Текст книги "Сказания о нартах"

Автор книги: Автор Неизвестен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 31 страниц)

Нартовский эпос дает благодарный, материал для двухаспектного комплексно-экзегетического подхода. В нем многообразно и причудливо сочетаются и переплетаются мифы и история.

При разборе отдельных циклов мы отмечали, что первооснову каждого из них составляет та или иная мифологема: тотемический и близнечный мифы в цикле Ахсара и Ахсартага; миф о первой человеческой паре в цикле Урузмага и Шатаны; миф о солнечном и культурном герое в цикле Сослана; грозовой миф в цикле Батраза; весенний (солнечный) миф в цикле Ацамаза. Сравнение с мифологией других народов, в частности индоиранских, скандинавских, кельтских, италийских, позволяет выявить мифологический субстрат и в тех случаях, где он был завуалирован позднейшими переосмыслениями и наслоениями.

Хороший пример – кровосмесительный брак Урузмага и Шатаны. Можно было бы усмотреть здесь отголосок эндогамных обычаев, существовавших в прошлом у некоторых народов, в том числе иранских. Однако привлечение сравнительного мифологического материала убеждает, что такое решение было бы слишком поспешным. В древнейшем религиозном и мифологическом памятнике индоиранских народов, Ригведе, брат и сестра, Йама и Йами, становятся родоначальниками людей. Сами они родились от божества Гандарвы и «водной женщины» (аруа yosa). Вспомним, что Урузмаг и Шатана также родились от «водной женщины», дочери владыки вод, Донбетра. Во всех вариантах сказания об Урузмаге и Шатане повторяется один мотив: Шатана активно добивается брака, Урузмаг сопротивляется. И то же самое в эпизоде с Иамой и Йами.

Если мифологическая основа нартовской эпопеи не вызывает сомнений, то столь же, бесспорна ее историчность. Мы видим на каждом шагу, как сквозь традиционные мифологические схемы, модели и мотивы проступают черты истории, конкретной истории конкретного народа.

Историчность нашего эпоса состоит, во-первых, в том, что в нем – в большинстве сказаний – отражен определенный общественный уклад. Нартовское общество еще не знает государства. Для него характерны черты родового строя (фамильная организация) с заметными пережитками матриархата (образ Шатаны). Страсть к военным походам в поисках добычи говорит в той стадии родового строя, которую Энгельс называл военной демократией. Мы знаем, что этот уклад был как раз характерен для сарматских племен.

Из конкретных событий аланской истории в эпосе ярко и драматично отразилась борьба между язычеством и христианством. По духу и содержанию своему наш эпос – эпос дохристианский, языческий. Хотя в нем фигурируют Уастырджи (св. Георгий), Уацилла (св. Илья) и другие христианские персонажи, но христианского в них – только имена, образы их идут из языческого мира. Вместе с тем в эпосе, как мы пытались показать, получила отражение борьба христианства с язычеством. Сослан, Батраз – это герои языческого мира, погибающие в борьбе с новым богом и его слугами. Капитуляция Батраза перед св. Софией (Софиайы зæппадз) – это капитуляция языческой Алании перед византийским христианством. Историческая эта капитуляция происходила, как известно, между V и X веками. В X веке христианство, во всяком случае номинально, восторжествовало во всей Алании, и была создана аланская епархия. В эпизодах смерти Батраза и Сослана нартовский эпос выступает как эпос «уходящего язычества».

Явственный отзвук нашли в нартовских сказаниях алано-монгольские отношения.

Сохранили ли сказания память о каких-либо конкретных исторических личностях?

Есть все основания считать, что имена Шатана-Сатеник, Сослан и Батраз принадлежали реальным историческим персонажам.

Имя Батраз – Батыр-ас – «богатырь асский» представляет монгольский вариант грузинского Ос-Бакатар – «богатырь осский (осетинский)». Так называет грузинская хроника осетинского предводителя (XIII–XIV вв. н. э.), который воевал во время монголов с Грузией, и в частности взял крепость Гори, что в некоторых нартовских сказаниях приписывается именно Батразу. Как можно думать по некоторым осетинским преданиям, его настоящее имя было Алгуз. Почему эпос сохранил имя этого героя в монгольском оформлении? Вероятно, потому же, почему сербы своего национального героя Черного Георгия называли по-турецки: Карагеоргий; а испанцы героя борьбы с маврами Де Бивара – по-арабски: Сид.

Если от нартовских героев перейти к их врагам, то и тут распознаются некоторые реальные фигуры. О Сайнаг-алдаре, под которым скрывается монгольский Санн-хан, то есть Батый, мы уже говорили.

В цикле Батраза фигурирует некое чудовище Хъандзаргас, который держит в плену многих нартов, в том числе прадеда Батраза, Уархага. Весьма вероятно, что Хъандзаргас – это искаженное Хъан-Ченгес, то есть Чингисхан[32]32
  См. нашу статью «Историческое в нартовском эпосе» в сб. «Нартский эпос». Дзауджикау, 1949, с. 46.


[Закрыть].

В названии враждебного нартам народа Агур распознается тюркский этнический термин Огур[33]33
  См.: Историко-этимологический словарь осетинского языка. М.—Л., 1958, I, 36–37.


[Закрыть].

Говоря об историчности нартовского эпоса, нельзя обойти молчанием еще одну их особенность: реализм; реализм в изображении социальной и бытовой обстановки, в обрисовке характеров[34]34
  Ср.: Б. В. Скитский. Нартский эпос как исторический источник. – Сб. «Нартский эпос», 1949, с. 21–34.


[Закрыть]. Кажется странным говорить о реализме там, где мы не выходим из царства вымысла, фантастики. А между тем это так: нартовский эпос глубоко реалистичен. Трудно убедить простого горца в том, что нартов не существовало в действительности. Он готов согласиться, что многие подвиги и приключения нартовских героев – вымышлены. Но чтобы самих этих людей, – таких живых, таких рельефных, как бы высеченных из цельных глыб, можно было бы выдумать «из головы», – этого он никак не может допустить.

Живописными красками рисуют сказания картину быта и нравов нартовского общества.

Происходя в тотемическом плане от волка, в космическом плане – от солнца, нарты остаются верны своей двоякой природе: как дети волка они больше всего любят охоту, войны, набеги и походы за добычей, как дети солнца они любят буйную радость жизни, – пиры, песни, игры и пляски.

Пытаясь на основании сказаний определить, в каких занятиях по преимуществу проводили время нарты, мы приходим к выводу, что таких занятий было два: с одной стороны, охота и экспедиции за добычей, с другой – шумные и обильные пирушки с десятками зарезанных животных и с огромными котлами, полными ронга и пива, пирушки, обязательно сопровождаемые бурными плясками. Пляски упоминаются особенно часто и притом не как случайный, а как существеннейший элемент нартовского быта, как серьезное и важное занятие, которому нарты отдавались от всей души[35]35
  Это обстоятельство дало даже повод Дюмезилю связать термин Нарт с санскритским nart – «плясать».


[Закрыть]. Весьма возможно, что танец имел ритуальное значение. Иначе непонятно, как могли, например, нарты плясать, когда войско агуров окружило их и готово было уже ворваться в селение.

Что касается нартовских «балцов» и «хатанов», то относительно их характера заблуждаться не приходится: это были хищнические, «волчьи» походы, главная цель которых заключалась в том, чтобы угнать чужой скот, в особенности лошадей.

Виднейших нартов мы видим нередко озабоченными тем, не осталась ли где-нибудь не опустошенная ими область. Самый факт, что такая область где-либо сохранилась, была достаточным мотивом, чтобы отправиться туда в поход.

Этот своеобразный быт и психология, отраженные в древнейших слоях нартовского эпоса, не заключают в себе ничего случайного. Это – быт и психология той эпохи и того уклада жизни, в которых родился наш эпос. Нужно перенестись в это общество с его военно-дружинной организацией, с его вечно беспокойным и бурным образом жизни, с его постоянными межплеменными и межродовыми войнами и столкновениями, с его культом удальства и хищнических «подвигов», чтобы отнестись к нему с требуемой объективностью и определить его место в истории развития ранних общественных форм. Разумеется, ни гомеровское общество, ни общество Нибелунгов, ни русское былинное общество, где повсюду уже выступает государство как оформившийся институт, не могут быть поставлены в один исторический ряд с нартовским обществом. Из европейских эпосов только древнейшие ирландские саги дают нам картину, типологически близкую к обществу нартов.

Врагами нартов и объектами их удальства выступают, с одной стороны, великаны, «уайуги», с другой – алдары, малики, то есть князья, владетели, феодалы. Если первые идут из сказочного фольклора и символизируют, по-видимому, грубые и непокоренные силы природы, с которыми приходится бороться человеку культуротворцу, то борьба с алдарами хранит смутный отзвук каких-то реальных исторических событий. Противопоставление нартов алдарам, – это противопоставление военно-родовой демократии уже оформившимся феодальным порядкам у соседей.

Опустошая владения алдаров и угоняя их скот, нарты выступают, говоря современным языком, как экспроприаторы эксплуататоров.

Следы сословного деления, которые можно, по некоторым вариантам, усмотреть в самом нартовском обществе, надо отнести за счет позднейших наслоений, так как они плохо гармонируют со всем укладом жизни по древнейшим сказаниям. В некоторых случаях имеют место и очевидные недоразумения. Так два-три упоминания о рабах совершенно неосновательно выдвигаются как доказательство классового деления у нартов. Рабства, как социального института, мы в сказаниях не видим, а существование отдельных рабов из захваченных во время набегов пленных вполне совместимо с родовым строем[36]36
  Слово «уацайраг» означает одновременно «пленный» и «раб», а этимологически оно разъясняется как «предмет купли-продажи», от среднеиранского вачар – «торговля».


[Закрыть]. Имеется множество исторических свидетельств, что в чисто родовых обществах Осетии, Ингушетии и Чечни пленников нередко обращали в рабство, если не представлялось возможным выгодно их продать[37]37
  Любопытно, что суждения о феодальной структуре нартовского общества основываются главным образом на записях братьев Шанаевых. Между тем относительно этих записей можно с несомненностью утверждать, что они неоднократно подвергались кабардинскому влиянию. Это влияние сказалось не только на содержании, но и на форме сказаний. Мы находим там совершенно не свойственные осетинским вариантам длинноты, чуждые осетинскому эпическому стилю эпитеты, как «снежнобородый», «железноглавый» и т. п.


[Закрыть].

Если брать не отдельные, выхваченные там и сям упоминания, а общее впечатление, которое производит нартовский мир в наиболее архаичной части эпоса, то перед нами, несомненно, родовое общество, да еще с яркими пережитками матриархата. Народ в целом образует боевую дружину, внутри которой если и есть какая-либо иерархия, то это иерархия старшинства и военного опыта.

Из чисто военной, дружинной организации нартовского общества вытекает еще одна особенность нартовского быта: презрение к дряхлым старикам, неспособным уже участвовать в походах «балцах».

Презрение к старикам вытекало из убеждения, что нормальная смерть мужчины – это смерть в бою.

Материальная культура нартовских воителей вполне отвечает той эпохе, о которой сигнализирует их общественный и хозяйственный быт. Перед нами – железный век в его начальный, романтический период. Кузнечное дело окружено сияющим ореолом, так же как в гомеровской Греции, в скандинавской мифологии, в Калевале. Как все, что казалось прекрасным и священным, оно перенесено с земли на небо. Небесный кузнец Курдалагон, родной брат Гефест и и Вулкана, является одной из центральных фигур эпоса. Он не только кует героям оружие, он закаляет самих героев. Его отношения со смертными – и тут сказалась большая архаичность нашего эпоса – несравненно интимнее, проще и патриархальнее, чем у богов-кузнецов на Западе. Он частый участник нартовских пиршеств. Виднейшие нарты подолгу гостят у него: Батраз, Айсана, сын Урузмага и др.

Железо и сталь встречаются в сказаниях на каждом шагу. Железными оказываются не только оружие и орудия. Мы встречаем железнокрылых волков и ястребов с железными клювами. Железные ворота обычны, но есть даже целый замок из железа, построенный Сосланом для дочери Солнца. Наконец, стальными оказываются даже некоторые герои: Батрадз во всех вариантах, а некоторых также Хамыц и Сослан.

Наряду с железом весьма популярно золото. Оно фигурирует и как украшающий эпитет (золотые волосы, золотое солнце), и как материальный (золотое яблоко, золотые чаши, золотой «кумбул», то есть шишак).

Медь шла на котлы, а также служила, по уверению некоторых сказаний, материалом для починки разбитых в бою черепов в небесной кузнице. Серебро не популярно в эпосе.

Неоднократно упоминаются слоновая кость, перламутр, стекло.

Вооружение нартов составляют: меч (кард), цирхъ (разновидность меча или, может быть, секира), копье (арц), лук (æрдын, сагъадахъ), стрелы (фат)[38]38
  Относительно нартовских стрел узнаем, что они имели трехгранные железные наконечники, аефсаен аерттигътае (аерттигъ из аертаетигъ «трехгранный»), такой же формы были наконечники стрел у скифов. Типичное оружие находимое в позднескифских погребениях, – это длинные прямые железные мечи и железные трехгранные наконечники стрел.


[Закрыть], щит (уарт), кольчуга (згъæр), шлем (така). Упоминание в некоторых вариантах ружей и пушек лежит целиком на совести позднейших сказителей-модернизаторов. Оружие мыслится нередко, как одушевленное. От жажды боя оно испускает синее пламя. Знаменитый «Цереков панцырь» при крике «бой» сам выскакивает к герою.

Все материальные реалии, не связанные с боевыми подвигами, охотой и пиршествами, даны в эпосе очень смутно и бегло. Часто нарты выступают как пастухи, реже как земледельцы. Но в описании этих сторон хозяйственной жизни нартов нет той яркости и конкретности, как в вышеуказанных. Разводят нарты и мелкий и крупный рогатый скот, но особенно дорожат конскими табунами..

О земледелии у нартов еще меньше материала. В одном сказании юному Сослану, присутствующему на пиру богов, небожители дают дары: железный плуг, воду для вращения мельниц, ветер для веяния зерна. Здесь перед нами, очевидно, опыт мифологической интерпретации начатков земледелия.

Хлеб в сказаниях почти не упоминается. Фигурируют только традиционные три культовые медовые лепешки, которые Шатана приносит в жертву богам на священном холме Уаскупп, когда обращается к ним с молитвой. Но так как нарты – большие любители пива, то они, надо полагать, должны были (хотя бы с этой целью) доставать ячмень. Другой любимый напиток нартов – «ронг» изготовлялся из меда. Это, конечно, не означает, что нарты (аланы) занимались пчеловодством. Они могли получать мед путем обмена у соседних (славянских?) племен.

Много бытовых черт рассыпано в описании и истолковании судьбы людей в загробном мире (сказание «Сослан в царстве мертвых»), но относить их все к нартовской эпохе весьма рискованно, так как в эту картину откладывался, по-видимому, и последующий опыт, народа.

Если о трудовой деятельности нартов сказания дают очень мало материала, тем ярче, красочнее и богаче изображены в них досуги «детей солнца». Судя по сказаниям, эти досуги сплошь заполнены пиршествами, плясками и играми. По выражению одного сказания, «бог создал нартов для веселой и беззаботной жизни». Презрение к смерти как-то очень естественно и просто сочеталось у них с любовью к жизни и ее радостями. После тягот и опасностей войны, далеких набегов и охоты они всей душой отдавались разгульному веселью. Захватив богатую добычу, нарты ничего не откладывали на черный день. Весь добытый скот немедленно шел на всенародное угощение. Устраивать щедрые и обильные пирушки для всего народа было, по всей видимости, делом чести для виднейших нартов, которое они делали при всякой возможности. Неумение и нежелание делать запасы и откладывать на черный день[39]39
  У одной только Шатаны оказываются в голодный год кой-какие запасы.


[Закрыть] приводило к тому, что нарты легко переходили от одной крайности к другой: за неумеренными всеобщими пирушками следовал нередко столь же всеобщий голод, доводивший «сынов солнца» до полного истощения. Сказаниям, описывающим нартовские пиры и веселье, противостоят другие сказания (таких не меньше), с описанием всеобщего голода и истощения. Нет, однако, никаких указаний, чтобы в период такой депрессии нарты падали духом или изменяли своим привычкам. При первой возможности, после первого же удачного «балца», эти неукротимые люди вновь предавались своему необузданному веселью.

О размахе предстоящего пиршества можно было судить уже по пригласительной формуле «крикуна» («фидиога»). Ни одна душа не могла уклониться от участия на пиру. «Способные ходить – приходите сами, – кричал фидиог, – кто ходить не может, того несите». Кормящим матерям рекомендовалось захватить с собой младенцев вместе с колыбелями. Столы тянулись на расстояние полета стрелы. Изобилие яств было истинно «фламандское». Под тяжестью мяса ломились столы. В громадных котлах ронг и пиво лились через край. Талантливый осетинский художник Махарбег Туганов в своей замечательной картине «Пир нартов» с тонким знанием реалий и блестящей интуицией передал, как должны были пировать нарты, эти фламандцы железного века.

Кульминации своей достигало пиршество, когда начинался знаменитый нартовский пляс – «симд». Этот старинный своеобразный и стильный массовый танец даже сейчас, при хорошем исполнении, производит впечатление внушительное. Помноженный на нечеловеческую мощь и темперамент нартовских титанов, он, по уверению сказаний, сотрясал землю и горы и являл из ряда вон выходящее зрелище. Даже боги с небес взирали на богатырский пляс с изумлением, к которому примешивалась изрядная доля страха.

Кроме хороводного симда, в сказаниях описываются сольные танцы, требовавшие от исполнителя виртуозного искусства и ловкости. Надо было проплясать по краям финга[40]40
  Финг – низенький круглый треногий стол.


[Закрыть], не задев ничего из стоявших на нем яств и сосудов и не сронив с финга ни одной крошки. Надо было далее сплясать на краях большой чаши, наполненной пивом, без того чтобы чаша хоть чуть пошатнулась. Надо было, наконец, проплясать, имея на голове кубок, полный до краев ронга, и не пролить ни одной капли. Безупречное исполнение таких номеров было под силу только лучшим танцорам, состязание между которыми составляло одно из любимых зрелищ нартов. Состязание между двумя знаменитейшими танцорами, Сосланом и сыном Хиза, служит завязкой известного сказания о сокрушении крепости Хиз и женитьбе Сослана.

Наряду с пляской очень любили нарты то, что мы назвали бы теперь спортивными играми. Характер этих игр-состязаний был, разумеется, боевой, а размах – чисто нартовский. Стрельба из лука и испытание мечей были наиболее обычными из этих игр. Резвость коней испытывалась на славных нартовских скачках, в которых иногда принимал участие сам небожитель Уастырджи. Упоминается также игра в альчики.

Вообще одной из характернейших черт нартовских героев был настойчивый и беспокойный дух соревнования. Быть лучшим всегда и во всем – такова была idee fixe виднейших нартов. Несколько нартовских сюжетов имеют своей завязкой один и тот же постоянно волновавший всех вопрос: «Кто лучший среди нартов?» С этого вопроса начинается, по ряду вариантов, рассказ об Урузмаге и циклопе. Этот же вопрос стоит в центре внимания, когда красавица Акола (или Агунда, или Уадзафтауа и др.), выбирая себе жениха, последовательно отводит одного за другим всех претендентов, находя в каждом какой-нибудь недостаток, пока не останавливает свой выбор на Ацамазе (по одним вариантам), или Батразе (по другим). Вокруг этого же вопроса разгораются страсти во время спора нартов за чашу Уацамонга. Наконец, решению этого же вопроса посвящен известный рассказ о том, как старики нарты вынесли три нартовских сокровища, чтобы присудить их достойному.

В последнем рассказе пальма первенства достается Батразу. И очень интересно для суждения о народном идеале человеческого совершенства, какие именно качества обеспечили Батразу первое место среди нартов. Этих качеств было три: доблесть в бою, воздержанность в пище и уважение к женщине.

Другие сказания и варианты прибавляют еще ряд черт, дающих в совокупности представление об идеале нарта. Через весь эпос проходит прославление щедрости, гостеприимства и хлебосольства. Всякий удачный «балц» нартов неизбежно влечет за собой пиршество для всего нартовского народа. Ореол, которым окружена супружеская пара Урузмаг – Шатана, в значительной, огромной степени объясняется их неограниченным хлебосольством. До сих пор в устах осетина имена Урузмага и Шатаны являются синонимом высшего гостеприимства и хлебосольства. Нет большего комплимента, чем назвать хозяина дома Урузмагом, а хозяйку – Шатаной.

Высоко развито у нартов чувство родовой солидарности и чувство товарищества. Эти черты теснейшим образом связаны с военно-дружинной организацией нартовского общества и из нее вытекают. В условиях, когда род означает дружину, естественное чувство кровной близости между членами рода возрастает во много раз благодаря совместному участию в военных и охотничьих предприятиях с их опасностями. Ряд сказаний имеют сюжетом спасение одних нартов другими в минуту смертельной опасности.

Жажда подвигов и презрение к смерти – неотделимые качества истинного нарта. Когда бог предложил нартам на выбор вечную жизнь или вечную славу, они без колебания предпочли скорую гибель со славой вечному, но бесславному прозябанию.

Воссоздавая в эпосе о нартах некую идеальную эпоху своей собственной прошлой жизни, народ считал одной из особенных черт этой эпохи величайшую интимность, простоту и близость отношений между миром людей и мифом богов. Действительно, эти отношения отличаются в эпосе исключительной патриархальностью и непосредственностью.

Сказания не просто описывают случаи общения богов с людьми, а подчеркивают, что это общение было в порядке вещей, что оно было обыденным делом. «Нарты были сотрапезниками богов», – говорится в ряде сказаний. Один из вариантов сказания о гибели нартов начинается так: «Когда нарты были еще в полной силе, когда для них был открыт путь в небеса»… Открытый путь в небеса – вот мечта о золотом веке, воплощенная народом в нартовском эпосе. Нартовские боги – это то же люди, с той же психологией, с теми же слабостями. Они легко и часто обращаются с нартами, а виднейшие нарты подолгу гостят на небе.

Если, с одной стороны, нарты дружат с богами, то, с другой, они являются также большими друзьями природы, зверей, птиц, растений. Мир богов, мир людей и мир природы – три мира во времена нартов дышат еще одной жизнью и понимают язык друг друга. Мы помним, какое чудное действие оказывала на всю природу игра Ацамаза: звери пускались в пляс, птицы пели, травы и цветы являлись во всей пышной красе, глетчеры чаяли, реки выходили из берегов. Преследуя колесо Балсага, Сослан ведет разговор со всеми деревьями и благословляет березу и хмель за оказанную услугу. К умирающему Сослану сбегаются звери и слетаются птицы, и он дружески беседует с ними, предлагает им отведать его мяса. С трогательным благородством даже такие хищники, как ворон и волк, отказываются от предложения Сослана. Любимица нартов – ласточка служит постоянным посредником между ними и небожителями. Она же, по некоторым вариантам, летит к Сослану вестницей опасности, угрожающей его матери, а также приносит нартам весть о смерти Сослана. Много и других черточек, рисующих интимную близость и взаимопонимание между нартами и природой, рассыпано в нартовских сказаниях.

Вообще, когда мы в нашем многовековом эпосе отводим в сторону позднейшие наслоения и влияния, то восстанавливаемое в древнейшей части эпоса нартовское общество по своему быту, мировоззрению, идеалам производит впечатление цельное, и, в своей цельности, покоряющее.

Как живой встает перед нами нартовский мир, мир суровых воителей и беспечных плясунов, «детей Волка» и «детей Солнца», могучих, как титаны, и наивных, как дети, жестоких с врагом и бесконечно щедрых и расточительных дома, друзей богов и друзей природы. Как ни своеобразен и далек от нас этот мир, вступая в него, мы не можем противостоять впечатлению реальности, жизненности, которые сумел придать народный вымысел этому сказочному, фантастическому миру.

Нарты, это – образ чудесного легендарного мира, воссозданный с такой могучей простотой и пластической силой, что он становится нам близок и понятен, и мы отдаем невольную дань поэтическому гению создавшего его народа.

В. Абаев