Текст книги "Наследник раджи"
Автор книги: Автор Неизвестен
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц)
XVI. Известия из Меерута
Переступив вслед за жрецом и знатнейшими гражданами через порог дворца, молодой раджа очутился в одиночестве более полном, чем могила. В занятиях у него не было недостатка. Ему необходимо было ближе познакомиться с жизнью своей столицы. Подданные принимали юношу как близкого человека. Но Том переживал из-за того, что пришлось порвать с прежним существованием. До сих пор было что-то связывавшее с прошлым, и юноша мог кое с кем поговорить об Англии. Теперь его окружали исключительно индусы. Английский резидент был в отпуске. Сначала Том радовался этому одиночеству: он сознавал всю важность выпавшей на его долю задачи и готовился к выполнению ее, собрав всю энергию. Но после первых дней напряженной и неутомимой работы молодой человек почувствовал вокруг себя пустоту и необъяснимую усталость, не покидавшую его ни днем ни ночью. Во сне он видел себя в доме матери и просыпался грустный, со слезами на глазах.
Апрель подходил к концу. Продолжала стоять страшная жара, но молодой раджа не страдал от нее в больших мраморных залах дворца, освеженных проточной водой. Известия, получаемые им ежедневно, были самые утешительные. Туземные войска удалось убедить строгими мерами в безумстве восстания, а население, как ни враждебно оно было настроено, не могло сделать ничего без солдат.
Наступил май. Наследник раджи начинал надеяться, что фанатики покорились очевидности фактов и в своей мести достигли всего, на что были способны. Вдруг, как удар грома из безоблачного неба, пронеслась весть о восстании в Мееруте.
Многим еще памятно, какой ужас возбудило это известие, облетевшее все места жительства европейцев. Правда, давно уже носились слухи о предстоящем восстании, но всегда находился кто-нибудь, кто умел доказать, что нет никакого основания бояться туземных солдат или населения. Тем ужаснее было известие, но в тоже время начало было еще не так страшно в сравнении с тем, что готовилось в будущем. Мятежники были новичками в преступлении и боялись наказания. То была скорее стая обезумевших животных, чем армия победителей, которая бросилась в это достопамятное майское воскресенье из Меерута, объятого пламенем. Но это не было никому известно, видели лишь в продолжение последовавших дней необыкновенную отважность этой первой попытки. Европейцы ожидали каждую минуту известия о том, что восставшие были настигнуты и наказаны. Туземные солдаты и офицеры, поклявшиеся в верности в минуту неожиданного нападения, начали подымать головы. Старые английские офицеры вроде генерала Эльтона, который теперь далеко от Меерута объезжал пограничные области, кусали локти от бессильного гнева и спрашивали себя, о чем же думают там, так как оттуда не было никаких известий. Наконец пришла последняя депеша, отправленная из телеграфного бюро в Дели, в которой молодой служащий, чувствуя приближение вестников смерти, спокойно писал следующие слова, трагические по своей краткости: «Сипаи идут из Меерута, все сжигая. Принужден закрыть».
Когда раджа Гумилькунда узнал о возмущении в Мееруте, то потерял на минуту рассудок. Он хотел сам туда отправиться, но Чундер-Синг его отговорил.
– У англичан, – сказал мудрый министр, – достаточно войска, чтобы защититься, а если мой повелитель будет взят в плен, разве он этим поможет своим друзьям? Лучше воспользоваться временем, чтобы все обдумать, сильнее укрепиться и снабдить город провиантом.
– Вы рассудительнее меня, Чундер-Синг! Соберите народ. У нас будет общественное совещание. Если мои подданные окажутся сегодня за меня, они приобретут тем вечные права на мою любовь и благодарность.
В Дван-и-Касе, великолепной аудиенц-зале, обширном павильоне на столбах среди открытого двора, в этот вечер собрались все городские власти. Двор был буквально запружен. В павильоне, на возвышении в десять футов, восседал молодой раджа с Чундер-Сингом по правую руку и Вишнугуптой по левую.
Министр был сильно взволнован. Его голос дрожал, когда он коротко поведал о случившихся печальных событиях и о желании раджи говорить со своим народом об этом. Но это тревожное состояние быстро сменилось радостным спокойствием. Том знал не только религию и философию этого народа, но также его историю. Юноша знал, что англичане составили громадную империю, пользуясь хаосом вечно враждовавших между собой государств.
– Я обращаюсь к вам, – заключил свою речь молодой раджа, – от имени вашего последнего государя, присутствующего в эту минуту – я в том уверен – среди нас и умершего от руки тех же преступников, которые раздувают теперь мятеж. Выскажите мне ваши желания, сговоритесь о мерах, которые необходимо принять для защиты столицы и для того, чтобы приютить в ней беглецов, но не допустить притеснителей.
Речь произвела громадное впечатление. Толпа, как один человек, выразила свое одобрение криками:
– Это голос из могилы! Биражэ Пирта Рай, наш отец, вернулся к нам! Мы исполним его волю.
Герольд стал обходить ряды, прося замолчать: «Раджа благодарит их, но надо подумать о делах».
Самые богатые граждане, выступив вперед, предложили свое содействие. За ними последовали различные касты, и раджа из каждой избрал представителя, чтобы всегда иметь под рукой советников, хорошо знакомых с нуждами и средствами города.
Он вернулся с ними во дворец. Жрец взялся уговорить толпу разойтись.
Совещание длилось всю ночь и утро 12 мая, того самого дня, когда в Дели происходили ужасные сцены. Были приняты различные меры: богатые давали деньги, рабочие предлагали руки, добровольцы увеличили небольшой гарнизон, а избранные из них составили отряд телохранителей раджи. Было единогласно решено, в случае намерения бунтовщиков занять Гумилькунд, оказать им сопротивление.
На следующее утро раджа отправил к губернатору провинции адрес, подписанный им и его главными советниками. Княжество подтверждало свою верность и предлагало убежище женщинам и детям из местностей, охваченных восстанием.
Этот официальный документ сопровождался частным письмом, в котором Том напоминал губернатору о своем происхождении от матери-англичанки.
Сам же он, благодаря своему положению, имел возможность ближе своих соотечественников узнать характер туземцев и был уверен, что волнения только начинаются. Вследствие того он умолял английские власти принять все предосторожности хотя бы в местностях, казавшихся ему особенно опасными, как, например, в Янси и Ноугонге…
Тома известили о получении письма и передали его предложение тем, кого оно касалось, но английские агенты указанных им местностей отвечали на его предостережения только улыбкой. Главное для них было сохранить верность войска, а отослав семьи солдат, легко было обидеть этих недоверчивых и подозрительных людей. Особенно смешно было бы опасаться чего-нибудь в Янси, где жила вдова раджи, преданность которой англичанам была давно известна.
Таким образом, молодой раджа наравне с прочими князьями, верными англичанам, получил спокойный и сдержанный ответ. Им овладело бессильное бешенство, так как вместе с этим ответом пришло, как бы в зловещее дополнение к нему, известие о восстании в Дели. Терзаемый беспокойством о судьбе друзей, живших в этом городе, захваченном бунтовщиками, молодой человек был принужден сдерживаться и заботиться о насущных делах. Часто перед ним вставал образ гордой и беззаботной красавицы Вивиан Донкастер среди этой толпы, к рабскому пресмыканию которой она относилась с таким презрением. Неизъяснимое волнение заставляло биться его сердце. Затем перед ним вставали другие лица: Аглая и ее болезненная мать, которой в глубине провинции грозила наибольшая опасность; м-с Листер, которую он, незамеченный, видел в английском квартале Футтего, и главное – Грэс Эльтон, его Грэс! Он узнал, что она находилась в Ноугонге, небольшом местечке на половине пути от Янси до Гумилькунда, гарнизон которого состоял из отрядов полков, стоявших в Янси.
Том разослал тайных агентов, которые обязаны были доносить ему о состоянии умов в английских поселениях, рассеянных среди туземных владений, взятых Англией под свое покровительство. Употребляя все свое время на то, чтобы поставить город на военную ногу, юноша не переставал думать, как бы ему предупредить Грэс и ее кузину. Хусани, читавший в душе своего господина, взял на себя эту миссию.
XVII. Посольство Хусани
Переодетый купцом, торгующим вразнос красивыми гранатовыми и серебряными безделушками, которые делаются в Гумилькунде, Хусани вышел из города под вечер один, но, не имея при себе ничего особенно дорогого, он не боялся ночью пробираться по самым пустынным дорогам и благополучно достиг места назначения. Он прибыл в Ноугонг на третий день. Здесь ему нетрудно было найти дом, где жила маленькая мэм-саиб – так индусы зовут английских дам – Робертсон и ее высокая подруга. Чупрасси за обещанную хорошую награду в случае удачной торговли позволил ему присесть по-индусски, на пятках, в углу веранды, где он быстро разложил на голубой атласной подушке свой товар. Лицо торговца оставалось бесстрастным, но от его глаз и ушей не ускользнуло ничего из происходившего вокруг.
Он заметил, что капитан утром, садясь на лошадь, был в очень дурном расположении духа, и слышал, как хозяин спросил чупрасси, сколько ему платят эти нищие за то, что он позволяет им шататься вокруг дома. После того на веранде накрыли стол. Из комнаты вышла молодая блондинка в сопровождении собаки.
– А! Разносчик! Я ужасно люблю гранаты! Грэс, Грэс, иди скорее сюда!
На зов откликнулась другая красавица. Хусани видел величественных и вполне красивых англичанок, но никогда не встречал ничего подобного. Особенно его поразило то, что красавица стала внимательно рассматривать не его товары, а его самого. При всей своей сдержанности индус не мог скрыть смущения. Он опустил глаза, а когда поднял их, то Грэс уже не смотрела на него.
– Давай завтракать, Люси. Он подождет. На его лице написано терпение. Где Тикорам?
Тикорам, остановившийся в стороне из боязни выговора за то, что впустил чужого, услыхав ласковый голос девушки, подошел к ней.
– Пожалуйста, исполни для меня поручение в местечке. Если хочешь, возьми моего пони. Не беспокойся, мы не отпустим торговца без тебя, – прибавила она улыбаясь, так как знала местные обычаи.
Девушки сели за стол и долго шептались о чем-то. Хусани видел, что они встревожены. Вдруг Грэс, которой Люси говорила, что она нервничает, отпустила слугу и оставила только айю – туземную служанку, стоявшую в противоположном от Хусани углу веранды и смотревшую на него сонными глазами.
У Хусани отлегло от сердца: ему хотелось остаться с англичанками наедине. Девушки подошли к торговцу, и, в то время как Люси перебирала вещицы, Грэс опять пристально взглянула на мужчину. Он позволил себе глазами ответить ей и сказал наконец, понизив голос:
– Понимает ли мэм-саиб по-бенгальски?
– Да, – поспешно ответила Грэс. – Вы из Бенгалии?
– Это что за тарабарщина? – недовольным голосом вмешалась Люси. – Что стоит эта брошка?
– Три рупии, – отвечал Хусани, показывая свои три длинных пальца.
– Слишком дешево, если камни настоящие, и слишком дорого, если они поддельные. – И Люси прибавила по-индусски, стараясь придать голосу строгое выражение: – Если ты солгал, я посажу тебя в тюрьму.
– Сравни их с моим гранатовым ожерельем, – посоветовала Грэс. – Айя покажет тебе, где оно.
– Отлично, – согласилась Люси и пошла в комнату, позвав служанку.
Грэс поспешно спросила на наречии, которое употребил торговец:
– Ты пришел, чтобы увидать меня? Кто тебя прислал?
– Тот, кто желает добра мэм-саиб. Угодно вам взглянуть на мои вещи? В опасное время и у цветов, и у листьев есть уши…
– Нет, здесь нечего бояться. Я уверена в преданности наших слуг, потому что мы всегда хорошо с ними обходимся, а здешние солдаты еще недавно клялись в своей верности, хотя мы этого от них и не требовали. Если бы я была так же уверена в безопасности других, как в своей собственной, то была бы счастлива. Но мы здесь живем так далеко от всех!
Будто выбирая и торгуясь, Грэс и Хусани продолжали тихо и спокойно разговаривать.
– Вы напрасно так говорите, – возразил Хусани, играя на солнце брошкой. – Разве орел, смотря прямо на солнце, видит под собой ловца и его сети? Разве царь джунглей замечает железные зубья на дне ямы, вырытой, чтобы поглотить его?
– К чему ты говоришь все это, и кто ты? – вскричала Грэс. – Я уверена, что ты не простой разносчик!
– Кто бы я ни был, доверяет ли мне мэм-саиб?
– Да, да! Хотя сама не знаю почему. Мне кажется, я уже где-то видела вас.
– Может быть, в Лукно. Я был там со своим господином.
– Ах, помню! Твой господин был в длинной чудде и смотрел на приезжающих гостей. Я видела его, когда приехала с сэром Генри Лауренсом. А потом он был и на вечере.
– У мэм-саиб хорошая память. Но умоляю, говорите осторожнее.
– Осторожнее! Надоела мне эта осторожность! Я никому не желаю зла; за что же меня не любят?
– За самую эту доброту… и за вашу красоту! – отвечал Хусани вполголоса.
Грэс дрожала. Она не успела еще ответить, как вернулась Люси.
– Какая ты рассеянная, Грэс! Мы во всем доме искали твои гранаты, и оказалось, что ты изволила забыть их в ванной. Если бы наши люди не были в десять раз лучше, чем о них говорят, – право, стоило бы тебя обокрасть.
– Что же ты скажешь про камни? – с усилием спросила Грэс. – Говорят, м-с Дюран знаток в них.
– Ах, в самом деле! – обрадовалась Люси. – К тому же мне хотелось бы знать, как встретили войска сегодня утром полковника. Айя, прикажи заложить пони. Я постараюсь привезти с собой м-с Дюран.
– Отлично! Захватите и моего любимца Кита. Купец подождет вас.
Люси уехала. Грэс снова заговорила с Хусани.
– Ты говоришь, тебя прислал твой господин, гумилькундский раджа?
– Да, мэм-саиб. Мой господин, раджа, недавно приехал управлять нами, однако он уже знает сердца своих подданных. Он любит англичан, но понимает, что никто не может сдержать бурю, если она разразится. Вот почему он поручил мне умолять вас искать безопасного убежища, пока еще не поздно.
– Легко сказать! Где это убежище? Кому его предлагают? Как ужасно это бездействие и ожидание! Когда я только подумаю обо всех – о моей бедной сестре, которая не верит в опасность, об этом хорошеньком Ките, обо всей этой молодежи, – меня схватывает за сердце. Мне кажется, я уже вижу всякие ужасы… да они уже и были. Это не мое воображение!
– И эти ужасы снова повторятся. Но вы, вы можете скрыться от опасности… Последуете ли вы за мной?
Хусани задыхался.
– Одна? – спросила Грэс, отшатнувшись.
– Нет, не одна. Я могу взять еще двух или трех.
Грэс раздумывала, наклонив голову, а посланец раджи смотрел на нее с сильно бьющимся сердцем. Перед ним мелькало то торжество, которое выпадет на его долю, если он привезет в Гумилькунд первых английских беглецов и особенно эту обожаемую господином девушку. Но он думал также и о ней: эта красивая и кроткая англичанка завоевала его сердце. Хусани знал жестокость и варварство возбужденной толпы, и его охватил ужас при мысли, что девушка может сделаться добычей разъяренных бунтовщиков.
Ему никогда не случалось близко сталкиваться с англичанами до тех пор, пока не пришлось поступить на службу к радже, гораздо более снисходительному к своим подчиненным, чем масса английских чиновников. Вследствие этого в нем не было той непримиримой, слепой ненависти, коренившейся не только в племенном и религиозном различии, но также находившей себе пищу в бесконечной цепи обид и унижений, которая доводила слуг до измены господам, заставляла крестьян оскорблять и позорить английских женщин, а солдат – подвергать своих бывших начальников телесному наказанию на глазах у дерзкой толпы. Но индус знал о существовании такого чувства и дрожал за прелестную девушку, стоявшую теперь перед ним.
– Нас не много, – сказала наконец Грэс. – Нельзя ли нам уехать всем? Я думаю, что и офицерам стало бы свободнее без нас.
– Я опять приду за другими, – сказал Хусани, низко кланяясь, – но простите меня, сначала я должен вернуться туда, откуда послан, или только с мэм-саиб, или совершенно один.
Грэс смотрела на него, будто не понимая. Он повторил свою просьбу с выражением еще большей покорности.
– Вот как? – сказала она, гордо поднимая голову. – Чтобы спасти себя, я должна бросить их?
– Спасая себя, вы спасете других.
– Я хочу спасти всех или никого, – отвечала Грэс вполголоса.
В эту минуту показался экипаж, и прелестный мальчик с пепельными кудрями, легко выскочив из него, бросился на шею Грэс.
– Кит! Мой маленький Кит! – воскликнула девушка.
Вслед за Люси из экипажа вышла бледная молодая женщина, видимо чем-то испуганная.
– Отправь скорее этого человека, – сказала Люси нервно. – Все меня бранят, что я оставила тебя одну с ним. Никто не знает, что делать, а мне хотелось бы умереть и избавиться от этой жизни.
– И я сказала бы то же, если бы не сын! – вторила ей м-с Дюран. – Грэс, неужели у них хватит духу с ним что-нибудь сделать? А ведь я не обстригла его кудри.
– Я знала, у вас недостанет храбрости на такой подвиг, – ответила Грэс улыбаясь.
– Что же еще надо этому человеку? – спросила Люси.
– Не беспокойся, это добрая душа. Я куплю у него что-нибудь и отпущу.
Торговец вскоре ушел. Увидав Тикорама, водившего пони своей госпожи, он подошел к нему.
– Я искал тебя, друг, – сказал Хусани конюху. – Я кое-что продал, и Цветок Лотоса приказала мне опять прийти. Вот брату благодарность за помощь.
Щедрость дара несколько удивила Тикорама, но тем не менее он принял его.
– Их власти скоро конец, – сказал конюх, указывая на дом. – Скоро сокровища нашей страны перейдут к настоящим жителям, а не к чужим. Но у Цветка Лотоса речь сладкая и душа благородная, – прибавил он с оттенком сожаления.
– Я ничего не смыслю в вашей политике, – сказал Хусани. – Я беден и люблю тех, кто дает мне заработок. Возьмется ли брат сохранить для меня Цветок Лотоса? Мой хозяин, князь, не поскупится дать лак рупий за двух женщин и ребенка.
– Лак? – переспросил Тикорам, глотая слюнки.
– Да, если их доставят ему здравых и невредимых.
– Я и так спасу Цветок Лотоса! – воскликнул Тикорам. – Еще успеем подумать об этом, народ еще не восстал!
XVIII. Возвращение генерала
Хусани не ограничился во время своего пребывания в Ноугонге одним посещением Грэс. Он пошел дальше: выдав себя за недовольного слугу раджи, он вкрался в доверенность двух или трех местных агитаторов и заручился их обещанием известить его, когда им покажется, что восстание уже достаточно подготовлено. От них министр узнал, что число бунтовщиков вообще незначительно, что они не надеются найти себе много приверженцев и вследствие этого не могут предпринять каких-либо решительных мер. И это было действительно так. Быть может, восстание в Мееруте, ускоренное наказанием мятежных солдат и бывшее следствием этого взятие Дели поразили туземцев, но, как бы то ни было, последние числа мая прошли спокойно, и небольшие английские гарнизоны, рассеянные по стране, ободрились. Отряд гуркасов, посланный под начальством храброго Гамбие-Синга для оказания поддержки англичанам, был отозван, и появилась прокламация, обещавшая амнистию всем мятежникам, не участвовавшим в убийствах европейцев. Однако эта ошибка, основанная на незнании характера туземцев, имела пагубные последствия. Испуганные собственным успехом и втайне опасавшиеся мщения со стороны оскорбленных, бунтовщики свободно вздохнули. Стало быть, англичане боялись, раз они пытаются заключить мир? Стоит им еще некоторое время оставаться верными своему знамени, и пророчество исполнится – владычество чужеземцев исчезнет навсегда.
Бунтовщики стали выжидать, решившись ничего не делать наудачу. Это затишье ввело в заблуждение многих военных, между прочим и генерала Эльтона.
Читатель помнит, что в то время генерал, только что вернувшись из отпуска, еще не принимал командования. Без сомнения, присутствуй он во время восстания в Мееруте, его влияние было бы громадное. Но при первых слухах о недовольстве в армии Эльтон отправился в северо-западные области для расследования злоупотреблений и донесения об общем состоянии войск.
В роковое воскресенье, когда разразилось восстание, он был в Янси, где жил во дворце вдовы раджи, и сидел у нее, когда принесли известие о случившемся. Генерал, воображавший себя знатоком людей, был весьма доволен высказанным принцессой удивлением и негодованием. Она умолила его остаться в Янси до получения более подробных сообщений, но он не допускал ни малейшей отсрочки, хотя и был тронут заботливостью женщины. В сопровождении небольшого конвоя англичан он форсированным маршем направился в Меерут.
Смелость генерала оказалась для него спасительной. Все давали дорогу этому небольшому отряду в ярко-красных, шитых золотом мундирах, скакавшему, не зная преград, с саблями наголо. В самых враждебно настроенных селах, кишевших разбойниками и беглыми солдатами, для них находился провиант. Многие из виновных видели в этом храбром офицере со строгим лицом, проницательным взглядом и краткой повелительной речью первого из мстителей, готового поразить их. Несмотря на снедавшие его опасения, он исполнил свой долг и останавливался в главных пунктах – Гвалиоре, Агре, Миннури – для поощрения верности и устрашения измены.
Месяц подходил к концу, когда генерал достиг Меерута. В состав гарнизона этого города входил полк, который, по мнению генерала, должен был остаться верным. Он много лет командовал им, офицеры были ветераны, люди высших каст и образованные, сражавшиеся вместе с ним во многих пограничных стычках. Один даже спас Эльтону жизнь, сам подвергаясь опасности, и давно стал близким другом генерала. Что касается солдат, то он называл их детьми и любил всех, начиная с самых старых, научившихся сражаться при нем, и кончая молодыми новобранцами. Часто во время перехода по равнинам, выжженным индийским солнцем, у генерала навертывались слезы на глазах. Несколько недель тому назад, во время смотра в Мееруте, этот полк особенно отличился. И вдруг ему скажут теперь, что в ту минуту, как эти солдаты радостно отвечали на крики своих товарищей-англичан, в душе они уже таили замысел убить его!
Лицо генерала омрачилось. Никто не тревожил его отряда, но опустошенные деревни, толпы испуганных крестьян, уносящих свой скарб, а иногда оборванцы со свирепыми лицами – все это возбуждало опасения.
Наконец до Меерута осталось всего пять миль. Никто не вышел навстречу приближавшемуся отряду. Генерал отправил вперед разведчиков, но они не могли ничего узнать о судьбе английских войск. Было самое жаркое время дня, и люди, не сходившие с лошадей с утра, изнемогали от усталости, не зная еще, какой прием ожидает их в Мееруте. Генерал, несмотря на свое душевное беспокойство, приказал остановиться в маленькой рощице, но сам остался около часовых и не велел расседлывать лошадей. Эльтон стоял, опершись левой рукой на шею коня, правой сжимая заряженный револьвер и зорко вглядываясь в лесную чащу.
Целый час прошел совершенно спокойно. Сменили часовых. Ординарец генерала стал умолять его прилечь на часок. Он отказался, и снова водворилось молчание. День клонился к вечеру, и глаза Эльтона начинали страдать от долгого напряжения. Он собирался сесть на лошадь, как вдруг до его слуха донесся шорох в кустах.
– Там кто-то есть, – сказал он ближайшему солдату. – Может быть, это посланный из Меерута, – надо посмотреть, приняв все меры предосторожности.
Солдат исчез в чаще и вернулся минуту спустя в сопровождении высокого привидения, окутанного с головы до ног в белую чудду.
– Кто ты и что делаешь здесь? – спросил генерал.
Чудда упала на землю, и генерал узнал мундир своего любимого полка и загорелое лицо субадхара (капитана), спасшего ему жизнь.
– Суфдер-Джунг? – спросил он с упреком. – Как вы здесь? Где ваши люди?
– Офицер поклонился до земли, рыдая, как ребенок.
– Они возмутились? – спросил генерал стесненным голосом.
– Не все, генерал. Один батальон остался верен.
– Он в Мееруте?
– Нет, генерал. Другие принудили нас следовать за собой, и ради спасения собственной жизни мы должны были сделать это. Но мы скрылись один за другим, надеясь отыскать ваше превосходительство. Перед выступлением мы отправили в безопасное место всех, живших в вашем доме: мэм-саиб и мисс-саиб. Дом горел. Дьяволы его окружили, требуя от слуг, чтобы те бросили им этих англичан, с которыми они расправятся по-своему. Мы отбили их, потушили пожар и отнесли дам в городское укрепление. Одна из них была ранена и дорогой стонала.
У генерала вырвался крик отчаяния:
– Это правда?.. Вы не обманываете меня?
– Клянусь бородой пророка, ваше превосходительство, – правда! К чему Суфдер-Джунгу обманывать вас?
– Где же были наши английские войска? Или они смотрели на вас, как трусы?
– Их застали врасплох…
– Всех? До последнего?
– Нет, было несколько убитых. Однако в укреплении есть еще тысяча человек.
– Тысяча бездействующих солдат? Вы лжете, Суфдер-Джунг!
– Потерпите, ваше превосходительство! Вы увидите, что ваш слуга говорит правду. Я узнал от друзей, что один отряд завтра вступает в Дели.
– Завтра! А сколько уже дней Дели в руках бунтовщиков?
– Одиннадцатого мая они вышли из Меерута, как стая испуганных баранов. Я мог бы остановить их со своими людьми даже без помощи англичан, если бы весь мой полк действовал заодно. Двенадцатого они вступили в столицу.
– А сегодня двадцать третье. Целая неделя потеряна. Клянусь Богом, это может нам стоить Индии, и будет поделом нам!
Он вдруг вспомнил, кто перед ним.
– Я сам не знаю, что говорю, – спохватился он. – У главнокомандующего есть свои причины, неизвестные нам. Но вы хорошо сделали, что разыскали меня. Как наградить вас? Не хотите ли поступить в мой штаб до приискания для вас подходящей должности?
– Если бы я был один, ваше превосходительство, я с радостью последовал бы за вами на край света, – отвечал Суфдер-Джунг, кланяясь и складывая ладони рук, – но часть нашего полка, сохранившего верность, настоятельно требует выступления против братьев, выказавших себя недостойными. Некоторые боятся только, что не поверят их искренности. Они стоят недалеко отсюда, и вся их надежда – вернуться в Меерут под покровительством вашего превосходительства. Не поговорите ли вы с ними и не утешите ли их?
Несколько подошедших солдат, слушая разговор, образовали круг около генерала и его собеседника.
Гневный ропот пробежал между ними.
Генерал бросил на них строгий взгляд.
Ординарец его стоял возле.
– Простите, генерал, – сказал он, – мы никому не желаем зла, но…
– Но?.. Доканчивай, если начал.
– Но не надо доверяться этим дикарям, ни одному из них.
– Стало быть, ты хорошо их знаешь, Томми. А давно ты в Индии?
– Полгода, ваше превосходительство.
– А ты? – спросил генерал, обращаясь к другому.
– Тоже полгода, ваше превосходительство.
– И после полугодовой службы вы решаетесь так смело судить о людях? Прекрасно! Я вот тридцать лет прожил здесь, прошел с людьми, которых вы презираете, сотню миль. Они храбро бились на моих глазах, и я называл их своими детьми. Однажды этот храбрец защитил меня своим телом. И при всем том, сознаюсь, я не понимаю их, как думал до сих пор и как того желал бы. Все происходящее – для меня неразгаданная тайна, но я никогда не поверю, чтоб кругом была измена, чтобы такой человек, как Суфдер-Джунг, пришел к своему генералу с выражением любви на языке и вероломством в сердце! Отойдите! Дайте выслушать, что он еще хочет сказать мне…
Солдаты отступили неохотно.
Субадхар, слушавший этот разговор молча, опустив голову и с глазами, полными слез, снова приблизился и заговорил так тихо, что ни один из англичан не мог расслышать его слов.
Генерал обратился к своим спутникам с решительным видом и сказал твердым, звучным голосом:
– Подождите меня здесь, молодцы, но будьте готовы выступить по первому слову. Недалеко наши друзья и товарищи. Я вернусь к вам с ним через полчаса.
Никто не решился противоречить, так как все знали железную волю старого генерала.
Но когда он в сопровождении субадхара медленно скрылся в чаще, солдаты сошлись и организовали настоящий военный совет.
