Текст книги "Наследник раджи"
Автор книги: Автор Неизвестен
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц)
XI. Министр-индус
Живописная архитектура города, костюмы и общительность жителей восхитили Тома. Первый министр короля Непала, Джунг-Багадур, предложил наследнику гумилькундского раджи остановиться во дворце, где его окружили всевозможными заботами.
В то время известия распространялись медленно, и никто еще не слышал о событиях, которые людям сведущим указывали на приближение бури. 26 февраля, в тот самый день, когда Том весело отправлялся к английскому резиденту при непальском короле, 19-й туземный полк в Берхампоре, мрачно выслушав сердитый выговор раздраженного полковника, наотрез отказался принять раздаваемые патроны.
Молодой человек многое узнал от умного и проницательного Джунг-Багадура. Гумилькундский раджа был близким другом министра, и тот мог сообщить наследнику раджи важные сведения о характере и намерениях покойного. Однажды – этот день надолго остался в памяти Тома – Джунг-Багадур принял его в павильоне, где часто проводил вечера. Министр вспоминал прошедшее и рассказывал молодому человеку о щедрости его родственника и о любви, которую питали к нему подданные.
– Говорят, что они не хотят верить в его смерть.
Он рассеянно смотрел на Тома, но вдруг взгляд стал пристальным и многозначительным.
– Какая точная степень родства существует между вами и покойным раджой?
Том собирался ответить, когда в комнату без доклада, по присвоенному преимуществу, вошел Гамбие-Синг, начальник королевской стражи, которого король часто посылал с поручениями к первому министру. Увидав Грегори, он остановился как вкопанный.
– Что с моим другом Гамбие-Сингом? – спросил Джунг-Багадур.
Начальник стражи, почтительно кланяясь гостю министра, проговорил:
– Прошу у саиба прощения за ошибку. Сходство поразительное. Мне показалось, что умерший вернулся к нам…
– Мой гость – наследник раджи. Я сам поражен этим сходством, хотя, должен признаться с удивлением, оно сразу не бросилось мне в глаза.
– Раджа был мой отец и друг. Приветствую его преемника, – сказал Гамбие-Синг, передал министру бумаги, еще раз поклонился и удалился.
Поздним вечером он зашел извиниться в палатку Тома. Между молодыми людьми завязался длинный и интересный разговор, и, прощаясь, они обменялись братским рукопожатием и обещаниями верной дружбы.
Том прожил в Катманду неделю и стал думать об отъезде. Однажды вечером, в то время как он писал письма и изучал карту при свете фонаря, спускавшегося с потолка палатки, к нему вошел Гамбие-Синг. Блеск глаз и порывистые движения указывали на внутреннее возбуждение.
– Слышали вы новость?
– Нет. Что случилось?
– Говорят, вы уезжаете?
– Я сам сказал вам это. Мне надо уехать, иначе мне захочется навеки остаться с вами.
Молодой начальник сложил руки и проговорил, склоняя голову:
– Саиб, друг мой и брат, если вы счастливы с нами, останьтесь! Мы народ мирный. Хотя гуркасский солдат и жесток с врагами, но всегда остается верен тем, чью соль ел. Там (он указал на горы) скоро кровь польется рекой…
– Что вы хотите сказать? – воскликнул Том, поднимаясь.
– Я хочу сказать, друг мой, что вспыхнуло восстание.
– Восстание? Где? Когда? Ради бога, говорите яснее!
Том побледнел. Ужасные картины пронеслись в его воображении. Генерал, убежденный в верности своих солдат, кроткая леди Эльтон и ее дочери, Грэс, находящаяся неизвестно где, безрассудная Вивиан, бросающая дерзкий вызов бунтовщикам, его спутница м-с Листер, маленькая Аглая… Что станется с ними, если известие правдиво?
– Не тревожьтесь пока! Движение только что началось. Север и северо-запад еще спокойны…
– Слава богу.
– Но, – продолжал индус, – это спокойствие только видимое. Если ваши начальники сумеют сразу подавить восстание, мир в Индии может и не нарушиться, так как одни верят в честность англичан, а другие побоятся выказать недовольство. В противном случае искра восстания зажжет страшный пожар, который охватит одну провинцию за другой.
В нескольких словах Гамбие-Синг рассказал о восстании в Берхампоре. Положение дел было серьезное, но не настолько, как боялся Том. Он вздохнул с облегчением.
– Вы уверены, что важных новостей больше нет? Не скрывайте от меня ничего.
– Нет, клянусь головой моего повелителя! Разве этого мало?
– Да, но зло не могло еще пустить глубокие корни. Мы предупреждены, и время еще есть.
– Кто знает? – сказал индус, задумчиво качая головой. – Брат останется у нас, пока буря утихнет?
Том колебался, но затем, смертельно побледнев, ответил:
– Не могу. Я весь горю и не найду себе покоя. Не удерживайте меня. Я должен вернуться и увидеть, что произойдет. Я должен спасти своих!
И с возгласом отчаяния англичанин без чувств упал на руки своему другу.
XII. Лукно
Первые лучи восходящего солнца уже позолотили холмы, и неприступные вершины Гималаев сверкали снегами, между тем как долины с их полями и селами еще лежали, погруженные в глубокую тень.
На скате холма возвышалась одинокая палатка. Слуги уже спешили отвязать канаты, придерживающие ее, четыре лошадки с ржанием вдыхали утренний воздух. Рев верблюдов, становящихся на колени для принятия вьюков, и гортанные крики их вожаков нарушали тишину утра.
Двое молодых людей в индусских костюмах, присматривая за навьючиванием, отошли на несколько шагов. Молча они всматриваются в далекие горы. Наконец тот, что выше ростом, протягивает руку другому, который ее крепко пожимает.
– Я за многое должен поблагодарить вас, Гамбие-Синг. Вы были мне братом. Когда мы увидимся?
– Скоро, – ответил молодой Военный, сверкнув глазами. – Мой государь думает, что наша помощь потребуется там, внизу, и тогда я получу назначение. Мы одолеем гордых браминов, презирающих нас. Брат сумеет найти меня, и мы вернемся к мечтам, которые лелеяли там, в своей долине.
– Быть может, не всегда они останутся мечтами. Уверены ли вы, что моего переодевания достаточно?
– Это вовсе не переодевание, вы только входите в свою истинную роль. Однако уже солнце взошло. Закусим вместе, прежде чем расстаться.
– Вы хотите есть со мной?
– Я не брамин. Кроме того, я уже сказал, что вы из наших.
Пока верблюды и весь караван поднимались с места, молодые люди сели за завтрак, приготовленный Хусани.
– Мне хотелось бы ехать с вами, – сказал Гамбие-Синг, – но я знаю, что это невозможно. Прежде чем мы расстанемся, скажите мне, что вы намереваетесь делать?
– Я думал сегодня всю ночь и только утром принял решение: хотел все лето путешествовать, чтобы изучить Индию, прежде чем явиться в Гумилькунд наследником Пирта Рая. Потом мне пришло в голову вернуться в Меерут и сообщить друзьям то, что я слышал от Джунг-Багадура. Но они не поверят мне. Английский гарнизон в Мееруте достаточно силен, чтобы защищаться в случае восстания. Если кризис, которого вы боитесь, разразится, то мне лучше всего быть в Гумилькунде и заранее познакомиться с подданными. Вот почему я решил отправиться туда, собирая по дороге все сведения, какие удастся. Хусани будет моим проводником. Население, надеюсь, примет меня в память того, кого уже нет, и оттуда я буду следить за событиями.
– Как вы поступите, если наши опасения сбудутся?
– Не могу сказать. Стану действовать по обстоятельствам.
– Обещайте мне не подвергать себя опасности без крайней нужды.
– Без нужды – обещаю.
– Но…
– К этому я ничего не могу прибавить, мой друг, – заключил наследник раджи со своей подкупающей улыбкой. – Будущее скрыто от нас, так угодно Богу. Прощайте, надо ехать. Рано или поздно – увидимся.
– Да допустят это боги! – воскликнул Гамбие-Синг.
Он со слезами на глазах обнял молодого раджу, затем сел на лошадь и стал спускаться с холма, между тем как Том удалялся в противоположном направлении.
Погода изменилась. При спуске на равнину путники страдали от невыносимой жары, но убийственные болота Тераи были менее смертоносны, чем два месяца назад, во время дождей, и караван преодолел их без прежних мучений.
Главной целью Тома было познакомиться ближе со страной, и поэтому, доехав до границ королевства Ауда, он решил свернуть с прямой дороги и заехать в Лукно, главный город этой провинции. Там царило необычайное возбуждение. Новоназначенный генеральный комиссар энергично взялся за дело примирения и реорганизации. Это был единственный человек, способный справиться с кризисом. Но он прибыл слишком поздно. Фанатики, действуя на свободе, возбудили туземное население. Недоразумения, которые легко было бы рассеять, и незначительные упущения придавали вес их словам и питали искру восстания, тлевшую под пеплом. Несмотря на свою редкую проницательность и дальновидность, сэр Генри Лауренс не видел всей глубины и распространенности зла.
Проезжая по Гумти и любуясь этим прекрасным городом с роскошными дворцами и мечетями, озаренными лучами заходящего солнца, Том отказывался верить, что миру здесь грозит такая опасность. Сидя в своем богатом восточном наряде на одном из слонов, недавно купленных Хусани, он въехал в город и спешно миновал английский квартал, опасаясь, что невольно выдаст себя при встрече с соотечественниками. Ему до сумасшествия хотелось сбросить свой костюм и превратиться снова в английского джентльмена.
К великому изумлению молодого человека, в туземной части города его встретили с величайшим почтением. Перед слоном, на котором ехал наследник раджи по тесным улицам города, двигались два скорохода в ярких одеждах. Толпа преклонялась перед молодым раджой. Странные слухи переходили из уст в уста. Агитаторы обещали вождя-освободителя. Быть может, это и есть он самый! Прежде чем юноша доехал до центра города, толпа любопытных взволнованных туземцев преградила ему дорогу. Никогда Том не видал ничего подобного этим волнам, которые, чувствовалось, готовы поглотить его. Боясь, как бы слон не задавил кого-нибудь, наследник велел корнаку остановиться, а скороходам расчистить дорогу. Видя над собой повелителя, толпа закричала, и этот крик слился в один громовой гул.
– Говори!
Тысячи голосов повторяли этот страстный призыв, в котором слышалась мольба беспомощных существ, ищущих себе руководителя.
Один голос, почти угрожающий, возвысился над другими:
– Что же? Повелитель отказывается говорить с нами?
А толпа рычала, как стая зверей, боящаяся, что добыча ускользнет от нее:
– Говори! Говори!
Том не знал, что делать: заговорить – значит, выдать себя и дать повод к вспышке, чего он боялся больше всего. Опасность между тем увеличивалась.
Тогда Хусани бросился вперед:
– Какой позор! Как вы смеете приказывать повелителю! Неужели вы думаете, что он нарушит данный обет, чтобы открыть свои намерения таким людям? Расступитесь – и увидите!
Произошла пауза. С азиатской толпой легко справиться, но не все могли слышать княжеского служителя, и шум поднялся снова. Том в отчаянии смотрел на Хусани, испуганное лицо которого не предвещало ничего хорошего. Вдруг толпа расступилась, по ней словно пробежал электрический ток: появился пророк. Заключенный в тюрьму за проповедь восстания, он бежал и, переодетый, достиг места собрания своих приверженцев – одного из подземных храмов Индостана. Но, расходясь, многие еще бросали взгляд на молодого раджу, который грустно глядел в спины людей из толпы.
– Ваше сиятельство приобрели их расположение, – сказал Хусани час спустя, вернувшись в лагерь. – Они охотно признали бы вас своим вождем.
– Зачем умер дядя? – с горечью воскликнул Том. – Зачем меня воспитывали в неведении этого народа, в среду которого меня забросила судьба? Если бы я лучше знал этих людей, я был бы более уверен в себе и решился говорить с ними; они послушали бы меня, и можно было бы отвратить несчастья, угрожающие моим соотечественникам!
– Потерпите, ваше сиятельство. Вы с каждым днем совершенствуетесь, – заметил Хусани спокойно.
Вечером Том писал матери:
«Умоляю Вас, не ради себя, но ради других: приподнимите, если в Вашей власти, завесу прошлого. Я уверен, что принадлежу к этому народу, мне кажется – он мне родной по крови, и я страстно желаю знать, как на самом деле связан с ним. Простите меня, мама. Я знаю, как эти вопросы волнуют Вас, и я не коснулся бы их без крайней необходимости. Скажите мне раз навсегда, что между нами и индусами нет никакого родства. Я тогда буду приписывать свое чувство странной духовной симпатии. Если же, напротив, узы родства существуют – с вашей ли стороны или со стороны отца, – мне пора узнать это».
Написав это письмо, Том вздумал еще раз ночью пройтись по городу. Закутанный в длинный белый бурнус, в сопровождении одного только Хусани, молодой человек шел сначала по широкой дороге мимо великолепных дворцов, садов и бунгало. Он увидал раскрытые двери роскошного здания, из окон которого лились потоки яркого света. Хусани справился: здесь была томата, или прием. Слуга хотел увести молодого господина, опасаясь, что его узнают, но Том сопротивлялся и встал в первый ряд толпившихся зрителей. Подъезжали экипажи, и большая часть гостей выходила у решетки. Юноша прислушивался к тому, что говорили. Кругом шли толки о бале, о концерте, о любительском спектакле.
Раздался пронзительный женский голос:
– Вооружить столицу! Это нелепость! Сэр Генри не мог сказать это серьезно!
На это мужской голос отвечал:
– Я передаю только то, что слышал. Это действительно нелепость. Лучшее средство вызвать восстание – показать, что не доверяют населению.
Мимо прошла пара – офицер и изящная дама. Толпа заволновалась. Послышались восторженные крики, но слышались и угрозы. Головы почтительно наклонились. К дому в коляске, запряженной красивыми маленькими лошадками и окруженной туземными телохранителями, медленно подъезжал генеральный комиссар. Фонари на высоких палках и зажженные факелы в руках пеших слуг ярко освещали кортеж, худощавую солдатскую фигуру старого генерала, его энергичное, но замечательно нежное лицо с грустной улыбкой и глубокими глазами под густыми бровями. На лице комиссара ясно читалось опасение за этот народ, порученный, по твердому убеждению генерала, самим Богом его попечению. Том инстинктивно вместе с другими наклонил голову, чувствуя, что перед ним герой.
В первую минуту молодой человек видел только комиссара, но когда коляска въезжала на двор, он разглядел в ней Грэс Эльтон. Сердце юноши забилось под нарядом, снять который значило поступить неблагоразумно. Грэс сидела на передней скамейке и не отрывала глаз от сэра Генри. Губы ее были полуоткрыты, будто она только что говорила. Тому показалось, что на дорогом ему лице лежала тень заботы.
Видение скрылось. Смущенный Хусани шепнул молодому человеку, что за ними наблюдают, и именем всего, что было ему свято, умолял уйти.
– Есть у нас с собой европейское платье для меня? – спросил Том.
– Нет! Ваше сиятельство, помните, что наш багаж остался позади.
– Следовало захватить. Я отдал бы все, что имею, лишь бы побывать сегодня в бальной зале.
Хусани колебался.
– Господин может быть там, если только даст слово не выдать себя…
– Разве это возможно?
– Весьма легко. На бал приглашено несколько знатных индусов. Если вашему сиятельству угодно будет назвать себя раджой Гумилькунда и щедро одарить прислугу, вас пропустят.
Хусани был прав. Часть спустя великолепный паланкин доставил Тома к дверям дворца. Его богато вышитое платье, чудный тюрбан и щедрость обеспечили почтительный прием. В первую минуту, когда юношу повели к эстраде, где, среди английских офицеров и туземной знати, восседал сэр Генри Лауренс, он несколько смутился, но, быстро оправившись, безукоризненно сыграл роль. Сэр Генри счел его одним из приглашенных, принял любезно и обменялся несколькими словами. Исполнив долг вежливости, Том удалился и стал переходить от группы к группе, сохраняя самый спокойный вид: он успел уже приобрести настоящую восточную невозмутимость. Молодой человек искал Грэс и увидел, что она шла под руку с каким-то пожилым сановником. Почтительно поклонившись, Том остановился насколько мог близко, но отвернулся, чтобы не встретить взгляд девушки.
Она говорила вполголоса:
– Вы не знаете, кто этот индус?
– Не могу сказать вам, хотя это очень странно, так как я знаю всю здешнюю аристократию. На последнем дурбаре (собрание) его не было. Надо спросить сэра Генри.
– Мне хотелось бы узнать его имя. У него красивое лицо.
– Да. И мне кажется, как будто я уже видел его где-то.
Охваченный угрызениями совести за подслушивание, Том отошел. Когда он снова увидел Грэс, она танцевала кадриль с красивым кавалерийским офицером. На этот раз ощущения были менее приятные, но юноша сдержался. Между фигурами танцующие обменялись несколькими словами.
– Серьезно, почему вы уезжаете? – говорил молодой человек. – Вы думаете, что в Мееруте безопаснее?
– Я не поеду в Меерут. Я обещала побывать в Ноугонге.
– В таком захолустье? Благоразумно ли это?
– Не знаю, но так надо. Вы помните мою кузину, которая вышла замуж за капитана Ричардсона?
– За дурака Ричардсона? Простите, мисс Эльтон. Ваша кузина прелестная женщина. Надеюсь, с ней ничего не случилось?
– Кажется, все благополучно, но она ужасно скучает. Ее отец собирается навестить их, и я обещала приехать с ним погостить недели две.
Раджа слышал довольно. Он вышел из бальной залы.
XIII. Образцовое государство
Уступая просьбам Хусани, дрожавшего за безопасность своего господина в случае дальнейшего пребывания в Лукно, Том согласился на следующее утро после бала покинуть окрестности этого города. Через два дня караван прибыл к английскому городу Футтегуру и, переправившись через Ганг, двинулся дальше по дорогам, вдоль которых были высажены акации и миллингтонии, среди плодоносных долин Центральной Индии. Государство Гумилькунд входило в состав так называемого «Центрального Агентства», находившегося в зависимости от всесильной Ост-Индской компании. Подобно многим мелким туземным владениям, расположенным в этой местности, бывшим добычей завоевателей и постоянно разоряемым внутренними междоусобицами, Гумилькунд также признал покровительство Англии, и при его государе состоял британский резидент. Но правительство княжества отличалось такою мудростью, справедливостью и так заботилось о своих подданных, что резиденту решительно нечего было делать, и в правление последнего раджи он состоял при нем как бы исключительно для того, чтобы доставлять ему удовольствие пользоваться обществом европейца.
Гостеприимство раджи и новизна удовольствий, которые он предлагал своим гостям, привлекали в столицу много посетителей, и редкий англичанин уезжал из Индии, не побывав в Гумилькунде.
С того времени как пятьдесят лет тому назад сын сэра Антони Брэсебриджа был возведен на престол, бразды правления, можно сказать, находились в одних руках, так как сын, наследовавший отцу, вполне разделял его образ мыслей.
Первый раджа знал все сильные и слабые стороны обеих цивилизаций – азиатской и европейской – и, сверх того, был человеком энергичным. Положив себе целью преодолеть хаос и осуществить в своем государстве свой политический идеал, он неуклонно шел по этому пути. После необыкновенно продолжительного царствования он передал сыну государство уже почти устроенное. Мы видели, как это второе царствование, не менее счастливое, чем первое, было неожиданно прервано кинжалом убийцы, олицетворявшего зависть, которую возбуждало процветание Гумилькунда при «чужеземных правителях», как выражалась партия недовольных. Для друзей и слуг раджи это стало ужасным ударом. Но дело преобразователя было уже кончено: теперь каждый обитатель сознавал счастье, которым наслаждался. В Гумилькунде не было ни лентяев, ни пьяниц, стало быть, не было и нищеты. Преступления были редки. Все желавшие трудиться находили себе работу. Женщины пользовались большей свободой, чем в остальной Индии, и ходили по улицам, хотя и закутанные в грациозное индусское сари.
Между маленьким княжеством и английским правительством всегда существовали хорошие отношения. Даже сам лорд Дальхаузи, великий «присоединитель», не мог решиться отнять Гумилькунд у его владетелей, когда раджа сообщил ему, что желает назначить своим наследником одного из ближайших родственников и просит на это разрешение британского правительства. Знай лорд Дальхаузи, что этот наследник – англичанин, его решение, весьма вероятно, было бы иное, но раджа указал на Тома только как на своего родственника. Вопрос остался открытым: если молодой государь окажется достойным своих предшественников, его права будут утверждены; если же он, подобно многим другим, станет злоупотреблять властью, то его лишат их и передадут английскому администратору. Приняв такое решение, генерал-губернатор, занятый другими заботами, забыл о Гумилькунде. Ему и в голову не приходило, что это скромное государство во время кровавого восстания сделается одним из оплотов британского владычества и послужит убежищем для многих англичан, которым будет грозить опасность.
