Текст книги "Освещенные двумя лунами (СИ)"

Маскарад в доме главы Анклава был одним из главных событий года, сюда хотели попасть все без исключения. К этому дню готовились задолго до получения гостями официальных приглашений с указанием тематики и костюмов, надеть которые было необходимо, чтобы пройти в украшенный сад с летающими помостами и беседками, где располагались не только столики с закусками, но и музыканты, чтобы гостям казалось, будто звуки музыки проливаются на них сверху, подобно божественному гласу.

Билл, конечно, знал, что маскарад в этом году будет посвящен животным, умеющим летать, задолго до рассылки официальных приглашений. Сурм помогал женщинам семьи Софитов готовить все это празднество. Он сильно сдружился с Еленой и Катериной за прошедшее время. Они часто навещали Агату, привозили ей подарки и нарядные платьица. Иногда Билл опасался, что его ребенок будет самым избалованным на свете: бабушка и тетя позволяли ей все, чего бы она ни захотела, Том, видевший ее всего лишь несколько раз в месяц, тем более не мог ни в чем отказать очаровательной маленькой проказнице, и даже Ио потакал ей во всем!

Сколько раз Билл наблюдал, как мантикор стоит на трех лапах и терпеливо ждет, когда Агата отпустит четвертую, которую, как казалось девочке, она подняла и держит в воздухе. Сурм просто не понимал, почему обычно вредная и независимая кошка, третирующая всю прислугу в доме, позволяет Агате заплетать свои усы и нежно вылизывает ушибы и царапины, которые постоянно появлялись на коже непоседливого ребенка. Малышка отвечала Ио взаимностью, она с радостью играла с ним, гладила и обнимала, вставая на носочки, смешно вытягиваясь и прижимаясь всем телом.

Сурм очень любил свою дочь, но все чаще ловил себя на мысли о еще одном ребенке. Его останавливал не страх родов – его пугали их с Томом отношения. Он помнил, как муж поддерживал его всю первую беременность, как заботился о нем, но теперь, когда тот все время отсутствовал дома, Сурм не был уверен, сможет ли пройти через это еще раз один.

Всем окружающим он казался самодостаточным и уверенным в себе, но на самом деле всю его уверенность составляла любовь Тома, его доверие и привязанность, в которых теперь он стал сомневаться. Биллу было очень обидно, что муж обвиняет его в эгоизме. Чувство одиночества и потерянности затягивало его все сильнее и сильнее.

Еще большую тоску на Билла нагонял Шелдон, который заявился в дом Софитов ни свет ни заря. Под предлогом того, что помогает с организацией маскарада, светловолосый Сурм мешался под ногами и не отходил от Билла ни на минуту, не прекращая трещать, делясь последними светскими сплетнями.

К величайшему расстройству Шелдона, он опять носил ребенка. Он был на третьем месяце беременности, и это должен был быть уже четвертый его ребенок: за прошедшие два с половиной года чета Листингов обзавелась третьим сыном. Сурм расстраивался и злился: он смотрел на Билла, который что ни сезон, блистал на балах, выезжал на природу и играл в скетч, делая немыслимые пируэты на своем мантикоре. В то время как Шелдон ожидал очередного ребенка и ухаживал за уже рожденными, Билл развлекался. Мужу Георга казалось, что жизнь Каулитца прекрасна, полна новых знакомств и веселья. Билл же, в свою очередь, привык играть в эту игру и делать вид, что все хорошо, и не мог даже Шелдону признаться в своем одиночестве и желании изменить устоявшуюся жизнь.

Казалось, только Елена замечает что-то неладное между супругами, однако Билл не спешил обременять ее своими проблемами: мать имела слишком большое влияние на Тома, и Сурму не хотелось лишний раз давить на и так почему-то вечно заведенного супруга.

Билл видел, у его мужа появилась какая-то проблема, но не спешил спрашивать о ней, уже слишком хорошо зная, что Тому, не умеющему быстро принимать решения, нужно время.

Шел уже третий день их противостояния, и сдерживать себя было мучительно, сложно и больно, но они упрямо продолжали спать в разных комнатах и не говорили друг с другом, предпочитая обмениваться ничего не значащими фразами и делать вид, что все как обычно.

Супруги собирались на маскарад одновременно и, вместе с тем, по отдельности. Это было несложно, ведь покои, выделенные им в доме Софитов, занимали целый этаж жилого крыла, и здесь было все: две спальни с примыкающими к ним кабинетами, салонами для приема посетителей и гардеробными, детская комната с двумя отделениями для прислуги, общая гостиная и даже три ванные комнаты.

В этом году приемные залы, тропинки в саду, навесы, понтоны и беседки были украшены струящимся воздушным тюлем разных расцветок и тонов. Перевязанная тонкими ленточками воздушная ткань загадочно колыхалась на ветру, переливаясь и создавая ауру волшебства и легкости. Вошедшему в сад казалось, что он перенесся в волшебную страну, где разноцветные облака спустились прямо на землю и окутали клубами тумана все строения, деревья и цветы.

Гости одетые в наряды, украшенные крыльями различной формы, наслаждались прогулками под лирическую музыку и легкими угощениями, расставленными на понтонах.

Вечер протекал спокойно и размерено, гостей веселили мимы и музыканты, где-то танцевали специально приглашенные танцоры, а под высоким навесом около жилого крыла центрального дома под звуки оркестра поражала гостей своим мастерством и гибкостью балетная труппа.

Но настоящее веселье началось после обильного ужина, во время которого отвары и настойки аски лились рекой.

На празднике присутствовали все мало-мальски знатные семейства, были здесь и Гор с Мауэром, так некстати заключившие пари на Билла. Последний же был великолепен: черный блестящий костюм необыкновенно шел ему, красно-оранжевые гребни, которыми были убраны длинные черные волосы, оставили несколько смоляных прядей, косо падающих на лоб, а глаза, подведенные лакшей, казались абсолютно черными. Билл был красив и статен, он будто светился изнутри, и каждый мечтал поймать на себе его взгляд и улыбку.

Том следовал за ним, словно тень, не желая выпускать мужа из виду – несмотря на обиду и все невеселые мысли, он наслаждался, глядя на него, прекрасного и раскованного. Том был горд им, их собственная размолвка, сейчас казалась ему глупостью, и он искал лишь удобного момента, чтобы попросить прощения за ужасные слова о второй женитьбе. Софит надеялся, что, разомлевший от веселья и сладких настоек, Сурм охотнее выслушает и простит его.

Когда Шелдон вылил что-то на Билла и они вместе направились в одно из помещений, которое было приспособлено на время маскарада для отдыха семьи Софитов, Том лишь досадливо нахмурился – вездесущий Шелдон никак не давал ему этим вечером завладеть вниманием мужа.

Еще более странным Тому показалось поведение мужа Георга, когда он вместо того, чтобы помочь с переодеванием, вновь появился в зале для танцев и стал собирать вокруг себя народ.

Когда же все двинулись в сторону салона, где, по предположению Тома, должен был находиться Билл, в груди у Софита что-то неприятно ухнуло – слишком давно он вращался в обществе и очень хорошо знал, что может означать такое нездоровое внимание публики. Он метнулся в противоположное крыло здания, по дороге все больше утверждаясь в своих подозрениях, так как изо всех углов доносился гомон возмущения чьим-то предосудительным поведением.

Шелдон же, возглавляя небольшую компанию из самых заядлых сплетников, дошел до салона и распахнул дверь. Собравшимся предстала интереснейшая картина: Билл Каулитц, раздетый по пояс, стоял, прижавшись спиной к портьере, украшающей стену комнаты, и к нему прижимался Гор. Оба замерли и повернулись на звук открытой двери. И тут, когда уже все, казалось, было ясно и репутация Билла была потеряна навсегда, с грохотом открылась боковая дверь в салон, и вошел Том.

– Вот, я принес… – он протянул что-то Биллу, глядящему на него большими глазами и пытающемуся прикрыться, а потом недоуменно воззрился на собравшихся. – Господа, Шелдон всего лишь пролил на моего мужа напиток, уверяю вас, незачем так беспокоится. Как только вы выйдете и дадите ему переодеться, мы не замедлим присоединиться к общему веселью.

Гости покидали салон, оглядываясь на супругов Софит и не веря глазам, когда Том подошел к Биллу и помог ему облачиться в свежую рубашку.

Сурма трясло, он понимал, что был на волосок от страшного скандала, но еще больше боялся того, что скажет ему муж. Билл смотрел на него во все глаза, стараясь понять, что Том думает и что собирается делать.

– Не надо так расстраиваться. Они только этого и ждут, – Том нежно провел ладонью по скуле Билла и постарался пригладить растрепавшиеся черные прядки. – Ты сейчас оденешься, и мы выйдем, как ни в чем не бывало.

– Ты веришь мне? – удивленно спросил Сурм, заглядывая мужу в лицо.

– Билл, ты никогда не давал мне повода усомниться в тебе хоть на минуту. Конечно, я тебе верю, – Том выглядел немного сбитым с толку, он вдруг понял, что истоки их ссоры намного серьезнее, чем он думал, обижаясь на Билла. Муж, действительно, не знал, что он него ждать, неудивительно, что он не мог решиться на второго ребенка. Когда они успели так отдалиться? Впрочем, додумать он не успел – Сурм крепко сжал его в своих объятиях.

– Прости меня, это были самые ужасные три дня в моей жизни.

Том охотно обнял Билла в ответ, поглаживая его по спине:

– И ты прости меня, – прошептал он ему в самое ухо, полный внезапного облегчения и понимания, что может довериться. – Ты мой самый родной человек. Без тебя мне ничего не важно. Я и на маскарад пошел только в надежде, что ты не сможешь избегать меня, и мы помиримся. Это так тяжело – думать, что ты ненавидишь меня!

– Я люблю тебя, каждый день, даже когда злюсь и обижаюсь, – Билл уже улыбался, удобно устроившись в объятьях мужа.

– И я тебя, сильно-сильно, – Сурм улыбнулся, вспомнив, что именно это сказал мужу, когда в первый раз признался ему в любви. Они долго целовались, ласкаясь друг к другу. Все их недомолвки и недавняя ссора вдруг перестали что-либо значить, они поняли, что доверие и любовь, казавшиеся им утраченными, все еще живы в них и никуда не делись – это просто они сами забыли о самом важном, поддавшись своим обидам.

Супруги были так счастливы своим примирением и получали такое удовольствие от совместного веселья, что гости, все еще перешептывающиеся о произошедшем, невольно должны были признать, что Сурм действительно просто облился и отправил мужа за рубашкой, чем не замедлил воспользоваться Гор в надежде выиграть пари. Иначе просто невозможно объяснить, каким образом Софит оказался в комнате в столь нужное время и почему совершенно не злится на мужа.

Том же с Биллом быстро забыли о недавнем происшествии, вдруг открыв для себя, каким замечательным может быть праздник, если душа не болит от отчаяния и обиды, а любимый человек рядом. И все, что недавно казалось неразрешимым и мрачным, совершенно перестало беспокоить супругов в этот вечер, наполненный танцами, прогулками и мимолетными поцелуями украдкой. Их поспешный и довольно ранний уход в собственные покои, завершился долгожданным единением в общей кровати, где они сплелись в страстном танце, неожиданно вспомнив, как приятно не только брать, но и отдавать.

Разомлевшие, они гладили друг друга по покрытым испариной телам, пока Том не заговорил, признаваясь:

– Ты прав насчет второго ребенка, – он тяжело вздохнул, – я просто хотел сделать тебя зависимым от меня. Ты необыкновенный. Мне кажется, я просто бледная тень по сравнению с тобой. И я не знаю, как по-другому удержать тебя рядом.

– Том, ты такие глупости иногда говоришь. Все только и твердят, какая мы красивая пара, – Билл улыбнулся, заглядывая в лицо мужу и нежно проводя пальцами по линии его бровей. – У меня никого нет, кроме вас с Агатой. И у нас обязательно будут еще дети. Я тоже этого хочу, но мне нужно время, и ты все время в разъездах… – сделав паузу, Сурм все же решился затронуть болезненную для него тему.

– Прости меня, за то, что меня никогда нет рядом, – Том выдохнул, собираясь с силами, а потом решительно заговорил. – На периферии идет постоянная подпольная война. Я не говорил тебе. Анклав скрывает настоящее положение вещей, но я просто не могу больше молчать. Это ужасно, – Том продолжил совсем тихо. – Билл, я приезжаю в столицу, и здесь все веселятся, улыбаются и пляшут, а там умирают люди. И я почему-то злюсь на тебя за то, что ты не хочешь ничего замечать.

– Странно, но я злюсь на тебя за то же. Наша дочь по тебе сильно скучает, мне совсем не до веселья, ты нужен и мне, и ей. А ты даже не говоришь, зачем уезжаешь. Как же я могу узнать, что происходит?

– Билл, происходит что-то страшное, я не говорю, потому что боюсь… Боюсь, что, произнесенное, оно обретет еще большую силу и станет реальностью здесь, у нас дома.

– Том, это уже реальность, но я не могу делить с тобой только хорошее. Не отталкивай меня, и нам обоим будет легче.

В эту ночь супруги обрели утраченную было близость: Билл с болью в сердце рассказал Тому, что Шелдон совершил ужасную подлость по отношению к нему только из зависти и желания затмить собой более молодого Сурма. А вот откровения Тома оказались намного более пугающими.

Восточные и южные земли охватила смута: нехватка воды заставила жителей восставать против правительства и скрываться в маленьких партизанских деревушках, к партизанам присоединились и недовольные обращением с ними Сурмы. Том, раз за разом пытаясь совладать с восставшими, все отчетливее понимал, что контроль и власть ускользает из его рук – под влияние смутьянов попадало все больше земель и людей. Становилось очевидным, что справиться с вольнодумными настроениями, не проливая кровь, невозможно, а развернуть широкомасштабное наступление мешала несогласованность в Анклаве, где правящие семейства сошлись в весьма несвоевременной борьбе. Многие из сановников, одурманенные светской жизнью, не хотели верить, что положение дел настолько плохо. Они требовали от Тома невозможного – уладить все без лишнего шума. По сути, они своим упрямством и твердолобостью мешали разрешить проблему, не давая достаточно власти даже для ежедневных и рутинных решений.

Молодой Софит слишком хорошо понимал, что эта смута может привести к утрате решающей роли в Анклаве его клана, более того – перевести их в ранг изгоев, а это не устраивало амбициозного Тома.

Но впервые за всю его жизнь, разговаривая с Биллом и обсуждая возможные пути решения проблемы, он понял, чего действительно хочет и чего станет добиваться. Его цель, до этого скрытая мишурой обязательств и традиций, стала абсолютно ясной и понятной – наступило время борьбы за единоличную, безусловную и ничем не сдерживаемую власть.

И мнение отца впервые не играло никакой роли, у Тома была поддержка – он положился на Билла.

Глава 21

Война с Анклавом

Красная луна стояла высоко в небе, озаряя своим светом Сартру. Последний месяц лета был нежарким, и травы, омытые росой, благоухали, наполняя утренний воздух душистыми ароматами.

Неделя, последовавшая за маскарадом, оказалась для супругов удивительно счастливой, ведь они проводили ее вместе. Оказалось, что у них накопилось множество тем для разговоров, настолько интимных и личных, что ни с кем, кроме возлюбленного, ими было невозможно поделиться. Сурм чувствовал себя так, будто парит в облаках, орошающих его холодными и свежими каплями росы. Он отдавался мужу целиком, всей душой, наслаждаясь новым витком в их отношениях. Это было совсем иное ощущение влюбленности, порожденное чувством глубокой и взаимной любви двух взрослых, состоявшихся людей. Совсем новый этап, когда они признали, что изменились, но все еще нравятся друг другу, и их чувства претерпели изменения вместе с ними, но стали только крепче.

Для Билла это утро стало необычным по нескольким причинам: во-первых, он проснулся в крепких объятьях Тома, который обычно вставал намного раньше него, во-вторых, в голове у Сурма было множество совершенно туманных воспоминаний о прошлой ночи, казавшихся ему абсолютно нереальными и с трудом складывающимися в цельную картинку, в-третьих, у него болело весьма интимное место… Кроме всего прочего, аска, настойками которой они так увлеклись вчера, давала знать о себе покалыванием во всем теле.

Билл перевел взгляд на мужа, который улыбался чему-то во сне, уткнувшись носом в подушку. Сурм ни о чем не жалел, особенно о том, что не смог отказать ему ночью, и пускай сейчас воспоминания о полученном удовольствии были окутаны туманом вчерашнего опьянения, Билл помнил, что ему было очень хорошо.

Развернувшись и прижавшись к мужу, он нежно погладил обнимающую его руку и принялся покрывать плечо Тома легкими поцелуями. Тот, просыпаясь и явно одобряя действия Билла, крепче обнял его и довольно заворчал что-то в подушку. Ободренный реакцией мужа, тот перешел к более активным действиям: скользнул руками по спине и, предварительно прикусив мочку уха, засосал ее внутрь горячего рта.

Том не отставал: повернувшись на бок и подтянув к себе Сурма, он погладил его спину и ягодицы, покусывая нежную кожу шеи. Пройдя по ней вверх, он чмокнул Билла в подбородок и впился в нежные, теплые губы. Билл повернулся на спину, увлекая за собой мужа и отвечая на поцелуй.

– Папа, сто ты делаесь? – раздался звонкий и немного испуганный голосок.

Том с Биллом резко отпрянули друг от друга и уставились на Агату, смотревшую на них расширившимися от удивления глазами. Девочка не терпела никакого насилия, она могла расплакаться, даже увидев, как кухарка пинает домашнюю ящерицу, опрокинувшую миску со сметаной.

– Ты обизаесь папоську? – дрожащим голоском поинтересовалась Агата, обращаясь почему-то к Тому. Ее большие карие глаза стали быстро наполняться слезами, и растерянные родители, кое-как прикрывшись простыней, заговорили одновременно:

– Нет, что ты, милая…

– Засем ты его так валяесь? – девочка проворно взобралась на высокую кровать родителей и переместилась прямо к Сурму, обнимая его и исподлобья глядя на Тома.

Билл, наконец, сообразил позвать нерасторопную няню и принялся дергать за шнурок колокольчика.

– Ну что ты, малышка… Мы просто целовались. Папа так показывал, как сильно любит меня, – продолжая с остервенением дергать кисточку шнурка, попытался успокоить дочь Сурм.

– Меня он так никогда не целуеть! – обиженно насупилась Агата.

– Солнышко, – Том придвинулся ближе к мужу и обнял его со спины, – мы с папочкой женаты. А ты наша дочка, – он наклонился и поцеловал девочку в макушку. – Ты у нас самая любимая, но еще совсем крошка, и я не могу целовать тебя так же.

Агата с подозрением посмотрела на родителей, явно сомневаясь в их словах, и Билл уже совсем было запаниковал, не зная, как объяснить дочке, почему родители ласкают друг друга совсем не так, как своих детей, но его спасло появление смущенной и запыхавшейся няни.

Совместными усилиями они уговорили девочку идти умываться и завтракать, обещая, что присоединятся к ней, как только сами умоются.

Когда за няней закрылась дверь, оба посмотрели друг на друга в явной растерянности, а потом разразились громким смехом.

– Боги, я убью няню, как только до нее доберусь! – сквозь смех пообещал Билл.

– Надо идти скорее завтракать, а то наша нетерпеливая дочь прибежит за нами! – Том резко сел на кровати и поморщился. – Что ты делал со мной ночью? Я, наверное, неделю сидеть не смогу.

Сурм удивленно воззрился на мужа, но когда тот встал, на коже его ягодиц отчетливо были видны следы семени. Все время, пока они умывались, Билл пытался восстановить в памяти события ночи, но они расплывались и ускользали. Одно он помнил отчетливо – как отдавался мужу прямо на ковре в его кабинете. Он пытался поговорить об этом с ним, но тот не помнил совсем ничего, кроме того, что ему было очень хорошо, и Сурм решил не трогать эту тему до поры до времени.

Он не хотел давать Тому основания думать, что возможно повторение того, что произошло ночью, и в глубине души надеялся, что его слабость не привела к нежелательным для него последствиям.

После завтрака, проведенного под пристальными взглядами собственной дочери, все еще непонимающей, почему же папочка так странно хныкал, раз Том его не обижал, Билл, оставив любопытного ребенка на попечение ее отца, направился в гости к чете Листингов. После маскарада Шелдон нигде не появлялся, и это беспокоило Сурма.

Запряженная четверкой ящеров коляска еще только въехала в ворота, а Георг уже ждал его на ступеньках дома. После кратких приветствий Билл поинтересовался, принимает ли Шелдон и можно ли к нему пройти.

– Билл, – немного смущенно начал Георг, – не держи на него зла. Он ужасно чувствует себя в последнее время и сам знает, что виноват. Все-таки он носит нашего ребенка.

– Ну что за чушь? – Сурм мягко улыбнулся. – Я просто хочу поговорить с ним и помириться.

Георг вдруг улыбнулся и обнял Билла как родного, тот засмеялся, обнимая мужчину в ответ. Они вместе поднялись в дом, и Листинг проводил его до самой двери в спальню.

Сурм постарался войти в комнату Шелдона как можно тише. Тот лежал на кровати, явно сегодня еще не вставал и повернулся спиной к двери, даже не поинтересовавшись, кто вошел.

Билл обошел кровать и сел рядом.

– Шелдон, – позвал он, – с тобой все в порядке? Может, позвать врача?

– Ничего не надо, – глухо отозвался тот. – Ты пришел сказать мне, что я подлец и предатель? Говори и выметайся!

– Что же ты все из крайности в крайность? – вздохнул Билл. – Я пришел сказать, что очень соскучился и переживаю за тебя и твоего малыша.

Шелдон вдруг неожиданно придвинулся и, обняв Билла и уткнувшись ему в живот, разревелся. Тот нежно погладил его по спутанным волосам, которые до сих пор казались ему удивительными.

– Неужели ты простишь меня? – всхлипнул светловолосый Сурм.

– Даже и не подумаю злиться! – с преувеличенной бодростью сказал Билл. – Давай-ка вставай, надо умыться и накормить вас обоих.

Но к его удивлению Шелдон покачал головой и зашелся в плаче:

– Я больше не могу! – зарыдал он, уткнувшись в Билла, – я не хочу больше детей! Я опять стану толстым и неповоротливым, все время буду хотеть в туалет, и Георг не будет спать со мной, потому что я подскакиваю и ворочаюсь! Как у тебя получается не ходить брюхатым постоянно?

– Шелдон, не говори ерунды! Ты никогда не думал, что мой муж хочет наследника, которого я не могу ему подарить? – Билл вздохнул. – А у тебя прекрасные дети. Ты очень красивый, когда носишь ребенка. И Георг в тебе души не чает. Сам подумай, – усмехнулся Билл, – стал бы он терпеть тебя с твоим-то характером, если бы было иначе? Так! – Сурм решительно поднялся. – Ты нуждаешься в скорейшем умывании, переодевании и еде! Давай-ка вставай! Лежишь, как совсем пропащий!

Голубые глаза зловеще прищурились, а острый подбородок вскинулся – как бы ему ни было плохо, Шелдон никому не собирался позволять называть себя пропащим и плохо отзываться о его характере!

Билл с улыбкой смотрел, как Шелдон направился в ванную, по пути пытаясь пригладить волосы, а потом встал и пошел в гостиную, где его ждал Георг, на вопросительный взгляд которого Сурм только улыбнулся и предложил скорее подавать закуски, а то его голодный муж съест кого-нибудь из прислуги.

Билл возвращался домой совершенно счастливым: ему было к кому торопиться, а за его спиной остался дом Листингов, где он прекрасно провел время, смеясь и подшучивая над Шелдоном, который делал вид, что смущен, и несмело улыбался, пряча заплаканные глаза.

Светловолосый Сурм мог быть по-настоящему очаровательным, казаться очень хрупким и ранимым. Билл до сих пор иногда обманывался его ангельской оболочкой: сияющими невинностью голубыми глазами, шелковыми белыми волосами, его привычкой отводить глаза, как будто смущаясь собеседника. На Шелдона невозможно было долго злиться, и Билл сам не замечал, как спускает ему все с рук. И пусть в этот раз прощение далось ему нелегко, но он все равно не смог бы бросить этого своенравного и вредного ангела в беде.

Кроме всего прочего, Билл преследовал и корыстные цели: в группе Сурмов, объединившихся против засилья женщин, куда входили мужья практически всех влиятельных особ, поддержкой коих Том хотел заручиться, Шелдон играл ведущую роль. Билл полагал, что Сурмы с охотой помогут Тому, если только он пообещает им больше свобод и хотя бы призрачное равенство с женщинами.

Весь последующий месяц супруги продолжали заново изучать друг друга, проводя все свободное время вместе.

Но они не забывали и о поиске союзников. Спустя полтора месяца все было готово к перевороту: к Тому оказались лояльны большинство молодых и амбициозных членов кланов, которые давно хотели сместить более консервативных родственников из Анклава, войска же Вормаров уже и ранее находились под единоличным командованием молодого Софита, а сейчас и вовсе перешли на его сторону.

Том отправился в провинцию с четким намерением – подавить бунт и двинуть войска на Сартру, где он собирался учинить молниеносный переворот. Билл провожал мужа с тяжелым сердцем, ведь он уже знал, что их легкомысленная попойка и последовавшая за этим ночь любви на ковре в кабинете дали свои плоды, и внутри него уже больше месяца рос их ребенок. Сурм не стал говорить об этом мужу, не желая, чтобы тот волновался уже за троих.

Но, как и все хорошо продуманные планы, план Тома столкнулся с безжалостной действительностью: бунт не удалось подавить так быстро, как он предполагал, а к тому моменту, как он с Вормарами через два месяца подошел к столице, Анклав мобилизовал все свои силы для противостояния.