Текст книги "ОРУЖЕЙНИК-4 Приговор судьи"
Автор книги: Автор Неизвестен
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 24 страниц)
– Пошли? Ага, сейчас… как же… разогнались… – Кальцев зло осклабился. – Чтобы вы там всех перебили?!
– Перебили? – я скривился от отвращения. – Нет, по всей видимости, у гражданина совсем крыша поехала. Ты что меня первый день знаешь?
Упрямый одинцовец уже было открыл рот, чтобы произнести какую-то очередную гадость и тупость, но Леший ему этого не позволил. Подполковник неожиданно выкрикнул: «Держи!» и швырнул автомат прямо Кальцеву в руки. Тот явно не ожидал такого подарка, а потому оружие схватил очень неловко как оглоблю или лопату.
– Ну что, теперь мы кого-нибудь сможем убить? – осведомился чекист под дружный вздох облегчения, вырвавшийся из полудюжины глоток.
– Кто вас знает, – Кальцев довольно быстро пришел в себя и перехватил «калаш» по-боевому. – Может у вас прозапас еще кое-что заготовлено.
– Саня, да погоди ты…! – рядом со мной с кряхтением поднялся на ноги один из тех «серых», что до этого самым активным образом участвовали в моем пленении. – Нас же одиннадцать человек и у тебя теперь автомат. А эти два туриста вовсе не первые, кого мы ловим. И, между прочим, не все из них гады оказались.
– Вот-вот, – перебил говорившего молодой женский голос. – Что ж мы за люди будем, если убьем невиновных?! Сперва разобраться надо!
– А чего тут разбираться?! Просто у нас с господином Кальцевым давние счеты, вот он и кочевряжится!
По примеру Лешего я прохрипел это достаточно громко, так, чтобы все слышали и знали, чем объясняется тупое упрямство нашего старого знакомого. Довод оказался железным, а потому народ действительно понял и даже проникся к нам некоторым, если не сказать сочувствием, то пониманием уж точно.
– Пошли, мужики! – мой бывший противник махнул откопанным из песка топором в направлении врезающегося в багровое небо носа корабля, на котором красовалась надпись «Джулия». – Там спокойно, без горячки во всем и разберемся.
– Куда пошли?! – взревел разъяренный одинцовец. – Я еще не решил, что с ними делать!
– Слышь, Кальцев, ты из себя Наполеона не строй, – «серый» с топором повернул свою замотанную в тряпье голову и одарил одинцовца долгим оценивающим взглядом. – Ты с нами тут кантуешься всего ничего. Многого не видел и не знаешь. А вот я нечести всякой навидался и потому согласен с Сан Санычем: не похожи эти двое на подкидышей. Глаза у них живые, подвижные, а у подкидышей взгляд всегда холодный и пустой, будто покойник на тебя глядит.
Спору нет, было очень приятно, что среди «серых» у нас отыскалось два или, считая ту женщину, три защитника, но куда более ценным являлось то, что мужик с топором несколько недолюбливал Кальцева. Как я понял, одинцовский разведчик беспардонно занял его место командира вот этой самой группы. Сейчас конфликт оказался как нельзя более кстати, ибо как известно: враг моего врага – мой друг. Именно желая если не подружиться, то, по крайней мере, перейти на нормальное человеческое общение, я и попросил нашего защитника:
– Горло промочить случаем не дадите? А то мы свою флягу на вашей гребаной полосе препятствий приговорили. Вся вода в песок ушла к чертовой матери.
Надежда на то, что человеческое сострадание соединится с чувством вины или хотя бы неловкости за доставленные нам неприятности, сработало. Мужик с пожарным топором поглядел на своих товарищей и после того как узрел несколько согласных кивков, прогудел:
– Саня, дай им немного глотнуть.
Просьба адресовалась Кальцеву, но тот ее словно не услышал и продолжал держать нас на прицеле.
– Оглох что ли?
Из задних рядов «серых» протиснулась невысокая фигура в изодранной женской куртке, которая не распадалась только потому, что была вся перетянута ремнями, нарезанными из толстого брезента. Опираясь на багор, женщина подошла к новоиспеченному автоматчику и протянула руку.
– Дай бутылку, – потребовала она.
– А сами что пить будем? – Кальцев нахмурил свой красный, покрытый испариной лоб.
– Не волнуйся, я ему свою порцию отдам, – женщина указала на Лешего. – Ему сейчас нужнее.
Если уязвленное самолюбие самца отчаянно сопротивлялось требованиям, а тем более приказам особей своего пола, то воевать с женщиной было как-то не с руки. Поэтому одинцовец сдался и нехотя полез за пазуху. Оттуда он извлек плоскую стеклянную бутылку с завинчивающейся крышкой. Раньше в ней находилось какое-то дорогущее заграничное пойло с градусностью никак не ниже сорока. Должно быть виски или бренди. Однако в настоящий момент емкость была наполнена мутной жидкостью с характерным ржавым оттенком. Кроме того сразу бросились в глаза тонкие линии, нанесенные красной краской. Деления делали бутылку очень похожей на медицинскую посуду, а жидкость на какую-то микстуру.
Женщина завладела сосудом и, отвинтив крышку, протянула ее Загребельному:
– Пей, – произнесла она решительно. – Твои четыре глотка.
Андрюха взял в руку заветный стеклянный сосуд, оценил взглядом его содержимое и негромко поинтересовался:
– А это точно пить можно?
– Вообще-то не рекомендуется, – совсем невесело хмыкнула незнакомка из-под надетого на голову холщевого мешка, в котором были прорезаны дырки для глаз, – но мы пьем.
– Тогда ваше здоровье, – Леший криво усмехнулся обожженными губами и сделал один большой глоток. – Теплая и кипяченая, – только и произнес ФСБшник, когда оторвался от бутылки.
– Выпей еще, – предложил «серый» с топором. – А с твоим приятелем я своей порцией поделюсь.
– Спасибо, – вместо подполковника ответил я и тут же кивнул другу, чтобы тот не вздумал ломаться и отказываться. Не хватало еще, чтобы аборигены решили, что мы брезгуем.
Я подумал «аборигены» и сам себе возразил. Цирк-зоопарк, какие еще к дьяволу аборигены?! Люди это, только застряли они тут… Очень основательно застряли!
– Сколько вы уже здесь партизаните? – дожидаясь пока Загребельный допьет, я обратился к оппоненту Кальцева.
– Да уже почитай год, – ответил тот со вздохом.
– Вырваться не пробовали? Уйти за периметр?
– Полсотни человек потеряли на этих попытках, да все без толку.
– Максим! – Леший окликнул меня и протянул бутылку.
– Угу, – я кивнул, отвечая как «серому», так и Загребельному, и взял в руки импровизированную флягу.
На вкус вода оказалась не только теплой и кипяченой, но и горьковатой, с привкусом металла и хлорки. Я едва заставил себя ее проглотить. Еще большее усилие потребовалось, чтобы сохранить при этом бесстрастное выражение физиономии. Сделав пару глотков, я сунул бутылку Кальцеву.
– Благодарю.
Слова благодарности предназначались вовсе не одинцовскому разведчику. Произнося их, я смотрел на мужика с топором. Он не стал уговаривать меня глотнуть еще, а обратился ко всему личному составу:
– Долго мы еще будем здесь торчать? Может, двинем, наконец?!
Народ неуверенно загудел. Все-таки кое-какая дисциплина у «серых» имелась, и согласно ей последнее слово оставалось за старшим группы.
– Ну…? Решай уже что-нибудь! – старый командир всей мощью своего авторитета надавил на нового.
– Если что… отвечать будешь ты, Иваныч, – Кальцев в конце концов сдался.
– Не волнуйся, я уж как-нибудь отвечу, – согласился обладатель пожарного топора, очень довольный тем, что таки уделал молодого выскочку.
– Тогда пошли.
Одинцовец дернул стволом автомата, принуждая пленных идти первыми. Сам Кальцев, как и полагалось настоящему конвоиру, занял место чуть сзади и справа. Наблюдая за всем этим построением, Леший едва заметно ухмыльнулся. Гаденькая такая улыбочка мелкого пакостника. Я уже хотел выяснить, в чем дело да вдруг вспомнил, что кроме автомата у нас с собой имелось еще кое-что.
– Вещмешок мой подобрать надо.
Отыскать все еще слегка дымящийся грязно-зеленый комок не составило особого труда. Он лежал там же, куда я и зашвырнул его перед началом сражения с полутонной стальной заслонкой.
– Подберем, не сомневайся.
Кальцев сделал знак, и какой-то щупленький «серый» в рваном ватнике и намотанным вокруг головы женском платке, словно ядовитую змею, подцепил мои пожитки.
Последним приготовлением перед началом движения стал сигнал, который подал восстановивший субординацию командир группы. Одинцовец поднял руку, изобразил знак «Ок» и помахал ею над головой.
Все это могло означать лишь одно – за нами все это время кто-то наблюдал со стороны. Конечно, наблюдал! Ведь не могли эти одиннадцать усталых и довольно помятых человек поспевать повсюду: и следить за нашим продвижением, и сталкивать тяжеленные контейнеры, и обслуживать этот симпатичный крематорий внутри старого балкера. Значит, в округе есть и другие «серые». Вопрос только почему они так безучастно взирали на то, как мы с Лешим измывались над их сотоварищами? Честно говоря ответа на этот вопрос я так и не нашел, а вот несколько угрюмых серых фигур, глядящих на нас с борта балкера, все же успел разглядеть. Ох, что-то здесь было не то. Что-то все это значило. Да только я никак не мог взять в толк что.
– Потопали!
Мужик с топором толкнул меня в плечо и первым шагнул в направлении безмолвно замершей «Джулии». Он поручился за нас и, чтобы продемонстрировать уверенность в своем поступке, решил идти рядом, прямо под дулом автомата Кальцева, словно третий в составе нашей подконвойной команды.
– Давай, – согласился я и в свою очередь махнул Загребельному.
С того места, где мы сейчас находились, до «Джулии» было метров семьдесят. Огромный корабль лежал как на ладони. Это было явно пассажирское судно. Я насчитал целых пять палуб с рядами небольших прямоугольных окошек, за которыми как пить дать располагались жилые помещения. Каюты! Вот почему выбор «серых» пал именно на это судно. Да и стоит оно устойчивей некуда, никакие землетрясения не страшны. Это было правдой. Большая часть корабля ушла в грунт намного выше ватерлинии, особенно кормовая часть. Казалось еще немного и грязно-желтые песчаные волны начнут перехлестывать через его борт.
– Чего это вы на себя эти хламиды понатягивали? Почему лица прячете? Зачем очки? – от изучения корабля меня отвлек бас плетущегося рядом Лешего.
– А ты, парень, сколько здесь ошиваешься? – ответил вопросом на вопрос обладатель топора и «редчайшего» в России отчества Иванович.
– Около суток, – буркнул подполковник ФСБ.
– Во-во! Еще пару дней и поймешь все сам.
– И что произойдет через пару дней? – в разговор вмешался уже я.
– Ожог произойдет, вон в точности как у Кальцева. – Произнося эти слова, «серый» оглянулся и по-простецки ткнул затянутым в старую перчатку пальцем в конвоирующего нас автоматчика.
– Это ж, откуда такое «счастье» берется? – поморщился Леший. – Солнца ведь нет, да и пасмурно тут как-то.
– А ты не гляди, что солнца не видать, – из-за намотанных на лицо тряпок хохоток Иваныча прозвучал как хрип, – зато само небо сущая сковородка. Один день – ничего, два-три – терпимо, а вот дальше кожу начинает жечь, как огнем. Да и глаза режет, просто спасу нет. А что с одеждой творится, сами видите. За пару недель выгорает полностью, а через месяц в дырявую ветошь превращается, даже зашить нельзя.
Услышав такой ответ, я помимо воли покосился на багровые, плотные, будто сделанные из раскаленного металла небеса. Вооруженный новым знанием об их весьма неприятном свойстве, я словно почувствовал поток льющегося сверху излучения. Ультрафиолет? Черт его знает, может и ультрафиолет. Хотя распухшая рожа Кальцева что-то не очень напоминает обгоревшего на солнце пляжника. Она скорее вареная, рыхлая, будто одинцовца передержали в парилке.
Следствием этого наблюдения стала мысль об инфракрасном излучении или, если еще дальше продвинуться по шкале, то даже и о микроволновом. Может отсюда и это странное, не столько греющее, сколько колющее тепло на открытых участках тела? Интересно сколько такое можно выдержать? Судя по словам Иваныча, год все-таки можно. Похоже, организм способен адаптироваться и к такой хрени. Тяжело только вначале, вот как, например, сейчас Кальцеву.
Кальцев… Я вновь вспомнил о заместителе Нестерова. Однако теперь мои мысли оказались далеки от процесса адаптации. Они вновь вернулись к одинцовцам, которых Томас Крайчек увел через пустоши. Теоретически в дороге с ними ничего не должно было случиться. Караван был крупный и достаточно хорошо вооруженный, да и Главный обещал… Однако, все же что-то случилось, и произошла эта неприятность, если судить по роже Кальцева, примерно около недели назад. Я тут же стал прикидывать, где могли оказаться беженцы, двигавшиеся по маршруту Одинцово-Звенигород-Витебск-Рига.
– Обходим паром с другой стороны!
Дальше перечисления основных пунктов маршрута продвинуться мне не позволили. Иваныч стал круто забирать вправо, обходя нос корабля и торчащий прямо под ним здоровенный нарост или бульб, который, как я откуда-то знал, предназначался для улучшения обтекаемости подводной части корпуса. Следуя за нашим проводником, я в уме повторял его слова: «обходим паром…». Ага, выходит это вовсе не пассажирский лайнер, а паром. То есть куда меньше комфорта и роскоши, зато огромные автомобильные палубы, ворота и аппарели.
Мы уже были в считанных метрах от парома, а потому я и впрямь заметил ломаную линию, по которой раскрывался многотонный нос судна. Эта неглубокая, заполненная уплотнителем канавка напоминала огромную цифру «2», начинавшаяся по срезу фальшборта и заканчивающаяся у самого корня каплевидного бульба. Если с правого борта корабля «двойка» выглядела практически не поврежденной, то с левого, а именно к нему и направлялась наша группа, в металле виднелась небольшая дыра. Вернее даже не дыра, скорее прогиб. Складывалось впечатление, что какой-то гигант хотел вручную поднять нос «Джулии» и проникнуть внутрь. Для этого он загнал под край подъемных ворот здоровенный лом и стал им там как следует шерудить. Однако замки выдержали, и все, чего добился неведомый взломщик, так это нарушения герметичности автомобильного трюма. И вот как раз к этой щели мы сейчас и подошли.
Навстречу нашей колонне вышли двое «серых». Оба они были вооружены куда лучше, чем люди Кальцева. У каждого имелся тесак и копье, а грудь караульных защищали грубо сработанные толстые нагрудники.
– С уловом тебя, Черкашин! – обратился один из них к нашему соседу.
– Ого, автомат! – радостно воскликнул второй.
Судя по всему, часовые не знали, что группой теперь командует Кальцев, а потому по старой памяти обращались к Иванычу.
– Да уж, славная получилась охота, – хмыкнул тот в ответ. В голосе «серого» явно сквозила ирония, но охранники ее не заметили и не оценили, так как вспомнили о своих прямых обязанностях.
– А на кой ляд вы их сюда притащили? – вновь прогудел первый и покрепче взялся за отточенную арматурину. – Чё, не могли где-нибудь в стороне порешить. По-быстрому, чик и нету больше нечисти.
– За «нечисть» можно и по роже, – как бы между прочим заметил Леший и принялся лениво разглядывать свой грязный закопченный кулак.
– Чё ты сказал, гнида! – взревел «серый», который габаритами почти не уступал моему другу.
– Охолонь, Миха! – Черкашин оттолкнул качнувшееся в сторону Загребельного острие. – Мы тут с тобой, можно сказать, старожилы. Много всякого повидали. Так ты глянь повнимательней и скажи, похожи эти двое на подкидышей или нет?
– Не верится, чтобы еще кто-то смог прорваться. Уже давненько никто не приходил. – Миха вперился в нас черными каплями солнцезащитных очков. – Хотя вчера ближе к вечеру тянучка хорошо так шандорахнула, аж свод кое-где треснул. Это неспроста. Значит, на кого-то охотилась, за-р-р-аза!
– Они оружие отдали. Сами отдали, – пришел на выручку Иванычу интеллигентный голос из арьергарда группы.
– Ну, если оружие… тогда да! – по всей видимости второй охранник оказался помоложе и подоверчивей. Факт добровольного разоружения на него сразу произвел сильное впечатление.
– Грому надо их показать, – Миха не стал брать на себя ответственность и предложил, как я уже понял, стандартную процедуру. – Гром завсегда распознает кто есть кто.
Гром… Я повторил в уме это странное имя или вернее сказать прозвище. Опять этот Гром! Похоже на данной таинственной личности тут все и держится. Что ж, очень интересно будет познакомиться.
– А мы куда, по-твоему, идем! – Кальцев, наконец, подал голос, в котором чувствовалась затаенная обида непризнанного лидера.
– Так Гром еще не вернулся, – с поспешностью проинформировал молодой охранник.
– Нам что теперь здесь куковать?! – вспылил одинцовец.
– А ну, заткни поддувало! Или в голову напекло? – Миха гневно зыркнул на Кальцева, но уже через мгновение взял себя в руки и уже более миролюбиво добавил: – Ты чё размотался? Пузырями возьмешься, олух!
– Так получилось, – пристыжено буркнул Александр в ответ и поспешил накинуть на голову тертый выгоревший кусок ткани, который ранее просто висел у него на плечах на манер шарфа. Поступая так, разведчику пришлось на несколько секунд отпустить «калаш» и позволить оружию безвольно повиснуть на ремне. Одинцовец сделал это, притом без излишней поспешности и страха перед возможностью нашего неожиданного нападения. Что ж, уже кое-какой прогресс!
– Ну, так мы входим?
К разговору вновь подключился Иваныч. Он, как и я, заметил поступок Кальцева и узрел в нем проблески доверия, которые стал оказывать его вечно сомневающийся командир по отношению к двум пленным. Данный факт добавил Иванычу солидную дозу уверенности в своей правоте, причем такую, что он даже добавил:
– Я ручаюсь за них.
Прежде чем ответить здоровяк Миха долго пялился на нас с Андрюхой. Скорее всего, Черкашин был прав, когда говорил, что у подкидышей что-то не то с глазами. Я подумал об этом, когда понял, что именно в наши глаза и пытается заглянуть недоверчивый сторожил. Не знаю, что он там в них обнаружил, но эта штука явно сыграла в пользу двух усталых путешественников.
– Ладно, черт с вами! Пропущу уж… – Рослый охранник сперва кивнул, но затем вдруг резко спохватился. – Только, как говорится, береженного бог бережет. Поэтому руки им свяжем.
– Годится!
И Кальцев, и Черкашин выдохнули одновременно, из чего сразу стало понятно, что им обоим эта идея тоже пришлась по душе. Чего не скажешь о нас с Лешим. Мы с Андрюхой угрюмо переглянулись, а я даже скривился от отвращения.
– Вяжите, чего уж там, – ФСБшник первым совладал с собой и, отвечая на мой немой вопрос, равнодушно пожал плечами. Затем он шагнул вперед и спокойно подставил обожженные запястья.
Миха отставил в сторону свое идиотское копье и уже даже сунул руку в карман, где, скорее всего, хранился огрызок какого-нибудь шнура, но вдруг замер. Он долго и внимательно глядел на раны Загребельного, а потом очень негромко произнес.
– Так проходите. Мы хотя люди и суровые, но не зверье же в самом-то деле…
– Рад слышать, – Леший улыбнулся уже куда приветливей. – Ты не сомневайся, браток. Все будет нормально, без обмана. Слово офицера.
– Хорошо бы, – пробурчал себе под нос Миха и отступил в сторону.
За спиной караульного открылась узкая черная дыра. Глядя в нее, я почувствовал какое-то странное, все нарастающее волнение. Вот то место, в которое так настойчиво и неотвратимо меня влекла, тянула, тащила сама судьба. Для чего? Что ждет меня здесь? Какие тайны предстоит узнать, и какую цену придется заплатить за это знание? И вообще, нужно ли мне все это?
Этот последний вопрос серьезно поколебал мою волю. Захотелось расслабиться, забыться и просто поплыть по течению жизни, уж неважно какой, короткой или длинной. Однако в этот самый миг откуда-то из потустороннего мира на меня глянули лица сотен, тысяч, миллионов погибших. Раскромсанный на куски Сергей Блюмер, майор Александр Петрович, чью фамилию мы так никогда и не узнаем, Фома, морпех Серега Чаусов, растертый по броне пулеметчик Лёха, ну и, конечно же, Главный. Все они были там, все ждали моего решения, требовали вновь стать тем самым несгибаемым оружейником, которого они знали и которому верили.
– Спите спокойно, мужики. Я сделаю… Я все сделаю! – прошептал я одними губами и решительно шагнул в темноту.
Глава 14
Для того чтобы попасть на автомобильную палубу оказалось недостаточно протиснуться сквозь раскуроченный борт. Далее располагалась мощная откидная аппарель, по которой на паром заезжал и выезжал автотранспорт. Само собой, сейчас она стояла вертикально, напоминая подъемный мост в какой-нибудь средневековой крепости. Но крепости, будь они трижды неприступны, все равно брали. Не исключением оказалась и стальная твердыня под названием «Джулия». Ход в нее незатейливо пропороли с помощью газового резака. Дыра в аппарели оказалась почти такой же, как и на входе. В нее свободно мог пройти человек среднего роста, а вот таким негабаритам как Леший и Миха… вот им-то наверняка предстояло протискиваться.
– Почему вход такой узкий? – поинтересовался я у Черкашина, когда мы с ним первыми оказались внутри. – Сюда же ничего крупнее чемодана не затянешь.
– Если понадобится, мы и нос у парома поднимем, и мост опустим, – доверительно сообщил Иваныч, снимая очки. – А так… чего зря светиться?
– К вам сюда хрен кто прорвется, – хмыкнул я. – Ишь, нагородили всякой всячины! Не дорога, а одна сплошная живодерня.
– Вы-то как-то прорвались, – заметил Черкашин, и в его голосе послышалась нешуточная озабоченность, будто речь шла о настоящей проблеме.
– Что, подкидыши это и впрямь серьезная опасность? – я с любопытством глядел на то, как с лица моего собеседника исчезает тертая серая ткань.
– Серьезная, – подтвердил Иваныч. – И главное все лезут и лезут, гады.
– Ну и чем таким они опасны? – в разговор вступил пробравшийся внутрь корабля подполковник ФСБ.
– Они с собой всякую дрянь тянут, ту, что им монахи всучат. Вот совсем недавно девчонка одна объявилась. Малолетка еще совсем, лет пятнадцати отроду. Наш дозор ее пожалел. Решили живой взять. Может, отойдет со временем, нормальной станет, а то у нас тут с женским полом некоторая напряженка наблюдается.
– Ну и…
Теперь я глядел на мужчину примерно моего возраста, которого вполне можно было окрестить мулатом. Странным таким чумазым мулатом, с круглым славянским лицом, носом картошкой и практически белыми, криво обстриженными волосами.
– Из того дозора только один человек уцелел и то без руки остался. – Черкашин поглядел на наши заинтригованные физиономии и пояснил: – Девчушке той в брюхо целую кучу тянучки закачали. Ума не приложу, и как она только с этой гадостью жить смогла?! А когда, значит, наши ее окружили, рвануло так, что все в округе метров на тридцать смело.
Рассказ Иваныча возымел на нас с Андрюхой самое удручающее воздействие. Я почему-то сразу подумал о Лизе. Ведь ее тела, как впрочем и тела Соколовского, Нестерова и Летяева мы так и не нашли. А вдруг она жива… они все живы и попали в руки к этим самым монахам…
– Монахи? – бас Загребельного стал эхом от моих мыслей.
– Не знаете что ли? – Черкашин был искренне удивлен. – А я-то думал, вы от них ушли… вон как Кальцев, к примеру.
При этих словах Иваныч кивнул в сторону одинцовского разведчика, который стоял рядом и скорее по инерции, чем со зла направлял на нас ствол моего любимого АКМСа. Услышав такую новость, и я, и Леший как по команде уставились на своего старого знакомого. На свет божий проявилась часть истории, которую мы уже давно хотели услышать.
Однако Кальцев промолчал. Он дождался, пока на автомобильную палубу просочатся все остальные члены группы, а затем скомандовал:
– Татьяна… Ветерок, возьми лампу и двигай вперед. А мы за тобой следом. Нечего тут попусту торчать!
Молодая женщина со светло-русыми, коротко стриженными волосами и почти таким же бронзовым обветренным лицом как и у Черкашина подцепила одну из стоящих у борта керосиновых ламп и, подняв стекло, зажгла ее при помощи дешевенькой пластмассовой зажигалки. Подняв керосинку, она подошла к нам и устало улыбнулась:
– Все готово. Можно идти.
Я сразу узнал голос. Это именно она подписалась за нас полчаса назад, именно она потребовала, чтобы страдающему от ожогов Лешему выдали порцию драгоценной воды.
– Таня, значит. Вот и познакомились, – Андрюха тоже узнал нашу заступницу и улыбнулся обожженными губами. – Спасибо вам за все.
– Ну вы скажете тоже… – женщина взглянула на него своими слегка раскосыми восточными глазами. – Я ведь чувствовала, что вы обычные, то есть нормальные. – Затем она слега смутилась под пристальным взглядом Загребельного, засуетилась и спешно кинулась выполнять приказ командира.
Автомобильная палуба оказалась темной, словно глубокая пещера. Когда мы отошли от входа, керосиновая лампа Татьяны стала единственным источником света, озаряющим рифленый настил пола, сигнальную раскраску стен и потолочные балки, по которым тянулись шеренги мертвых ламп дневного света. Честно говоря, я полагал, что мы дойдем до ближайшей лестницы и отправимся вверх к каютам, барам и ресторанам, где беззаботные туристы когда-то весело прожигали деньги и время. Однако все вышло не совсем так. Пропуская лестницу за лестницей, мы продолжали двигаться вперед по довольно круто наклоненной палубе. Крен на корму составлял градусов тридцать, и я сразу вспомнил, что «Джулия» основательно вгрузла своей толстой синей задницей в земную твердь.
Твердь… Я повертел это слово в уме и понял, что так оно и есть. Наносы пыли, щебня и песка здесь составляли самое большее метр. Дальше шла какая-то твердая, очень похожая на руду порода. Смять ее корабль не мог даже если допустить, что при его падении получился довольно сильный удар. Тогда оставался всего один вариант: «Джулия» угодила в какую-то трещину или разлом.
– Под землю спускаемся, что ли? – задал я вопрос, когда прикинул, что мы уже сейчас находимся метра на три ниже поверхности.
– Догадливый ты, полковник, – Кальцев снизошел до ответа.
– Ты и впрямь полковник или погонялово такое? – поинтересовался Черкашин.
– И впрямь, – кивнул я. – Танкист из Кантемировки.
– А ваш приятель? – шагающая впереди Татьяна приостановилась и повернула голову.
Вопрос предназначался мне, но отвечать на него я как всегда не спешил. К конторе Загребельного люди относились по-разному. Поэтому пусть Андрюха сам решает оповещать о своем прошлом или нет.
– Я подполковник Федеральной службы безопасности, – мой друг сделал выбор.
– Во как! – выдохнул Иваныч.
– Шпион, значит? – поинтересовался кто-то из тех, что шел за нашими спинами.
– Не-е, – протянул в ответ другой голос. – Это у всяких там янкисов или англичан шпионы были, а у нас разведчики.
– Тут как раз для разведчика дел полным-полно, – заверил нас Черкашин. – Тут вокруг вопросов больше чем ответов. Самая для вас с Кальцевым работа.
– С Кальцевым? – переспросил Леший и метнул быстрый взгляд в сторону нашего старого знакомого.
– Ну, да, – подтвердил Иваныч. – Он же вроде как тоже разведчик… из Одинцова.
Слова Черкашина походили не то на вопрос, не то на утверждение. По ним сразу стало понятно, что местный сторожил был бы очень не против услышать от нас подтверждение тех сведений, которые им доложил сам Кальцев при своем появлении.
– Разведчик, спору нет, – вместо Загребельного ответил я. – Только чего-то он там небольно наразведывал, раз сам оказался здесь, а доверившиеся ему люди неизвестно где.
Похоже, я здорово наступил на больной мозоль одинцовского Штирлица. Кальцева всего аж передернуло, после чего он резко схватил меня за плечо:
– Ты Ветров говори, да не заговаривайся! – злобно прошипел одинцовец. – Откуда тебе знать, что там да как было.
– Вот я и хочу выяснить, – старый танкист не остался в долгу и вцепился своему неуравновешенному оппоненту в отвороты пальто. Мы долго и в упор буравили друг друга взглядами, пока, наконец, негромкий, но требовательный женский голос не произнес:
– Когда спустимся, там и поговорите. А сейчас чего уж… сейчас идти надо.
Возразить Татьяне было нечего, а перегрызать Кальцеву горло пока казалось несколько преждевременным. Именно поэтому я и разжал пальцы.
Этот наш «милый» разговор состоялся уже практически у задних ворот парома. Мы отмахали сто пятьдесят метров по пустой гулкой палубе и оказались перед очередной, довольно крупной дырой. За ней виднелась абсолютная чернота, как будто там находился космос. Или нет, совсем забыл, в космосе ведь полным-полно звезд. Тогда это… Цирк-зоопарк это походило на проход в иной мир, тот самый, в который я заглянул там, в Подольске, когда бросил свой БТР в черную бездну зловещего портала.
Однако, как видно дыра смутила лишь одного меня. Шедшие впереди Татьяна и Черкашин не задумываясь шагнули в нее. Свет лампы тут же заплясал на срезах металла, прорисовал во мраке что-то наподобие грубо сработанных перил. Фух! Перила означали сходню или лестницу, то есть что-то простое и понятное, а вовсе не ту чертовщину, которая отчего-то мне привиделась.
Перебравшись через край дыры, мы и впрямь оказались на рифленом металлическом съезде. Его наверняка демонтировали с парома, где именно такие мостки обычно служили для переезда автотранспорта с одного уровня на другой. Съезд уходил под углом вниз и вторым своим концом утыкался в гладкую каменную стену. Там он опирался как на вбитые в породу массивные крючья, так и на две, выполненные из толстых швеллеров подпорки, которые доходили до самого дна пещеры.
То, что это была пещера, теперь стало совершенно ясно. «Джулия» своей кормой продавила ее свод и плотно засела в каменных тисках. Размеры подземной каверны оказались довольно внушительными. По площади – половина футбольного поля. Правда, высота не очень большая, всего метров семь-восемь. Паром буквально касался своими гребными винтами пола. Разглядеть все это мне помог горящий внизу костер, вокруг которого сидело три человека.
– Под ноги смотрите! – от созерцания местных достопримечательностей меня отвлек голос Иваныча. – Сейчас на вторую сходню перейдем. Она будет с правой стороны и чуток пониже этой.
Все так и оказалось. Вторая съездная аппарель была вделана в стену на полметра ниже первой. Другой ее край лежал на здоровенном плоском обломке скалы, который очевидно откололся от свода в тот самый момент, когда его протаранила многотонная махина корабля. Имелся и последний, третий съезд. Он соединял каменную глыбу с дном пещеры. И вот именно там, где металл утыкался в расчищенную от камней площадку, и горел огонь.
– Черкашин, это ты что ли, черт старый? – поинтересовался один из дежуривших внизу людей, поднимаясь на ноги. – Что-то вы сегодня быстро вернулись!
– Есть повод! – прокричал в ответ Иваныч. – Новенькие у нас.
– Новенькие?! Ух ты! – вслед за первым человеком вскочили и двое других. – Откуда? Из обезьянника или прямо из цеха драпанули?
– Не знаю. Не успели спросить. – Черкашин уже больше не кричал. В этом отпала всякая нужда, поскольку голова нашей процессии уже ступила на третий пролет самопального моста.
