Текст книги "На Северо-Западном фронте (Сборник)"

Автор книги: Автор Неизвестен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 35 страниц)

Отважными воинами и политическими вожаками были парторг роты А. Н. Беляев, А. П. Постнов и другие командиры и политработники систематически помогали политбойцам и опирались на них в своей работе.

Возросший уровень морально-боевых качеств личного состава, мужество и воинское мастерство бойцов и командиров с неоспоримой убедительностью продемонстрировал бой 9 февраля 1942 г. Он послужил для всех нас новым испытанием на зрелость.

Части дивизии к этому времени действовали на фронте от железнодорожного моста на р. Соминке под Старой Руссой на севере до д. Марфино на юге от Старой Руссы. Общее протяжение фронта составляло более 20 км. В полосе дивизии проходили важные для врага коммуникации, которые раньше связывали фашистов с их демянской группировкой: железная дорога Старая Русса – Лычково и две шоссейные дороги на восток и одна на юг.

За месяц предшествующих боев дивизия понесла известные потери и имела значительный некомплект личного состава и вооружения. Все полки действовали на широком фронте, в первом эшелоне. У командира дивизии оставался лишь небольшой общевойсковой резерв. Не была оборудована полоса обороны, не считая нескольких дзотов на переднем крае, и в инженерном отношении. Справа от нас находились части 182-й стрелковой дивизии генерала В. В. Корчица. Южнее Старой Руссы действовали части недавно прибывшего из-под Москвы 1-го гвардейского стрелкового корпуса генерала А. С. Грязнова.

Работники политического отдела дивизии в течение последних пяти дней работали в 580-м и 595-м стрелковых полках. Помогали политическим работникам частей в расстановке коммунистов, комсомольцев после проведенных боев, в подборе и инструктаже партийного и комсомольского актива и низовых агитаторов. Провели индивидуальные беседы с командирами и политработниками об их работе, а также занятия с молодыми политруками. Поздно вечером 8 февраля в политическом отделе мы подвели итоги работы в частях, обсудили задачи и план работы на ближайшие дни.

Противник в течение дня 8 февраля соблюдал обычный режим огня, занимался расчисткой от снега траншей. Несколько активнее, правда, действовала его авиация. Это настораживало. Никаких других признаков подготовки наступления нам заметить не удалось. Но как только скупой свет нового зимнего дня рассеял темноту ночи, на позиции, пункты управления и тылы наших войск обрушилась лавина огня артиллерии и авиации. Вслед за мощной огневой подготовкой перешли в наступление фашистские пехота и танки. Их наступление, несмотря на неблагоприятные условия погоды, поддерживали значительные силы авиации и артиллерии.

Как потом выяснилось, фашистское командование для этого наступления не только произвело некоторую перегруппировку внутри фронта, по и перебросило из Франции пополненную и подготовленную на Рейне 5-ю легкопехотную дивизию. Незнакомые еще с условиями советского фронта фашистские выкормыши, имея значительное численное превосходство, нисколько не сомневались в своем успехе. Прорвать нашу оборону они надеялись запросто, с ходу. С самого начала наступления вслед за их боевыми порядками двинулись даже обозы. Одетые в свежие белые маскхалаты, подбодрившись изрядной порцией шнапса, фашистские вояки шли в наступление как на параде – в полный рост и в предбоевых порядках. Какое-то время в начале атаки казалось, что, несмотря на значительные потери, они вовсе не замечают нашего огня.

Наблюдая картину боя, некоторые из нас спрашивали себя, выдержат ли наши воины, измотанные и ослабленные в предшествующих боях, этот поединок нервов.

Но вот с каждым шагом потери фашистов становятся все больше. Нервы их не выдерживают, и они рассыпаются в цепи, залегают. На помощь появляются две группы танков, усиливает огонь фашистская артиллерия, еще с большим остервенением повторяются налеты авиации противника, появляются новые подразделения пехоты, и атака повторяется снова.

Фашистам удается захватить несколько дзотов в расположении 2-го батальона и девятой роты 3-го батальона 523-го стрелкового полка, несколько продвинуться в стыке батальонов и в полосе правого соседа.

Понеся значительные потери, часть своих позиций уступил противнику 27-й отдельный лыжный батальон, подчиненный дивизии. Усилив атаки, фашисты вышли к району расположения первой роты отдельного батальона дивизии. В ожесточенном бою с превосходящими силами противника погибло и было ранено до трех четвертей этой роты. Тяжело ранен наводчик ручного пулемета красноармеец Я. Я. Лебедев. Напряжение боя увеличивается буквально по минутам. Растет опасность прорыва врага через образовавшиеся бреши, и это понимали все. Вступила в бой вторая рота этого батальона. Возобновил стрельбу, собрав последние силы, пулеметчик Лебедев. Мужественно действуют – метко разят огнем своих пулеметов ефрейторы М. Н. Аношин и Н. С. Мореев. Как сжавшаяся до предела пружина, усиливает сопротивление оборона.

Командир полка подполковник Калмыков направляет на помощь 3-му стрелковому батальону роту из своего резерва. Собрав в дополнение к этому свои силы, командир батальона контратакой на своем участке восстанавливает положение. Но атаки противника по всему фронту повторяются с нарастающей силой. По приказу командира дивизии направлена в бой учебная рота, где 9 февраля предстояли выпускные экзамены. Как и положено, будущие командиры дерутся мужественно и умело. Курсант взвода лейтенанта А. Н. Акимова москвич наводчик Ф. С. Голованов, заняв оборону, подпускает гитлеровцев почти вплотную и внезапным метким огнем наносит им большие потери. Однако гибнут помощники Голованова по расчету. Тогда пулеметчик меняет позицию и продолжает стрелять. Значительные потери противнику нанес из миномета сержант С. Т. Букрин, а когда его миномет был разбит, он использовал против врага миномет противника, захваченный в период контратаки. Курсант С. А. Хилько подбил из 45-мм орудия два танка. Во второй половине дня орудие Хилько было подбито. Со всем своим расчетом он занял оборону и дрался с винтовкой в руках вместе со стрелками. Мужественно сражались и другие курсанты.

В момент, когда тонкая цепочка военного счастья на одном из участков могла вот-вот оборваться и силы защитников, казалось, уже были на исходе, командир дивизии, исчерпав свои возможности, послал в наступление в направлении д. Липовцы переданный в его распоряжение истребительный батальон фронта численностью 60 человек.

Получив задачу, командир батальона коммунист А. А. Говейко с одной девятой ротой из 30 человек быстро выдвинулся к месту боя и, используя выгодные условия местности (лес), нанес внезапный и смелый удар во фланг прорвавшемуся противнику.

Вслед за девятой ротой вступила в бой и десятая рота истребительного батальона. Их действия поддержали другие подразделения. Действия наших воинов были поистине бесстрашными и губительными для противника, нередко доходили до схваток врукопашную. Наступившая темнота и условия леса, очевидно, способствовали смелым действиям, победе над численно превосходящим противником. Фашисты после длительного и упорного сопротивления, понеся большие потери, вынуждены были отступить, оставив на поле боя много раненых и убитых.

Значительно поредели в бою и ряды наших бойцов. Погиб командир роты. Контратаку роты возглавил и несколько часов командовал ротой, несмотря на ранение, старший сержант Г. С. Якименко.

Напряженный, неравный поединок с фашистской авиацией вели зенитчики дивизии. Во фронте авиации было еще очень мало. К тому же то ли она занята была в другом месте, то ли отстала, но ни одного нашего самолета в тот день мы не видели. Между тем немецкие бомбардировщики буквально висели над боевыми порядками и тылами наших войск. Единственной нашей защитой от фашистской авиации была батарея мелкокалиберной зенитной артиллерии, которой командовал старший лейтенант Н. И. Белозеров. Николай Иванович еще до войны окончил Севастопольское училище зенитной артиллерии, отличался хорошей профессиональной подготовкой и высокой личной храбростью. В самых трудных условиях он умел находить время и возможность учить этому и своих подчиненных.

Позиции батареи оказались как раз на направлении главного удара противника в районе д. Подборовье, и, очевидно, батарея сильно мешала фашистам. Они всячески пытались уничтожить ее – много раз бомбили. Несколько бомб упало в расположении батареи, но батарея жила. Тогда один из бомбардировщиков, низко пикируя, бросил бомбу со взрывателями замедленного действия в непосредственной близости от орудий. К счастью, две из них не взорвались а взорвавшаяся принесла относительно немного потерь. Недалеко от позиции батареи упал сраженный меткой очередью наводчика П. В. Коляденко фашистский стервятник.

За день боя батарея сбила три бомбардировщика Ю-88, упавших в нашем расположении, два самолета ушли поврежденными. Будучи на батарее и наблюдая спокойную и четкую работу командира взвода лейтенанта парторга батареи И. А. Рыбковского, командира расчета В. И. Драгоньера, наводчика П. В. Коляденко и других номеров расчета, я невольно вспомнил описание действий батареи капитана Тушина из романа "Война и мир". К каждому из них можно смело отнести слова писателя о бесстрашном артиллеристе, который "не испытывал ни малейшего неприятного чувства страха, и мысль, что его могут убить или больно ранить, не приходила ему в голову". Да, сетовать на современников не было оснований. Они были настоящими мастерами своего трудного дела и достойными наследниками героических предков.

Бой был большим испытанием для всех нас и для командира дивизии в том числе. Не только потому, что здесь в этой роли он выступал впервые. Важное значение имел исход боя. Прорыв фашистов на нашем участке поставил бы в исключительно тяжелое положение войска фронта, действовавшие южнее Старой Руссы, подверг угрозе срыва операцию по окружению демянской группировки противника. Капли пота на худом и сильно осунувшемся лице командира выдавали его крайнее волнение и напряжение. Внешне же он казался спокойным. Помогал ему своим оптимизмом находившийся рядом комиссар дивизии Я. Г. Поляков. Михаил Никитич управлял боем умело и уверенно. Его спокойный тихий голос, доносивший по проводам полевых телефонов волю командира, направлял действия командиров частей. То и дело для помощи подчиненным в организации боя и уточнения обстановки следовали в части работники штаба. На трудные участки мы посылали и работников политического отдела. Вместе с командирами и политработниками частей они словом и личным примером повышали боевой дух и стойкость защитников, укрепляли веру в победу, организовывали и водили людей в контратаки, помогали в эвакуации и обеспечении раненых и делали многое другое.

С большим напряжением и мужеством трудились связисты под руководством своего начальника майора Г. К. Поповича. Рискуя жизнью, кандидат в члены партии В. М. Титов неоднократно под огнем устранял повреждения на линиях, а когда прорвался противник, он вместе с товарищами занял оборону и уничтожил трех фашистов. Отлично действовали его товарищи по профессии – линейные надсмотрщики красноармейцы Г. Т. Стерхов и П. М. Кобрис, командир взвода П. Г. Слизконос и многие другие. 27 раз в этот день исправляли повреждения на линии связисты 234-го артиллерийского полка братья Иван и Андрей Ковалевы.

До глубокой темноты продолжался этот кровавый поединок на фронте дивизии. Память и пожелтевшие от времени страницы донесений политического отдела хранят много других примеров массового героизма воинов частей дивизии. По четыре-пять раз переходили из рук в руки отдельные участки позиций. Многие защитники были ранены или убиты. Погиб на наблюдательном пункте заместитель командира батареи В. С. Булатов, половину своего состава потеряла рота истребительного батальона, погибли многие курсанты учебной роты, отдельного и лыжного батальонов. Но воли к сопротивлению противнику сломить не удалось. Воины дивизии выстояли.

Потеряв около полутора тысяч солдат и офицеров, фашисты вынуждены были прекратить атаки и на всем фронте отступить.

В трудных условиях боя подлинное величие духа, безграничную любовь и преданность Родине показали многие из тех, кто еще вчера казался совсем тихим и незаметным. В донесении комиссара 523-го стрелкового полка сообщалось о том, что в бою 9 февраля отличился политрук четвертой стрелковой роты младший политрук Артошес Исавердович Малинциян. Прочитав эти строки, я, откровенно, вначале не совсем поверил, и к этому были причины.

Менее двух недель тому назад при нашем первом знакомстве комиссар и командир батальона докладывали мне, что Малинциян как политрук роты авторитетом не пользуется, работает плохо, постоянно болеет. Это подтвердил и комиссар полка – батальонный комиссар Кощеев. Все настоятельно просили немедленно снять Малинцияна с должности.

К их огорчению, сразу решать этот вопрос я не стал. Хотелось самому разобраться во всем. Через несколько дней мне представилась возможность побывать в четвертой стрелковой роте и познакомиться с Малинцияном лично. Когда мы вместе с комиссарами полка и батальона подходили к землянке, навстречу нам поднялся среднего роста человек с помятым и давно не бритым лицом. Небрежно козырнув, он представился: "Политрук четвертой роты младший политрук Малинциян". Шея его была обмотана бинтом, давно потерявшим свой первоначальный цвет. Медлительные движения и весь его внешний вид говорили о каком-то безразличии. Встречались мы впервые, но Малинциян о моем приходе знал, видел моих спутников – его начальников и, очевидно, ждал очередного разноса. От этого он еще больше был подавлен и насторожен.

О положении в роте, ее людях и своей работе он доложил немногое. В заключение простуженным голосом обратился со своей обычной просьбой: освободить его от должности и направить воевать хотя бы рядовым на Кавказ.

С трудом сдерживая себя, я тактично пожурил Малинцияна за недостатки в работе, за его неряшливый внешний вид. Дав ему несколько советов, мы ушли почти без веры в успех.

По пути побывали еще в одном из взводов этой роты. При разговоре о политруке солдаты как-то опускали глаза. Видно, что уважением у них он действительно не пользовался. Тяжелый осадок остался на душе от этого знакомства и посещения. Прощаясь с комиссарами батальона и полка, я почти полностью согласился с их характеристикой Малинцияна. Но вот причины его поведения пока не находил.

Все это было достаточно свежо в памяти, и я позвонил комиссару полка, чтобы еще раз перепроверить его сообщение. И он еще раз, подробно рассказал о подвиге Малинцияна.

С утра 9 февраля противник атаковал четвертую стрелковую роту значительными силами. Бой был тяжелым, атака следовала за атакой. Бойцы держались стойко. Однако после длительного боя противнику все же удалось захватить на участке роты один дзот. Командир роты младший лейтенант И. П. Матроскин поднял роту в контратаку и восстановил положение. Не успел закончиться этот бой, как последовал прорыв фашистов на другом участке, в стыке между ротами. Во главе взвода в контратаку пошел младший политрук Малинциян. Расстреливая фашистов из ручного пулемета, он личным примером увлек уставших бойцов и уничтожил прорвавшуюся группу противника. Красноармейцы роты А. Чалгубаев и Д. Мурзаев в штыковой атаке уничтожили по шесть фашистов, взяли пленных. Численно превосходящие силы гитлеровцев много раз и после этого атаковывали позиции роты, однако все их попытки оказались тщетными.

За мужество и отвагу, проявленные в бою, сказал Кощеев, мы намерены представить Малинцияна к правительственной награде. В таких условиях не было смысла напоминать о прошлом. Мы оба от души были рады этой перемене.

Позже мне рассказывали, что, не имея возможности из-за глубокого снега вести огонь по наступающим фашистам из дзота, он клал ручной пулемет на спину ставшего на четвереньки солдата и с ожесточением вел огонь по врагам.

Вскоре я вновь встретил Малинцияна и с трудом узнал его. Исчезли прежняя отрешенность и неряшливость. Уверенность и чувство достоинства светились в его темных, как антрацит, глазах. Он был собран, стремителен. Перестал болеть и никогда больше не обращался с просьбой о переводе на Кавказ. Изменилось и отношение к нему солдат.

Как-то раз пришел я в эту роту ночью. Малинциян спал, и солдат, предчувствуя, что я могу разбудить его, сказал мне шепотом: "Товарищ комиссар, разрешите не будить политрука. Он сегодня устал и только сейчас уснул".

Трудно было не уважить просьбу солдата. Глядя на него, я еще раз не без смущения вспомнил, как чуть было не совершил ошибку, поддавшись первому впечатлению и настоянию товарищей. Вся последующая работа и поведение А. И. Малинцияна свидетельствовали о том, что он стал настоящим политическим вожаком роты.

Со временем стали понятными и причины его первоначальных неудач. Придя в роту, он по ряду обстоятельств не смог вначале установить необходимого контакта с людьми. Со стороны старших начальников поддержки и помощи сперва тоже было мало. Храбрость и успех в бою дали ему уважение и поддержку подчиненных, вернули веру в свои силы и обеспечили успех в последующей работе.

Все предшествующие бои и до этого были полны доказательств тому, как важно на фронте для авторитета любого командира, политработника и рядового солдата его умение вести себя в бою, не теряться в минуты смертельной опасности. Но до последнего случая специально об этом я как-то не задумывался. Теперь память воскрешала много других известных мне примеров, подтверждавших ату очевидную истину. Перед глазами проходили неудачи некоторых товарищей и успехи многих других, первопричиной которых было прежде всего наличие или отсутствие у них смелости. Солдатская молва на войне часто проходила мимо многих" человеческих слабостей, но никогда и нигде не прощала и безжалостно казнила трусость.

Рассказы о подвигах или о трусости переходили от одного к другому, из роты в роту, из батальона в батальон с великой быстротой. Иногда, подобно снежному кому, умножая их истинные размеры, и оправдаться за трусость было невозможно.

Личная храбрость была, пожалуй, главным качеством для политработника, особенно в тяжелые дни начального периода войны. Все другие достоинства имели значение и принимались всерьез только при наличии этого. По признаку смелости и отваги, умению воевать и готовности без колебания отдать жизнь за Родину война сортировала кадры на передовой. По этому признаку прежде всего бывшие комсомольцы заместители политруков И. А. Зуб и С. В. Яскевич стали через полгода после начала войны первый – комиссаром батальона, а второй – комиссаром артиллерийского дивизиона, а бывший комиссар корпуса инструктором политического отдела дивизии.

В силу этих причин бывший рядовой М. А. Иващенко стал парторгом полка, А. А. Самсонов – работником политического отдела дивизии. Личная храбрость в бою и умение делить с солдатами и командирами частей и подразделений их нелегкую солдатскую судьбу отличали большинство политических работников. Конечно, не только этим исчерпывались их достоинства.

Агитатор политического отдела В. Н. Лунин был отличным пропагандистом и агитатором. Его лекции, доклады и беседы выделялись хорошей формой и содержанием. Слушали его всегда с интересом. И все же вряд ли уважение к Лунину было бы столь широким, если бы призывы агитатора к стойкости и мужеству не подкреплялись его личным примером. Сам Василий Никанорович о себе, кажется, и не рассказывал, но солдаты знали, что заплатка на его ушанке – след осколка от вражеского снаряда и что сам он не раз участвовал в бою. Близость к личному составу и участие в жизни воинов подсказывали бывшему инженеру нужное слово, повышали его действенность.

В дивизионной газете "На врага" литературным сотрудником работал Л. С. Самойлов. По возрасту и состоянию здоровья он, конечно, мог и не быть на фронте. Все мы видели, что физически ему очень тяжело. Но пришел он к нам добровольцем, и предложение о возвращении в тыл было бы для него большой обидой. Писал он хорошо. Но не только поэтому он был желанным и уважаемым в подразделениях. На передовую он нес солдатам интересные новости о жизни страны и положении на фронтах, о подвигах воинов. Бывал он на самых опасных участках и в случае необходимости, не задумываясь, мог лечь рядом в обороне или пойти в атаку. Мне кажется, что корреспонденции и другие материалы его были интересными в значительной степени именно по этой причине.

Заветное знамя великой победы над злейшим врагом человечества германским фашизмом, поднятое руками нашей армии в народа, люди мира увидели в мае 1945 г. К концу четвертого года войны прогремели заключительные аккорды залпов победной симфонии. Долгим и тяжелым был путь к победе. Героические усилия тех, кто встретил вражеское нашествие на пограничных рубежах Родины и насмерть стоял на пути его продвижения к сердцу нашей Родины Москве и Ленинграду, на всех других фронтах фашистского наступления, навечно останутся в памяти поколений не только могильными холмами, но и заметными и прочными ступенями к великой победе.

В. Д. Кульбакин

Прорыв

В конце декабря 1941 г. командиры нескольких соединений 11-й армии получили приказ готовить войска к наступательным действиям. С приказом были ознакомлены и некоторые работники политотдела 11-й армии. Вскоре политотдел армии неожиданно был переведен из Семеновщины в д. Гостевщину. Передислокация вселила в нас чувство радостного ожидания. В это время все советские люди и их друзья за рубежом находились под впечатлением замечательных побед, одержанных под Москвой. Нам, воинам Северо-Западного фронта, хотелось как можно скорее перейти к более активным действиям против ненавистного врага. Каждый думал о предстоящем наступлении, как о большом и важном для всего хода войны событии, и каждым владела мысль о том, чтобы сделать возможно больше для подготовки и проведения операции.

Соединениям 11-й армии предстояло участвовать в трудных боях против 16-й немецкой армии. Командующий армией генерал Буш, прослывший "специалистом по русским делам" (до войны служил начальником русского отдела генерального штаба вермахта), хвалился перед Гитлером, что "без труда вобьет клин между Москвой и Ленинградом". Однако он не только не достиг этой цели, но, наоборот, попал со своей армией в критическое положение и теперь издавал один за другим свирепые приказы "стоять насмерть", "не отступать ни на шаг", "удерживать любой ценой позиции" и т. д.

Войска 16-й армии, состоявшие в значительной части из отборных соединений (дивизия СС "Мертвая голова", 281-я дивизия охранных войск и др.), опьяненные легкими победами в боях на Западе, сражались с фанатическим упорством завоевателей, убежденных в своей непобедимости.

О некоторых событиях, происшедших в январе 1942 г. вслед за передислокацией штаба и политотдела армии, мне хотелось бы рассказать языком дневника, который я вел на протяжении всего периода пребывания на фронте.

5 января 1942 г. Д. Гостевщина

Прошло всего три дня после переезда политотдела 11-й армии в Гостевщину, но мы, политотдельцы, уже чувствуем себя старожилами. Всем нам очень нравится эта небольшая деревушка, раскинувшаяся на стыке двух необозримых лесных массивов. В ней нас привлекает решительно все: и ее приветливое, миролюбивое, так не гармонирующее с жестокой правдой войны название, и протекающая вблизи окаймленная ракитами речушка, и затейливые резные украшения на сохранившихся избах, свидетельствующие о тонком вкусе и поэтическом настрое населявших эту деревню людей.

В просторной рубленой избе, где обосновалась редакция армейской газеты "Знамя Советов", хлопотливо стучит пишущая машинка. Сейчас уже около девяти утра, но сотрудники редакции не прекращают начатой вечером предшествующего дня работы: они заканчивают подготовку очередного номера армейской газеты. Казалось, все уже было сделано, как вдруг возник спор: следует ли перепечатывать в армейской газете сообщение Совинформбюро об итогах шести месяцев войны.

Кто-то, возражая редактору, старшему батальонному комиссару В. Б. Фарберову, сказал, что собран на редкость интересный материал, почти весь целиком с передовых позиций, причем такой, опубликование которого нельзя откладывать.

Говорившего поддержал чей-то голос:

– Сообщение опубликовано в центральных и фронтовых газетах. Зачем нам...

Вспыльчивый Фарберов не дал закончить фразу:

– А мы что, рыжие? – крикнул он, весь багровея от возбуждения, но тут же осекся и... рассмеялся.

– Ну, ну, потише на поворотах, – проворчал огненно рыжий начпоарм полковой комиссар Гавриил Степанович Должиков, внимательно прислушивавшийся к спору, и полушутя, полусерьезно погрозил Фарберову веснушчатым пальцем. Тем не менее, в споре он принял сторону Фарберова.

Четвертую страницу номера решили отвести юмору и сатире. Единодушно было принято предложение озаглавить ее "Вралище тарабахтер" по созвучанию г "Фёлькишер беобахтер". В соседней избе расположился политотдел армии. Наш политотдельский коллектив состоял наполовину из кадровых политработников; другая его часть – призванные в армию партийные работники и преподаватели вузов Москвы, Киева и Ленинграда.

Прошло всего несколько месяцев войны, но уже трудно было отличить кадровых от некадровых. Напряженный темп фронтовой жизни и суровая боевая страда первого года войны очень скоро сгладили существовавшие между ними различия. Теперь это был дружный, слаженно действовавший коллектив людей, спаянных единством воли, движимых всепоглощающей целью защиты своей Родины от жестокого, ненавистного врага...

Сегодня к утру все политотдельцы были отозваны из частей. Уже один этот факт одновременного отзыва политработников из дивизий и бригад говорил о том, что вскоре должно произойти что-то новое и необычное. Но были и другие приметы, побуждавшие думать об этом.

Политотдельцы, пользуясь вынужденным досугом (Должников приказал всем находиться в политотделе), обменивались впечатлениями от поездки в части, знакомились с новыми печатными материалами, просматривали газеты. Мне, как начальнику отделения пропаганды и агитации политотдела армии, и двум инструкторам этого отделения – батальонному комиссару Сандлеру и старшему политруку В. В. Дуднику – предстояло подготовить текст листовок-обращений к воинам соединений 11-й армии. Одну из двух листовок готовил обязательный и дисциплинированный Сандлер. "Лентяй" Дудник выбрал себе "самую трудоемкую", по его словам, часть работы: отредактировать текст, который напишет Сандлер. Дудник – своеобразная и по-своему незаурядная личность в политотделе. Война обнаружила в нем, бывшем преподавателе университета, новые, ранее, по словам его коллеги по университету Сандлера, никому не известные качества. Сейчас, пока Сандлер трудился над листовкой, Дудник разбирал и чистил свой автомат и по его лицу было видно, какое большое удовольствие доставляло ему это занятие. И днем, и ночью, на передовых позициях и в нашем политотдельском "тылу" он неразлучен со своим получившим уже довольно широкую известность набором оружия, обязательными компонентами которого были: автомат, два пистолета (один из них трофейный) и трофейный же кинжал с готической надписью на лезвии: "Германия превыше всего". По словам Сандлера, любившего подшутить над своим дружком, Дудник "для устрашения противника" отрастил длинные, вислые усы на манер запорожских, при одном виде которых "фрицы" якобы тотчас же обращались в бегство. Но Дудник гордился своими усами и не принимал всерьез шуток на этот счет.

Дудник всегда предпочитал быть ближе к передовым позициям, в гуще сражающихся солдат, "подальше от начальства". Он не переносил замечаний других, сам же любил ворчать по всякому поводу и без повода. "Досыта поспать", "снять из снайперской винтовки фрица" и при случае приложиться к "шнапсу" – вот что, по словам Дудника, составляло основу его желаний в условиях фронтовой жизни. Но это была кокетливая клевета на самого себя. При чрезвычайных обстоятельствах Дудник держался спокойно и уверенно, его действия и суждения были в серьезной обстановке четкими и трезвыми. Добросовестно выполнял он и свои основные обязанности лектора и агитатора. Бойцы и командиры слушали его внимательно, относились к нему с доверием и уважением, и их не шокировали ни его запорожские усы, ни устрашающий воинский вид.

В двенадцатом часу Должиков провел в политотделе короткое совещание. Он был серьезен и немногословен. Мы хорошо изучили нашего начпоарма. Должиков своенравен и крут, порой до крайности прямолинеен, а главное, не всегда попячен. Особенности его характера нередко ставили нас в тупик. Однажды он ни с того, ни с сего выговорил одному из начальников отделений политотдела: "Ты почему отсиживаешься в политотделе? Валяй-ка, брат, на передовую"! Начальник отделения политотдела покраснел от неожиданности и обиды, так как "сидел" в политотделе по приказанию самого же Должикова. Он уехал в дивизию и пробыл в ее подразделениях несколько дней. На четвертый день Должиков вызвал его к телефону. "Ты почему торчишь там"? – начал он вместо приветствия. – Разгуливаешь по передовым, а я тут за тебя работай! Вали-ка, брат, в политотдел!"

При всех своих странностях и крайностях Должиков мог быть в серьезной обстановке и собранным, и целеустремленным. Таким он был и на сегодняшнем совещании.

Зная Должикова и наблюдая его сосредоточенный вид, мы окончательно убедились, что предстоит нечто действительно важное и значительное.

6 января 1942 г. Гостевщина – Лажины

В напряженном труде прошел вчера весь день, а к вечеру мы, политотдельцы, снова на колесах. Новая передислокация и новые надежды на столь нетерпеливо ожидаемое начало наступления.

В автобусах провели остаток дня и почти всю ночь. Пустынное с утра шоссе стало необычно оживленным, сплошь забитым людьми, грузовыми автомобилями, боевой техникой, обозными повозками. Басовито рычат моторы танков, оглушительно ревут моторы авиасаней. С неба доносится гулкий рокот самолетов, прикрывающих колонну от нападения с воздуха.

Стоит трескучий мороз, от которого захватывает дыхание и становится пунцовой кожа. Пехотинцы идут в полном снаряжении, с винтовками или автоматами, с подвешенными к сумкам котелками и касками. У некоторых красноармейцев каски надеты поверх ушанок...

И вот, наконец, повое расположение политотдела – деревня Лажины... Торжественно сказочны, суровы приильменские пейзажи. Веет от них первозданной красой северорусской равнины. Дремучие леса поражают глаз строгостью и чистотой линий. Многочисленные в окрестностях Лажин небольшие холмы покрыты голубоватыми скатертями снега. Бесчисленными искорками снег отражает свет круглоликой луны. Дым из труб домов поднимается прямо ввысь, к далекому звездному небу. Сказочная красота всего окружающего покоряет нас.