Текст книги "На Северо-Западном фронте (Сборник)"

Автор книги: Автор Неизвестен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 35 страниц)

По дороге в автомашине я рассказал Зайчику, что в детстве учился в специальной школе-десятилетке, которая готовила учащихся к поступлению в артиллерийские училища.

– Значит, тебе и карты в руки, – засмеялся штурман. Выло уже темно, когда подъехали к Толокнянцу. В небе слышался, знакомый стрекот пролетавших По-2. Они шли к линии фронта, а через некоторое время возвращались обратно.

– Сегодня наши бомбят Рамушево или Бычково, в тот район идут, задумчиво сказал Алексей.

– Леша, а ведь наши последние бомбометания с несколькими заходами имеют нечто общее с корректировкой. Помнишь, когда бомбили батарею у Омычкина? За четыре захода мы сбросили четыре бомбы. После каждого захода ты еще вносил поправки...

– Удачный вылет был, – подтвердил Зайчик. – А ты прав, мы действительно корректировали ... сами себя.

– Вот видишь, значит, уже вели корректировку, но только ночью, и ты, если не собаку, то по крайней мере щенка съел в корректировке, – в заключение пошутил я.

Конечно, бомбометание и корректировка артиллерийского огня не имеют ничего общего. Бомбометание производит штурман с быстро летящего самолета с помощью специальных прицелов. При корректировке же огонь ведется из орудий крупного калибра артиллеристами по их расчетным данным. Экипаж самолета является как бы "глазом" артиллеристов, выдвинутым в район расположения цели.

На следующий день погода улучшилась. Облачность – 300 – 500 м. Можно лететь. На рассвете перелетели на новую площадку, поближе к переднему краю и боевым порядкам полка, с которым должны были работать. Дозаправив машину, снова пошли в воздух. На этот раз для отработки связи самолета с командным пунктом артиллерийского полка и на разведку батареи противника. Высота полета 30 м. Летели от деревни к деревне, от леса к проселочной дороге. Над позициями зенитчиков делали один-два виража, и Зайчик приветливо махал артиллеристам. Перед вылетом штурман получил в штабе схему расположения наших зениток и договорился с командованием, что в случае атаки истребителей противника самолет-корректировщик сразу же уходит под прикрытие зенитных батарея.

В лесу, севернее огромного незамерзающего болота, располагался командный пункт артиллерийского полка. Над этим районом мы прошли несколько раз, и каждый раз Зайчик вызывал по радио:

– "Земля", "Земля", я "Небо", как слышите? Прием. Через некоторое время Зайчик ловил ответ:

– "Небо", "Небо", я "Земля". Слышу хорошо. Прием.

Проверив устойчивость связи, мы пошли за линию фронта. Минут 20 присматривались ко всему, что происходит на позициях противника. Данные тут же передавали артиллеристам. Проведя детальную рекогносцировку, мы благополучно вернулись на аэродром.

На следующий день полковник Ганже приказал скорректировать огонь по артиллерийским батареям противника южнее Васильевщины. За день сумели слетать два раза. По часу барражировали вдоль линии фронта, наблюдая за батареями противника, но, к сожалению, фашисты молчали. Перед вечером пошли на третий вылет. С полчаса ходили вдоль передовой в надежде увидеть хотя бы одну стреляющую батарею. И вот, наконец, в районе Васильевщины заметили несколько вспышек от выстрелов. Координаты батареи Зайчик немедленно передал артиллеристам. Через несколько минут артиллеристы доложили о своей готовности открыть огонь. Я направил самолет к линии фронта. Штурман скомандовал: "Огонь!"

По расчетам, снаряд до цели должен лететь секунд 30. Самолет прошел линию фронта в облаках, а за 15 – 20 секунд до разрыва вышел из них, и мы увидели место падения снарядов. На бреющем, прямо над головами фашистов, мы вернулись на свою территорию и тут же передали на КП координаты разрывов. Таким образом мы трижды пересекали линию фронта, и каждый раз Зайцев передавал по радио точные координаты. Третий пристрелочный снаряд разорвался метрах в 50 от центра батареи. Зайчик подал команду:

– Беглый огонь!

Снаряды накрыли батарею. Мы направились посмотреть результаты обстрела. Вдруг по радио передали:

– В воздухе фашистские истребители.

Мы готовились к подобной встрече, но сейчас, когда так удачно прошла первая дневная корректировка, этого воздушного свидания, откровенно говоря, никак не хотелось. Вся радость пропала мигом. Надо было уходить. Скрывшись на фоне леса, вышли в район наших зениток. Сделали над артиллеристами несколько кругов. Фашистские истребители не показывались. Отлегло от сердца. Алексей передал артиллеристам, что работу закончили и возвращаемся на аэродром.

И в это время из облаков вывалились два фашистских истребителя. Один из них открыл огонь. Зайчик ответил. Конечно, огонь, который открыл Зайцев, только условно можно было назвать ответным. Скорее, это была дерзость, рассчитанная на то, чтобы попугать противника. Ведь У-2 был предназначен для ночного бомбометания, где почти исключались встречи с истребителями. Поэтому наш пулемет не мог идти ни в какое сравнение с вооружением "мессершмитта".

Истребители стали заходить на вторую атаку. Я развернул самолет и пошел им навстречу, плотно прижавшись к земле. На встречных курсах у фашистов было очень мало времени на прицеливание и ведение огня. На это мы и рассчитывали. Бой происходил на высоте около 300 м. Ведомый фашистский истребитель пошел в третью атаку. Ведущий почему-то отвернул и скрылся. Мы вновь развернулись и, дав полный газ, пошли под атакующего. Немец "дожимал" свой самолет. Но чем больше становился угол пикирования истребителя, тем быстрее приближалась к нему земля. Увлекшись атакой, фашистский летчик не успел вывести машину из пикирования и врезался в лес. Зайчик радостно закричал:

– Вот это дали! Истребителей стали сбивать!

Сделав на радостях несколько кругов над горящим "мессером", пошли домой.

Здесь нас уже ждали. Мы доложили полковнику Ганже о выполнении задания и о бое с фашистскими истребителями.

Каждый день мы четыре-пять раз ходили на разведку и корректировку. Однажды нас вновь атаковали фашистские истребители. В этом бою Алексею Зайцеву удалось точными очередями сбить одного "мессера". Вражеский летчик настолько обнаглел, что стал "резвиться" рядом с нами, подставляя нам то брюхо, то хвост своего самолета. Видимо, он либо не знал, либо забыл, что у нас есть хотя и маленький, но все же боевой пулемет. А Зайчик – отличный стрелок – только его и ждал. Результат этого боя подтвердили зенитчики. Так на нашем боевом счету стало два сбитых самолета противника.

Как-то беседуя с майором Мельниковым, мы предложили провести корректировку артиллерийского огня ночью.

– Мы ночники, – сказал я. – Ночь – наша стихия, в темноте мы сможем сделать больше, чем днем.

Майор удивленно посмотрел на нас, но заявил, что доложит о нашем предложении начальству.

В тот же вечер в землянке командующего артиллерией 11-й армии генерал-майора артиллерии Федора Александровича Рыжкова состоялся большой разговор. Мы горячо доказывали, что сможем корректировать огонь артиллерии ночью. Командующий внимательно выслушал все наши "за" и "против" и в заключение сказал:

– Хорошо. Я могу поверить, что ночная корректировка осуществима. Для меня неясно одно: как можно с воздуха отличить разрыв артиллерийского снаряда от сотни различных вспышек? Я согласен с вашим предложением, но в реальность его выполнения, признаться, не совсем верю...

На следующий день приехал заместитель начальника разведотдела штаба артиллерии Северо-Западного фронта подполковник Сергей Иванович Агафонов. Мы обратились к нему. Долго доказывали жизненность нашего предложения. Для большей убедительности привели свои расчеты. Если пристрелку вести двумя орудиями с интервалом в 20 – 40 секунд, говорили мы, то штурман, заранее зная точное время выстрела и район цели, может определить место разрыва первого снаряда, а затем и второго. Причем второй снаряд посылается как дублирующий, для того чтобы штурман мог убедиться в точности своих расчетов.

Этот довод, видимо, убедил подполковника: через некоторое время вместе с ним мы докладывали обо всем генералу Рыжкову. Беседа затянулась, разгорелся спор. Подполковник Агафонов встал на пашу сторону. В итоге решили провести опытную ночную корректировку.

Нам предложили навести огонь дивизиона по центру д. Савкино, где располагался немецкий штаб. Точность наших данных должна была контролироваться всеми имеющимися у артиллеристов средствами. Работать нам предстояло с тем же 1235-м пушечным артиллерийским полком. Перед вылетом мы снова побывали у командира полка, а вместе с ним – у командиров дивизионов и батарей, с которыми предполагалось взаимодействовать.

И вот, наконец, первый вылет на ночную корректировку.

Получится или нет? С этим вопросом мы садились в самолет, подготовленный Евгением Дворецким. Он волновался не меньше нас, но, когда запустили мотор, крикнул:

– Ребята, не волнуйтесь, все будет хорошо. Ни пуха ни пера!

Мы с Зайчиком помахали технику рукой, и самолет порулил на старт.

Вот и цель. Зайчик связался с артиллеристами. Радиостанция работала безукоризненно. Штурман передал:

– Вижу цель. Готов к работе.

С КП доложили о готовности открыть огонь. Переговоры между штурманом и артиллеристами дублировались, и я знал обо всем. Когда услышал ответ наших наземных друзей, развернул самолет и повел его к деревне. Зайчик рассчитал, что снаряд разорвется в то время, когда мы будем над Савкином. Это обеспечило штурману точное наблюдение за местом разрыва.

Через 30 секунд метрах в трехстах западнее деревни Зайчик заметил разрыв первого снаряда, затем рядом разорвался второй. Артиллеристам были сообщены координаты разрывов. Следующие снаряды разорвались уже метрах в ста от цели. Вновь поправка. Теперь снаряды легли точно. Зайчик радостно передал:

– Цель накрыта!

В этот момент из-за леса восточнее Савкина неожиданно открыла огонь артиллерийская батарея противника. Зайчик сразу же сообщил ее координаты.

Снаряды полетели в ту сторону. Артиллеристы после нашей корректировки вторым залпом накрыли батарею.

– Снаряды в центре цели. Беглый огонь! – скомандовал штурман.

С каждой минутой огонь нашей артиллерии нарастал. Минут через пять в лесу южнее расположения немецкой батареи раздался взрыв. Видимо, угодили в склад с боеприпасами. Нашей радости не было границ.

– Получилось! – ликовал Зайчик.

Алексей поздравлял с победой артиллеристов, те – нас.

Так впервые 22 декабря 1942 г. была проведена ночная корректировка артиллерийского огня с самолета У-2.

Мы понимали, что одним вылетом нельзя разбить бытовавшее мнение о невозможности корректирования огня ночью с воздуха. Командующий артиллерией поздравил нас с успешным выполнением боевой задачи, но одновременно приказал:

– Опыты проводить, снаряды экономить и каждый вылет строго контролировать батареями звукометрической записи.

Проведя еще несколько успешных ночных корректировок, мы не могли сдержать желания побывать в полку: доложить о проделанном, встретиться с друзьями, а заодно решить кое-какие хозяйственные вопросы.

В начале января 1943 г. я и Зайчик прибыли в родной полк, который к этому времени снова перебазировался на аэродром в Толокнянец. Когда-то в этой деревне насчитывалось больше пятидесяти домов, а осталось всего пять хат и одна покосившаяся баня с маленьким подслеповатым окошечком. Все дома и даже овраг с землянками были заняты тыловыми учреждениями 11-й армии. Наш полк после хлопот отвоевал себе залепленную по всем швам глиной замшелую баньку, в которой разместили метеостанцию, узел связи и радиостанцию.

Весь личный состав принялся копать землянки. Но труд оказался напрасным: стоило чуть копнуть землю и появлялась вода. Овраг, где можно было строить землянки, был перенаселен. Оставалось одно – поселиться в палатке. Ее поставили прямо на снегу, набросав на него сосновых веток и покрыв их брезентом. Так получился и пол и общая постель. В палатке смастерили печурку, которая, правда, кроме копоти и до слез едкого дыма, ничего не давала.

Здесь же разместилось и командование. Командир полка пристроился на полу, где вповалку спали летчики, штурманы, стрелки и мотористы. Неудобства быта нас мало смущали. Измучившись за ночь, мы спали в палатке так крепко, как будто находились в самой лучшей столичной гостинице.

За ночь каждый летчик делал по 10 – 12 вылетов. Командир батальона аэродромного обслуживания неоднократно "жаловался", что не может напастись на 707-й полк авиационных бомб. И ему можно было посочувствовать. Ведь только за ночь полк сбрасывал на головы врага иногда до 60 т бомб. Кроме этого, надо было в условиях зимнего бездорожья подвезти горючее, масло, продовольствие и т. и. Батальону приходилось очень и очень трудно.

Не легче было и летчикам. Холодно было на земле, а в воздухе – еще холоднее. Многие, чтобы не обморозить лицо, стали отпускать усы и бороду, отчего выглядели много старше, чем на самом деле. Неунывающие Михаил Скочеляс, Петр Орлов, Степан Садовой старались не поддаваться холоду, находили время побриться на скорую руку, а Василий Анчушкин, показывая на свою бритую голову, уверял, что следует закаляться и тогда можно одолеть любой мороз. Дмитрий Супонин в коротенькие перерывы между сном и боевой работой, чаще всего во время обеда, уморительно разыгрывал шолоховского деда Щукаря. Слушая его, летчики и техники давились от смеха, и от этого казалось теплее под гимнастерками и веселее на сердце.

С воодушевлением мы докладывали А. А. Воеводину и замполиту В. С. Сувиду о нашей работе с артиллеристами. Внимательно выслушав нас, Воеводин поставил задачу: продолжать работу над совершенствованием ночной корректировки.

Решив все вопросы, напутствуемые добрыми пожеланиями командования и друзей, мы снова улетели к артиллеристам.

Полуокруженные в районе Демянска немецко-фашистские войска снабжались по узкоколейке, проходившей вдоль рамушевского коридора. Конечная станция узкоколейки находилась на восточном берегу р. Полы. Наша разведка установила, что здесь расположены склады боеприпасов, продовольствия и горючего. И мы получили приказ скорректировать огонь артиллерии по этой цели.

Сложность задачи заключалась в том, что добираться к железнодорожной станции приходилось через плотный заслон огня зениток и лучей прожекторов. Наметили план действий, маршрут и профиль полета.

Взлетели, когда совершенно стемнело. Погода благоприятствовала нам. Прошли над КП нашего артиллерийского полка. Штурман установил связь. Через некоторое время артиллеристы доложили о готовности к стрельбе.

Высота 1900 м. Подойдя к линии фронта, убрал газ. Самолет бесшумно стал планировать к железнодорожной станции. Штурман подал команду: "Огонь!" Через 40 секунд недалеко от станции разорвался сначала один, затем второй снаряд. Развернул самолет и начал планировать в сторону наших войск. На высоте 300 м пересекли линию фронта. В это время Зайчик передал координаты разрывов. Самолет набрал высоту. Убрав газ, мы снова бесшумно идем к станции. Команда: "Огонь!" – и опять, ровно через 40 секунд, но теперь уже в районе станции, разорвались один за другим два снаряда. И тут же последовала команда Зайчика: "Беглый огонь!"

Весь дивизион включился в работу. Станция была разрушена. И снова следует команда:

– Перенести огонь по складу, 300 м севернее станции! Снаряды ложились точно в цель. И вот взрыв. Красный столб пламени взметнулся к небу. По радио слышим:

– Видим зарево, переходим на стрельбу всем полком.

Через несколько минут "заговорил" весь пушечный артиллерийский полк полковника Пастуха. Около десяти минут длился огневой налет. Наконец стрельба стихла. Над целью полыхало море огня. Все кончено. Пора возвращаться домой! Тепло распрощались по радио с артиллеристами. Полковник Пастух пригласил пас к себе в гости.

Самолет плавно коснулся земли. Наконец дума. Зайчик встал в кабине и закричал подбежавшему Дворецкому:

– Женя, все в порядке!

После этого вылета мы провели еще несколько десятков успешных корректировок ночью. Уже ни командующий, ни полковник Ганже, никто другой не сомневались в успехе ночной корректировки с воздуха. Всем понравился воздушный наблюдательный пункт. Подполковник Агафонов подробно описал наш небольшой опыт, изучил доклады полковника Пастуха и контрольные записи звукометрических батарей. Все эти материалы были переданы в штаб артиллерии Северо-Западного фронта.

В середине января мы снова побывали в своем полку. На этот раз задержались несколько дольше: самолету требовался профилактический ремонт.

Зимовке в летней палатке пришел конец: штаб 11-й армии освободил для нас три избы. Погода стояла нелетная – снегопады, туман. Два для ненастья летчики и техники использовали для того, чтобы отогреться, обмыться и отпраздновать новоселье.

А в это время пришел приказ нанести сосредоточенный бомбовый удар по д. Левошкино. В этой маленькой деревушке, затерявшейся в высоком сосновом лесу, располагался штаб немецкой моторизованной части и здесь же было устроено казино. К огромному сожалению, потешить гитлеровцев "нашей музыкой" в эту и ближайшие ночи не удалось. Оттепель сменилась морозами. Плоскости и винты самолетов обледенели. Взлетная полоса также покрылась ледяной коркой, под которой лежал рассыпчатый снег. Взлететь было невозможно не только с нагрузкой, но и пустому самолету. Попытки подняться в воздух чуть не окончились авариями.

Доложив командиру дивизии, что сегодня задание выполнить нельзя, командир полка приказал шести самолетам рулить по посадочной площадке, взламывая корку льда, а всему личному составу – идти следом и утаптывать снег. Но ничего из этого не получилось, 1ак как сыпучий, как песок, снег сколько ни топчи – все равно не утрамбуешь.

Оказалось, что полоса гололедицы прошла по западным границам линии фронта и совершенно не захватила восточной части, где базировался штаб нашей дивизии. То ли не поверив командиру полка, что выполнить боевую задачу невозможно, то ли еще по каким-либо причинам, комдив послал своего заместителя к нам в полк. Этот полет чуть не окончился трагически. Подходя к аэродрому, самолет начал покрываться льдом, кроме того, при посадке лыжи зарылись в снег, и самолет не перевернулся только потому, что встретившие его два опытных техника проворно повисли на стабилизаторе и удержали самолет от капотирования.

Пока гость разговаривал с командиром полка, самолет покрылся такой же толстой коркой льда, как и остальные. Пришлось его оттянуть на общую стоянку. Заместитель командира дивизии, доложив по телефону обстановку в штаб воздушной армии, отправился к себе на автомашине.

В эти дни в полосе 11-й армии проводилась наступательная операция местного значения. Наш полк поддерживал наступавших.

Погода наконец несколько прояснилась. Вновь похолодало. Летное поле подготовили настолько, что с него можно было взлетать с половинной нагрузкой.

В ночь перед наступлением наших войск полк сделал свыше 200 самолето-вылетов. В первую половину ночи бомбили дороги, по которым продвигались подкрепления к 16-й фашистской армии. На дороге, ведущей от Росина на Васильевщину, была обнаружена колонна автомашин и танков (как потом выяснилось, это двигался немецкий мотополк). Несколько самолетов сбросили бомбы на колонну. Произошел сильный взрыв. Передние машины загорелись и застопорили движение. Пламя ярко освещало цель, и на нее беспрерывной цепочкой потянулись У-2. За какой-то час бомбежки пожары возникли больше чем в 20 местах, а ночные бомбардировщики продолжали наращивать удар.

Во второй половине ночи наши самолеты обрабатывали артиллерийские и минометные позиции, пулеметные точки, узлы связи.

На рассвете части 11-й армии перешли в наступление и вскоре, прорвав оборону противника, заняли Левошкино.

Спустя три дня фашисты, подтянув резервы и используя неблагоприятную погоду, при которой наша авиация ни днем ни ночью не могла оказать настоящей поддержки наземным войскам, начали ответное наступление. Нанеся удар по флангам прорыва, они вынудили наши части отойти на исходные позиции. При этом батальон, прикрывавший отход, был отрезан от своих войск. Двое суток его бойцы, заняв круговую оборону, героически отражали непрерывные атаки гитлеровцев. Кольцо окружения сжималось. Боеприпасы и продукты кончались, медикаментов уже не было, а раненых становилось все больше. Прервалась радиосвязь. Положение критическое. И тут снова пришел на помощь наш маленький У-2.

Командующий 11-й армией приказал любыми средствами связаться с окруженными и помочь им.

На борту самолета, разыскавшего окруженных и первым прорвавшегося к ним, находились командир эскадрильи капитан Григорий Федорович Зинченко и штурман лейтенант Николай Иосифович Султанов. Всю ночь на помощь батальону шли У-2. Они летели по курсу, проложенному Николаем Султановым. Сбрасывали боеприпасы, медикаменты, продовольствие. Преодолев все преграды, они принесли на своих крыльях жизнь.

И вот перед строем нам зачитывают письмо, подписанное воинами батальона, которые, прорвав кольцо окружения, вышли к своим.

"Мы вас никогда не забудем, родные!" – так заканчивалось послание пехотинцев.

7 февраля 1943 г. мы последний раз корректировали огонь 1235-го артиллерийского полка. А на следующий день меня и Зайчика пригласил к себе подполковник Агафонов.

– Так вот, дорогие мои летчики! – начал Сергей Иванович. – Командующий приказал передать вас в соседнюю армию. Он вами доволен и надеется, что вы окажете такую же помощь артиллеристам 27-й армии.

– Мы, конечно, рады, что нами довольны, но мы так сработались здесь, даже расставаться жалко.

– Ничего, сработаетесь и там. Мельников жалуется: фашисты перестали стрелять, вы все батареи у них перебили...

Посмеялись. Дверь скрипнула, и в землянку вошел майор Мельников.

– Что смеетесь? Не по форме одет? – весело спросил он.

На левой ноге у него яловый сапог, а на правой, раненой, – огромный валенок.

– Мы говорим, что летчики и артиллеристы в полосе вашей армии все батареи противника уничтожили. Делать авиаторам здесь больше нечего, объяснял Агафонов Мельникову, – и поэтому переводим их к Кравцову.

– Не отдам, – вдруг посерьезнев, отрубил майор.

– Приказ фронта.

– Если приказ, какой тогда разговор, – вздохнул Мельников.

Начальник штаба артиллерии 27-й армии полковник Михаил Николаевич Кравцов встретил нас в землянке. После недолгой беседы он повез нас на командный пункт одной из бригад 15-й пушечной артиллерийской дивизии. Эта дивизия, сформированная в Сибири, прибыла на фронт совсем недавно и располагалась восточнее Старой Руссы.

Дорога, по которой мы ехали на "виллисе", шла через лес. Она была настолько узкой, что разъехаться встречным машинам было невозможно. Полковник рассказывал, что если здесь встречаются две машины, то одна из них лезет в сугроб, вторая проезжает, а затем вытаскивает первую. На эту "процедуру" уходит немало времени. Но нам повезло, и мы добрались без задержек. К нашему приезду на командном пункте собрались командиры дивизионов.

Мы рассказали собравшимся о своем опыте корректировки. Артиллеристы задали много вопросов. Разговор кончился поздно. Было уже темно, фронт переходил на ночной распорядок жизни. Полковник Кравцов повез нас в штаб 15-й артиллерийской дивизии. Снова та же лесная дорога. После небольшой оттепели на ней образовалась ледяная корка. Едем без света. Тишина. Только рокот мотора да шумящие на ветру огромные сосны. Вдруг впереди послышался лязг, и из-за поворота выскочил танк. Он несся без огней, грозной черной громадой. Наш шофер, молодой боец, включил маскировочный фонарь и резко нажал на тормоза. Машину начало заносить. Водитель повернул баранку в сторону заноса, машина выровнялась и заскользила навстречу танку. Расстояние сокращалось. Шофер не выдержал и выскочил из машины. Но, видимо, в танке заметили нас, он затормозил и остановился буквально в метре от "виллиса". Все облегченно вздохнули. Из танка показалась голова в шлеме:

– Носит тут всяких... – танкист не договорил, очевидно заметив полковника. Кравцов в этот момент поднялся и начал отчитывать подбежавшего шофера:

– Вперед надо смотреть. Везешь живых людей, а не дрова. Понимаешь? Ишь ты, испугался... На первый раз прощаю, садись, веди машину.

Шофер, опустив глаза, завел мотор. Люк в танке захлопнулся, танк попятился назад, затем круто повернул влево, прямо в сугроб. Он с грохотом пролетел мимо нас, вздымая облако снега. Полковник посмотрел ему вслед и сказал:

– Лихой, видать, парень. Такой не выпрыгнет...

Через полчаса мы были на месте. Начальник штаба 15-й пушечной артиллерийской дивизии подполковник В. Н. Понтус созвал офицеров. Вместе мы детально обсудили все вопросы предстоящей работы. Зайчик нанес на карту фашистские батареи, обнаруженные разведкой.

На следующее утро возвратились к себе в Толокнянец, а отсюда перелетели на посадочную площадку, оборудованную на северной окраине д. Дворец.

С наступлением темноты самолет был над линией фронта. Радиосвязь с артиллеристами установили быстро. Ходим вдоль переднего края на высоте 800 – 1000 м. Ничего не видно. Никаких признаков жизни. Лишь короткая оранжевая вспышка пулеметной очереди из редкого черного перелеска и мерцание рассыпавшейся тремя цветами немецкой ракеты изредка прорезают темноту. Нет, земля не спит... Две линии обороны... Тысячи глаз напряженно вглядываются во мрак.

40 минут полета над противником. Не хотят фашисты обнаруживать себя. Посмотрим, у кого крепче нервы... С опушки леса открыла огонь батарея противника. Отлично! Начинается наша боевая работа.

Засекаем и передаем артиллеристам координаты вражеской батареи. После нескольких пристрелочных выстрелов батарея противника накрыта огнем нашего дивизиона.

За эту ночь мы сделали три вылета.

Гитлеровцы широко применяли так называемые кочующие батареи. Они появлялись неожиданно, производили огневой налет и сразу же снимались с позиций, чтобы через некоторое время с другого места нанести новый, короткий, но чувствительный удар. Ловить их надо было с той же быстротой, с какой они маневрировали. И это у нас получалось. Стрельба по только что обнаруженной цели, как правило, приводила к хорошим результатам.

Однажды разведка сообщила, что в район Старой Руссы прибыли шестиствольные минометы противника. Несколько ночей подряд мы летали и никак не могли засечь эту батарею. Но однажды все-таки заметили сине-красные смерчи, направленные на восток. Отвернули самолет в сторону, чтобы случаем не попасть под эту огненную лавину. Зайчик по радио передал координаты батареи шестиствольных минометов.

Производить сложные расчеты артиллеристам не пришлось, так как основные ориентиры давно были нанесены на карту. Менее чем через минуту пристрелочные снаряды разорвались чуть севернее цели. Штурман немедленно дал поправку.

Вскоре весь полк открыл огонь. Снаряды рвались точно на площади. И вдруг взрыв, – колоссальная вспышка осветила весь город. Слышу, по радио артиллеристы спрашивают Зайцева:

– Что за зарево? Зайчик ответил:

– Наверное, попали в склад с минами... Огонь необычный – синий с желтыми пятнами.

– Вас поняли. Поздравляем, – передали с земли.

Из районов юго-восточнее Старой Руссы начала вести ответный огонь артиллерийская батарея противника. Гитлеровцы, видимо, хотели спасти свои шестиствольные минометы. Зайчик сообщил земле координаты батареи. Наши артиллеристы ударили и по ней.

Следующей ночью заметили, что в Старую Руссу прибыл воинский эшелон. Зайчик доложил об этом на КП. Артиллеристы сообщили о своей готовности открыть огонь. Первые два снаряда разорвались недалеко от станции. После поправки снаряды стали рваться поблизости от состава. В стрельбу включилось несколько батарей. Эшелон был разбит.

Мы возвратились на аэродром. Неожиданно меня вызвали к телефону. Командир нашего полка приказал срочно прибыть на аэродром Толокнянец. Вылетели втроем. Женя Дворецкий вместе с Зайчиком опять разместились в задней кабине. Вот и Толокнянец. Сели. Отрулили на стоянку. Вылезли из самолета и двинулись к командному пункту. Навстречу уже бежали и летчики и техники, с которыми мы давно не виделись. Здоровались, обнимались. Подбежал запыхавшийся посыльный.

– Срочно к командиру полка!

Гурьбой направились к нему. Александр Алексеевич Воеводин и его заместитель по политической части подполковник Василий Семенович Сувид жили вместе. Воеводин, сидевший за столом, весело произнес:

– Входите, герои, садитесь к столу. Позавтракаем вместе. Я вам расскажу кое-что... Садитесь, садитесь...

Мы разделись, сели за стол. Чувствовали себя неловко.

– Да вы не стесняйтесь... Будьте как дома.

Сувид встал и собрался что-то сказать, но Воеводин остановил его:

– Подожди, о таких вещах положено говорить командиру... Дело вот в чем: вчера к нам приезжали товарищи из штаба артиллерии армии. Артиллеристы остались довольны вашей работой. О ней написан большой материал и отправлен в Москву командующему артиллерией Красной Армии. За успешную работу вы оба награждены орденами Отечественной войны II степени. Поздравляю вас.

– Для нас, авиаторов, – добавил подполковник Сувид, – это очень высокая награда. Не часто случается, чтобы командование наземных войск награждало летчиков...

– Сегодня, – продолжал Воеводин, – вам надо быть у командующего артиллерией армии, где будут вручены награды.

Так приходило признание наших трудов – боевая солдатская слава. Вернее, мы шли трудной дорогой к ней. Но война есть война, и вряд ли кто-либо думал о славе в то время. Не думали и мы. Мы выполняли свой долг перед Родиной.

С. Ф. Кувшинов

Моряки под Старой Руссой

После победных боев в Подмосковье 1-я Ударная армия была переброшена на Северо-Западный фронт. В составе армии находились три морские стрелковые бригады.

Одна из них – 71-я за успешные боевые действия у стен столицы была преобразована во 2-ю гвардейскую морскую стрелковую бригаду.

Она была сформирована в Новосибирской области из моряков-добровольцев Тихоокеанского флота, курсантов военно-морских училищ и сибиряков, призванных из запаса по месту формирования. Бригадой командовал участник первой мировой войны, герой гражданской войны гвардии полковник Я. П. Безверхов. Комиссаром был моряк, тоже участник гражданской войны, полковой комиссар Е. В. Бобров.

Февраль 1942 г. Северо-Западный фронт. Ст. Боровенка, в 100 км восточнее Старой Руссы. Здесь выгрузилась 2-я гвардейская стрелковая бригада моряков.

Лесами дремучими, вековыми, болотами незамерзающими встретила моряков древняя Новгородская земля. На этом участке собирались силы нашей армии для уничтожения окруженной в районе Демянска 16-и фашистской армии.

Прямо из вагонов в пешем порядке части бригады двинулись на запад. Перед тихоокеанцами была поставлена задача: войти в коридор между окруженной немецкой армией и внешним фронтом; перерезать железную дорогу Старая Русса – Дно и ударить по врагу с запада. В старинном русском городе Старой Руссе у гитлеровцев находился большой гарнизон. Отсюда они собирались пробиться к своим окруженным войскам.