысл. Он ожидал, что она поймет это раньше. Если у него и была слабость, так это предположение, что другие смогут следовать его собственной блестящей, запутанной логической цепочке. Он дразнил ее, издевался над ней.

Охотился на нее.

Желудок Вэл скрутило, и ей пришлось броситься в ванную, чтобы ее не вырвало на ковер.

«Он собирается меня убить».

Но как он мог? Он понятия не имел, где она. Вэл вцепилась в это, как в спасательный круг. «Он не знает, где я. И даже если бы знал, ее имя было другим». Она встретилась со своими незнакомыми глазами. Она была другой. Леопард не мог изменить свои пятна, но другие животные могли. Они могли изменить свои цвета, сделать себя тусклыми. Слиться с окружающей средой. Вэл прополоскала рот ополаскивателем, и когда ее дыхание вернулось к нормальному ритму, она провела поиск серийных убийц.

Многие из них были мотивированы сексуально или удовольствием. По какой-то причине убийство включало дофаминовый взрыв удовольствия, побуждая их убивать снова и снова. Их убийства носили циклический характер с периодами отдыха между плотными группами жертв. Было несколько имен, которые она узнала сразу, и от сравнений ее затошнило.

Она провела поиск по «Гэвину Мекоцци». Шахматные сайты, которые она помнила с первого курса, были перекрыты статьями, посвященными его участию в убийствах той ужасной ночи. Были также фотографии с судебного процесса. Ничего нового, кроме предположений о его исчезновении и предложений о вознаграждении за любую информацию о его местонахождении.

Она посмотрела на его фотографию в темном костюме с которой он смотрел изучающе и серьезно, и ее сердце сжалось, когда она увидела его красивое лицо.

Никто не связывал его с этими убийствами.

Да и как его связать? Он не оставил бы улик. Он был гроссмейстером в шахматах, привыкшим думать на несколько ходов вперед в каждой партии. Он принял бы во внимание все возможности, от самых больших до наименее вероятных, и планировал бы каждую соответственно.

Вэл снова посмотрела на его фотографию, ту самую, которая заставила ее плакать, когда ей было четырнадцать и она только что узнала, что значит, когда твое сердце разбито – не просто разбито, а использовано, избито и полностью уничтожено. Там было что-то...

Она вернулась к другой открытой вкладке со статьями о серийных убийцах. Да. Там тоже была фотография. Один из тех ужасных людей на суде. У него было такое же выражение лица. Это сходство заставило ее похолодеть. В лице серийного убийцы было своего рода податливое раскаяние, которое так же легко могло превратиться в веселье в другой форме света. Эти мертвые, бездушные глаза...

У Гэвина был самый пристальный взгляд. Большинство людей не могли слишком долго смотреть в глаза другому человеку, не чувствуя себя неловко, но его зрительный контакт всегда был непоколебимо продолжительным.

Зазвонил телефон. Вэл уставилась на него, как будто он превратился в скорпиона, готового ее ужалить. Она подумала, не перевести ли звонок на голосовую почту. Но что, если это было важно?

Что, если это Лиза?

Один взгляд на определитель номера сказал ей, что это не так, но она все равно сняла трубку, отвернув лицо, чтобы ее прерывистое дыхание не было слышно на линии.

– Д-да?

– Привет. Это Вэл?

На этот раз она забыла отвернуться.

– К-кто это?

– Это Джейд. Ну, помнишь, вечеринка... друг Мэри.

– Джейд? – Ее губы онемели. Она поняла, что сжимала их, чтобы не задохнуться в ожидании плохих новостей. – Ох. Ох, слава богу.

– Какая необычная реакция. – Его голос был легким. Обманчивым? Вэл не знала его достаточно хорошо, чтобы судить.

– Нет, я просто... эм, да, да, наверное, так и было. – Она заставила себя рассмеяться. Для ее собственных ушей смех прозвучал фальшиво. Может быть, он спишет это на связь. – Прости.

– Это круто. Так что в любом случае, я собирался спросить, не хочешь ли ты еще пойти выпить кофе. Может быть, завтра?

– Кофе. Завтра. – Вэл закрыла глаза и попыталась составить мысленный календарь. Он оказался пустым. В ее мире не было места для кофе. Все, что она могла видеть, были глаза этих молодых девушек. И убийцы. – Хорошо.

– Увидимся в шесть?

– Хорошо, – повторила она.

– Ты нормально себя чувствуешь? У тебя больной голос.

– Отлично. Я в порядке. Аллергия. Ну ты знаешь.

Откуда взялась вся эта ложь? Она никогда не умела хорошо лгать. Даже в детстве ей было легче признать свою вину и сказать правду.

«Это не я».

Страх преображал ее, перестраивал ее. Она превращалась в версию самой себя, которую больше не узнавала, и это пугало Вэл.

Она не думала, что Джейд купится на такое явно надуманное оправдание – она даже не шмыгала носом, – но он, должно быть, поверил, потому что сказал:

– Тогда увидимся завтра? В Студенческом союзе?

– Ага.

Вэл подождала, пока он повесит трубку. Она уставилась на телефон в своей руке. Детали их разговора начали становиться туманными всего через несколько секунд. Она чувствовала себя так, словно ее разум плыл, а конечности были свинцовыми грузами, удерживающими его на месте. Люди умирали. Люди умирали из-за нее. А у нее намечалось свидание.

Реальность выбрала этот момент, чтобы поразить ее со всей силой потерявшего управление грузовика. Она никогда не сможет жить нормальной жизнью. Прошлое настигнет ее, что бы она ни делала. И даже если бы прошлое не догнало ее, Гэвин сделал бы это. Разницы в принципе никакой.

(Я – ее будущее, а она просто – моя)

Вэл бросила телефон и зарыдала.

***

Студенческий кафетерии был небольшим, уютным местом с обшитыми панелями белыми стенами и пластиковыми столами. «Комфортно» – не то слово, которое Вэл использовала бы для описания своего нынешнего душевного состояния. Неловко, нервно, параноидально – да. Удобно? В меньшей степени.

Факты о серийных убийцах и мелочи всплывали в ее голове, периодически выскакивая на поверхность, как монстры из глубины. Их убийства часто основывались на фантазии и фетишизме, извращениях настолько ужасных, что ни один нормальный человек никогда не стал бы действовать так, не говоря уже о том, чтобы обладать ими.

Она не могла перестать задаваться вопросом, делал ли Гэвин что-нибудь из того, о чем она читала. Каннибализм. Некрофилия. Отвратительные поступки, которые были универсальны в том отвращении, которое они вызывали. Она видела, как он слизывал кровь, ее кровь, как будто это вызывало у него какое-то эротическое возбуждение. Вампиризм. Она вздрогнула.

Колледж должен был стать ее безопасным местом. Она покрасила волосы, сменила имя. Только родители знали ее адрес и номер телефона, хотя Лиза, вероятно, тоже знала последнее. Сейчас.

Бедный Блейк. Бедный, бедный Блейк.

Единственное преступление, которое он совершил – это выжил в той страшной игре.

Вэл выбрала свободный столик в дальнем конце кафетерия. Она старалась не зацикливаться на автоматических дверях. Обрывки разговора доносились до нее, но она не могла разобрать ни одного слова. Приглушенные тона, отзвуки и интонации просто подпитывали ее истерику, имитируя голоса в ее собственной голове.

«Никто здесь не знает, кто ты такая».

Вместо того чтобы утешить Вэл, эта мысль заставила ее почувствовать себя потерянной, плывущей по течению в пугающем море злобных незнакомцев. Она взглянула на часы. Пять минут. Пять мучительно долгих минут.

Мэри вернулась домой, когда Вэл собиралась, и уговорила ее приодеться. Теперь Вэл чувствовала себя чопорной и чересчур разодетой. Как неловко, если он ее бросит. Все об этом узнают.

«Жалкая».

Слезы навернулись ей на глаза. Как будто всего остального было недостаточно, ей придется еще иметь дело с отказом. Она поморгала. Та маленькая гордость, которой она все еще обладала, приказывала не плакать. Только когда она останется одна, где никто не увидит, как она расстроена.

– Привет, ты пришла.

Вэл подняла голову.

Джейд держал в одной руке два готовых эспрессо, в другой – учебник. Его наряд казался более официальным, чем в общежитии. На нем была голубая рубашка того же цвета, что и его глаза, и джинсовая куртка. Из-под воротника рубашки выглядывало ожерелье из ракушек каури.

«Хорошо, что он принарядился, правда?»

Предполагается, что это для нее? Мэри бы знала. Мэри умела разбираться в подобных вещах. Она нет.

– Тебе нужна помощь с этим? – спросила Вэл по поводу предметов в его руке.

– Нет, я справлюсь. Раньше обслуживал столики у Денни. – Он поставил напитки и книгу на стол, не пролив ни капли. – Кстати, об ожидании, ты давно здесь?

– Я? Нет. Только что пришла. Ты сказал в шесть, верно?

– Да, я пришел рано. Мои часы спешат. – Он сел, бросив рюкзак на сиденье между ними. Потому что это удобно или в качестве барьера?

– О, – произнесла Вэл, которая не носила часов.

– Ты хорошо себя чувствуешь?

– Аллергия. – Это было оправдание, которое она дала ему, не так ли? Она печально улыбнулась. – Хотя сейчас мне немного лучше.

– Это хорошо. – Он улыбнулся в ответ. – Я уже начал беспокоиться, что в конечном итоге сам выпью и то, и другое, пока не увидел эти часы. – Джейд кивнул на часы на стене. – Тогда я почувствовал себя полным придурком.

– Нет.

– О, да. Мне не хочется тебя огорчать, но я довольно странный, Вэл.

– Даже если так, все равно слишком много кофе.

– У меня был тест. Он сжигает много энергии.

Она в этом сомневалась. У Джейда не было темных кругов под глазами, как у большинства студентов колледжа. Она бы заметила – его светлый цвет лица не скрывал никаких недостатков. У Джейда казалось полно внутренней энергии. Совсем как у Мэри.

Боже, эти двое, наверное, были активистами в старшей школе. Вэл могла только представить. Но мысли о старшей школе заставили ее подумать о... других вещах.

Она сделала глоток кофе. Было слишком горячо, но хорошо. Совершенно не похоже на пойло, которое Мэри продолжала оставлять плесневеть в кружках на своем подоконнике. Вэл улыбнулась. Она стала называть их «чашками Петри» Мэри, и вместо того, чтобы обидеться, Мэри от души расхохоталась.

Ее соседка по комнате была немного неряхой – они обе, на самом деле, – но она была доброй неряхой. Слишком добра, чтобы иметь такую негодную соседку по комнате.

– У тебя снова такое выражение лица.

Вэл слишком быстро поставила стакан с кофе. Немного молочно-коричневой жидкости выплеснулось за край.

– Какое выражение?

– Как будто ты за миллион миль отсюда и не прочь оказаться еще дальше, если бы могла.

Вэл сглотнула. Здесь он был совершенно прав. Она улыбнулась, как всегда, и сказала:

– Не миллион. Только восемьсот.

– Скучаешь по дому?

«Нет, меня тошнит от дома».

– Что-то в этом роде.

– Скучаешь по кому-то конкретному?

– Нет. – Слишком оборонительно.

– Никого?

Его глаза задержались на ней, пока она не опустила взгляд на свой стакан и не подумала, не сказала ли она слишком много. Горький вкус кофе прилип к ее языку с едкостью желчи, и она поймала себя на том, что судорожно сглатывает, чтобы подавить его.

О чем, черт возьми, она думала, говоря такие глупости? Была ли это какая-то ошибка по Фрейду? Признание собственной скрытой вины, пытающейся вырваться из ловушки подсознания, как муха, попавшая в паутину?

«Я бы хотела, чтобы он перестал так на меня смотреть. Как будто он видит меня насквозь».

Однако, если бы он мог, то сбежал бы в горы.

– Ты всегда такая задумчивая?

– Нет, да. Я не знаю. – Она посмотрела на свои руки, пока играла с крышкой от кофе.

Прошло еще несколько минут, прерываемых взрывами смеха, доносившимися с других столов. Периодически Джейд наклонял голову в том направлении, на его губах играла слабая улыбка, как будто он тоже хотел смеяться.

– Итак, эм, – она нащупала еще одно отверстие, – Маленькая птичка сказала мне, что твой папа преподает латынь?

– Что это за птичка?

– Птичка-Мэри, я думаю.

Это было невероятно неубедительно. Но он рассмеялся, благослови его господь.

– Она права.

– Ты хоть немного говоришь по-латыни? – В ту секунду, когда эти слова слетели с ее губ, она поняла, насколько глупым был этот вопрос. – Я имею в виду, помимо того, что ты сказал раньше. На знакомстве.

Джейд оперся руками о стол. «У него красивые руки, – поймала она себя на мысли. – Сильные».

– Что-то конкретное?

– Все, что угодно, мне все равно.

– Alquid. Mea non refert.

– Что это значит?

– Все что угодно. Мне все равно.

Ей потребовалось мгновение, чтобы понять, но потом она услышала свой смех и прикрыла рот, внезапно почувствовав себя очень застенчивой.

– Это не то, что я имела в виду.

– Ладно, ты права. Хмм. Как насчет... – Он сделал паузу. – Pulcher es.

– И что это значит?

– Это значит: «Ты прекрасна».

Вэл уставилась на него. Легкий розоватый оттенок появился на его щеках и окрасил кончики ушей.

Блейк краснел так же.

Флуоресцентные лампы, окружающая болтовня, запахи смешанной еды и кофе – всего этого стало слишком много. Ей нужно бежать, бежать, бежать.

– Нет, я не такая. – Вэл покачала головой, отгораживаясь от него, от шума, от обстановки. – Я действительно не такая.

Ей нужно убираться отсюда.

К счастью, она была избавлена от мыслей о приемлемом оправдании. Ее телефон выбрал именно этот момент, чтобы зазвонить. На этот раз время решило в ее пользу. Затем она увидела, что номер на дисплее принадлежал Лизе.

– Это Вивальди?

Вэл уперлась костяшками пальцев в лоб, который начал пульсировать с каждой секундой. Она чувствовала, что Джейд смотрит на нее, и это ужасное выражение беспокойства снова появилось на его лице. Она поиграла с идеей не отвечать на телефонный звонок, а затем решила этого не делать. Лиза не переставала звонить, пока не получала ответа, и она не могла больше ни минуты сидеть в этом месте.

– Прости. – Вэл не сомневалась, что теперь он считает ее дурой. Это опечалило ее, и она удивилась этому. Удивилась, что такие маленькие раны все еще могут жалить. – Я должна ответить на звонок. Это своего рода чрезвычайная ситуация.

– Все в порядке?

Он выпрямился, как будто собирался встать и пойти с ней, как странствующий рыцарь, который думал, что сможет спасти девицу, попавшую в беду.

«Нет, не все в порядке, и ты не можешь меня спасти. Не от этого».

Вэл поспешно сказала:

– Возможно, я надеюсь на это. Просто семейное дело, с которым нужно разобраться. Я... мы сделаем это снова, хорошо? Как-нибудь в другой раз?

– Да, – тихо сказал он. – Как-нибудь в другой раз.

Тогда она повернулась к нему спиной, не желая видеть его лицо. Когда раздвижные стеклянные двери раздвинулись и вечерний ветерок пощекотал ее влажную, вспотевшую кожу, она сказала:

– Ладно, в чем дело, Лиза? Что теперь?

– О, я не Лиза, а что касается того, чего я хочу, ну, почему бы тебе не рискнуть предположить?

Вэл уронила телефон.

Он падал медленно, как во сне. Кошмарном сне. Она слышала, как его смех спиралью поднимался из динамиков, как завитки дыма.

Дерьмо.

Она упала на колени, вздрогнув, когда влага пропитала ее джинсы, пока нащупала телефон. Если шел дождь, он обязательно был в Вашингтоне. То же самое относилось и к этому печальному беспорядку, который она называла жизнью.

На линии воцарилась тишина, когда она снова поднесла трубку к уху. Вэл даже не слышала его дыхания. Была ли сим-карта повреждена мокрой травой? Часть ее все еще цеплялась за надежду, что ей все привиделось: даже безумие было бы предпочтительнее... этого.

– Лиза? – Счетчик на экране ее телефона молча отсчитывал продолжительность звонка. – Лиза? Ты здесь?

– Это всего лишь я, Вэл, – его голос. О боже, это был его голос. – Побереги дыхание. У тебя так мало осталось.

Его слова и скрытый за ними подтекст потрясли ее до глубины души.

– Ч-что ты сделал с Лизой?

– Почти ничего. Не сравнится с тем, что я планирую сделать с тобой. – Он выдержал паузу, красноречивую паузу, чтобы дать ей осознать его слова. – Она была очень сговорчива, твоя Лиза, и к тому же особо не сопротивлялась.

– Ты убил ее. – Ее колени снова стали мокрыми. Вэл снова упала в пучок травы и клевера. Ей было все равно. – Ты ведь убил ее?

Он ничего не сказал.

– О боже, – глухо проговорила она, – и Блейк... и эти девушки... ты убил их. Ублюдок. Я звоню в полицию прямо сейчас. – Этого не может быть... он – он чудовище.

– Я бы не стал этого делать, Валериэн. Скажи мне, какая погода в Вашингтоне в это время года? Холодно?

«Он гадает. Он не может знать».

– Откуда я знаю.

– Жаль. Я хотел выяснить, следует ли мне брать с собой теплое пальто, когда отправлюсь к тебе. Но наверно лучше что-нибудь легкое. В чем легко передвигаться. Что-нибудь, на чем не будет видно крови.

Вэл попыталась заговорить и вместо этого издала слабый, кашляющий вздох. Это было хуже, намного хуже, чем она себе представляла. Потому что потребовался кто-то психически нездоровый, кто-то абсолютно и недвусмысленно бессердечный, чтобы вообразить что-то такое ужасное.

– Д-держись от меня подальше.

Он издал звук, который она не могла истолковать, или, по правде говоря, у него не было названия, но он пробрал ее до костей.