Текст книги "Оптинский патерик"

Автор книги: Автор Неизвестен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 36 страниц)

Монах Андрей (Петровский) [35] 35
  См.: Жизнеописания отечественных подвижников благочестия 18 и 19 веков. Январь. М., 1906. С. 93–98.– Ред.


[Закрыть]

(†23 января /5 февраля 1867)

Генерал-майор Андрей Андреевич Петровский – сын благочестивых родителей, дворян Харьковской губернии, родился в 1786 году. Мужество и благочестие – вот преимущественно черты, которыми украшалась замечательная жизнь его.

Военная служба его началась в 1804-м и продолжалась до 1840 года, когда он был уволен за слабостью здоровья в отставку. В течение этого времени он совершил 11 кампаний и был в 85 сражениях, если не более. Его бранные подвиги начались в 1805 году и потом продолжались в 1806, 1807, 1812, 1813, 1814 и 1831 годах. Пред вступлением в бой он имел обычай прочитывать 90-й псалом Давида.

Несмотря на то что жизнь его в 85 сражениях не раз подвергалась крайней опасности, храбрый герой не имел ни одной раны: твердая вера и пламенная молитва – вот крепкий щит, которым он отражал от себя вражии стрелы!.. Неутомимые бранные подвиги значительно истощили его здоровье. Последнее служение свое престолу и Отечеству он завершил в Новгороде, в звании директора Новгородского графа Аракчеева кадетского корпуса. На занятие такого важного поста дали ему полное право его боевая жизнь, испытанная честность, прямодушие, любовь к просвещению, строгие нравственные устои. Но эта служба была непродолжительна: он начал ее в 1837 году и окончил, по слабости здоровья, в 1840 году.

Отслужив с честью, Петровский поселился в своем имении, отстоящем от города Задонска в 10 верстах, и тут проводил мирно дни в кругу небольшого семейства, которое составляли две дочери. Когда же дочери вступили в супружество, он после того не более двух лет оставался в имении, желая уйти в монастырь. Но вопрос, какую избрать обитель, занимал его и дни и ночи, и занимал долго, пока не решен был для него сновидением. Ему представилось во сне, будто пришел к нему его родной племянник, Александр Антонович Петровский, и сказал: "Что вы затрудняетесь в выборе святой обители, в которой могли бы провести остаток дней ваших? На что вам лучше Оптиной пустыни? Поезжайте туда". Это сновидение он принял за указание свыше и, немедленно сделав все распоряжения относительно имения, отправился в Оптину пустынь, где и судил ему Господь в продолжение 9 лет потрудиться для спасения души своей в тесной монашеской келлии, откуда он до самой кончины своей не выходил никуда, кроме храма Божия и келлий настоятеля обители да опытных в духовной жизни старцев.

Кто внимательно следил за слабыми сторонами греховной природы человеческой, тот, без сомнения, замечал, что в человеке, которому выпал жребий занимать высокое положение в свете, легко могут проявляться и сознание этого положения, и ожидание как должного почета от людей низшего ранга. Ничего подобного не замечалось в почившем сановнике: генеральский чин не надмевал его нимало, "превосходительством", за немногими исключениями, никто не величал его, да он и не желал этого; в обители иначе не называли его, как Андреем Андреевичем. Отношения его к настоятелю обители и старшей братии были почтительные, к низшей братии он всегда был необыкновенно внимателен, вежлив, предупредителен. Скромность его и смирение до того простирались, что во всю девятилетнюю бытность его в святой обители никто не видал на нем ни одного ордена, которым награжден он был венценосцами русскими за безукоризненную и примерную службу, ни шитого золотом генеральского мундира. Простой, незатейливый костюм особого покроя, приноровленный к старческому возрасту и хилому здоровью, – вот все, чем можно было отличить его от одежды послушника монастырского. Жизнь монашеская до такой степени по душе была ему, что если бы не потрачены были им силы на долгой службе царской, он не отказался бы принять участие в общих монастырских послушаниях.

Вне службы церковной никто не видел его праздным: находясь в келлии своей, он постоянно чем-нибудь занимался. Любимое занятие его составляли: внимательное чтение слова Божия, также отеческих и других душеспасительных книг, молитва, богомыслие и переписывание изречений богомудрых отцов. Плодом таких занятий было то, что труженик этот приобрел впоследствии дар, который нелегко и нескоро достается, а именно дар слез. Келейник, входивший в келлию в то время, когда стоял он на молитве, заставал его в слезах. Да и вообще, стоило, бывало, только завести с ним речь о спасении и необходимости достигать этого блага – и слезы неудержимым потоком лились из глаз его. Никогда он не оставлял келейного молитвенного правила с поклонами. Основав неисходное пребывание свое во святой обители, он имел в виду улучить себе "единое на потребу". Сего искал он неутомимо, искал до гробовой доски; и оттого его ничто не могло удержать в келлии, когда слышен был звон церковного колокола, призывавший братию монастырскую на молитву. Когда же упадок сил препятствовал ему идти в храм Божий, тогда отводил его туда келейник, и во все время, пока совершалась служба Божия, он оставался в храме. Продолжительная монастырская служба никогда не тяготила его; напротив, он находил в ней всегда отраду и утешение и благодарил Господа, указавшего ему одно из молитвенных мест, которое кратчайшим путем ведет скитальца дольнего в обители горние. Но, прожив в обители не малое время, он не торопился облечься в полный иноческий образ чрез пострижение в мантию. Как человеку старческих лет, успевшему уже ознакомиться с духовной жизнью и иноческим бытом, ему, конечно, более чем кому другому известна была непререкаемая истина, что необдуманная поспешность нередко портит все дело, хотя оно и предпринималось с благой целью. Можно предполагать, что он отлагал пострижение в монашество с тем, чтобы наперед испытать себя: в силах ли будет поднять на рамена свои этот крест и идти с ним неуклонно в вечность? Он хорошо помнил, что возврат из-под этой крестной ноши, добровольно взятой на себя, невозможен уже, как свидетельствует о том само слово Божие.

Между тем силы его были на исходе, так что болезненный старец и сам начинал уже ясно понимать, что смерть его недалеко. В этом он особенно убедился после того, как за шесть недель до смерти своей увидел во сне родного сына, Алексея Андреевича, умершего лет 10 тому назад, который ему сказал: "Пора вам, батюшка, отправиться ко мне: у меня очень хорошо". Готовясь к переходу в жизнь загробную, он за три недели до смерти пожелал принять ангельский образ чрез пострижение в мантию, и это желание его с любовью было исполнено. Надобно было видеть духовный восторг и непритворные слезы генерала, а теперь монаха отца Андрея, когда совершился над ним трогательный обряд полного пострижения в мантию. От полноты чувств он не находил слов, чтобы возблагодарить Благого Владыку, Который вчинил его в число рабов Своих, оставивших все земное и скоропреходящее для того, чтобы улучить вечное, нескончаемое; и событие это считал самым высоким для себя счастьем. Слезы, орошавшие в это время его старческие глаза, были красноречивее слов.

Когда же враг человеческий, не оставляющий в покое и самых избранников Божиих, по временам наводил на болезненного старца разного рода смущения, отец Андрей всякий раз в подобных случаях просил келейника своего читать молитву: "Да воскреснет Бог, и расточатся врази Его…" до конца, а потом всю келлию кропить святой водой – и сила молитвы и действие освященной воды избавляли его от земной докуки силы вражией. Чувствуя близость смерти, отец Андрей заблаговременно очистил себя принесением покаяния во всех прегрешениях своих, вольных и невольных, а также удостоился Елеосвящения, и до самой смерти через сутки приобщался Страшных Животворящих Христовых Таин. С таким благодатным напутствием и с живым упованием на Господа нашего Иисуса Христа он безбоязненно ожидал смертного часа. Предсмертные минуты его не были продолжительны: после канона на исход души из тела, дважды прочитанного самим настоятелем отцом игуменом Исаакием, он вздохнул несколько раз и тихо предал душу свою Богу 23 января 1867 года на 81-м году жизни.

Вскоре после смерти отца Андрея келейнику его, послушнику Оптиной пустыни Пахомию Данилову Тагинцеву, было такое сновидение. "14 февраля настоящего года, – говорил он, – в послеобеденное время прилег я на ложе свое для краткого отдохновения и вижу во сне, будто я нахожусь в каком-то обширном саду, дивная местность которого, благоухание от растущих там деревьев с листьями на ветвях, похожими на роскошные цветы, поражали взоры мои. Чудное пение красивых птиц, сидевших на деревьях, неизъяснимо услаждало слух мой. Далее мне представилось какое-то огромное великолепное здание, возвышавшееся на открытой местности среди сада; наружный вид здания, стройность во всех частях его при богатой обстановке – выше всякого описания; внутренние стены дома, казалось мне, составлены были будто бы из ярко сияющей массы, подобной чистому и прозрачному хрусталю. В одной из трех обширных зал стоял штучный, превосходной работы, стол, с изображением на поверхности птиц; а несколько далее стояли люди, обращенные лицами к той стороне, где находилась божница со святыми иконами. Они одеты были в блестящие белые одежды, покроем своим похожие на подрясники иноческие; подпоясаны ремнями, тоже монашескими; в руках своих держали четки черные; не очень длинные, но кудреватые и красивые локоны волос опускались с голов и покоились по плечам их. Все они, вместе с бывшим посреди их неизвестным мне монахом в мантии и клобуке, общим хором, необыкновенно стройно пели Херувимскую песнь. В это время из крайней комнаты, находящейся на левой стороне, очень ясно слышан был мне голос отца Андрея, обращенный ко мне: "Видишь ли, брат Пахомий, какой милости сподобил меня Господь? Блажен тот человек, который держится Господа". Голос этот был голос Андрея, самого же его в лицо не видел. С этим словом я проснулся".

Схимонах Вассиан (Гаврилов) [36] 36
  См.: Жизнеописания почивших скитян // Неизвестная Оптина. СПб., 1998. С. 472–478; см. также: Жизнеописания отечественных подвижников благочестия 18 и 19 веков. Сентябрь. М., 1909. С. 137–138.– Ред.


[Закрыть]

(†7/20 сентября 1857)

В миру Василий Гаврилов, по происхождению из крепостных крестьян помещицы Филатьевой, Жиздринского уезда Калужской губернии, в имении которой был старостой, но при помощи козельского потомственного почетного гражданина Александра Дмитриевича Брюзгина вдовым отпущен с дочерью на волю в 1808 году. Сам он, пробыв три года сначала послушником в Калужском Архиерейском доме, в 1812 году поступил в Оптину пустынь, а дочь его – в Белевский монастырь Тульской епархии. В 1814 году 13 ноября определен он указом Духовной консистории в число оптинского братства. В 1818 году был пострижен в мантию, а в 1820 году – в схиму самим Калужским святителем Филаретом. В 1821 году, когда с благословения сего Калужского Преосвященного Филарета (впоследствии Киевского митрополита) вызванные им из рославльских лесов пустынники полагали начало основания Оптинского скита, отец Вассиан, как трудолюбец, обладая крепким здоровьем, присоединился к ним и принимал самое живое участие в трудах, очищая избранное для скита место от вековых сосновых деревьев, собственными руками вырубая и выкапывая их глубокие и ветвистые корни. Но по простоте же своей поддался вражию искушению через неблагожелательных к великому старцу Леониду людей и долгое время был противником старца и старчества. Но так как это был грех неведения, то старец, по милосердию Божию, сподоблен был великой милости Божией, чего свидетельством была его блаженная кончина. Выписываем сведения об этом дословно из скитской летописи. Там в записи от сентября 1857 года написано следующее:

"Кончина сего притружденного старца была, согласно церковной молитве, безболезненная, мирна, тиха. Посему уповаем, что ждет его ответ непостыдный на Страшном Христовом Судище. Он еще на ногах причащался последний раз в церкви, по обычаю, в наш скитский праздник 29 августа (Усекновение главы честного пророка и Предтечи Господня Иоанна). Во вторник 3 сентября заболел, чувствуя лихорадку, и стал заметно ослабевать, почему причастился в среду 4-го. Чувствуя себя лучше, подкрепился пищей, но 7-го утром в субботу причастился уже в последний раз. В вечеру, во время вечерни, его особоровали, а во время бдения он тихо скончался. Во время Соборования сидел и прощался с братией словами: «Бог простит! Простите меня, грешного!». За несколько часов до кончины беседовал ясно с приходившими. Так, после соборования простился с батюшкой отцом Макарием (старцем), незадолго до бдения – с иеродиаконом Исаакием (впоследствии настоятелем обители), которому, между прочим, сказал: «Да, рабе Божий, путь непроходный!». И на просьбу молитв сказал: «Помолись и за меня, грешного» и свое обычное выражение: «Спасет тебя Бог, рабе Божий!». За несколько минут до кончины уже охладевшей рукою крестился, шепча устами молитву Иисусову, и испустил дух мирно и тихо. Тело при одевании было мягко и гибко, каковым осталось и до погребения. Лицо белое, воскоподобное. Запаху, как все присутствовавшие могли засвидетельствовать, не было ни малейшего. Погребение происходило во вторник 11 числа. Совершал оное после обедни отец архимандрит Моисей, который служил и обедню с двумя иеромонахами: Пафнутием и Иларионом, и двумя иеродиаконами: Пахомием и Иларием. На погребение еще облачились два монаха: отец Пимен и отец Ювеналий. Из гостей были: прибывшие накануне казначей Сергиевой Лавры иеромонах Димитрий (впоследствии архимандрит Задонского Богородицкого монастыря), строитель Калужской Тихоновой пустыни отец Паисий и почитатель старца (отца Вассиана) Александр Димитриевич Брюзгин. Погребен на скитском кладбище по правую сторону креста (если смотреть лицом на запад) в склепе, выложенном кирпичом.

В мирной кончине старца исполнилось, видимо, для всех благословение Божие о подвизающихся до конца в постнических наших подвигах. Он был старец подвижный; почти 50 лет провел в монашестве, из коих 30 – в уединенном пребывании среди скита, в особой келлии, среди небольшой рощицы, им взращенной. Был воздержан до того, что никогда не разрешал ни по какому случаю ни вина, не пил вовсе чаю, носил власяницу и усердно исполнял свое схимническое правило. К церковной службе был усерден; и в последнее время хотя и не мог все выстаивать, но всегда ходил в церковь и, уставая, сидел и иногда дремал, но все церковные собрания не оставлял. Каждую субботу за обедней причащался Святых Таин. Были с ним в течение его долгой жизни и искушения, но происходили более от простоты и внушения недоброжелательных людей, которые возбуждали в нем зависть к апостольскому служению старца (иеросхимонаха Льва) превратными толкованиями. Они возбуждали его под предлогом ревности противодействовать тому, чего он по простоте своей не мог понять. Но все это – искушения человеческие, которые случаются со всеми на пути жизни. Конец же венчает дело. А его дело было увенчано, как мы видели, доброй, мирной и безболезненной кончиной. Вечная тебе память, приутружденный старче! Помолись и о нас, вступивших в подвиг иноческий в день твоей доброй кончины, которая составляет лучшее напоминание иноку в начале его подвигов. Старцу, по его счету, было около 100 лет, а по спискам 90.

Настоятель обители отец архимандрит Моисей имел в свое время отца Вассиана сотрудником по очистке места от вековых деревьев для основания скита, почтил его приличным памятником, который отлит из чугуна. На лицевой его стороне в малом виде поясное изображение Господа нашего Иисуса Христа, а под изображением следующая надпись, составленная самим отцом архимандритом Моисеем: "Под сим памятником погребено тело скитского старца схимонаха Вассиана, скончавшегося с упованием на Божие милосердие сентября 7 дня 1857 года, девяносто семи лет [37] 37
  В источнике не установлен возраст схимонаха Вассиана (100, 90, 97 лет). – Ред.


[Закрыть]от рождения своего. Сей блаженный старец – схимонах Вассиан родом был Жиздринского уезда, из крестьян. В монастырь вступил в 1812 году, в монашество пострижен в 1818 году, а потом в 1820 году в схиму был пострижен Преосвященным Филаретом Калужским". На задней стороне продолжение надписи: «С самого вступления своего в монашество старец сей провождал жизнь более подвижническую: носил на теле своем железные вериги, пищу всегда употреблял постную, не вкушая молочного и рыбы, кроме самых великих праздников – Святой Пасхи и Рождества Христова; а вина и чаю во всю иноческую жизнь свою не употреблял никогда. К церковному богослужению был весьма усерден, притом и келейным правилом занимался почти беспрерывно, прочитывая ежедневно Псалтирь и акафисты со многими земными поклонами. Каждую неделю приобщался Святых Таин Христовых. В Великий пост первую и последнюю седмицы проводил без пищи; а в 1818 году, будучи в силах, поревновал древним отцам испытать себя в чрезвычайном посте Бога ради, не вкушая пищи во весь Рождественский пост, также и во всю Четыредесятницу Великого поста. Притом выдерживал многие искушения козней бесовских силою веры и любви ко Господу. Был неутомимо трудолюбив, любил крайнюю нищету, не имея в келлии ничего, кроме икон святых; и по кончине его ничего не осталось, кроме изношенной и ни к чему не годной одежды, – и тем подал всей братии весьма назидательный пример подвижнической зело жизни». За все таковые подвиги да упокоит Господь Бог душу раба Своего со святыми в Небесном Царствии Своем!".

Иеромонах Геннадий [38] 38
  Кавелин Л. Историческое описание Козельской Введенской Оптиной пустыни. Оптина пустынь, б. г. С. 220–224.– Ред.


[Закрыть]

(†18/31 марта 1846)

18 марта 1846 года скончался в Оптиной обители 73-летний старец иеромонах Геннадий. Он был родом из московских купцов. Первоначально поступил в Спасо-Преображенский Валаамский монастырь в 1800 году, откуда в 1810-м переведен в Александро-Невскую Лавру, где и был посвящен в иеромонаха. В 1812–1814 и 1816 годах находился для исправления священнослужения на кораблях Балтийского флота и по свидетельству флотского начальства «благороднейшим своим поведением, ревностным и благоговейным исправлением своей должности оказывал всем служащим с ним пример веры и приобрел искреннее их почтение».

В 1817 году отец Геннадий назначен был для исправления священнослужения при греко-российской Иромской, что в Венгрии, церкви, находящейся над гробом блаженной памяти Великой княгини Александры Павловны, эрц-герцогини Австрийской. При отъезде к своему посту 21 января 1817 года он имел счастье представиться государыне императрице Марии Феодоровне, и 22-го того же месяца по воле государя императора Александра Павловича митрополит Амвросий возложил на него золотой наперсный крест.

Отец Геннадий состоял в означенной должности до 1822 года. Во время пребывания государя императора Александра Павловича за границей, в 1821 и в 1822 годах в Лайбахе и Вероне (по случаю собравшегося тогда европейского конгресса) старец вызван был для исправления службы в походной Его Величества церкви, причем два раза удостоился быть духовником государя. При отъезде к своему посту отец Геннадий получил от бывшего тогда начальником штаба Его Величества князя Волконского два свидетельства, в которых сказано, что он во время пребывания своего в Лайбахе и Вероне приобрел всеобщее уважение соответствующим сану его примерным христианским житием.

В 1822 году отец Геннадий подал прошение об увольнении его по болезни от занимаемой должности. Вместе с увольнением он получил на путевые издержки 200 голландских червонцев. При отъезде из Венгрии старец имел честь представиться эрц-герцогу Австрийскому, Венгерскому Палатину Иосифу и получил от него в подарок драгоценный бриллиантовый перстень.

В 1829 году 13 августа, то есть уже по возвращении отца Геннадия в Александро-Невскую Лавру, за долговременное и беспорочное его служение как во флоте, так и в Венгрии по болезненному его состоянию, высочайше повелено производить ему в пенсион по 370 рублей ассигнациями в год из Государственного казначейства. В 1831 году, во время свирепствовавшей в Петербурге холеры, старец был отправляем в городские лазареты для исправления треб при больных. За усердное исполнение этого поручения ему была объявлена благодарность от Высокопреосвященного митрополита Серафима. 31 декабря 1834 года он прибыл в Оптину пустынь и пребывал в ней по день кончины, то есть 12 лет.

Итак, из 46 лет, посвященных на исключительное служение Господу в иноческом чине, отец Геннадий, по устроению всеблагого Промысла, почти 17 лет провел вне пределов своего Отечества: в 1812–1817 годах посещал с нашими кораблями Англию, Францию, Швецию и Голландию, в 1817–1828 проживал в Венгрии, и в эти 11 лет имел редкий случай посетить Италию в такое время, когда по поводу венгерского конгресса стеклись туда представители всех европейских держав. Простые рассказы его о виденном и слышанном за границей отличались беспристрастием и скромностью и имели тем большую цену, что старец смотрел на все глазами русского православного человека, не увлекаясь внешним блеском западной жизни.

Память императора Александра особенно была священна для старца. Глубоко врезались в простом и добром сердце его слова Благословенного, обращенные к нему пред исповедью в Лайбахе: "Забудь, что пред тобою государь, и поступай, как с кающимся христианином". Рассказывая это, старец говорил со слезами: "Воистину, смирение – высота!".

С удовольствием вспомнил он и то время, которое провел в радушном кругу искренне любивших и уважавших его моряков. К этому периоду его служения относится один замечательный случай, резко характеризующий старца. Однажды, когда офицеры по обыкновению собрались коротать время в кают-компании, случилось быть там и отцу Геннадию. В пылу разнообразного разговора молодежь позволила себе сделать несколько легкомысленных выходок против какого-то религиозного предмета. Услышав это, отец Геннадий встал со своего места и сказал им твердым голосом: "Господа! Отныне ноги моей не будет в кают-компании: скорее я перенесу от вас всякое личное оскорбление, нежели решусь слушать кощунство насчет того, что должно быть одинаково свято как для вас, так и для меня!". Эти слова и убедительный тон, с которым они были произнесены, сильно подействовали на присутствующих: они поспешили успокоить любимого ими старца искренним раскаянием и дали ему честное слово впредь никогда не оскорблять его слух подобными разговорами. Так-то благотворны и действенны слова истинного убеждения в устах служителя Церкви.

В заключении всего сказанного об отце Геннадии заметим, что он был гостеприимен, ласков, разговорчив и до конца своей жизни любил тесный путь. Роста был высокого, плотен, говорил густым басом и в молодости певал хорошо на клиросе. Скончался в добром исповедании на 73-м году от рождения.