Текст книги "Освещенные двумя лунами (СИ)"
Автор книги: Автор Неизвестен
Жанры:
Слеш
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 12 страниц)
Под двумя Лунами
Пролог
Еще моя бабка рассказывала мне о голубой звезде. Поговаривают, что это сказание сильно изменилось за прошедшие века, но смысл его остался понятен каждому. Да он и не может быть извращен даже самым искусным и лукавым рассказчиком – слишком явно легенда отражена действительностью.
Наша планета, освещенная двумя лунами и населенная прямоходящими и обладающими разумом людьми, была одной из самых цветущих и прекрасных в галактике. Но что-то странное произошло с женщинами нашего мира – они перестали дарить жизнь, одна за другой становились они бесплодными. И народ, обреченный на вымирание, молил Богов помочь им.
Они были услышаны: спасение пришло с яркой, затмившей оба светила звездой. Ее сияние охватило планету двух лун на несколько суток, и все дети, рожденные в это время, оказались мальчиками, и на их животах – немного ниже и правее пупка – красовалось изображение волшебной звезды.
Вскоре выяснилось, что эти мальчики призваны дарить жизнь, в народе их называли Сурмами – в честь месяца весны, когда природа просыпается и дарит новый расцвет всему живому.
Теперь каждому мужчине надлежало найти себе не только достойную жену, но и плодовитого супруга, который подарит жизнь его детям, ибо и сама планета имела два прекрасных спутника.
Глава 1
Волшебный мальчик
Хотел я срезать розу,
Чтоб, её любить...
Не знал я, что любовь –
Колючей может быть!
И, уколовшись, больно –
Понял суть вопроса...
Роза – это роза, роза – это роза!
Когда разжал я руку —
Показалась кровь...
Шипы вонзила в кожу
«Колкая» любовь!
Но, лепестки – уняли боль,
Исчезли слёзы...
Нежно врачевала раны – моя роза!
Давным-давно, еще до великой катастрофы, которая сильно изменила мир, освещенный двумя лунами, прекрасная планета была иной.
Она не была такой зеленой – на ее поверхности не было ни одного живого источника, и жизнь зависела только от парящих над землей скал, щедро одаряющих почву водой. Плодородные земли были поделены среди немногих правящих кланов, главы которых входили в Анклав.
В Анклаве была сосредоточена вся власть: он устанавливал законы, размер налогов и податей, решал, кому и как жить. Являясь также Высшим судом, он вершил правосудие, выбирая, кому даровать жизнь и богатство, а кого покарать, лишив надежды. Вормары, вооруженные до зубов и отмеченные высшей печатью, совмещающие в себе все функции по обеспечению правопорядка, зорко следили за тем, чтобы не допустить ни малейшего нарушения заведенного режима.
Мы говорим о тех временах, когда вода была сокровищем и не текла в реках, сдерживаемая потоками, когда люди еще не были свободными и вынуждены были тяжело работать за один лишь доступ к ней.
Но и тогда день наступал с приходом на горизонт красной луны. В отличие от белой, практически не покидающей небосвод, красная луна, расположенная дальше, навещала нашу планету лишь для того, чтобы осветить для нас день. И хотя наш мир зависим в равной степени от обеих лун, и обе дарят нам тепло и свет, так необходимые для жизни, но именно с приходом красной надлежит нам просыпаться.
В это непростое время под щедрыми лучами обеих лун был рожден ребенок, отмеченный знаком звезды. Мальчику повезло родиться в большой, знатной и состоятельной семье.
Его отец, влиятельный и богатый сановник, член правящего Анклава, договорился о женитьбе сына, когда еще и недели не прошло после его рождения.
Гордый отец пяти сыновей, сановник Теч, совсем не обрадовался рождению Сурм в своей семье, хотя и отмечал, что, в отличие от совершенно бесполезных для продолжения рода девочек, они годны хотя бы для заключения удачных брачных союзов, чем он, собственно, немедленно и воспользовался.
Знатная семья Софитов, возглавляющих Анклав, как раз подыскивала спутника старшему сыну главы клана. И судьба ребенка, нареченного Вильгельмом в день своего рождения, была решена в тот час, как только брачный контракт был скреплен деньгами и печатями.
Детство Билла, так все в доме звали непоседливого и шкодливого ребенка, проходило в деревне под неусыпным контролем всевозможных нянь и учителей. Оба отца, породивших его, совершенно не занимались его воспитанием, а братья смотрели свысока и обращались к нему лишь по надобности. Сановник Хэч вообще старался не упоминать, что их семья, ведущая свой род от древних Творцов, была отмечена мальчиком с родимым пятном в виде звезды. Они прятали его в деревне вдали от посторонних глаз и благородного общества. И пока сыновья и дочери других родителей посещали балы и светские мероприятия, чтобы подыскать себе пару, Билл сидел взаперти. Его отцы были уверены, что судьба его устроена и нет нужды тратиться на его выходы в свет.
Несмотря на внешнюю изоляцию, Вильгельм не был одиноким и забитым – вся прислуга в доме любила и баловала его сверх всякой меры. А жена отца, прекрасная Есея, когда бывала в загородном доме, тайком от мужа бегала в детские покои, чтобы поболтать и поиграть с ним. Она проводила с ним все свободное время, рассказывая сказки о далеких землях и пытаясь объяснить, кто он такой и почему так разительно отличается от других мужчин, почему кожа его нежна, а стан по-девичьи тонок, почему он воспитывается отдельно даже от своих братьев.
Обладающий красотой и обаянием девушки, Билл очаровывал домашних, все как один стремились выслужиться перед ним, чтобы удостоиться лишь его улыбки. Его наряжали словно куклу, баловали, обожали, а благодаря Есее, с раннего детства читавшей ему романы о прекрасных принцах и поэмы о статных, волевых мужчинах, идущих на великие подвиги ради своих возлюбленных, голова юного мальчика была забита романтическими мечтами и чаяниями о счастье, невероятных приключениях и вечной любви. Ему нравились мужчины, однако, кроме братьев и отца, он мог лишь издалека любоваться гостями мужского пола, которые бывали в их загородном доме. Таким образом, круг его общения составляли лишь слуги и Есея, а это не способствовало формированию хоть сколько-нибудь взрослого и рационального взгляда на вещи. Все окружение в совокупности с его самолюбием и юношеской самоуверенностью, давало Биллу повод гордиться собой, своей красотой и положением. Он считал, что достоин поклонения, ждал прекрасного принца, который избавит его от уединенного существования, грезил о странствиях и воспетой поэтами любви.
К пятнадцати годам Билл был абсолютно уверен, что замужество с нелюбимым – не его удел. Его влекли другие планеты, он хотел познать смысл бытия, открыть для себя всю правду мироустройства и ощутить, что значит любить всем сердцем.
Его жених, гордый и молчаливый Том, навещающий его каждый месяц, чтобы посидеть с ним в гостиной и едва ли справиться о его самочувствии, совершенно не интересующийся его мечтами, мыслями и стремлениями, вряд ли мог отвечать его юношеским романтическим чаяниям.
Билл мечтал о чувстве, большом и неиссякающем, как водные источники, берущие свое начало в парящих скалах. Голова юноши была забита поэзией, а сердце искало любовных страданий, он хотел такой любви, когда сердце замирает, а земля уходит из-под ног, когда весь мир окрашен в яркие краски или волнующе печален, если любимого нет рядом.
Его воображаемый возлюбленный был наделен всеми возможными достоинствами: он должен был быть мечтателем и оратором, поэтом и первооткрывателем, бунтарем и носителем истинной кротости. Будучи максималистом, о присущих всем живым людям недостатках Билл даже не задумывался.
Его воображение рисовало образ прекрасного златокудрого мужчины с сильными и решительными чертами лица, он должен был бы обладать достаточной широтой ума, чтобы понять метание души Билла и подарить ему волшебное и возвышенное чувство любви, такое, какое требовало его юное и пылкое сердце.
Вместо этого темноволосый и темноглазый Том, имеющий вид скорее растерянный, чем волевой, часами разглагольствовал о предстоящей свадьбе, семейной жизни, рассказывал о будущих обязанностях, ожидающих его, о детях, которых он должен будет рожать, о положении в обществе, которое необходимо будет поддерживать.
Билл был слишком молод и чужд всего этого, а Том, казалось, не замечал, как его занудные рассуждения о долге и браке заставляют юного собеседника скучать и все больше опасаться своей участи.
Том казался Биллу неотесанным чурбаном, без чувств и воображения, преисполненным собственной важности и напыщенным, словно важный и толстый индюк, которые в изобилии ходили по птичьему двору. Разве мог такой человек понять высокие мысли Билла? Разве мог он оценить всю красоту и широту его души? Разве мог он быть воплощением его юношеских мечтаний?
Конечно же, нет. И раз в месяц, лишь из боязни быть битым за непослушание, Билл вымученно улыбался и односложно отвечал на все те же вопросы.
Том же, влюбившийся в Билла с первого взгляда, считал дни до следующего свидания, каждый раз обещая себе, что поведет себя иначе и смелее, но каждый раз терялся от красоты юноши, усаживающегося напротив.
Билл был прекрасен. Ни одна звезда и даже сами луны не могли сравниться с его ярким сиянием. Один вид его блестящих черных волос, спускающихся ниже плеч, один взмах его длинных пушистых ресниц, один взгляд его медовых искрящихся глаз – и у Тома перехватывало дыхание, и он нес всякую чушь про семью, замужество и общественный статус.
По природе скрытный, он замкнулся в себе еще больше в юношеские годы, когда понял, что его мнение интересует людей меньше всего, а его мысли важны и достойны быть высказанными лишь тогда, когда они касаются его клана и общего блага.
Воспитанный в изоляции, которую может обеспечить лишь большое богатство, и в строгости, граничащей порой с жестокостью, Том, несмотря на изначальную доброту и довольно спокойный нрав, научился боятся и ненавидеть свою робость и застенчивость. Ему легче было притвориться разбитным волокитой и гулякой, чем показаться сочувствующим и понимающим. В ухаживаниях он скорее вел себя нагло и напористо, но перед Биллом терялся, как и всякий, кому довелось внезапно познать сильное чувство. Наследник понимал, что ведет себя глупо и напыщенно, но как только видел равнодушное и отстраненное лицо Билла, опускающего кофейные пузырьки[1] в чашки и накрывающего их крышечками, все его обаяние пропадало, и перед Биллом оказывался неуклюжий и недалекий, самовлюбленный увалень, излагающий мысли из трактатов и не имеющий ни одной собственной. Юноша совсем не помогал своему собеседнику, односложной скороговоркой отвечая на вопросы и смущая его еще больше.
После этих встреч Том думал только о своей глупости и ограниченности, он переживал, страдал, как может страдать только чуткое и открытое сердце. Впервые к нему пришла неожиданная и спонтанная любовь, и каждый раз покидая Билла, он чувствовал, как задыхается без него, и спасался лишь мыслями о скором свидании и грядущей свадьбе.
Он корил себя за страсть, которая прожигала его тело, стоило лишь посмотреть на полные, изредка улыбающиеся влажные губы, за желание обнимать тонкий, гибкий стан, прижимать к себе и владеть этим совершенным, юным телом.
Если бы Том захотел, у него не было бы недостатка в любовниках и любовницах, его положение и богатство предоставляли ему обширные возможности для флирта и плоских утех. Но, обладая по природе чуткой и сострадательной душой, он старался оградить ее от ненужных и бесполезных надежд и чувств и разучился подпускать людей к себе хоть сколько-нибудь ближе, чем для удовлетворения естественной плотской потребности. Вбитая в голову мысль о предназначенном ему Сурме заставляла ждать его одного и мечтать о вечной любви.
И когда почти год назад он увидел Билла, какое-то неведомое чувство родства, непонятного сходства потянуло его к юноше магнитом. С этих пор предметом его страстных мечтаний оставался лишь Билл, и, засыпая по ночам в своей постели, он мечтал лишь о том, что вскоре смежная спальня обретет хозяина, и ему больше не придется томиться в одиночестве.
Его воображение рисовало ему, как он обладает этим волшебным созданием, как сжимает его в своих объятиях, и Билл отвечает ему с не меньшей страстью, с таким же желанием раствориться в их единении. Но больше всего он жаждал проникнуть в мысли Билла, обрести с ним душевную близость, идеальное и совершенное блаженство, найти в нем друга и довериться ему всем своим существом.
Билл же был другим: сосредоточенный на себе и одинокий в своем юношеском эгоизме, он, казалось, хранит внутри целый мир, непознанный и необъятный, проникнуть в который так стремился Том. Но в решающий момент он вдруг понял, что разучился искать контакт с людьми, настолько отгородился от всех, что стал неинтересен окружающим. Он жаждал поведать Биллу о себе и своих чувствах. Ах, если бы он только мог, подобно бедному художнику, не имеющему и гроша за душой, писать стихи или воспевать Билла в своих песнях! Если бы он мог дарить цветы и подарки, выражая свою сердечную склонность, если бы условности не довлели над ним так страшно, он бы ползал у ног Билла, вымаливая хоть толику взаимности, хоть шарик[2] благосклонности.
Но они были лишь теми, кем были. Отсутствие житейской мудрости и взаимопонимания не давало им сблизиться и разглядеть истинное положение вещей. И как Билл не видел за напыщенностью и неловкостью страданий по-настоящему любящего сердца, так и Том, опьяненный красивой оболочкой, не мог разглядеть за ней избалованного, мечтательного и глупого ребенка.
Глава 2
Приятное знакомство
Кто ошибётся, кто угадает,
Разное счастье нам выпадает,
Часто простое кажется вздорным,
Чёрное белым, белое чёрным.
Часто простое кажется вздорным,
Чёрное белым, белое чёрным.
Мы выбираем, нас выбирают,
Как это часто не совпадает,
Я за тобою следую тенью,
Я привыкаю к несовпаденью.
Я за тобою следую тенью,
Я привыкаю к несовпаденью.
(Танич М.)
Порой мы, ожидая исполнения желания или наступления важной встречи, торопим время, подгоняем его, томясь и надеясь, что наступит момент, который изменит всю нашу жизнь.
Так и наши герои. Каждый ждал своего заветного часа, каждый думал, что с наступлением желанного момента, вся его жизнь изменится. И если Том с нетерпением ждал дня, когда будет объявлено о свадьбе, то Билл с трепетом ожидал встречи с мужчиной своей мечты.
Юноша был твердо уверен, что как только на горизонте появится тот самый принц, все разрешится: он будет избавлен от необходимости общаться с глупым и недалеким Софитом и выберется, наконец, из-под неусыпной опеки родителей.
Он часто улетал на своем мантикоре Ио на парящие скалы, где в одиночестве и покое предавался мечтам.
Обычно для езды использовали ящеров, которых запрягали в кареты и повозки, у каждого уважающего себя дворянина был личный летающий ящер. Этих хладнокровных крылатых животных разводили и специально тренировали. Особое внимание уделялось их чешуе и окраске гребней. Самыми ценными были черные с желтыми и оранжевыми гребнями, они считались наиболее умными и сообразительными. Но ни один, даже хорошо натренированный ящер, не мог сравниться с мантикором. Летающая кошка была умна, хитра, проворна и верна своему хозяину. Ее невозможно было ни обмануть, ни задобрить вкусной едой.
Мантикоры являлись большой редкостью, ибо достать их было сложно, а приручить – невозможно: еще котятами они сами выбирали хозяина и оставались верны ему на всю жизнь. Огромные кошки с перепончатыми крыльями и чешуйчатым хвостом, на кончике которого, спрятанное большими чешуйками, таилось смертельное ядовитое жало, вили гнезда на парящих скалах и зорко охраняли своих слепых и беспомощных котят. Желающие изловить мантикора или украсть его котенка чаще всего заканчивали свою жизнь, пораженные смертоносным жалом. Мантикора можно было только найти.
Так и случилось пять лет назад, когда странник нашел голодного и слабенького котенка, который, несмотря на слабость, отчаянно сопротивлялся и не желал починяться никому. В надежде получить вознаграждение, странник ходил по богатым домам, предлагая мантикора, но тот, не признавая никого хозяином, щерился и кусался.
Стоял последний месяц лета – жаркий Сверл. Духота выгнала богатые семейства за город, в усадьбы, где они томились от безделья в прохладных покоях особняков.
Когда старый странник пришел в дом семьи Билла и изложил причину своего визита, сановник Хэч позвал всех своих сыновей в надежде, что мантикор выберет кого-то из них своим хозяином. Едва котенка вытряхнули из мешка, как он, громко заурчав, пополз в противоположный конец комнаты, где прятался за шторкой любопытный Билл, и улегся у его ног, повернувшись кверху грязным, впалым пузиком со свалявшиейся шерстью.
Скрипя зубами, Хэч заплатил за мантикора и велел Биллу как можно лучше приглядывать за ним, ведь такая удача улыбается лишь раз в жизни.
Ухаживать за животным оказалось для десятилетнего Билла неожиданно тяжело: котенок, названный Ио, был размером с дворовую собаку. Он ел только приготовленное хозяином и только из его рук, он не желал отходить от Билла и спал рядом на подушке. Биллу приходилось везде и всюду таскать бескрылого мантикора за собой, иначе весь дом оглашался ужасным воем и жалобными криками. Но это были лишь цветочки. Когда у малыша стали расти крылья, а хвост, до этого больше похожий на крысиный, стал покрывать чешуей, Ио выл, болезненно выгибая спинку и жалобно ластясь к хозяину, и Биллу бессонными ночами приходилось постоянно массировать и чесать места, где пробивались жесткие перепонки.
Крылья выросли огромными и, еще не имея твердой основы, волочились за мантикором. Билл аккуратно складывал их и привязывал к кошачьим бокам. Ио благодарно тыкался мокрым розовым носом и лизался, царапая шершавым языком. Вскоре крылья обзавелись жестким каркасом из твердых мощных хрящей, и Ио стал искать места повыше, чтобы учиться летать. Сколько синяков набил себе Билл, бегая за ним, следя, чтобы мантикор не переломал себе лапы и крылья! Ио портил садовые деревья, проломил крышу террасы, взобравшись на нее и пытаясь спрыгнуть вниз, сломал верхний хрящ правого крыла, неудачно приземлившись на камень, но упорно продолжал карабкаться все выше и выше, пока в один прекрасный день не взлетел.
Когда Билл смотрел, как его мантикор впервые набирает высоту, а затем парит в небе, делая круги, он был абсолютно счастлив, смеялся и плакал одновременно, испытывая какую-то непонятную саднящую гордость за своего питомца. Ио звал Билла с собой, как будто не понимая, что тот не может летать, а юноша так берег своего мантикора, что в первый год даже и не думал садиться на него.
Мантикор был единственным верным другом Билла, они никогда не расставались, только теперь полутораметровой в холке кошке приходилось спать в отдельном сарае, и то только потому, что в покоях Билла было тесно.
Когда же состоялся их первый совместный полет, Билл испытал все счастье и радость бьющего в лицо ветра, все волшебство единения с огромной кошкой, уверенно рассекающей крыльями воздух. Билл обалдел от открывшегося ему пейзажа, но больше всего его поразили парящие скалы: снизу они казались зелеными, бесформенными образованиями с белой верхушкой, но, вблизи это были целые острова, опутанные зеленью и туманом. Их ледяные вершины сверкали в свете лун ярче бриллиантов, а журчащие ручьи воды скрывались под плотным слоем опутывающих их лиан и растений, поражающих своей зеленью и обилием разноцветных диковинных бутонов и цветов.
С тех пор Билл бывал на парящих скалах почти каждый день. В один из самых обычных, ничем не примечательных дней, юноша как всегда сидел на скалах, парящих над землей, опирался на мурчащего Ио и наблюдал за падающей вниз водой. Прохладный ветер ворошил его волосы, стайки птичек и маленьких летающих ящериц порхали в зарослях лиан, спускающихся длинными нитями со скалы вниз, весело жужжали насекомые, торопясь испить нектар из цветов. Но именно в этот день случилась встреча, о которой Билл грезил, о которой столько мечтал, которая снилась ему в его снах: из-за одной из скал появился всадник на светло-голубом, почти сером ящере. Его длинные волосы красиво развивались, переливаясь золотом на ветру.
Билл был поражен в самое сердце: он застыл, с замиранием глядя, как мужчина сажает ящера, спешивается и с неуверенной улыбкой направляется к нему. Вблизи он был еще красивее: стройный и длинноногий, он двигался с кошачьей грацией. Юноша замер, желая, чтобы прекрасный принц подошел к нему. Но мантикор не подпустил его ближе, чем на пять шагов: Ио подскочил, ощерившись и поднимая хвост, сверкая ядовитым жалом.
– Прошу простить меня, если я не к месту, – учтиво заговорил мужчина. – Но едва я увидел вас, как понял, что не усну, если не узнаю ваше имя, несомненно, столь же прекрасное, как и его носитель.
– Вильгельм Таумен, – с бешено бьющимся сердцем проговорил Билл, успокаивающе поглаживая бок Ио.
– Штефан Санко, – учтиво кланяясь, проговорил новый знакомый. – Я, право, не ожидал, что застану кого-то на моем любимом месте, – продолжал он, оглядывая Билла взглядом, полным восхищения.
– Какое странное совпадение, – польщено отозвался юноша. – Мне представлялось, что лишь мне доступно понимание его совершенства в полной мере.
– Совершенство доступно тому, кто дает себе труд задуматься о прекрасном и искать его. И тогда, возможно, этому мечтателю повезет, и он встретит кого-то настолько очаровательного, как вы.
От таких незамысловатых комплиментов и неприкрытой лести щеки Билла горели, душа замирала, а руки тряслись. Он не верил своему счастью – его мечта становилась явью. Штефан был очарователен, остроумен и великолепно образован. Он сыпал цитатами из философских трудов, проявлял завидную осведомленность в устройстве миров и знал несчетное число поэм.
Он рассказал, что родом из провинции и что его семья хоть и вхожа в свет, но не имеет представителя в Анклаве. Билл кивал, какое ему было дело богата или нет семья его возлюбленного? Главное, что они были интересны друг другу.
Но Штефан настаивал на том, что их встреча должна оставаться тайной для всего окружения Билла, иначе наделенные властью родственники могут помешать их счастью и расстроить все их планы.
Кто из нас не мечтал о подобном? Кто не грезил о любви с первого взгляда? Кто не верил красивым речам и взлелееным обещаниям? Кто не желал окунуться в чувства с головой и руководствоваться только ими в своих поступках?
Всю ночь Билл, взволнованный дневным происшествием, не мог уснуть. Все было как в романах: красивый возлюбленный, тайные свидания, ночные бдения… Все было так, как рисовало его воображение. Он верил, что у него есть шанс сделать свою мечту реальностью.
Штефан казался необыкновенным, волшебным, чутким и ласковым, нежным и предупредительным, словом таким, каким должен был быть настоящий возлюбленный. Не то что этот надменный, не умеющий связать и двух слов, не ведающий, что такое комплименты, Том!
С этих пор Билл и Штефан, облюбовав живописное местечко на одной из скал, тайно встречались каждый день. Счастливее Билла не было человека на свете. Он ждал каждого свидания, его сердце рвалось на встречу любви и ничто не могло остановить его.
Он не понимал, что эта влюбленность лишь плод его воображения, что его возлюбленный намного старше и опытнее и умело очаровывает его, все сильнее и сильнее опутывая своими сетями.
Билла не смущали нелесные высказывания Штефана о его семье и родителях, он даже поддакивал ему, позволяя обливать родственников грязью и злобно насмехаться над ними. Его не смущали ни постоянные просьбы держать их знакомство и связь в секрете, ни уговоры продолжать готовиться к свадьбе с ненавистным Софитом. Ведь, как убеждал Штефан, идти против брачного договора бесполезно, а откровенность может стоить им их невинных встреч и ежедневного общения.
Шло время, и Билл мог думать лишь об одном: как убедить Софита в их совершенной несовместимости и необходимости отказаться от этого ужасного брака.
В глубине души юноша надеялся, что Том откажется от него еще до того момента, как их представят высшему обществу в качестве будущих супругов. В конце концов, у Билла было еще целых три месяца до выхода в свет и более полугода до ужасного брака, о котором он не мог думать без содрогания.
Дни летели неумолимо, и вот уже были заказаны наряды для первого выхода, где будет объявлено об их с Томом помолвке, одеяния для светских увеселений, банкетов и игр. Более того, через две недели был заказан портной, чтобы снять мерки для свадебных облачений, коих только у Билла должно было быть четыре.
Юноша наконец-то набрался смелости и во время очередного визита Тома попытался объяснить ему, что не хочет замуж по расчету, что это противоречит его убеждениям и погубит все его надежды.
Но попытка не увенчалась успехом: вместо того, чтобы прислушаться к желаниям Билла и отказаться от брака, Том продемонстрировал завидное упрямство и твердолобость, принявшись убеждать юношу, что этот брак предопределен самими небесами, что он никогда не допустит даже мысли о том, чтобы подвести его или покинуть, что предпримет все возможное, чтобы сделать Билла счастливым.
Том убеждал его, что не стоит бояться супружеской жизни, ибо в этом нет ничего противоестественного или постыдного, и что он, со своей стороны, ничем не оскорбит столь невинное и нетронутое создание как Билл.
Слова Тома не были настолько красивы и прекрасны, как чудесные обещания, расточаемые Штефаном, поэтому Билл даже не вслушивался в то, что говорил жених. Ему не нужны были заверения Тома в его верности и уважении – ему нужна была сказка, чудо.
Он был даже рад несговорчивости Тома: он хотел препятствий на пути к любви и он их получил – в виде нежелающего отступать жениха.
Сурм с удовлетворением понял, что у него остается только один выход – бежать. Он был уверен, что Штефан будет на его стороне и поможет организовать побег, ведь он не позволит, чтобы Билл принадлежал другому мужчине, именно так бы поступил любой настоящий возлюбленный.
И Штефан действительно поддержал его, но настоял, что побег должен будет состояться перед самой свадьбой, чтобы усыпить бдительность жениха и родственников, а также дать возможность Биллу узнать, что такое светское общество.
Глава 3
Помолвка
Вверху одна
Горит звезда,
Мой ум она
Манит всегда,
Мои мечты
Она влечет
И с высоты
Меня зовет.
Таков же был
Тот нежный взор,
Что я любил
Судьбе в укор;
Мук никогда
Он зреть не мог,
Как та звезда,
Он был далек;
Усталых вежд
Я не смыкал,
Я без надежд
К нему взирал.
Было раннее по-летнему солнечное утро: красная звезда уже вовсю сияла на небосводе, а воздух, пропитавшийся в ее отсутствие ночной свежестью и прохладой, благоухал запахами росы и просыпающихся цветов.
Билл, как, впрочем, и все, кто ночевал на постоялом дворе, принявшем кортеж Сурма, проснулся из-за того, что Ио, нелюбящий чужих мест, громко щелкал прямо под окнами.
Билл улыбнулся: наверняка постояльцы этой гостиницы – и всех предыдущих, где он останавливался по пути в столицу – были недовольны таким ранним пробуждением, но никто не решался даже повысить голос на мантикора. В народе ходили легенды о своенравном и взбалмошном характере этих летающих кошек, их беспричинной жестокости и гастрономических пристрастиях, где человечина занимала отнюдь не последнее место.
В маленьком городке, где они остановились на ночевку, предрассудки были не так сильны, как в отдаленных от столицы провинциях, но к мантикору, выбравшему себе хозяином Сурма, и здесь относились с большой опаской: с умственным здоровьем этого животного явно что-то должно было быть не так, если вместо мужчины или женщины он выбрал существо, чей пол невозможно определить.
Остановка в Мартэ была последней перед приездом в пункт назначения – расположенную на склоне гор Сартру, где уже менее чем через две недели должен был состояться бал в честь помолвки с Софитом.
Как ни странно, Билл даже ждал этого бала, ведь это была возможность после долгой разлуки, вызванной необходимостью переезда в столицу, наконец увидеть Штефана, который обещал, что обязательно появиться на столь важном и блестящем балу. Ему нравилась и мысль, что он, разодетый в богатые и изящные одежды, будет в центре внимания и предстанет перед возлюбленным во всем блеске и великолепии.
Билл не страдал излишней мнительностью и стеснением: он знал, что привлекателен и желанен, да и в зеркале прекрасно видел, насколько красив. Но теперь не сомневался, что будет блистать в нарядах, сшитых в лучшем модном доме столицы, и что Штефан будет невероятно горд им.
Мысли юноши по дороге из Мартэ в Сартру не отличались оригинальностью: он мечтал покорить высший свет, бывать на балах и вызывать восхищение. Ему казалось, что в столице все изменится: его семья больше не сможет прятать его ото всех, а люди, обладая более широкими взглядами, не станут отворачиваться от него только потому, что он Сурм. Во всяком случае, ни Штефан, ни Том ни разу не высказали своего пренебрежения к нему и относились как к равному.
Надо сказать, что Сурмы не были редкостью и рождались достаточно часто, но их роль в семье сводилась к рождению детей, а не к ведению хозяйства и поддержанию семьи. Кроме того, многие мужчины находили противоестественным сношение с Сурмами, но у них не было другого выхода, если они хотели продолжить свой род.
Юноши, отмеченные звездой, обычно появлялись в столице на один сезон, а после заключения брачного союза поселялись у мужа и, как только надевали положенные беременным белые одежды, путь к увеселениям для них был закрыт. Они практически не вели светской жизни, поскольку постоянно вынашивали и рожали детей, с которыми им часто не разрешали даже видеться. Считалось, что Сурмы в период беременности и родов нуждаются в тишине и покое, поэтому роль хозяйки дома и матери семейства исполняла жена их мужа. Женщины вели все хозяйство, имели общие с мужьями спальни и воспитывали детей Сурмов, которых считали своими.
Если в богатых домах мужчины женились на Сурмах и содержали их до самой смерти, то совсем по-другому дела обстояли в провинциях. Сурмов не хватало для каждого дома, и простолюдины часто даже не обременяли себя свадьбой с ними: юношей брали в дом ровно до того момента, пока они не дарили ребенка, а затем просто передавали следующим, также желающим иметь детей. Официально Анклавом это осуждалось, но в реальности никто не желал нарушать с таким трудом найденное хрупкое равновесие. Вормары, призванные осуществлять правосудие в землях и провинциях, просто закрывали на это глаза, ведь без детей деревни быстро вымерли бы, а способных рожать женщин становилось все меньше и меньше.
